Лунное сердце

Глава первая

Желая снова перенестись к Талиесину, Сара убедилась, что путешествовать между мирами, да еще из одного времени в другое, надо по особым правилам. На этот раз она постигла еще одно из них — нельзя перемещаться слишком часто.

Она почувствовала под собой твердую землю, но ноги были так слабы, что не держали ее, а в голове будто вихрь бушевал. Сара упала на мокрые водоросли. В виски словно впивались иглы, хорошо, что она не поела, а то ее бы вывернуло наизнанку. Сара только и смогла, что свернуться клубочком и сжать руками голову. Раздирающая виски боль постепенно ослабела, так что с ней уже можно было мириться.

Когда Саре перестало казаться, что голова вот-вот отвалится, она медленно разогнулась, еще медленнее села и огляделась. Из-за слез, застилавших глаза, она плохо видела, пришлось утереть их полой плаща.

Она все еще была на берегу, но не могла понять, где именно. Небо было покрыто тучами. Ей трудно было судить, от утреннего или вечернего прилива осталась мокрая полоса, на которой она сидела. Небо, затянутое серыми облаками, казалось холодным и неприветливым. За ее спиной поднималась круча, местами поросшая черными елями, между ними выступали покрытые трещинами утесы. Справа от Сары утесы уходили прямо в воду. Слева простиралось болото. Берег бухты усеивали обломки плавника, и всюду вокруг стлались по песку побелевшие от соли водоросли.

«Опять не туда попала», — подумала Сара, но на третью попытку решаться было нельзя. Во всяком случае не сразу.

Несколько минут она тихо сидела, пытаясь подавить разочарование, грозившее снова вызвать поток слез. Там, в стойбище квин-он-а, она чувствовала себя уверенно и ничего не боялась. Но сейчас, когда даже представить невозможно, где она и в какое время угодила, — ей больше всего хотелось сдаться. Да и что она пыталась доказать? Что может творить чудеса не хуже, чем Киеран и все прочие?

Она подумала о Джеми и Байкере, наверное, они волнуются из-за нее, и еще как! Ведь ее нет в Доме уже так долго — ей, по крайней мере, казалось, что целую вечность, хотя Киеран объяснил ей, что здесь, в Ином Мире, время течет совсем не так, как в ее родном.

Господи, до чего же все запутано!

Сара закусила дрожащую губу и тут же рассердилась на себя. Она же в этом деле новичок! Напрасно она ожидала, что так сразу все получится — раз, два, и готово. Сейчас надо немножко отдохнуть, а потом попробовать снова. Пусть только голова перестанет болеть.

Ярдах в шести от нее на берег опустилась чайка и с любопытством уставилась на девушку. Взгляд у нее был лихой, как у старого моряка, и выступала она так гордо, что Сара даже заулыбалась.

Она поднялась на ноги, хотя ее еще слегка качало, подхватила футляр с гитарой и огляделась. Ее чайка, взлетевшая в воздух, была уже не одна. В сером небе кружились и вились ее компаньонки. В воде, у подножия утесов Сара увидела черных кайр. С моря в бухту прилетел, тряся двумя хохолками, баклан. Подняв голову, Сара следила за его полетом и вдруг замерла, сердце ее забилось — над вершиной утеса она увидела дымок.

Значит, она здесь не одна!

Правда, день сегодня не из удачных, вряд ли это окажется костер рыжекудрого барда из древнего Уэльса… Сара стояла в нерешительности, не зная, как поступить. Выбор был невелик, ей не пришлось тратить много времени, чтобы принять решение. Либо это дым от костра Талиесина, либо у костра сидит кто-то другой. Оставшись на берегу, она может просидеть целую вечность и ничего не узнать, лучше забраться наверх и посмотреть. Сара подняла глаза к небу. Тучи сгустились и, видимо, угрожали дождем. Она вздохнула. Нечего медлить, ожидание делу не поможет.

Однако, наконец решившись, она тут же пожалела об этом. Отважиться залезть наверх было легко, а вот карабкаться по отвесному склону, продираясь сквозь низкий кустарник и поминутно оскальзываясь, оказалось делом опасным. Как ей хотелось бы, чтобы гитара не била ее по боку! Как ей хотелось бы, чтобы тот, кто развел этот костер, догадался развести его в более удобном месте, на берегу, а не на поднебесной круче! Как она жалела, что, встав в то утро с постели, нашла это кольцо! Хоть бы оно никогда не попадалось ей под руку! (Ну а по правде-то говоря, она ни о чем не жалела, просто ей хотелось поворчать.)

Через три четверти часа, растрепанная и запыхавшаяся, Сара добралась до вершины утеса. Последние несколько футов она ползла, толкая перед собой гитару, и в конце концов упала на каменную плиту, выступавшую из-под густо растущих старых елок, чьи верхушки упирались в небо. У нее хватило глупости оглянуться и посмотреть вниз, отчего она чуть снова не покатилась со склона, так сильно у нее закружилась голова. Это на такую высоту она поднялась?

Сара прислонилась к камню, чтобы прийти в себя, потом с тихим стоном выпрямилась и побрела к костру. На вершине кустарник был реже, но нижние ветки елей цеплялись за волосы и подол. Ступать бесшумно было трудно.

За время своих приключений Сара твердо усвоила — то, что ищешь, никогда не выглядит так, как ты ожидаешь. Отодвинув тяжелую ветку, она оказалась на маленькой поляне. Сооружение, стоявшее на краю утеса, поразило ее.

«А чего я, собственно, ждала? — подумала Сара. — Что еще можно было здесь увидеть?»

Она разглядывала небольшую башню высотой в два этажа и диаметром в двадцать футов, с фундаментом из камня, бревенчатыми стенами и крышей, покрытой дерном. Башня была старая, и казалось, ей бы стоять на поросшем вереском утесе, наблюдая за морем с берегов старой Ирландии, а не здесь, в окружении елей и кедров, на скале, еще более серой в свете заката.

Вокруг царила тишина. Еле слышно далеко внизу раздавался плеск волн о скалы. Скрытое темной тучей солнце наконец село, и сумерки перешли в ночь. И, точно по сигналу, лес вокруг Сары ожил.

Деревья словно вытягивали затекшие, вросшие в землю корни и бряцали на ветру ветками, как саблями. В кустах кто-то возился и шелестел. Потом в чаще раздался вой. У Сары мурашки побежали по коже. И сразу же следом за воем до нее донеслись похожие на звон колокольчиков звуки арфы, сопровождаемые тихим гудением барабана, как будто кто-то хотел пролить бальзам на раны воющего.

Сара задрожала: опасения в ее душе сменялись надеждой. Лес казался полным ужаса, а башня манила, как тихая пристань. Сара стрелой помчалась через поляну, сердце колотилось в горле, гитара била по боку. Едва она добежала до башни, вой раздался снова, Сара прижалась к деревянной двери, нащупывая рукой задвижку или замок, чтобы открыть ее.

Музыка стихла. Сара прильнула к двери лицом, чувствуя, что лес обступает ее. Она подняла руку, чтобы постучать, но дверь внезапно открылась, и Сара влетела внутрь. Гитара зазвенела, упав на твердый, покрытый тростником пол. Сара подняла глаза и увидела, что на нее с любопытством смотрит громадный голубоглазый бородач, его желтые, как рожь, волосы были переплетены бусинами. Пока он медленно закрывал дверь, Сара огляделась.

И увидела Талиесина.

Он застыл, отставляя арфу в сторону, и побледнел так, точно перед ним оказалось привидение. У ног его лежал старый Хов, взлохмаченный как всегда, он поблескивал карими глазками сквозь космы, падавшие ему на нос. Напротив барда сидела индианка, чье лицо показалось Саре знакомым. Ее черные будто смоль волосы были тоже заплетены в косички и украшены бусинами, как у русоволосого великана, а платье из белой оленьей кожи украшали ракушки и бусины. На плечи женщины, точно шаль, было накинуто пестрое одеяло. На коленях она держала маленький барабан.

Комната, не разделенная перегородками, выглядела просторной. Вдоль одной стены стоял деревянный стол, на нем громоздилась глиняная посуда. Из стены торчали крючки, с которых свешивались одеяла и меха. Большое окно выходило на вершину холма и на море. За спинами Талиесина и женщины в большом очаге горел огонь. Они сидели на разбросанных перед очагом медвежьих шкурах.

Сара почувствовала, что кто-то берет ее за руку, вздрогнула, но позволила бородатому великану, открывшему дверь, помочь ей подняться. Талиесин наконец отставил арфу в сторону и встал. Женщина с загадочной улыбкой переводила глаза с него на Сару.

— Сара, ты призрак? — спросил наконец бард.

— Не призрак, не призрак! — заверил его великан. — У нее и плоть и кости, брат!

— Призрак? — пробормотала Сара. — О чем ты?

— Я не думал, что снова тебя увижу, — пояснил Талиесин, — решил — ты исчезла и никогда не вернешься.

Женщина, сидевшая напротив него, лукаво засмеялась. Талиесин нахмурился, не отрывая глаз от Сары.

— С тех пор как мы виделись, прошел целый год.

— Год? — изумилась Сара. — Да я только вчера ушла от тебя!

— В Ином Мире и время ведет себя по-иному, — ответил Талиесин.

Это прозвучало как завершение разговора, так показалось Саре. Она всматривалась в Талиесина и женщину. Ей было неловко. Впрочем, чего она ждала? Что ее встретят с распростертыми объятиями?

— Ну хватит! — внезапно проговорила женщина. Она поставила на пол барабан, встала и в знак приветствия протянула к Саре руки. — Эти двое слишком долго жили как волки в лесу, совсем позабыли о манерах. Меня зовут Мэй-ис-хюр — Сердце Лета. А за тобой стоит мой муж — Хаган Хролф-гет. Добро пожаловать в наше жилище! Тотем в нем над дверью, правда, не висит, но это дом Матери-Медведицы, а в ее доме всем гостям всегда рады — друзья ли они или враги, и когда бы ни пришли — рано поутру или ночью, в час, когда духи охотятся.

Сара поняла, кого ей напоминает женщина — Ха-кан-ту, Девушку-Лосиху из Девственных Лесов; голова у Сары шла кругом. Великан у дверей был похож на викинга. А если вспомнить еще о валлийском барде и о ней самой… что же можно сказать о здешнем сборище? Довольно причудливая компания.

— Ступай к огню, — сказал Хаган. — Ты вся дрожишь от ночного холода. Иди погрейся. Еды и питья у нас на всех хватит, так что не стесняйся.

И Мэй-ис-хюр, и викинг держались приветливо, но со стороны Талиесина Сара чувствовала отчужденность, и это ее пугало.

— Если я не вовремя… — робко проговорила она.

— Брат-барабанщик, — обратилась к Талиесину Мэй-ис-хюр, — если ты не поговоришь с ней по-доброму, ты навсегда упадешь в моих глазах.

— Я не думал, что у меня получится с моим призывом, — начал он, замолчал, взглянул на Сару, стоявшую теперь совсем близко от него, и вдруг отчужденность сбежала с него, словно вода с бобра. Он улыбнулся, и все его лицо засветилось. — Я тосковал без тебя, — просто проговорил он и обнял Сару.

Сара замерла в его руках. Она не могла прийти в себя — только что он не глядел на нее, и вдруг такие нежности? Но когда его длинные пальцы взъерошили ее кудри и он вплотную приблизил к ней свое лицо, напряженность растаяла, и Сара тоже обняла его, понимая, что хоть они почти ничего не знают друг о друге, каждый сознает, как близки они по духу.

— Ох уж эти певцы! — услышала Сара тихий голос Мэй-ис-хюр. — Они встретились словно тени на призрачном берегу, встретились и потеряли друг друга, и он томился по ней, как сраженный любовью юноша, о котором поется в его песнях, но когда она снова пришла… Где теперь все золотые слова и сердечные тайны, о которых он целый год пел нам?

Сара почувствовала, как улыбается Талиесин, прижимаясь щекой к ее щеке.

— Она говорит правду, — сказал он. — Я бард, и пора мне уже научиться облекать чувства в слова, но, когда я увидел тебя в дверях, когда понял, что ты отозвалась на наш зов и действительно вернулась, у меня язык прирос к гортани. Я искал тебя весь год, я томился как ученик без учителя, и все представлял, как мы встретимся. Все случится так-то и так-то. Я скажу это, а ты ответишь то. Но сейчас…

Он еще крепче прижал к себе Сару, а потом отклонился, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Ты меня понимаешь?

— Для тебя это был год, — медленно заговорила Сара, — а для меня всего один день. Я много думала о тебе… но не ждала, что мы встретимся вот так.

Он хотел снять руки с ее плеч, но она удержала их ладонями.

— Я же не говорю, что мне так не нравится, — сказала Сара.

И вдруг ее пронзила зловещая мысль. Оба раза, когда она была с ним, что-то выталкивало ее из этого времени прочь, буквально оттаскивало от барда. Видимо, то, о чем она подумала, отразилось на ее лице, потому что Талиесин спросил:

— О чем ты вспомнила?

— Я не хочу возвращаться, — сказала Сара. — Во всяком случае не сейчас. Но, кажется, у меня нет выбора.

— На этот раз есть, — быстро отозвался бард. — Раньше ты казалась мне видением из другого времени. Помню, я подумал, что ты из племени Гвин ап Надд. Ты была словно паутинка, хоть я и подарил тебе это. — Он приподнял пальцем воротник ее плаща. — Но сейчас я ощущаю тебя совсем иначе, хотя не могу объяснить, как и почему. Может быть, ты другая, потому что сегодня мы призывали тебя арфой и барабаном. И я знаю, что, если ты сейчас вернешься к себе, в твоем мире ты будешь призраком.

При этих словах испытываемое Сарой облегчение испарилось, и ее охватила странная тревога. Если она вернется к себе? Значит, предполагается, что она останется тут навсегда? А как же Джеми, Дом, Байкер, Джули? Сара прижалась лицом к плечу Талиесина, она сама не понимала, чего хочет, только бы он обнимал ее подольше. Она разберется во всем. Потом.

— Ну? Где же музыка? — сердито рявкнул Хаган. — По лесу носятся злые духи! Мы что, хотим впустить их? Или будем отгонять волшебными мелодиями?

Мэй-ис-хюр направила на мужа испепеляющий взгляд, но тут же поняла, что он специально заговорил так грубо. Пора этим двоим разомкнуть объятия, а то они не смогут справиться со своими чувствами. Надо им передохнуть — поесть, попить, поболтать обо всем понемногу. Пусть стук барабана вернет их в нормальное состояние, пока ночь не наслала неистовство в их души.

— Кха, — тихо сказала она, опустившись на шкуру. Потом взяла свой барабан и начала ритмично выстукивать мелодию.

Сара и Талиесин отступили друг от друга, некоторое время смущенно постояли, потом уселись на шкуры, не касаясь один другого, но достаточно близко, чтобы коснуться, если захочется.

— Ты голодна, Сара? — прогудел Хаган. — А пить хочешь?

— Немного, — ответила Сара и вдруг поняла, что умирает от голода.

— Прекрасно! Осталось мясо да эль. Правда, он очень крепкий, смотри пей понемножку!

Он улыбнулся в бороду. Заразившись его благодушием, Сара улыбнулась в ответ.

И пока она ела и маленькими глотками пила домашний эль, Талиесин и Мэй-ис-хюр снова заиграли. Арфа и барабан дополняли друг друга. Ритмы, выстукиваемые Мэй, были сложны, она не вела мелодию, а скорей следила за гармонией. Хаган свистел в маленький, с шестью отверстиями свисток Талиесина. Крошечный инструмент казался в его больших руках смешным, и Сара вспомнила о Байкере с его увлечением акварелью.

Кончив есть, Сара вынула из футляра гитару. Поначалу ей не удавалось вписаться в их трио, но время от времени, улучив момент, вступала и она. Ей было хорошо и спокойно, она чувствовала, что вокруг друзья. То и дело она встречалась взглядом с Талиесином и снова ощущала родство их душ, но размышлять сейчас об этом она не хотела. Все опасности, все ее смятение были позабыты. Она жила этой минутой, жила сейчас. Она знала, где-то о ней волнуются, но надеялась, что ее поймут. Конечно поймут. И Джеми, и Байкер, и Джули, как же иначе! Вот если бы и они могли оказаться здесь!

К тому времени, как музыка затихла, ее блаженно разморило от эля и испытанных волнений, и она готова была заснуть. Странная ночь за стенами башни казалась чем-то далеким, не имеющим к ней отношения. Если там, за окнами, и таились какие-то опасности, музыка и колдовство давно их усмирили и разогнали.

Смеясь, они все вместе поднялись наверх. На секунду Сара встревожилась, не понимая, где она будет спать, но Мэй-ис-хюр отвела ее к своей охапке меховых шкур, а Талиесин, уложив и поцеловав ее, удалился на свою постель. Не успела голова Сары коснуться свернутого одеяла, которое служило ей подушкой, как ее сморил сон.

Все спали, а Талиесин сидел у окна и всматривался в ночь. Надо же, что Сара вернулась к нему именно в Ночь Охотящихся Духов. Он старался понять, что означает такое совпадение. Ей показалось, что прошел день, а для него это был целый год. Из всех ночей она явилась именно в сегодняшнюю! Удивительно! Ведь эта ночь — Ночь Духов, когда все таинственные силы пробуждаются и выходят на охоту — тонконогие квин-он-а, и лукавые хоночен-о-ке, и маниту, и существа куда более страшные — демоны и трагг-и, болотные ползуны и великаны, живущие в кедрах. Словом, все обитатели Среднего Царства — светлые, темные, серые. И духи!

Сара пришла из какой-то непонятной страны, сходной со страной маниту. И что это значит? Если других духов волшебство, творимое барабаном и арфой, отпугивало, то Сару оно привело сюда. Правда, Мэй-ис-хюр так и предсказывала.

Талиесин увидел, как над морем поднимает свои рожки узкий полумесяц. А ведь луна зашла несколько часов назад. Талиесин понял, что сегодня ночью он не сможет заснуть, как другие. Не заснет, пока сам не пустится бродить по ночному лесу.

Он в последний раз окинул взглядом комнату, где спали остальные, с завистью посмотрел на их сомкнутые веки и, вздохнув, спустился вниз. Не взяв ни арфы, ни плаща, он вышел в ночь. Сердце его билось в такт со звуками тьмы, он шагал между елями и кедрами, пока не пришел к большому островерхому валуну; здесь, на лужайке, было место для занятий Мэй-ис-хюр. Она называла его Ратхе-фейн — Медвежий Камень. Здесь творила она свое колдовство, здесь они обменивались своими познаниями, и здесь же однажды ночью он встретил своего деда, встретил легко и просто, как будто Талиесина не отделял от родных Зеленых Островов целый океан.

Талиесин стоял, прислонясь к Медвежьему Камню, вглядываясь в тени, залегшие между соснами, и ждал того, кто, как он знал, непременно придет. Вот в воздухе пробежала дрожь, легкая, как вздох арфы. Опьяняющий аромат цветущих яблонь, острый и нежный, как весной, заглушил запах сосновой смолы и соленой морской воды. При их встречах дед иногда являлся в образе его учителя — Мирддина — с такими же, как у того, мечтательными золотистыми глазами, с седеющими черными волосами, завязанными в пучок на затылке. А иногда он представал перед Талиесином, приняв вид Зеленого Человека — в плаще из листьев дуба и омелы, с узким, как у лисы, загорелым лицом. Сегодня к Талиесину приблизился олень с тяжелыми ветвистыми рогами, его рыжевато-бурая шкура блестела в свете звезд, взгляд затененных глаз был загадочным.

— Ты доволен? — спросил он барда.

Талиесин уважительно склонил голову:

— Конечно.

— Ты хотел побыть с ней хоть час, я дарю тебе несколько дней. Ты и этим доволен?

— И этим.

В загадочных глазах оленя мелькнула улыбка, но в глубине их тенью лежала печаль.

— Этих дней тебе хватит? — спросил он.

Талиесин покачал головой. Разве этого может хватить?

— Мне не хватит никакого времени, пока мы с ней не окажемся в Стране Лета, где нас уже ничто не разлучит.

— Ну, до того дня ей еще идти и идти, — ответил олень. — А ты сможешь все эти годы ждать ее?

— Если понадобится, смогу.

— Да будет так. Много сотен лет я гнался за лунной тенью, прежде чем познать мудрость. Могу ли я лишить тебя права делать глупости во имя твоего Лунного сердца?

Талиесин молчал.

— Да будет так! — повторил олень. — Наслаждайся же тем, что вы вместе, ибо скоро вам опять предстоит разлука. О сын моего сына, тебе надлежит отослать ее навстречу опасностям. Ты должен стать для нее кладезем знаний и научить ее мудрости мира. Тебе придется отпустить ее, чтобы она смогла найти свое место в жизни, показать, на что она способна. Сможешь ли ты смотреть, как она борется и страдает, и не протянуть ей руку помощи?

— Если нужно, смогу.

Олень вздохнул, и от этого вздоха затрепетали ветви деревьев.

— Придется, — тихо проговорил он. — Иначе все будет впустую, и она снова окажется в начале Пути. Но что станешь делать ты? Пойдешь со мной или останешься и будешь ждать ее?

— Буду ждать.

Олень снова вздохнул:

— Ты умрешь здесь, сын моего сына. Как найдет твой след луна, когда ты будешь в Краю Дремлющего Грома? Что если Сара собьется с Пути и ты останешься в Краю Дремлющего Грома навсегда? Что если она подведет тебя? Что сможет тебя поддержать?

— Моя любовь.

— О! Любовь! Так и отец твой ждал, превратившись в камень, ради любви женщины. Так ждал когда-то и я. Что это за бесконечный круг? Неужели сын должен всегда поступать, как его отец, как отец его отца?

— Я буду ее ждать, — просто ответил Талиесин. — Что же мне еще делать?

— Ну ладно! А я буду ждать тебя. Да будет так. Делись своим кладезем знаний с ней, сын моего сына, и тогда нам не придется ждать больше, чем положено. Но не говори ей, как следует поступать. Пусть она сама отгадывает все загадки, иначе все, что она усвоит, пойдет прахом.

— Пойдешь к ней? — спросил Талиесин.

— Зачем? Она уже пустилась в Путь.

И олень исчез так же незаметно, как появился. Талиесин снова остался один. За его спиной устремлялся вверх выступ Медвежьего Камня, а кругом он чувствовал присутствие ночных духов, это они свистели вместе с ветром, скрипели ветками деревьев, шелестели листьями, проносились по воздуху, тихо ступали по усеянной еловыми иглами земле.

Талиесин думал о Саре, вспоминал, как она, словно призрак, появилась тогда, ночью, на берегу и сразу полонила его сердце. Покидая Гвинедд, он уже был стариком, но, приплыв по морю сюда, к этим берегам, которые его собратья по барабанной магии называли «Там-где-Кончается-Земля», снова помолодел. О да! Но никогда за все долгие годы он не испытывал ничего подобного тому, что переполняло его душу теперь.

Ответят ему такой же любовью или нет, ничего не значит. Все равно надо делать то, что нужно. За эту любовь, за то, что Сара пробудила в его душе, он подарит ей Страну Лета. Она может и не принять этот дар, это ее дело. Хочет — отправится туда с ним, хочет — без него. К этим древним благословенным холмам ей не нужно приносить приданое — только саму себя. И то, что они принесут, не причитается ни Талиесину, ни его родне, ожидающей их в той Стране Лета, а только Летним Звездам.

Сара сама не подозревает, что уже давно ищет туда дорогу. Задолго до того, как он ее встретил, Зов Страны Лета жил в ее крови, в крови ее предков. Талиесин это чувствовал, он чувствовал, что и она, как ее предки, сама того не сознавая, ощущала, что ищет что-то, чему не могла дать названия. А теперь он, Талиесин, в благодарность за чудо, которым она, незаметно для себя, осчастливила его, подарит ей то, о чем она всю жизнь мечтала, — Страну Лета.

Путь туда будет трудным, но у нее хватит сил. А награда… Что может быть дороже, чем стать тем, что тебе предназначено? Полностью услышать мелодию, которая лишь слабым эхом звучала в сердце, пока ты не пришел в Страну Лета?

И Талиесин, направляя свои шаги обратно к Круглой Башне, вспомнил первый сегодняшний вопрос оленя: «Доволен ли ты?» О да, он доволен! Ведь она возвратилась к нему!

Когда Талиесин подошел к башне, он увидел Сару, она ждала его в дверях, и горевший в очаге огонь освещал ее буйные кудри и стройную фигуру. Смятение охватило Талиесина, сменив только что владевший им покой. Он остановился, не дойдя до Сары несколько шагов.

— Не могла больше спать, — сказала Сара. — Мне снилось, будто ты превратился в оленя — не в настоящего, а в человека с оленьими рогами. — Она поежилась. — Ты мне и раньше так снился — вместе с шаманом, он был медведем, а ты — оленем. В том сне за мной гналось что-то ужасное и пыталось утащить меня с собой — наверное, это был демон Киерана.

— Здесь демонов нет, — сказал Талиесин.

— Я знаю, но ночь полна духов, правда? Только сюда они не смеют приблизиться. Что-то отпугивает их. Но я так и чувствую, что они там, за этой лужайкой. Они всегда там?

— Всегда. А сегодня ночью они охотятся.

— Мне так и снилось, — снова поежилась Сара. — Я видела охоту. Ты был человеком-оленем и преследовал луну. Ты не хотел губить ее… Да и как можно погубить луну? — Сара смущенно улыбнулась. — Но ты за ней гнался.

Ее интуиция поразила Талиесина.

— И что же было дальше?

Сара пожала плечами:

— А ничего. Я проснулась. Посмотрела кругом, а тебя нет. Я решила, что ты спустился вниз, и тоже пошла к очагу, мне хотелось поболтать с тобой. Но тебя и там не оказалось. Где ты был?

— Ходил разговаривать с оленем, догнавшим свою луну.

Сара рассмеялась:

— Вот ответ настоящего барда! Так может ответить только бард. Или волшебник. Они все говорят загадками. И как же мне разгадать эту загадку? — Но не успел он и рот раскрыть, как она тряхнула головой. — Неважно. Я хотела спросить тебя о другом. Скажи, Талиесин, что ты во мне нашел? Во мне же нет ничего особенного. Я самая обыкновенная. Так что же ты видишь во мне, а, Талиесин?

Она ломала над этим голову с той минуты, как проснулась, и, хотя спрашивать его было неловко, понимала, что должна узнать. Слова сами сорвались с ее губ, будто подгоняемые сумятицей, царившей у нее в душе.

Талиесин подошел к Саре и взял ее за руку.

— Я вижу, как луна тихо ступила на этот утес и улыбнулась мне, — сказал он. — Я увидел, как Охотница, сбросив плащ из черных перьев, приветливо смотрит на меня девичьими глазами. Я увидел, как прекраснейший из всех цветков, что цветут в Стране Лета, переселился оттуда и расцвел в твоем сердце. Я увидел тебя, Сара, и сразу снова стал долговязым деревенским парнем, таким, каким был до того, как Мирддин взял меня к себе в ученики.

— Ты никогда не был деревенским парнем, — покачала головой Сара. — Ты всегда был бардом, я не могу представить тебя кем-то другим. И к тому же ты мне сам говорил, что твой приемный отец Элфин был принцем.

— Да, Элфин был принц, — согласился Талиесин, — и в разных россказнях меня тоже расписывают совсем не таким, каков я на самом деле, а я обычный человек, плетенная из кожи и прутьев лодка доставила меня сюда и выбросила на здешний берег, здесь я и повзрослел, и познал те же самые страхи и надежды, что знакомы каждому человеку. Чем-то особенным мы кажемся только друг другу, Сара.

Он пристально глядел ей в глаза. Некоторое время ими владело смущение, потом Талиесин опустил руки ей на плечи и притянул Сару к себе. Она подняла лицо, почувствовала, как нежное касание его губ перерастает в страстные поцелуи, и сама, подчинившись бушующим в ней неизведанным чувствам, тесно прижалась к нему. Их поцелуй длился долго, так долго, что им нечем стало дышать. Еще какое-то время, позабыв о недавнем смущении, они жадно рассматривали друг друга. Потом, взявшись за руки, вошли в башню и устроились на шкурах перед очагом.

Огонь бросал отблески на их кожу, освещая спины, плечи, руки, лица, отливавшие медно-красным цветом. Их тени плясали на стене. Когда тела их слились, все, что их разделяло, было забыто, сердцем к сердцу они плыли под звуки самой древней мелодии на свете.

После того как Талиесин ушел, вокруг Медвежьего Камня долго царило безмолвие. Разве что время от времени шмыгали мимо в погоне за какой-нибудь тенью корявые человечки, обитающие в корнях. Над лесом иногда взмывал кто-то крылатый, делал круг над Камнем и падал вниз, исчезая за утесом. Но вот под шорох и шелест среди мелькающих, вырвавшихся поохотиться в эту ночь духов, из-под лежащих на земле ветвей могучего кедра выбралось маленькое существо.

Пэквуджи мог менять обличье, как ему вздумается, но сегодня он был самим собой. Его круглые, как у совы, глаза вглядывались в темноту в поисках исчезнувших оленя и барда. Убедившись, что их действительно нигде поблизости нет, Пэквуджи притаился за большим Камнем. Во время разговора деда и внука он был неподалеку, его приманила властная сила, исходившая от оленя, который напоминал Лесных Царей здешней страны и в то же время никак не был связан с ними. Пэквуджи, как ему уже и раньше случалось, подслушал весь их разговор. Дед и внук, бывало, встречались здесь и прежде, и Пэквуджи всегда внимательно вслушивался в их беседы, но сегодня…

— Ишь что задумали! — пробормотал он, снова и снова перебирая в памяти слова собеседников.

Сам он любил подшутить, но злобно — никогда. То, что замышляли эти двое, грозило слишком большими опасностями для непосвященной «хироки», которой они хотели помочь отрастить рожки. Одно дело напроказить, особенно когда проказы придумывал он сам, но этот их замысел… Они оба, конечно, старые и считают себя мудрыми, но ведь они много учились и прошли через многие испытания, а вовсе не были волшебниками от рождения. Тех, кто от рождения владеет даром творить чудеса, они считают необузданными, неразумными, им кажется, что они не заслуживают этого дара, которого они сами добивались с таким трудом. Во всяком случае, они мнят себя более достойными, ведь им пришлось затратить столько сил, чтобы стать волшебниками.

«Тьфу! — сплюнул Пэквуджи. — Какая разница, сколько времени и как вы отращивали рожки?» Пэквуджи раздражали эти упражнения, загадки и то, что при одном шаге вперед непременно требуется сделать два шага в сторону. Проверки, испытания! Зачем это все? Во-первых, это вообще скучно, и уж совсем никуда не годится, если их применяют к тем, кого любят! Ничего себе посвящение в тайны мастерства!

Глаза Пэквуджи загорелись хитрым блеском, гнев испарился. Не зря он, Пэквуджи, слывет ловким фокусником, не хуже своего кузена Койота. Он покажет этим важничающим пришельцам из-за Большой Воды! Покажет, как учат мастерству те, кто следует заветам Бабушки Жабы. Покажет открыто, без утайки. Правда, он должен будет скрыть свое вмешательство от барда и этого его потустороннего компаньона. Пэквуджи предупредит глупенькую девушку и постарается, чтобы слух о замыслах барда и оленя дошел до самой Бабушки Жабы. Посмотрим тогда, как у них вытянутся физиономии!

Улыбаясь, Пэквуджи взбежал на вершину утеса и прыгнул с нее. Он перевернулся в воздухе и изменил обличье, его широко раскинутые руки превратились в черные крылья. Он приноровился к ветру и полетел к западу, мимо утеса, туда, где круглая каменная башня венчала нагромождения песчаника. Долетев до поляны, он опустился на высокую ель и стал ждать, когда сон одолеет обитателей башни.

«Так, так, — подумал он, увидев, как обнимаются Сара и Талиесин. — Вот, значит, как сильно вы любите друг друга? И ты, бард, уже сейчас знаешь, чего она стоит, эта девушка, иначе ты ведь не полюбил бы ее? Для чего же подвергать ее испытаниям?

«Наверное, это какой-то их странный иноземный обычай, — решил Пэквуджи. — Какой-то дикий ритуал, вроде тех, которым подчиняются юные воины из племен, обитающих в лесах. Все они глупцы! Все!» Глаза Пэквуджи зажглись веселым огнем. Ну он им покажет! Мягко и тихонько! Он явится девушке во сне.

Сара долго лежала без сна, прислушиваясь к дыханию Талиесина, всем телом ощущая его рядом с собой.

Когда она наконец заснула, ей приснился совершенно неожиданный сон.

Ей снилось, будто она стоит перед «Веселыми танцорами», темная лавка закрыта, Банковская улица пуста. Над городом нависла тишина, и Саре кажется, что она, как предсказывал Талиесин, вернувшись в свой мир, превратилась в духа. Она приложила пальцы к ручке двери, и та тихо распахнулась. Сара на миг задержалась на пороге и, словно вышедший на охоту зверь, принюхалась. Переступив через порог, она остановилась, глядя на знакомые, загроможденные всякой всячиной полки, идущие вдоль стен.

Она медленно обошла лавку, дотрагиваясь то до вазы, то до книги. Ох, сколько книг! Рядом с ее пишущей машинкой лежал роман, который она начала писать невесть когда. Сара подняла рукопись и полистала ее. Казалось, это писала не она, а кто-то другой. Теперь, когда она столько узнала, столько пережила, она действительно могла бы написать что-то стоящее. Например фэнтези, и ее книга затмила бы Толкина и ему подобных, ведь она писала бы о том, что видела собственными глазами, хотя… Сара положила рукопись на стол. Зачем писать обо всем этом, когда можно этим жить?

«Забавно», — подумала она, еще раз пройдясь по лавке. Полное впечатление, что она на самом деле здесь. Очень трудно судить, что реально, а что нет. Может, стоит пойти в Дом? Вдруг там она увидит саму себя, крепко спящую в своей постели? А если встретит Джеми? Увидит он ее или она и вправду дух?

Внезапно Саре стало как-то не по себе, и она поняла, что за ней наблюдают. Ей почудилась тень Киеранова демона, и теперь уже ее охватила не просто дрожь, а леденящий холод. Сара медленно повернулась и увидела знакомую фигурку, примостившуюся на высокой спинке стула, забавную рожицу ярко освещал уличный фонарь, горевший за окном.

— Пэквуджи! — радостно воскликнула Сара, сразу испытав облегчение.

Человечек как-то странно присматривался к ней. «Откуда она знает мое имя, — размышлял Пэквуджи. — Я никогда раньше не встречался с нею». Но тут он уловил в мозгу Сары картины из своей жизни, то, как они вместе играли у озера Пинта-ва, а потом беседовали, сидя на холме. Пэквуджи потряс головой. Значит, чтобы встретиться с ней, он уговорил ее вернуться в прошлое?

— Это ты, Пэквуджи? — опять воскликнула Сара, на этот раз не так уверенно.

— Да, это я, — кивнул он.

Он-то направил ее сон в хорошо знакомую ей лавку, чтобы им было легче разговаривать. А она, оказывается, прекрасно его знает! Уже готова его выслушать и увидеть то, что он ей покажет. Ну что ж! В будущем он уже давал ей советы, и они, видимо, ей пригодились.

Он опять потряс головой, понимая, что надо спешить, пока все не запуталось. Со снами трудно иметь дело. Желая заполнить неловкую паузу, Пэквуджи улыбнулся и просвистел ей пару тактов веселой мелодии.

Сара в ответ улыбнулась.

— Как странно видеть тебя здесь, — сказала она, — ты не подходишь к этой обстановке. Только я и сама больше к ней не подхожу.

— Ты его любишь? — вдруг спросил Пэквуджи. — Барда?

— Не знаю… Все так странно. Когда я с ним, для меня ничего вокруг не существует. Но когда его нет рядом, вот как сейчас, мне трудно поверить во всю эту историю. Я понимаю, что он необыкновенный, верю, что он, как сам говорит, любит меня, а почему — не понимаю. Ведь он мог бы выбрать любую, а он почему-то выбрал меня.

— Потому что любит тебя, — сказал Пэквуджи и замолчал.

Внезапно он задумался, нужно ли ему вмешиваться в ее судьбу. Она из чужого мира, ее Путь, наверное, не совсем такой, как у него. Олень из Старейших — он сродни Лесным Царям и Бабушке Жабе. А он сам, Пэквуджи… он, конечно, умен, но не из таких уж загадочных…

Кто он такой, чтобы ввязываться в дела Лесных Царей и им подобных?

— Что с тобой? — удивилась Сара. — Ты так помрачнел! Надеюсь, тебе не привиделись опять какие-нибудь дурные для меня знамения?

Пэквуджи вздохнул. Он только что увидел глазами Сары себя и ее в будущем — он показывал ей трагг, значит, испытания действительно ждут ее. И все-таки теперь, стоя рядом с этой славной глупышкой, он не знал, как быть.

— Я тревожусь за тебя, — наконец проговорил он.

— Почему?

Вопрос был справедливый. Но Пэквуджи решил сделать вид, что не слышал его.

— В племени этого твоего барда есть такие, за которыми разное водится! — сказал он.

— Что именно? — спросила Сара. — Что ты хочешь сказать?

И вдруг Пэквуджи испугался. Он почувствовал, что лезет, куда не следует. Ему представилось, что будет, если о его кознях узнает олень, и он замер от страха. Если дед Талиесина может быть так же суров, как здешние Лесные Цари…

— Спроси у него сама, — посоветовал он. — Спроси у барда про испытания. А потом поговорим.

Пэквуджи прижал кулаки к бокам и стал выбираться из ее сна. Образ Сары начал расплываться. Странная обстановка, в которую его привел ее сон, вдруг затянулась туманом, и все растаяло.

— Пэквуджи! — донесся до него издалека голос Сары.

Малыш не стал вслушиваться. Он быстро раскинул руки, и все, увиденное им, исчезло. Он снова превратился в ворону, которая, сидя на еловом суку, рассматривала башню. Будто комок перьев, он сорвался с ветки и, быстро взмахивая крыльями, полетел подальше отсюда, в более безопасные места. Сара осталась позади и…

…проснулась в холодном поту.

Она быстро села, сердце у нее колотилось, как бывает, когда неожиданно просыпаешься в незнакомом месте и не можешь сообразить, как ты сюда попал. Но тут же она увидела спящего рядом Талиесина, ее охватил покой, которым дышали стены башни, покой, пропитавший камни, этот покой сотворили чары Талиесина и Мэй-ис-хюр, и Сара снова легла.

«Приснилось», — подумала она и теснее прижалась к теплому боку Талиесина. Он шевельнулся и обнял ее, так что все страхи исчезли. «Просто приснилось».

