Часть II Проект

Глава 9 Рембрандт

На этот раз конференцию собрал Микеланджело. Рэм уже пятый день не выходил из дому. С кровати почти не вставал. Лежал, изучал узоры обоев на стенах. И ни о чем не думал. Предпочел бы и дальше этим же заниматься, но Мик был настойчив до безобразия. Пришлось подчиниться, сесть за комп, войти в инет.

Микеланджело: «Рэм, сколько будет длиться эта неопределенность? Пора что-то решать с проектом».

Рембрандт: «Что решать? Я же разослал сообщение. Дарина умерла, проект закрыт. Спасибо за помощь».

Мик «И что дальше? Что ты намерен делать с наработками?»

Рэм: «Ничего».

Да Винчи: «То есть хранилище я чищу?»

Рафаэль: «Подожди, Винч! Рэм, это несерьезно как-то. В проект вложен наш труд, наша фантазия. Так запросто все взять и уничтожить? Тебе самому не жалко?»

Рембрандт: «Я не говорил — «уничтожить». Вирт-мир делали для Дарины Пусть он останется памятью о ней. Винч, если не трудно, заархивируй и слей мне на машину».

Микеланджело: «Это ближе к теме! В принципе, я так и предполагал. Рембрандт собирается присвоить наш общий труд».

Рэм: «Не понял? Что значит «присвоить»? Ты тоже хочешь иметь копию?»


Мик «Не только. Я хочу продолжать работу над проектом. Честно говоря, когда начинал, не предполагал, что сможем сделать ТАКОЕ! Не знаю как, но мы качественный скачок во всем вирт-арте совершили. Я вчера заходил. Реалистичность невероятная!»

Рафаэль: «Да, правда! Это настоящее волшебство. Ни один хит и рядом не стоял. Будто и правда в иной мир попадаешь. А ведь это не игра даже пока!»

Да Винчи: «Ребята, вы пиар-менеджерами по совместительству подрабатываете?»

Мик «Это не шутка, Винч. Зайди сам и убедись. В общем, мы коллективно породили шедевр. И будем последними идиотами, если остановимся на полпути. Этот вирт-мир можно превратить во что угодно! В игру любого жанра Оптимальным, думаю, будет эпическая стратегия со вставками «экшена» от первого лица».

Пикассо: «Да! Делаем «стрелялку»! Монстриков дорисуем…»

Рембрандт: «И кому же ты собираешься это продать?»

Микеланджело: «Я не собираюсь его продавать. Под такую вещь сами инвестиции выбьем. Под такую вещь и имена Рембрандта, Да Винчи, Пикассо, Микеланджело. Мы утрем нос всем гигантам вирт-арта!»

Рафаэль: «Рэм, если хочешь, фирму назовем «Дарина». Вот это будет настоящая память о той девочке».

Пикассо: «Супер. Я — за».

Винч: «Там и имя «Да Винчи» прозвучало? Интересно, кто это уже за меня решает?»

Мюс «Ты не согласен? Винч, ты же всю жизнь пытаешься быть независимым, делать лишь то, что хочешь. И сидишь из-за этого месяцами без денег. А тут — станешь совладельцем фирмы, сам будешь решать, что разрабатывать. Плюс — бабки. После выхода первой же игры роялти до конца жизни. Что тебе еще нужно-то? Второго такого случая не подвернется».

Рембрандт: «Красиво как ты рассказываешь, Мик. Только никакой игры не будет. Всех с самого начала предупреждали, проект некоммерческий. Так что и разговаривать теперь не о чем».

Микеланджело: «Э, нет, есть о чем! Так было, пока заказчица не умерла. Перед ней мы свои обязательства выполнили — игрушка ей понравилась. А перед тобой… Извини, Рэм, я тебя уважаю как Мастера. Но единолично распоряжаться судьбой общего дела права ты не имеешь. Предложено два варианта, как поступить. Первый: бросить проект. Запаковать все наработанное в архив, раздать желающим по копии и забыть. Рембрандт считает, что пылящаяся на полочке коробка с компакт-кристаллами будет лучшей памятью об умершей. Второй: продолжить работу. Издать супершедевральную вещь, в которую будут играть миллионы. Десятки, сотни миллионов. Сделать имя Дарины брендом, подарить ей армию фанатов».

Рембрандт: «Предлагаешь голосовать?»

Микеланджело: «Настаиваю на голосовании. Кстати, недостаток первого варианта еще вот в чем. Нет уверенности, что чья-то копия не перекочует со временем в арсенал одной из вирт-арт-компаний. Со всеми нашими ноу-хау. И ничего потом не докажешь».

Рембрандт: «Мы обещали друг другу…»

Мик: «Брось! Юридической силы эти обещания не имеют. А я как раз предлагаю все оформить юридически. Никого не обидеть. Итак, за второй вариант три голоса: Микеланджело, Рафаэль, Пикассо. За первый пока один: Рембрандт».

Рэм: «Как руководитель, имею право на двойной голос!»

Мик: «Право сомнительное… ладно, пусть. Итак, за первый вариант два голоса».

Рембрандт: «Ли тоже не поддержит тебя!»

Микеланджело: «Хотелось бы услышать ее лично. Где она? Почему не участвует в конференции?»

Рэм: «Я… не знаю. Мы разошлись».

Пикассо: «Упс».

Рафаэль: «Ну вы, ребята, даете…»

Мик «Следовательно, ее голос не считаем. Винч, ты почему молчишь? Согласен на мой вариант?»

Да Винчи: «Знаешь, Мик, выглядит он хорошо… А пахнет дурно. Жизненный опыт мне подсказывает — то, что пахнет дерьмом, обычно дерьмом и оказывается. Как бы оно ни выглядело при этом. Измазаться не хочется. Подожду, пожалуй, подумаю. И голос Дали сбрасывать со счета нельзя в любом случае. Дай ей время проголосовать».

Микеланджело: «Сутки достаточно на размышления? Двадцать четыре часа отсрочки, чтобы Винч и Ли подали свой голос за один из вариантов».

Рембрандт. «Над проектом работал еще один человек. И сделал он никак не меньше остальных. Потому имеет право голоса».

Микеланджело: «Кто же это?»

Рэм: «Дарина».

Пикассо: «Ни-е-себе! А к ней за голосом кто пойдет? Тока не я! Даж если она на небеса вознеслась, ни хачу пака!»

Мик: «За Дарину у нас тоже Рэм высказаться берется. Будем считать, что этого бредового заявления мы не слышали».


Глава 10 Дали

Дали не ожидала, что Рэм постучит первым. Вернее, надеялась, очень надеялась — первые три дня. Но муж молчал, и она постепенно убедила себя — все. Расстались окончательно и бесповоротно. Если и можно простить, то жить рядом с такой извращенкой — никак И вдруг — постучал.

«Ли, привет».

Женщина долго разглядывала мерцающий в уголку экрана квадратик

«Привет».

«Микеланджело сегодня конференцию проводил. Тебя не было».

«Да… Я получала письмо от него. Просто забыла».

«Обсуждали, что делать с проектом. Голосовали. Мик хочет сделать из него игрушку. Заработать на этом деньги. «За» — три голоса. И три — «против». Два моих и Винч. Теперь все от тебя зависит. Надеюсь, ты не хочешь, чтобы всякие дебилы по Даниному миру шлялись?»

«Не хочу, конечно».

«Тогда свяжись с Микеланджело и проголосуй. Сегодня. Договорились?»

«Да. А что станет с проектом, если Мик проиграет?»

«Мы уничтожим его. Все копии. Чтобы ни у кого не возникло искушения чужую работу присвоить».

Ушел. Даже не попрощался. Все правильно. Она не нужна, только голос. Голос в защиту Дарины… Пусть хоть так

Дали уже шифровала личным ключом письмо, адресованное Микеланджело, когда внезапно опомнилась, «Уничтожить все копии»! Но как же тогда проникнуть в мир Дарины?! Как сделать то, что она обязана сделать?

…Не прошло и часа, как Рембрандт постучал вновь.

«Ты что наделала? Ты же обещала голосовать против Мика!»

Ли закусила губу. Не знала, что ответить. Как объяснить. А Рембрандт сыпал обвинениями:

«Ты специально это сделала, да? И мертвой Дарине отомстить хочешь? За что ты ее так ненавидишь? Что она тебе сделала? Ну ты и сволочь, Дали! Мразь! Подлая, злобная дрянь!»

Ли и руки с клавиатуры убрала. Разве возразишь? Только кивала, когда на экране появлялся очередной эпитет. Да, сволочь, мразь, дрянь. Но перед Рэмом она ничем не виновата. А у той, перед кем виновата, сама прощения попросит…


Глава 11 Да Винчи

В глубине души Винч не сомневался, Микеланджело настоит на своем. В этом гребаном мире всегда побеждают деньги. И те, кто их любит и умеет «делать».

Сам он деньги презирал. Ненавидел их зарабатывать, тратить, держать в руках. Здорово было бы жить в какой-нибудь утопии, где и слово это вонючее забыть успели. «От каждого по способностям, каждому по потребностям…» Да хрен с ним, пусть и «…каждому по труду»! Лентяем и бестолочью Да Винчи никогда не был. Но утопия она утопией и останется. Место, которого нет. А в том, которое есть, единственном, реально существующем, если ты не полный «шиз», без денег не обойтись. Они нужны, чтобы было что жрать и где спать. Время от времени — что пить и с кем спать. И главное, чтобы оплачивать аренду серверных площадей, на которых крутились другие миры, придуманные и нарисованные. Миры, в которых Винч жил. Они были чуть лучше реального. Чуть более управляемы и предсказуемы. Но строили их по тем же самым законам. «Купи, обмани, укради, заставь, убей».

Мир Дарины стал исключением. Едва Винч понял, что предлагает сделать Рембрандт и, главное, для кого, как согласился. Единственный в жизни раз он попал в команду людей, работающих от души и для души. Исключительно для души. Не ожидающих получить что-то материальное и осязаемое лично для себя. И как все изменилось! Как легко стало творить. Да, творить! Пожалуй, даже так, Творить, с большой буквы. Не выдавливать очередную порцию мозговых испражнений в обмен на энную сумму денег, не думать со злорадством и презрением о заказчиках, разработчиках и будущих потребителях «продукта»: «Жрите, жрите, пока не подавитесь», — реализовывать себя. То, на что обычно уходили недели, сейчас удавалось за считанные часы. Идеи так и выпрыгивали, будто кто заветную шкатулку, спрятанную в тайничке мозга, открыл. Виртуальный мир получался именно таким, каким Винч хотел его видеть. Материал поддавался лепке без всякого сопротивления, будто и сам хотел стать тем, во что его превращали. Да Винчи ощущал себя отцом, пестующим любимое дитя. Что там отцом — богом, без всякой натяжки. И с остальными происходило подобное, несомненно. Винч нырял в рождающийся мир, летал над ним, искренне радуясь каждой новой находке товарищей по команде. Радовался, увидев, как вспыхивает радуга после весеннего дождя. Почувствовав, как пахнет хвоей утренний туман в сосновом бору. Услышав, как затихает эхо шагов под сводами древнего замка. Он даже усомнился, не слишком ли скверно думал о людях, не превратился ли в желчного, вечно ворчащего старика-мизантропа? Вот же, молодежь, вчерашние мальчишки и девчонки, в которых привык видеть ненасытную паству золотого тельца, тоже работают от души и для души. Значит, есть она у них, эта самая душа!

Этот мир становился лучшим из всего, к чему Винч приложил свою руку. Он мечтал превратить его в свободный, доступный каждому Мастеру полигон новых идей и решений. В проект, не связанный юридическими бумажками, взаимными подозрениями и обвинениями. Только слово, честь и порядочность. И никаких денег! От каждого — по способностям, каждому — по потребностям. Для начала — хотя бы по труду.

Утопия опять оказалась утопией. Мальчики и девочки работали для… Может, совесть сладким куличом прикормить пытались? Раз в жизни бескорыстно помочь человеку. Прикормили, потешили самолюбие. И едва благотворительная акция закончилась, начали искать, как с нее дивиденды поиметь.

Мир Дарины умер, но даже похоронить его по-человечески не получалось. «Микеланджело и компания» выпотрошат труп аккуратно, чтобы не повредить то, что понять ума не хватает. Забальзамируют, набьют опилками, подкрасят, подлакируют. И бросят чучело на потеху стадам геймеров. «Ах, какая прелесть! Волшебство! Новое слово в искусстве вирт-арта!» Одному Рембрандту совести хватило понять — сделать такое почти то же, что саму Дарину в руки таксидермисту отдать. А потом использовать в качестве заманухи на презентациях «Познакомьтесь, друзья, экспонат номер один, автор идеи «Мира Дарины». По совместительству — тотем игры. За дополнительную плату можно приобрести прядь волос. Лучший талисман для прохождения кампайнов любого уровня. Повышает скиллы на два порядка!»

