Лукоеды

21

Шарлен, получив приглашение на бал на верху, сказала, что хочет остаться внизу. Где она и постанывала. А я ревел. И сотрясались. В неистовом и радостном безумии. Я держал ее за попку, а она обхватила мне шею. Сметая паутину. Сбивая грибы со стен своими вытянутыми ногами. Меж шныряющих вокруг крыс.

Из затхлой уютной темноты мы вышли посмотреть, как ночь опускается над морем. Из зева монашеского туннеля. Черные вздымающиеся волны. Угасающий полумесяц. Набирающий силу прилив с грохотом бьет волны об утесы. Рядом с которыми на глубине присосались моллюски. И повиливает хвостом огромный угорь. В ожидании глотая рыбу, широко открыв огромную пасть.

В большом зале Кладбищенского замка собираются люди. Франц в костюме пирата стоит у входа в свою шахту. Говорит, что буровые работы все еще продолжаются. Под углом сорок пять градусов на юго-запад. Через слабо минерализованные породы. Но скоро они выйдут на богатую жилу. Не хотел бы я купить акции? Своей собственной шахты. Только что отпечатали. Еще горяченькие с печатного станка Эрконвальда.

Торопливо входит Персиваль. С руками полными подушек. Для того, чтобы люди подложили их себе под задницы, рассаживаясь на твердых стульях в бальном зале. У него огромные руки с почерневшими ногтями. Весь лоб в поту. Говорит, что такого вечера еще не видел. Что пришел Мик Силач и балансирует колесом от телеги на своем носу.

— Ей-богу, ваше высочество, слов нет. Вы еще такого сборища в жизни не видали. Ставки в рулетку делают, как будто молотки вколачивают в головы своих родственников. Комендант Макдюрекс прямо сейчас готов запустить ракеты с бастионов. Потерь пока только один человек. Пробка от шампанского угодила одному из повстанцев прямо между глаз. Сшибла его и заодно прополоскала ему волосы. Он претендует на боевое ранение. Но вам, ваша честь, лучше закутаться в плащ. У вас по моему отсутствует гульфик.

— О, Боже праведный.

— Ну, в такую ночь, как эта, ваша светлость, такой предмет можно и показать.

— Что ты предлагаешь, Персиваль?

— Не хотел бы никого обижать, но перед тем, как кончится ночь, мы увидим многих спинами вниз и задами вверх. Знаете, это как абсурд — пища для великих философов, сэр, так и смешанные компании — навоз для расцвета удовольствий, правильно?

— Неужели, Персиваль?

— Простите за фамильярность, сэр, но мне не хотелось, чтобы вы что-нибудь упустили в плане развлечений. Вы столько пережили. Крыша вся в трещинах. По стенам течет вода. Но именно это и спасло нас от пожара. Вы бы видели, как огонь отступал назад.

Передние ворота открыты настежь. Ветер доносит звуки цокота копыт и голоса с внешнего двора. Неуклюжий мужчина в потрепанном свитере, пятна грязи на крошечном лбу. Огромный ястребиный нос между сверкающими близко посаженными глазами. Стоит еще с одним. Покороче, потолще, покруглее. Ну, надо же, это тот мужчина, которого я последний раз видел с ремнем вокруг пупка, сидящего на корточках и какающего в мансардной комнате у Вероники. Пока она, отважная и голая, дралась с хозяином.

Эти двое. Приближаются в раскачку. Из грязной обуви торчат скрюченные язычки. Бросают взгляды на инструменты войны, оставшиеся висеть на стене. Идут прямо ко мне. Брюки висят мешком.

— Меня зовут Злой. Его Падлой. А вместе нас зовут Западлы. И слушай сюда. Таких как мы ты еще не видел. И, бля буду, вряд ли увидишь. За всю свою жизнь я ничего достойного не сделал. И не страдаю от этого. Делаю бабки, вытягивая из старух их сбережения. Единственной моей работой за всю жизнь был замер трупов, чтобы уложить в гроб и отправить в крематорий. Я их замерял на фут короче. Поэтому им ломали ноги, чтобы их туда впихнуть. Они там так и лежали, направляясь в огонь, высунув вперед коленки. Уверяю тебя, незабываемое зрелище для родственников.