Утром, нарядившись в доходившую ей ниже коленей рубаху, которую она одолжила у Хагана, Сара весело напевала. Солнце уже поднялось высоко, когда, держа в охапке свои джинсы и майку, она спускалась к пруду, питавшемуся из источника. Пруд, как объяснила ей Мэй-ис-хюр, служил им всем и ванной, и прачечной. Талиесин, раскинувшись на шкурах и одеялах, все еще спал у очага.

Сару сопровождал Хов. Когда они спустились к пруду, он улегся на краю скалы и с таким выражением наблюдал, как Сара осторожно пробует воду рукой, будто это его забавляло. Вода оказалась холодной. Сара стащила с себя рубаху Хагана, бросила в пруд свою одежду и, сжав зубы, предчувствуя, какой это будет ужасный холод, погрузилась в пруд сама. Ледяная вода обожгла ее. Холод оказался еще страшней, чем она воображала. Глаза ело от белого древесного мыла, которое дала ей Мэй-ис-хюр, и волосы никак не промывались. Потом, стуча зубами, Сара терла свою одежду о гладкую поверхность утеса, пока не почувствовала, что посинела. Когда холод стал просто невыносимым, Сара вылезла на берег, накинула рубаху и принялась бегать и прыгать, пока от солнца и быстрых движений не согрелась так, что смогла продолжить стирку.

Она уже выжимала белье, когда к пруду подошла Мэй-ис-хюр. В это утро высокая индианка надела на себя платье из темной замши. Длинные волосы были заплетены в косу, спускавшуюся вдоль спины.

— Ну, как вода? — спросила она.

— Ужас, какая холодная, — сморщилась Сара.

— Зимой мы наполняем теплой водой бочку у башни, — сказала Мэй-ис-хюр. — Только надо спешить окунуться первой, а то после этих двух молодцов кажется, что угодила в болото… Пусть Мать-Медведица будет мне свидетельницей, клянусь, они умудряются измазаться, даже когда все вокруг белым-бело от снега.

Она помогла Саре досуха выкрутить джинсы, а потом, сидя на скале, смотрела, как Сара роется в огромных карманах рубахи Хагана в поисках табака и зажигалки Киерана. Подняв глаза, Сара увидела, что Мэй следит за ней, и, свернув сигарету, закурила и предложила Мэй сделать затяжку. Та с серьезным видом кивнула и осторожно взяла сигарету указательным и большим пальцами. Подняв ее в приветственном жесте, она затем глубоко втянула в себя дым и вернула сигарету девушке.

«Сперва мы поделились с ней музыкой, — подумала индианка, — теперь она делится со мной дымом, священным для Матери-Медведицы. Не придется ли делиться и кровью?» С откровенным любопытством Мэй разглядывала чужестранку. Хоть и не обзавелась еще рожками, но держится уверенно, намного увереннее, чем женщины их племени. Мэй-ис-хюр знала, что таится в душе у Талиесина — под черным оком Первого Медведя он довольно часто открывал ей, что у него на сердце. А вот что такое эта девушка? Кто она и что ищет?

— Тебе было когда-нибудь трудно разобрать, что реально, а что нет? — неожиданно спросила ее Сара.

— Как это? — не поняла Мэй-ис-хюр.

— Ты ведь тоже шаманишь, верно?

— Я — рате-вен-а — барабанщица медведя.

— Мне трудно тебе объяснить, — вздохнула Сара. — Дело в том, что я часто не могу понять, что происходит на самом деле, а что мне снится. Сны бывают словно явь, а случается, они предсказывают, что случится на самом деле. Только теперь я уже не понимаю, что реально, а что нет, что правда, а что мне только кажется.

— Для меня правда только одна, — задумчиво проговорила Мэй-ис-хюр, — та, что у нас в душе. Корни снов в нашей жизни, но для нас важно только то, как сны связаны с нашей игрой на барабане. С помощью барабана мы разговариваем с духами, тут-то и проверяется, насколько мы близки к правильной жизни. Если мы идем по своему Пути все дальше, все больше приближаемся к Матери-Медведице, значит, мы живем правильно.

— Ну, это как-то… слишком сурово, что ли… — сказала Сара.

Мэй-ис-хюр улыбнулась:

— Мать-Медведица вовсе не суровая, бояться ее нечего. Она живет нашими радостями так же, как и горестями. Вчера, когда мы вчетвером занимались музыкой, мы были очень близки к Матери. И сегодня утром мы ей близки, потому что мы с тобой поделились дымом, а сейчас хотим выяснить правду. Необязательно рассуждать сухо и серьезно. Важно верить.

— Ну, а сны? В них тоже можно верить, если ты что-нибудь благодаря им узнаешь?

— Они могут направлять тебя. — Мэй-ис-хюр с минуту всматривалась в Сару, потом спросила: — Тебя расстроили сны?

— Да, — кивнула Сара, — только я не уверена, сон ли это был. Когда я в первый раз встретилась с Талиесином, я тоже думала, что это мне снится. Но сон потом обернулся явью. И теперь, когда я тут… — она неопределенно повела рукой вокруг себя, — теперь я ни в чем не уверена.

— Расскажи, что тебя так беспокоит, может, я смогу тебе помочь, — сказала Мэй-ис-хюр.

И Сара рассказала ей все, начав с того, как она нашла кольцо, и до конца, ничего не пропуская. И чем дольше она рассказывала, тем более запутанным представлялось все, что с ней произошло. Точно клубок разноцветной шерсти, к которой прилепилась и солома, и веточки, и грязь. Потянешь за нитку и стараешься отделить ее от клубка, а она вдруг оказывается другого цвета, переплетается еще с двумя, а то и с тремя или с четырьмя другими, в конце концов даже не вспомнить, с какой нитки начинали.

Когда Сара закончила свой рассказ, заговорила Мэй-ис-хюр:

— Я скажу тебе две вещи. Первая: чем бы ни был Талиесин, он все равно человек и у него человеческое сердце. Кто может объяснить, отчего этого мужчину тянет к этой женщине? Это может сказать только Мать-Медведица, но и она почему-то помалкивает. Я точно знаю: с того дня, как Талиесин встретил тебя на берегу, он не мог тебя забыть. Сам был не свой, будто один из духов заворожил его.

— А что второе? — спросила Сара.

Мэй-ис-хюр вздохнула:

— Пэквуджи. Этот малютка — большой озорник, недаром он двоюродный брат Старого Койота. У Пэквуджи сотни личин, и он большой фокусник.

— Значит, слишком-то верить его словам не стоит? — с некоторым облегчением спросила Сара.

— А вот это трудно сказать. Пэквуджи как тихий пруд — он отражает твою душу. Если ты коварный и мелочный человек — он с тобой будет поступать так же. Если ты добр и заботлив, он будет к тебе добр и станет заботиться о тебе.

— Ну, я вижу, с ним никогда нельзя быть ни в чем уверенной.

— Здесь, — и Мэй-ис положила руку на грудь, — здесь ты поймешь, можно ли. Ведь Пэквуджи — отражение твоей души.

— Наверное, мне надо поговорить с Талиесином… насчет этих испытаний.

— Я думаю, это самое разумное. Талиесин — странный человек, по крайней мере, для меня он странный. Тот Путь, по которому следует он, не такой, как Путь моего народа. Его народ копит знания, добытые каждым в одинокой борьбе. У нас не так. У нас знания — секрет, но спросишь — и узнаешь. А соплеменники Талиесина полагаются сами на себя.

— О, как сложно!

Мэй-ис-хюр накрыла ладонью руку Сары и улыбнулась:

— Ничего не бойся. После твоего рассказа в меня закрались всякие предчувствия, но знай одно — ты среди друзей. Мы всегда тебе поможем. — Индианка встала и посмотрела на Сару. — Твоя одежда еще должна посохнуть, пойдем посмотрим, не найдется ли для тебя чего-нибудь более подходящего, чем старая рубаха Хагана.

Перемена темы вызвала и перемену настроения.

— А мне эта рубаха даже нравится, — сказала Сара.

— Ты в ней похожа на бобра. — Мэй-ис-хюр раздула щеки и сделала несколько шагов вразвалку. — А по-моему, ты сродни кунице. Но как хочешь…

— Ладно, ладно! — рассмеялась Сара. — А во что ты собираешься меня нарядить?

— Найдем тебе что-нибудь удобное, можешь не беспокоиться. Есть у меня одно платье на примете. Его только укоротить надо.

Сара связала одежду в узелок, и обе в сопровождении Хова, болтая, как давние подруги, отправились в башню.

— Никому не известно, кто выстроил эту башню, — рассказывал Талиесин. — Когда я познакомился с Мэй-ис и Хаганом, они уже два года в ней жили. Мэй-ис раньше жила с отцом, а Хагана они нашли на берегу. Его выбросило море. Он был полумертвый, только цеплялся громадной рукой за свой топор. Как он вместе с этим топором не потонул, непонятно. Вот Хаган-то и решил, что нужно поселиться в башне. Всего-то и надо было — законопатить щели и покрыть крышу дерном. Башня оказалась на диво прочной, хоть простояла пустой неизвестно сколько лет.

Они с Сарой сидели у подножия башни, прислонясь к ее каменной стене, на плечи себе они накинули одеяло, а перед ними расстилалась широкая гладь океана. На Саре было платье из мягкой замши, чуть прикрывавшее колени, из-под платья виднелись длинные штаны, перевязанные на икрах шнурками, сплетенными из травы. Ее непокорные кудри были заплетены в две косы, хоть и не такие роскошные, как у Мэй-ис-хюр, но ей казалось, что они превращают ее в настоящую индианку.

На обед у них были жареная утка, пшеничные лепешки и чай из розовых лепестков, которые Талиесин насушил летом. Мэй-ис-хюр и Хаган после обеда ушли в башню, где Мэй трудилась над новым, очень красивым одеялом, оно, уже почти готовое, висело на ее ткацком станке, а Хаган плел сеть, его большие пальцы быстро и ловко сплетали из пряжи веревку и завязывали узлы.

Сара и бард долго сидели, прислушиваясь к молчанию леса и тихому шуму волн, бьющихся внизу об утесы. Небо было чистое, унизанное бесчисленными, ослепительно сияющими звездами. На севере, подчиняясь таинственному ритму, плясали огни всех цветов радуги. Глядя на них, Сара вспомнила лавку «Веселые танцоры», еще раз подивилась тому, как она здесь очутилась, и тут же припомнила обвинения, которыми осыпал барда Киеран. И намеки Пэквуджи на какие-то странные испытания.

День прошел спокойно, но сейчас, когда их окружала темная, таинственная ночь, Сара решила, что пора поговорить серьезно.

— Этот друид, из-за которого тебе пришлось покинуть Гвинедд, как его звали? — спросила она.

В темноте ей не было видно, что Талиесин нахмурился.

— Томасин, — не сразу ответил он. — Томасин Хенгуэр-т-Хап.

«Томас Хенгуэр, — Сара вздохнула. — Значит, Киеран был прав».

— Ты его ненавидишь? — спросила она.

— С чего бы?

— Ну за то, что он вынудил тебя покинуть родину? Ты его не простил? Хочешь убить его?

Талиесин покачал головой, но скорей от смятения, вызванного ее вопросом.

— Зачем мне его убивать? Он теперь просто камень над морем.

— Но если бы он был жив?..

— Пойми, Сара, — ласково сказал Талиесин, — Томасин только подвигнул меня на то, чтобы покинуть родные места. Как я мог оставаться в своей стране, если я никому больше там не был дорог?

— Киеран говорит, что ты родился в Стране Лета. Где это?

Даже в темноте глаза барда засверкали.

— Страна Лета! Это Край Летних Звезд! Там собрано все, что есть хорошего на свете. Там все таинственно и причудливо, непокорно и нежно, волшебно, как свет звезд, надежно, как сердце друга. Я побывал там только на самой окраине, но я все бы отдал, чтобы попасть в эту страну! — Талиесин помолчал, потом заговорил снова: — Мне говорили, что я там родился, но я этого не помню! Нет у меня ощущения, что я там когда-то жил, что это моя родина. Я всегда только мечтал об этой стране. Когда волны Эйл-Тона несли мой челнок, я думал, что приплыву в Страну Лета, ведь в легендах говорится, будто она лежит на Западе. — Он снова умолк, а когда заговорил, мечтательности в голосе не осталось: — Я не питаю ненависти к Томасину. Но когда море подхватило мою лодку, а берега Гвинедда стали скрываться из глаз, я проклял его и превратил в камень. И повелел ему смотреть на море до тех пор, пока Гвин ап Надд еще оставляет следы на полях людей. Я признаю, что поступил скверно. — Он повернулся к Саре и приблизил к ней лицо. — А почему ты об этом спрашиваешь?

И Сара в первый раз рассказала ему обо всем, что случилось с ней за время их краткой разлуки. Она не упомянула только о своем сне.

— Значит, Томасин все еще жив? — удивился Талиесин. — И живет в твое время, в твоей стране. Могу лишь пожелать ему добра, Сара. Честное слово. А это… этот Ужас-Бродящий-Без-Имени… Это не я, Сара!

— А что же это?

— Если бы мне пришлось строить догадки, я бы мог предположить, что раз Хенгр жив, хотя срок его жизни кончился, значит, Томасину явился Аравн — Повелитель Живых Мертвецов — и отнес его в Аннван. Я рассудил бы так, но… — Талиесин поднял руку, и в свете звезд блеснуло золотое кольцо на его пальце, — но такие побрякушки Аравну не нужны. Ведь наши кольца ничуть не более волшебные, чем обычные, полученные в дар. Мое только потому и волшебно для меня, что его подарил мне Мирддин, величайший бард из тех, что пели свои песни на Зеленых Островах. Но у моего кольца особые свойства. Оно указывает тропы, ведущие к Пути, оно не дарит новые силы, а лишь будит уже живущие в тебе. Я полагаю, — задумчиво добавил Талиесин, — что таинственное Зло, которое выслеживает Томасина, ищет именно это кольцо, хочет заполучить его, чтобы удвоить или утроить свои силы.

— Но что это за Зло? — повторила свой вопрос Сара.

— Даже представить себе не могу, для меня это загадка, каких я раньше не знавал. Те немногие намеки, что я слышал, мне ничего не говорят.

— Я думала, ты мастер разгадывать загадки.

— Был! — ответил Талиесин.

Сара вздохнула.

Оставалось еще одно, о чем следовало поговорить. Она весь день медлила с этим вопросом, откладывала разговор, однако сознавала, что, так и не получив ответа, не сможет заснуть. Кто знает, что предрекает ей сегодняшний сон?

— Меня что… ждут какие-то испытания?

Она почувствовала, как напрягся Талиесин. К его чести, он не стал доискиваться, что она имеет в виду и откуда она об этом знает. Между ними не могло быть лжи. Но Сара похолодела, будто вместе с Талиесином ощутила вдруг взгляд его деда и услышала голос старца:

Пусть она сама отгадывает все загадки, иначе все, что она усвоит, пойдет прахом.

— Да, — ответил наконец Талиесин.

— И что же это за испытания? А главное, зачем они?

— Испытания предстоят всем, кто встал на Путь, Сара. От того, как ты выдержишь их, зависит, созрела ли ты, стала ли достойна, — объяснил он.

— Достойна? Кого? Тебя?

Он обратил к ней оскорбленный взгляд. Но в темноте Сара не видела его глаз.

— Мне ты никогда ничего не должна доказывать, — произнес он.

— Тогда кому же?

— Старейшим. Рогатому Властелину и Матери Луне. Душе мира, ведь наши души — всего лишь ее эхо.

— Ну, и каковы же будут мои испытания? — спросила Сара.

— Боюсь, они уже начались.

— Ты имеешь в виду демона Киерана?

Талиесин кивнул.

— Но ко мне эта история не имеет никакого отношения, — возразила Сара.

— В том, что происходит в мире, нет ничего случайного, — ответил бард, повторяя то, что уже говорил ей, когда они снова встретились на берегу.

— И что я должна делать? — с горечью спросила Сара дрогнувшим голосом. — Играть в поддавки с каким-то чудовищем, чтобы набрать побольше очков для твоих «Старейших»?

— Я не понимаю, что ты говоришь, — сказал Талиесин.

Сара отодвинулась от него и встала. Подойдя к краю утеса, она остановилась спиной к барду:

— Значит, Пэквуджи был прав. Не зря он тревожился за меня. Я и сама за себя тревожусь.

— При чем тут Пэквуджи?

— Это он прошлой ночью рассказал мне про ваши испытания.

— Сара, ты должна пройти их не потому, что я мало тебя люблю. Просто без борьбы нельзя созреть.

Сара повернулась к нему лицом:

— И что же такое я должна совершить? Побороть этого Мал-ек-у? Этого… черт его знает кого?

— Не знаю. Ответ ты должна найти у себя в душе.

— Опять загадки! Ты не хочешь мне помочь даже чуть-чуть? После вчерашней ночи я решила, что мы с тобой возлюбленные. По крайней мере друзья. Я не понимаю, что происходит, Талиесин! Не понимала с тех самых пор, как началась вся эта кутерьма! И я хочу только одного…

Но она не договорила. Чего же она хочет? Даже этого она уже не знала.

— К чему все эти тайны? — спросила она уже более спокойно. — Я хочу сказать — прошлой ночью мы были так близки. Как будто нас что-то объединяет. А теперь, хоть ты и сидишь рядом, мне кажется, что ты за сотни миль от меня. Почему это, Талиесин? Почему все должно быть тайной?

Каждое ее слово ранило Талиесина, словно кинжалом. Он будто слышал, как он сам возражает своему деду. Он чувствовал, как они с Сарой отдаляются друг от друга, понимал, что вот-вот между ними разверзнется пропасть, такая большая и глубокая, что через нее не перекинешь мост, — надо скорее что-то сказать.

В нем самом ожило, как и много раз прежде, его упрямство. Он вспомнил свои споры с Мирддином. Снова увидел себя при дворе Мэлгвина и вспомнил, как призывал лунную магию, чтобы заставить замолчать королевских бардов и друидов. И все это после того, как и Мирддин, и его дед велели ему покинуть родину в одиночестве… Он вспомнил, как бродил по призрачным окраинам мира, тщетно пытаясь постичь тайны мироздания, которые каждый раз ускользали от него. И теперь, глядя на Сару, он видел, что в ее душе начинается та же борьба. «О, — подумал он, — проклятие! Все из-за этих Старейших!»

— Если хочешь следовать по Пути, ты должна согласиться пройти эти испытания. Это истина, а не тайна, — проговорил Талиесин как можно спокойнее. — Решай, как ты поступишь, и что бы ты ни решила, я буду делать для тебя все, что смогу.

Сара долго молчала. Она по-прежнему стояла спиной к Талиесину, устремив взор на темный океан. Она чувствовала, как в ней нарастает напряжение. «Ради бога, Талиесин, — молила она про себя, — сделай что-нибудь. Не сиди так!»

И Талиесин медленно поднялся и подошел к ней. Он обнял Сару, и она, затрепетав, прижалась к нему.

— Я сама не знаю, чего хочу, — проговорила она. — Я хочу тебя. Хочу снова испытать это ощущение, будто я… Лунное сердце. Но я не могу ради этого отказываться от всех и от всего — от Джеми, Байкера, от моей прежней жизни. Это же часть меня, понимаешь, Талиесин? Ведь множество людей, вещей и событий сделали меня такой, какая я есть, и я не могу бросить их. И потом, существует этот… демон. Как там его зовут? Если это его назначили быть моим испытанием, то я не хочу иметь ничего общего ни с вашей магией, ни с вашими Старейшими! Мал-ек-а убивал людей. И убьет еще многих. Стыдно вашим Старейшим играть жизнями людей! Это несправедливо!

Одной рукой Талиесин гладил ее по голове, другой — крепче прижимал к себе.

— Не думай сейчас об этом, — сказал он.

— Но я ни на что не могу решиться!

— Выбор надо делать на спокойную голову, мое Лунное сердце. Если ты хочешь вернуться в свое время — вернемся вместе. На этот раз голова от путешествия болеть не будет. Мы пролетим через годы под магию арфы тихонько, как ветерок.

Сара кивнула.

— Мне надо немного подумать, — проговорила она, отрываясь от него. — Нет, нет! Я больше не сержусь на тебя. Иди в башню. Я немножко побуду одна.

— Сара…

Поднявшись на цыпочки, она поцеловала его:

— Со мной ничего не случится. Честно!

Он смотрел ей вслед, и от нерешительности мысли его путались. Потом он сказал себе: «Выбор за ней. Надо дать ей время все обдумать». Он перебирал в памяти их разговор и старался представить, что бы сказал его дед, услышь он его. Как повлиял бы этот разговор на ее испытания? Ведь Талиесин на самом деле думал то, что сказал ей. Он будет помогать ей, как только сможет, даже если это означает отказ от возвращения в Страну Лета.

— Правда? — послышался Талиесину голос деда.

— Она еще вам всем покажет, — мысленно ответил Талиесин. — У нее столько сил, они безграничны. Вот увидите!

— Что ж, — отозвался дед, — посмотрим.

Талиесин вошел в башню и закрыл за собою дверь. Мэй-ис-хюр и Хаган подняли головы, но, увидев его лицо, ничего не сказали. Пройдя через комнату, Талиесин достал из футляра арфу и сел у очага.

Он пробежал пальцами по струнам, подкрутил один-два колка медным ключиком, висящим на кожаном шнурке у него на шее. Затем начал наигрывать медленную, печальную мелодию. Ни Мэй-ис, ни Хаган не знали, как она называется, но раньше он играл ее часто.

Пробираясь среди черных елей, Сара услышала звуки арфы. Сегодня ночь была не такой, как вчерашняя, — не витали духи, не слышалось ни чьих-то шагов, ни шорохов. Сара напевала мелодию, которую играл Талиесин, повторяла ее название — Лоркалон. Лунное сердце.

Сегодня эта мелодия звучала так грустно. Качая головой, Сара углублялась в лес и тихо звала:

— Пэквуджи! Пэквуджи!

Она ждала ответа, вглядывалась, напрягая глаза, в темноту между деревьями. Посылала вперед волны покоя, который обнаружила в себе, — свою «тоу». И шла все дальше.

Возле Медвежьего Камня стоял человек в плаще из листьев дуба и омелы, человек, иногда являвшийся в образе оленя. Он прислушивался к звукам арфы, на которой играл его внук, к тихим возгласам Сары в лесу и кивал сам себе. Когда он повернулся, чтобы уйти, ветер прошептал ему в ухо.

— Гвидион, — позвал его ветер, — что ты опять делаешь здесь, так далеко от родных берегов?

— Жду, — ответил он. — Жду, когда будет исправлено давнее зло.

И человек в плаще из листьев дуба исчез, а ветер вздыхал между деревьями, только одни они его и понимали.

Глава вторая

22.00, вечер четверга.

Суперинтендант Уоллес Мэдисон, сидя за письменным столом, жевал кончик шариковой ручки и ломал себе голову, откуда начинать распутывать этот клубок. Перед ним лежали последние донесения сотрудников, занятых в проекте «Контроль за умами», — информация, совершенно сбивающая с толку; он в жизни не видал ничего подобного. К первому акту задуманной операции еще не успели приступить, а весь проект уже развалился на куски и засыпал Уоллеса.

Сперва исчез Хенгуэр, потом Фой — а это были их единственные зацепки. Пола Томпсона погубило какое-то страшилище, доктора Хога — неизвестно кто. Сары Кенделл след простыл. А теперь еще пропали и доктор Тропман с Такером. Не говоря уже о новом донесении — Дом Тэмсонов оказался окружен каким-то силовым барьером, преграждающим вход внутрь. Об этом докладывал отряд, который Мэдисон выслал туда, узнав, что перед Домом обнаружили машину Такера.

Уоллес покачал головой. «Эх, Такер! Такер! Да я ему теперь и недели дать не могу! Что там недели — даже часа! Только где он, черт бы его побрал?»

Сегодня Уоллеса вызвали к главному прокурору и весьма категорично объявили, что проект «Контроль за умами» аннулируется. Приказ не подлежит обсуждению. Проект надо срочно ликвидировать, а всех, кто был в нем занят, немедленно перевести на другие участки. Лучше на такие, где они не смогут контактировать друг с другом.

Это-то почему?

Спору нет, несколько месяцев они тщетно бились головой о стену. Но сейчас! Как раз в тот момент, когда что-то забрезжило, почему именно сейчас решено запретить операцию? А как же гибель Томпсона? А что же делать с исчезновением Такера и Тропмана? Ему, значит, предлагается сделать вид, будто их никогда и на свете-то не было. А этот невидимый силовой барьер вокруг Дома? Сведения о нем придавали проекту новую значимость. Но когда Мэдисон хотел сообщить об этом открытии Уильямсу, тот одернул его, едва Мэдисон успел открыть рот.

— Прошу вас запомнить одно, суперинтендант, — сказал Уильямс. — Проект «Контроль за умами» ликвидирован. Точнее говоря, его в действительности никогда и не было. — Он поднял руку, предотвращая возражения. — Мы просто решили, что впустую истратили на этот злосчастный проект слишком много денег налогоплательщиков.

— Но один из моих людей сейчас там… — начал было Мэдисон.

— В таком случае советую вызвать его оттуда.

Мэдисон почувствовал, что у него начинает повышаться давление.

— Сэр, — снова начал он, — если бы вы согласились ознакомиться с новой информацией, которую я получил…

— Нет, суперинтендант, ознакомиться с новой информацией предстоит вам. Как вам нравится Северо-Западный округ?

— Но…

— Если к завтрашнему утру, к девяти ноль-ноль, вы не закончите с заданием и не ликвидируете проект, я переведу вас на самый глухой участок этого округа. Я ясно выражаюсь, суперинтендант?

Слишком ясно. Но Мэдисон ничего не ответил. Он настоял на письменном распоряжении. Получив письменный приказ, он вернулся в управление и взялся за ликвидацию операции. Но, работая над этим, не переставал ломать себе голову, куда делся Такер.

— Проклятие! — рявкнул он и переломил ручку. Посмотрев на два неровных обломка, он запустил ими в стену.

— Сэр!

Подняв глаза, Мэдисон увидел в дверях констебля Коллинза, держащего в обеих руках папки с документами.

— Куда это положить, сэр?

— К той стене, Дэн. — Мэдисон выждал, пока Коллинз освободился от своей ноши, и спросил: — Есть что-нибудь новое?

Прежде чем ответить, Коллинз достал сигарету и закурил.

— Ничего, сэр, — сказал он. — Ничегошеньки! Я выяснил, чей это номер, который вы мне дали. Маргарет Финч. Никто не видел ее после того, как она ближе к вечеру ушла из суда. Один из ее коллег слышал, как она сказала таксисту, что ей надо на улицу Паттерсона. Там…

— Там Дом Тэмсонов, — закончил за него Мэдисон. Значит, Мэгги тоже с ними. — Ты проверил еще раз, не появился ли Тропман?

— Не появился. Но соседка говорит, в этом нет ничего странного: он ведет не слишком размеренный образ жизни.

— Спасибо, Дэн, — кивнул Мэдисон. — Это все документы?

— Есть еще одна картонка.

— Ладно, принесешь ее сюда, и можешь идти.

— Ясно! — Коллинз сделал глубокую затяжку и выпустил голубоватый дымок, затенивший его лицо. — А что насчет инспектора, сэр?

— В каком смысле?

— Ну… я имею в виду, как мы будем действовать, чтобы выяснить, куда он делся?

— Можешь что-нибудь предложить? — спросил Мэдисон и подумал: «Ну вот! Я уже начинаю разговаривать, как Уильямс».

Коллинз некоторое время смотрел на него, потом пожал плечами.

— Сейчас принесу последнюю картонку, — сказал он.

— Дэн!

— Да?

— Такера они выкинули из игры, это все, что мне известно. Однако я тем не менее в лепешку разобьюсь, но выясню, что с ним. Так что, если кто хочет мне помочь, — всегда пожалуйста.

— Понятно, сэр! — кивнул Коллинз. — Если вы поедете в сторону моего дома, прихватите меня. Я живу на улице Элджин. Так что, если поедете вдоль канала… мы славно прокатимся.

«Как раз мимо Дома Тэмсонов», — сообразил Мэдисон. Он показал на груду бумаг на столе.

— Мне еще пару часов разгребать это, — сказал он.

— А я не спешу. Мне так и так надо кое-что закончить, пока меня не перебросили.

— Буду рад, если составишь мне компанию, — сказал Мэдисон.

Он кивнул Коллинзу и, когда тот вышел, опять уставился на бумаги. «Что ж! Будет здорово! Прикованный к письменному столу Мэдисон снова выходит на оперативный простор!» Он выдвинул левый ящик стола и вынул «Смит и Вессон» тридцать восьмого калибра в потертой кобуре. Господи, хоть бы не пришлось пускать его в ход! Впрочем, если учесть безумные обороты, которые набирает проект в последнее время, даже если придется пустить в ход револьвер, толку от него будет мало.

— Приличный особнячок! — заметил Мэдисон.

Они с Коллинзом смотрели на Дом Тэмсонов, стоя в Центральном парке. На часах было двенадцать тридцать ночи, наступила пятница. О Такере по-прежнему не было ни слуху ни духу. Так же обстояло дело и с Тропманом, и с Мэгги. Ни о ком из них — ничего.

— Нечисто с этим Домом! — сказал Коллинз. Он прикурил от своего окурка новую сигарету, а окурок раздавил ногой. — Ни огонька! Ни звука! Ну как, суперинтендант?

— Зови меня Уолли. Я получил ордер от судьи Питерсона на обыск помещения. Если никто не отзовется…

— Что ж! Пока никто не отзывался. Боюсь, что и ордер не произведет впечатления. Мы… э… сделали попытку прорваться сегодня утром. Ну, когда вы послали меня осмотреть машину инспектора. Но если хотите, давайте еще раз попробуем. Я готов.

— Мы и так далеко зашли, — пожал плечами Мэдисон. — Чем мы рискуем?

Выйдя из парка, они зашагали к Дому. «Не хватает только, чтобы кто-нибудь увидел, как мы туда входим. Уильямс вывернет меня наизнанку, если узнает». Но Мэдисон не мог бросить здесь Такера. Если, конечно, Такер здесь.

— Ну, глядите, супер… Уолли!

Коллинз посветил в окно фонариком размером с карандаш. Мэдисон подтянулся к подоконнику. Его спортивная куртка не была рассчитана на ношение оружия, и хотя он распахнул ее, револьвер все равно мешал ему. И бедро донимало его сегодня больше, чем обычно… Заглянув внутрь, он попытался разглядеть, что в комнате, но тонкий луч фонарика ничего не высвечивал.

— Комната пуста, — сказал он. — Даже мебели нет.

— И так все комнаты, — отозвался Коллинз, — по крайней мере, в первом этаже. Но они не просто пустые. Такое впечатление, что в Доме ничего никогда и не было.

— Ну а что с этим «силовым полем»?

— Смотрите.

Коллинз подошел к ближайшей двери и вынул из кармана складной нож.

— Видите? Двери старые, — сказал он. — Всего-то и нужно вставить лезвие между дверью и дверной коробкой — вот так. Упереть лезвие в ригель — у этих замков они всегда со скосом — и отжать.

Он закончил манипуляцию и нажал на ручку двери. Дверь не поддалась.

— Да они заперлись изнутри, — сказал Мэдисон.

Коллинз не ответил. Он посветил своим фонарем на лезвие ножа и увидел черную отметину на стали.

— Что такое… — начал Мэдисон.

— Только что появилось. Что-то опалило сталь. Когда я вставлял нож, меня как током ударило.

— А окна как?

— То же самое.

— Просто уму непостижимо, — покачал головой Мэдисон. — Каким образом Дом так опустел? Джон — инспектор Такер, — рассказывая мне об этом Доме, говорил, что все комнаты буквально ломятся от мебели, антиквариата и книг.

— А теперь там пусто. — Коллинз зажег новую сигарету. — Да, не иначе здесь творятся какие-то чудеса!

— Ну а этот… силовой барьер? Это же прямо научно-фантастический фильм!

Коллинз наклонился и поднял увесистый камень.

— Как вы на это посмотрите? — спросил он, кивая на окно.

— Давай бей! — не задумываясь, разрешил Мэдисон.

Коллинз снял пиджак и обернул им камень, чтобы не наделать лишнего шума. С первого раза стекло не разбилось, на нем появилась лишь звездочка из тонких трещин, протянувшихся через все окно. Коллинз отвел руку, чтобы замахнуться еще раз, и вдруг замер, глядя на стекло.

— Господи!

— Что там? — воскликнул Мэдисон.

Коллинз осветил фонариком окно. Трещины на стекле исчезли, остался только след от удара. Пока они смотрели, исчез и он. Стекло снова было как новое. Коллинз и Мэдисон уставились друг на друга, боясь поверить в то, что видели.

Мэдисон схватил булыжник и, не задумываясь о шуме, швырнул его в окно. Камень с грохотом пробил в стекле дыру, эхо от удара быстро замерло. Но из Дома не послышалось дребезжания упавших внутрь осколков. Не слышно было, и как камень стукнулся о пол. Коллинз потянулся к шпингалету. Но не успел он засунуть руку в дыру, как окно осветилось голубовато-зеленым светом. Коллинз отскочил, прижимая обожженную руку к груди. От боли у него из глаз хлынули слезы, и он упал на колени. Мэдисон бросился к нему.

— Дэн! — вскричал он.

— Ничего! — выдавил сквозь стиснутые зубы Коллинз. — Немного… неожиданно… Вот и все.

— Дай я взгляну. — Мэдисон осторожно отвел прижатую к груди руку Коллинза и осветил фонариком. Кожа шелушилась и была красной, как от ожога. Ногти почернели.

— Тебе надо в больницу, — сказал Мэдисон, помогая Коллинзу встать.

— Но… инспектор…

Мэдисон посмотрел на Дом. Он высился перед ними, будто какое-то таинственное чудище, Мэдисону даже показалось, что Дом наблюдает за ними, ждет, не попробуют ли они опять войти.

— Что ж, придется Такеру самому о себе позаботиться, — сказал Мэдисон. — Нам не проникнуть в это проклятое место. И мы даже не знаем наверняка, что он там.

Ведя Коллинза через парк, Мэдисон соображал, как он объяснит все, что произошло, если об этом узнают у главного прокурора. А потом решил плюнуть — будь что будет. То, чему они сейчас стали свидетелями, как раз и было доказательством важности их проекта. Не был он пустой тратой времени и денег. Только как убедить в этом Уильямса?

Запустив двигатель, он съехал с обочины и направил машину к риверсайдской больнице. Одно ясно, твердил себе Мэдисон: он не отступится от этого дела! Слишком много людей уже пострадало, нечего прятать голову под крыло. Теперь он сам удостоверился, что паранормальные силы, исследованию которых был посвящен проект, не чушь, не выдумки чиновников, стремящихся вытягивать деньги у налогоплательщиков, как он считал раньше.

Мэдисон содрогнулся, представив себе, что будет, если этими силами овладеют террористы или другие злоумышленники. Что станет с недоступными складами? Ведь у вас прямо из головы смогут выудить все секреты или испепелить вас с помощью одной только мысли! Даже представить себе нельзя, какие это открывает возможности!

Что ж, Уильямсу угодно отменить проект… Пусть! Мэдисон сделает вид, что он выполнил приказ. Но себе он обещает другое: он не успокоится, пока не найдет ответа на все вопросы. А тогда, вооружившись доказательствами своей правоты, он, если потребуется, будет действовать через голову Уильямса…

И почему тот так упорствует? Вдруг Мэдисону припомнилось кое-что, о чем его спрашивал Такер как раз перед своим исчезновением: «Узнай-ка, каким образом возглавлять проект назначили такое ничтожество, как Хог».

Сегодня вечером Мэдисон изучил анкету Хога и не нашел в ней никаких данных, объясняющих, что могло бы выделить его из всех других кандидатов на эту должность. В чем же дело? Может быть, проект был лично выгоден Уильямсу по каким-то причинам и теперь, когда его любимчика Хога нет, он хочет прикрыть все?

Ладно, неважно! Мэдисон все равно докопается до сути. И если проект мешает Уильямсу делать карьеру — это уж проблема самого Уильямса. Надо было ему раньше думать. Чем больше Мэдисон размышлял, тем яснее ему становилось, что Уильямс затеял какую-то игру и проект — одна из частиц, ее составляющих.

Превосходно! Но как ему поступить сейчас с теми данными, что имеются у него в распоряжении? Мэдисон почесал затылок. Прежде всего надо собрать документы, доказательства. А уж потом он займется Уильямсом.

Глава третья

— Не доводилось мне еще получать утром на завтрак тушеного кролика, — заметил Киеран, подбирая остатки соуса кусочком лепешки.

— Ничего себе утром! Уже полдень! — ответила Ха-кан-та.

Оба долго спали, пробудились, только когда стало припекать солнце. Поплавав в речке, протекавшей возле хижины Ха-кан-ты, они взбодрились, и остатки сна их покинули.

Пережитое этой ночью до сих пор ощущалось обоими и сближало их все теснее. Еще вчера Ха-кан-та казалась Киерану пугающе мудрой и неприступной, ему и в голову не могло прийти заняться с ней любовью, а сегодня она стала его подругой, его возлюбленной, без нее он уже жизни не представлял. Повлияло на него и другое — встреча с его тотемом, черным старым вороном. Киерану все еще казалось, будто он слышит, как тотем шевелится у него внутри, и это обостряло его чувства.

При одном взгляде на Ха-кан-ту кровь начинала играть в нем. Теперь ему не терпелось узнать о ней все — отчего она именно такая, какие мысли роятся за этими поразительно голубыми глазами, — он жаждал скорей получить ответы на все «когда», «где» и «почему», которые относились к ней.

— Ты бывала когда-нибудь в моем мире? — вдруг спросил он ее.

— Иногда. Мои предки вышли из твоего мира.

— Ага, вот откуда эти голубые глаза, — улыбнулся Киеран.

— Мой дед пришел из-за Большой Воды. У него были желтые волосы и голубые глаза. А звали его Хаган Хролф-гет.

— Имя, как у викинга. Когда это было?

— Много-много зим тому назад. Его выбросило здесь на берег, и спасла его моя бабка. Ее звали Мэй-ис-хюр, она, как и я, была барабанщицей медведя. Они жили в старой каменной башне, в тех местах, которые наш народ называл «Там-где-Кончается-Земля», с ними жил еще Талиесин Рыжеволосый.

Произнося имя барда, Ха-кан-та испытующе посмотрела на Киерана, но тот только улыбнулся.

— Я отказался от всех своих претензий к вашему драгоценному барду, — сказал он. — Вверяю его умелым рукам Сары.