Лучший вирт-мир всех времен и народов умер… Да Винчи знал, там осталась частичка и его души. Нисколько не сожалел. Для того она и нужна, душа, чтобы раздать ее по кусочкам страждущим… Обидно только, что не страждущим достанется, а пресыщенным. Оглохшим от боевых кличей и взрывов, ослепшим от блеска мечей и вспышек выстрелов. Ничего не поймут, заглотят, что смогут — переварят, что нет — отрыгнут. А через несколько месяцев, в лучшем случае, через год после выхода игры начнут снова требовать: «Жрать, жрать! Даешь новую жвачку для мозга!»

Как бы то ни было, Да Винчи к этому уже никакого отношения иметь не будет. Ему осталось убрать труп с сервера. Срок аренды истек, продлевать смысла нет. Если не похоронить, то хотя бы помянуть. Он заслуживал поминок Крепких, настоящих, чтобы голова вразнос пошла.

Пить Винч начал в шесть. Ушли в небытие исходные коды. Приказал долго жить список аккаунтов. Один за другим таяли текстовые и графические ресурсы, присланные Рембрандтом. Их Мастер не мог убить так, скопом. Последний раз смотрел на наброски, сделанные когда-то рукой девочки, с которой так и не познакомился. К половине девятого, когда жидкости в бутылке осталось не более одной трети, тупо сидеть, разглядывая картинки, стало невмоготу. Вздохнув, Да Винчи надел шлем и погрузился в вирт-мир. В последний раз.

…В бескрайних лесах Годвара начиналась осень. Океан листвы из зеленого постепенно становился пестрым. Даже на юге, у отрогов Пирина, там и сям виднелись желтые, рыжие, багряно-алые вкрапления. А дальше к северу — уже и облысевшие проплешины зияют на месте втиснувшихся в сосновую чащу березово-осиновых рощиц. Грустно… Будто чувствует мир свою кончину. Винч подумал: не подправить ли сезон, вернуть весну? Нет, пусть остается. Лишь часы провернул, опуская на западную половину континента сумерки.

Толчея городов сейчас была неуместна. Но и бродить в одиночестве, разговаривая с деревьями, — тоскливо. Он выбрал огонек костра, мерцающий рядом с трактом, тянущимся от перевала в глубь империи. Путники, устроившиеся на ночлег. Идеально.

…Путник был лишь один. Мужчина, в штопаной, видавшей виды парусиновой куртке, не менее изношенных штанах и башмаках, разваливающихся прямо на ходу, а потому обмотанных бечевкой. Бронзовое, загрубевшее под ветрами и солнцем лицо бродяги или матроса, так что возраст и не определишь сразу. Волосы в первый миг показались седыми, но стоило присмотреться — просто светлые.

Путник глядел на вышедшего из лесу незнакомца с интересом. Но без страха. Не научили их пока бояться друг друга. Ничего, скоро Микеланджело этот недочет исправит. Научит и бояться, и убивать.

— Доброго вечера. — Голос у человека был слегка хрипловатый. Но приятный. Добрый голос. — Садись к костру, хороший человек Ужин скоро готов будет.

Он кивнул на костер. Сбоку хитро пристроены были прутики с нанизанными на них грибами. Небогатая закуска.

— Доброго и тебе. Откуда путь держишь? По каким делам?

— Дел нет у меня никаких. Брожу по свету, смотрю, как устроен он.

— Нет, значит, никаких дел. — Винч подошел, опустился у огня на корточки. Потом и сел. — А имя у тебя хоть есть?

— Имя есть. Феоклом мама назвала когда-то. Или не мама… А тебя как именовать, хороший человек?

— Меня?

Винч опустил глаза на собственную одежку. И обомлел. Ныряя, забыл выбрать себе аватара. И оказался в некоем облике «по умолчанию», которого и существовать-то не должно было. Шутка? Чья, интересно? Внешность юнитов Дали рисовала. С чего бы это ей так порезвиться захотелось? Самый прикол в том был, что облик Винча-в-игре по какому-то совершенно невероятному совпадению в точности соответствовал тому Винчу-в-реале, который сидел сейчас в своей берлоге. Даже недопитая поллитровка в руке сюда перекочевала.

Феокл его заминку если и заметил, то виду не подал. Ответ ждал терпеливо.

— Называй меня Странник Это имя ничуть не хуже других, — в конце концов произнес Винч.

Путник кивнул.

— Верно. Ничуть не хуже.

Он снял с огня одну из веточек Подув, осторожно куснул грибок Пожевал, прислушиваясь к ощущениям. Кивнул удовлетворенно. И протянул угощение Винчу.

— Ужин готов. Отведай, Странник

Да Винчи машинально взял веточку. Повертел перед глазами. И что делать с этим? Грибы хоть съедобны? И тут же хмыкнул. Какая разница? Ему, живущему в реальном мире, ничего не грозит.

— Что ж, попробуем твои грибочки. А этим запьем.

Он потряс бутылкой, заставив жидкость аппетитно

булькнуть. Сделал глоток прямо из горлышка. Передал спутнику.

В вирт-мире «Перцовая» своих свойств нисколько не потеряла. Феокл поперхнулся от неожиданности, закашлялся. Вытер тыльной стороной ладони выступившие слезы, уважительно покачал головой.

— Крепкая у тебя настойка. Никогда прежде такой не пробовал.

— Сорок оборотов, как положено.

— Сорок оборотов… — Мужчина повторил незнакомое словосочетание. И вновь глотнул, теперь осторожно. — Хороша. В каких краях готовят такую?

— В дальних.

Винч не стал вдаваться в подробности. Тоже сделал второй глоток и взялся за грибы. Закуска оказалась вполне приемлемой. Даже вкусной. Аромат леса, дымок костра. На сковородке таких не получится.

Бутылка еще пару раз прошлась из рук в руки. Затем и содержимое ее, и закуска исчерпались. Винч блаженно завалился на спину. Подложил под голову руки, сцепленные в замок. Хорошо! Ногам тепло от костра, лицо обвевает прохлада ночного леса. А сверху — мириады звезд-светлячков. Совсем как в реале, на Земле. Правда, в реале ни разу не довелось выбраться за город, поваляться на траве у костра. А в городе какие звезды? Вечно серое, подсвеченное неоном рекламы небо.

— Так куда же ты путь держишь, Феокл? Что ищешь на свете?

— Правду ищу. — Собеседник тоже прилег рядышком.

— Какую такую «правду»?

— Кто наш мир создал и зачем. Кто законы придумал, по которым все здесь вертится?

Винч хмыкнул удивленно, голову повернул. Попал, как говорится, не в бровь, а в глаз. Юнит-то этот именно его и ищет, получается! И найти никоим образом не может.

А вот нашел…

— Ученые мужи говорят, — продолжал Феокл, — никто мир не создавал. Само собой все получилось. По законам природы. И работает все по этим законам. Планета круглая вокруг солнца движется, оттого день и ночь бывает, зима и лето. Притяжения есть закон, и упругости, и много других. В умных книгах они все описаны. Прочтешь их — узнаешь, как мир устроен.

— Ну… правильно говорят. На то они и ученые.

— Неправильно, — улыбнулся Феокл. — Книги я те тоже читал. Не так наш мир устроен, как законы природы предписывают.

— И что в нем не так?

Феокл хитро прищурился. И начал неторопливо рассказывать:

— По молодости ходил я матросом на торговом корабле Везенны. Плавали мы большей частью по Альменскому морю, а в океан когда и выходили, то севернее Скарема не поднимались. И то, ясное дело, к берегам жались. Но однажды захватил нас шторм. И понес на северо-запад. Капитан ветру противиться пытался, благо волна невысокая. Целый день и ночь бились мы со штормом. А утром утих он, и вновь мы берег увидели. Ох, не тот, что хотели! Мыс Эш оказался у нас прямо по курсу, в какой-то паре миль. И несло нас на камни так быстро, что не увернуться, ни шлюпку спустить. Да разве помогла бы там шлюпка? Пропорол корабль брюхо, тонуть начал, мы на берег выбрались. Скала торчит, полоса камней ярдов двадцать шириной. Дальше — белым-бело. Ни зги не видать. Капитан говорит, туман это утренний. Солнце поднимется, уйдет он. А у самого рожа такая же белая от страха. Какой там туман! Туманов мы, что ли, не видели? Не туман это никакой — пустота! В общем, повел он людей в глубь суши. Я замыкающим шел. Ужас! Едва ступит человек на белое, и исчезает — как отрезало. Семеро нас после шторма уцелело, так шестеро и пропало. А я не пошел. Остался на камнях. Звал их, кричал — никакого ответа. Три дня просидел, без еды, без питья. Затем на горизонте парус увидел. Гильдийцы, кроме них никто в тех водах не ходит. Сиганул в воду и поплыл. Молодой, сильный был. Выжил.

Феокл замолчал. Сорвал травинку, сунул между зубов, пожевал задумчиво. Может, ждал комментариев, вопросов? Винч помалкивал.

— С тех пор понял я, в сказках правды побольше, чем в ученых книгах. И начал места странные искать, людям о них рассказывать. Сначала плавал, теперь брожу.

— Много нашел?

— Нашел кое-что. На севере забавное местечко есть, Мебр называется. Я на корабле гильдии ходил, когда его в первый раз увидел. Задержались мы в Золотом Улусе дольше положенного, осень уже начиналась. А когда северным путем идешь, осень — та же зима. Мороз, снег, льды с полюса надвигаются. Капитан спешит, нервничает. Станет море, не успеем дойти до Суэйна — верная смерть. Из-за спешки на мель мы и сели. У самого берега. Что ж, груз в море сбрасывать? Жалко! Золота одного сколько везли от желтолицых! В общем, приказал капитан на берег товар свезти, знак поставить, пусть лежит до лета, все одно кроме купцов гильдийских никто в те гиблые края не заглядывает. И я попал в разгрузочную команду. Три дня корабль разгружали. В последний день пошли вдвоем с капитаном к ближайшему холму знак из камней выложить. Поднялся я на вершину, глянул на юг… И обомлел. Под ногами лед, снег, а в сотне футов каких-то — сад тропический! Пальмы зеленые, цветы всякие. И будто даже голоса птичьи слышу! Очумел, честное слово. Капитан за плечо трясет: «Не смотри, — говорит, — нет там ничего». Как же нет? Вот же оно, чудо! Следующим летом приплыли мы за товаром. В сохранности все осталось. И сад — на месте. Не стерпел я, плюнул на все, сбежал. Очень уж хотелось чудо вблизи рассмотреть.

— И что там было?

Да Винчи сам догадывался что. Глюк. Баг. Сцену неправильно к карте подклеили. Но хотелось услышать впечатление аборигена.

— А ничего, как и говорил капитан. Стоит шаг сделать на траву ту зеленую, и… За спиной она уже, а перед глазами — холодное море северное. Будто развернул тебя кто незаметно. Все моряки о Мебре знают. А попробуй, расскажи умникам ученым. Не верят. Байки, говорят. Нет такого закона у природы. И для горы Ой нет закона.

— Это что за чудо?

— Гора в сердце Карханара. Я ее случайно обнаружил, ни от кого прежде не слыхал. Лет пять назад сухопутную дорогу в южные страны искал. Дорогу не разведал, зато еще одно чудо нашел. Гора крутая, долго я на нее карабкался, пока на карниз встал. Думал, еще чуток, и перевал. А дальше уж справлюсь как-нибудь. Но оказалось, что пройти тем карнизом невозможно. Глаза видят, а под ногами пустота. Сорвался. Уверен был, смерть пришла, там же высоты не меньше двух миль. Только и успел «Ой!» крикнуть… как чувствую: сижу задницей на щебне, а гора вновь надо мной нависает. Будто и не лез я на нее столько дней. Так-то.

— Да…

Что еще добавить, Винч не знал. Смотрел удивленно на добровольного тестера. Как же это у Рембрандта вышло, такого юнита сконструировать? Чтоб не довольствовался он готовой картиной мира, а огрехи в ней выискивал. И находил. А баги в вирт-мире законами природы не объяснишь, скорее законами человеческого ротозейства, от которого ни один Мастер не застрахован. И то сказать, времени на отладку у них не было. Сдавали сырой продукт, в надежде, что заказчица заострять внимание на этих огрехах не станет. Она-то не заостряла, вот аборигены — «заострили». По крайней мере, один из них. Все-таки как Рэм его сделал? И зачем?

— Выходит, никак не мог мир наш сам собой по законам природы получиться. Сделали его. Для чего — не знаю пока, но сделали. И сейчас делать продолжают, я думаю.

— Кто?

Винч даже на локте привстал. Черт, неужели юнит мог дойти до правильного объяснения происходящего? Фантастика!

— Я его называю Бог. Почему нет? Имя ничуть не хуже других. Чем, например, Феокл. Или Странник.

Да Винчи снова лег, успокаиваясь. Идея бога не нова, тривиальна даже. Видимо, не сможет мир существовать без религии.

— И где он обитает, этот «бог»?