Я — злобный и подлый. Если надо кому-нибудь скрутить шею. Скажи только слово. Мой друг знаменит своими грязными привычками. За ночь может произвести столько говна, что даже меня тошнит.

Западлы поднимаются вместе по парадной лестнице. Подбегает Персиваль. Держа в одной руке канделябр, дергает головой вверх, где стоят и смотрят вниз оба Западлы.

— Не нравятся они мне, сэр. Каких-то два случайно забредших типа. Как из канавы выползли.

Появляется все больше лиц. По слухам, целая охота на лошадях со сворой собак направляется сюда через горы. Молва быстро разносится по всей округе. Вплоть до врат столицы. Где уже все наверно знают, что здесь идет капитальная попойка. Так как вон там стоит г-н Обо из банка. И судя по характеру завитушек ее волос рядом с ним его жена. Высокая дружелюбная блондинка с огоньком в глазах. В руке держит мундштук. Вокруг плеч небольшое боа.

— Ваше высочество, познакомьтесь, моя жена. Я подумал, надо осмотреть ваше место. И посмотреть, что можно сделать для вас. Ущерб от пожара вроде небольшой. Первое впечатление такое, что сделать можно многое, если сократить накладные расходы. Вон там, что это такое?

— Шахта.

— Что вы говорите! И там что-то есть?

— Мой инженер, доктор Франц Пикл БФБ говорит, что здесь отмечается минерализация адекватная для проведения горных работ.

— Думаю, мои директора выразят заинтересованность, когда услышат об этом.

— Надеюсь.

— Ваше высочество, не будем отвлекать вас от остальных гостей. Но если вы не возражаете, я переговорю с вашим инженером.

Интересно, чем весь этот прием закончится. Кроме огромного счета и того, что я останусь без выпивки. Народ станет свидетелем того, как накроется вся эта грандиозная схема. А при жадном воображении, отдаленная перспектива покажется великой. Иногда во мне просыпается маленький чертенок. И говорит, весь мир базар. И для большего интереса, сделай цену для каждого разной.

Супруги Ута явились украшенные страусиными перьями. Которые дал им полностью изменившийся Эрконвальд. Уже с другой миниатюрной маской смерти на шее. Плюс хронометр для контроля время оргазмов Глории, пока она носит выражение смерти его матери. Оба гуляют везде под ручку, и Эрковальд, бывший вегетарианец, как волк, хватает куски сырого мяса, которые Глория подбрасывает в воздух, а он ловит их ртом. И впервые я услышал, как Эрконвальд смеется.

Явился Путлог с двумя скрипачами и ложечником, следом за ними появился джентльмен с переносным столом с бутылками, которым он дул в горлышко. Маленькая группа собралась у мутного зеркала в бальном зале. Путлог с веточкой ивы в руке дирижировал оркестром, сыгравшим несколько незамысловатых мелодий. А Мик Силач, рассадил братьев и сестер Шарлен по трое у себя на плечах.

Мини Монк принимает ставки. В темных очках слегка подергивая плечами и головой каждый раз, начиная крутить колесо. Ему помогает тощий ассистент с бледными глазами и черными набриолиненными волосами, зачесанными назад. Леди Макфаггер сидит, положив свою вечернюю сумочку из платиновой сеточки рядом с грудой фишек. Улыбается Блаю, ей очевидно понравилось, что он явился на бал в форме пожарника замка.

Эффектно появляются супруги УДС. Используя для этого двойные двери бального зала. Она в кресле-каталке с военной охраной из повстанцев по бокам. За ними следует Сам Искривленная Спина, разукрашенный как эльф. Несет огромный том с иллюстрациями архитектуры. Народ удивленно таращится на гобелены и картины. Струи шампанского бьют в потолок. Из рук милиционеров, которые говорят, что бутылку обязательно нужно встряхнуть. И тут самый высокий из Западлов, ошивающихся в самом дальнем углу, издает крик.

— С женщинами в постели действуй круче.