Услышав про Сару, Ха-кан-та задумалась.

— Интересно… — произнесла она наконец.

— Что?

— Понимаешь, сколько я помню, Талиесин всегда был печальный. Как-то я спросила у моего отца, почему это. Талиесин был с отцом очень дружен, больше даже, чем с моим дедом; отец сказал, что Талиесин всегда грустный, потому что ждет какую-то возлюбленную тень, а ее все нет. «Сам я ее не видел, — сказал отец, — а твои дед с бабкой провели с ней один день и одну ночь». Она появилась у них в Ночь, Когда Духи Охотятся. Он сказал, что ее звали Куничкой, я поэтому считала, что она из нашего племени. Но теперь я уже не знаю.

— Скорей всего, это была Сара, — кивнул Киеран. — Если она попала в то время, когда жил Талиесин, наверное, она показалась ему тенью, духом.

— У меня самой не хватало храбрости спросить о ней Талиесина. К старости он все больше уходил в себя. Когда отец был молодой, они с Талиесином вместе прочесывали леса, и бард был такой же неутомимый, как мой отец. А потом, хоть он, прожив не один десяток лет, долго выглядел молодым, ближе к смерти быстро состарился. «Годы обрушились на него, как зимний снег на лесной пень» — так говорил мой отец. Печально, правда? — спросила Ха-кан-та. — Все эти годы он ждал ее, а она так и не вернулась. Хотела бы я знать почему.

— Может, они еще и встретятся, — сказал Киеран. — Хотя я ни в чем теперь не уверен. Эти путешествия из одного времени в другое меня совсем сбивают с толку. Nom de tout! Просто ум за разум заходит, когда я об этом думаю.

Ха-кан-та кивнула, настроение у нее вдруг переменилось.

— Нам с тобой надо поговорить о Мал-ек-е, — неожиданно заявила она.

— Но ведь ворон сказал, что это… не наша охота?

— И все же квин-он-а направили нас за ним.

— Не знаю, я этого не понял, — возразил Киеран. — По-моему, они совсем не ждут, что мы чего-то с этим Мал-ек-ой добьемся. Наверное, они даже не ждут, что мы его найдем, а уж о том, что мы с ним разделаемся, они и не думают. Просто квин-он-а почему-то хотят от нас отделаться. А вот почему? Вот до этого нам надо доискаться.

Ха-кан-та вздохнула:

— Теперь уже у меня ум за разум заходит. Если они на самом деле хотели от нас избавиться, могли придумать что-нибудь попроще.

— Ну, другие ведь не спешили схватиться с Мал-ек-ой. А мы же сами рвались в бой, помнишь?

Ха-кан-та долго молчала. А когда заговорила, голос ее был едва слышен.

— Я и сейчас рвусь.

— Но как же?..

— Знаю, — прервала она его, так что он не успел договорить. — Я помню, что сказал мой тотем. Но Мал-ек-а причинил мне столько горя, что я не могу забыть об этом. Ведь моего отца, Киеран, убила трагг-а Мал-ек-и. Как я встречусь с отцом в Краю Дремлющего Грома? Я должна отомстить за него.

Киеран крепко сжал ее руку.

— Это ничего не решит, — сказал он, сам понимая, как неубедительно звучат его слова.

— Вместе мы смогли бы победить Ужас-Бродящий-Без-Имени! — сказала Ха-кан-та. — Мы смогли бы даже убить его.

— А вдруг наши тотемы лишат нас сил в наказание за то, что мы их ослушались? Что тогда? — Киеран почувствовал, как между ними нарастает напряжение, и поспешил добавить: — Я же не отказываюсь, Канта. Просто мне кажется, что это будет… неправильно.

— Тогда как ты предлагаешь поступить? — спросила Ха-кан-та, и Киерану показалось, что голос ее стал холодным.

— Вернемся к квин-он-а, поговорим с ними.

— Но тогда недовольны будут они! Они же сказали, что нам делать.

— Если выбирать между тем, кого рассердить — квин-он-а или моего тотема, — я бы предпочел первых.

— Они могут быть и опасными.

— Но ты же сама сказала — раз мы вместе, мы сильны! Помнишь?

— Наверное, ты прав, — кивнула Ха-кан-та. — Я тоже скорей решилась бы рассердить квин-он-а, чем моего тотема. — И глаза ее сразу потеплели. — Прости, что я тебя заподозрила. Я подумала… Но это неважно, что я подумала. Это были дурные мысли. Кажется, мы с тобой так близки, но на самом деле знаем друг друга еще совсем мало.

— Вот и надо этим заняться.

Ха-кан-та улыбнулась:

— Думаю, «заниматься этим» я буду с радостью, только сначала…

— Сначала надо сходить к квин-он-а, — закончил он за нее.

— Я вызову Ак-ис-хюра, может, он перенесет нас к ним.

Ха-кан-та закрыла глаза и, нахмурившись, стала мысленно призывать большого лося. Киеран откинулся назад, глядя на нее и радуясь, что неловкость, возникшая было между ними, так быстро исчезла. Ведь на самом-то деле, захоти только Ха-кан-та, и он пренебрег бы указаниями тотема. Удивительно, как эта индианка его покорила! Подняв руку, он потрогал косички, которые она заплела по обе стороны его лба. Но, Господи Иисусе, как приятно быть влюбленным!

В горах над селением квин-он-а взад и вперед ходили среди сосен Синс-амин — Дочь Медведицы, глава племени, и Военачальник Теп-фюл-ин.

— Надо мне было раньше в этом разобраться, — тихо сказала Синс-амин. — Время ведь странное существо, ума у него не больше, чем у черепахи. Его ход никак не остановишь, так же как ни за что не разобьешь черепаший панцирь.

— Предсказания всегда вызывают вопросы, — пожал плечами Теп-фюл-ин. — Чего удивляться, что нам это кажется непонятным?

— Потому что это для нас важно!

Синс-амин вздохнула. Само загадочное предсказание они не повторяли, но оно занимало их мысли. Предсказание гласило: «Когда дочь Оленя обретет рожки, к квин-он-а вернутся их прежние леса».

Когда-то народ, живущий в Дальнем Мире, одарял квин-он-а табаком и окружал их всяческими почестями. В те времена леса Дальнего Мира были так же хорошо знакомы квин-он-а, как их собственные — в Ином Мире. Но потом явились европейцы, эти круглоголовые белые хироки — лживые и требовательные, они захватили земли, на которые мог претендовать только Китче Маниту [92], вот и пришлось квин-он-а убраться в Иной Мир.

И они отступили, как раньше отступали их двойники в Европе. Первыми ушли квин-он-а, за ними потянулись остальные — маниту, маленькие чудесники, хоночен-о-ке, и в конце концов в лесах Дальнего Мира почти перестало ощущаться влияние Бабушки Жабы. Без верящих в нее племен ее магия ослабла. Наступит время, и даже леса Иного Мира опустеют.

— Стареем, Красное Копье! — вздохнула Синс-амин. Она помолчала и взяла Теп-фюл-ина за руку. — Это мы-то, никогда не знавшие своего возраста! Мы просто перестанем существовать, если племя, верившее в нас, начнет забывать свою веру. Скоро нас совсем не станет. Большинство того народа забыло даже путь в Иной Мир. Год от года барабанщиков, веривших в нас, становится все меньше. Надо, чтобы они вернулись к старым обычаям, тогда их вера будет нас поддерживать. А без ученицы Талиесина Рыжеволосого, которая откроет нам путь, рассчитывать не на что.

— Когда Па-тейн-хо произнес это предсказание, он был очень стар, — ответил Теп-фюл-ин. — Кто знает, может, это изрек вовсе не его тотем, а он сам — ворчливый старик, уже негодный для своей должности. Кто может поклясться, что он имел в виду Талиесина Рыжеволосого, а не кого-то другого? Хот-анс похожа на оленя. Может, это про ее дочку говорилось в предсказании? Кто решится это оспорить?

— Иной раз я не могу понять, почему ты всегда споришь, — проговорила Синс-амин. — Хочешь доказать свое или тебе просто нравится слушать собственный голос? У Хот-анс нет никакой дочери. В нашем стойбище не рождалось детей с той зимы, как умер Ко-хан-то. Это значит, прошло тридцать три зимы, если считать так, как ведет счет времени наше племя. — Она выпустила руку Военачальника и посмотрела на чистые воды Пинта-ва. — Скажи, Красное Копье, почему ты всегда считаешь нужным спорить?

— Ты ждешь, пока сбудется предсказание, — ответил он, — а я хотел бы сам помериться силами с врагом.

— Но нам же с ним не справиться!

— Почтенная мать, боюсь, ты ошибаешься. Мы должны научиться, как справляться, иначе мы погибли. Если мы будем сидеть и ждать, мир проплывет мимо нас. И тогда мы и впрямь станем пылью, даже в самой бедной хижине нас не вспомнят.

Синс-амин покачала головой:

— Это хироки, приплывшие к нам из-за Большой Воды, увели от нас наши племена, соблазнили их своими трескучими речами и ничего не стоящими дарами. Так что или эти хироки сами отрастят рога и начнут нас поддерживать, или они должны возвратить наш народ к старым обычаям. Па-тейн-хо это знал. А еще он знал, что возвращение Талиесина будет для нас великой радостью, но ему было ведомо и то, что радость не приходит без горя. Мал-ек-а — это скопище всей лжи, которую принесли нам хироки. А если так рассуждать, выходит, что Мал-ек-а и Талиесин — близнецы, только Мал-ек-а — черная тень Талиесина. Вот Талиесин и должен через свою ученицу все снова уладить.

— В Дальнем Мире нам все равно уже не остается места, — вздохнул Теп-фюл-ин. — Леса повырубили, поля засеяли семенами.

— Ничего, пока еще и нам хватит.

— Почтенная мать! У Талиесина никогда не было ученицы — приемной дочери. Он умер, не успев передать свой барабан.

— Ошибаешься! В наших легендах ничего не говорится о том, что он выучил себе на смену приемную дочь, но я знаю одно: его дух до сих пор живет в девушке, имя которой Саракен. Я слышу звуки его барабана, они несутся из ее души.

— Это неважно, — возразил Теп-фюл-ин. — За ней охотится Мал-ек-а, он не даст ей отрастить рожки.

— Да, вот тут мы сплоховали. Я думала, что выиграю для нее немного времени, если нашлю на Мал-ек-у этого Киеранфоя. Но Киеранфой уже изучил свой танец.

— Наша единственная ошибка в том, что мы боимся схватиться с Мал-ек-ой сами, — повторил Теп-фюл-ин. — Я говорил тебе это много раз. Бороться с ним должны мы. Неужто мы так одряхлели, что трясемся от страха, едва только услышим про Мал-ек-у?

— Нет, Красное Копье. Не в этом дело. Просто мы были бессмертными, а теперь мы узнали, что можем умереть. Если мы выступим против Мал-ек-и, то добьемся только одного — мы все погибнем. Па-тейн-хо был первым из нас, кто состарился и умер. Ты согласен последовать за ним?

— Согласен! Только с копьем в руке, и чтоб рядом были мои волки. Почтенная мать, я ведь сильней этой безрогой девушки! Лучше я умру так, чем в своей постели от ран, нанесенных временем.

Синс-амин опять покачала головой:

— Мал-ек-е не суждено было узнать про Путь. Мал-ек-у может победить только хирока, отрастившая рожки, а не тот, кто рожден с рогами.

Теп-фюл-ин вздохнул. По его бесстрастному лицу не было видно, как он раздосадован. Разрешить этот давний спор было невозможно.

— Тогда позволь мне сделать вот что, — наконец сказал он, — позволь мне встретиться с Ха-кан-той и ее новым другом. Разреши мне направить их на то, что даст тебе время, в котором ты нуждаешься.

— Нет, мы должны сперва услышать, что они нам скажут, — возразила Синс-амин. — Мы ведь знаем только, что они идут к нам, но не знаем зачем.

— Я скажу тебе зачем: в их душах поселился страх.

— Ты этого не можешь знать.

— Вот здесь, — похлопал себя по груди Теп-фюл-ин, — вот здесь я чувствую, что у них на уме, какие бы слова они ни произносили.

— Посмотрим.

— Они знают, что мы к ним едем, — сказал Киеран.

Под ними плавно покачивались бока везущего их лося, его длинные мускулистые ноги ступали так же бесшумно, как и мягкие лапы двух белых волков, сопровождавших путников. Ехать на спине этого высокого животного, продвигаясь между деревьями, было необычно, но приятно. Необычно было и то, что возвращение к стойбищу квин-он-а заняло только треть того времени, которое они затратили, когда ехали из него к жилью Ха-кан-ты.

— Я не думаю, что можно являться в их стойбище без предупреждения, — сказала Ха-кан-та. — Поэтому я послала им весть, что мы едем.

— Не слишком хорошая идея, — покачал головой Киеран.

— Почему?

— Ты дала им время подготовиться.

— Ты что, не веришь квин-он-а? Это же духи леса!

— Том всегда меня предупреждал, что, если мне когда-нибудь придется иметь с ними дело, надо держать ухо востро. Нет, Канта, я им не верю. Они чего-то от нас хотят, и я боюсь — не того, на что мы рады будем согласиться.

— Может, со времен моей бабки они изменились, — сказала Ха-кан-та. — Или даже со времен отца. Раньше у них было много стойбищ. Теперь совсем мало. И они скрываются в самой глубине Иного Мира, спрятались как можно надежней от Дальнего Мира, хотя когда-то они охотились там так же спокойно, как твой собственный народ.

— Что же случилось?

Ха-кан-та вздохнула:

— Отец говорил, это потому, что они узнали, что такое смерть. Раньше их почитали все племена. Теперь же о них помним только мы — рате-вен-а, а нас становится все меньше. В твоем мире таких, как мы, наверное, всего лишь горстка. И в Ином Мире нас не больше тридцати человек. Это мало — квин-он-а такой малостью не поддержать. Им надо, чтобы в них верили. Если в них не будет веры, они зачахнут и выродятся.

— Совсем как эльфы, — сказал Киеран.

— Кто?

Но Киеран ее не слышал, вспоминая другой, давний разговор.

— Они действительно существуют? — спросил он когда-то своего наставника.

— Очень даже, — ответил Том. — Но сомневаюсь, что тебе доведется встретиться с кем-нибудь из них. Их время в этом мире кончилось, Кир, этот мир теперь принадлежит людям. Эльфы, боги язычников, гоблины — называй их как угодно — все они существуют, только пока в них верит достаточно много людей. Когда я сейчас брожу по лесу, я до сих пор слышу иногда в тишине топот копыт Кернунноса. Только когда-то этот топот напоминал раскаты грома, а теперь это едва уловимое эхо. Скоро его совсем не станет слышно. Наступит время, когда и маги и волшебники покинут наши леса. И тогда… О, тогда мир сделается унылым и грустным!

— И ничего нельзя предпринять?

Том покачал головой:

— Как бороться с неизбежным? Ты можешь себе представить, что Пан [93] разгуливает по Нью-Йорку? А Диана [94] со своей охотой проносится по Лондону? В этом мире для них больше нет места, Кир. Когда будут «цивилизованы» последние «примитивные», как мы их называем, племена, исчезнет невинность, а с нею исчезнут и остатки магии.

Такая перспектива показалась тогда Киерану очень огорчительной, хотя обо всех упомянутых Томом существах он знал лишь по рассказам своего наставника.

— Что ты так помрачнел? — улыбнулся Том. — Не огорчайся — они исчезнут только из нашего мира, но ведь разных миров множество, и для них найдутся подходящие. Один мир помещается в другом, а в том еще один, и каждый — меньше предыдущего, как китайские коробочки. В одном мире магии больше, чем в другом, а самый последний — самый волшебный.

— Что же это за мир такой?

Тут Том опять улыбнулся:

— Ну как же — это Страна Лета, Кир, Край Летних Звезд — они-то излучают всю магию, и туда магия и должна вернуться.

Киеран вспомнил, что тогда все, что объяснял Том, показалось ему чистой риторикой, набором банальностей, приправленных мифологией. Символика Юнга [95], пусть сама по себе нереальная, оказывается все еще способна давать ответы тем, кто эту символику воспринимает. Сам Киеран никогда всерьез ею не интересовался. Но теперь… Теперь он должен был признать, что старый Том не просто говорил загадками. Киерану следовало винить себя, что он не пожелал ни во что вникать, однако, говоря честно, ему не хотелось больше ничего узнавать. Хватит с него и такого чуда, как его «тоу», ведь он чувствует ее все явственней.

— Что ты так притих? — спросила Ха-кан-та.

— Задумался, — ответил он. — Думаю, как близок я был к тому, чтобы даже не узнать, сколько в мире чудес.

— А теперь узнал?

Киеран покачал головой:

— Нет. Но по крайней мере я начал их искать.

На склоне холма, у самой деревни, их встречали трое старейшин квин-он-а — Синс-амин — Дочь Медведицы, Теп-фюл-ин — Красное Копье, Военачальник, и Хот-анс — Толковательница, которая уже дважды видела Киерана в своих магических сновидениях. Как ни странно, именно она, несмотря на ее прежнюю неприязнь, казалось, обрадовалась их приезду. Когда Киеран спустился со спины лося, она улыбнулась ему.

— Прошлой ночью ты взялся за барабан, — проговорила она. — Приветствую тебя, барабанщик!

Теп-фюл-ин сердито посмотрел на нее, но она стояла к нему спиной, и его взгляд заметили только Киеран и Ха-кан-та. Когда и Ха-кан-та спустилась на землю, лось тихо отступил в лесную чащу и затерялся среди тенистых сосен. А волки остались на месте, их янтарные глаза с подозрением следили за квин-он-а.

— Братья! — обратился к волкам Теп-фюл-ин. — Не смотрите на меня так злобно!

Услышав это, волки ощетинились и подошли ближе к Ха-кан-те и Киерану. От прикосновения жесткой шерсти к его руке Киеран вздрогнул, но, посмотрев вниз и почувствовав прижавшийся к нему теплый бок волка, сразу ощутил себя в безопасности. Когда они приближались к стойбищу, Киеран призвал на помощь свою «тоу» и теперь благодаря ей смог проникнуть в голову стоявшего рядом с ним волка. Тот, по имени Май-аса, то есть Летний Брат, обещал ему в случае чего свою защиту.

Теп-фюл-ин еще мрачнее нахмурился, но держал свои мысли при себе. Стоявшая рядом с ним Синс-амин дотронулась до висевшего у нее на груди ожерелья из медвежьих когтей.

— Почему ты вернулась, сестра-барабанщица? — спросила она Ха-кан-ту.

Услышав этот простой вопрос, Ха-кан-та поняла, что Киеран был прав. Квин-он-а явно недовольны тем, что они возвратились. Ее охватило холодное возмущение.

— А вы считали, что больше нас уже не увидите? — вопросом на вопрос ответила она. — Для того-то вы и послали нас сразиться с Мал-ек-ой?

— Мы вас не посылали, — ответила Синс-амин. — Вы сами решили пойти, по доброй воле. Мы беспокоились только о том, чтобы вы не потревожили своим безрассудством дух Талиесина Рыжеволосого. И хочу тебе напомнить, сестра: это ты привела на наш совет чужестранца — человека из другого мира. И ты решила пойти с ним. Ты ведь даровала ему свое тело. И научила Танцу Тотема.

— Хочешь сказать, я поступила плохо? — холодно спросила Ха-кан-та.

— Это не мое дело! — ответила Синс-амин.

Ха-кан-та укоризненно покачала головой:

— Хорошо же ты встречаешь свою сестру-барабанщицу. Значит, теперь я ваш враг? Что тебе чудится, когда ты на меня смотришь? Уж не кажусь ли я тебе трагг-ой, принявшей облик барабанщицы?

— Не смей нас допрашивать! — вмешался Теп-фюл-ин.

Синс-амин взяла его за руку, но он отдернул руку.

— Из-за твоей связи с Дальним Миром ожили старые беды, — сказал он Ха-кан-те. — Талиесин Рыжеволосый был братом-барабанщиком твоего отца, а ты связалась с его врагом, он сам объявлял, что Талиесин его враг. Вы сказали, что уничтожите Мал-ек-у, но вернулись, не успев вступить на тропу охоты. Ты бросаешь слова на ветер. Если хочешь казаться достойной, пусть твои слова наполнятся правдой. Нечего спрашивать! Возвращайся, совершив обещанное! Тогда поговорим, как равные.

Стоящая рядом с Киераном Ха-кан-та выпрямилась. Из груди волков вырвалось тихое рычание, они оскалились.

— Да почему вы с нами так говорите? — воскликнул, выступая вперед, Киеран. — Мы что — ваши слуги? Бегаем, выполняем ваши указания? Nom de tout! Если вам угодно, чтобы этого Мал-ек-у прикончили, почему бы вам самим этим не заняться?

— Я даже не слышу тебя! — сказал Теп-фюл-ин. — Ты для меня ничто!

Источаемое Военачальником презрение и его оскорбительные слова как током пронзили Киерана. Замахнувшись кулаком, он бросился вперед. Теп-фюл-ин левой рукой легко отразил его удар, схватил Киерана за шиворот и спокойно швырнул на землю. От неожиданной сдачи и удара о землю Киеран чуть не задохнулся.

— Сомневаешься в моей храбрости? — спросил Теп-фюл-ин. — А я сомневаюсь в твоей!

Он выхватил из-за пояса томагавк и метнул его. Томагавк вонзился в землю между ним и Киераном.

— Подними его, — приказал Теп-фюл-ин. — Тогда увидим, кто трусит, а кто нет.

Это был вызов на ритуальную схватку. Киерану надлежало поднять томагавк и принять вызов. Принять и быть избитым до бесчувствия — хорошо еще, если он останется жив.

— Не смей! — крикнула Ха-кан-та.

«Не поднимать?» — подумал Киеран. Но разве он может поступить иначе?

Он понимал, что ситуация — нелепее некуда. Но надо поступать как положено. Как велит старый закон джунглей. В конце концов, наплевать, если его прикончат. Наплевать, что ему не одолеть этого матерого вояку, что нет надежды выстоять! Надо рискнуть! Ради себя. Ради Ха-кан-ты. Доказать этим так называемым высшим существам на что он способен!

Он сел и с трудом сглотнул слюну. Рука, протянутая к томагавку, дрожала. Он поднял взгляд. Улыбка Теп-фюл-ина сулила смерть. Глаза его сверкали.

— Я запрещаю это безумие, — проговорила Синс-амин. — Он сам не знает, на что идет. Красное Копье, ты — закаленный воин. А он новичок. Это будет настоящее убийство.

— Он знает, на что идет! — ответил ей Теп-фюл-ин.

— Да, знаю… — подтвердил Киеран.

Синс-амин покачала головой:

— Все равно я запрещаю!

— Слишком поздно, почтенная мать! Он уже принял вызов.

— Он не враг.

Теп-фюл-ин вскипел от гнева.

— Все они наши враги! — в бешенстве вскричал он. — И он, и Рыжеволосый — все эти бледнолицые дьяволы, это они увели от нас наши племена. Этот Мал-ек-а просто воплощение зла, принесенного ими!

— Племена сами имели право сделать выбор, — сказала Хот-анс.

— Если бы хироки не переправились к нам через Большую Воду, племенам незачем было бы делать выбор. А как могли они сделать другой выбор, раз хироки одной рукой преподносили им подарки, а в другой сжимали нож?

Эту старую истину никто опровергнуть не мог. Так же как в свое время никто не мог предотвратить случившееся. Мир движется вперед. То, чему суждено произойти, рано или поздно произойдет. Но эти мысли не могли утишить горечь квин-он-а от того, что верившие в них прежде племена сошли с пути гордости и силы. От этих мыслей обида Теп-фюл-ина не проходила. Ну и что, если племена сами сделали свой выбор?

Ведь вначале, когда хироки появлялись маленькими группами, еще была возможность делать выбор свободно. Это потом они приплывали на своих кораблях сотнями и, как личинки, расползались повсюду. Они были хищниками. Ворьем. Поэтому-то Теп-фюл-ин их ненавидел. И Синс-амин знала, что не он один ненавидит их. Когда верующих племен осталось так мало, многие квин-он-а возненавидели пришельцев. Даже Бабушка Жаба чувствовала в себе этот гнев, хотя и пыталась усмирить его голосом рассудка.

— Ладно, пусть будет так! Пусть будет поединок! — устало произнесла Дочь Медведицы. — И какое же будет оружие?

— Копья, — быстро ответил Теп-фюл-ин.

Крепко сжимая в дрожащей руке томагавк, Киеран встал.

— Не соглашайся на копья! — шепнула ему Ха-кан-та. — Это его любимое оружие.

Киеран взглянул на нее и пожал плечами. «Какая разница?» — говорили его глаза. Он посмотрел на томагавк — палку с тотемом Теп-фюл-ина. Подняв тотем, Киеран плюнул на него и бросил томагавк к ногам Военачальника.

— Пусть будут копья! — согласился он.

Гнев, сверкнувший в глазах Теп-фюл-ина, полоснул, будто удар ножа, но Киеран ждал этого и не растерялся.

— Это и впрямь будет здорово, — презрительно проговорил он. — Все увидят, какой ты отважный, Великий Военачальник. Военачальник племени глупцов!

Глаза Теп-фюл-ина превратились в щелки. Но хотя гнев застилал все перед ним красным туманом, он услышал, что его тотем соглашается со словами чужеземца. Велика ли честь победить неумелого борца? Невелика. Но так это или нет, Теп-фюл-ину все равно, победа над негодяем принесет ему радость.

— Бьемся насмерть! — проговорил он.

Синс-амин покачала головой.

— До первой крови, — сказала она.

— Кха! — ответил Теп-фюл-ин. — Понятно.

Да какая разница? Первая кровь и будет последней. Она прольется, когда он проткнет чужеземца копьем. Насквозь.

— Бой начнется, когда взойдет луна, — объявила Синс-амин.

Она переводила глаза с Киерана на своего Военачальника. Ясно было, что она рассержена. Все шло не так, как надо. Она повернулась к Ха-кан-те.

— Я о таком и не помышляла, сестра-барабанщица… — начала она, но Ха-кан-та прервала ее.

— Ты мне больше не сестра! Хорошо же ты платишь за оказанное тебе когда-то добро! Я тебе не враг. Киеран тоже. Но мой народ и твой больше не родня. Какой бы выбор ни сделала сегодня Мать-Медведица, знай — я созову рате-вен-а на совет и объявлю о том, что ты согласилась устроить поединок. Наш народ отплатит вам таким презрением, что квин-он-а этого не переживут. Клянусь черным оком Первого Медведя — я желаю вам всем только зла — сейчас и навечно!

Синс-амин склонила голову под градом жестоких слов. Что ж, она сама виновата — все случилось из-за ее слишком хитроумных замыслов. На нее рассердились по заслугам, но разве, строя свои хитрые планы, она не хотела сделать лучше для всех? Ай-е! Поздно! Слишком поздно — теперь ничего не исправишь! Остается только одна надежда — ученица Талиесина, — а ведь ей еще надо отрастить рожки!

Синс-амин подняла глаза на Ха-кан-ту, пытаясь без слов внушить ей, чтобы она поняла, что и зачем Синс-амин делала. Но Ха-кан-та не открыла душу ей навстречу, она оставалась холодной, гнев лишил ее способности воспринимать чужие мысли.

— Тогда прощайте до восхода луны, — тихо произнесла Синс-амин. И, повернувшись, повела обоих своих спутников в стойбище.

Когда они ушли, Ха-кан-та тяжело опустилась на землю. Глаза у нее сверкали. Киеран встал на колени рядом с ней. Оба волка заняли оборонительную позицию, обратив морды к лесу, за которым лежало стойбище.

— Он тебя убьет! — сказала Ха-кан-та.

Теперь, когда он принял вызов, она не просила Киерана отказаться от боя. Она понимала, что это было бы трусостью, которая хуже поражения. И дело даже не в том, что подумают об этом другие, главное, как после этого будет относиться к себе сам Киеран. На нее грозило обрушиться горе. Так быстро лишиться того бесценного, что было между ними!

Киеран выглядел чужим. Странное спокойствие вытеснило страх из его души.

— Не убьет! — сказал он. — Поединок только до первой крови.

Однако оба понимали, что для Теп-фюл-ина первая кровь — это копье, глубоко всаженное в грудь противника.

— Мне доводилось драться дубинками, — продолжал Киеран. — Это, наверное, мало чем отличается от поединка на копьях. Правда, дубинками-то я дрался не всерьез — мы просто забавлялись. Сейчас для меня главное будет — продержаться, пока не потечет первая кровь. Тогда поединку конец.

— Как я хотела бы, чтобы мы сюда не возвращались, — вздохнула Ха-кан-та.

— Об этом жалеть поздно.

«Поздно жалеть обо многом, — подумала Ха-кан-та. Она притянула Киерана к себе. — О, драгоценный вечер, — молила она, — не кончайся никогда!»

Вернувшись в стойбище и оставшись наедине с Теп-фюл-ином, Синс-амин дала волю гневу:

— Ты глупец! Еще хуже — величайший из всех глупцов на свете! Ты позор нашего стойбища! И запомни — больше ты не Военачальник!

— Почтенная мать…

— Я читаю в твоих мыслях, Красное Копье! Ты собрался убить его. Но если ты это сделаешь, клянусь Бабушкой Жабой, тебе придется драться со мной! Я брошу тебе вызов!

Старая Дочь Медведицы метала громы и молнии, и Теп-фюл-ин знал, что это не пустые угрозы. Если ему придется выйти на бой с ней, это будет главный бой в его жизни. И хотя он всей душой был предан Синс-амин, у него даже дух захватило от такой возможности. Кто знает, может быть, их стойбищу пора иметь нового вожака, который не побоится применить силу. Конечно, ее он не убьет. Ни за что на свете! Но вдруг ему удастся отнять у нее главенство над квин-он-а и возвратить лесным духам былую славу? Тогда она убедится, что можно возродить прежние устои.

— Почтенная мать… — снова начал он.

Синс-амин затрясла головой:

— Я тебя не слышу!

Сердце Теп-фюл-ина сжалось от обиды. «Это уже чересчур», — подумал он.

— Прочь с глаз моих! Иди готовься к своему «великому бою», — скомандовала Синс-амин.

— Иду, — сказал Теп-фюл-ин, с трудом сдерживаясь, чтобы не ответить ей дерзостью.

Входная занавеска опустилась, и Синс-амин осталась в вигваме одна. Теп-фюл-ин старательно скрывал свои мысли, но они все же доносились до нее. Недаром она была для своего народа Дочь Медведицы. Неужели он надеялся утаить от нее свой план? Ничего, скоро он убедится, что старую Синс-амин не так легко победить, как иноземца! В ее душе шевельнулся ее тотем. Она вспомнила слова Ха-кан-ты. Вспомнила о том, что рухнули ее сложные замыслы. Вспомнила, что Теп-фюл-ин сгорает от жажды драться.

И, склонив голову, Синс-амин заплакала.

Глава четвертая

Это казалось совершенно невозможным, но все доказательства были налицо, и отрицать их не приходилось. Дом Тэмсонов перенесся в другое измерение — в Иной Мир Томаса Хенгуэра. Байкер потряс головой.

Он с Фредом и одним из гангстеров, которого звали Шевье, вытаскивал из Дома последние трупы, а Такер, Гэннон и Мерсье, стоя на крыльце, выходившем прежде на улицу О'Коннор, прикрывали их. Свалив трупы трагг в одну кучу, Сэм скатил с крыльца десятигаллоновый бак с бензином и облил гору лоснящихся тел. Среди косматых и чешучайтых трупов виднелись тела двоих убитых из шайки Гэннона — Быка и Сержа Морена.

— Хватит! — сказал Байкер.

Пока Сэм завинчивал пробку бака и возвращался с ним на крыльцо, Байкер рылся в карманах в поисках зажигалки.

— Надо поторапливаться, — крикнул ему с крыльца Такер.

Одежда на нем, как и на других, была изорвана и замазана кровью. Инспектор крепко сжимал винтовку Байкера и не спускал глаз с раскинувшегося перед ними поля, приглядываясь к границе, где лес подступал к траве.

— Там вдали что-то шевелится, — предостерег Такер.

Байкер кивнул. Огонь зашипел, вспыхнул, и он отступил от волны жара. Когда языки пламени взмыли вверх, из леса донесся долгий, заунывный вой.

— Скорей! — крикнул Такер. — Вон они!

Он успел выстрелить до того, как Байкер и все остальные скрылись в Доме. Из леса, задрав к небу морды, неслась стая трагг, спешащих оплакать своих павших братьев. У Такера мороз пробежал по коже, когда он увидел, сколько еще тварей одна за другой выносятся из леса.

— Будем только надеяться, что Дом выстоит, — сказал Такер.

В холле все еще нельзя было продохнуть от вони, оставшейся после трагг.

— Выстоит! — утешил его Байкер, закрывая дверь на засов. — Должен выстоять.

Он покачал головой. Если бы ему предложили выбирать, с кем вместе он согласен оказаться в подобной ситуации, он точно не выбрал бы этих бандитов. Но по крайней мере, они владеют оружием. Он повернулся к окошку и выглянул наружу. Раньше от незнакомой им луны и звезд в поле было светло как днем. А теперь кроваво-красный отблеск костра, освещавшего все вокруг футов на двадцать, казалось, выманил из леса черные тени, и над полем будто клубился темный туман.

У костра сгрудились трагг-и, придвинувшись к огню, насколько было можно. Их плач по погибшим походил на завывание бездомных кошек — только кошки эти были размером со львов, и визг стоял оглушительный. Однако внимание трагг, к счастью, было сосредоточено на мертвых собратьях, а не на Доме.

— Так! — сказал Такер. — Я думаю, нам пора оценить наше положение и подумать, что делать.

Он переводил изучающий взгляд с одного на другого. Он знал, что, как по-разному они с Байкером ни рассуждали бы, на парня можно положиться. А вот Гэннон и два его уцелевших помощника были величинами неизвестными. «Пока нам всем грозит опасность, они будут союзниками, — думал Такер. — Но поскольку никому не известно, что их привело в Дом, полагаться на них трудно». Гэннон явно главарь, Мерсье был подручным. Беспечно прислонившийся к стене и жующий жвачку Шевье, видимо — просто более опасный вариант Мерсье. Оставались еще садовник Фред, казавшийся достаточно надежным, и Сэм, в глазах которого с самого начала нападения на Дом застыл ужас.

— Согласен. Поговорить нам самое время, — сказал Гэннон.

— Байкер, где бы нам лучше устроиться? — спросил Такер.

— Фред, отведи всех в кухню. А я схожу за Джеми и остальными, — ответил Байкер.

— А как насчет этих тварей? — спросил Шевье. Его странный голос гармонично вплетался в визг трагг. — Кому-то надо наблюдать за ними?

— Конечно, — согласился Такер. — Хотите, поручим это вам?

Шевье посмотрел на Гэннона, тот кивнул. «Ясное дело, главарь здесь — он, — подумал Такер. — Но на кого же он работает?»

— Ладно, — сказал Шевье. — Сидеть, значит, здесь и слушать, как они воют. Может, оставите мне винтовку?

Такер в это время возвращал винтовку Байкеру. Тот покачал головой.

— Нет уж, лучше пусть будет при мне, — возразил он. — У тебя вон тоже неплохой пистолет.

Шевье пожал плечами:

— Дело ваше. А как с другими дверьми?

— Пока эти гады вроде все сгрудились здесь, — сказал Гэннон и посмотрел на Такера. — Может, организуем патрули, чтобы обходили Дом?

— Разумная мысль, — согласился инспектор. — Пошли!

В комнате, куда поместили пострадавшего Томаса, перед окном сидели друг против друга Джеми и Тропман. Они как могли расчистили хаос, сдвинув в угол комнаты книги, разбитые полки и прочие обломки — получилась большая куча хлама. В воздухе еще слегка пахло гарью. Томаса снова уложили в постель, и только по тому, как едва заметно поднималась и опускалась его грудь, можно было судить, что он еще жив. Салли и Мэгги сидели на краю кровати, поглядывая то на Томаса, то на расположившихся у окна мужчин.

— Я занимался изучением всего паранормального и таинственного много лет, — говорил Джеми. — Все надеялся отыскать ключ к отгадке этих тайн. И воображал, что, когда или, вернее, если я найду такой ключ, все станет… ну, я не знаю, как сказать… другим, что ли. Но главным образом я думал о том, что мы тогда станем просвещеннее, достигнем каких-то высот познания. — Джеми отвел глаза от трагг и посмотрел на Тропмана. — А вот про Зло я забыл. Хотя его никак нельзя было сбрасывать со счетов. Где есть одно, обязательно будет другое.

Тропман кивнул:

— Я до сих пор не в силах… поверить во все это. Меня тоже увлекали телекинетика, телепатия… и тому подобное. Но то, с чем мы сейчас столкнулись, я всегда считал выдумками беллетристов.

— А ведь нельзя сказать, что у нас совсем не было подсказок, — произнес Джеми. — Стоит только вспомнить народные сказки и всех чудовищ и страшилищ, населяющих фольклорные предания… — Джеми покачал головой. — Господи! Вдруг все это существует на самом деле! — Он взглянул на кровать. — Как хотелось бы, чтобы наш чудодей мог быть нам хоть чуточку полезней! Он ухитрился ввергнуть нас во все это, а теперь, когда нам нужна его помощь…

«Ну и свинью ты мне подложил, Том! — подумал Джеми. — Хватит того, что я из-за тебя влип в эту историю, так еще и другие, ни в чем не повинные, влипли! И куда делась Сара? Что твои чудища с ней сделали?»

— У нас есть только две возможности, — проговорил Тропман. — Или попытаться выстоять, или — только поймите меня правильно, я не предлагаю второе, а просто констатирую — или отдать этим тварям то, за чем они охотятся.

— Что вы! — воскликнула Салли. — Это невозможно! Это было бы бесчестно.

«А почему, собственно? — подумал Джеми. — Все, что с нами случилось, — случилось из-за Тома, это он поставил нас в такое положение». Однако Джеми прекрасно понимал, что не сможет пожертвовать стариком.

— У нас нет никакой гарантии, — сказал он, — что, получив Тома, эта нечисть не потребует еще чего-то.

— Вы правы. С другой стороны, сам Том утверждал, что им нужен только он. К сожалению, это еще необходимо доказать.

— Неужели вы способны на такое, доктор Тропман? — спросила Мэгги. — Неужели вы способны отдать человека на растерзание этим чудовищам?

Тропман посмотрел ей прямо в глаза и потряс головой.