— Может быть, там. — Феокл кивнул головой вверх — Ученые говорят, звезды — это огромные огненные шары. А вдруг опять ошиблись? Что, если небо нарисовано, и звезды — отверстия в нем? Окошки, сквозь которые Бог следит за нами? И время от времени спускается сюда, странствует, проверяет, все ли хорошо сделано.

— Угу. — Да Винчи понял, куда клонит собеседник

Странник, странствующий Бог… Но если так, то, можно сказать, он не ошибся. Надо же, такие совпадения! — И как, людям нравятся твои идеи? Верят в Бога?

— Простые люди верят. А владыки… Они, конечно, мудрецов своих слушают.

— И что? Достается тебе?

— Да уж Где просто гонят. В Батейе я полгода в подземелье сидел. А в Данбаре плетями стегали. Мудрецы не любят правду.

— Не любят.

Подумалось, что скоро мир этот стараниями Микеланджело и компании станет куда более жестоким и нетерпимым. Если инакомыслие беззащитно, его выкорчуют беспощадно… Но почему бы Богу не помочь своему адепту? Пусть самую малость?

— Феокл, знаешь, есть простой способ защититься от любой напасти. Произнеси несколько слов, и станешь неуязвимым. Запоминай: «рапид ломмо пеленг».

— Это заклинание?

— Молитва. Запомнил?

— Рапид ломмо пеленг…

Мужчина сел. И неожиданно сунул руку в огонь. Тут же завизжал от боли.

Да Винчи захохотал, не сдержавшись.

— Э! Осторожней! Я не сказал, что молитва защитит тебя от собственной дурости! Только от злого умысла других.

— Да… Странник Прости. Я действительно глупо поступил, потому и наказан. — Феокл улыбнулся через силу.

— Ладно уж… Чтобы пополнить жизнь… В смысле, залечить рану или силы там добавить, выносливости, скажи: «мандрагора пассат».

Мандрагора пассат!

Феокл зачарованно следил, как исчезают красные пятна на обожженной руке. А Винч наблюдал за ним, самодовольно улыбаясь. Что ни говори, а богом себя чувствовать чертовски приятно. Но все хорошо в меру.

Он поднялся. Взял лежащую рядом пустую бутылку, негоже мусор разбрасывать. Посмотрел на приятеля. Тот теперь аж светился от радости. Увидев, что кумир куда-то собрался, вскочил следом.

— Ты уже уходишь, Странник?

— Да, пора.

— Мы еще увидимся когда-нибудь?

— Не знаю… В общем, удачи тебе!

— И тебе удачи… Странник! Постой! — окликнув едва Да Винчи повернулся. — Тебе не обязательно прятаться в лесу. Если нельзя, чтобы я видел, как ты уходишь к себе, я могу отвернуться. Я не буду подглядывать.

Винч фыркнул.

— Правда не будешь?

— Клянусь!

— Ну отворачивайся.

Кажется, юнит в самом деле не подглядывал. Впрочем, на сто процентов Винч не был уверен. Спиртное на голодный желудок, свежий воздух, костер — его разморило окончательно. Едва отключил игру, стащил с головы шлем, сразу вырубился. Прямо в кресле.

Как исчез Бог, Феокл не видел. Он ведь поклялся не подглядывать! Хоть и любопытно было, но сдержался. Бог должен понять, что не ошибся в выборе, явился достойнейшему из своих чад. Феокл верил, что такое когда-нибудь случится. Боялся, но верил. И вот это произошло. Бог приходил. Разговаривал с ним, учил молитвам. Все, с бродяжничеством покончено. Завтра он направится прямиком в Тарсус. Пора зажечь в мире факел истинной веры. Бог явился, чтобы подать ему этот знак

Винч проснулся далеко за полночь. Зевнул, почесал затылок Было это или приснилось? Он пил с юнитом перцовку и обсуждал, как устроен вирт-мир. И в завершение выболтал пару своих отладочных кодов. Надо же так надраться. Вроде и немного, пол-литра. Это потому, что на закуске сэкономил. Ладно, ерунда все это. Не сможет же юнит паролями пользоваться! Да и не успеет. Игре в его хранилище жить осталось всего ничего.

Глава 12 Дали. Миссия «Сигрит, туронская охотница»

Сегодня утром что-то случилось. Что-то произошло, не вокруг — рыжеющий осенний лес был привычно тих и спокоен, — с ней самой. Вначале Сигрит подумала, что это обломок последнего сна, засевшего в голове, словно заноза. Но нет, проснулась она еще обычной. Выбралась из теплого дупла, спустилась к ручью, плеснула в лицо студеной водой. Потом принялась разводить костер. Тут это и началось. Что ЭТО, девушка не могла выразить словами. Как будто кто-то чужой, незнакомый пристально наблюдает за тобой. Она даже кусты окрестные обшарить не поленилась. Ясное дело, не нашла никого. Следили будто бы изнутри.

В конце концов она сдалась, решила не обращать внимания на неприятное ощущение. Следовало продолжать путь. Не для того она отправилась в это путешествие, чтобы всякие непонятные штуки могли ее задержать.

Весной Сигрит исполнилось восемнадцать. По меркам Турона, взрослая женщина, которой пора обзавестись мужем, хранить семейный очаг, рожать и выкармливать детей. Среди подружек-охотниц не осталось ни одной сверстницы. И смотрели они на нее не только уважительно, как на самую ловкую и меткую, но и снисходительно, как на перестарка. Но сесть к семейному очагу значило навсегда ограничить мир свой деревней и ближайшими окрестностями. А мир был огромен! Настолько огромен, что даже старейшины клана не знали, где находятся его пределы.

В шести дневных переходах к югу лежали Большие Болота. Лишь дважды в год они становились проходимыми. В конце лета, когда зной высасывал влагу из земли, да зимой, когда лютые морозы сковывали льдом предательские трясины. Зимой приходили темноволосые. Заиндевевшие, закутанные с головы до ног в тяжелые теплые шубы, они приезжали на запряженных мохнатыми, смирными собаками санях. Темноволосые собирали дань для Великого Вождя — Императора: шкуры, панты молодых оленей, моржовый ус. Взамен оставляли отличные ножи, наконечники для копий и стрел. Темноволосые громко разговаривали на своем языке, пили обжигающую мутную жидкость из фляг, жадно смотрели на туронских женщин. Иногда кто-то из пришельцев начинал надрывно кашлять, кричать во сне. И если не помогало мастерство лучших целителей клана, навсегда оставался в мерзлой земле севера. Зимний путь был очень тяжел.

Потому Сигрит отправилась в мир темноволосых летом. Легконогая охотница рассчитывала пройти там, где завязнет оленье стадо, куда побоятся сунуться полярный волк и песец. И прошла. Почти два месяца уже охотится в чужих, богатых дичью лесах. Почти два месяца неуклонно идет в сторону полуденного солнца.

Деревья здесь были не такими, как на ее родине, — высокие, с толстыми прямыми стволами. Чем дальше на юг, тем леса становились гуще. Но и человеческое жилье попадалось чаще. Местные смотрели на светловолосую девушку, с трудом связывающую пару фраз на их языке, удивленно. Но, в общем-то, были почти так же гостеприимны, как и ее соплеменники. И знали об окружающем их мире не намного больше, чем те. Единственное, что могли подсказать чужестранке, — дальнейший путь. Идти следовало теперь не прямо на юг, а забирать больше к западу. Где-то там, на берегу полноводной реки, стоит большое селение — «город», — где в своем дворце из белого камня живет Император. Наверняка там-то она сможет узнать все о мире.

…Сигрит уже тушила костерок, когда хрустнула веточка под чужой ногой. Кто-то шел к ней. Не просто шел — пытался незаметно подкрасться. Охотник, но не очень умелый. Совсем неумелый, если выдал себя на таком расстоянии. Девушка как бы невзначай отступила в сторону, присела на корточки у своей сумки. Опять хрустнуло, ближе. Теперь Сигрит точно знала, где прячется непрошеный гость. Хороший человек красться не станет, окликнет издали, поприветствует. Потому дальше действовала молниеносно. Выдернула стрелу из колчана, подхватила лук Росомахой метнулась вбок, на ходу натягивая тетиву.

— А ну выходи!

Их было двое. Мальчик и девочка. Девчонке лет десять-одиннадцать, а мальчик — вовсе малыш, не старше семи. Выглядели они замурзанными, уставшими. И очень испуганными.

Сигрит опустила лук

— Вы что тут делаете?

Старалась говорить медленно, разборчиво, чтобы дети поняли. Девочка вместо ответа всхлипнула и заплакала. А малыш вдруг попросил, жалобно глядя на охотницу:

— Тетенька, не убивай нас.

Сигрит вконец растерялась. Положила лук на землю, медленно подошла к детям. Те и не пытались убежать.

— Что ты такое говоришь?! Кто станет убивать детей? Вы заблудились? Где ваша деревня, знаете?

Девочка зарыдала громче. Мальчишка же развернулся и ткнул пальцем в сторону восходящего солнца:

— Там. Только деревни нет. Ее хоканцы сожгли.

— Кто?

Слова такого Сигрит прежде не слышала. Но и малыш не мог, видимо, объяснить подробней. Лишь повторил:

— Желтолицые. Ночью пришли. Дома жгли, людей убивали.

Девочка наконец справилась со слезами. Тоже заговорила:

— Хоканцы, они за Медиром живут, мы раньше о них только в сказках слышали. Они ночью на нас напали. Все дома подожгли, а людей ловить стали, веревками вязать. Охотников, кто сопротивлялся, сразу поубивали. А потом — стариков и детей маленьких… Одни мы убежать смогли.

Девочку звали Катина, мальчика — Альг. Сигрит слушала их и отказывалась верить. Да, человек может поддаться ярости и убить другого человека. Она слышала рассказы о том, как ссорились мужчины и становились смертельными врагами. Да что там, и ссоры женщин иногда доводили до убийства. Но жечь деревни, убивать детей… Нет, это совершенно невозможно! Девушку рассказ ошеломил. И еще более ошеломлен был неведомый наблюдатель, сидевший в ней.

— Хорошо, мы пойдем к вам в деревню, посмотрим, что там случилось.

— А если хоканцы вернутся? — поежилась Катина.

— Не бойтесь, я ведь с вами.

Наверное, детям это показалось слабым утешением. Но спорить они не стали. Покорно поплелись за Сигрит на восток

Путь оказался не так уж и долог. Полдень не наступил, а они уже были на месте.

— Вон там, — прошептал Альг.

Сигрит и сама поняла, что «там». Ноздри охотницы чуяли запах дыма. И еще один — отвратительный запах обгоревшего мяса.

За неширокой полосой огородов лежала деревенька. Когда-то лежала — теперь на ее месте торчали остовы кирпичных очагов да валялись в толстом слое золы почерневшие, тлеющие бревна. И не только бревна… Большие остроклювые вороны уже слетались, рассаживались на ветвях подступавших к пепелищу деревьев. Каркали, переговаривались. Пока не решались начать пиршество.

Сигрит предпочла бы оставить детей на опушке. Но те были слишком напуганы. Отстать для них было сейчас страшнее, чем УВИДЕТЬ. А они не наврали, не нафантазировали. Ночью здесь произошла настоящая бойня. Трупы, трупы… Были среди них и детские. Что же за чудовища завелись в ее мире?!

Катина громко охнула за спиной и завыла:

— Ma… Ма-ма…

И, вторя ей, тут же захныкал Альг. Сигрит резко обернулась. Слева, шагах в десяти, лежала женщина средних лет. Она упала навзничь, запрокинув голову. Бревно от рассыпавшегося дома подкатилось слишком близко, заставив истлеть волосы и верхнюю часть ночной рубашки. Кожа на лице, плечах, груди, потемнела, полопалась местами, выпустив успевшую засохнуть сукровицу. Но умерла женщина не от жара. Ей распороли живот, сверху вниз, от ребер до самой промежности. Вывалившиеся внутренности лежали бесформенной грудой между согнутыми в коленях ногами женщищы. И здесь же лежал ее неродившийся ребенок.

Это было слишком даже для Сигрит. Схватив в охапку детей, она поволокла их прочь от этого ужасного места. За околицу, к берегу текущей рядом речушки. Остановить истерику Катины удалось, лишь окунув ее головой в воду. Но и после этого девчонка продолжала скулить: «Мама… мамочка…» Альг шмыгал носом молча, только кулачками глаза тер. Сигрит и сама чуть было не пустила слезу. Нет, не она, взрослой охотнице не пристало плакать перед детьми. Но тот — или та? — что сидела внутри, готова была разреветься. Откуда могло взяться такое Зло? Чудовища, убивающие детей, распарывающие животы беременным женщинам… Нет, это наверняка не люди. Должно быть, за этим таинственным «медиром» живут злобные, кровожадные твари, которых следует уничтожать беспощадно.