Клементин с серебряной короной филигранной работы на голове обозревает гостей. Которые бродят туда, сюда, как скот в поисках воды в пустыне. Гонит прочь на мгновение расплату завтрашнего дня. Уже пульсирующую в висках. Комнату заливает свет, загораются все до последней свечи. Запах фимиама. Мужчина в светло-коричневом пальто. И галстуке в красную полоску. У него гладкие круглые щеки и желтоватого цвета волосы. Ест канапе. Улыбаясь про себя. Увидел меня. И направился в мою сторону.

— Можно с вами поговорить? Никогда до этого не был на костюмированном балу. Меня зовут Стив. Но со мной никто не говорит. Только я вошел, как целая группа людей внезапно опустошила свои кружки до дна и вывалилась из паба. Полагаю вас пригласили Подумал я вот уйду на пенсию в этой стране. Странно. Но мне страшно надоел дом. Каждое утро я просто сижу и представляю, что занимаюсь тем же самым, что и все эти годы там в офисе. Сажусь в автобус, покупаю газету. Пью кофе на пароме, иногда съедаю хот-дог, пересекая залив. От трапа парома до офиса было ровно триста восемьдесят шесть шагов через парк. Я все еще считаю их каждое утро. Вижу себя, поднимающегося на лифте. Говорю доброе утро, парни. Слышу их голоса, как будто сижу за своим столом. Стараюсь поговорить с персоналом посольства здесь, но никак не могу добиться ничего существенного, они кажется хотят отделаться от меня и заняться кем-нибудь другим. Вы первый, из тех кого я знаю, кто просто стоит и слушает меня. И знаете, что. Раз вы оказались таким терпеливым, больше вас я беспокоить не буду. И благодарю

Стив опечаленный удаляется, добившись все таки общественного признания. Направляется в сторону жужжащей рулетки. Мог бы тоже ему рассказать, как я иногда разговаривал с парнями в офисе. В основном выговаривая им неприятные саркастические вещи. Все плоскозадые с огромными животами от высиживания карьеры годами. Надо было и им послать приглашение телеграммой. Со всей похотливостью приглашаем вас на последние скачки в Кладбищенском замке. Пока всю эту малину не выставили на продажу. Как наиболее привлекательное крупное поместье. Расположенное в приятной гористой местности. Прекрасный замок дохристианской эпохи с поздними пристройками, все сохранившие свою оригинальность. Удивительно нетронутый вид снаружи и внутри. С античной мебелью, персоналом и разными гостями. С которыми можно общаться на свой страх и риск и только, если назначено.

Тусовка пополняется с каждой минутой. Клементин в одиночестве поднимается на бастион входной башни. Чтобы постоять под чистым небом, медленно появляющимся с западной стороны. Огромные яркие звезды в такую безлунную ночь. Воздух чистый, влажный и прохладный. Пристально всматриваюсь в ярко поблескивающие небеса и все земные грехи как испаряются. Пока снова не посмотришь вниз. И не услышишь громкий писклявый голос, культурно выговаривающий в ночи.

— Я не предам. Точно никогда никого не сдам. Если только меня точно не вынудят.

От ветра слезятся глаза. Группа фермеров стоит и смотрит на освещенные окна. Слишком застенчивы, чтобы зайти на рынок скота внутри. Полный салонных развлечений. Персиваль поднял мой флаг, развивающийся в ночи. Но подышали на свежем воздухе и хватит, пора спускаться вниз на бал. И найти человека, который, встав на стул, поднял высоко над головой полную бутылку Шато и заявил.

— Меня не опозоришь.

— Тебя что?

— Вытащат на свет божий.

— И дальше что, ей-богу!

— Я возбудюсь.

— Да ради бога, а дальше что?

— Отлучат от церкви.

Комендант Макдюрекс подходит к Клементину, чтобы поговорить. С бокалом в руке. В отличии от своих солдат, которые обошлись без предварительных возлияний.

— А, г-н Клементин, я тут присматриваю за ребятами. Не хочу допустить нарушений дисциплины. Если не возражает, вы будете моим военнопленным.

— Что?

— О, не беспокойтесь. Хочу сказать, в тюрьму вас сажать никто не собирается. Ничего подобного. Меня понизят в звании, если мои командиры узнают, что здесь происходит. Распутство, правда мелкое, но с большим количеством бормотухи. Которая, по правде говоря, должна еще дозреть, чтобы набрать достаточного вкуса. Вы согласны?