— Я же только теоретизировал, — сказал он. — Как говорит Джеми, мы ведь не знаем, чего они хотят. Если бы даже мы и отдали им нашего мага, неизвестно, спасло ли бы это нас. И потом — каким образом нам вернуться в наш мир?

— Как вы могли предположить, даже в теории, что следовало бы отдать им Тома? — не успокаивалась Салли. — Вы так говорите, будто он специально все это подстроил.

— Не волнуйтесь, Салли, — откликнулся Джеми. — Никто никому не собирается его отдавать.

— Кого кому отдавать? — спросил выросший в дверях Байкер.

— Тома, — пояснила Салли. — Разговор идет о том, не отдать ли его этим тварям, чтобы умилостивить их.

Байкер на минуту призадумался, затем решительно сказал:

— Без толку! А потом — он наш единственный защитник от них. Только он может вернуть нас домой, в наш мир. Кстати, как он, док?

— По существу, у него нет никаких повреждений, — ответил Тропман.

— Почему же тогда он лежит как мертвец? — Если бы мы находились в нормальной обстановке, я считал бы, что это последствия шока. Но если предположить, что он тот, кем мы все его считаем, то я склонен думать, что нечто, управляющее этими бестиями за окном, каким-то образом завладело его мозгом. Тело его способно самоисцеляться, а вот как обстоит дело с мозгом? Или, скорее, с его душой?

— Хотите сказать, что он в отключке? — спросил Байкер. — Так что выпутываться из этой неразберихи нам надо самим?

— Похоже на то.

— Черт! Как же… — Байкер потряс головой. — Ладно, обдумаем все это там, внизу. Такер предлагает устроить совещание и обсудить положение. Вдруг кому-нибудь в голову стрельнет блестящая идея!

— Я останусь с нашим пациентом, — сказал Тропман.

— Нет, с ним останусь я, — возразила Салли. — Вы нужнее на совещании. Мне предложить нечего, у меня на уме одно — я боюсь и хочу скорее вернуться к нормальной жизни.

— Аминь! — пробормотала Мэгги.

— Что скажете, док? — спросил Байкер.

— Согласен, не похоже, что наш пациент вдруг соберется бежать. Только уж, пожалуйста, немедленно зовите нас, если в его состоянии наметится какая-то перемена.

— Справишься, малышка? — спросил Байкер.

Салли кивнула.

— Я тоже останусь, — проговорила Мэгги. — Скажите только Джону, чтобы сразу поднялся сюда, когда совещание кончится.

— Будет сделано! — пообещал Байкер.

— Так, — начал Такер, когда все расселись вокруг стола в кухне. — Прежде всего определимся. — Он повернулся к Гэннону. — Кто вы и зачем сюда явились? Джеми! Байкер! Кто-нибудь из вас его знает?

Не дожидаясь их ответа, Гэннон поднял руку, призывая к тишине.

— Прежде чем заниматься установлением личностей, — сказал он, — мы, может быть, лучше оценим положение вещей: какое у нас имеется оружие, провиант и прочее необходимое.

«Занятный парень, — подумал Такер. — Свободно переходит от уличного жаргона к культурной речи. Ну, значит, он не желает раскрывать причины, приведшие его в Дом Тэмсонов». Однако и Такер не собирался отступать. Парень — профессионал, и оба его уцелевших обормота-помощника — тоже. Они залезли сюда не просто ради кражи со взломом. Они знают о Томе и собирались похитить его. Такер хотел знать, от кого Гэннон получил такое задание. И почему.

Но его опередил Тропман, предвидевший неминуемую вспышку со стороны Такера.

— Да, по-моему, тоже следовало бы начать с этих подсчетов, — поддержал он Гэннона.

— Минуточку, — вступил Байкер. — Инспектор требует прямого ответа. Мы имеем право знать, откуда здесь появились эти типы и зачем.

— Всему свое время, — возразил Джеми.

Он понимал беспокойство Тропмана. Они здесь в западне — все вместе. Если они хотят выстоять, им надо держаться друг за друга. Сам он не меньше Такера желал узнать, что здесь делает этот Гэннон, но рисковать нельзя, нельзя сейчас затевать распри. Ни в коем случае, пока дверь осаждают эти твари, и вообще сам Дом неизвестно куда попал.

— Как у нас обстоит с едой, водой и электричеством? — спросил он.

Байкер вздохнул. Джеми последние дни все чаще стремится выступать в роли третейского судьи — примирять противоречия, что довольно забавно, ведь обычно они все старались успокаивать именно его. Исчезновение Сары сильно на него подействовало. Байкер глубоко вздохнул, стараясь успокоиться, и кивнул. Что ж! Дом принадлежит Джеми. Надо играть по его правилам. Но пусть Гэннон пеняет на себя, если попробует что-нибудь затеять сейчас, когда они все должны действовать сообща.

— Топлива у нас достаточно, — сказал Байкер, — на месяц хватит. То есть в течение этого времени мы можем спокойно пользоваться освещением и всеми электроприборами. Если будем экономить, сможем протянуть и дольше. Если погода испортится, можно часть помещений отключить, это позволит сохранить топливо. А как с дровами, Фред?

— У нас около десяти кордов [96] дров, — ответил Фред. — Но могут возникнуть проблемы с водой. В шестидесятых годах нас прикрепили к городскому водоснабжению. Колодцы все еще действуют, но притом что мы оказались неизвестно где, я не уверен, что мы получим воду.

— А сейчас вода есть? — спросил Такер.

Байкер отошел от стола и повернул кран. В трубах заклокотало, потом кран выплюнул грязноватую жижу, но она быстро стала прозрачной. Байкер осторожно сделал глоток.

— Вода, как в деревне, — объявил он. — Нехлорированная.

— А что насчет еды? — спросил Гэннон.

— Можем армию прокормить, — отозвался Фред. — Этой осенью мы набили подвал всякими запасами, а в кухне полно заготовок. Может, какие-то продукты у нас и кончатся, но основных нам хватит надолго.

— Ну ладно! — сказал Тропман. — Мы убедились, что не замерзнем и не умрем от голода и жажды. Так что, пожалуй, теперь пора остановиться на других проблемах.

Он посмотрел на Такера, как бы давая понять, что теперь наступила очередь инспектора. Только не надо действовать сгоряча.

— А оружие? — спросил Гэннон.

— Об этом мы еще поговорим, — отмахнулся Такер. — А теперь давайте больше не увиливать, Гэннон. Все мы тут застряли надолго. Или будем работать вместе, или вы со своими парнями убираетесь из Дома и налаживаете дружеские контакты с нашими милыми чудищами. Либо — либо. Ясно?

Гэннон медленно кивнул.

— Ну давайте выкладывайте, — сказал Такер.

Гэннон понимал, что инспектор — крепкий орешек, каким ему и положено быть; живое напоминание об эпохе крутых полицейских, считавшихся грозой уличных бандитов. И судя по отчетам, попадавшим на стол к Уолтерсу, все, за что берется Такер, он доводит до конца. Слов на ветер не бросает.

Гэннон уже приготовился, что будет по возможности сотрудничать с Такером, хотя ему это было не по нутру. Он просто не мог решить, сколько следует открывать. С одной стороны, Уолтерс вряд ли будет в восторге, если он расскажет о его планах полицейским, с другой стороны, Уолтерс не заперт тут, в этом проклятом месте. Гэннон понимал, что, откажись он сотрудничать с Такером, вряд ли он вернется в свой привычный мир, где его может разносить Уолтерс.

— Что вас интересует? — спросил он.

— Зачем вы и ваши люди очутились в Доме Тэмсонов?

— Вы же уже догадались, инспектор. Чтобы захватить Томаса Хенгуэра, если он здесь окажется. — Сообщать о том, что велено было захватить также и Джеми Тэмса и убрать самого инспектора, Гэннон, разумеется, не стал.

— Так, — сказал Такер. — Теперь главный вопрос: зачем?

— Мой начальник хотел иметь с ним частную беседу.

— Кто же ваш начальник?

Гэннон поколебался и вздохнул.

— Уолтерс, — сказал он.

— Уолтерс? Хью Уолтерс?

— Он.

— Господи помилуй! Что вы болтаете? Ведь это же он назначил Хога возглавить проект!

— Именно! И выдвинул этот проект сам Уолтерс.

— Но зачем ему это понадобилось? Зачем было затевать такие сложности? Ведь, как я понимаю, весь огород городился лишь для того, чтобы заполучить Хенгуэра, верно? Да при тех ресурсах, которые имеются у Уолтерса, на кой черт ему потребовались мы?

— Но ваши люди ведь уже и так занимались этими явлениями, — заметил Гэннон. — А мистер Уолтерс — человек тщеславный. Зачем ему было дублировать уже проводившиеся кем-то работы? Потому он и поставил во главе проекта своего человека — хотел быть уверенным, что это будут серьезные исследования, а не какие-то махинации шарлатанов и жуликов, которые обычно занимаются подобными вопросами.

— А откуда он знал, что Хенгуэр — действительно существующая фигура?

— В молодости мистер Уолтерс был знаком с Томасом Хенгуэром. Хенгуэр был тогда пожилым человеком. Потом, много лет спустя, Уолтерс снова встретился с Хенгуэром, но если теперь пожилым был сам Уолтерс, то Хенгуэр, казалось, не стал ни на год старше. При дальнейших расследованиях выяснилось, что человек, отвечающий описанию Хенгуэра, время от времени всплывал то тут, то там последние несколько веков, но существование его не подтверждается документально — никаких данных о нем нигде не зафиксировано, не нашли следов ни его паспорта, ни метрики, ничего. Но из тех записей, которые мы все же раскопали, стало ясно, что Томас Хенгуэр, по всей видимости, владеет тайной вечной жизни. Мистера Уолтерса очень беспокоит приближение старости, поэтому он хочет узнать у Хенгуэра секрет долголетия. Все предполагаемые паранормальные способности, которыми якобы владеет Хенгуэр, явятся лишь десертом к основному блюду.

Такер изумленно потряс головой. Услышь он такое неделей раньше, посмеялся бы, и только. Но сейчас, когда он воочию убедился, каковы способности Хенгуэра, он похолодел от мысли, что будет, если таким секретом овладеет Уолтерс или кто-то вроде него. Уолтерс был хорошо известен во многих странах мира, а не только в Канаде. Он вращался в высших политических, промышленных и академических кругах. Газеты ежедневно писали о том, как он приобрел то или поддержал это.

Но для Такера главное заключалось в другом, он знал, что Уолтерс — человек беспринципный и беспощадный, он плюет на всех, его внимание сосредоточено только на себе самом, на том, что ему выгодно. Людям, мало с ним знакомым, это не бросалось в глаза, другое дело Такер — он умеет приглядываться к человеку, ему Уолтерс был ясен. Если дать такому, как он, бессмертие… и паранормальные способности — что тогда сможет остановить его? Если отыщутся такие, кого он не сумеет одолеть, он их просто-напросто переживет.

Хенгуэр, по крайней мере, сидел тихо. Из его довольно беспорядочного досье Такер не мог сделать вывода, что старик представляет собой некую угрозу. Такера волновало только то, что Том, по-видимому, обладает еще какими-то неизвестными магическими возможностями. И волновало его это не потому, что он опасался самого Хенгуэра, а потому, что этими возможностями воспользуется кто-то другой. Кто-то вроде Уолтерса.

— Итак, — громко сказал Тропман и начал загибать пальцы, — зачем появились в Доме мистер Гэннон и его помощники, мы выяснили. Установили, что запасами продовольствия мы располагаем и что Дом дает нам не только приют, но и защиту.

— Вот на защиту не очень-то надейтесь, — возразил Байкер. — Мы же до сих пор не знаем, что такого особенного в этом Доме. Каким образом он не дает доступа нечисти? Это же может в любую минуту кончиться.

— Безусловно, — кивнул Тропман. — Но все это только часть наших проблем. Главное же, как найти способ вернуться в наш мир.

— А если мы его не найдем? — спросил Гэннон.

Но никто даже мысли такой допускать не хотел.

«На худой конец у нас есть Том Хенгуэр, — подумал Байкер. — Мы прежде всего должны привести его в чувство. Потому что иначе…»

— Надо бы произвести небольшую рекогносцировку на местности, — подумал он вслух.

Гэннон согласился:

— Вдруг удастся встретить кого-нибудь из туземцев и узнать, что и как, хотя, если кроме этих чудищ, что воют за окнами, здесь никого нет…

— Нет, ни о каких разведках не может быть и речи, — возразил Джеми. — Как только эти твари учуют человека, он и пяти минут не продержится.

— Хоть в одном нам повезло, — вмешался Такер. — Спасибо, что мы можем обойтись без серебряных пуль, чтобы уничтожать этих чудищ. Слава богу, их берут и обычные. Сможем бить их, пока хватит патронов.

— А что будет потом? — спросил Джеми. — Что мы станем делать, когда у нас иссякнут боеприпасы, а чудища все будут прибывать?

— Томас Хенгуэр, — медленно произнес Тропман, повторяя недавно проскользнувшую у Байкера мысль. — Все сводится к нему. Необходимо привести его в чувство.

Гэннон потряс головой. Он не стал бы возлагать больших надежд на этого старикашку после того, как мельком увидел его по дороге на кухню. Он был поражен, как жалко выглядел лежащий под одеялами Том — прозрачная кожа обтягивала лицо, изуродованное шрамами. Гэннон даже не мог себе представить, что это тот самый бессмертный волшебник, про которого столько толкует Уолтерс. Не похоже было, что он сможет когда-либо встать на ноги.

— Значит, старик — наша единственная надежда? — спросил он у Тропмана.

— Ну, если у вас в запасе есть что-то лучшее…

— Нет, ничего. Я, правда, в этих вопросах мало смыслю, но неужели старика ничем нельзя привести в чувство? А что с ним, собственно говоря?

— Как я уже говорил Джеми, — начал объяснять Тропман, — похоже, что у него была какая-то серьезная травма — какая, мы можем только гадать. Познакомившись теперь с этими осаждающими нас чудовищами, я просто содрогаюсь, представляя себе, чему он подвергся.

— Выходит, надо ждать? — спросил Гэннон и обвел взглядом сидящих за столом. Ясно было, что эта перспектива никого не радует, но так же, как и он, никто из присутствующих не мог предложить ничего другого.

— Что ж, — сказал Гэннон. — Давайте крепить оборону. Не хотелось бы мне проснуться оттого, что эти гады снова ухитрились прорваться в Дом.

Байкер кивнул:

— Придется обходить нижний этаж. Наверное, этого будет достаточно.

— Но наружу никого не выставлять, — подчеркнул Джеми.

— Наружу — никого, — согласился Байкер.

Хотя рано или поздно кому-то придется выйти из Дома на разведку. У него самого не хватит терпения сидеть в Доме и ждать, что еще придумает их враг. Пусть только наступит утро, он серьезно подумает, как выяснить, что лежит за полями, окружающими Дом.

— Первая вахта моя, — сказал Такер, взглянув на часы. — Сейчас около девяти. Давайте сменять друг друга через каждые три часа.

— Дом большой, — заметил Байкер. — Может, лучше иметь по крайней мере двух дежурных — один патрулирует южное и восточное крыло, другой — северное и западное.

— Правильно, — сказал Гэннон. — Я составлю компанию инспектору.

— Ладно, а я выйду на вторую вахту, — предложил Байкер, — вместе с… — Он оглядел сидящих за столом и остановился на одном из помощников Гэннона.

— Мерсье, — подсказал Гэннон. — А Шевье с вашим Фредом могут дежурить с трех до шести, тогда мы с инспектором их сменим.

— А мы что же? — спросил Джеми.

— Вы с доком должны быть здесь, рядом с Хенгуэром, в полной боевой готовности, — объяснил Такер.

— А я? — спросил Сэм.

— Ты можешь дежурить на рассвете с Шевье и Фредом, — сказал Байкер.

После этого все долго сидели молча, глядя друг на друга, еще до конца не осознавая, что с ними произошло. Мысленно они уже приготовились к тому, что должны будут встретиться с врагом Хенгуэра, ставшего теперь и их врагом. Сейчас, когда они сидели все вместе, им легче было смириться с тем, что ирреальная опасность вдруг стала реальной. Вот позже, когда они разойдутся и одни постараются заснуть, а другие начнут расхаживать по длинным пустым коридорам, — вот тогда каждому из них придется туго.

Они оказались в ситуации, к которой нельзя было применять логические решения, в ситуации, для которой жизненный опыт каждого из них ничего не значил. Они не знали правил этой новой игры, если, конечно, такие правила вообще существуют.

— Ну что? — спросил Шевье, сойдясь с Гэнноном и Мерсье в парадном холле.

— Шел бы ты спать, — ответил Гэннон. — Тебе же досталась вахта на рассвете.

— Ну да, это ясно. — Шевье забросил в рот жвачку. — Но я не о том, Фил. Что будем делать?

— Будем играть с ними в одной команде… Что нам еще остается? Положение у нас безвыходное.

— А что скажет Уолтерс?

Гэннон пожал плечами:

— Об этом будем беспокоиться, когда и если вернемся обратно. Ну а если вернемся, схватим этого Хенгуэра и дадим деру.

— Такера оставьте мне, — заявил Мерсье.

— Да? А с чего это ты на него так взъелся?

— Ну хотя бы за то, что он угробил Сержа.

Гэннон кивнул. Он не забыл, как сам разъярился на Байкера тогда в холле, за минуту до того, как Сержа убили. Его приводило в бешенство, что непрофессионал так легко обошел его.

— Ладно, — согласился он, — уступаю тебе инспектора. А я займусь этим Байкером. — Он осклабился. — Ну а ты, Майк? Кого бы ты предпочел?

— Понимаю, что ты решил не оставлять свидетелей, — прохрипел Шевье. — А раз так, то их на всех нас хватит. Что останется, будет мое.

— Зря мы согласились ждать, — сказал Мерсье. — Они ведь считают, что до возвращения в Оттаву мы пальцем их не тронем.

— Это точно, — согласился Шевье.

— Нет, будем ждать, — отрезал Гэннон. — Чую я, что пока мы отсюда не выберемся, нам потребуется каждый умеющий стрелять.

— Как я жалею, что ты за мной приехала, — сказал Такер Мэгги, которая вместе с ним совершала обход южного крыла Дома.

— Иногда я просто ненавижу тебя за эту твою установку: «Опекать беззащитных женщин». Ты это чувствуешь?

— М-м…

— М-м… — передразнила его Мэгги и вздохнула. — Но сейчас дело не в этом. Я тогда не стала звонить тебе просто потому, что знала, как ты мне ответишь: скажешь, чтобы я ехала домой и ждала там.

— Понимаю. На твоем месте и я бы так поступил.

— Мое место было бы тебе слишком тесно, Такер!

Впервые за эти долгие часы инспектор улыбнулся и, обняв Мэгги, притянул ее к себе.

— Я полагала, что мы занимаемся патрулированием, — сказала, прижимаясь к нему, Мэгги.

— А как же! Одно другому не мешает. Такая работа!

— Вот как? Жаль, я не пошла служить в полицию.

— Да? А как же ты разыгрывала бы тогда роль Перри Мейсона? [97]

Впервые за долгое время оставшись один, Джеми ходил взад и вперед по кабинету, то и дело бросая взгляд на пустой экран компьютера. В нем таилось решение их проблемы. Он был в этом уверен. Ведь в компьютере много лет хранилась программа Тома. Что еще заложил Том в память машины? И какой код доступа открывает его программу? Наверняка какой-то простой. Настолько простой, что наткнись на него — и не догадаешься, что это ключ. Черт бы побрал Тома за его легкомыслие! Не имел он права так играть судьбами людей!

Отойдя от стола, Джеми сел в кресло напротив камина. Вынул трубку, набил ее и пошарил по столу в поисках спичек. На столе все еще лежала рукопись его статьи для журнала «Дикая природа», а сверху карандаш Сары. Отложив незажженную трубку, Джеми уставился в пустой камин.

«Сара!» — подумал он, и грудь у него сдавило. Он чувствовал, как стены Дома отозвались на его тревогу. При всем том, что произошло, исчезновение Сары было для него главной проблемой — острой болью, которую не удавалось заглушить ничем. Куда отправил ее Том? В Иной Мир? В безопасности ли она с этим учеником Тома? А что, если чудовище Мал-ек-а схватило ее? А вдруг она сейчас как раз за силовым поясом, который окружает Дом, и не может пройти из-за этих тварей? Боже, если они заметили ее, то Сары, наверное, уже нет в живых.

От этой мысли Джеми обдало ледяным холодом. В который раз проклиная Тома, он поднялся и подошел к столу. Включил «Меморию» и занес руку над клавиатурой. С чего начать? Искать наобум? Попробовать угадать пароль? Он знал, что надо экономить электроэнергию на случай, если они застрянут здесь надолго, но сейчас ему было наплевать на это. Надо немедленно, прямо сейчас выяснить, что им делать! Может быть, никаких «потом» уже не будет.

Вздохнув, Джеми открыл картотеку с описанием виэрдина. Одно за другим он просматривал на экране изображения костяных дисков. Он напрягал мозг, пытаясь уловить что-то, надеясь на какой-то всплеск интуиции, которая может помочь там, где логика бессильна.

Салли хотела сопровождать Байкера во время его дежурства, и притом что он не отказался от мысли вырваться утром на разведку, он не стал с ней спорить. Байкер собирался ехать на мотоцикле, но даже с винтовкой и на мотоцикле он здорово рискует — Байкер понимал это. Однако нельзя же просто сидеть сложа руки и ждать — вдруг выход из положения свалится на них с неба. Надо скорей выбираться отсюда! Возвращаться в Оттаву.

Байкер не слишком-то верил, что Том Хенгуэр — даже если он очнется — сможет им чем-то помочь. Во-первых, именно из-за него все они угодили в эту неразбериху! И кроме того, было еще одно обстоятельство. Как бы перекликаясь мыслями с Джеми, Байкер тоже тревожился, что Сара где-то здесь, за стенами Дома. Вдруг она пробирается сейчас через кусты, не может найти дороги, надеется, что они ее отыщут. Эти твари не знают, что означает рев мотоцикла, а она-то сразу догадается. Если она где-то здесь неподалеку и может двигаться, она прибежит к нему.

— Что с нами будет, Байкер? — спросила Салли.

Байкер вздохнул:

— Должны вывернуться наизнанку, но рвануть из этой трясины — вот что с нами будет. Пусть эти твари у дверей не воображают, что мы сложим лапки и подохнем им на радость.

— Я даже не о них говорю, — сказала Салли. — На меня нагоняют страх этот Гэннон и двое других.

— Они, конечно, мерзавцы, — согласился Байкер. — Я и насчет этого Такера не уверен. Все они одним миром мазаны — Такер, Гэннон и прочие.

— Ну, по-моему, равнять инспектора с этими парнями не стоит. Он хоть с виду и суровый, но, мне кажется, честный.

Ответить Байкер не успел. Они как раз завернули за угол и вышли в коридор, ведущий из восточного крыла в южное. Из третьей комнаты справа раздался грохот разбитого стекла. Взведя на бегу курок, Байкер ворвался в комнату, Салли за ним. Она направила фонарь в окно, а он поднял винтовку. На полу лежал камень, на ковре вокруг — осколки стекла. В дыру просунулась не то лапа, не то рука. Байкер готов был спустить курок, но не успел — вспыхнул яркий голубой свет, и тот, кто пытался проникнуть в Дом, исчез.

Салли подошла ближе.

— Стой на месте! — крикнул Байкер. Он продолжал целиться в окно. Оба с удивлением и страхом наблюдали, как стекло постепенно само восстановилось.

— Байкер!

— Не похоже, что это была лапа, — сказал Байкер. — По-моему, скорее рука.

— А окно, Байкер! Подумай!

— Да! Не знаю, что и сказать.

Каким бы образом Дом ни защищал их, эта защита еще работала. Качая головой, Байкер опустил винтовку. Дом всегда казался ему странноватым, но это уж было чересчур.

— Дай-ка мне фонарь, детка, — сказал он. — Надо выскочить, посмотреть, что там делается.

— Я… я с тобой, — заявила Салли.

— Не сходи с ума, — начал было он, но увидев, каким решительным стало ее лицо, замолчал.

Она напугана. Черт побери, он и сам напуган. Но своего решения она не изменит. Отчасти поэтому его сразу и потянуло к ней, когда они познакомились. Чувствовалось, что не в ее привычках отступаться от того, что она решила. Вся эта катавасия ее немного вышибла из седла — а кого, впрочем, нет? Но теперь она взяла себя в руки.

— Ладно, — согласился Байкер. — Пошли!

Они нашли ближайшую дверь на улицу, открыли ее и вышли на крыльцо. Салли держала фонарь. Они долго стояли молча, приглядываясь и прислушиваясь. Убедившись, что, по крайней мере поблизости, нет никого, Байкер, а за ним и Салли направились к окну. Подойдя к нему, они еще раз внимательно огляделись, готовые мгновенно реагировать на малейшие признаки опасности. Но ночь вокруг была спокойной. Пахло травой и полевыми цветами. Слышно было только их собственное учащенное дыхание да вздохи ветра.

— Осмотри как следует окно, — распорядился Байкер, а сам повернулся спиной к Дому, переводя взгляд слева направо и всматриваясь в раскинувшееся перед ним поле.

— Что надо искать?

— Какие-нибудь признаки того, что в окно кто-то лез, например следы рук, ног, да все, что попадется на глаза.

— Ничего здесь нет, — через минуту доложила Салли. — Может, это не то окно?

— А какая под ним земля?

— Мягкая.

Значит, на ней должен был остаться отпечаток. Кто бы ни пытался пролезть в дом, он не мог не оставить следов.

— Подержи-ка винтовку! — сказал Байкер.

Он взял фонарь и присел, вглядываясь в землю. Салли была права. Никаких следов. Ничем не потревоженная земля. Проклятие! Кто же это пытался залезть в окно? Кого вспугнул огненной вспышкой Дом?

— Давай-ка еще попроверяем, — сказал он Салли.

Они тщательно оглядели землю под ближайшими тремя окнами, потом, возвращаясь к двери, опять внимательно смотрели под ноги. Всюду одно и то же — никаких следов. Ни одной вмятинки. Байкер с размаху надавил землю ногой — остался отпечаток сапога. Попробовала запечатлеть свой след и Салли — она весила сто два фунта, — результат был налицо.

— Пошли в Дом, — вдруг сказала она. — Что-то мне не по себе. Будто на нас смотрят.

— Вполне возможно, — ответил Байкер и подтолкнул ее к двери.

Сам он долго, сжав губы, всматривался в темноту, потом тоже вошел в Дом.

— Как ты считаешь, что это было? — спросил он, снова задвигая засов.

— Понятия не имею, — пожала плечами Салли. — Тут всякое творится — разве догадаешься? Может, призрак?

— Знаешь, что мне кажется? Мне кажется, в Дом хотел забраться кто-то из нашего мира.

— Что?

— Если верить в чудеса, похоже, что это именно так и было. Ведь здесь все перемешано, может быть что угодно. Вдруг этот Дом одновременно находится в двух мирах? А то, что внутри Дома, так и скачет из одного мира в другой! Помнишь первую атаку утром в Оттаве? Когда мы потом вышли на улицу, ни на стенах, ни на дверях никаких следов нападения не было. Ни царапинки! А когда к вечеру мы очутились здесь… Ну, ты же помнишь, как выглядел Дом после последней атаки этой нечисти? Все доски разодраны когтями чуть не в лохмотья. Ужас, какой вид! Такой, впрочем, и должен был быть еще после первой атаки.

— Наверное, ты прав, — кивнула Салли. — Но что все это значит? И могут ли быть сразу два таких странных дома?

— Не знаю. Дом построил дед Джеми. Может, в его старых дневниках о странностях что-нибудь и сказано. Джеми знает, где это надо искать.

— Он, наверное, уже и сам додумался бы, что надо посмотреть в дневниках, если в этом был бы смысл.

— Вряд ли он станет искать. Все Тэмсоны — заядлые писаки. О чем только они не пишут, все — от дедушки Джеми до Сары. Так что сейчас просто времени нет ворошить все эти горы записей.

— Нет, давай все-таки спросим Джеми.

— Ну, когда закончим дежурство.

— Вдруг в этих дневниках есть какие-то указания, как нам вернуться в наш мир?

— Точно! — согласился Байкер.

А если ничего в этих дневниках не найдется, то тем более ему надо завтра идти на разведку. Ведь если этот Дом может выходить и в тот, и в другой мир, вдруг здесь есть и еще такие же? И если он набредет на них, вдруг там окажется кто-нибудь, кто сможет им помочь? Конечно, это опасный замысел, но он будет действовать осмотрительно.

Байкер перебросил винтовку за плечо, примостив так, чтобы можно было пустить ее в ход в любую минуту. Если надо кого-то наставить на ум, его оружие умеет быть очень убедительным.

Тропман дремал в кресле, время от времени просыпаясь, чтобы проверить, как его пациент. За ночь дыхание Тома выровнялось, и хотя кожа оставалась бледной, она уже не была такой прозрачной. Тропман силился представить себе, что же такое сотворили с Томом и что за чудовище этот Мал-ек-а.

Ситуация, в которой они очутились, крайне беспокоила Тропмана. «Вот, пожалуйста, — думал он, снова закрывая глаза, — все эти годы я писал романы ужасов, изучал „запрещенный“, „темный“ фольклор, но ни во что это не верил». Тропман всегда мыслил трезво и здраво, и потому в статьях, которые он писал, не чувствовалось того пустого энтузиазма, который был характерен для большинства исследований, посвященных паранормальным явлениям. Только в романах он давал себе волю. Но в то, о чем писал, сам он никогда не верил. Просто это была игра мрачной стороны его воображения, естественная реакция на страх смерти, нараставший по мере того, как жизнь шла на убыль. Ведь он старел. Для всей нынешней истории он был уже слишком стар. Слишком стар, чтобы наблюдать, как обернулись реальностью его выдумки.

Шаги у дверей вывели его из задумчивости. Он увидел, что на дверной косяк опирается Филлип Гэннон.

— Как ваш пациент, доктор Тропман?

— Все еще без сознания, но дышит уже лучше.

— Можно рассчитывать, что завтра мы от него добьемся хоть пары слов?

— Надеюсь.

— Ну и фрукт он, — процедил сквозь зубы Гэннон. — С виду обычный старикашка — встретишь его на улице, даже и не заметишь, — а устроил черт-те что! Ну, не переутомляйтесь, доктор Тропман. Завтра нас ждет тяжелый день.

Он говорил любезно, но взгляд у него был как у мертвеца. «Опасный человек этот Гэннон», — вдруг осознал Тропман. Он долго смотрел на дверь после того, как тот ушел. «Очень опасный», — повторил он про себя. Тропман надеялся, что, если они вырвутся из здешней западни, инспектор сумеет справиться с этим субъектом и его подручными.

Там, где тьма сгущалась, ждал Мал-ек-а.

Его не волновало течение времени. Рано или поздно его терпение будет вознаграждено. Его трагг-и рыскали в прошлом и настоящем, в обоих мирах, искали безрогую малышку, у которой было сокровище барда, так нужное Мал-ек-е. Скоро ее отыщут. И тогда трагг-и доставят Мал-ек-е кольцо. А как поступят с девчонкой, ему все равно. Ему нужно только кольцо, тогда он вскроет Дом Тэмсонов и вытащит оттуда свою законную добычу — друида.

Как они ни пытались проникнуть в этот треклятый Дом, все заканчивалось плачевно. Мал-ек-е хотелось завладеть умом кого-нибудь из тех, кто был в Доме, но там подобрались сильные люди, да и Дом еще больше укрепил свою оборону.

Ничего. Времени довольно. Целая вечность. Надо только набраться терпения. Он и так вытерпел уже целое тысячелетие во тьме, прежде чем вырвался на свободу. А сколько он ждал, пока наращивал тело, пока склонял на свою сторону детей Тьмы. Подождет еще. Это смертные живут и умирают. А такие, как он и друид, существуют вечно. Пока их не уничтожат.

Когда Мал-ек-а представил себе гибель своего врага, глаза его так и запылали. Не видать этому друиду Страны Лета! Плавать в такой же ледяной пустоте, какая царит в сердце Мал-ек-и, — вот его удел!

— Вы оба это видели? — спросил Джеми.

Он пристально смотрел на Салли и Байкера. Салли кивнула.

— И это действительно была рука? Не лапа, а именно рука?

— Все случилось очень быстро, — ответил Байкер. — Но я уверен, что это была рука. Сколько мы потом ни осматривали все под окнами, ничего не нашли. Говорю вам, похоже, это были наши.

— Не знаю. — Джеми потер глаза, воспалившиеся от долгих часов, проведенных за компьютером. — Не удивлюсь, если и это возможно.

— Где у вас дневники деда, Джеми? Там должны быть какие-то объяснения, почему Дом так странно ведет себя. Ведь он же сам его строил.

— Да я уже просматривал их, — сказал Джеми.

— Но вы же не искали тогда именно это, — возразила Салли.

Сам Джеми в дневниках ничего не нашел. Искал впустую. Всегда в его жизни всё оказывалось впустую. Это ощущение постоянно мучило его. Он знал, что ответ где-то здесь, близко. Он только никак не мог найти его. Предположение Байкера заставляло перечитать записи деда внимательней, но у Джеми не было сил. Ему надо было хоть немного поспать, иначе он просто забудется сном там, где сидит.

— Все дневники в библиотеке. В западном крыле, — сказал он. — Там, где обитает Сэм.

— На застекленных полках, как войдешь, — справа, — кивнул Байкер.

— Вот-вот.

— Может, попросить Сэма, чтоб он почитал их? Все равно, какой из него вояка? А вы поспите, Джеми! Мы сейчас сходим поговорим с ним.

— Хорошо.

— Пошли, Джеми, — сказала Салли. Она помогла ему подняться, потом посмотрела на Байкера. — А ты иди поговори с Сэмом.

— Понял! Никуда не вылезайте, Джеми! Мы еще разберемся со всей этой чертовщиной!

Байкер вернулся к себе в комнату только после четырех. Когда он лег, оказалось, что Салли еще не спит. Она притянула его к себе.

— Обними меня, — потребовала она.

Они ласкали друг друга медленно и нежно — во имя жизни перед лицом смерти и окружавших их ужасов. Потом, лежа рядом с уснувшей Салли и вглядываясь в ее лицо, Байкер провел пальцем по ее щеке. Вот его реальность! Конечно, время для любви мало подходящее. Но, по крайней мере, у них этого не отнимешь — они друг друга любят. А многие, прожив всю жизнь, этого не имеют.

Он еще долго лежал без сна, и понемногу его мысли перенеслись от женщины, спящей рядом, к Саре. Где она? И что готовит им завтрашний день? В конце концов он крепко уснул, а через два часа проснулся.

За окнами было светло. Значит, около семи. Утро пятницы в Призрачной стране! Интересно, различают ли они здесь дни недели? Байкер попытался снова заснуть, но был слишком возбужден. Он выскользнул из постели, заботливо укрыл Салли и оделся. На одно плечо он повесил рюкзак, на другое — винтовку. — Байкер! — прозвучал с постели сонный голос.

— Спи, детка. Выскочу, осмотрюсь немного. Скоро увидимся.

Он наклонился поцеловать ее, потом медленно выпрямился. О Салли-то позаботятся и Джеми, и Такер. А вот о Саре позаботиться некому. Взяв свой мотоциклетный шлем, он быстро вышел. Салли уже спала.

Сейчас патрулируют Гэннон и Такер. Надо изловчиться так, чтобы не наткнуться ни на того, ни на другого; у Байкера не было ни малейшего желания пускаться в споры и объяснения. Он сбежал вниз незамеченным и вдруг замер, услышав какой-то шорох в библиотеке. Бесшумно ступая по ковру, устилавшему холл, он направился туда и заглянул в дверь. Перед застекленными книжными полками, на которых выстроились в ряд дневники Энтони и Натана Тэмсонов, сидел на полу Сэм. Он склонился над одним из томов, остальные лежали по обе стороны от него. Сэм придерживал рукой падающие ему на лоб волосы и, сложив губы трубочкой, вглядывался в ровные строчки раскрытого перед ним тома.

— Ну, как успехи? — спросил Байкер.

— Ч-ч-что? — Сэм вздрогнул, и книга выпала у него из рук.

— Эй! Спокойно! Вот уж не думал, что так тебя напугаю!

— А! Это ты! — Сэм приложил руку к груди. Глаза у него были красные, и взгляд метался из стороны в сторону. — У меня чуть сердечный приступ не случился — до того напугался!

— Прости, Сэм. Что-нибудь высмотрел?

— Я много чего наглядел, только для нас это все бесполезно. Во всяком случае пока.

— Ну ладно, читай дальше! Как голова?

Сэм дотронулся до повязки на лбу и пожал плечами:

— Пока на месте.

— Ты спал хоть сколько-нибудь?

— Собираюсь. Но сначала хочу добить этот том.

— Смотри не переусердствуй. Тебе тут надолго хватит.

Сэм кивнул. Вдруг он остановил взгляд на рюкзаке и шлеме Байкера.

— Куда ты собрался? — спросил он.

— Поброжу немного тут вокруг. Ничего серьезного.

— Ох, Байкер, не думаю, что тебе стоит вылезать наружу! Ты сказал Джеми?

— Да я же никуда далеко не пойду. Не беспокойся, Сэм! Через час вернусь.

Он поспешил выйти, чтобы не дать Сэму продолжить обсуждение, и направился в кухню. Там он наполнил рюкзак продуктами, а флягу — водой из-под крана. Выискал в ящике для инструментов маленький компас и прикрепил его к поясу, потом, дожевывая кусок сыру, двинулся в гараж, где стояли его мотоциклы. Ему удалось и туда дойти, не встретив ни Гэннона, ни Такера, и он подумал: на кой черт нужен такой патруль? Что и говорить, он гораздо больше доверял той загадочной защите, которая берегла Дом, чем Такеру и Гэннону с его парнями.

Войдя в гараж, он вывел свой мотоцикл на свободное место и закрепил на багажнике рюкзак и запасную канистру с бензином. Мотоцикл был не слишком большой — «Ямаха VZ 250». Байкер пользовался им для поездок по пересеченной местности, а на видавшем виды «харлее» гонял по городу. Ну все, можно двигать. Только он взялся за винтовку, как за его спиной прозвучало:

— Так-так-так!

Черт! Байкер медленно обернулся и увидел, что в дверях гаража стоит один из помощников Гэннона. Вроде его зовут Мерсье. Заготовленное Байкером объяснение замерло у него на губах, когда он увидел в руке у Мерсье пистолет. Это был целевой пистолет «Марголин-22», принадлежавший одному из погибших вчера подручных Гэннона. Собственный пистолет Мерсье торчал у него из-за пояса.

— Чего тебе? — спросил Байкер.