Увиденное в деревне так ошеломило Сигрит, что она позволила обнаружить себя раньше, чем заметила сама. Узкие раскосые глаза наблюдали за ними с противоположной стороны реки. Желтые безусые лица. Всадники на низкорослых, похожих на безрогих оленей лошадях.

— Хоканцы! — с ужасом просипела Катина.

Нет, невозможно! Обликом всадники не походили ни на соплеменников Сигрит, ни на местных жителей. Но тем не менее это были люди. А люди не могли сделать такое!

В следующий миг она инстинктивно перекатилась в сторону. Стрела с черным опереньем глубоко вошла в речной песок

— В лес! Бегом!

Хоканцы оказались лучниками умелыми. Не успела охотница юркнуть вслед за детьми под спасительные ветви елей, как голень обожгло огнем. Стрела пропорола лосину, разорвала кожу, вырвала кусок мяса. По большому счету, рана пустяковая, но быстро бежать теперь не получится.

Девушка отхватила ножом край штанины, туго затянула ногу. Скомандовала присевшим было рядом детям,-

— Убегайте, быстро! Я их задержу!

Пока перевязывала рану, хоканцы переправились. Она ссадила последнего. Стрела вошла прямо в глаз желтолицему, словно белке. Ей ответили целым роем стрел. Да, хоканцы были меткими лучниками. Но вряд ли им часто доводилось охотиться в лесу. Стрелы задевали опереньем за ветви, уходили в сторону. А Сигрит выбирала мишени неторопливо. Панцирь на груди противника слишком крепок? Не беда! Лица им защитить нечем. Она положила второго хоканца, третьего. Лишь бы стрел в колчане хватило!

Если бы не лошади, она смогла бы победить в этом бою. Но лес был недостаточно густ, чтобы пеший мог убежать от конного.

— Бросай лук, если не хочешь, чтоб я эту мелюзгу живьем выпотрошил!

Мужчина говорил на языке Годвара еще хуже, чем Сигрит. Но она поняла бы и без слов. Высунувшийся из-за толстого, в два обхвата, ствола хоканец держал перед собой связанного Альга, приставив к ребрам острие кривого длинного ножа. И Катину схватили — девчонку на миг вытолкнули из-за соседнего дерева, демонстрируя. Охотница скрипнула зубами. Если даже сумеет сейчас всадить стрелу в рожу узкоглазого, девочке тут же каюк И мальчишке не сбежать со спутанными ногами, прикончат.

Она опустила лук

— Дай слово, что отпустишь детей!

Значило ли что-то слово чести по ту сторону Медира? Сигрит не знала. Но что оставалось делать? Хоканцы могли растерзать детей и уйти, отступиться от слишком опасного противника Сохранить свою жизнь ценой жизни детей? У девушки и мысли такой не возникло. Она ведь сказала: «Не бойтесь, я с вами!»

— Ты еще ставишь условие?! Бросай лук!

— Слово!

Хоканец зло выкрикнул что-то на своем гортанном наречии. И вдруг выступил из-за дерева, опустил нож

— Клянусь всеми матерями улуса, эти детеныши останутся живы, если ты сдашься.

Девушка с легкостью могла положить его. Хоканец не боялся смерти. Значит, клятва чести была для него не пустым звуком.

Сигрит бросила на землю лук, сняла колчан. Отодвинув тяжелую еловую лапу, шагнула на открытое место. Она готова была к тому, что черноперая стрела тут же пробьет ее сердце. Но хоканцы оказались слишком кровожадными для этого.

— Отпусти детей.

— Я не обещал отпустить их, — усмехнулся желтолицый, с интересом разглядывая охотницу. — Я поклялся оставить их в живых. Не для того я пришел в эти гребаные леса, чтобы убивать собственных рабов. За пацана и девчонку я получу хорошую плату от купцов Сима… А за тебя я смог бы выручить еще больше. Пожалуй, ты стоишь дороже всей этой жалкой деревушки. Никогда не видел женщин с такими белыми волосами… Но ты убила трех моих воинов, заставила меня произносить клятву! Позор, если я не отомщу за это! Честь Хамиза дороже любых денег!

Из всего сказанного девушка поняла меньше половины. Детей уведут в рабство, а ее ждет смерть. Что ж, тогда остается биться до конца!

Она выхватила из-за пояса нож, готовая прыгнуть на врага… Поздно. Два хоканца уже подкрались сзади, навалились, выкрутили руки. Повинуясь команде вождя, подтащили к старой толстостволой сосне, принялись прикручивать веревками.

— Раз не можешь одолеть меня в честном бою, убей так, Связанную.

— Убить тебя? — Хоканец захохотал. И вслед засмеялись его спутники. — Ну уж нет! Я поджарю тебя на медленном огне и оставлю расклевывать это блюдо падалыцикам.

Жарить живьем? Сигрит подумала, что неправильно поняла. Но желтолицые и впрямь швыряли хворост к ее ногам. А когда куча поднялась выше колен, один чиркнул кресалом, дунул на трут, заставляя искорки превратиться в огненные язычки. Следом радостно затрещала сухая хвоя, веточки. Костер обдал голени сначала теплом. А затем стал жалить. Пламя побежало по штанине, лизнуло голую кожу ниже раны.

Теперь занялись и толстые сучья. А хоканцы все подбрасывали и подбрасывали ветки в огонь. И выжидающе смотрели на девушку. Ждали, когда завоет, закричит, умоляя прекратить пытку? Никогда! Сигрит стиснула челюсти, не позволяя вырваться наружу даже стону. Главное, чтобы не заорала та, внутри нее. Ей ведь тоже больно!

Запах сожженной плоти ударил в ноздри. Ноги от ступней до колен пылали, а пламя ползло выше, подбиралось по тлеющим лосинам к бедрам, животу. Сигрит терпела до конца. Терпела, пока спасительная тьма не пришла на помощь, отгоняя боль…

Туронская охотница в конце концов потеряла сознание. Отключилась, уступая свое тело Дали. Боль действительно становилась невыносимой, что-то они перемудрили с обратной связью. Пора было прекращать зашедшую слишком далеко игру… Но как? Отключиться, вынырнуть из вирт-мира? Легко. Но жуткое действо на этом ведь не остановится. Сигрит поджарят, а детей угонят в Хокан. Ввести код, перейти в режим отладки? Да, тогда она станет неуязвимой, сможет добавить себе сколь угодно здоровья и силы… Но детям это опять-таки не поможет! Силой и ловкостью нужно уметь распорядиться. А так… Хоканцы прикончат детей, едва заподозрят, что ситуация меняется не в их пользу. И получается, что она, одна из создательниц этого мира, совершенно беспомощна в нем.

«Уходи, это всего лишь игра. Здесь все ненастоящее, придуманное», — пищал где-то на краешке сознания здравый смысл. Ли отмахнулась досадливо. Какой там «ненастоящее»! Здесь все настоящее, и жизнь, и смерть. «Но ты ничем не можешь помочь. Сюжет вышел из-под твоего контроля!» Черт, кажется, в самом деле… Нет, не время об этом думать. Детей нужно спасать и себя. Тьфу, не себя, конечно. Эту девчонку-охотницу. Эх, магия бы пригодилась сейчас в самый раз. Только нет в мире Дарины магии… Или уже есть?

«Лунный Зверь появляется там, где нужно восстановить справедливость. Где зло побеждает добро». Решение созрело мгновенно. Ли даже не вспомнила, во что превратила свое создание!

Хоканцы удивленно уставились на очнувшуюся пленницу.

— Что ты там бормочешь, белобрысая сучка?

Эти слова стали для их вожака последними. Едва с губ слетел звук заветной команды, как костер вздыбился радужным фейерверком. А дальше — мир вокруг пошел колесом…

Он пропал так же неожиданно, как и появился. Сигрит удивленно смотрела на свои ноги. В память о только что пылавшем костре осталось лишь пятно превратившейся в пыль золы. Да истлевшие чуть ли не до срамного места лосины. Но само тело ее было невредимо. Ни одного ожога, даже рана на голени исчезла. И боли нет. Девушка расправила плечи, дернулась. Обгоревшие путы лопнули, словно гнилые нитки.

Сигрит огляделась вокруг. Ни хоканцев, ни их лошаденок Катина и Альг сидят, прижавшись друг к другу. Глаза выпучены, рты раскрыты. Охотница сделала шаг, другой. Осторожно, стараясь не задеть повисшие на смятых стеблях травы сгустки крови, подняла с земли длинный кривой нож главаря.

— Сигрит, кто это был? — громко икнув, просипела Катина.

Стало быть, не привиделось. Зло, принесенное хоканцами, оказалось настолько чудовищным, что сам демон мрака явился за ними.

— Не знаю.

— А это правда не ты? — Дети смотрели на нее подозрительно. — Он ведь из костра выскочил.

Так и есть, Сигрит и сама вспомнила. Было мгновение, когда она и монстр являлись одним целым. Показалось даже, она и есть этот монстр. Но в следующий миг они разделились. Зверь прыгнул. Чудищем оказалась не она. Та, другая, наблюдательница. А дальше… Сигрит довелось как-то видеть охотника, разорванного полярным медведем. Рядом с тем, кто обрушился на хоканцев, медведь выглядел бы щенком.

Девушка отрицательно покачала головой.

— Не я. — И добавила: — Пойдемте скорее отсюда. Колдовское здесь место.

Это она сказала так, для детей. Место было ни при чем. Лунного Зверя можно вызвать где угодно. Сигрит не знала, осмелится ли сделать это когда-нибудь. Но в том, что страшное заклинание, оставленное в памяти наблюдательницей, будет помнить до самой смерти, не сомневалась.

Дали очнулась, судорожно перевела дыхание. Втянула полные легкие воздуха. Выдохнула. Повторила эту процедуру несколько раз. Потянулась, чтобы снять шлем. И застыла. Да не было на ней никакого шлема! Сидела перед монитором, тупо таращась на панораму вирт-мира. Но как же тогда?.. Как она смогла погрузиться? Да с такой реалистичностью…

Теперь она очнулась полностью. Ясно осознала, что минуту назад была в облике Лунного Зверя. Рвала зубами человеческую плоть, жадно глотала теплое, еще трепещущее мясо. Наелась до отвала. Сколько их было? Пятеро? Плюс лошади. Привкус крови до сих пор во рту.

Привкус крови и сырого мяса… Дали быстро провела тыльной стороной ладони по губам. Жирная алая полоса… Внутренности судорожно сжались от резкого приступа брезгливости. Женщина, взвыв, метнулась в туалет, к унитазу. Не удержавшись, рухнула на колени. И тут ее вывернуло. Рвало снова и снова. Много раз. Ли старалась не смотреть чем.

Выползла из туалета через час с лишним. Добралась до кровати, растянулась бессильно. Некоторое время могла только лежать, бездумно, почти бессознательно. И лишь затем заставила себя вернуться к недавно пережитому. Заставила себя размышлять.

Мир Дарины изменился. Он давно начал меняться, но, занятая поисками пути на запретный остров, Дали не отдавала себе в этом отчета. Сегодняшняя сцена будто сдернула пелену с глаз. Нет, это уже не добрая красивая сказка. Ее переделывали, подгоняли под жестокий стандарт современных игр. Наполняли привычной геймерам неограниченной жестокостью. Кто-то продолжал работать над проектом?

Чушь! Если бы это была тестовая сборка, лежащая в общедоступном хранилище, в такое поверить можно было бы. Но Ли запускала свою собственную копию игры! Скомпилированную месяц назад, еще до смерти Дани. И с тех пор неизменную.

А точно ли неизменную? Что если кто-то из «соратников» пробрался на ее комп и оставил подарочек — подменил ресурсные файлы?

Мысль показалась настолько здравой, что вопрос «Зачем это кому-то могло понадобиться?» у Ли не возник Вскочила с кровати, бросилась к компьютеру.

В логах операционки следов вторжения не было.

Могли они это как-то обойти? Наверное. Значит, придется делать сборку заново. А перед этим проверить исходные модули, нет ли и в них подвоха.

Ночь минула незаметно. За окном началось мутное ноябрьское утро. Затем — день. Дали все сидела за компьютером, тщательно перелопачивала исходный код, пытаясь найти незнакомые модули. К вечеру голодная, уставшая, с покрасневшими от напряжения глазами, она отключила сеть — для чистоты эксперимента — и запустила компиляцию…

Глава 13 Рембрандт

Рембрандт был уверен, что никогда больше не увидит ту женщину. Вычеркнул ее из своей жизни решительно и бесповоротно. Даже мысленно не называл по имени. «Та женщина» и никак иначе. И вдруг…

Звонок в дверь. Открыл.

— Ты?!

— Здравствуй. Нужно поговорить. Это очень важно.

— Ты еще посмела прийти? После того, что сделала?

— Я же говорю, мне нужно рассказать тебе очень важное. Касающееся не только нас двоих. Всех.