— Вообще то да.

— Верховное главнокомандование заказало свои портреты в столице на данный момент. И я бы не хотел, чтобы они получили отрицательное коммюнике с фронта. На их лицах тогда будет навечно запечатлено выражение неудовольствия. Такое, что как будто некоторым из них что-то острое вкололи. Но теперь вас тут двое, дезертиров и предателей дела. И прежде, чем кончится ночь, мы их за яйца подвесим вон на тех башнях. Эту грязную парочку. Вы согласны? Прошлой ночью мы организовали взрыв без всяких политических мотивов, но место снесли под чистую. И пусть святые нам помогают и дальше во всех таких делах. Да здравствует, Республика!

Фигуры вытанцовывают на полу джигу. Скрипачи наяривают, задавая темп оркестру. Элмер воет, сидя на корточках. Гости шарахаются в сторону. Какой-то мужчина крадется, прячась за стульями, с револьвером в руке. Теперь встал на четвереньки и продвигается к какому-то объекту в дальнем углу зала. По пути заглядывая под платья. Лицо багровое. Его согбенная фигура приняла игривую позу. А комендант в это время рассматривает херувимов, облака и пастбища, нарисованные на потолке, и ходит вокруг меня кругами, чтобы я был всегда между ним и Элмером.

— Хорошее у вас тут место, г-н Клементин. Если бы я не командовал танковым дивизионом, мне бы тут было неплохо и с парой овец и коровой. А я вот тут с этой компанией, которая хочет позанимать министерские места, когда к власти придет новый режим. Личные лимузины, бесплатная выпивка и телефонные звонки. И если бы не вера в Бога, то можно было бы добавить и бесплатных женщин. По правде говоря, я получил приказ выгнать вас всех в поле. Но так как вы оказали мне гостеприимство, а не сопротивление. То сделать это для разумно мыслящего человека было бы довольно трудно. В своем донесении в главный штаб я отмечу вас как вполне воспитанного человека. К тому же вы предложили выдержанные напитки без всякой вони. Что может быть более человечным и законопослушным. Или, ей-богу, патриотичным. Так, теперь разведка мне докладывает, что на другом конце зала появился джентльмен полностью черного цвета кожи. Мои люди такого еще не видели. И может нам удастся рассмотреть его при свете дня, если он тут останется. Хотелось бы удовлетворить собственное любопытство и посмотреть, интимные его части такие же темные. Есть в жизни еще много маленьких тайн, которые все еще меня озадачивают.

Клементин крутит шее, заглядывая поверх голов и высматривая между ними. Пухленького человека с белозубой улыбкой на смуглом круглом лице. Весь в твиде. Направляется в эту сторону. Ярко оранжевый галстук, завязанный большим узлом, на темно-красной рубашке. И замшевые сапоги, на которые с напуском свисают брюки. За ним следует свита красочно разодетых белых. С которыми он устало переговаривается. Группа женщин и маленькие братья и сестры Шарлен стараются подойти к нему поближе, когда он останавливается, чтобы посмотреть на гобелены. Его помощники сдерживают толпу. Не дай Бог, кто-нибудь из них заступит за линию, проведенную Персивалем, и ваша Эбонитовая Милость рухнет на пару этажей вниз, побелев от пыли и обломков.

— Не хотите ли теперь сюда взглянуть, г-н Клементин? Мужчина держит наготове у локтя блюдо полное вашими жареными цыплятами. И потихоньку их пощипывает в свое удовольствие. Ей-богу, нам с нашими отсталыми манерами это урок.

— Комендант, разрешите представить вам моего друга, майора Макфаггера.

— Что? Что такое? Где? Где он?

— Вон там.

— Боже, я его арестую.

— Спокойно, начальник, в конце концов он мой гость.

— Ладно, не такой уж я и кровожадный. Бывают в жизни моменты, когда благородному человеку приходится принимать мгновенные решения и прятать свою щепетильность.

Макфаггер, сама элегантность, в своих регалиях, будучи представленным, протягивает руку вперед. Макдюрекс боязливо берет ее и кивает головой. Клементин потихоньку их покидает, так как разговор у них переходит на то, как надо брать укрепленную высоту с помощью гаубиц и легких пулеметов Брена.