— Ну, видишь ли, — Мерсье явно наслаждался удачей, — когда Гэннон заметил, как ты крадешься по коридорам, вооруженный до зубов, он попросил меня пойти взглянуть, что бы это значило? Тебя где-то поджидают, братец-байкер? Знаешь какое-то заветное местечко?

Байкер сузил глаза, но не перестал улыбаться.

— Слушай, что ты плетешь? Еду на небольшую разведку, вот и все.

— Не вкручивай! Какие тут разведки, когда кругом ждут эти чудища? Разве что ты знаешь, куда ехать. Так куда же?

— Я же тебе сказал…

Мерсье поднял пистолет и медленно покачал им:

— Да, да, сказал! Но придется высказаться поясней! Я все время чуял, что вы тут знаете больше, чем говорите. Если ты смекаешь, как вернуться обратно, братец-байкер, лучше выкладывай. Не то я размажу твои мозги по этой стенке. Ясно?

«Соображай быстрей», — лихорадочно думал Байкер. Если Гэннон послал своего холуя присмотреть за ним, значит, можно поручиться, что он вот-вот объявится здесь сам. От Мерсье Байкера отделяло около девяти футов. Это расстояние одним махом не перекрыть — Мерсье прикончит его раньше. И, судя по всему, вряд ли промажет.

— Ладно, — сказал Байкер, слегка опуская плечи. — Есть один выход.

Мерсье улыбнулся:

— Продолжай, друг. Давай, давай, выкладывай. Где? Какой? Далеко ли?

— Вон там, за тем лесом, — начал Байкер и поднял руку, чтобы показать, но Мерсье перебил его:

— Не так быстро, братец-байкер! Шевели ручонками помедленней. И почему бы тебе не положить на землю винтовку? Поди, рука уж отнимается держать ее? Давай, давай, опускай приклад, нагнись потихоньку и положи оружие на землю. Ну давай действуй, дружок!

«Действуй? Ты, „дружок“, прав! Сейчас или никогда».

Байкер почувствовал, как на него накатывает что-то, чего он не испытывал уже давно. «Плевать я на все хотел!» — так называлось это ощущение, которое он всегда воспринимал с такой же гордостью, как гордился своими боевыми цветами на куртке, когда гонял с группой байкеров «Драконы Дьявола». Справляться с этим неистовством научили его Сара и Джеми, научили переключать гнев и использовать энергию на что-то созидательное, а не на разрушение. Но сейчас все, чему они его учили, испарилось, в нем снова проснулся дикий зверь, который, оказывается, так и не умирал.

Мерсье сразу понял все по его взгляду, но Байкер налетел на него так неожиданно и так злобно, что на несколько секунд Мерсье растерялся; именно эти секунды и решили дело. Первая пуля из пистолета Мерсье пролетела над головой Байкера, а второго выстрела Мерсье сделать не успел. Байкер изо всех сил ударил его прикладом винтовки в челюсть, круша кости. От удара Мерсье отлетел к стене, сломанная челюсть скособочилась. Боль жгла его как огонь. Мерсье попытался вытащить из-за пояса свой пистолет, но Байкер подошел к нему вплотную и еще раз ударил прикладом. Пистолет выпал из безжизненных пальцев. Мерсье с раскроенным черепом сполз на землю. По его рубахе растекалось красное пятно, кровь заливала землю.

— Не надо тебе было вылезать! — стоя над трупом, сказал Байкер.

В ушах у него стоял пронзительный звон, он потряс головой, чтобы избавиться от него. «Хватит мне впадать в бешенство! — твердил он про себя. — Я больше не такой. Даже когда я сражался с этими тварями, я таким не был».

Однако неукротимая ярость все еще кипела в нем, дикая безудержная лихость снова подняла голову. Байкер сделал глубокий вдох. Еще один. Приток кислорода прояснил голову. Он сознавал, что на выстрел, сделанный Мерсье, сюда скоро сбежится народ. А разбираться некогда. Он не в той форме, чтобы дипломатично объясняться с Гэнноном и Такером. И уж вовсе не в силах встретиться с Джеми и Салли.

Взяв винтовку в левую руку, Байкер заткнул себе за пояс один пистолет Мерсье, другой сунул в карман куртки. Он поглядел на труп. Черт бы побрал этого негодяя! Не мог он оставить его в покое! Байкер потряс головой и глубоко вздохнул. «Успокойся! — приказал он себе. — Еще не все пропало. Как-нибудь выберемся. Думай! Оставить труп здесь? Или взять с собой? Проклятие! Придется брать с собой! Пусть поломают головы, куда делся Мерсье! Пусть попотеет этот Гэннон, больно уж он всегда хладнокровный!»

Приняв решение, Байкер не стал медлить. Он распахнул ворота гаража и выкатил мотоцикл. Вернувшись в гараж, поднял тело Мерсье, вынес его и, не глядя, бросил рядом с мотоциклом. Снова зайдя в гараж, прикрыл брезентом кровавое пятно на полу, потом вышел и запер за собой ворота. Пристроив Мерсье на бензобак, Байкер включил зажигание, и мотоцикл взревел. Ехать с трупом на баке было неудобно, но Байкер кое-как пересек поле, направляясь к лесу в поисках просеки, ведущей на восток. Он не оглядывался. Рев мотоцикла уже поднял всех в Доме, они поняли: что-то произошло. Он надеялся только, что успеет нырнуть в лес прежде, чем его заметят.

Уже подъезжая к опушке, он увидел, как из-под деревьев справа выдвигаются черные тени. Байкер направил мотоцикл в чащу и резко затормозил. Мотоцикл встал на дыбы, и Байкер с трудом вернул его в нормальное положение. Весила машина немало, да на ней еще было двое. Взглянув на трагг, Байкер швырнул труп Мерсье на землю и снова рванул с места.

— Нате, порезвитесь с ним немного! — крикнул он через плечо.

Теперь он был уже в самой чаще, пришлось переключить все внимание на труднопроходимые заросли. Он только надеялся, что не наткнется на другую стаю тварей в таком месте, где ему не удастся лавировать. На свободном пространстве он их обгонит, они двигаются довольно медленно. Самое страшное, если ему придется сойти с мотоцикла и встретиться со стаей этой нечисти лицом к лицу. Ну, парочку он прихватит с собой на тот свет, но, поглядев на них вчера, Байкер понимал, что долго не выстоит. Они с ним расправятся, и все.

— Что за черт? Что это было? — выкрикивал Такер, подбегая к Гэннону, собравшемуся плечом высадить дверь гаража.

— Похоже, одна из птичек оторвалась от стаи, — ответил Гэннон. — Дверь заперта изнутри.

Он вышиб ее, и оба вошли в гараж.

— Это Байкер? — спросил Такер.

Гэннон кивнул:

— Я видел, как он бежал по коридору в полном снаряжении, и отправил за ним Мерсье, а сам пошел проверить, не началось ли массовое бегство.

— Не все ли вам равно, кто отсюда уходит, кто остается?

— Простите, инспектор. Не вы ли призывали нас в своей краткой горячей речи держаться вместе, пока мы отсюда не вырвемся? Я просто не хочу отстать, если все переместятся обратно. Только и всего.

— Так, значит, Байкер удрал. Ну а где ваш Мерсье?

Гэннон пожал плечами. В воздухе витал знакомый запах — дым от выстрелов, смешанный с запахом крови. Тот, кто хоть раз нюхнул эту смесь, узнает ее всегда. Гэннон откинул ногой брезент, и оба увидали кровавое пятно.

— Видно, это все, что осталось от Мерсье, — сказал Гэннон. — Интересно. Куда же ваш друг Байкер спрятал труп? Наверное, прихватил с собой и бросил этим тварям на завтрак.

Не отрывая взгляда от кровавого пятна, Такер думал. Что-то здесь не так. Хотя они с Байкером во многом расходились, он не мог себе представить, чтобы тот ни с того ни с сего хладнокровно прикончил кого-нибудь. Да и предположения Гэннона были словно заготовлены заранее.

— Как вы приказали Мерсье действовать, если он застигнет Байкера?

— Велел его задержать. Больше ничего.

— А если Байкер не согласится?

— Это уж должен был решать сам Мерсье. Судя по всему, он повел себя неверно. Если, впрочем, сам Байкер не накинулся на него и не пристрелил.

— Это исключено. Так действуют ваши люди, а не мои.

— А вы так хорошо знаете всех обитателей этого Дома, что можете, не колеблясь, давать им характеристики? Не будем играть в прятки, инспектор. Все, кто собрался в этом Доме, знают куда больше, чем говорят нам. Не могли они столько лет жить в нем, не зная, как контролировать эти прыжки из одного мира в другой.

— Не могу согласиться, Гэннон. Они в такой же западне, как и мы. И так же рискуют жизнью.

— Это только кажется.

— Это так и есть. У вас, Гэннон, остался только один помощник. Держите его в рамках. И держитесь в рамках сами, а то придется мне отправить вас обоих на встречу с вашими покойными дружками. Понятно?

Гэннон спокойно смотрел на Такера, и глаза его насмешливо поблескивали.

— А что же скажет ваше начальство, узнав, какого кровожадного злодея они откомандировали сюда своим представителем?

— Если вас это волнует, Гэннон, — пожалуйста, найдите кого-нибудь из моего начальства и обсудите с ним этот вопрос. Ворота наружу как раз за вашей спиной.

— Нет, если разрешите, я, пожалуй, пойду лучше проверю, как идут дела у доктора Тропмана с нашим волшебствующим пациентом мистером Хенгуэром.

«Продолжай в том же духе, — думал Такер, идя вслед за Гэнноном в Дом. — Смотри не оступись, подонок!»

Но, подымаясь по лестнице, Такер уже переключился на мысли о Байкере. Что он хотел доказать этим идиотским поступком? Они же вчера договорились — от обследования Иного Мира следует воздержаться до тех пор, пока они не представят себе получше, что их ждет за стенами Дома. Хорошо бы, Байкер подготовил убедительное объяснение, а то, когда вернется, окажется по уши в дерьме. Если вернется…

Такер остановился у окна и поглядел на поле и лес. Все горе в том, что законы здесь ни черта не значат.

Тропман внезапно проснулся и сонно соображал, что это его разбудило. Проведя ночь в кресле у постели Тома, Тропман чувствовал, что спина у него затекла, а в ушах шумит. Он поглядел на своего пациента и вдруг понял, что шумит не у него в ушах. Эти звуки доносятся снаружи. Похоже на работающий двигатель. С трудом поднявшись с кресла, он подошел к окну и увидел, как мотоцикл Байкера с его двойной ношей зигзагами пересекает поле. У кромки леса Байкер остановился. Тропман видел, как он сбросил на землю чье-то безжизненное тело и мигом исчез в лесной чаще.

«Странно», — подумал Тропман.

Стоя перед окном, он пытался понять, что происходит. Увидев, что к сброшенному Байкером трупу приближаются трагг-и, Тропман содрогнулся и отошел от окна. Ни за какие деньги не согласился бы он выйти из Дома. Байкер либо отчаянный храбрец, либо совсем дурак. Тропман не мог себе представить, что погнало парня в лес. Ведь кроме этих гадов, загадочного врага Тома и непроглядных зарослей, там ничего быть не могло. По крайней мере, так они все считали. Может быть, Байкер решил проверить, правильны ли их предположения?

Кто знает, что скрывается там, за лесом? Надо признаться, Тропману и самому было любопытно. Но его главная задача — смотреть за пациентом. Так что придется подождать вестей, которые привезет Байкер, когда вернется. Он секунду прикидывал, чей же это труп скормил трагг-ам Байкер. Если еще кто-то погиб, то хорошо бы это был кто-то из подручных Гэннона.

Присев на край кровати, Тропман вглядывался в Тома. Невозможность хоть как-то ему помочь выводила Тропмана из себя. Хенгуэр дышал гораздо ровнее, но будить его было нельзя. Раны на его лице теперь казались старыми шрамами. Тропман приложил пальцы к шее Тома. Пульс был ровный. Он приподнял ему веко, потом другое. Одни белки. Тропман недоумевал, отчего Том не приходит в себя.

Услышав, что открывается дверь, он поднял голову:

— Доброе утро, Джон, привет, мистер Гэннон.

— Привет, Дик. Что новенького?

Тропман покачал головой. Он почуял напряженную неприязнь друг к другу этих двоих и подумал, не связано ли это с ношей, взваленной на мотоцикл Байкера. Но спрашивать ничего не стал, решил подождать, пока они с инспектором останутся наедине.

— Никак не привести его в чувство, Джон.

— А нельзя сделать какой-нибудь укол или что-то в этом роде? — спросил Гэннон.

— Боюсь, что стимулирующее средство может вызвать обратную реакцию. Перед нами очень трудный случай. Будь у нас под руками все необходимое, мы могли бы что-нибудь предпринять, а так… Ничего не остается — только ждать.

— А вдруг он никогда не очнется? — спросил Гэннон.

— Тогда придется искать какой-то другой выход из ситуации, — проворчал Такер.

— Известите меня, когда найдете его, инспектор! — сказал Гэннон и вышел.

Такер злобно посмотрел ему вслед.

— Что происходит? — спросил Тропман.

— Мы немножко поспорили, — объяснил Такер. — Байкер убил одного из помощников Гэннона и удрал на своем мотоцикле.

— Убил…

Тропман уже понял, что на мотоцикле везли труп, но ему как-то не приходило в голову, что речь может идти об убийстве.

— Думаю, Дик, у Байкера не было выхода. Наверное, этот помощник Гэннона слишком его прижал.

— А теперь Байкер удрал, и у нас стало двумя мужчинами меньше.

— Байкер вернется, — уверенно сказал Такер. — Судя по словам Гэннона, Байкер взял снаряжение для разведки. Помните, он вчера что-то такое говорил.

— Да, но убийство…

— Ну и что, он все равно вернется. Здесь его друзья. Что бы он ни думал о нас с вами и о Гэнноне, друзей он на произвол судьбы не бросит. Да к тому же куда ему здесь деваться?

Говоря это, Такер вспомнил о подозрениях, высказанных Гэнноном, и поделился ими с Тропманом.

— Все может быть, Джон! Что мы по существу знаем о хозяевах этого Дома?

— Ну уж, пожалуйста, не начинайте и вы тоже! О чем говорить, им грозит такая же опасность, как и нам!

— По всей вероятности, да, — согласился Тропман, — но при сложившейся обстановке мы должны быть готовы ко всему и не доверяться предположениям. Конечно, хочется объединиться с обитателями Дома против Гэннона и трагг. Но нельзя забывать, что мы на самом деле ничего о наших хозяевах не знаем.

— Нужно быть начеку, — пробормотал Такер.

Идя по коридору обратно, он досадовал — только этого не хватало. Он понимал, что Дик прав, но подозревать Байкера не хотел. Если еще и Джеми с Байкером морочат его… Черт бы побрал всех и вся! Не желает он даже думать об этом! Но не думать уже не мог.

— Вы тут давно живете?

Салли подняла глаза, увидела Мэгги, улыбнулась и подвинулась, давая ей место рядом с собой на диване. Она безуспешно пыталась привести в порядок длинную комнату, в которую выходила кухня. Они с Байкером часто сидели здесь. Здесь был большой телевизор и приемник «Сони». У окна, выходящего в сад, стоял рабочий стол Байкера. У противоположной стены тянулись полки, забитые старыми комплектами журнала «Популярная механика» и другими байкеровскими журналами, на полках красовались сувениры, которые Байкер вывез из странствий по Аризоне.

Сейчас журналы и сувениры валялись на полу, а сверху на них лежали полки. Салли хотела прибрать на столе — расставить банки с красками, рассортировать альбомы, а кончила тем, что, усевшись на диван, погрузилась в альбом, который почти весь был посвящен ей. Байкер никогда ей его не показывал. Большей частью это были наброски ее головы и плеч, сделанные в разных ракурсах. Некоторые запечатлели Салли во время ее занятий тай-цзы.

Она разглядывала зарисовки, а думала только об одном — о словах Джеми, который сказал ей, что Байкер уехал на мотоцикле. В долговязом Байкере жило два разных человека. Она часто думала, каким он стал бы, если бы не попал в команду «Драконов Дьявола». И тут же начинала сомневаться, влюбилась ли бы тогда она в него, ведь он был бы совсем другим. А ее как раз отчасти и влекли к нему… не буйность, нет, но упорство, уверенность в себе, которые чувствовались во всем, что бы он ни делал — рисовал ли, чинил ли мотоцикл, занимался ли любовью.

Салли отложила альбом, повернулась к Мэгги лицом и подтянула колени к подбородку.

— Мне кажется, я жила здесь всю жизнь, — ответила она, — а на самом деле всего несколько недель. За это время в Доме много чего произошло.

— Слишком много, — сказала Мэгги. — А откуда вы вообще?

— Из Грэнвилля, штат Огайо. Маленький университетский городок. Миновав Калифорнию и Ванкувер, я очутилась здесь.

— Я видела некоторые ваши работы в кабинете Джеми. Мне они очень понравились, особенно акварели. А это ваш альбом?

— Нет, Байкера.

— Можно взглянуть?

Салли немного поколебалась, потом решила — а почему бы и нет?

— Замечательно! — восклицала Мэгги, перелистывая страницы. — Такие выразительные наброски и в то же время в них столько покоя! Никак не думала… — Она запнулась. — Простите, я не хотела…

— Да нет, все правильно. О Байкере никогда не подумаешь, что он на такое способен. А уж притом что он сегодня выкинул… Это на него не похоже. Я говорю так не потому, что люблю его или мало его знаю. Сара и Джеми тоже так считают, мы еще раньше говорили об этом, до всего, что сейчас произошло. Его надо довести до белого каления, чтобы он решился… — Салли не могла заставить себя произнести это слово: чтобы он решился на убийство.

— Мы все напряжены до крайности, — сказала Мэгги.

— Я понимаю. Но… Знаете, он сказал мне утром, что едет на разведку, а я ужасно хотела спать, и до меня не дошло, что это значит, я даже не попрощалась с ним, а может быть… может быть, я больше его не увижу! Вдруг эти чудища поймают его! Я прибирала стол, наткнулась на этот альбом, и мне стало так страшно!

Мэгги положила руку ей на плечо:

— Ваш друг Джеми тоже все утро размышляет о поступке Байкера. Хотела бы вас успокоить, но не могу, потому что сама не понимаю, что здесь творится. Может, вам поговорить с Джеми? Вам станет легче. Скорей всего, вам обоим будет легче.

— Честно говоря, я не так уж хорошо знаю Джеми. А сейчас… Сара исчезла, с Домом эта чертовщина, Байкер скрылся, а ведь Джеми очень на Байкера полагался. Думаю, что Байкер потому и не срывался так давно, держался — из-за того, что Джеми и Сара на него полагаются. На него и на Фреда. Вы Фреда видели?

— Мельком. Он все помалкивает.

Губы Салли тронула легкая улыбка.

— А вы спросите его что-нибудь про сад.

Мэгги выглянула в окно.

— Странно, что сад сохранился, — сказала она.

— Как раз вчера вечером мы с Байкером об этом говорили. Мы решили, что Дом Тэмсонов существует одновременно в двух мирах, и, когда произошел скачок, в Иной Мир переместилось все, что было внутри Дома, поэтому и сад тоже.

— Значит, по-вашему, сам Дом так и стоит себе в Оттаве?

Салли пожала плечами:

— Во всяком случае, стоит само здание, а все, что было внутри него, — здесь.

— Не сиди мы с вами тут, в это невозможно было бы поверить, так все это невероятно!

Они помолчали, потом Мэгги спросила:

— Помочь вам с уборкой?

— Да, спасибо.

Салли поднялась, положила альбом на стол, и обе они принялись за книжные полки.

— Вы юрист, да? — спросила Салли.

— Угу. Потому-то я и встретила Джона. Инспектора.

— Что он за человек?

— Упрямый, как мул, и такой же терпеливый. У него свой взгляд на вещи, и горе тому, кто вздумает его переучивать. Но, несмотря на всю его несгибаемость, он человек хороший. Во многом схож с Байкером, но он гораздо более прямолинейный.

— Так я и говорила Байкеру — не про то, что они похожи друг на друга, а про то, что, хотя инспектор и жесткий человек, он не гангстер, как этот Гэннон.

Мэгги остановилась, держа в руке книгу.

— Вас тоже от этого Гэннона кидает в дрожь?

— Еще бы! Мало того что нас выдернули из нашего мира и забросили неизвестно куда, да еще в придачу в компании с этими молодчиками!

Мэгги положила на место книгу и серьезно посмотрела на Салли:

— Я знаю, так говорить нехорошо, но эти молодчики ничуть не лучше тварей за окнами. Я таких повидала и знаю, чего от них ждать. Когда я прохожу мимо них, так и чувствую, как они едят меня глазами. — Мэгги вздохнула. — Я даже рада, что Байкер разделался с одним из них.

Салли кивнула, она чувствовала то же самое. Но главное — она жаждала, чтобы Байкер вернулся. Она даже подумать боялась, что там, в неизвестности, может с ним случиться.

— Байкера считай мертвым, — прошептал Шевье. — Если эти твари его не изловят, с ним покончу я.

— В свое время, — отозвался Гэннон. — Всему свое время! Чует мое сердце, он поехал искать помощь. Видно, здесь есть кто-то или что-то, кто может их выручить. Чем больше я обо всем этом думаю, тем больше убежден, что этот Тэмс и вся его шайка прекрасно знают, что происходит. Не удивлюсь, если «кома» старика Хенгуэра — тоже фокус, который они придумали, чтобы держать нас в неизвестности.

Шевье снова забросил в рот мятную пастилку и медленно стал ее жевать. В одном из кухонных шкафов он обнаружил запасы мятной жвачки.

— Мне все надоело, — проговорил он. — Я уже по горло сыт этим Домом, этими тварями за окном — всем, что здесь творится. Тебе не кажется, что надо схватить кого-нибудь из них — этого старца, что сидит у компьютера, или одну из дамочек — и выжать из них правду?

— Пока не стоит, — покачал головой Гэннон. — Отложим до ночи. Если к тому времени ничего не узнаем… Тогда нам надо исхитриться и обоим получить полуночную вахту, тут-то мы и стащим мистера Тэмса в подвал или еще куда-нибудь, где его никто не услышит. А пока просто не будем высовываться. Между прочим, ты не заметил, нет ли здесь такого местечка, которое они особенно оберегают? Или так скрывают, будто его и вовсе нет?

— Не понимаю, о чем ты?

— Да вот я думаю, — начал объяснять Гэннон, — что у них тут спрятан какой-то механизм, который двигает Дом из одного мира в другой. Если б они и вправду могли действовать своим колдовством, так они давно разделались бы и с нами, и с теми тварями.

Шевье задумался.

— Тогда это компьютер Тэмса, — сказал он в конце концов. — Не иначе. Или он, или что-то спрятано в клумбах у этого садовника. Он разыгрывает из себя тупого, а сам так и следит за нами. Сегодня не пустил меня в сад — сюда, говорит, только гостей приглашаем.

— Ты в компьютерах разбираешься? — спросил Гэннон.

Шевье покачал головой.

— Ну тогда отправляйся в сад, поразнюхай там, а я навещу Тэмса в его кабинете. Главное, если б я знал, что ищу!

Когда Дом остался позади, Байкер обнаружил, что лес тянется с севера на юг, а поскольку он стремился к востоку, пробираться ему было нелегко, но постепенно лес сменился горными лугами, где остерегаться приходилось только валявшихся там и сям камней. Через десять минут после того, как он оказался в лесу, Байкер снова повстречался с трагг-ами, но быстро оторвался от них, повернув налево, и, только проехав несколько миль, снова вернулся в горы. После этого за два часа езды он не встретил ни одной трагг-и. Вообще не заметил нигде никаких признаков жизни. Его окружал девственный лес.

Заехав на холм, он высмотрел ровное местечко, заглушил двигатель и поставил мотоцикл на подпору. Ему надо было размяться. Мертвая тишина вокруг словно отражала наконец-то воцарившийся в его душе покой. Бешеная езда, к которой он сам себя принудил, сделала свое дело. Так бывало всегда.

После приступа неукротимой, животной ярости он чувствовал себя опустошенным и растерянным. Он не знал, что все еще способен приходить в такое бешенство, способен вот так убивать. Когда он гонял на мотоцикле в команде «Драконов Дьявола», безудержное неистовство было его привычным состоянием, тогда не приходилось думать ни о том, кого ты лишишь жизни, ни о том, что случится с тобой. Но с тех пор он изменился, научился сдерживаться. И вот на тебе…

«Ладно, — думал он, врываясь в заросли, выбирая такой путь, где продраться удавалось с трудом — лишь бы удержать машину на колесах. — Ну так вышло, убил я этого Мерсье… Случалось убивать и раньше, а сейчас повторилось. Мерсье сам напросился, зачем лез на рожон? У Мерсье, Гэннона, Шевье — у всех у них взгляд одинаковый. Они думают только о себе. Вот чем они и отличаются от моих прежних товарищей по команде».

Какими бы ни были «Драконы Дьявола», превыше всего они ставили товарищескую верность. Они ездили командой, и команда значила для них больше, чем каждый в отдельности. Но куда девалась их верность, когда они оставили его одного расплачиваться по счетам в захолустном городишке между Норд-Бэй и Торонто! Он едва ноги унес оттуда.

Застрял тогда на шоссе-17, избитый, без мотоцикла. Не знал, как доехать до дома. Он даже сбросил жилет с эмблемой «Драконов Дьявола» на спине. Все время, пока Байкер добирался домой, Байкер думал только об одном — как он посчитается с предателями; но, в очередной раз подняв руку, чтобы его подвезли, очутился в машине какого-то рехнувшегося писаки, а тот привез его в Дом Тэмсонов, и с тех пор все для Байкера пошло по-другому.

Сколько тогда было Саре? Совсем еще девчонка, тринадцать, не больше, но с самого начала она обращалась с ним как с другом-приятелем. Джеми даже глазом не моргнул, когда Байкер рассказал ему, что он из «Драконов Дьявола». Никто из них не собирался его перевоспитывать, но само пребывание в Доме совершенно его изменило, и произошло это из-за Сары с Джеми. И ради них.

Он даже уехал от них на время, пожил с Чарли в резервации, потом прокатился на своем мотоцикле по юго-западу Америки, а затем через Флориду и Новую Англию направился домой, погруженный в размышления, чувствуя, как переменился, и радуясь этой перемене. Домой! Какое странное словечко! Но Дом Тэмсонов действительно стал его домом.

Байкер понимал, что сорвался из-за всего, что случилось в последние дни. Он волновался из-за Сары, из-за того, что творилось вокруг, из-за Гэннона, Такера и Томаса Хенгуэра. Он был бы рад не убивать Мерсье, но дай он тому волю, трупом оказался бы он сам, а что бы тогда стало с Сарой и Джеми? От таких, как Гэннон, только он и может их защитить. И от этих загадочных чудищ, которых Хенгуэр либо приманил, либо навлек на Дом. Нет, он ни о чем не жалеет! И повел бы себя точно так же, повторись встреча с Мерсье снова. Они больше не в Оттаве. Они там, где нельзя обратиться за помощью в полицию.

Пистолет Мерсье впивался ему в живот, и Байкер переложил его в рюкзак, а раз уж он туда полез, достал припасенный хлеб с сыром. Дозаправил бензобак из запасной канистры, потом снял с винтовки оптический прицел. С помощью этой импровизированной подзорной трубы Байкер внимательно изучил окрестности.

Да, приходилось признать, что Иной Мир — мир дикий и прекрасный. Как жаль, что они не могут сами управлять перемещением Дома — было бы здорово просто взять и скакнуть, когда захочешь, в такую замечательную страну! Но, разумеется, сначала надо избавиться от этих мерзких тварей.

Установив прицел на место, он доел бутерброд, глотнул воды и снова оседлал мотоцикл. По компасу и солнцу он определил, где находится Дом, и решил возвращаться, придерживаясь западной стороны леса. Судя по всему, его надеждам не суждено было сбыться: ничего живого он здесь не обнаружил — одни заросли. Но хотя он ничего и не нашел, во всяком случае, попытка сделана.

Через два часа Байкер попал в густую чащу. Он с подозрением всматривался в заросли кедров, сосен, берез, кленов и ясеней. Слишком рискованно углубляться туда, да и вообще вряд ли ему удастся продраться сквозь такие дебри — опасность может поджидать за каждым кустом. Байкер решил передохнуть, размять ноги и дать остыть мотоциклу. Взяв винтовку, он передернул затвор, загнал патрон в патронник и отправился на ближнюю разведку пешком. Пройдя шагов тридцать, он наткнулся на звериную тропу, идущую примерно в нужном направлении.

Байкер вернулся к мотоциклу и завел его. Низко пригнувшись к рулю, он повел мотоцикл с крайней осторожностью. Ветки стучали по нему, хлестали по спине и по бокам. Он порадовался, что надел кожаную куртку, и пожалел, что не взял перчатки. Вдруг винтовка за что-то зацепилась, и пришлось сдать назад, чтобы ее освободить. Потом Байкер снова поддал газу, переключил передачу и поехал дальше.

Тропа была извилистой. Время от времени Байкер останавливался, сверялся с компасом и обнаружил, что иногда тропа поворачивала чуть ли не на северо-восток. Впрочем, это было неважно. Она должна вывести его примерно к Дому. Хорошо только, если проложили ее не лапы тех шаркающих тварей.

Проехав еще минут пятнадцать, Байкер оказался на лужайке и увидел, что тропа, пересекая ее, снова углубляется в чащу. Но больше всего его поразил стоявший на поляне шест. Байкер даже остановил мотоцикл и заглушил двигатель. Шест был высотой шесть футов. Его венчал медвежий череп, а к черепу были привязаны ветвистые оленьи рога. С рогов свисало множество заплетенных в косички кожаных шнурков, украшенных перьями и крупными бусинами.

«Господи помилуй!»

Байкер сорвал винтовку с плеча, проверил еще раз, на месте ли патрон. Повесив шлем на руль, он осторожно пошел вперед. Да, тут явно кто-то жил. Байкер вглядывался в окружавший поляну лес, не решаясь подойти к шесту ближе. Вопрос только: кто? Оборотни-трагг-и? Ими тут вроде не пахло, хотя в этих странных местах Байкер не решался полагаться на инстинкт.

Ему показалось, что справа в кустах кто-то шевельнулся. Байкер направил туда винтовку, держа палец на спусковом крючке. И вдруг прямо за его спиной раздался гортанный голос. У Байкера свело мышцы живота. Он медленно, чтобы не испугать того, кто объявился сзади, повернулся.

И оказался лицом к лицу со старым индейцем. Его густые седые волосы были заплетены в две косы, украшенные перьями. Одет он был в лишенную украшений оленью шкуру, а на груди у него висела медвежья голова, вырезанная из кости так искусно, что Байкеру даже стало жутковато, казалось, медведь действительно на него смотрит. Темно-карие глаза старика внимательно вглядывались в Байкера. Оружия тот не имел, только из-за пояса торчала тонкая палочка, похоже березовая. На конце у нее тоже красовались перья. С другой стороны к поясу, будто для равновесия, был привязан маленький мешочек с амулетами.

Старый индеец снова заговорил. Видно было, что Байкер его не испугал.

Байкер потряс головой. Все еще очень медленно он опустил винтовку дулом к земле, прислонив ствол к ногам, и постарался вспомнить, как Чарли Нэз учил его разговаривать жестами.

— Не понимаю, — изобразил он пальцами. — Чужой в этом лесу. Друг.

Индеец кивнул, и его пальцы быстро задвигались в ответ. Понимать знаки Байкеру всегда было легче, чем говорить на пальцах самому.

— Кто ты? — спрашивал старик. — Что привело тебя ко мне, Оседлавший Гром?

— Мое имя… — «Нет, неправильно, — сказал себе Байкер, — надо иначе». — Меня зовут Байкер. Я пришел из… — Дом! «Как же изобразить дом?» Он обвел руками круг и постарался нарисовать в воздухе очертания хижины индейцев навахо. — Большая хижина. — Байкер махнул рукой в сторону Дома, гадая, насколько правильно показал направление.

Индеец кивнул:

— Знаю это место. Там всегда пусто, но… — он изобразил непонятный знак, — его сейчас осаждают. Хотят войти, но у Большого Жилища такие талисманы, что врагам никак туда не пробраться.

— Как тебя звать? — спросил Байкер.

— Ур-вен-та мое имя.

Байкер сразу перевел: «Медведь-Волшебник».

— Я из тех, кто бродит с места на место, — продолжал старик. — Мы — барабанщики медведя. Что привело тебя сюда, Байкер Оседлавший Гром?

«Пока получается здорово», — подумал Байкер. Соображать, как сказать, чего он хочет, изображать это знаками, читать по пальцам старика и переводить для себя увиденное, было нелегко. Впрочем, старика он понимал прилично. Но что, собственно, еще сказать индейцу?

«Но ты же приехал просить помощи», — напомнил он себе.

Байкер потряс руками, чтобы пальцы расслабились.

— Эти… — А вот как старик изобразил тварей? Байкер попытался повторить знак, ошибся, и индеец его поправил. Наконец Байкер изобразил их название, в приблизительном переводе оно звучало так: «Помет Медведя-Дьявола». Что-то вроде росомах. Байкер кивнул. Да, да, они похожи, только в этих есть еще что-то змеиное. — Они нападают на нас, — продолжал он свой рассказ. — А у нас больной Лекарь. Ему нужна помощь. Ты можешь ему помочь?

— Чем болен ваш барабанщик?

Байкер хотел объяснить, но не мог себе представить, как выразить это на пальцах.

— Он спит? — спросил Ур-вен-та.

Байкер кивнул.

— Сон для силы?

Байкер призадумался, не вполне понимая это выражение. Ур-вен-та повторил вопрос. Байкер пожал плечами:

— Не знаю. Можешь нам помочь?

Видно было, что Ур-вен-та колеблется.

— Я должен спешить на сбор моего племени. Дочь моего брата-барабанщика призывает меня.

Он обвел глазами небо, прикинул по солнцу время и взмахнул рукой:

— Я дойду с тобой до Большого Жилища и попробую помочь вашему барабанщику. Но когда придет ночь, я должен буду уйти.

Байкер знаками поблагодарил индейца и посмотрел на мотоцикл. Нечего и думать, чтобы он доставил их обоих так далеко. Ур-вен-та поймал его взгляд.

— Поезжай на своем Громе, — написал он знаками. — Я встречу тебя у Большого Жилища. Остерегайся, — опять какое-то незнакомое слово: — «Трагг». — Ур-вен-та показал на винтовку. — Это твой тотем?

Не будучи уверен, что сможет объяснить назначение винтовки, Байкер просто кивнул.

— Он недостаточно сильный, — показал знаками Ур-вен-та.

Вынув из-за пояса палочку, он протянул ее Байкеру.

— Тебе же самому это понадобится, — возразил Байкер.

Ур-вен-та улыбнулся и вложил тотемную палочку в руку Байкера.

— У меня есть барабан, — знаками объяснил он.

— Что? — удивился Байкер.

Индеец снова улыбнулся. Он подвигал руками, и между его пальцами заклубился дым. Через секунду у него на поясе повис маленький барабан для торжественных церемоний. Он дважды стукнул по нему, и Байкер, без того уже пораженный невесть откуда взявшимся барабаном, еще больше поразился глубокому звучанию маленького инструмента.

— Иди, — знаками показал индеец. — Я встречу тебя там.

Не слишком ему доверяя, Байкер кивнул и пошел к мотоциклу. Он вскинул на плечо винтовку, заткнул тотемную палочку за пояс и надел шлем. Еще раз посмотрел на индейца. Ур-вен-та улыбался и кивал головой. Мотоцикл взревел, ожил, и Байкер включил передачу. Уже на полном ходу он увидел, что Ур-вен-та опять начал барабанить. Ему показалось, что, несмотря на рев мотоцикла, он даже слышит барабанную дробь, но это было просто невозможно… впрочем, невозможно ли? Стук барабана совпадал с биением его пульса. Но вот Байкер въехал в лес и снова понесся по тропе. Однако, хотя он уже далеко отъехал от Ур-вен-ты, звуки барабана не замолкали.

— Что это? — воскликнула Мэгги.

Она, Салли и Такер сидели в кухне. Шевье слонялся по Дому, надоедая им, пока они не дали ему понять, что его визиты их не радуют. В последний раз они видели его, когда он с шествующим по пятам Фредом направлялся в сад. Шевье ворчал и тряс головой.

— Это Байкер! — закричала Салли, когда шум стал громче.

Она вскочила и бросилась в то крыло Дома, где было лучше слышно. Остальные двое двинулись за ней, но не так быстро.

— Вон он! — крикнул им Джеми.

Джеми стоял в холле у окна и показывал на поле. Вместе они стали наблюдать, как легкий мотоцикл пересекает поле, а четверо или пятеро трагг спешат ему наперерез. Такер бросился к двери.

— Гэннон! — позвал он с порога.

Гэннон, вопросительно глядя на собравшихся, вошел в холл.

— Байкер возвращается! — сообщил Такер. — Надо бы его прикрыть огнем.

— Нет уж, пусть сам управляется, — сказал Гэннон и вышел.

Такер выругался ему вслед, распахнул дверь и вынул пистолет. Боясь промахнуться, он выжидал, чтобы твари подошли поближе. Две из них уже приблизились к мотоциклу. Такер выстрелил, мало надеясь попасть в цель, — больше для того, чтобы Байкер понял — его прикрывают. Он увидел, что мотоцикл притормозил, трагг-и подскочили к нему, но мотоцикл тотчас с ревом рванулся вперед.

Теперь Байкер опередил даже самых ближних к нему тварей. Такер опустил пистолет и вышел на крыльцо. Байкер въехал прямо на ступени и на мотоцикле ворвался в Дом. В закрытом помещении мотор грохотал как гром. Такер захлопнул дверь, Байкер выключил мотор, и воцарилась тишина. Повернувшись к Байкеру, Такер увидел, что тот вынул из-за пояса какую-то палочку с перьями на конце и разглядывает ее.

— Подумайте! — пробормотал Байкер. — Эта штука и впрямь помогает!

— Черт побери! Да ты понимаешь, что ты…

— Тс-с! Подождите, инспектор, прежде чем набрасываться на меня, скажите лучше, здесь не появлялся старый индеец?

— Кто?

— Байкер!

Через холл пронеслась Салли и кинулась к Байкеру. Он обнял ее и крепко прижал к себе. Следом подошли Мэгги и Джеми — холл заполнялся. По лестнице спускался Тропман. У входа в холл возник Гэннон. Вид у него был мрачный, и Байкер понял, что ему предстоит серьезный разговор. Да и Такер, хоть явно был рад, что Байкер вернулся, тоже смотрел сурово.