В душе Рэма боролись два желания. Первое — сказать что-то едкое, жестокое и резкое, как пощечина. Чтоб отшатнулась, убежала. Второе — надменно скривить губы. Захлопнуть дверь, не проронив больше ни звука. Слишком долго колебался, выбирал. А Дали не ждала. Шагнула в квартиру, отодвинув бывшего мужа плечом. Рембрандт не ожидал подобной напористости, посторонился. Тут же опомнился, кинулся следом.

Ли стояла посреди гостиной. Смотрела на карандашный портрет, висевший на стене.

— Такой ты ее, значит, видел…

Рэм нетерпеливо хмыкнул. Обошел женщину, стал так, чтобы спиной загородить рисунок

— Быстрее выкладывай, что у тебя, раз пришла.

— Спешишь?

— Спешу.

Теперь Дали увидела комнату целиком, а не только портрет соперницы. Зачехленная мебель, голые стены, какие-то обрывки на полу. Удивленно посмотрела.

— Ты что, переезжаешь?

— Да.

— Далеко?

— Далеко. Очень. — Рембрандт хотел этим и ограничить ответ. Но затем все же пояснил: — Предложили работу за океаном. Хорошую работу. Пока контракт подписал на пять лет, а там видно будет. Сегодня улетаю. Самолет через два часа, так что поторопись.

— Через два часа… — эхом повторила Дали. И, будто очнувшись, воскликнула: — А как же Даня?!

Губы Рембрандта сжались в узенькую полоску. Процедил:

— Дарина умерла. А ее мир, ее мечту поганят. Благодаря тебе, между прочим!

Дали опустила глаза.

— Я была не права. Я не знала…

— Не знала, что такое подлость? Да ну вас всех к черту! — Рэм махнул рукой, развернулся, шагнул к ведущей в спальню двери. — Все. Уходи. Мне пора такси вызывать.

— Рэм, подожди!

— Что еще?

Он все же оглянулся. Недовольно кривя губы, уставился на женщину.

— Рэм, работу над проектом нужно прекратить. Вообще никому больше нельзя входить туда…

— Поздно ты спохватилась…

— Не перебивай! — взвизгнула Ли. — Дослушай сначала! Этот мир — не игрушка! Он не менее реален, чем тот, в котором живем мы. Я не знаю, когда и как он возник, но он существует независимо от нашего желания. Мы лишь проделали двери в него. Мы вламываемся в чужой мир и ведем в нем себя как боги. Меняем его правила, законы. Считаем его жителей аватарами, входим в их сознание, управляем их поступками…Пока! А если они обнаружат нас, научатся управлять нами? Придут в наш мир, что будет тогда?

Дали выпалила все на одном дыхании. И замолчала, шумно глотая воздух.

И Рембрандт молчал. Словно другими глазами посмотрел на гостью. Увидел наконец не прежнюю Ли, сильную, уверенную, рассудительную. А стоящую перед ним женщину. Мелко дрожащие губы, заострившиеся черты лица, глубокие тени под глазами. В самих глазах какой-то нехороший, лихорадочный блеск Плечи то и дело нервно дергаются, пальцы не найдут себе места, тискают друг друга. Из-под рукава не по сезону хлипкой курточки выбилась марлевая повязка на левом предплечье.

Спросил:

— Что у тебя с рукой?

Ли сразу не поняла вопроса. Крепко зависла на своей волне. Лишь проследив за его взглядом, ответила:

— А… Это оттуда. Там война везде идет. Я вывалилась прямо в гущу боя. Выскочить не успела, задело.

Сомнений не оставалось, она больна. Так иногда случается с теми, кто слишком много времени проводит в вирт-мире. Сознание перестает замечать грань между реальностью и фантазией. Но чтобы такое случилось с Дали… Теперь Рэм смотрел на гостью с жалостью. По-хорошему нужно бы ее брать за руку и тащить к врачу. Мания далеко зашла, раз уж виртуальные раны бинтовать начала… Но время, время!

Он заговорил, стараясь быть убедительным:

— Ли, ты слишком много работала последнее время. Нужно отдохнуть, расслабиться. Может быть, стоит сходить к психоаналитику? К Крамеру, например. Он отличный специалист и нашу специфику знает. Поговоришь с ним, сразу спокойнее станет.

Дали едва не взвыла.

— Ты считаешь, что я все это выдумала?! Что у меня крыша поехала, да?! Так проверь! Ты давно заходил в Мир Дарины?

— Не заходил после… — не смог выговорить «после ее смерти». — И не собираюсь этого делать.

— Так зайди! — Окончания фразы Ли не услышала. — Проверь, в твоей копии мир изменился. Он такой же, как у меня, как у Винча, Микеланджело, остальных. Это один и тот же мир! В наших компах лишь двери в него.

Рембрандт шагнул к девушке. Осторожно обнял за плечи.

— Ли, я слышу, не нужно кричать. — А в голове вертелось: «Нужно попросить кого-то, чтобы отвели ее к врачу. Но кого?» — Мир Дарины так же реален, как наш, а программа — двери в него.

— И их нужно закрыть…

— Да. Только сначала нужно сходить к Крамеру.

Обещай, что поговоришь с ним. А потом, с новыми силами, ты закроешь дверь.

— Я пробовала, Рэм, у меня не получается!

— Пробовала просто стереть игру? Нет игры — нет дверей.

— А остальные копии? У тебя, Мика…

— Я свою стер перед тем, как продать компы. Винч, уверен, давно освободил место под новые игрушки…

В голове сверкнуло: «Эль! Рафаэль можно попросить отвести Ли к Крамеру. Они вроде всегда неплохо ладили. Да и женщина с женщиной быстрее договорится». И Рэм с нажимом закончил:

— Так что осталась только команда Микеланджело.

— Думаешь, он согласится?

В голосе Ли было сомнение. Но и немного надежды. То, что нужно для начала.

— А ты попробуй уговорить Рафаэль. Если она станет твоей союзницей, то и Мика уломать легче будет. Жаль, уже не успеваю с тобой. Я сейчас позвоню Эль! Пока ты ехать будешь, успею ей все объяснить.

— Ага. — Ли улыбнулась. — Я побежала?

— Давай. Счастливо!

Он проводил ее до двери. Затем стоял у окна, ждал, пока выскочит из подъезда. Спешит, будто от каждой секунды зависит спасение мира! Когда Дали исчезла в притормозившем такси, достал из кармана телефон, начал набирать номер Рафаэль. Внезапно иголочкой кольнуло сомнение, правильно ли он поступает? Или стоило послать самолет к черту, задержаться на несколько дней, на месяц? Как бы там ни поступила Ли, но они ведь были близки не один год до этого… Не успел додумать, в телефоне раздался удивленный женский ГОЛОС:

— Да, Рэм?


Глава 14 Микеланджело

Мику еще никогда не было так хорошо. Это поистине божественное ощущение неудержимо накатывающего триумфа. Славы. Признания. Ну и кой-какого богатства, само собой. То, что из пустышки, вздорной идейки Рембрандта может вырасти дойная коровка, он понял не сразу. Далеко не сразу! Когда услышал первый раз, чуть не поперхнулся со смеху. Надо же, у взрослого, вполне разумного человека эдакая блажь в голове! Нет, благотворительность тоже вещь полезная, рейтинговая. Но лишь там, где ее можно как следует пропиарить. Разумеется, Микеланджело предложение участвовать в глупом прожекте отверг сразу же.

Но какая-то зацепочка не дала выбросить разговор из головы. И едва отключившись, он пересказал его Рафаэль. Не за тем, чтобы посоветоваться. Спрашивать совет у жены — нонсенс! Хотелось повторно услышать изложение идеи. В своей интерпретации.

«Но мы же на этом ничего не заработаем. Я имею в виду не деньги, а… — Эль посмотрела на мужа выжидающе. — А кто еще будет в проекте?»

Молодец, самую суть ухватила! Кто из Мастеров будет в проекте? Уникальная возможность подворачивается — заглянуть на чужие кухни, увидеть вещички, на которые не успели наложить лапу интеллектуальной собственности гиганты вирт-индустрии.

Микеланджело набрал номер Рембрандта и сказал, что принимает предложение. И не пожалел об этом. Уже прогон первой сборки превзошел самые смелые ожидания. Над проектом стоило работать. И Мик работал. Вкалывал! И ждал, когда обстоятельства изменятся.

Когда благотворительность начнет приносить дивиденды.

Взять разработку под свой контроль оказалось нетрудно. Но дойная коровка сама собой не вырастает. Ее нужно пестовать. Мало найти деньги, нанять исполнителей, лабающих программный код. Новую игрушку нужно суметь правильно ПРЕПОДНЕСТИ гейм-сообществу. И тут его главным козырем станет неожиданность. Никто не ждет от безвестной, свежеиспеченной фирмочки такого дебюта. Проект Микеланджело буквально выстрелит! Ослепит и оглушит всех вокруг.

А для этого пока что вся работа должна вестись в строжайшей тайне. «Негры» лабали свои куски втемную. Что получалось в результате сборки, видели лишь Микеланджело с Рафаэль. Плюс Пикассо — куда ж теперь от него деться? И «бету» тестировать им втроем придется. Хотя до «беты» еще работать и работать…

— …Кто звонил?

Мик оторвал взгляд от мониторов, выстроившихся полукругом по краю столешницы. Подозрительно уставился на вернувшуюся в кабинет жену. Как бы ни был сосредоточен на работе, всегда замечал происходящее вокруг.

— Рембрандт.

Оп-па! Этому что понадобилось? Передумал? Понял, что большими деньгами запахло, решил на хвост упасть? Нет, вряд ли, мы слишком чистоплюи для этого. К тому же, не Рафаэль бы он тогда звонил… И правда, что за дела могут быть у Рембрандта с его женой?

Так и спросил. И добавил с сарказмом: «Секретные?»

До прозрачности белокожее личико Эль имело обыкновение розоветь по любому поводу. Вот и сейчас! Рафаэль негодующе тряхнула челкой:

— Какие секреты? Что ты выдумываешь?

— Зачем тогда вышла из кабинета для разговора?

— Чтобы тебе не мешать.

Микеланджело усмехнулся. Не верь никому, если не хочешь остаться в дураках Чем ближе человек, чем лучше тебя знает, тем больше у него возможностей напакостить. Тем пристальнее нужно следить за ним. А кто может быть ближе и опасней, чем жена?

— Предположим. И что он хотел?

— Просил Дали помочь. Кажется, у нее вирт-психоз.

Мик присвистнул.

— У Дали? На кого не подумал бы. Так что он от тебя хотел? Сам боится ее к психиатру сбагрить? — И тут же вспомнил. — А, да… Он же на днях сваливать собирается.

— Сегодня, — уточнила Эль. — Дали сейчас приедет…

— Сюда?! — Микеланджело подпрыгнул в кресле. Психов здесь только и не хватало!

— Мик! Она ведь наша подруга. Мы должны помочь, убедить ее поговорить с Крамером. Если хочешь, я сама с ней в фойе посижу…

— Разумеется, не в лабораторию же ее вести!

Микеланджело отвернулся. Постарался выбросить

предстоящий визит из головы. Его это не касалось. Хочет Рафаэль поиграть в добрую самаритянку, и бог с ней. Пока есть время на подобную блажь.

Мелодию звонка он пропустил мимо ушей. И как открылась входная дверь, как зазвучали в коридоре женские голоса, постарался не слышать. Но через пару минут Рафаэль заглянула в кабинет. Сообщила обескураженно:

— Мик, она с тобой говорить хочет.

Микеланджело нахмурился.

— Ты же обещала!

— Но она настаивает. Говорит, у нее что-то очень важное.

Важное! Что для свихнувшегося важнее собственного психоза? Микеланджело не сомневался, что услышит очередную историю о взбесившихся компьютерных человечках, грозящих выпрыгнуть из монитора.

И не ошибся.

— …Мик, поклянись, что не будешь ничего трогать в мире Дарины! И уничтожишь все копии программы входа в него!

Гостья закончила длиннющую тираду и теперь, ожидая, смотрела на Микеланджело. А он рассматривал ее. Вот как, оказывается, психи вблизи выглядят: глазки блестят, руки дрожат. От предложенного Рафаэль кофе отказалась, боится, не удержит чашечку, расплещет? Н-да, неприятное зрелище. Но поучительное. Для каждого, кто пытается увидеть в своей работе нечто большее, чем способ заработать деньги.

— Ли, все в порядке. — Мик постарался, чтобы улыбка была искренней, а голос звучал мягко. — Тебе не о чем беспокоиться. Мир Дарины замечательный, мы не собираемся его портить. Мы лишь добавим несколько сюжетных линий и уберем огрехи, допущенные из-за спешки. Разве плохо, если нашу с тобой работу увидят миллионы мальчишек и девчонок? Уверен, им понравится бродить по лесам Годвара и степям Хокана…

— Ты врешь! Врешь мне в глаза, Мик! Ты хочешь превратить мир Дарины в кровавый «экшен»! Уже это делаешь! Кочевники Хокана перешли Медир, режут женщин, детей, стариков. В Данбаре инквизиция, ведьм и еретиков жгут на кострах, города залиты кровью. Торговая гильдия мечтает о мировом господстве, а тем временем Альменское море захватывают пираты!