Вечер проходит прекрасно. С тарелок сметается провизия: омары, крабы, креветки, рагу из зайца и жареные голуби. Имельда, Оскар и Персиваль только и знают, что подают нежный мясной паштет, сладости и лососевые деликатесы. Стою у всех на виду. Храбро улыбаясь в ответ. Даже Элмер, заглотив одного единственного фазана, старается в знак признательности лизнуть мне лицо. Он так напугал меня сегодня утром, когда я голый наклонился над умывальником, взбивая мыльную пену. А он сзади стал тыкаться холодным носом, исследую мои яички. Ну, думаю, это мамба.

— Сэр, сэр!

— Что такое, Персиваль?

— У нас свечи кончились. Не говоря уже о карри, фруктах, песочном печенье и анчоусах. Фитили уходя один за другим. Слышите лай. Охота сейчас будет здесь. А мы в любую секунду погрузимся в темноту. А сегодня у нас много таких, которые в темноте сделают то, чего не сделают на свету.

Рев в зале. Охают женщины и толпа расступается. Вбегает человек с мешком из под картофеля на голове, две дырки, через которые дико сверкают глаза, в руке держит заборный кол. В последних отблесках свечей распугивает гостей. Поднимается страшный визг, кто-то тихо ворчит.

— Рулетка — сплошной обман.

— Не жмись.

— Дайте женщине в постель плутократа.

— Я тебе в следующий раз пошучу.

— Кто это сделал?

— Держи вора, у меня украли мой дождемер.

— Убери руку из моего рта.

— Боже, сэр, вы только их послушайте. Вот оно. В мешке — это Падрик. Местное божье наказание, проедет по вам упряжкой лошадей, выдавит из вас последние кишки и будет только улыбаться. О, Боже, он и своих баранов прихватил с собой. Слышите блеяние. Как они топчутся в коридорах. У нас и так уже все порушено, а если еще и борзые появятся. Где вы, ваше величество? Я потерял свой монокль.

Щелкает кнут Макфаггера. Четыре револьверных выстрела. И я тут в отдалении съеживаюсь между парой деревянных позолоченных средневековых пристенных столиков тонкой резьбы. Комендант орет. Всем военным сбор в назначенном месте. В мерцании каминного огня продолжается непристойная напыщенность. Оркестр все играет. Выхватываю бутылку шампанского из руки бедного моментально ошарашенного гостя. Рот которого открывается еще больше и он говорит стоящему рядом священнику.

— Простите их, батюшка, ибо не ведают они, что творят.

— Я прощаю их всю ночь, но пришло время и мне отдохнуть, если вы не против.

Клементин прикладывается к бутылке. Высасывает пенящуюся виноградную жидкость. Как будто последняя свеча в канделябре вспыхнула и окончательно погасла. Время искать пути отступления. Фьют. Назад. Что-то просвистело над головой. И разбилось. Боже, я могу это узнать по удару. Сыпятся кусочки мейсенского фарфора. Разлетаясь повсюду с невероятным огорчением. Силуэт Барона. Стоит в дверях.

— Кто-то есть мочится на вертушка граммофон. На середина пятая симфония. Где он? Я его убивать.

Грохот обрушившихся половиц. Тени, убегающие вдоль восточной стены. Теперь судебных повесток будет столько, что ими будет можно топить камин. Бладмон. Безошибочная тень его плоского затылка. Бутылка донышком вверх над его ртом. Чувствует себя по домашнему в своем придворном наряде. Мог бы и королевство возглавить. Кишащее слугами. А это что? Тычется жирный комок шерсти. Ягненок. Думает, что я его мать. Иди подальше от меня. У меня нет вымя. Раздается дикий рев.

— Ты, адвентист. Я тебя сейчас замочу. Или я не Указующий Добрый Свет Неполного Предыдущего Пароксизма.

— Убери свои грязные руки от моего адвоката.

— Мне нужна твоя жена.

— Отдай нам свои трюфеля и ты почувствуешь, что такое настоящий мерзкий порок.

Крошечный человечек стоит на стуле, вытянув руки. Молясь над столкнувшимися головами. Сдержанно, как при катаклизме.