— Может быть, вы расскажете, что, собственно, вы хотели доказать, — начал инспектор.

— Я хочу знать, что с Робертом Мерсье! — заявил Гэннон и уперся в Байкера холодным взглядом.

Рядом с ним, словно тень, возник Шевье — одна рука в кармане спортивной куртки, во рту мятная пастилка. В кармане у него, конечно, был револьвер. Воздух, казалось, заискрился от напряжения. Байкер не знал, что думать — он читал недвусмысленный приговор в глазах товарищей Мерсье и недоумевал, куда делся Ур-вен-та. В его голове все еще звучал барабан, но где же сам индеец?

— Мы ждем! — сказал Гэннон.

Такер сделал шаг вперед, но Шевье прохрипел:

— Не вмешивайтесь, инспектор! Отношения с мистером Шустрым выясняем мы! Ясно?

— Ясно! Что дальше? — сказал Байкер.

Он отодвинул Салли и пожалел, что, прежде чем с шумом врываться в дом, не подумал о том, что его может здесь ждать. Винтовка висела у него за спиной. Револьвер Мерсье лежал в рюкзаке. Собственный пистолет был в кармане. Все три ствола могли с таким же успехом находиться на луне. Такер все еще держал свой пистолет, но уже опустил его к ноге. Пока он его поднимет, Шевье выстрелит в инспектора прямо сквозь карман.

— Давай рассказывай! — потребовал Гэннон. — Если изложишь как надо, все будет тихо. Для остальных присутствующих, я имею в виду. Ну а с тобой… с тобой, конечно, проблема.

Гэннон и не собирался затевать сейчас стрельбу. Слишком много народу было в холле, еще попадется кто-нибудь под руку. Но весь день он только ждал, не мог ничем заняться, а теперь был на взводе. В кабинете у Джеми он ничего не нашел. Шевье вернулся из сада с проклятиями. А тут с грохотом вкатился этот Байкер! Он просто нарывался на сведение счетов.

«Что сказать?» — соображал Байкер. Он чувствовал, как на лбу выступает испарина, чувствовал, что безудержный гнев вот-вот вырвется наружу. Только в этот раз ему так, как тогда с Мерсье, не повезет. Слишком много кругом народу; того и гляди, заденешь кого-нибудь. Он не мог так рисковать.

— Лучше положить пистолет, инспектор, — спокойно сказал Гэннон. — Нет смысла сейчас строить из себя героя. Байкер все равно уже труп.

Такер прикинул свои шансы и ничего хорошего не придумал. Шевье — бандит-профессионал. Он не спускал глаз с Такера с той минуты, как началось это драматическое противостояние. Потому, наверное, что Такер единственный здесь был вооружен.

— Э-э-э… мистер Гэннон… — начал Джеми.

— Заткнитесь, Тэмс!

Когда Такер нагнулся положить пистолет, дверь распахнулась. Глазам собравшихся предстал Ур-вен-та в маске своего тотема — медвежья голова, увенчанная рогами оленя. Он казался фигурой, сошедшей с картин Босха. [98] Вокруг него вился дым, дым того же цвета, что и его волосы. Воздух гудел от барабанного боя. Долгое время никто не мог прийти в себя. Никто не произнес ни слова. Но барабан смолк, и шок прошел.

— Господи! — сказал Такер и поднял пистолет.

— Нет! — схватил инспектора за руку Байкер, поздно вспомнив о револьвере Шевье, однако тот не спешил стрелять.

Барабан заговорил снова, но на этот раз сам по себе, индеец его не касался. Барабанный ритм наводнял Дом, успокаивая всех, снимая напряжение. Инспектор опустил пистолет, Шевье вынул руку из кармана, застывшее в гневной гримасе лицо Гэннона смягчилось, звуки барабана проникали ему в душу, в души всех, собравшихся в холле.

— Это и есть твое племя? — знаками спросил Ур-вен-та, глядя на Байкера.

— И да, и нет, — отозвался тот.

— Здесь много злобы.

— Я знаю.

Байкер нахмурился, соображая, как объяснить, что происходит.

— Неважно, — изобразил знаками Ур-вен-та. — Где больной барабанщик?

— Сейчас покажу.

И только когда Байкер повел шамана в спальню, где лежал Томас, все опомнились.

— Что произошло? — воскликнул Джеми. — Только что мы все были готовы перестрелять друг друга, а сейчас…

— Нас успокоил индеец, — сказал Тропман, он задумчиво поднял глаза к лестнице. — Пришел и успокоил! Будто мы дети, которых следовало утихомирить. Возможно, для него мы и правда — дети.

— Лучше пойти посмотреть, что они там делают, — предложил Такер.

— Не думаю, что стоит им сейчас мешать, — возразил Тропман. — Видно, Байкер пригласил этого шамана, чтобы помочь Тому Хенгуэру. Мы уже сделали все, что смогли. Пусть теперь шаман попробует.

— Черт возьми! — выругался Гэннон.

Он бросился к лестнице, но тут же остановился, потому что Такер поднял пистолет. Инспектор посмотрел на Гэннона, потом на пистолет. В ушах у него все еще звучал барабанный бой, так что, когда Гэннон вернулся на место, Такер убрал оружие в кобуру. Надо было захватить Гэннона с Шевье, пока они не опомнились, но что-то в ритме барабана удержало его.

Он видел, что те двое тоже не знают, как себя вести.

— Кто этот индеец? — спросила Мэгги. — Откуда он взялся?

— Наверное, его отыскал Байкер, — предположил Такер. — Только где?.. — Он поглядел на открытую дверь, подошел и закрыл ее. — Во всяком случае где-то там…

— Можно ли ему доверять?

— Не знаю, Мэгги! Но выбора у нас нет!

— Думаю, на него можно положиться, — сказал Тропман.

— Кто-нибудь понял, о чем они говорили, когда вертели пальцами и размахивали руками? — поинтересовался Такер.

— Нет, — отозвался Тропман. — Но похоже, наши подозрения начинают оправдываться.

— Какие еще подозрения? — вскинулся Джеми.

— Что вы здесь знаете больше, чем хотите показать, — сказал Гэннон.

Однако голос его звучал беззлобно и даже смущенно. Такер прекрасно его понимал. И у него самого было такое ощущение, словно какая-то колдовская сила принуждала его молчать. Будто каждый раз, как он порывался рассердиться, что-то проникало внутрь и размягчало его. Все этот барабанный бой!

— Неправда! — сказал Джеми. — Я никогда не видел этого… индейца!

— Тогда откуда его взял Байкер? — спросил Такер. — И почему он умеет с ним общаться?

— Не знаю. Но Байкер интересуется индейцами. Он даже жил с ними в Аризоне. Может, там и научился.

Такер кивнул. Да, он помнил, Байкер об этом говорил. Но все равно непонятно, почему индеец сюда явился и как Байкер его нашел.

— Все-таки лучше нам подняться, — сказал он Тропману. — Мы не будем вмешиваться, но я хочу знать, что там происходит.

Тропман поколебался, но пропустил инспектора вперед. Друг за другом они начали подниматься по лестнице.

Ур-вен-та остановился в дверях кабинета Джеми. Увидев рисунок, прислоненный к компьютеру, он подошел к столу, сдвинул со лба свою маску и стал рассматривать картинку.

— Что это? — спросил он Байкера. — Это же мой брат-барабанщик А-ва-рате — Тот-Кто-Ходит-с-Медведями. Мой брат-барабанщик и Рыжеволосый, пришедший через Большую Воду. — Он протянул руку, чтобы дотронуться до рисунка, но тут же поджал пальцы. Повернувшись к Байкеру, он знаками сказал: — Талисманы в Большом Жилище сильные. Барабаны здесь бьют повсюду.

Вспомнив, как быстро Ур-вен-та остановил начинающуюся внизу схватку, Байкер ответил:

— У Ур-вен-ты тоже сильные талисманы!

— Это так, — улыбнулся Ур-вен-та. — Пойдем. Посмотрим на твоего барабанщика.

Но благодушное настроение Ур-вен-ты мигом изменилось, как только он приблизился к кровати, на которой лежал Том. Его барабан, каким-то непонятным образом рокочущий сам по себе, участил ритм. Ур-вен-та снова надвинул на лоб тотемную маску. Он долго стоял, вглядываясь в бледное лицо Тома, потом взобрался на кровать и встал рядом с ним на колени. Вынув из своего кожаного мешочка щепотку цветочной пыльцы, он, бормоча что-то, посыпал ею веки больного. Затем положил на лоб Тома руку, так что кончики мизинца и большого пальца уперлись в виски. Стук барабана вдруг стих, и Ур-вен-та слез с кровати.

— Этого барабанщика я знаю, — объяснил он жестами. — Это человек, обуреваемый демонами. Всегда. Он выслеживает Мал-ек-у — а тот выслеживает его. Этот человек — брат моего брата-барабанщика, а значит, и со мной он в родстве. Но помочь ему я не могу.

— А что с ним такое?

— Он встретился с тем, за кем охотился, и от этой встречи душа его обратилась в бегство. Потрясенная и испуганная, она прячется глубоко у него внутри. Будь у меня время, я бы смог выманить ее, но у меня нет времени, Байкер Оседлавший Гром. Дочь А-ва-рате Ха-кан-та созывает все наше племя на совет, я тоже должен там быть. Когда совет закончится, я вернусь.

— Когда же?

— До захода луны.

— Благодарю тебя, — написал пальцами Байкер. Теперь полузабытая наука разговаривать жестами вернулась к нему, и пальцы двигались более ловко и быстро. — Будем тебя ждать.

— Я приду. — Ур-вен-та задумался, потом быстро и резко задвигал пальцами. — Те другие твои люди… Они тебе не доверяют. Кто-то из них желает тебе зла. Я говорю это, потому что чую в тебе эхо моего тотема.

— Благодарю за такую честь.

— Эту честь оказывает нам с тобой Мать-Медведица, — пояснил Ур-вен-та. — Я вернусь, Байкер Оседлавший Гром, и, может, приведу других из моего племени. Тома-Хенг-ара наши люди знают. Многие связаны с ним нитями барабанного братства, но многие смотрят на него косо из-за того, что он враг Рыжеволосого… — Индеец сделал какой-то непонятный знак. — Дурное это время, когда люди одного племени враждуют друг с другом.

Он обернулся к дверям, где стояли Такер и другие.

— Вот пришли твои люди, Байкер Оседлавший Гром.

Его барабан снова заговорил, и вокруг старика появились витки дыма.

— До захода луны!

— До захода луны, — написал Байкер. Он вынул из-за пояса тотемную палочку Ур-вен-ты и протянул ее индейцу.

— Оставь это себе до моего возвращения, — ответил тот.

Дым сгустился, и внезапно шаман исчез. Замолк и барабанный бой. В наступившей тишине Байкер ощутил себя потерянным. При Ур-вен-те он испытывал чувство полного покоя. Чувствовал, что владеет собой. Теперь он со вздохом повернулся к дверям, зная, что ему предстоит, и всячески противясь этому.

Такер сделал шаг назад, не отводя взгляда от тотемной палочки, которую держал Байкер, и Байкер улыбнулся. Ах вот как, эта палочка им не нравится? Что ж! Он постарается это использовать. Может, палочка не даст им опять превратиться в шайку озверелых идиотов.

— Нам, верно, надо поговорить, — сказал Байкер.

— Ты прямо весь светишься, — сказала спустя несколько часов Салли. — С тех самых пор, как вернулся.

Байкер кивнул. Он и сам это ощущал. Будто ритм барабана Ур-вен-ты проник в его кровь и его пульс бьется с ним в унисон. Как будто он до сих пор слышит тихую дробь барабана. Словно далекий стук копыт.

Объяснение с Такером и с остальными прошло куда легче, чем он ожидал. Намного легче по сравнению с тем, как оно начиналось до появления Ур-вен-ты. Приход шамана всех утихомирил, что было на руку Байкеру. Они обсудили то, что случилось с Мерсье, и объяснения Байкера были приняты мирно. Даже Гэннон и Шевье вели себя спокойно, хотя в глазах Шевье что-то блеснуло. Но лицо Гэннона оставалось бесстрастным.

— Как ты напугал меня, когда уехал! Да еще так! — сказала Салли.

— Я и сам был напуган. Но надо же было что-то делать. Нам еще повезло, что все пока так удачно складывается.

— Ты веришь, что старик вернется?

— Вернется, детка. Он из тех, кто не умеет обманывать.

— Не уверена, что можно так полагаться на него.

— Я чувствую здесь, — Байкер постучал себя по груди, — чувствую, что он — надежный. Чувствую так же, как про себя.

— Ну тогда, — сказала Салли, крепче прижимаясь к нему, — все будет в порядке!

— Я так и думал, что ты меня поймешь, — улыбнулся Байкер.

— Лучше бы ты перестал…

Такер поднял глаза от стола, на котором он разбирал и чистил свой пистолет.

— Почему? — спросил он.

Мэгги пожала плечами. На ней были рабочая рубашка и джинсы, которые подобрал ей Фред.

— Просто это напоминает мне все недавние ужасы, — сказала она, помедлив.

— Я не могу рисковать. Что, если пистолет не сработает в самый критический момент, — ответил Такер. — Сейчас рисковать нельзя! Ты же это понимаешь?

— Да, конечно. Прости меня! Просто я едва держусь.

— Все еще вспоминаешь, что было днем?

Мэгги кивнула.

— Да, меня тоже тревожит Гэннон, — сознался Такер. — Опасный он тип, и мне кажется, он стал нервничать. Следовательно, сделался еще более опасным. Боюсь я его и этого второго бандита, хриплого. Кстати, что-то я давно их не видел, а ты?

— Тоже. И не желаю видеть.

— Ничего, как-нибудь все обойдется.

Такер заглянул в дуло пистолета и удовлетворенно отложил в сторону тряпицу и ершик.

— Но как? — спросила Мэгги. — Мне чудится, в воздухе так и витает какая-то тревога.

Такер кивнул:

— Да. Я тоже это чую. Потому-то и начистил своего дружка. Кому-то сегодня ночью несдобровать.

— Надеюсь, не нам, — прошептала Мэгги.

— Ну что, займемся тем, что надумали? — спросил Шевье. — Только у Байкера при себе волшебная палка.

— Так то у Байкера, а у Тэмса ее нет.

— Понятно.

Гэннон глянул в темноту за окном и нахмурился:

— Ты нашел, где нам его обрабатывать?

— Лучше всего в подвале. Туда никто не ходит, а стены такие толстые, что никто ничего не услышит. Если они даже хватятся его, в таком огромном домище нас скоро не найдут. Во всяком случае до тех пор, пока мы не выбьем из него все, что нам нужно.

— Отлично, — сказал Гэннон. — Отлично.

Но из головы у него не шел Байкер. Не пристало ему — профессионалу — прощать обиды, он это твердо знал. Однако вся операция давно перестала быть профессиональной. Что ж, с Байкером придется подождать. И с инспектором тоже. Пока они не услышат от Джеми Тэмса то, что им нужно.

— О чем вы думаете? — спросил Джеми у Тропмана.

Тропман, вглядывавшийся в Тома, поднял голову:

— Стараюсь понять, как это удалось шаману, не произнося ни единого слова, всех нас успокоить. И как он сумел поставить диагноз нашему больному.

— Но мы еще не знаем, прав ли он, — возразил Джеми.

Тропман кивнул. Он отошел от кровати и сел напротив Джеми:

— Мне думается, он сумел заглянуть прямо в мозг Хенгуэра. Заглянул и прочел, в чем проблема. — Тропман посмотрел поверх Джеми, взгляд его казался рассеянным. — Как обидно спустя долгие годы обнаружить, что все подобное возможно, все реально существует. Сколько сора прошло между пальцев в поисках хоть намека на реальность паранормального. Я бы все отдал, чтобы стать на двадцать лет моложе и снова приступить к исследованиям теперь, когда мы за эти несколько дней столько узнали.

Джеми кивнул:

— Быть может, именно наше неверие и не давало нам убедиться в реальности всего этого.

— Возможно, — согласился Тропман.

— Пойду поговорю с Сэмом, — сказал Джеми, поднимаясь. — Надо помочь ему с этими дневниками.

— Принесите какие-нибудь из них сюда, я тоже их полистаю, пока нянчусь с нашим пациентом.

— Хорошо. Наверное, и попить вам чего-нибудь принести?

— Да, если можно, чаю.

Байкер вдруг сел и начал оглядываться.

— Что такое? — удивилась Салли. — Шаман возвращается?

— Не знаю, детка! Что-то меня встревожило.

Он подбежал к окну и стал вглядываться в темноту. Там виднелись смутные тени. Не трагг-и, что-то другое. Прямо над деревьями висела луна. Не похоже было, что возвращается Ур-вен-та. Байкер не мог понять, в чем дело. Но он чувствовал, чувствовал всем нутром, приближение опасности.

— Пойду проверю двери и окна, — проговорил он. — Пойдешь со мной?

— Но выходить из Дома не будем?

— Не хотелось бы, детка.

Байкер взял винтовку и вынул из рюкзака пистолет Мерсье. Свой револьвер он отдал Такеру. Пистолет же протянул Салли.

— Когда будешь стрелять, держи его обеими руками! — сказал он. — У него адская отдача, особенно с непривычки.

Салли вздохнула и сжала пистолет, который в ее маленьких руках казался огромным.

— Ну как, детка? Готова?

Салли кивнула.

— Не стреляй, пока не увидишь, в кого целишься, понятно?

— Не знаю, как я разберусь, Байкер.

— Ничего! Как-нибудь!

— Все будет в порядке, — ответила Салли.

— Тогда пошли!

Байкер не знал, кого они ищут. Он просто чувствовал, что надо двигаться, так как приближается кто-то неизвестный. В кухне они увидели Такера и Мэгги. Инспектор как раз закончил чистить пистолет.

— Что случилось? — спросил Такер, глядя на их лица и на оружие в руках.

— Не знаю! — ответил Байкер. — Я просто что-то почуял.

Такер кивнул. Они, значит, тоже, не он один. Он пристально смотрел на Байкера, сознавая, что за последние дни стал относиться к нему совсем по-другому. Он радовался — что бы там ни случилось — они по одну сторону.

— Я беру на себя западное крыло, — сказал Такер.

Байкер кивнул.

— Близится какая-то опасность, — сказал он. — Какая — не знаю.

Такер выжидательно смотрел на него.

— Я только хочу сказать — не стреляйте сразу, вдруг это возвращается Ур-вен-та.

— Разумеется, — ответил Такер, хотя сначала хотел ответить, что не нуждается в таких предупреждениях, но вовремя прикусил язык.

Глава пятая

По гребням утесов Сара пробиралась на восток. Мокасины, шурша, ступали по скользким скалам. За мягкое кожаное платье цеплялись нижние ветви деревьев. Ветер подхватывал волосы, выбившиеся из кос, и щекотал щеки. Крепкий запах морских водорослей смешивался со смолистым ароматом елей и кедров. В небе, словно далекие огоньки свечей, мерцали звезды и плясало северное сияние.

Наконец Сара выбралась к Рате-фейн, Лунному Каменному Медведю, то есть к Месту Размышлений Мэй-ис-хюр. Ночь здесь была молчаливой. Стоя у Медвежьего Камня, Сара чувствовала себя словно в соборе — высокое небо над головой было куполом, лес и утесы — стенами. Подойдя ближе к Медвежьему Камню, Сара прижалась к нему щекой, и ей почудилось, что она слышит, как дышит сама земля.

Талиесин и Пэквуджи толковали ей о Старейших, но только теперь она ощутила их незримое присутствие. Неважно, подвергали они ее испытаниям или нет, неважно, зачем им это понадобилось, важно было оказаться достойной их интереса. Сара сказала Талиесину правду — она такая, какой ее сделала вся предыдущая жизнь, ее друзья — все, что ее окружало. И вдруг она поняла, что ее жажда стать Лунным сердцем не зачеркивает все предшествующее и не меняет ее саму.

«Чего ты хочешь?» — повторила Сара вопрос, заданный ей Талиесином. Она хочет достичь всего, на что способна. И если для этого потребуется вернуться в ее прежний мир и снова встретиться с демоном Киерана — что ж, значит, она вернется.

Сюда она попала по воле обстоятельств, как лист, гонимый ветром, но на Путь встала с ясной целью, приложив к этому собственные старания.

Сара закрыла глаза и вспомнила мелодию Талиесина, а потом послала призыв через лес. Казалось, она спиной ощущала, как Медвежий Камень теплеет и гулко вторит ее слабому мысленному зову.

Пэквуджи и сам не понимал, что толкнуло его ввязаться в сны Сары, зачем он старался привлечь ее к себе. Наверное, он сделал это, чтобы как-то проявить себя перед бардом и его ветвисторогим дедом — Хозяином Леса, явившимся из-за Большой Воды. Хотел доказать им, что Путей много и все — истинные. А доказывая это, он волей-неволей помог Саре — так что поступок его не был только эгоистичным. Хорошо. Но тогда почему же его мучают дурные предчувствия?

Такое с ним бывало не раз, ведь он частенько впутывался в дела более сильных, но все же не таких всемогущих, как Хозяева Леса. Уже давным-давно один Толкователь из духов квин-он-а говорил ему, что не следует вмешиваться в дела Старейших. Ибо они всесильны и скоры на расправу.

Пэквуджи печально рассматривал свои ноги и гадал, во что же он ввязался, как теперь поступить? Может, надо пойти к барду и повиниться? Но, немного поразмыслив, малыш горестно покачал головой. Нет! Слишком поздно! О, зачем, зачем он затеял все это?

«Потому что уж такой у меня характер», — ответил он сам себе.

И внезапно решительно поднял голову. Он — Пэквуджи! Не такой, конечно, могущественный, как Хозяин Леса, но тоже кое на что способен. Не такой мудрый, как квин-он-а, но тоже не тупой. Он — Пэквуджи, и этим все сказано. Он всегда один, но одиночество ему незнакомо. Ибо весь мир — его дом.

Страхи смыло с него разом, как смывают волны пену с береговых скал. Его круглые, как у совы, глаза ярко блестели в темноте, когда он встал на ноги и огляделся. И тут он услышал мысленный зов Сары, обращенный к нему. «Ага!» — подумал он, чувствуя, как властно звучит ее призыв. Так может звать сама Бабушка Жаба, таинственная, как секреты старых камней, которые некогда бродили, а теперь лежат неподвижно.

Хэй-нья!

Нравилась ему эта хирока, с которой он встретился только во сне, но с тех пор издалека наблюдал за ней. Он и в будущем тоже любил ее — так по крайней мере свидетельствовали ее воспоминания. Что-то в ней было не от медведя и не от волка, а от какого зверя, он понять не мог. Что-то нежное, как лунный свет, но крепко укоренившееся в складках земли. А вот когда она отрастит рожки…

Пэквуджи поднял голову к ночному небу и крикнул:

— Ты видишь ее, Мать Луна? Она твоя дочь, хоть у нее и нет рогов. Но долго без них она ходить не будет!

Ветер зашелестел ветками кедра и зашуршал тонкими иглами ели.

Хэй-нья-хей!

Пэквуджи рассмеялся. Раскинув руки, он обернулся совой. Крылья бесшумно рассекали ночной воздух, когда, летя высоко над темными деревьями, он спешил к той, которая послала ему призыв.

Этот молчаливый призыв слышали и другие.

Талиесин, наигрывавший на арфе в круглой башне над морем, на миг замер, потом заиграл снова. «Зови его, зови, — подумал он. — Пусть маниту поможет тебе там, где я бессилен». Однако звуки арфы выдавали, как он разочарован.

Мэй-ис-хюр кивала над своим ткацким станком. «Да, Куничка, правильно, зови этого кузена Старого Койота! Только помни, о чем я тебя предупреждала! Каким он будет, зависит от того, что у тебя в душе».

Она посмотрела на Хагана — тот поднял голову, взглянул сперва на нее, потом на барда и снова уткнулся в свои сети. Он слышал только свист ветра, но, прожив так долго с этими двумя, научился чувствовать — для них ночь говорит что-то, чего он не понимает. Что-то такое происходит. Девчушка ушла. Талиесин нахохлился, как больная птица, и Мэй-ис-хюр уж слишком притихла. Но друиды все такие — что шаман, что арфист. Вечно им слышится что-то в шепоте ветра, мерещатся какие-то видения в искрах честного костра, во взмахах птичьих крыльев в небе. Да ну их! Не его это дело.

А в лесу застыли на месте три трагг-и, занятые охотой.

Головы на тонких шеях круто повернулись. Желтые клыки блеснули в свете звезд, и в ночной тишине раздалось громкое лязганье. Это бряцали их когти.

Прислушиваясь, трагг-и смотрели друг на друга, их пасти кривили змеиные усмешки, на мордах была написана готовность развлечься. Если эта хирока, которую они выслеживают, так и будет звать кого-то, они ее быстро найдут. Они инстинктивно определили, в какую сторону двигаться, рассчитали расстояние между собой и голосом и затрусили в нужном направлении. Если бежать с такой скоростью, они настигнут ее задолго до восхода солнца.

Талисман, который она носит, они отдадут Мал-ек-е. А вот ее безрогая душа достанется им. Тело ее послужит им пищей, а из костей они изготовят себе амулеты.

Долгое время Сара ни о чем не думала, ничего не ощущала, она была лишь частью своего призывного крика. Он, словно древняя мелодия, звучал в унисон ритмичному биению ее сердца. Однако ее призыв становился все тише и наконец замер. Сара открыла глаза. Перед ней был Пэквуджи.

Маленький человечек стоял чуть поодаль, серьезно глядя на нее большими глазами.

— Пришел! — выдохнула Сара.

Пэквуджи кивнул:

— Я — как прилив, всегда прихожу на свидание.

Сара улыбнулась:

— Я и не знала, что мы назначили свидание.

— А как же! — Пэквуджи сел и не торопясь положил ногу на ногу. — Похоже, ты спокойна, — заметил он. — Во всяком случае спокойней, чем была, когда мы виделись в последний раз.

— Это просто потому, что здесь все дышит покоем. И этот камень, и воздух — ну, словом, все кругом. Но мои страхи остались при мне. Они просто прикрываются спокойствием, а на самом деле мечутся, крутятся и наскакивают друг на друга. Честно говоря, мне не хочется о них думать, но раз ты тут, придется. — Она помолчала, собираясь с мыслями. — Пэквуджи! Если мне только снилось, что мы с тобой встретились, то откуда ты знаешь об этом сне? Значит, это было на самом деле?

— Конечно было. Я явился к тебе, как является тотем — во сне, чтобы предостеречь тебя. Мне казалось, они решили несправедливо. Как можно ожидать от тебя такого, если они не хотят посвятить тебя в предысторию?

— Они? Кто это?

— Талиесин и его тотем — Олень. Хозяин Леса, прибывший из-за Большой Воды.

Сара вспомнила, что вчера ответил ей Талиесин, вернувшись из леса. Он сказал, что виделся с «оленем, поймавшим луну». Значит, это не был просто красивый образ, к которым прибегают барды. Вернее, может, это и был образ, но ей следовало в него вдуматься. Ей припомнился маленький костяной диск, на одной стороне которого были изображены ветвистые оленьи рога, на другой — четвертинка луны.

— Вчера ночью ты был какой-то… неопределенный, — сказала Сара.

— Я очень боялся, — признался Пэквуджи.

— Кого? Талиесина?

— Нет! Его деда. Хозяева Леса всемогущи, Сара. Я знал, что вмешиваюсь не в свое дело. А они быстры на расправу.

— Ну а теперь почему ты перестал бояться?

У Пэквуджи сделался сконфуженный вид.

— Ладно, — сжалилась Сара. — Не хочешь, не говори! Меня огорчит, если из-за меня ты попадешь в беду.

Пэквуджи долго сидел с серьезной физиономией, но вдруг на его губах расцвела улыбка.

— У меня здесь все изменилось, — сказал он и постучал себя по груди. — Да кто такие эти Хозяева Леса, чтобы указывать Пэквуджи, как ему себя вести?! — решил я. Я здесь живу столько же, сколько они. Не говоря уж о том, что этот олень — Хозяин Леса — нездешний. С какой стати мне его бояться?

Глядя на него, Сара понимала, что на девяносто процентов его слова — бравада. Но ничего плохого в этом не было. Когда знаешь, что тебе грозит, и все равно делаешь по-своему, это — храбрость.

— Спасибо тебе за то, что хочешь мне помочь, — сказала Сара.

Человечек продолжал улыбаться, потом спросил:

— Что ты решила?

— Вернуться в свое время. Раз я знаю теперь дорогу сюда, я ведь смогу возвратиться, правда?

Пэквуджи с сомнением покачал головой:

— В Дальнем Мире волшебство действует не так хорошо. Попасть туда тебе будет нетрудно. А вот сюда, обратно? Это потребует больших усилий, ты на них еще не способна.

— Я знаю, что вернуться будет трудно. Но у меня нет выбора, я должна попасть в свой мир. Мои друзья и родные считают, что я пропала. Они, наверное, умирают от страха за меня. И потом — надо же пройти все эти испытания, назначенные Старейшими.

— Если ты вернешься, ты поступишь как раз так, как они хотели. Тебя ждут опасности.

— Я знаю. Демон Киерана. Что ж, придется испытать судьбу.

— Этот Демон пострашней, чем трагг-и, — сказал Пэквуджи Саре. — Не возвращайся туда, Сара! Здесь ты сильна, и силы у тебя будут прибывать. А в Дальнем Мире тебе будет во сто раз труднее.

— Я и это знаю, — вздохнула Сара. — И зачем Старейшим понадобилось, чтобы я обязательно встретилась с этим Демоном?

— Дело даже не во встрече с ним, — объяснил Пэквуджи. — Дело скорей в том, сумеешь ли ты принять вызов. Родные Рыжеволосого, по-видимому, придают этому большое значение.

И Пэквуджи рассказал Саре о беседе между дедом и внуком, которую он подслушал.

— Похоже, что Талиесин был удивлен условиями Старейших не меньше, чем я, — заметила Сара, когда Пэквуджи закончил рассказ.

— Да, его душа и ум воевали друг с другом, — подтвердил Пэквуджи.

— Тогда дело обстоит совсем скверно, — сказала Сара. — Если уж Талиесин собрался стольким пожертвовать ради меня, придется мне пройти это испытание до конца. Ведь Демон охотится даже не за мной — ему нужен Том Хенгуэр, учитель Киерана. — Но тут она вспомнила, что показывал ей будущий Пэквуджи, и малыш уловил ее видение, они оба понимали, что она приукрашивает правду.

— Не возвращайся, — попросил Пэквуджи. — Погляди на себя. Здесь ты дома.

Он имел в виду платье, в которое Мэй-ис нарядила Сару. С косичками, в мокасинах и длинных штанах, Сара, наверное, и впрямь выглядела туземкой. Но она встряхнула головой.

— Нет, не дома. Я сама не знаю, где мой дом. Раньше знала — дом там, где я нахожусь. Но это было до того, как я узнала все, что знаю теперь. Как я смогу быть прежней, когда поняла, что существуют волшебство, магия, что мир не один, их видимо-невидимо — только исследуй! Теперь, когда я узнала, каково это — ощущать такой мир и покой в душе, разве я смогу быть счастливой, не стремясь снова это почувствовать?

Они помолчали, каждый погруженный в свои мысли. Сара вынула из кармана кисет, свернула сигарету и закурила. Она предложила Пэквуджи затянуться, но он отказался.

— Делить дым Матери-Медведицы можно только со своими соплеменниками, — объяснил он. — С такими, как я, нельзя. Когда я обмениваюсь клятвами в верности, мне не надо священного дыма, не надо смешивать кровь. Да уж если на то пошло, моя кровь не очень-то смешивается с кровью смертных.

— Почему?

— На смертных это плохо действует… Они становятся какими-то… дикими.

И он вызвал в воображении то, что не мог объяснить словами. Сара сразу почувствовала себя так, будто наглоталась ЛСД. Неожиданно на нее обрушились запахи, внезапно усилившиеся звуки, видения, так что у нее закружилась голова. Тут же все прошло, но она прислонилась к Медвежьему Камню, все еще ощущая слабость.

— Это как опьянение, — проговорила она. — Только постоянное, а не временное.

Пэквуджи уловил смысл ее слов и кивнул.

— Да, некоторые сходят с ума, — подтвердил он. — А некоторые становятся мудрыми, но шальными.

Он замолчал, долго смотрел на Сару, потом потряс головой. Саре не надо было учиться читать мысли — она и так поняла, о чем он подумал. Если они с Пэквуджи смешают кровь…

— Нет, спасибо, — сказала Сара. — Мне только этого не хватает. Я и так уже вполне созрела для психиатра.

— Останемся сердечными друзьями, — предложил Пэквуджи. — Будем родственными сердцами.

— Вот это мне больше нравится.

— Ну а теперь… ты уйдешь в тот мир?

— Думаю, да.

— И даже не попрощаешься с Рыжеволосым?

— Я полагаю, он уже знает, что я возвращаюсь к себе.

— Я подсоблю тебе, — сказал Пэквуджи. — Сам я не умею скакать из одного времени в другое, но я могу одолжить тебе свои силы, и тебе будет легче переместиться.

— Сделаешь кое-что для меня, когда я уйду отсюда? — спросила Сара.

— Что? — спросил Пэквуджи, хотя уже догадался сам.

— Стань другом Талиесину. По-моему, ему нужны верные друзья. Скажи ему, что я люблю его, и если не вернусь, то не потому, что не захотела. Но когда-нибудь, где-нибудь мы с ним обязательно встретимся.

— Я передам ему. Он тоже будет мне родственным сердцем. Ради тебя.

Они встали, и Сара впервые обратила внимание на свой наряд. «Надо было переодеться. Ну да все равно, теперь уже поздно». Она повернулась к Пэквуджи, хотела узнать, как ей надо встать, куда смотреть, и замерла. Хоночен-о-ке стоял, склонив голову, словно чутко прислушивался к чему-то, лицо у него было странное.

— Что такое? — спросила Сара, чувствуя, что надвигается что-то дурное.

— Быстро уходи отсюда!

— Да что случилось?

— Трагг-и! — воскликнул Пэквуджи, вынимая из-за пояса свисток. — Собери все свои внутренние силы! Быстрей!

Сара не могла сосредоточиться. На поляне, где раньше все дышало покоем, теперь стало гнетуще душно. На Сару снова нахлынули все страхи, сомнения и опасения, от ее отваги не осталось и следа, ей хотелось только упасть прямо там, где она стояла.

— Сара! — окликнул ее Пэквуджи.

Ее мысли коснулись его мозга, и он понял, что с ней творится.

— Я тебя перемещу! — объявил он. — Прощай!

Он встал на цыпочки и поцеловал ее в щеку. Его губы показались Саре сухими, и она почувствовала, какой жар исходит от него. Холодная, застоявшаяся в венах кровь ускорила бег. Сара глубоко втянула в себя воздух, а Пэквуджи, приложив свисток к губам, начал насвистывать мелодию, которую играл Талиесин. И наконец Сара смогла сдвинуться с места. Ее душа отозвалась музыке, и она сосредоточилась на мыслях о Доме Тэмсонов, о своей комнате, о безопасности.

— Прощай, — прошептала Сара.

Фигура Пэквуджи начала расплываться. Сара снова ощутила знакомое чувство, будто несется, вертясь, в никуда. Потом ее поглотила темнота, и она исчезла.

Пэквуджи долго стоял, глядя на то место, где только что была Сара, он встрепенулся, лишь почуяв приближение трагг. Сразу изменившись, он превратился в девушку, чьи кудри были заплетены в косы, в девушку, одетую в вышитое белое платье и длинные бежевые штаны. На пальце у девушки блестело кольцо.

Он выждал, чтобы появившиеся из леса трагг-и заметили его, и только тогда бросился в чащу. Он спокойно мог умчаться от них, но нарочно приноравливался к их шаркающей иноходи. Сбежав с холма, он повлек их за собой, устремившись к елям, притворился, что устал, но как только они приблизились, снова стремглав бросился вперед. Лишь решив, что завел трагг достаточно далеко от цели, Пэквуджи дал им настичь себя.

Прежде всего до него донеслось зловоние — будто кто-то взбаламутил болото с гниющей водой. Свирепость их бессвязных хищных мыслей поразила Пэквуджи. Он подпустил переднюю трагг-у к себе поближе, дал ей поднять когтистую лапу, а тогда…

— Хэй-нья! — крикнул он.

И, в мгновение ока обратившись в воробья, взлетел в воздух высоко над трагг-ами. От их рыка, когда они, прыгая, пытались дотянуться до Пэквуджи, содрогался лес. Их когтистые лапы хватали воздух.

Пэквуджи быстро надоело дразнить их. Сара теперь в безопасности, так что с него хватит. Пора и ему восвояси. Но только он собрался улететь, как и трагг-и остановились. Они вытягивали свои кабаньи морды, принюхивались, прислушивались к ветру. И вдруг самая большая тварь взревела, воздух взвихрился, и она исчезла. Через секунду пропали и две другие, осталось только исходившее от них зловоние.

Пэквуджи приземлился и снова стал самим собой. «Ох, Сара, — в отчаянии подумал он. — Берегись, берегись!»

Однако он понимал, что его предостережения не достигнут ее ушей: слишком она далеко — многие и многие годы отделяют его теперь от ее времени — ему туда не добраться. Что будет с ней, безрогой, в мире, где волшебство больше не действует, когда на нее нападут трагг-и?

Со скорбью в душе он направился через лес к Круглой башне. Что же ему сочинить для Рыжеволосого? «Все в порядке, не беспокойся, она жива и здорова?» Больше всего ему хотелось сказать барду другое: «Это из-за тебя, Рыжеволосый, из-за того, что ты принудил ее к испытаниям, Сара сейчас в опасности». Но Пэквуджи помнил, что обещал девушке. Тем более они теперь породнились сердцами. И с бардом тоже. А родичи по сердцу не могут лгать друг другу. Так что придется и Рыжеволосому погоревать вместе с Пэквуджи. А может, его драгоценный дед — Хозяин Леса — придумает какой-то выход из положения.

С тяжелым сердцем Пэквуджи опять поменял облик, чтобы двигаться как можно скорей. Быстро, как ветер, он понесся над лесом туда, где у моря высилась Круглая башня. Словно орел, он ринулся вниз, снова стал самим собой и остановился перед входом в башню. Оттуда доносились только звуки арфы, больше ничего слышно не было. Стараясь смахнуть с глаз слезы, Пэквуджи постучал по толстым бревнам, из которых была сложена дверь.

Желтоволосый мужчина, открывший ему, попятился, увидев на пороге хоночен-о-ке. Арфа затихла. Яростно, словно преследовавшие его трагг-и, блестя глазами, Пэквуджи вошел в башню.