У Микеланджело перехватило дыхание. Что там дыхание! Холодный пот на лбу выступил. Она же перечисляет миссии, над которыми идет работа! Вот тебе и секретность… Рафаэль тоже сообразила. Сидит бледная, глаза выпучены Надо понимать, не она виновница утечки информации?

Стараясь, чтобы голос звучал по-прежнему мягко, Микеланджело спросил:

— Ли, что ты такое несешь? Кто тебе рассказал подобные глупости?

— Я сама видела! Я сама там побывала. Едва живая осталась. Видите?

Женщина потрясла забинтованной рукой. На руку Мик и не взглянул. Зато за фразу уцепился.

— Ты смотрела наши тестовые сборки? Тебе их Пикассо дал, да? Конечно, он, больше ведь некому. Сопляк! Ли, скажи, не бойся. Когда он тебе их передал?

— При чем здесь Пикассо? Мик, ты ничего не понял, да?! Я же объясняю — тот мир настоящий!

А ведь она психованная, понял Мик совершенно отчетливо. Договориться с ней, пожалуй, и не получится. Разболтает все первому встречному. Пико — урод! Зачем ему это понадобилось? Ведь тоже в доле…

И как будто мысли подслушивал, в гостевую заглянул Пикассо. Маленький, чернявый, как всегда взъерошенный, наряженный во что-то дорогущее, но безвкусное и несуразное.

— Ага, точно все здесь. Не обманула твой тритон… или как там его, цербер? Мик, срочное дело есть. Меня постиг внезапный финансовый кризис. Проавансируешь? — Парень быстро окинул взглядом присутствующих. — Привет, Ли. Давно не виделись. А чего это вы все такие стремные?

Дали вскочила с диванчика.


— Пико, здорово, что ты зашел! Программу нужно уничтожить. Все копии.

Пикассо непонимающе посмотрел на Микеланджело.

— О чем речь-то идет?

— А ты не понимаешь? Дали требует, чтобы мы проект закрыли.

— С какой хрени?

— А с какой ты ей тестовую сборку дал?

— Я?!

— Не я же! Кроме нас троих никто к файлам доступа не имел, никто о первых миссиях не знал. А она мне сейчас их все перечислила. И хоканский набег, и весурских пиратов. Что скажешь?

Парень снисходительно похлопал Мика по плечу. Плюхнулся в соседнее кресло.

— Кричи громче, тогда и секретарша твоя в курсе будет. Защита у тебя на серверах ни к черту, дружище, вот что скажу! Предлагал же, давай я займусь.

— Хочешь сказать, что она мое хранилище взломала?

— Ясный перец. Что его там ломать? Как два пальца…

— Вы меня не слышите, да?! — вдруг во весь голос заорала Дали. — Я уже сто раз повторила — тот мир РЕАЛЕН!

— Да успокой ты ее! — не сдержавшись, гаркнул на жену Микеланджело. — Звони Крамеру, хватит с меня этого цирка!

Рафаэль послушно вскочила, бросилась к гостье:

— Ли, не волнуйся…

Попыталась обнять подругу. Но та резко развернулась, толкнула локтем в грудь. Эль отшатнулась и, зацепившись каблуком за ножку кресла, загремела на пол.

— Ты меня сумасшедшей считаешь? Ну так я покажу! — И рванула из комнаты, дальше по коридору, к дверям кабинетов.

— Стой! — Опомнившись, Микеланджело бросился следом. На пытающуюся подняться жену даже не взглянул. — Стой, я тебе говорю!

Бесполезно! Перехватить Дали в коридоре они уже не успели. Что за наитие ей подсказало, которая из комнат не такого уж маленького офиса — лаборатория Микеланджело? Лишь то, что незваная гостья запнулась, обводя зачарованным взглядом ряды экранов — окошек в вирт-мир, — помогло. Мик тут же вцепился сзади в плечи.

— Пусти! — Ли дернулась, стараясь высвободиться. — Пусти, я только покажу! Сам все увидишь! Поймешь, что я не сумасшедшая!

Ага, как же! Решение проблемы напрашивалось само собой. Лучший выход для всех.

— Что смотришь?! Руку ей держи, крепко! — скомандовал подоспевшему Пикассо. — Потащили ее отсюда!

— Да пустите же!

Дали пыталась сопротивляться, упираться. Силы и веса у нее было достаточно. Но меньше, чем у двоих пусть не слишком спортивных, но молодых и здоровых мужчин. А царапаться и кусаться Ли не додумалась. Так что в коридор вытащили ее довольно быстро.

Микеланджело ногой захлопнул дверь кабинета и гаркнул на растерянно топчущуюся посреди коридора девушку-секретаршу:

— Ты на что вылупилась? Звони!

— Куда?

— В психушку! Санитаров вызывай!


Глава 15 Да Винчи. Миссия «Феокл, апостол Единого и Всемогущего»

Деньги кончились, как всегда, неожиданно. Теперь Винч сидел голодный, трезвый и злой. Клял себя за невовремя проявленную щепетильность. Всего две недели назад было ох какое заманчивое предложение! Отказался, больно уж много грязи в сюжете. Подумаешь! Сейчас без дерьмеца ни одна игрушка не выходит. Законы рынка, мать их так!

Хуже всего не то, что жрать и пить нечего, — срок арендного платежа на носу. Отрубят, на хрен, хранилище…

Винч старался примириться с этой грустной мыслью. Сидел с утра за компьютером, проверял, получится ли что-то перетащить на локальные диски. И чистил их заодно от старого мусора. Ту битую ссылку он заметил не сразу. Проскочил на полуавтомате. И остановился. «Э, что за фигня? Откуда оно взялось?» Поругал себя за невнимательность. Еще два месяца назад закатал все ценное из рэмовского проекта в компакты и вычистил из хранилища. А ссылочку забыл коцнуть. Исправим…

То ли рука дрогнула, то ли фаза луны для нейронных сетей компа неблагоприятной оказалась, вместо «Удалить» выполнилась «Открыть». А через несколько секунд у Винча отвисла челюсть. Игра явно запускалась. Пропустив стартовое меню, на экране вспыхнула карта мира Дарины. А дальше, не требуя ввести координаты, не ожидая выбора аватара, началось погружение. Без всякого шлема, без перчаток-манипуляторов. Будто карта на экране набрала глубину и рванула на встречу, заполняя весь мир вокруг. Охнув, Да Винчи уцепился за подлокотники кресла, как утопающий цепляется за соломинку.

Большой зал Академии выглядел помпезно. Обитые дорогим бархатом кресла, тяжелые, украшенные золотой тесьмой портьеры на стенах, искусная лепка на уходящем ввысь куполе, свисающая на золотых цепях хрустальная люстра в тысячу свечей. В этом зале читали лекции студиозам известнейшие профессора Империи, здесь проходили торжества во имя Науки и Просвещения, чествовались величайшие умы всех стран и народов.

Сегодня в Академии шел суд. Судили обманщика, мракобеса, посмевшего усомниться в научном объяснении Мироздания. Посмевшего оспорить незыблемость, универсальность и совершенство законов Природы. Судили Феокла. Он стоял в углу подиума, охраняемый, словно главарь банды разбойников, дюжиной вооруженных до зубов солдат. Стоял, внимательно вслушивался в каждое слово высокообразованных обвинителей, всматривался в лица людей вокруг. Страха не было. Правда ведь на его стороне! Правда и сила. Нужно лишь ждать и верить — Бог не оставит своего первого слугу в этом мире.

В мягких креслах разместились самые важные лица Тарсуса. Столичные вельможи, государственные сановники, их жены, пришедшие не столько поглазеть на судилище, сколько пощеголять друг перед другом нарядами и драгоценностями. Позади них, в амфитеатре и на галерке, собралась публика попроще. Худородные провинциальные дворянчики, волей случая оказавшиеся в стольном граде, купцы, хозяева ремесленных мастерских и мануфактур. Вели себя все непривычно тихо и скромно. Еще бы! Напротив, в ложе, сидел почтивший своим присутствием судилище Император. Его черный камзол контрастно выделялся на фоне разноцветных нарядов придворных дам, сгрудившихся вокруг.

Солдаты, вельможи, Император — все они были наблюдатели процесса. А участники собрались на подиуме. Ученый совет, восседавший за длинным красным столом, Главный обвинитель в мантии цвета индиго и черной квадратной шапочке с белым меховым бубоном. И обвиняемый, в штопаной полотняной рубахе, свисающих бахромой штанах, стоптанных башмаках. Наблюдателям сразу видно, на чьей стороне правда и сила… Ничего им пока не видно!

— Так ты продолжаешь настаивать, что наш мир создан неким высшим существом? Что научные трактаты, составленные лучшими умами человечества на протяжении сотен поколений, — не более чем досужее фантазирование? Что Истина известна лишь тебе, малограмотному матросу, не способному и одно предложение написать без ошибок?

— Истина доступна любому, кто ее не боится. Кто доверяет своему разуму больше, чем изъеденным червями манускриптам.

Тихий гул пробежал по залу. Профессор недовольно нахмурился.

— Ты еще и наглец вдобавок. Тупой, невежественный наглец. Как можно упорствовать после диспутов, в которых ученейшие мужи Академии неоспоримо доказали тебе все действующие законы Природы? Объяснили все наблюдаемые явления? За исключением тех, разумеется, которые ты сам выдумал. Как убедить тебя, если ты глух к логике?

— Как могут сто ученых убедить селянина, что не существует никакой курицы, несущей яйца? Если они видят эти яйца только в качестве омлета на своих золотых тарелках и в их трактатах написано, что омлет этот готовится кухаркой на кухне посредством сковороды, очага и огня?

Теперь гул в зале стал громче. Кажется, на галерке он перемежался сдержанными смешками. А из лоджии донесся звонкий голосок

— А он забавный. Из него мог бы получиться придворный шут.

Феокл поднял голову. Молоденькая девушка в белом кружевном платье, примостившаяся в ногах Императора, смотрела на него благосклонно. То ли родственница, то ли любовница правителя. Встретившись с подсудимым взглядом, улыбнулась, жеманно прикрыв губки веером.

— В самом деле, шут, — процедил сквозь зубы тоже услышавший реплику обвинитель. — Так ты, значит, видел «курицу», снесшую наш мир?

— Да, я видел Бога. Я говорил вам об этом. Теперь повторю при всех.

— И где же ты его видел, если не секрет? — вкрадчиво поинтересовался профессор. — Он живет в золотом дворце на вершине высочайшей горы? Либо ты заметил его изумрудный остров во время своих морских путешествий? Где нам искать твоего бога?

Историю «встречи» подсудимого с «богом» он знал прекрасно. На допросах к этому возвращались многократно, надеясь уличить Феокла в противоречиях. Так что сейчас вопрос предназначался для зрителей. Собственный сарказм казался обвинителю верхом остроумия. Однако мошенник только улыбнулся и терпеливо принялся в который раз повторять:

— Бога не нужно искать. Он сам найдет вас, если

понадобится. Найдет всегда и везде, скрыться от его глаз невозможно. Я встретил его ночью. На дороге близ Пиринских гор.

— Создатель мира слоняется, подобно бродяге? Как он выглядел? Уверен, тоже как бродяга. Твои выдумки глупы и смешны!

— А мне он нравится, — перебила обвинителя девушка в белом, — Ваше величество, давайте возьмем его к себе шутом. Он умеет забавлять.

— Он слишком умен для шута, дорогая, — нежно коснулся пальцами ее ушка Император.

Профессор, подобострастно ждавший окончания короткого спора в ложе, негодующе вскинул руки.

— Умен?! Ваше величество, не оскорбляйте присутствующих здесь ученых мужей, одаривая этого болвана таким эпитетом. Это неизлечимо больной сумасшедший. И его бред опасен! Мы должны как можно скорее избавиться от него.

Девушка, не желающая уступать понравившуюся ей игрушку, надула губки.

— Чем же он опасен?

— Законы, на которых зиждется наше Мироздание, незыблемы, ваше высочество, — поклонился ей ученый. — Они объясняют все. В том числе объясняют, почему люди рождаются неравными. Одних Природа одаривает высоким умом. Других, — вновь поклон, в сторону Императора, — талантом властвовать. Третьих — удивительной красотой. Четвертых — силой и храбростью. Пятых — умением искусно работать руками. Люди разные, и это незыблемо. Никому не придет в голову браться за дело, для которого ты не рожден. Этот же человек утверждает, что мир создан неким «богом». И бог решает, кому отдать богатство, кому — славу. Власть его безгранична, и перед ним все люди равны. Вы, я, какой-то землепашец, вельможа и..