— Пусть неудачники среди вас выскажутся и умиротворятся. Истинно религиозные помогите тем, кто выжил. Отпустите детей. Умоляю вас.

— Если ты возьмешь его колосс, почему бы тебе не попробовать мой хоботок.

— Да здравствует, Республика.

Между колен Клементина блеет небольшая овечка, зовя свою мать. Толкущуюся где-то среди гостей. На внешнем дворе слышен лай гончих и цокот копыт. Как хорошо было лежать в больнице и потихоньку умирать. Ожидая, когда тебе на голову натянут простыню. Как раз перед ланчем меня бы тихо вывезли на каталке. Засунули бы в холодильник. Холодного и умиротворенного. Со всеми остальными. Загнанными и уложенными штабелем. Чтобы прошептать у небесных врат. Я здесь. И спасибо, что приняли меня.

Клементин без короны вдруг еще больше съеживается под столом. Всего лишь несколько мгновений назад был на пике отличного здоровья. Резня идет, по крайней мере, более, чем обычная. Гости, вовсю бранясь, полностью обессилили и уже ничего не понимают. Люди обожают не платить за ущерб, что нанесли. Топчутся по соусницам и грациозным супницам. Расколотили на кусочки портативную серебряную яйцеварку. Делая все, чтобы мы больше не знали, что такое пасторальный мир. Типа того, что царит в приемных посольств. В которых я побывал прошлой ночью во сне. Доведенный до отчаяния в поисках приличий. Среди сладко пахнущего персонала в шикарных рубашках с тусклым безразличным взглядом карих глаз. Двое были голубоглазые. Источали безмятежность и расслабуху. Сидя в своих безупречно чистых кубиках. Прямоугольной серости. Холодная жесткость во всем. Белые печатные анкеты между розовыми длинными пальцами. Я пришел их попросить, пожалуйста, завещайте мой замок будущему поколению. А они в ответ. Одну минутку, сэр. Просмотрите то, что отпечатано мелким шрифтом и вопросы. Вы носили белые носки с места последнего пребывания и до настоящего момента? В течение последних пяти лет были ли вы пидором, вафлистом или их разновидностью? Прошу заполнить и подписать. Нам нужно положительное досье. На случай, если вас там в пустынной сельской местности кокнут. Люди захотят узнать, платежеспособный вы иль нет, до вашей кончины. И что ваша крутая бабушка была вам ближайшей родственницей. Посольству так спокойней. Здесь такие же бляди, что и те, которые доставали меня в офисе. А теперь эти очкарики сидят, посмеиваясь, и говорят мне, поднимите правую руку и произнесите. Торжественно клянусь, что я заслуживаю того, что вся это чертова банда пытается со мною сделать.

С расписанной золотым крестом соусницей на голове Клементин ползает мимо кушетки из красного дерева, на которой кто-то вовсю трахается. Кто-то снизу, кто-то сверху. А ну, взгляни. Кто-там охает, поддергивая в воздухе ногами. Ага. Да, это Глория. Такая податливая и гибкая в посмертной маске и все такое. Ее покрывает смуглый джентльмен в твиде. Загнав свой член в ее оазис. Давай-ка подальше от такой печали. Для Эрконвальда. До двойной двери всего лишь пара футов. Прочь с этого долбаного фестиваля народного творчества. Вдруг раздается благодарный голос.

— Чья это бледная рука касается меня с нежностью?

— Точно не моя, твою мать.

На север по коридору. Элмер мчится за овцами и ягнятами, которые с грохотом убегают от него. Уступаю дорогу этому паническому стаду, нырнув в сторону. В узкий проход и вниз по спиральной каменной лестнице. Стой, прислонись к холодной стене, переведи дыхание. Сейчас бы полежать. В душистой пене в ванне. Дать волю мудрости и успокоить ум. И отдохнуть, чтобы потрахаться позже. Шарлен, где ты? С розовыми и мягкими титьками. Два живых цветка. Покачиваются у тебя на груди. Прильнуть к твоей кожи. Пока неприятности опять не начнут доставать. Или сегодня ночью вломятся охотники со своими собаками. И поднимется крик, опять меня надули. Или в последний раз прозвучит девиз моих предков.