Когда Сара вновь почувствовала под ногами твердую землю, она ощутила лишь некоторую дрожь в коленях, больше ничего. Сердце до сих пор колотилось, так она испугалась напоследок в Ином Мире. Да и ее собственные усилия не заблудиться при этом своеобразном способе передвижения не прошли для нее даром, поэтому она побаивалась открыть глаза. А когда открыла, оказалось, что она стоит на улице Паттерсон, а перед ней в темноте высится Дом Тэмсонов. Вокруг было тихо, только с Квин-вэй и Банковской улицы доносился слабый шум транспорта, подтверждавший, что она попала туда, куда надо.

Сара сама не понимала, радоваться ей или огорчаться. Слишком много всего и слишком быстро случилось за эти дни в ее жизни. Что стало с Пэквуджи, когда он встретился с трагг-ами? Уцелел ли он? Поймет ли Талиесин, почему она так внезапно, не попрощавшись, ушла от него?

Сара начала искать ключи, но вспомнила, что оставила их в башне в Ином Мире. Очень они там нужны! Подойдя к двери, она нажала на звонок. Поздно, конечно, но кто-то же сойдет вниз и впустит ее. Байкер, или Джеми, или кто-то из гостей.

Но когда она выждала несколько минут и никто не появился, ее охватило уже хорошо знакомое дурное предчувствие. Почему никто не открывает? Она заглянула в окно, пытаясь рассмотреть, не спешит ли кто-нибудь к дверям. Но то, что она увидела, привело ее в ужас. Казалось, в Доме царит пустота. Быстрыми шагами к ней возвращался страх. А вдруг с ними всеми что-то случилось? Ведь и с ней чудеса произошли всего за два дня!.. Господи! Неужели объявился Демон Киерана?

Не помня себя от страха, она побежала по улице к башне, в которой располагались ее комнаты. Схватив камень и сказав себе, что разбитое окно не так уж дорого отремонтировать, она запустила булыжником в стекло. Ей показалось, что окно разбилось со страшным шумом, и она испугалась, как бы кто-нибудь из соседей напротив не решил, что в дом лезет грабитель, и не позвал полицию.

Она слишком сильно размахнулась, и камень залетел внутрь. Когда она собралась отодвинуть оконную задвижку, ей пришло в голову, что она не услышала стука от падения камня на пол.

С поднятой рукой Сара застыла перед окном, не в силах пошевелиться. В горле пересохло, было больно глотать. С Домом произошло что-то невероятное. Закусив губу, Сара потянулась к оконной задвижке, но ее не оказалось. Не обращая внимания на торчащие осколки стекла, Сара перегнулась через подоконник, чтобы заглянуть внутрь, и тут же отпрянула, потрясенная. Внутри не было ничего! Дома не было! Один остов!

После всего, что с ней произошло, смириться с этим было просто невозможно! Как это могло случиться — всего несколько дней назад она жила здесь тихо и спокойно, а сейчас творится какой-то немыслимый кошмар! «Дома просто так не исчезают!» Значит, что-то происходит с ней самой. Ей просто мерещится, что Дома нет. Надо влезть в окно, и снова все будет в порядке. Правда, влезть в окно было невозможно.

Сара бросила взгляд на улицу. Все выглядело совершенно нормально. Почему же вдруг с ее Домом разыгрываются какие-то сюрреалистические трюки? Что бы в мире ни происходило, Дом всегда стоял на месте. Когда с ней в последние дни стали твориться всякие чудеса, единственное, что помогало ей сохранять спокойствие, — это мысли о Доме. Он был ее якорем среди нереальности происходящего.

Сара попятилась от разбитого окна. Оно казалось входом в бесконечный туннель, ведущий в никуда. Края разбитого стекла стали не такими острыми, а дыра от камня сделалась меньше. Дом, как живой, лечил себя сам. Но куда же делись камень и осколки стекла?

«Не смей думать об этом, — сказала себе Сара. — Брось думать об окне. Сойди на тротуар. Отправляйся обратно, как пришла!»

И вдруг Сара остолбенела. Они появились в конце улицы, сначала одна, потом другая, третья, свет уличных фонарей удлинял их тени. Объяснений Пэквуджи не требовалось, Сара и так поняла.

Это трагг-и.

— Послушай! — вскрикнул Байкер.

Схватив Салли за руку и склонив голову к плечу, он застыл на месте. Они услышали звон разбитого стекла и стук — где-то на пол упало что-то твердое.

— Это в башне у Сары, — сказал Байкер. — Бежим!

Перезаряжая винтовку, он большими прыжками бросился вперед. Остановившись перед дверью в комнаты Сары, он толкнул дверь плечом и с винтовкой наперевес ворвался внутрь. Салли зажгла свет. Прежде всего Байкер увидел разбитое окно. Края разбитого стекла сближались у него на глазах — Дом лечил сам себя. Пол был усеян осколками. У ног Байкера лежал увесистый булыжник.

— Ну что? — спросила Салли с порога.

— Никто не пролез, — сказал Байкер, выпрямляясь. — По крайней мере пока.

Осторожно подойдя к окну, он осмотрел затягивающееся само собой стекло. В еще не закрывшуюся дыру ничего видно не было. Но предчувствие опасности не покидало Байкера. Что-то надвигается. Где же Ур-вен-та? И этот Хенгуэр! Как он сейчас им нужен! Как никогда прежде!

— Пошли, — позвал он Салли. — Посмотрим, не обнаружил ли чего Такер!

Там, где сгущалась тьма, зашевелился Мал-ек-а. Терпение у него внезапно лопнуло. Проклятый Дом! Он снесет его с каменных корней и разобьет на мелкие куски! Камня на камне не оставит! Защита у этого несчастного Дома сильная, но и ее можно преодолеть. Один раз уже почти удалось пробить в ней лаз. Надо только опять завладеть каким-нибудь умом там, внутри, чтобы он открыл Мал-ек-е проход сквозь защиту. И уж на этот раз он воспользуется им сразу!

— Мистер Тэмс!

Джеми оторвался от холодильника и посмотрел на дверь. На пороге кухни стояли Гэннон и Шевье. Шевье небрежно помахивал револьвером.

— Пройдемся, мистер Тэмс! — сказал Гэннон.

Джеми поглядел направо, налево. Куда все подевались? Что этому Гэннону от него нужно? Может, попробовать удрать?

— Я бы на вашем месте не стал делать то, о чем вы думаете, — промурлыкал Гэннон. — Майкл большой мастер управляться с револьвером.

Шевье хищно улыбнулся. И голос-то у него был какой-то зловещий, но сейчас, когда он молчал, он казался еще страшнее.

— Послушайте, мистер Гэннон, — начал Джеми, — я…

— М-м… — покачал головой Гэннон. — Мы нашли одно уютное местечко, где можно спокойно поговорить. Будьте паинькой, и с вами ничего плохого не случится.

— Что это был за грохот? — спросил Такер.

— Кто-то хотел сюда проникнуть, — ответил Байкер, — да не удалось. Дом все еще отражает нападения, но вроде что-то неладно. А на той стороне как?

— Все спокойно. Чересчур…

Такер замолчал и посмотрел на Байкера и Салли:

— Слышите?

— Воют, — кивнул Байкер. — Готовятся к новой атаке. Похоже, на этот раз с южной стороны.

— Боже! А Мэгги осталась спать на диване в одной из тех комнат!

— Так чего же мы ждем?

Мал-ек-а отыскал нужный ему ум. Теперь он шагал по лесу, приближаясь к Дому, и с каждым шагом все глубже внедрял свою волю в эту чужую голову.

— Не сопротивляйся! — мысленно нашептывал он. — Когда-то мы были одним целым. И одним целым скоро будем снова. Приветствуй меня, и я приму тебя под крыло моего могущества. Будешь сопротивляться — и я разорву твою душу в клочья и разметаю их по разным мирам.

Тот, другой ум был слаб, изранен и вряд ли поддавался лечению. Раньше, сколько Мал-ек-а ни старался повлиять на него, сколько ни пытался подчинить себе, все было тщетно. Однако что-то, видно, изменилось. Почему-то этот израненный ум поднялся со дна на поверхность, и Мал-ек-а сумел в него проникнуть.

— Ты мой, — шептал он. — Приветствуй меня!

Гэннон открыл дверь в подвал и поманил Джеми вниз.

— Постойте… — начал тот.

Гэннон с такой силой ударил его в челюсть, что Джеми отлетел к стене. Гэннон схватил его за руку и поволок в подвал:

— Шевелись!

На площадке Джеми упал на колени, но не успел Гэннон снова его ударить, как он встал и пошел дальше сам. «Господи! Что происходит?»

— Закрой дверь! — скомандовал Гэннон, входя следом за Джеми в первый подвал.

Шевье ногой захлопнул дверь, а Гэннон ткнул пальцем в деревянный стул с высокой спинкой, стоящий возле полок с вином.

— Садись! — приказал Гэннон.

Джеми сел.

— А теперь рассказывай!

— Про… что?

Гэннон снова ударил его в челюсть, так что Джеми стукнулся головой о спинку стула. У него перехватило дыхание.

— Послушайте, — проговорил он, — я не знаю, чего вы от меня хотите, но…

Гэннон снова поднял мощный кулак.

— Болтаешь, а того, что надо, не говоришь, — спокойно сказал Гэннон. — Так вот — я тебя спрашиваю: как работает контрольное устройство Дома? Как мы оказались здесь и как нам вернуться? Где спрятана эта проклятая система управления?

Голова Джеми гудела, перед глазами плыл туман. Он открыл рот, но не смог ничего сказать. Ему и нечего было сказать им. Он услышал, как Шевье за его спиной смачно жует жвачку, и его передернуло. Гэннон наклонился к Джеми и кулаком поднял его подбородок.

— Говори! — сказал он тихо и грозно.

Тропман все еще сидел в кабинете Джеми. Услышав шум в соседней комнате, где был Томас, он поспешил туда. Из экономии в комнате горела всего одна лампа — рядом с креслами, стоящими у окна. Она слабо освещала искаженное лицо Томаса. Он метался на кровати, пытаясь освободиться от одеяла, в котором запутался.

— Нет! — бормотал он. — Нет! Нет! — Лицо у него блестело от пота. Он то выгибался дугой, то плашмя падал на кровать. Кулаки судорожно сжимались.

Тропман, стоя в дверях, заколебался. Не позвать ли на помощь? Или он и сам справится? Вот-вот должен вернуться Джеми. Эта мысль решила дело, и он подошел к кровати.

— Успокойтесь, все хорошо, — тихо проговорил он. — Все будет в порядке.

При звуках его голоса глаза Тома вдруг широко раскрылись, и Тропман остолбенел. Из глаз старика глядел дикий зверь, и глаза эти пылали огнем.

Сара не могла унять дрожь. Как ей спастись от трагг? Теперь, когда ее Дом пуст? Господи! Чего ради она приняла этот нелепый вызов Старейших? Она не знала, что делать. Надо бежать, но куда? Что в этом мире сможет ее защитить? Ей не вернуться в башню к Талиесину. И мелодия Лунного сердца здесь ей не поможет!

Трагг-и еще не заметили ее. Только бы успеть спрятаться за угол…

Но одна из тварей все-таки увидела ее, и все трое бросились к Саре. На бегу они выли, задрав к небу жуткие морды. От их воя кровь застыла у Сары в жилах. Не в силах от ужаса двинуться с места, Сара смотрела, как чудища приближаются к ней. Но вдруг от всплеска адреналина у нее зашумело в голове, и Сара бросилась бежать. Она не думала куда, лишь бы избавиться от этих… тварей.

Завернув за угол Дома, она подобрала платье и перескочила через низкий забор, отделявший парк от улицы Паттерсона. Она неловко приземлилась, растянулась и, царапая ногтями землю, вскочила на ноги. Мчась вдоль стены Дома, выходившей в парк, она беспрестанно оглядывалась, надеясь каким-то чудом уйти от преследователей. Но вот и они показались из-за угла, самая большая трагг-а намного опередила своих товарок, а те старались догнать ее.

Сара услышала, как на улице заскрипели тормоза, как хлопнула дверца автомобиля и чей-то голос стал требовать, чтобы трагг-и остановились.

Быстро оглянувшись, она убедилась, что первая трагг-а уверенно сокращает расстояние между ними. Нет! Ей не уйти от них! Она еще не добежала до следующего угла и уже устала, а трагг-и, судя по их виду, полны сил. Сара заметила открытое окно, его прикрывала только занавеска. «Уж лучше неизвестность, чем верная смерть», — подумала Сара и, ухватившись за занавеску, которая оборвалась под ее тяжестью, рухнула внутрь.

Какое-то мгновение весь мир бешено крутился вокруг нее, не понять было, где верх, где низ, Сара не могла сориентироваться, ей стало жутко, но вдруг она приземлилась на какой-то ковер, который выскользнул из-под нее. Она услышала за окном выстрелы, увидела, как сквозь разорванную занавеску просунулась морда трагг-и. Ее обдало вонью, разившей от этой твари. Сара хотела пошевелиться, но могла только беспомощно наблюдать, как трагг-а силится пролезть внутрь. И вдруг окно озарилось ярким голубым светом. Сара услышала рев чудища, и тут же раздались чьи-то голоса и топот бегущих ног.

— Не стреляйте! — крикнул смутно знакомый голос.

Сара пыталась вспомнить, почему этот голос ей знаком, откуда она его знает? От вспышки голубого света у нее болели глаза. Перед ними плясали темные круги. Она отвернулась от окна, попробовала встать, слегка приподнялась и рухнула на пол.

— О Боже! — пробормотала она.

Ладони ее были мокрыми от пота. Приподняв голову, она прищурилась, стараясь разглядеть того, кто стоял рядом.

— Я поняла, что она сказала, — произнес другой голос, — она говорит по-анг…

— Что ты несешь! — перебил первый голос. — Это же Сара!

— Байкер? — спросила Сара.

Сара все еще почти ничего не видела, ведь свет вспыхнул, когда она была в нескольких футах от окна. Она потянулась к говорившему, пытаясь убедиться, что не ошиблась.

— Это ты, Байкер?

Байкер упал возле нее на колени, но она все равно не могла его рассмотреть.

— Байкер — ты? — снова спросила она.

— Да, да, Сара, это я! — Он крепко обнял ее. — Все в порядке, Сара.

— А трагг-а…

— Сдохла, — сказал Байкер, — или подыхает. Это Дом постарался ее проучить. Она сюда не войдет.

Сара прислонилась к Байкеру, но продолжала дрожать. Он гладил ее по плечу, и из глаз ее полились слезы радости. Очень долго он просто обнимал ее. Потом медленно разжал руки и помог ей подняться.

— Удержишься на ногах? — спросил он. — Боже! Глядите на нее! Настоящая скво! Где ты выкопала эти украшения?

Губы Сары тронула робкая улыбка.

— Если я скажу, ты мне не поверишь, — ответила она.

— Спорим?

Она поморгала, не вполне его понимая. Перед глазами перестали маячить круги, и она увидела, что находится в южном крыле Дома, в одной из комнат первого этажа, выходящих в парк. Увидев Салли, Сара улыбнулась, но потом глаза ее округлились — она узнала Такера. «Он-то здесь зачем?» Она сделала шаг вперед. Ноги были еще немного ватные, но неудержимый страх улегся. Она обернулась к Байкеру и снова увидела разорванную занавеску на окне.

— Байкер, там ведь еще две таких твари.

— Две? Ошибаешься, там целое скопище этих чертовых гадов!

— Скопище? — Сара медленно покачала головой. — Но как же… Ведь они погнались за мной сюда из Иного Мира. А здесь за мной бежали только трое — появились из-за угла, прямо на улице Паттерсона. — Она замолчала, увидев лица своих слушателей. — Что такое? Почему вы так на меня смотрите?

— За окнами больше нет улиц, — сказала Салли. — Там только лес.

— Лес? Но я же только что оттуда. И эти твари гнались за мной вдоль парка… — Она осеклась, подойдя к окну и увидев залитое лунным светом поле, а за ним темную даль леса. — Господи! Где это мы?

Но тут же поняла. Вот почему Дом предстал перед ней пустым. На прежнем месте в Оттаве стоял уже не Дом Тэмсонов. Там остался только его остов. Но как тогда она очутилась здесь? Может быть, если выйти из Дома, они все-таки окажутся на улице Паттерсона?

— Я объездил этот лес, — объяснил Байкер, когда она высказала свое предположение. — Там только чаща, а в ней эти чудища. Трагг-и.

Тут снова раздался вой. Сара вздрогнула и отступила от окна. Дыра в занавеске уже наполовину затянулась и становилась все меньше.

— Им сюда не попасть, — сказал Такер, возвращая Байкеру винтовку. — Но это их не останавливает, всё лезут.

Сара не слушала. Пробудив свою «тоу», она напрягла все чувства и устремила их на поиски. В конце концов она нашла то, что искала, — того, кто командовал трагг-ами. Демон Киерана — Мал-ек-а. Он двигался к Дому.

— Он там, — тихо вымолвила Сара.

— Кто?

— Мал-ек-а — Ужас-Бродящий-Без-Имени. Я чувствую. — Сара вздрогнула. — Он такой сильный. Такой кошмарный. Боюсь, эти стены его не остановят. Он не успокоится, пока…

Она споткнулась, словно кто-то ее ударил, упала на колени и прижала руки к вискам.

— Прочь! Прочь из моей головы!

— Я о тебе помню, — шептал Мал-ек-а. — Вот покончу с друидом и вернусь за тобой.

Мал-ек-а чувствовал, что его слова сыплются на эту безрогую девчонку, как удары! Он ухмыльнулся, а потом сосредоточил все свое внимание на другом мозге, посылая резкие команды в самую глубину израненной души своего врага — друида.

— Мы с тобой одно целое, — шипел Мал-ек-а, заглушая протесты своей жертвы. — Но теперь я сильнее. Приветствуй меня.

— Нет! — вскричал Том.

С горящими глазами он соскочил с кровати. Команды Мал-ек-и словно прожигали его мозг, вытряхивали из прохладной темной глубины на резкий свет, к реальной жизни.

— Ты меня знаешь, — шептал Мал-ек-а. — Ты — это я!

— Нет!

Том рвал на себе рубашку, хватал ртом воздух, раскачивался из стороны в сторону. Какое-то движение в комнате привлекло его взгляд. Он увидел, как пятится вон из комнаты Тропман. Но вместо Тропмана перед его глазами был другой — он узнал в стоящем у дверей своего зловещего близнеца, свое отражение. Хенгуэр воздел руки, и ладони его запылали золотым магическим огнем. Огненная дуга протянулась к Тропману. Словно могучий удар подбросил Тропмана высоко в воздух и швырнул об стену. В комнате запахло паленым. Дымящееся тело Тропмана сползло на пол, обращенные к Тому безжизненные глаза укоризненно глядели на него.

Том тупо посмотрел на убитого и рухнул на пол. Мал-ек-а неотступно стучался в его мозг. Том жаждал спрятаться от того, что он наделал, от того, чем он был, — но бежать было некуда.

Ему снова привиделся высокий камень на берегах Гвинедда, тысячу лет бывший его тюрьмой. Медитация и другие упражнения для ума переменили Тома, он изжил зло из своей души. Но оно не растворилось в воздухе, оно зажило отдельной, собственной жизнью. Оно выбралось из каменной тюрьмы задолго до того, как вырвался на свободу Том. Том ни в чем не винил Талиесина — это была ложь. Он знал — во всем виноват Ужас-Бродящий-Без-Имени, — квин-он-а считали его проклятием, насланным на них белыми. Это он напал на Тома в Ином Мире, когда Том гадал на виэрдине, хотел узнать, куда делась Сара. Это был его близнец, сколько бы Том от него ни отказывался, он всегда знал, что этот зловещий близнец существует.

— Нет! — снова закричал он, глядя на опаленный труп Тропмана.

— Да! Придется признать это!

Тому почудилось, что он снова раскидывает диски виэрдина, склоняется над магическим лоскутом и, повернувшись, оказывается лицом к лицу со своим врагом, лицом к лицу с самим собой.

— Нет!

Он обернулся к окну:

— Нет!

Том поднял руки, из которых утекали последние капли его магических сил, но огонь еще пылал у него в ладонях, как крошечная новая звезда, и Том метнул его в своего врага.

Вся наружная стена комнаты вылетела в поле.

— Ты мой! — закричал Мал-ек-а.

Горящие головешки усеяли землю, давя и обжигая топчущихся внизу трагг. Дом зашатался. Безмолвный вопль прорезал мозг Тома. Дом! Он нанес Дому рану, он открыл дорогу врагу! Том припал лицом к полу. Куда девалась его хваленая мудрость? Где его мощь и сила? Разве он теперь человек? Он потерял все! Все!

Когда первая трагг-а, цепляясь когтями, полезла через брешь в стене в комнату, Том обратился в бегство. По краям обвалившейся стены слабо вспыхивали голубые огоньки, но ущерб, нанесенный Дому, был слишком велик — Дом больше не мог защищать себя.

В него вступили трагг-и. А за ними — их властелин.

Гэннон снова замахнулся на Джеми:

— Говори! Говори, сукин ты сын!

У Джеми распухли глаза, он сделал слабую попытку покачать головой, но Шевье держал его за волосы, и Джеми не мог пошевелиться. Из раны над глазом сочилась кровь, и он почти ничего не видел. В горле застрял выбитый зуб. Джеми задыхался.

— Врежь ему еще разок, Фил! — свистящим голосом прохрипел Шевье.

Гэннон кивнул, но в этот миг Дом зашатался на фундаменте, казалось, камни скрежещут друг о друга, и Джеми издал душераздирающий вопль.

«Что с ним? — испуганно подумал Гэннон. — Я даже не успел к нему…»

Джеми выскочил из кресла, оставив в руках Шевье прядь своих волос. Он толкнул Гэннона головой в живот и с громкими стонами, грохоча по ступеням башмаками, побежал вверх по лестнице. Сейчас его мучила другая боль, не его собственная. Только теперь он понял, какая связь существует между ним и Домом, и, поняв, был потрясен до глубины души. В живот ему словно впилось что-то острое, как будто его пронзили ножом. На верхней площадке ему пришлось остановиться и прислониться к стене.

Внизу появился Гэннон.

— Отсюда не уйдешь, — проговорил он. — Я запер дверь, а ключ у меня. Давай-ка спускайся…

— Дурачье! — прокричал Джеми, разжав окровавленные губы. Его голос эхом прокатился по подвалам. — Они уже ворвались в Дом! Мы все теперь покойники!

Гэннон поднял пистолет, но Джеми повернулся и нажал на дверь плечом. Она не могла открыться. Тяжелая дубовая дверь, да еще запертая на ключ. И все же она распахнулась! Когда Гэннон выстрелил, Джеми уже мчался направо по коридору. А к тому времени, как Гэннон взбежал по лестнице, Джеми исчез из виду.

Гэннон остановился и прислушался. Он услышал какой-то шум в коридоре, идущем налево, и кинулся туда, за ним побежал Шевье. Не успели они завернуть за угол, как навстречу им устремилась первая стая трагг.

Сэм протер глаза, покрутил затекшей шеей и снова погрузился в чтение дневника. Разбирать почерк Энтони Тэмсона временами было очень трудно, но Сэму казалось, что он наконец нашел то, что нужно. Однако смысл записи от него ускользал. Качая головой, он перечитал заинтересовавший его абзац.

Он будет моей плотью, моим костяком. В нем поселится моя душа. Я уже сейчас чувствую, как она срослась с Домом. Пусть мне слишком много лет, пусть моя плоть слаба, в Нем продолжится моя жизнь. И я буду защищать моего сына, и сына моего сына, и всех моих потомков. Пока будет жить мой род, пока стоят каменные кости и плоть из дерева, до тех пор мы будем терпеть наказание и стремиться искупить зло, содеянное нашими предками.

Ни на одной из предшествующих страниц дневника не было даже намека на то, о чем здесь шла речь. Проглядывая даты записей, Сэм усмотрел только одно несоответствие — между этой записью и последней перед ней прошло две недели. Он проверил переплет — никаких признаков того, что страницы были вырваны, не оказалось. Сэм склонился над дневником, решив читать дальше, но раздался взрыв, и Дом зашатался.

«Неужели опять! — Он посмотрел на дневник, потом на дверь. — Лучше подняться к Джеми, — подумал он. — Может, он найдет во всем этом какой-то смысл».

Байкер помог Саре встать.

Наверху прогремел взрыв, и Дом закачался.

— Что это? — воскликнул Такер.

— Он живой, — воскликнула Сара. — Дом живой, и что-то его… — Она не в силах была закончить фразу. Боль, которую ощущал Дом, отдавалась и в ней, словно ее ударили ножом под ребра.

— Что она говорит? — спросил Такер.

— Трагг-и в доме, — выкрикнул Байкер. — Трагг-и прорвались внутрь!

Он это чувствовал. Всю ночь боялся, что так случится. Чудища в Доме! Что теперь делать?

— Мэгги! — крикнул Такер.

Он бросился к дверям и столкнулся с ней. — Такер, — начала она, — там, наверху…

Он кивнул.

— Куда спрятаться? — спросил он, повернувшись к Байкеру.

— Некуда! — ответил тот. — Они уже здесь! Слышите? Они, наверное, уже разнесли половину Дома.

— Мы им не дадимся! Мэгги, помоги Саре. Салли, ты умеешь стрелять?

— Да, но…

— Байкер! Байкер! Опомнись, ради бога! Возьми себя в руки!

— Есть! Я уже в порядке.

Байкер старался собраться с мыслями. На какое-то мгновение он растерялся. Слишком уж они верили в защитные силы Дома, в то, что трагг-и сюда не проникнут. Ни разу не прикинули, что будут делать, если твари все же ворвутся в Дом.

— Надо всем собраться вместе и где-то запереться, — сказал Байкер, — в одной из башен например.

— Хорошо! — Такер поманил всех за собой. — Пошли!

— Но где Джеми?..

— Не теряйте времени, идем!

«Господи, — думал Такер, — все бы сейчас отдал за отряд своих полицейских!»

Первой вышла из комнаты Салли, за ней Мэгги и Сара. Такер вглядывался в Байкера. «Только уж ты не теряй присутствия духа!» — думал он.

— Ничего, я уже в форме, — прочитал его мысли Байкер.

Он вышел из комнаты, за ним последовал Такер. Вдруг впереди послышался испуганный вопль Сары. Байкер с винтовкой наперевес бросился к ней и увидел Джеми. Достаточно было одного взгляда на его лицо, чтобы остатки охватившей Байкера растерянности сразу улетучились. Ну кому-то сегодня гореть заживо!

— Что случилось? — спросил он Джеми.

— Это Гэннон и его… приятель. Они… но это неважно. Твари в Доме! Они…

— Мы уже знаем, Джеми!

И только тут Джеми увидел, кого поддерживает Мэгги.

— Сара!

Он бросился к ней, но Такер взревел:

— Вперед!

Байкер повел их по коридору. Оглянувшись, Такер заметил в дальнем его конце какое-то движение. Господи помилуй! Да это же Хенгуэр! Такер шагнул к нему, но увидел, что колдуна преследуют трагг-и. Байкер и остальные как раз заворачивали за угол. Инспектор секунду поколебался, но поспешил за ними. Стрелять по трагг-ам он не решился, боясь задеть старика. Но и ждать его, стоя на месте, он не мог. В конце концов, именно Хенгуэр и вовлек их во весь этот кошмар.

Завернув за следующий угол, они подхватили Сэма и благополучно добрались до башни Сары, не встретившись ни с одной тварью. Когда все забились в башню, инспектор встал у дверей. «Слава богу, в каждую башню только один вход», — подумал он. Настало время проверить, все ли здесь. Нет Гэннона и Шевье — ну и черт с ними! Нет Тропмана — о Господи! И садовника тоже нет. Как бишь его звать? Ах да, Фред!

Такер не спускал глаз с того угла, за который они только что завернули, но Хенгуэр не показывался. Затем из коридора потянуло зловонием, и появилась первая гадина.

— Подвиньтесь, — шепнул в ухо инспектору Байкер.

Такер потеснился, раздался грохот ружейного выстрела, и первая же пуля, попав в трагг-у, пригвоздила ее к стене. Байкер снова щелкнул затвором и убил вторую. Когда из-за угла появились третья и четвертая, открыл огонь и Такер. Он расстрелял все патроны, затем оттолкнул Байкера назад в комнату и захлопнул массивную дубовую дверь.

— Платяной шкаф! — скомандовал он.

Вместе с Байкером и Мэгги он подтащил шкаф к дверям, к нему придвинули еще сундук и водрузили на него стол. Пока Байкер хлопотал у возведенной баррикады, Такер, перезаряжая пистолет, обернулся к собравшимся. В кресле, совершенно обессиленный, полулежал Джеми. Лицо у него было в синяках, глаз заплыл, в бороде запеклась кровь. Сара сидела рядом с ним, держа его за руку. Салли, сжимая в трясущихся руках револьвер, который дал ей Байкер, стояла у окна.

На Мэгги Такер поглядел в последнюю очередь. Она держалась стойко, но глаза ее смотрели так угрюмо, что Такер много бы отдал, чтобы не видеть этого взгляда.

— Как мне жаль, что все так случилось, — сказал он, но она, покачав головой, остановила его.

— Ты не виноват, что я здесь, Такер!

— Я знаю. Никогда не мог ни от чего тебя отговорить.

Губы ее раздвинулись в улыбке, не тронувшей глаз. Руки, сжимавшие револьвер, побелели от напряжения, но не дрожали.

Трагг-и добрались до дверей. Они царапали когтями дерево, а коридор гудел от их воя. «Какое-то время мы продержимся, — подумал Байкер, — но что будет, когда припрется сам главнокомандующий? Что мы тогда будем делать?»

— Я-то думал, мы справимся, — не оборачиваясь, проговорил он. — Несмотря на этот кошмар, все же выстоим!

— Что ж, мы пока еще живы! — добавил Такер.

— Вот именно! — согласился Байкер. — Пока!

Его подмывало выстрелить в дверь, просто чтобы постращать гадов, но жаль было тратить патроны. Когда они ворвутся сюда, уж он постарается уложить столько, сколько сможет, пока они не одолеют его. Больше всего ему хотелось всадить пулю в этот Ходячий Ужас — черт его знает, как его зовут, — о котором говорила Сара.

Он посмотрел на нее, сидящую рядом с Джеми. Она выглядела уже лучше, подбородок вздернут, глаза ярко блестят. Ее не узнать в этом индейском одеянии. Оно ей идет.

— Слушайте! — сказала Сара.

— Да слышу я этих тварей, — отозвался Байкер.

— Нет, не их! Слушай!

Но Байкер не понимал, о чем она говорит. Он не знал, что ее «тоу» позволяет ей слышать, как, заглушая вой трагг и жалобные стоны Дома, заглушая беснование Мал-ек-и, рыщущего по коридорам в поисках друида и натыкающегося только на подвластных ему чудищ, как, заглушая все это, до Сары доносится барабанная дробь.

Глава шестая

11.15, утро пятницы.

Оставив машину на парковке у риверсайдской больницы, Мэдисон узнал в регистратуре, где лежит Дэн Коллинз, и направился в палату. В больнице пахло дезинфекцией, этот запах преследовал Мэдисона даже в лифте и действовал ему на нервы. Когда Мэдисон открыл дверь в палату, он увидел, что Коллинз, глядя в потолок, курит сигарету. Забинтованная рука неподвижно лежала вдоль тела. Мэдисон сел на стул у изголовья кровати, опустил трость и потер бедро.

— Доброе утро, Дэн! — сказал он. — Как себя чувствуешь?

— Погано! — ухмыльнулся Коллинз и погасил сигарету. — Я здесь скоро свихнусь. Пораскиньте мозгами, как бы меня отсюда вытащить. Ведь у меня просто-напросто ожог.

— Вот я и пришел сказать, что доктор обещал выписать тебя в полдень.

— Ну а вы говорили с Уильямсом? Как он, не передумал ликвидировать проект?

— Я его не спрашивал.

— Но…

— Понимаешь, — сказал Мэдисон, — главный прокурор в этом деле по уши завяз. И немудрено. Так что без фактов в руках я к нему не пойду — без чего-то конкретного, такого, на что не наплюешь. А до тех пор буду плясать под их дудку. Проект закрыт. Переводить сотрудников начнут с понедельника. Все документы свалены у меня в кабинете для передачи в архив. — Что же мы будем делать?

— Мы? Ты отправишься домой. Ты свое отыграл, Дэн. А я…

— Ничего не отыграл! — твердо заявил Коллинз. — У вас есть кто-нибудь на примете, кто вас поддержит?

— Нет, но я…

— К черту, Уолли! Вы не были опером уже сколько лет! Не воображаете же вы, что стоит вам прибыть на место и все пойдет как по маслу? Когда вы в последний раз стреляли из вашего револьвера?

Мэдисон посмотрел на бугор, выпиравший из-под его левой руки.

— Так он заметен?

— Заметен, если присмотреться, — ответил Коллинз. — Так когда вы в последний раз им пользовались?

— Не помню! — пожал плечами Мэдисон. — На какой-нибудь тренировочной стрельбе, наверное. Может, прошлой весной.

Коллинз одной рукой вытащил сигарету, бросил пачку на столик у кровати и потянулся достать зажигалку:

— Ну, и какой же у вас план действий, Уолли?

— Ладно! — вздохнул Мэдисон. — Хочу покараулить у Дома Тэмсонов. Прямо сегодня вечером и начну. Если понадобится, продежурю хоть до понедельника. Сегодня утром я заглянул к одному дружку, у него телемагазин, и одолжил видеокамеру. А у другого приятеля, в магазине фотопринадлежностей, взял напрокат парочку осветительных приборов. Сказал ему, что собираюсь вечером снять у себя в саду кое-что занятное.

— И он вам поверил? — рассмеялся Коллинз.

— Попросил показать, что получится.

— Ясно. И что же вы со всем этим собираетесь делать?

— Разбить еще одно окно.

— Еще одно?.. Понятно. — Коллинз с минуту подумал. — Только наверху решат, что мы все это подстроили. Видели же вы, какие фото сейчас можно сфабриковать!

— Но наши-то будут подлинные!

— Да, только как мы это докажем?

— Это просто начало, Дэн, — объяснил Мэдисон. — Вдруг нам повезет, и что-то произойдет. Судя по тому, как с этим проектом все разворачивалось до сих пор, что-нибудь еще он нам выдаст.

— Ну ладно! — Коллинз затушил очередную сигарету и сел. — Тогда выводите меня отсюда сейчас же!

— Мистер Уильямс! Вас! По второму каналу.

Майкл Уильямс отложил отчет и взял трубку:

— Уильямс слушает.

— Рад, что застал тебя, Майкл. Есть минутка?

Уильямс нахмурился, узнав голос Дж. Хью Уолтерса. Всеми уважаемый бизнесмен и политический советник. Покровитель искусств. Но кроме того, еще и собиратель скальпов, и Уильямса он держал мертвой хваткой.

Однажды Уильямс допустил промашку в первый и последний раз. Никто бы об этом и не узнал, если бы не случайность. Как это дошло до Уолтерса, Уильямс не представлял. Но, зная теперь, чего можно ждать от этого магната, Уильямс догадывался, что все происшедшее с ним тогда оказалось ловушкой. Однако исправить дело было уже не в его силах. Все! Уильямс не ушел в отставку и не бросил погоню за карьерой только потому, что Уолтерс никогда не требовал ничего значительного. Ничего, что поставило бы под угрозу государственную безопасность. Он обычно просил замолвить словечко там-то, оказать услугу здесь.

— Я сейчас занимаюсь проектом, — сказал Уолтерс. — Как идет его отмена?

— Мы почти закончили.

— Прекрасно. И никакой утечки?

— Никакой.

— А что слышно насчет нашего неустрашимого инспектора Такера?

Уильямс до сих пор не мог понять, числится Такер на службе у Уолтерса или нет.

— Пока его все еще не нашли.

— Какая жалость! Такер отличный службист — украшение Королевской конной полиции. — Уолтерс помолчал, потом добавил: — Хотел тебя попросить о помощи еще в одном дельце, Майк.

— Все, что скажете.

Уильямс обещал себе, что в один прекрасный день он со всем этим покончит. Разоблачит Уолтерса, чего бы это ему ни стоило. Но сейчас время было неподходящее. Впрочем, будет ли оно когда-нибудь подходящим, он сомневался.

— Речь идет об одном из моих помощников — о Филлипе Гэнноне, — сказал Уолтерс.

— Так что с ним?

— Похоже, я потерял его из виду. Вчера я послал его и еще несколько человек к Дому Тэмсонов, и до сих пор ничего от него не слышно.

— И что вы хотите, чтобы я сделал?

— Да ничего. Просто, если кто-нибудь из твоих людей переусердствует и найдет его — я предпочел бы, чтобы его имя нигде не упоминалось.

— Ну, это не проблема. Дом Тэмсонов сейчас снят с наблюдения.

— Замечательно. Ладно, я спешу. Привет твоей Джоан и детям, Майк.

Уолтерс повесил трубку, а Уильямс еще долго прислушивался к своей. Затем положил ее и уставился в стену. Потом отпер ящик стола и, пошарив в нем, достал письмо. На конверте не было адреса. Но на самом письме, лежащем внутри, адрес был. Письмо предназначалось премьер-министру. Не хватало только даты и подписи. Текст был прост. В письме говорилось, что Уильямс по личным обстоятельствам подает в отставку с поста главного прокурора. Больше ничего. Но этого было достаточно. Тогда кошмар прекратится. Во всяком случае отчасти. Ему все равно придется пережить месть Уолтерса.

Как он посмотрит в лицо Джоан и детям, если Уолтерс предаст огласке тот грязный случай? Уильямс медленно положил письмо обратно и запер ящик.

— Внимание! — сказал Мэдисон.

Коллинз поднял взгляд от сигареты, которую закуривал, и посмотрел на улицу Паттерсона. Они сидели здесь уже почти три часа, наблюдая за Домом. На заднем сиденье «фольксвагена» Мэдисона задвигался третий член их команды. Это был белокурый Даг Джексон, с которым Коллинз когда-то вместе служил. У него как раз заканчивался двухнедельный отпуск, и Коллинз попросил его помочь им.

— Похожа на индианку, — проговорил Коллинз. — Берем ее?

— Пока нет. — Мэдисон покачал головой. — Сначала посмотрим, что она будет делать.

Он поправил ремень висевшей у него на плече портативной видеокамеры «Сони». Джексон должен будет позаботиться о свете.

— Ключа у нее нет, — пробормотал Коллинз, наблюдая, как девушка звонит в дверь. — Видно, она какая-то гостья.