Профессор осекся, не решившись закончить фразу. Испуганно оглянулся на коллег, будто спрашивал: «Не слишком ли далеко я зашел?» Оправившись, добавил:

— Это самая страшная ересь, какую я когда-либо слышал. Мы понимаем, как глупо звучат его бредни. Но для неокрепших умов…

В зале воцарилась тишина. Кажется, не только профессора на подиуме чувствовали себя неуютно. Даже вельможи и сановники в первых рядах заерзали, опасливо оглядываясь, втягивая головы в плечи.

— Да, ты прав. Ересь этого человека может посеять смуту в душах наших подданных, — разрезал тишину резкий, словно удар клинка, голос Императора. — Какое наказание для него вы предлагаете?

— Наказывать следует виновных. Этот человек не виноват в своей болезни. Трактат по медицине советует душевнобольных, опасных для окружающих, держать взаперти в комнате без окон и дверей. Либо избавить их от страданий, если надежды на излечение нет. Как нам лучше поступить в данном случае?

Феокл не дал Императору ответить.

— Ваше величество! Вы можете велеть казнить меня либо замуровать в склепе. Но это ничего не изменит! Яйца готовятся не кухаркой по кулинарным рецептам, их несет курица. И мир этот создан Богом. И все, что есть в мире. Да, Бог решает, кого одаривать умом, кого — силой или красотой. Но он одаривает достойных! Да, императорская власть дарована им, ваше величество. Но разве нужно этого стыдиться? Вы Император потому, что нет никого, более достойного этого титула. И вы, ваше высочество, награждены ослепительной красотой потому, что достойны быть первой красавицей Империи. Мы все должны благодарить Бога за то, что он делает для нас. И стараться быть достойными, чтоб он не усомнился в своем выборе. Быть достойными каждый день, каждый час, потому как ни одно деяние, ни одно слово наше не останутся незамеченными.

И опять тишину в зале разорвал голос Императора. В этот раз куда более мягкий:

— В таком виде твоя теория не лишена привлекательности. Сейчас самое время представить доказательство ее истинности. Если твой бог всемогущ и всеведущ, пусть защитит своего верного слугу. Обнаружит себя хоть как-то.

— Да, пусть сделает чудо! — тут же подхватила его племянница. — Что-нибудь красивое. Например, пусть «на пиках солдат зацветут розы. Это ведь красиво?

Наивное предложение девушки будто освободило всех присутствующих от леденящего напряжения. В зале засмеялись. Даже профессор хмыкнул:

— Или пусть этот пергамент вновь превратится в теленка. Хоть что-то? Где же твой всемогущий бог, глупец?

— Бог не только всемогущ, но и разумен. Он не станет развлекать вас, будто ярмарочный фокусник И уж во всяком случае, не нарушит законы, которые установил. Бог проявит свое могущество тогда и так, как сам посчитает нужным.

Обвинитель ехидно ухмыльнулся. Он уже торжествовал победу, в которой не сомневался с самого начала.

— То есть доказательств у тебя нет. Твой всемогущий бог не в состоянии защитить даже своего единственного последователя? Не слишком же он разумен, как я посмотрю.

— Мне не нужны доказательства, потому что у меня есть вера… — начал было Феокл и осекся. Потому как где-то внутри черепа шепнули: «Э, не спеши! Кое-какие доказательства мы им предоставить можем».

Он не испугался. Из-за чего пугаться? Бог вновь снизошел к нему. Бог стал частью его, вкладывал в голову Феокла свои мысли, в уста — свои речи. Вернее, он стал частью Бога.

Подсудимый улыбнулся. Повернул голову к высоким, в три человеческих роста, окнам. Солнце играло всеми красками в прекрасных витражах, собранных из лучшего данбарского стекла. Мягкий свет заливал Большой зал, соперничая в яркости с тысячесвечовой люстрой под куполом.

Так было минуту назад. Под взглядом Феокла витражи вдруг начали гаснуть, темнеть. Удовлетворенно кивнув, он неожиданно спросил у обвинителя, прервал длинную ехидную тираду, призванную подвести черту под сегодняшним процессом:

— Послушай, ученый господин, погода ведь тоже подчиняется вашим законам природы?

— Разумеется! — негодуя, что тупица посмел его перебить, фыркнул профессор. — Температура воздуха зависит…

Закончить ему опять не дали:

— И вы умеете определить, каким должен быть день? Например, сегодняшний?

— Да, невежа! Наука позволяет составить прогноз погоды. Сегодня у нас ясный, солнечный день, как и ожидалось…

Обвинитель осекся, глядя на потемневшие окна. А буквально через мгновение оглушительный раскат грома заставил взвизгнуть нескольких женщин. Потянуло холодом и влагой из распахнутых дверей в дальней части зала. Глава Академии обеспокоенно приподнялся из-за стола, завертел головой, высматривая кого-нибудь из служителей.

— В прогнозе возможна ошибка! Дождь и гроза никак не могут рассматриваться доказательством существования «бога».

Ответом стал новый раскат грома, еще ближе и громче прежнего. Витражи полыхнули жутковатым сине-алым отблеском. В зале уже встревоженно шушукались, в амфитеатре обеспокоенно приподнимались с мест. «Двери! Да закройте же кто-нибудь двери! Сквозняк ужасный!» По проходу побежали служители. И на галерке началось движение.

— Не доказательство!.. — пробился сквозь раскаты голос яростно трясущего вытянутым пальцем обвинителя.

«А так?»

Кусок витража в верхней части ближайшего к подиуму окна громко треснул. Посыпались, заставив завизжать чуть ли не всех женщин в партере, стекла. Ворвавшийся порыв ветра мгновенно погасил люстру, бросив зал и всех сидящих там людей в жуткий полумрак Шум, скрип кресел, возгласы. Феокл не обращал внимания на происходящее в зале Он смотрел на оранжевый, похожий на огненный апельсин шар, неторопливо заплывающий в разбитое окно.

В почти беспрестанных вспышках молний зрители шар заметили не сразу. А когда увидели… Кто-то истошно завопил, словно фитиль поджег к взорвавшему зал паническому переполоху. В проходах, на лестницах, ведущих с галерки, началась давка. Титулы, сословия, пол, возраст, богатство, дорогие наряды — сейчас ничего не имело значения. Горожане превратились в безмозглое стадо, жаждущее одного — спастись.

А те немногие, кому удалось сохранить хладнокровие, либо, наоборот, вовсе остолбеневшие от страха, наблюдали, как за первым шаром в зал вплыл второй, третий, четвертый… Огненные «апельсины» плавно колыхались под куполом, будто раздумывали, выбирали, на чью голову им опуститься.

Первый начал снижаться. Застыл ненадолго на уровне императорской ложи. Расстояние было приличное, ярдов шесть-семь. Но дамам хватило. Не обращая внимания на царственного кавалера, они с визгом и поспешностью, достойными уличных девок, бросились за портьеру, скрывающую ход к специальному, предназначенному для избранных особ крыльцу.

Шар продолжал снижаться. Он выбрал свою цель. Или «цель» сама поджидала его? Видеть шаровую молнию Феоклу доводилось и прежде. Но в двух футах от собственного лица — никогда. Охраны вокруг больше не было, солдаты сбежали, едва поняли, куда движется жуткий предвестник смерти. Феокл тоже мог сейчас улизнуть. В полутьме и суматохе ничего не стоило смешаться с толпой. Но он был Бог. Богу не приличествует убегать.

— Это сгусток энергии, — просипел все еще стоящий на подиуме профессор. — Он может сжечь человека, оказавшись поблизости. А прикоснувшись, убьет наверняка.

— Я знаю, — согласился Феокл. И, прошептав едва слышно «мандрагора пассат», погладил пальцами шар.

Ощущения были — будто легкая судорога прошла по кисти, запястью, дальше до локтя. И пальцы онемели. Но лишь на мгновение. «А ты отчаянный парень. Молнию голыми руками хватаешь!» — «Моя вера сильнее любой молнии». Феокл приподнял шар на кончиках пальцев. Невесомый, податливый. Не верится, что штука эта несет в себе смерть и разрушение.

— Сада не будет. — Старик болезненно скривился. — Сегодня собирался совет старейшин… Я еще могу понять, когда деревенщина, неграмотный фокусник хочет великую энергию любви использовать лишь для удовлетворения собственных низменных желаний. Но когда то же самое говорят называющие себя мудрейшими! «Этот сад вернет мне мужскую силу? Он сделает меня моложе? Сколько лет жизни мне прибавится, если я буду посещать его?» Они не хотят ничего делать, если это не принесет выгоду лично им. Совет не даст денег, чтобы выкупить землю и разбить сад. Они лучше будут строить новый большой цирк, чтобы ублажить простонародье выступлениями бродячих факиров, жонглеров и дрессировщиков. Как глупо! Я показал людям путь к другой, лучшей жизни, но они не хотят по нему идти. И с этим ничего не поделаешь. Один человек не может изменить мир.

Двери дома Гарун-ата захлопнулись за спиной Рахмана. Что делать дальше, куда идти, он не знал. Просто бесцельно бродил по городу. Встречные женщины все еще с интересом поглядывали на него, кокетливо улыбались. Его слава чародея-любовника пока не прошла. Наверное, можно было многих из них получить без труда. Но для чего? Женским телом он уже насытился вдоволь. А высвобождать энергию любви — в этом более смысла не было.

Или все же был? Видение из мечты не отпускало. Ковер похотливо шевелящихся тел под ногами мог не только тешить самолюбие. Он был источником власти, силы. Бессмертия.

«Один человек не может изменить мир», — утверждал Гарун-ата. Ой ли? Ученый ведь не сказал, что придуманная Рахманом «машина» невозможна. Очевидно, требуется тайное заклятие, магия или что-то иное. Машину можно было построить, только для этого требовались знания и власть.

«Знания и власть, знания и власть». Рахман твердил эти два слова, пока брел по улицам Тринабада и дальше, по дороге, бегущей вдоль берега на север. Знания и власть. У Рахмана не было ни того, ни другого. Знания были у Гарун-аты, и делиться ими тот не собирался. А абсолютной власти над людьми не было ни у кого. Но что, если знания дают власть? А власть поможет добраться до знаний?

Рахман получал власть над женщинами благодаря знаниям, приобретенным в занятиях с Миримнун. Но было кое-что еще. Он узнавал о желаниях женщины, пользуясь какой-то властью над ними. Его второй голос, вот кто помогал ему безошибочно выбирать любовниц вначале. После голос куда-то исчез. Рахман не обратил на это внимания. К тому времени он уже определял, согласится ли женщина прийти к нему ночью, не заглядывая в ее мысли, по глазам, голосу, даже походке. Последний раз он слышал второго пару месяцев назад, когда Гарун-ата рассказал о садах любви. Ах, как бы сейчас пригодился этот неожиданный и так быстро исчезнувший дар! Забраться в чужие мозги — это ведь даст и знания, и власть.

Какое-то время Рахман горевал об утрате. Но затем сообразил вдруг: умение заглядывать в мысли других людей никуда не исчезло. Оно в нем, только спрятано где-то, отгорожено какой-то стеной в мозгах. Если бы он мог эту стену разрушить!

К этому времени Рахман ушел далеко от зубчатых стен Тринабада. Солнце уже клонилось к горизонту, и желудок, приученный к сытным трапезам, напоминал, что приближалось время ужина. Небольшой караван-сарай, разместившийся у развилки дороги, был как нельзя кстати.

Трапезничать он устроился во дворе, под навесом из густых виноградных лоз. А когда хозяин принес манты и кислое молоко, обратил внимание на девчушку, подпирающую спиной сложенный из глиняных кирпичей забор. Девчушка была худющая, все ребра наружу. Коротенькая юбка — не юбка даже, кусок ткани, обернутый вокруг бедер, — давно потеряла цвет и протерлась до дыр. Девочка старательно отводила глаза от приготовившегося плотно поужинать мужчины. Но судорожные движения горла выдавали ее — слюни глотает.

— Кто такая? — поинтересовался Рахман у хозяина караван-сарая.

Тот скользнул равнодушным взглядом по девочке.

— Да это Культяшка. — Заметив недоумение гостя, объяснил: — Ты на руку ее глянь, поймешь прозвище.

Верно, правая рука девочки заканчивалась культей где-то посередине между локтем и запястьем.

— Это несчастье с ней еще в младенчестве случилось, — продолжал хозяин. — Невезучая она. Сначала рука. Потом мать умерла, когда братика ей родить пыталась. А прошлой зимой отец с рыбалки не вернулся. Теперь побирается. В деревне не очень ее жалуют, своих едоков хватает. А тут кто из путников и бросит объедки. Потому я и не гоню. Ну а куда ей деваться? Девочка-то она хорошая, смышленая, чистоплотная. Была б с двумя руками, я б ее в работницы взял. А так — никакой пользы. Даже в постель гостям не положишь. Молодая слишком, худющая, да и культей брезговать будут-Хочешь — забирай с собой. Мне она без надобности.

Хозяин ушел. А Рахман поманил девочку пальцем-Та послушно приблизилась.