— Дэн, мы не должны пропустить ничего…

— Ясно! Она уходит. Ну что, будем брать?

— Нет еще. Она же без машины. Далеко не уйдет. — Мэдисон прижался к стеклу, глядя, как девушка медленно идет вдоль Дома. — Что это она делает?

— Похоже, берет с земли камень.

Девушка швырнула камень в окно и попятилась.

— Прекрасно! — сказал Коллинз. — Мы задержим ее за кражу со взломом.

— Смотри! — воскликнул Мэдисон. — Она заглядывает в окно! Почему же огонь ее не обжег?

Они неотрывно следили за девушкой и не заметили сразу, что улица больше не пуста. Только когда девушка оглянулась, Джексон увидел в конце улицы какие-то тени.

— Внимание! — предупредил он. — Нашего полку прибыло! Как это им удалось так быстро достичь середины улицы, а мы и не заметили? Господи помилуй! Что это?

— На них какие-то маски, — предположил Мэдисон.

— Нет! — возразил Джексон. — Это не маски!

Не веря своим глазам, они вглядывались в немыслимых животных. Такое они видели только в кино. Но одно дело — сидя в зале, восхищаться чудесами техники, благодаря которым на экране оживают невероятные видения, и совсем другое — столкнуться с такими видениями на улицах Оттавы. Мэдисону вспомнились показания свидетелей из ресторана «Патти Плейс».

— Похоже на то, что было с Томпсоном, — начал он.

Его слова заглушил чудовищный вой трех глоток, перешедший в наводящий ужас скулеж.

— Они гонятся за этой девушкой! — крикнул Коллинз.

Мэдисон запустил двигатель. Девушка на их глазах завернула за угол и бросилась в парк, чудища быстро догоняли ее, хотя с виду медленно шаркали лапами. Мэдисон нажал на газ, но, когда фигуры преследующих скрылись в парке, резко затормозил. Коллинз, открывая дверцу, налег на больную руку и сморщился.

— Пошли! — крикнул Мэдисон.

Припадая на одну ногу, он бросился бежать, на ходу вспотевшими руками вытаскивая из кобуры револьвер.

— Стоп! — скомандовал он, завернув за угол.

И подождал, пока подбегут его помощники.

— Дайте-ка мне камеру! — попросил Коллинз.

Он взял у Джексона мешок с осветительными приборами, так что тот и Мэдисон могли двигаться дальше налегке. Сам же, несколько сбавив скорость, последовал за ними.

Когда Мэдисон завернул за следующий угол, он увидел, что девушка лезет в окно. Как раз в тот миг, когда первая из непонятных тварей поравнялась с ней, девушка нырнула в Дом. Мэдисон прицелился и выстрелил. Вторая тварь завизжала от боли и пошатнулась. Первая лезла к окну и отлетела назад, обожженная вспышкой голубого пламени. Мэдисон прицелился в третью, но в нее уже трижды выстрелил Джексон. Непонятное существо задергалось и упало навзничь. Второе бросилось было к Дому, но тоже свалилось на землю.

Мэдисон и Джексон осторожно направились к чудищам. Подойдя к трупам, Мэдисон склонился над ними, но тут же отпрянул. От зловония, исходившего от них, его затошнило.

— Ровно три штуки, — сказал Джексон и внимательно оглядел парк, а затем снова зарядил револьвер. — И что же это такое, скажите на милость?

Подошел Коллинз, а Мэдисон поднял взгляд к окну. По-прежнему за ним ничего не было видно. Торчали клочья занавески, а внутри все казалось серым…

— Зажгите эти лампы, — распорядился Мэдисон.

Взяв у Коллинза камеру, он установил ее на штатив и навел на окно. Издалека послышался вой сирены. «Интересно, почему это окно оказалось открытым?» — подумал Мэдисон. Когда в холодном свете осветительных приборов стала отчетливо видна разорванная занавеска, он включил видеокамеру.

— Через минуту здесь будет полным-полно полицейских, — заметил Джексон. — Если мы все еще действуем втихую, пора нам рвать когти!

— Можно больше не скрытничать, — отозвался Мэдисон. — Даже от Уильямса можно не прятаться.

Он кивнул в сторону трех мертвых тварей. Та, что пыталась влезть в окно, все еще дымилась.

— У нас теперь имеются эти три красотки, — продолжал Мэдисон. — Пусть только Уильямс попробует заявить, что ничего этого не было! Как раз надо дождаться местных полицейских, и будем действовать с ними сообща — насколько возможно. Теперь Уильямсу не замотать это дело!

Со всех сторон к ним приближались огни фар. На Банковскую улицу, сверкая красными огнями, выехала машина оттавской полиции. Совсем рядом звучали сирены других полицейских машин.

— Но мы так и не знаем, куда делись Такер и все остальные, — сказал Коллинз.

— Тем не менее у нас уже есть факты, которых не было пару часов назад! — ответил Мэдисон. Он убрал револьвер и знаками посоветовал Джексону сделать то же самое. — Чего доброго нас примут не за тех кого надо, и у некоторых руки зачешутся.

За первой полицейской машиной остановилась вторая. Лучи прожекторов пронзили ночную темноту, обшарили парк и наконец осветили Мэдисона и двух его помощников. Один из полицейских остался у машины, остальные с оружием в руках двинулись к ним.

— Сейчас предъявлю удостоверение! — крикнул Мэдисон приближающемуся отряду и, торопливо вытащив бумажник, развернул его — полицейский значок блеснул в свете прожекторов.

С явным облегчением первый офицер опустил руку с револьвером и подошел к ним, морщась от вони, испускаемой мертвыми телами чудовищ.

— Что за черт! Что здесь происходит?

— Я старший полицейский офицер Мэдисон, а это мои…

Не успел он договорить, как воздух содрогнулся от взрыва. Оглянувшись, они увидели, что часть стены второго этажа валится вниз, засыпая парк горящими обломками.

— Будь я проклят! — пробормотал офицер.

— Что ж! По крайней мере, путь в Дом нам теперь открыт! — воскликнул Джексон и, огибая дымящиеся головешки, бросился к проему в стене.

— Осторожно! — крикнул ему вслед Мэдисон, торопливо следуя за ним.

Джексон забрался на козырек крыльца, подтянулся вверх, ухватился за что-то и тут же с проклятием отдернул руку.

— Что там, Джексон?

— Все в порядке. Немного дернуло!

Он вытащил из кармана ветровки перчатки и, надев их, полез дальше. На секунду у него возникло ощущение, что его толкают, словно он не один на крыльце. Он встряхнулся. Готовясь к тому, что его снова дернет, он вытянул руку вверх. Ощущение, что он здесь не один, стало сильнее. Стоя в проеме, он вглядывался в серую пустоту внизу. Опять ему показалось, что кто-то задел его, пролезая рядом, и он посторонился. Но рядом никого не увидел. Ему и до сих пор трудно было дышать от зловония, испускаемого непонятными мертвыми тварями. Теперь оно почему-то усилилось.

Серая пустота перед ним заколебалась. На миг ему почудилось, что он видит полуразрушенную комнату с опрокинутой, переломанной мебелью, будто здесь пронесся ураган, но тут же все исчезло. Он попробовал сделать шаг вперед, серая пустота опять заколебалась. Внезапно у него закружилась голова, будто Дом закачался. Он повернулся, чтобы вернуться назад, и увидел не парк и уличные огни, а темное поле и лес за ним. И тут на него ринулась стая воющих тварей.

— Джексон! Джексон!

Мэдисон повернулся к стоящему рядом полицейскому, но не успел открыть рот, как из проема в стене что-то вылетело. Он проводил взглядом падающее тело и, не всматриваясь, понял, что это — Джексон, или то, что от него осталось. С глухим стуком тело ударилось о землю. У Мэдисона все внутри перевернулось.

— О боже! — простонал он, опираясь на столбик крыльца, и посмотрел на полицейского, стоявшего рядом с ним. Тот тоже смертельно побледнел. «Возьми себя в руки!» — скомандовал себе Мэдисон. Во рту у него пересохло.

— Надо… надо… выставить здесь ограждение, — сказал он.

Полицейский закивал, но тут же поспешно отвернулся к стене, и его вывернуло наизнанку. На улицу Паттерсона и другие соседние улицы съезжались патрульные машины. Лучи их прожекторов, перекрещиваясь, придавали происходящему еще более зловещий вид. От горящих обломков стены поднимался дым. Вонь от мертвых чудовищ не ослабевала. Вдоль ограды парка, выходящей на Банковскую улицу, начали собираться горожане.

«Кому-то надо взять на себя командование», — подумал Мэдисон. Быстро подойдя к кучке полицейских, которые с разинутыми ртами разглядывали трупы тварей, он начал отдавать распоряжения. Застигнутые врасплох в столь невероятной ситуации, все покорно следовали его указаниям.

Уолтерс сидел у себя в кабинете, глядя на сумятицу на экране телевизора.

«Хотя причина взрыва пока не установлена…» — сообщал ведущий, но Уолтерс, нажав на кнопку пульта дистанционного управления, выключил звук и продолжал смотреть на экран в полной тишине.

Надо отдать им должное. Действуют быстро. Зона оцеплена. А вот и стервятники: толпы репортеров, телевизионщиков и зевак. Увидев трупы чудовищ, которые уже показывали раньше, Уолтерс силился понять, что же все-таки произошло с Домом Тэмсонов?

«Все еще происходит», — поправил он себя. По словам телекомментатора, полиция пока не вошла в Дом. Прежние попытки закончились гибелью двух офицеров, третий был тяжело ранен. Теперь они ждут подкрепления. Атаковать будут через брешь, возникшую высоко в южной стене Дома, откуда только что был выброшен разорванный на куски офицер конной полиции.

Интересно, что они надеются там найти. Уолтерс знал только одно — подход к делу у них неверный. Если бы командовал он, он прежде всего распорядился бы о строжайшей секретности. Но к тому времени, как Уолтерс узнал о случившемся, было поздно, он уже ничего не мог сделать. Он подумал, не позвонить ли Уильямсу, но покачал головой. На Уильямсе уже начало сказываться то, что на него давят. Возможно, решение закрыть проект оказалось слишком поспешным, особенно учитывая то, что происходит сейчас.

Нахмурившись, Уолтерс снова включил звук.

Отменять решение поздно. Сейчас надо спасать все, что еще можно спасти. И независимо от того, кому он перейдет дорогу, Уолтерс решил сам возглавить операцию. Судя по тому, что он видел на экране телевизора, границы науки, вне всяких сомнений, необходимо раздвинуть, чтобы они включали в себя совершенно новую область знаний.

И Уолтерс намеревался возглавить движение вперед. И сделать все возможное, чтобы это новое направление оставалось в его руках.

Когда первое сообщение о случившемся прервало обычную телевизионную программу, Жан-Поль Ганьон находился в гостях у приятеля. Он в ужасе смотрел на экран. Это же Дом Тэмсонов!

При виде трех мертвых чудищ, показанных крупным планом, Жан-Поль содрогнулся и вспомнил свои беседы с инспектором Такером. Извинившись, он поспешно ушел и направил свой «фольксваген» по Банковской улице к Дому Тэмсонов.

После только что увиденного он уже не подвергал сомнению рассказы инспектора. А если тот был хотя бы отчасти прав в своих догадках, значит, Киерану грозит страшная опасность. Жан-Поль почему-то был уверен, что найдет Киерана у Дома Тэмсонов. Инспектор утверждал, что все загадочные проблемы связаны с этим странным Домом и его владельцем Джеми Тэмсоном.

Жан-Поль и сам не знал, чего он добивается, торопясь к Дому. Хочет оказать моральную поддержку инспектору или Киерану? Может быть, им движет желание загладить вину перед Киераном за то, что он не слишком ему верил и не рассказал о начатом расследовании. Это надо было сделать с самого начала. Во всяком случае, Жан-Поль надеялся, что едет не для того, чтобы опознать труп.

Глава седьмая

— Еще не поздно, еще можно отказаться от этого безумия! — сказала Ха-кан-та.

Киеран покачал головой. Он не отводил глаз от Теп-фюл-ина, стоящего на краю круга из твердо утоптанной глины. На Красном Копье, кроме набедренной повязки, не было ничего. В свете костра блестела его смазанная жиром кожа. Глаза горели решимостью. Он держался совершенно спокойно. В глину рядом с ним острием вверх было воткнуто шестифутовое копье. Там, где к копью кожей прикреплялся острый кремневый наконечник, торчал пучок белых перьев.

Такое же копье красовалось и рядом с Киераном. Он тоже был в одной набедренной повязке и намазан жиром, а волосы заплетены сзади в короткую косичку. Но он и сам понимал, что вряд ли являет собой такое же внушительное зрелище, как его противник.

— Я дам ему погонять меня немного, — сказал Киеран. — А сам уколю его разок, и все…

Повернувшись к нему, Ха-кан-та увидела, что ее возлюбленный нервничает и готов к самоуничижению.

— Господи помилуй! — пробормотал он. — Ты же знаешь, я постараюсь сделать все, что смогу!

— А он постарается тебя убить, — отозвалась Ха-кан-та.

Киеран и сам это знал. Он посмотрел на собравшихся квин-он-а и не увидел на их лицах сочувствия. Но между их гибкими, украшенными рогами фигурами он заметил каких-то мужчин и женщин, которые были выше, плотнее и без рогов.

— А это кто? — спросил он.

— Это рате-вен-а, — объяснила Ха-кан-та. — Их созвала я.

— Не слишком-то их много, — заметил Киеран. Он насчитал человек тринадцать-четырнадцать.

— Наш клан всегда был небольшой. И потом — многие не пришли. Одни слишком далеко. Другие не хотят иметь дело с квин-он-а — ни в дружбе, ни во вражде. А некоторые… — она пожала плечами, — некоторые заняты своими делами. Но и этих хватит.

— Что ты задумала? Не затевай ничего!

— Киеран, мы не будем вмешиваться, не беспокойся. Мы только проследим, чтобы бой длился до первой крови — не дольше!

— Nom de tout! — усмехнулся Киеран. — Уже то, что ты вызвала сюда своих родичей, Канта, грозит нам неприятностями. Теп-фюл-ин будет драться честно. Он обязан.

— Боюсь, что Красное Копье забыл понятие о чести.

— Ну, тогда Синс-амин за ним присмотрит.

— Я подозреваю, что Дочери Медведицы предстоят собственные испытания. Но меня это не касается. У меня одна забота — чтобы ты остался жив, возлюбленный мой.

Киеран отвернулся и поймал взгляд Теп-фюл-ина. По лицу Военачальника пробежала усмешка. Казалось, увидев родичей Ха-кан-ты, он хотел сказать: «Им меня не остановить. Остановить меня можешь лишь ты, но у тебя не хватит ни сил, ни умения, ни мужества».

— Киеран… — позвала Ха-кан-та.

Но тут над деревьями поднялась луна, а это означало, что пора начинать поединок.

— Я тебя люблю, — тихо сказал Киеран и сам поразился силе чувства, о котором говорил. Это придало ему отваги.

Ха-кан-та подошла и коснулась его губ своими.

— Удачной охоты, о мой воин, — прошептала она, отступая.

Киеран кивнул. Выдернув копье из земли, он сделал шаг вперед. «Отец Ворон! — молил он про себя. — Придай мне сноровки!»

Но если тотем и слышал его, он не отозвался.

Пэквуджи выбрался из леса и оказался там, откуда ему были видны и Ха-кан-та, и глиняный круг. Он примчался сюда, потому что рате-вен-а и Киеран все-таки были друзьями Сары, хотя она о них в последнее время думала иначе. Сара сама, может быть, не помнила, что они ее друзья, но Пэквуджи видел это так же ясно, как след бобрового хвоста на глади озера Пинта-ва.

И этим друзьям грозила опасность. Что угрожало Киерану, было понятно; об этом говорили могучие мускулы Военачальника и блестящее острие его копья. С Ха-кан-той было сложнее. Она и ее родичи готовы остановить Теп-фюл-ина, но независимо от того, честно он будет драться или нет, квин-он-а не потерпят вмешательства. Киеран должен пройти испытание без чужой помощи. Вот Пэквуджи и побудет рядом с Ха-кан-той, чтобы она не наделала вреда, желая сделать добро.

О том, чтобы восторжествовала справедливость, должны позаботиться Хозяева Леса. О сохранении своей чести пусть заботятся старейшины квин-он-а.

Подходя к Ха-кан-те, он заметил, что с другой стороны к ней приближается престарелый рате-вен-а. Пэквуджи узнал его — это был Ур-вен-та. Старик поглядел на Пэквуджи и тоже узнал его.

— А ты, плут, с чем пожаловал? С плохим или с хорошим? — тихо спросил он.

— Я же как зеркало, — отозвался Пэквуджи. — Разве не так считают твои соплеменники?

Ур-вен-та задумчиво кивнул:

— Да, это так. Но все же мне хотелось бы знать.

Пэквуджи пожал плечами и повернулся к Синс-амин, которая вышла вперед сказать свое слово.

Киеран почти не слышал, что говорила Дочь Медведицы. Он разобрал только одну или две фразы: «Испытание боем… Честь будет соблюдена… первая кровь». Он пытался сосредоточиться на том, что ему предстоит. Он взывал к тишине, переполнявшей его, к своей «тоу», чей тихий барабанный ритм мог бы помочь ему закрыть глаза на все и видеть только стоящего напротив безбородого воина. Киеран взвесил в руке копье. Тяжелый наконечник нарушал баланс. Опыт подобных боев у Киерана был небольшой, и дрался он только на палках.

Глиняная арена привлекала к себе всеобщее внимание. Квин-он-а и Ха-кан-та в ожидании боя заряжали ее своей магией, и воздух над кругом тихо потрескивал.

— Хозяева Леса наблюдают за вами, — сказала в заключение Синс-амин. — Ведите поединок, как подобает честным воинам.

Она отступила, и противники остались в кругу одни.

Киеран слегка покачивался на носках, держа перед собой копье двумя руками, как палку. Несколько бесконечно тянувшихся минут противники стояли лицом к лицу, неподвижно, как гранитные валуны, усеивавшие склоны холма за ними. Вдруг Теп-фюл-ин встрепенулся, копье блеснуло, как молния, Киеран едва успел парировать удар. В тишине деревянные древки скрестились с громким стуком. Молниеносные удары следовали один за другим, теснимый противником Киеран, отступая, попятился, он не видел ничего, кроме разящего копья Военачальника, который настигал его, словно приготовившаяся ужалить змея. Пот ел глаза, смешивался с жиром, покрывавшим грудь и спину, но, напрягая все свои силы, Киеран успевал отражать удары. Пока ему это удавалось, однако он чувствовал, что уже слабеет.

— Хей! — выкрикнул Теп-фюл-ин.

Острие его копья блеснуло у самых глаз Киерана; взмахнув своим копьем, чтобы защититься, Киеран слишком поздно заметил, что другим концом копья Военачальник нацелился на его ноги. Этот конец тяжело ударил Киерана по икре и свалил его наземь. Теп-фюл-ин норовил вонзить острие ему в лицо, но Киеран успел откатиться в сторону и, задыхаясь, уткнулся лицом в глину. А поднимаясь на ноги, снова потерпел неудачу — Красное Копье ударил его прямо в грудь, и Киеран опять упал. Теп-фюл-ин еще раз дал ему передышку и, стоя у края круга, выжидал, пока Киеран поднимется. Нога и бок у Киерана нестерпимо болели, нога даже онемела. Он понимал, что ему надо броситься в атаку, пока его не сразил еще более свирепый удар.

Пригнувшись, Киеран кинулся на противника, сделал один ложный выпад, второй, стараясь обмануть Военачальника, но тот успел отскочить, так что маневр не удался. Киерана повело в сторону от его собственного выпада, и копье Теп-фюл-ина задело его левую руку, но сам он все же ухитрился всадить свое копье с радующим слух свистом в бедро противника. Удар явился для того неожиданностью, и Киеран поспешил воспользоваться удачей, но Теп-фюл-ин тут же опомнился.

Его копье глубоко вонзилось сперва в левую руку Киерана, потом в правую, Киеран выронил оружие из онемевших пальцев, а Теп-фюл-ин ударил противника тупым концом копья прямо в живот. Киеран пошатнулся, и Военачальник, подскочив ближе, ударил его по голове.

От этого удара из виска Киерана брызнула кровь, и Синс-амин встала, чтобы объявить об окончании поединка. Молодой воин храбро сражался с Теп-фюл-ином, хотя, надо признать, поначалу тот просто забавлялся и копил силы, приберегая их к концу боя. Когда Киеран без чувств распластался на земле с залитым кровью лицом, Ха-кан-та ахнула. Но тут же на смену испугу пришла радость. Во всяком случае, бой окончен. И Киеран жив!

— Поединок окончен! — возвестила Синс-амин. — Ты победил, Красное Копье! Оставь юношу!

— Нет! Он мой! — закричал Теп-фюл-ин. — Его жизнь принадлежит мне: захочу — отниму ее, захочу — оставлю!

— Условие было — до первой крови!

— Опять ты ошибаешься, почтенная мать! — возразил Теп-фюл-ин. — Конец боя еще впереди!

Военачальник воздел копье, и кремневый наконечник оказался направленным прямо на неподвижно лежащего Киерана. Левой рукой Теп-фюл-ин взялся за конец копья и теперь, держа его обеими руками, приготовился вонзить наконечник в грудь врага.

Но Ха-кан-та не зря призвала на помощь свою «тоу». Магический огонь, посланный ею, Ха-кан-та держала в кулаке. Теперь она разжала пальцы. Огонь должен был выбить копье из рук Военачальника, но этому помешал Пэквуджи, он бросился на Ха-кан-ту, и огонь не попал в цель. Волшебный огонь, не причинив никому вреда, взвился в небо. А Ха-кан-та и Пэквуджи, потеряв равновесие, кубарем покатились по земле.

— Нет! — громовым голосом крикнула Синс-амин.

Но она знала, что вмешалась слишком поздно. Зрители — и рате-вен-а, и квин-он-а — жадно вытянули шеи.

Теп-фюл-ин опустил копье, но, не успев коснуться груди Киерана, оно вдруг само по себе выгнулось и вонзилось глубоко в землю. Потрясенный Теп-фюл-ин взревел от боли, ибо древко копья вспыхнуло и обожгло ему ладони.

— Кто посмел? — вскричал он, поворачиваясь к зрителям.

Но хотя гнев красным туманом застилал ему глаза, он увидел, что и зрители поражены — и Синс-амин, и его соплеменники, и рате-вен-а, и поднимающиеся с земли Ха-кан-та с Пэквуджи. Он перевел глаза на Киерана, тот тоже старался подняться. От ярости Теп-фюл-ин совсем потерял рассудок. Он бросился на Киерана, схватил его за горло и одним рывком поднял в воздух. Его пальцы все сильней сжимали шею жертвы.

В бешенстве он даже не услышал ропота зрителей, не услышал боя барабанов, внезапно разнесшегося по лесу. Он видел только, как у его врага глаза вылезают из орбит, чувствовал, как тот, пытаясь сопротивляться, бессильно бьет его по груди и рукам. И тут, к ужасу Теп-фюл-ина, его собственные пальцы начали разжиматься. Он пытался удержать их на шее противника. Мускулы на его плечах и руках вздулись, но пальцы один за другим отцепились от горла Киерана, будто их отогнула чья-то железная рука. Как Киеран, хватая ртом воздух, упал на глину, Теп-фюл-ин уже не видел. Ибо только теперь он разглядел то, с чего уже давно не сводили глаз окружающие.

На краю глиняного круга, прямо напротив Теп-фюл-ина стояла высокая фигура. С виду это был человек, но с головой волка, а сзади, вдоль шеи, у него, как грива, торчали вороньи перья. Над волчьей мордой поднимались оленьи рога. С них свисали перья, переплетенные кожаными шнурками и бусами. Набедренной повязкой ему служила лисья шкура.

— Ты потерял свою честь, Красное Копье Ветра, — раздался голос, заглушивший торжественный бой барабанов. Безжалостные глаза отливали золотом. — А значит, потерял и право жить дальше.

Теп-фюл-ин метнул взгляд налево, потом направо, но не встретил сочувствия ни у кого — ни у рате-вен-а, ни у своих соплеменников. Только по лицу Синс-амин было видно, что она жалеет его. Но от нее Военачальник отвернулся.

— Он ведь чужак, Отец, — сказал он.

— Этой ночью он больше мой сын, чем ты.

— Нет! — закричал Красное Копье. — Не может он быть твоим сыном! По его венам струится зло! Он не нашей веры! Он встал на наш Путь, чтобы посмеяться над всем, что мы чтим! Это из-за него и таких, как он, верившие в нас племена отвернулись от нас и мы, покинутые ими, гибнем! Неужели ты хочешь, чтобы от нас остались лишь воспоминания?

— Я хотел бы, чтобы ты избрал новый Путь. Знай, Красное Копье, правда многолика. К одной и той же цели ведут разные дороги. Тот, чей дух не принимает перемен, обречен на прозябание и гибель.

— Мы прозябаем из-за этих перемен! — горько сказал Теп-фюл-ин. — Чтобы снова стать сильными, мы должны вернуться к нашим прежним правилам жизни. Тебе, Отец, это известно лучше, чем нам. Посмотри сам. Посмотри, как ослабели даже Хозяева Леса! Сколько их было раньше? А сколько теперь? Вы тоже, подобно квин-он-а, научились умирать.

— К старой жизни возврата нет, — покачал головой Хозяин Леса. — Жизнь идет вперед — она как ветер, что проносится над полями, как лес, который растет, чтобы умереть, а из смерти снова рождается жизнь. Если бы это было не так, жизнь уподобилась бы стоячей воде. Хотел бы ты загнить и покрыться плесенью, как болото? Этого ты желаешь своим соплеменникам, Красное Копье?

— Это не может так кончиться, — возразил Теп-фюл-ин. — И не кончится! Пусть другие не хотят, но мы должны остаться верными старине! Если уж Хозяева Леса позволяют безрогим белокожим чужакам уводить их с истинного Пути, пора им самим отправляться в Страну Дремлющего Грома.

И, быстро нагнувшись, он схватил упавшее копье Киерана и молниеносно метнул его. Копье послушно вонзилось в широкую грудь Хозяина Леса. Но странное существо так и осталось стоять, а копье торчало из его груди, словно еще одно украшение. Бой барабанов не затихал. Наконец Хозяин Леса медленно поднял руку и вытащил копье. Из раны полилась кровь — темно-зеленая, как хвоя стоящих вокруг елей; кровь потекла-потекла некоторое время, остановилась и запеклась. Рана затянулась.

— Дремлющий Гром — это мы, — тихо сказал Хозяин Леса.

И барабанный бой, оглашавший ночь, вдруг стих.

— Прощай, сын мой, — сказал Хозяин Леса, — и когда родишься снова, вспомни про этот урок. Вспомни, иначе опять пройдешь через то же самое. Запомни, иначе тебе не суждено бить в барабан в Стране Дремлющего Грома.

Теп-фюл-ин взвыл волком, когда из глаз Хозяина Леса в его глаза словно ударила молния. Падая на колени, он услышал, как на его вой отозвались вдали его братья-волки. Они прервали охоту, подняли к небу поседевшие головы и принялись оплакивать своего брата. Только два волка молчали. Эти серебристые волки стояли неподвижно, переводя глаза с умирающего Военачальника на Пэквуджи, который осмелился остановить их сестру-барабанщицу.

А жизнь Теп-фюл-ина покидала его тело. Он выл не от боли — от горя. И от злобы. Он уже не мог держать отяжелевшую голову прямо. Опустив ее, он впился взглядом в глаза Киерана. Ненависть, горящая в этом взоре, сразила Киерана, как удар копья.

— Я… я… проклинаю… — начал Теп-фюл-ин, но, не закончив фразу, упал лицом в глину и испустил дух.

Все было кончено. Далекий волчий вой смолк, и наступила тишина. Синс-амин не сводила глаз с Хозяина Леса. Ей он казался высокой желтоглазой медведицей с косматой бурой шкурой. Синс-амин молча подыскивала слова, но не могла связать их, чтобы выразить свои мысли.

— Понимаю тебя, — пророкотал в ее мозгу глухой голос медведицы. — Стыд не запятнал твое племя.

— Он не желал плохого.

— Но наделал много вреда, — покачала головой медведица.

Синс-амин опустила глаза, принимая мягкий упрек своего тотема. Ведь, говоря о Красном Копье, медведица имела в виду и ее тоже.

Киерану Хозяин Леса казался вороном.

— Ты опять действовал, не подумав, — пожурил его ворон. — И на что ты надеялся, соглашаясь на это безумие? Это любовь заставила тебя принять вызов?

— Нет, гордость, — медленно ответил Киеран.

Глядя на Киерана немигающим взором, Хозяин Леса взвешивал его слова.

— Если ты нашел в себе силы признаться в этом, — наконец проговорил ворон, — значит, для тебя еще есть надежда.

— Почему ты мне помог? — спросил Киеран.

— Я помог не тебе. Я явился помочь Теп-фюл-ину. Он отклонился от нашего Пути, потерял честь. Не будь здесь меня, он причинил бы не меньше горя, чем твой Мал-ек-а. И что еще хуже: он причинил бы горе, желая добра. Нет ничего более жалкого, чем заблудшая душа.

— И все же благодарю тебя!

— Как тебе угодно. А что ты теперь собираешься делать?

Киеран молчал.

— Я вот чего желаю тебе, младший брат, — сказал ворон. — Помни о чудесах тихих. Миру от них больше пользы, чем от воинов. И еще скажу тебе: нельзя поддержать честь в том, у кого ее нет. Преследуя Мал-ек-у, ты навлечешь на себя печаль. За все надо платить. Вспомни, как расплатился Теп-фюл-ин.

— Но ведь Мал-ек-а — это зло! — воскликнул Киеран. — И Теп-фюл-ин сказал правду — это мой народ выпустил его на волю. Ведь Мал-ек-а пришел сюда из-за Большой Воды!

— Это верно, — согласился ворон. — Делай как знаешь! Прощай, сын мой! Я встречусь с тобой снова, когда ты будешь искать мира, а не войны. — Сказав это, Хозяин Леса повернулся и скрылся в чаще.

Киеран с трудом поднялся с земли. Дотронувшись рукой до горла, он сморщился от боли. Он едва мог дышать. Оглянувшись, он увидел, что квин-он-а исчезли так же тихо, как и его тотем. Остались только Ха-кан-та и ее родичи. И еще Пэквуджи.

— Ты знал, что придет Хозяин Леса? — спросила Ха-кан-та у Пэквуджи. — Потому ты и остановил меня, когда я хотела вмешаться?

Но она ошибалась: хоночен-о-ке этого не знал. Он знал другое — если бы Ха-кан-та или кто-то из ее родичей вмешались в поединок, квин-он-а этого не стерпели бы. Смерть витала в воздухе. Кто-то должен был умереть — или Киеран, или Красное Копье. А Пэквуджи должен был спасти от смерти других. Но что сюда пожалует сам Хозяин Леса! Пэквуджи пожал плечами, не удостоив Ха-кан-ту ответом. Пусть толкует по-своему то, что случилось нынче ночью.

Ха-кан-та прошла в круг и, улыбаясь, опустилась на колени рядом со своим возлюбленным. Пальцами, легкими, как перышки, она коснулась его лба.

— Теперь на нас снизойдет мир, — сказала она. — Квин-он-а больше не станут распоряжаться нашими жизнями.

— Но остался еще Мал-ек-а, — предостерег ее Киеран.

— Нет!

— Nom de tout, Канта!

Однако теперь они поменялись ролями, и Ха-кан-та слышать не желала о борьбе с Мал-ек-ой.

— С этим покончено, — отрезала она. — Для нас покончено. Пусть с этим ходячим ужасом сражаются другие. Это не наша охота.

«А как же твой отец?» — подумал Киеран, но ничего не сказал. Напоминать ей об этом было бы несправедливо. Если она успокоилась, перестала думать о своем долге, не его дело тревожить ее. Но… у него самого еще остался неоплаченный должок. Его предки приплыли сюда по Большой Воде из тех же мест, что и Мал-ек-а. Благодаря тому что они переселились на эти берега, прибыл сюда на кораблях с высокими мачтами, подгоняя их словно злой ветер, Мал-ек-а и обрел почву под ногами.

Предки Киерана уже давно умерли, так что расплачиваться предстоит ему.

— Мне надо отыскать его, — сказал Киеран.

Ха-кан-та долго молчала.

— Есть еще одна причина идти на борьбу с Мал-ек-ой, — сказал Ур-вен-та. Ни Киеран, ни Ха-кан-та не заметили, как он подошел к ним.

— О, я так и не успела поблагодарить тебя за то, что ты пришел, — воскликнула Ха-кан-та.

— Благодарность ни к чему. Это наша обязанность. Ты нас вызвала, мы пришли. Только мы тебе мало помогли. Что бы мы могли сделать, если бы Хозяин Леса не пришел на выручку?

— Что еще за причина искать Мал-ек-у? О чем ты говоришь? — беспокоился о своем Киеран.

Ур-вен-та отвязал от пояса мешочек и вынул из него пригоршню маленьких костяных дисков.

— Знаешь, кому принадлежат эти диски? — спросил он Ха-кан-ту.

Но вместо нее ответил Киеран:

— Это же костяшки Тома! Где ты их взял?

— Нашел на поляне, в той части Иного Мира, которая ближе всего к Дальнему Миру. Они валялись в траве. А рядом на траве была кровь!

— Матерь божья! — Киеран провел рукой по глазам, у него сжалось сердце. — А он… он не…

— Не умер? Нет. Но Мал-ек-а все-таки напал на него. Сейчас Том в Большом Жилище, он тяжело ранен. А Большое Жилище недалеко от моей охотничьей тропы, здесь в лесу. Том не один, с ним друзья, но трагг-и — отродье Мал-ек-и — окружили Жилище и скоро бросятся на приступ.

Киеран встал и потопал ногой, проверяя, выдержит ли она его вес. Выдержит!

— Надо спешить к Тому, — сказал он.

— Тебе нужно отдохнуть, — запротестовала Ха-кан-та.

Ур-вен-та покачал головой:

— Если потратить время на отдых, помогать будет некому!

— Я выдержу, Канта! Должен выдержать! Ведь это же Том!

Ха-кан-та кивнула. Она вспомнила своего отца — он был ей не только отцом, но и учителем, как Том у Киерана.

— Сколько там трагг?

— Сколько веток на сосне? — вздохнул Ур-вен-та. — Много! Но мы же рате-вен-а. У нас четырнадцать барабанов. И четырнадцать барабанщиков. Бояться надо Мал-ек-у, а не этих дьявольских отродий, которые пляшут под его дудку.

— И долго туда добираться? — спросил Киеран.

— Нет, не долго! Хотя и не хотелось бы слишком скоро увидеть то, что нас там ждет.

Киеран не мог поверить своим глазам. Вместе с рате-вен-а и с Пэквуджи он стоял в лесу у края поля, окружавшего Большое Жилище.

— Дом Тэмсонов! — восклицал Киеран. — Черт меня побери! Это же Дом Тэмсонов!

— Это место тебе знакомо? — спросил Ур-вен-та.

Киеран молча кивнул. Как Дом мог тут очутиться?

— Здесь живет Сара, — сказал он Ха-кан-те. — Этот Дом из моего мира. Как он мог оказаться здесь?

Пэквуджи, услышав имя Сары, выскочил вперед. Уставившись на странное здание, он напрягся и, направив туда свои мысли, отыскал Сару.

— Это Жилище стоит в двух мирах, — проговорил хоночен-о-ке. — У него есть душа. Я с ней разговаривал, но не здесь, не в лесу.

— Как это может быть? — пробормотал Киеран.

Знакомые по Оттаве шпили и башенки этого странного дома никак не вписывались в окружающий их пейзаж. Киеран еще раз огляделся, словно надеялся все же увидеть тротуары и фонари Оттавы. Но взгляд его упирался в заросли.

— Трагг-и прорвались в Жилище, — сказала одна из рате-вен-а — женщина среднего возраста со щеками, раскрашенными белыми полосами.

— Значит, мы опоздали? — спросила другая.

— Нет! — закричал Пэквуджи.

Он обернулся орлом и, взрезая крыльями воздух, вихрем полетел к Дому. Долетев до цели, он несколько раз снижался, отыскивая вход. Подлетел к проему в стене, там все было забито трагг-ами. Орел помедлил, затем устремился в проем, клювом и когтями отбиваясь от чудищ. Внутри крылья мешали ему двигаться. Одна из трагг цапнула его, и в когтях у нее остались орлиные перья. Пэквуджи снова изменил облик.

В мгновение ока он принял вид тотема Ха-кан-ты и стал медведем. Он продирался сквозь ряды трагг, раскидывая их мощным туловищем. И вдруг по коридору к башне Сары понеслась рысь.

Киеран следил за полетом орла взором своей «тоу», потом направил мысли в Дом. Там бушевали злоба, страх, кровожадность и отчаяние. Касаясь мыслями умов обитателей Дома, Киеран выискивал Тома. И вот его «тоу» почувствовала знакомый дух, но тут же Киерана будто ударило кинжалом. На него навалилась тьма, напоминавшая то состояние, которое он испытал тогда в оттавском ресторанчике, когда что-то вынудило его убить ни в чем не повинного полицейского.

— Он там, — сказал Киеран. — Мал-ек-а в Доме! — Его душа сжалась от соприкосновения с этим Ужасом. И как он мог подумать, что Зло — это Талиесин? На свистке, который он носил на поясе, остались следы души барда — она была прямой противоположностью Мал-ек-е. Бард олицетворял собой жизнь. А этот Ужас всеми силами противостоял ей.

— Трагг очень много, — проговорила Ха-кан-та.

— И все же надо попытаться, — сказал Ур-вен-та.

Друг за другом по колено в густой траве они двинулись к Дому. Четырнадцать барабанщиков и один брат-барабанщик, а за ними бежали два серебристых волка. Маловато для сражения с Мал-ек-ой и его дьявольскими отродьями! Мешочек с дисками виэрдина бил Киерана по бедру. Он и забыл о раненой ноге, о боли в виске, сейчас ему чудилось, что вся его жизнь была лишь подготовкой к этой последней схватке.

И всю дорогу по полю их сопровождал барабанный бой. Киерану казалось, что ритм переполняет его. Он считал себя мирным человеком, он всегда искал гармонию, а не конфликты. Но сейчас он был воин, охотник и добычей его должно было стать само Зло! Кто знает, какими путями приходится идти тем, кто ищет мира? Сегодня ночью барабанный бой не вселял покоя, он объявлял войну, и Киеран был с ним заодно.