— Тебя как звать?

— Джамал, — тихо произнесла девочка. Рахман даже засмеялся. Так не вязалось звучное гордое имя с маленькой нищенкой.

— А сколько тебе лет, Джамал?

— Пятнадцать.

— Врешь! Тебе и тринадцати нет.

— Пятнадцать. Я худая, поэтому груди не растут.

— Хм… Есть хочешь?

Джамал помолчала, разглядывая пальцы на своих босых ножках. Кивнула.

— Да, господин.

— Тогда садись, будешь ужинать.

Девочка взглянула на него недоверчиво. Робко опустилась за дастархан. Рахман налил в кружку молока, поставил перед ней. Обернувшись, крикнул в глубь дома:

— Хозяин! Неси еще манты. И миску шурпы насыпь.

Несмотря на голод, Джамал ела не жадничая и не

спеша. А Рахман наблюдал за ней. Так же, как когда-то Гарун-ата наблюдал за ним самим. Когда девочка с сожалением отставила миску с остатками неосиленной шурпы, сказал:

— Пойдешь со мной.

— Куда?

— Будешь жить в моем доме.

— Что я должна буду делать для господина?

— Ничего. — Заметив недоверие в глазах Джамал, повторил с нажимом: — Просто будешь там жить.

Дом Рахман купил в трех днях пути от тех мест. Стоящее на окраине торгового городка строение был не слишком большим, но добротным. Ему предлагали купить и земельный надел поблизости, но Рахман отказался. Земледельцем он становиться не собирался.

Джамал пыталась взять на себя все домашние заботы, утверждала, что и с одной рукой справится. Рахман не позволил. Сам ходил на базар, сам готовил еду. И всячески ухаживал за девушкой. Купил ей нарядную одежду, украшения из серебра и самоцветов. Причесывал, помогал заплетать косы. Даже купал ее!

Девушка преображалась с каждым днем. Если бы не худоба, она уже сейчас была бы красавицей. Пресыщение женскими телами прошло, и Рахман чувствовал, что его жезл вновь обуревает желание. Но он сдерживался. Не позволял ни намека, ни жеста.

А вот в глазах девушки он начал замечать все больший интерес к себе. Затем к интересу начало добавляться восхищение.

Где-то месяца через три с того дня, как они поселились в этом доме, Джамал попыталась тихонько забраться в постель к Рахману.

— Ты что это задумала?! — гаркнул на нее строго.

— О, господин, вы так добры ко мне. Я хочу сделать для вас хоть что-то.

— Не говори глупости. Иди к себе на кровать.

— Почему вы не хотите? Я ведь почти взрослая. Многие мои сверстницы уже невесты. Вы брезгуете мной? Потому что я уродина?

— Ты красавица. И ты сама это знаешь.

— Тогда почему вы отказываетесь?

— Ты ничего не должна мне. Ты ведь не знаешь о моих целях. С чего ты взяла, что я это делаю для тебя? Может, я ухаживаю за тобой для собственного удовольствия?

— Нет, неправда. Вы добрый, вы хороший. Вы самый лучший человек из всех, кого я встречала в своей жизни.

— Ну, даже если так, это не значит, что ты должна заниматься со мной любовью. Любовь не покупается за деньги, за еду, за кров. Любовь можно получить только в обмен на любовь.

Джамал внимала ему с широко распахнутыми глазами. И Рахман видел, как в глубине ее души зарождается та самая любовь. Именно она ему и требовалась.

Они прожили так почти год. Деньги, заработанные у Гаруна-аты, подходили к концу. Откладывать задуманное дальше смысла не было. Если пытаться, то сейчас, пока память о втором свежа. Рахман ждал лишь знака, ждал, когда энергия любви, накапливающаяся в душе девушки, проявит себя.

И знак ему был дан.

Он вернулся с базара в обычное время. Принес овощи, фрукты, зелень, козье молоко, кусок бараньей лопатки. И обнаружил Джамал сидящей на полу и рыдающей.

— Что случилось? Кто-то был здесь и обидел тебя?

— Нет, никого не было.

— Тогда почему ты плачешь? Отвечай, не молчи.

Джамал зарыдала еще громче.

— Господин, вы взяли меня, чтобы мучить?! Лучше бы я умерла с голоду под забором и никогда вас не видела!

Рахман бросился к девушке, поднял ее.

— Что ты такое говоришь?!

— Я больше не могу так! Я люблю вас! Я понимаю, что недостойна, но ничего не могу поделать с собой! Лучше уж убейте меня, только не мучайте.

Рахман провел пальцами по щеке девушки, по шее, плечу. Ощутил ее нежную бархатистую кожу. Как она похорошела за этот год! Ребра уже не выступают из-под кожи, груди налились сочной упругостью, мягкий Животик манил соблазнительной ямкой пупка. Он медленно обнял девушку. И рывком прижал к себе, впился губами в губы.

Никаких усилий не требовалось, чтобы высвободить энергию любви, рвущуюся из Джамал. Одно движение, один поцелуй, и она хлынула неудержимым потоком, сметая все на своем пути. Рахман чувствовал, как она проходит сквозь него, как питает его силой, как разрушает стену в его мозгу…

Он проснулся незадолго до рассвета. За окнами уже серело, но внутри дома все еще было погружено в сумрак Джамал спала, прижавшись к груди любимого и тихо посапывая. Лучшее время, чтобы попробовать. Чужой разум слаб, затуманен сном. Он не сможет сопротивляться.

Рахман провел пальцем по виску девушки, коснулся ее ушка. Джамал мурлыкнула, моргнула, пробуждаясь. Он сосредоточился на ней, напряг волю. Тело девушки вздрогнуло. А в следующий миг Рахман понял, что видит рядом мужчину. Себя самого.

Он смотрел двумя парами глаз, обнимался двумя парами рук Чувствовал, как упругая девичья грудь прижимается к его ребрам, и одновременно вдавливался этой грудью в крепкие мужские мускулы. Он раздвоился! На миг подкатила тошнота. Но тут же прошла. Каждая часть Рахмана управляла собственным телом, не мешая другой. К этому можно было привыкнуть. Он не отобрал у Джамал тело, он вошел в него, мгновенно восприняв все, что хранилось в сознании девушки. Это было гораздо больше того, на что он рассчитывал.

Рахман-мужчина посмотрел на свою вторую половину.

— Ну что, любимая, вот мы и нашли путь к власти и знаниям.

Рахман-девушка улыбнулась.

— И к бессмертию, любимый.

Сказала — и отключилась, потухла. Энергия, необходимая, чтобы удерживать два сознания, исчерпалась. Девичье тело вновь дернулось.

— А? Что? — Просыпающаяся Джамал так и не поняла, что с ней происходит.

Рахман улыбнулся, обессиленный, но довольный. Он продолжал помнить все, что узнал, побывав в облике девушки. Теперь следовало запастись силой.

Он коснулся губами щеки любимой.

— Если ты не устала вчера, то, может, продолжим?

— Да. Столько, сколько ты захочешь, мой господин.

Они любили друг друга сутками напролет. Рахман выжимал, выдавливал из девушки всю энергию, какую мог. Джамал отдавала с радостью. Любовь и смерть — для нее это было почти одно и то же. Она так и не узнала разницы.

Через две недели Рахман проснулся, обнимая холодеющий труп. Он не слишком расстроился. Пусть этот источник высох — накопленной силы хватит, чтобы навестить Гаруна-ату. Вернее, его мозги.


Глава 17 Рафаэль. Миссия «Хайк бан Левенталь, гроссмейстер гильдии»

Вскоре после рождественских праздников проект достиг стадии бета-тестирования. Готов был пока что первый его кусочек, первая миссия. Но Эль была счастлива. Кусочком этим стало детище ее фантазии. И пусть Мик недовольно ворчал о растранжиривании ресурсов, пусть Пикассо отпускал свои ехидные шуточки, Рафаэль все-таки сделала это! Доказала обоим, что является полноправным соавтором.

Мир, с которым они работали, годился не только для войн и битв. Он был просто пропитан ветром дальних странствий, ароматом неведомых сказочных стран. Он звал в путешествие. И Рафаэль отправилась…

Желтый, ослепительно-яркий диск медленно поднимался над горизонтом. Солнце вставало над Феррским заливом, над Батейей, городом, похожим на огромную колонию альбатросов, облюбовавших одиноко торчащую посреди океана скалу. Солнце поднималось над столицей свободолюбивой Морской гильдии, над зубцами башен и неприступных крепостных стен, над золочеными шпилями купеческих дворцов и бело-серыми черепичными крышами домов матросов и ремесленников.

Хайк бан Левенталь, гроссмейстер и командор, представил эту картину настолько отчетливо, будто за кормой «Беннели» и в самом деле поднимался белый остров, а не синела бескрайняя гладь океана. Батейя… Увидит ли он ее когда-нибудь вновь, ступит ли на узкие, пропахшие солью, вяленой рыбой, смолой, заморскими пряностями улочки? Или сгинет где-то в неведомых южных морях? Неважно! Главное — он ступил на дорогу своей мечты. Мечты всей своей жизни.

Двенадцать дней назад Коллегия рассмотрела доклад Левенталя. Гроссмейстеры гильдии собрались в овальном кабинете Мистериума, чтобы поддержать мечту дерзкого шкипера. Или отвергнуть. А мечта та звалась — Южный путь вокруг континента. Гильдия давно уже была полновластной хозяйкой западных и северных морей. Уже несколько десятилетий Кайг-Сим стоял надежным оплотом на далеком востоке. Метрополия-Батейя и многочисленные города-колонии опоясывали весь мир, исподволь, ненавязчиво контролируя тех, кто считал себя его властителями: императоров, королей, князей, ханов. Но замкнуть обруч не получалось. Пираты Весура стояли на пути торговых каравелл. Какие страны, какие богатства скрывал таинственный Юг? Пока этого не знал никто.

Далеко не однозначно восприняли гроссмейстеры план Левенталя. Возражали осторожные и суеверные. И владыки пути Северного — вокруг Туронского полуострова, через Суэйт, вдоль ледяной кромки Полярного моря — возражали. Боялись потерять контроль над караванами из Золотого улуса. Но возражающие остались в меньшинстве. Хайку дали и титул гроссмейстера, и звание командора, и деньги, и корабли. Единственное, что могло огорчать, — экспедиция получалась не совсем та, которую планировал Левенталь. Не обогнуть Пиратское море должна была эскадра, а ударить в самое логово. Мощь девяти боевых кораблей казалась достаточной, чтоб уничтожить пиратскую флотилию и разгромить их базу. А уж после того как враждебный архипелаг превратится в новый форпост гильдии, можно будет думать и о Южном пути.

Так что сейчас Хайк встречал утро, стоя на балконе вымпельного галеона бан Эйнена, губернатора Аннака, хозяина Альменского моря. Именно там, в далеком пока Аннаке, будет снаряжаться эскадра. Там командор Левенталь взойдет на мостик собственного флагмана. А пока что он гость. И единственный корабль, находящийся в распоряжении «командора», — собственная каравелла Хайка, наскоро переоборудованная из купца в разведчика. Сейчас «Буревестник» шел в трех кабельтовых позади «Беннели», розовея парусами в лучах восходящего солнца. Левенталь предпочел бы стоять на его мостике, каждый квадратный дюйм которого, каждая досточка успели за годы плаваний стать родными. Однако приглашением губернатора пренебрегать не стоило. И Паллену, недавно старшему офицеру, а отныне капитану «Буревестника», пора привыкать к самостоятельности…

— Ага, вот где прячется командор!

Звонкий девичий голос оборвал размышления гроссмейстера. Хайк Обернулся. Высокая, голубоглазая, светловолосая барышня стояла в дверях балкона. Слишком легкое для осеннего утра платье тоже казалось розоватым, как и паруса «Буревестника». Короткие, едва до локтя рукава, глубокий вырез — платье не скрывало, а лишь подчеркивало фигуру девушки. И ничуть не сковывало ее движений! Дочь Эйнена чувствовала себя на кораблях отца не менее уверенно, чем в залах родительского дворца. Четыре года Вербена провела вдали от родины, обучалась в Институте Батейи, как и положено благородной девице. Теперь возвращалась домой.

— Доброе утро. А вы ранняя пташка.

— Как и вы.

— Я моряк

— А я дочь моряка. И внучка, и правнучка, и…

Девушка засмеялась. И тут же сменила тему разговора.

— Командор, о чем вы сейчас думаете?

Левенталь пожал плечами.

— Какой я командор? Только на бумаге. Всего и кораблей — один «Буревестник». — Он кивнул головой за корму. — Вот выделит ваш отец эскадру…

— Да ладно! На бумаге — это самое главное. Но вы не ответили на мой вопрос.

Отвечать не пришлось, дверь балкона приоткрылась, показав рожицу мальчишки-стюарда.

— Господин командор, госпожа! Капитан приглашает завтракать.

Вести дневник Хайк приучился еще в юности, учась в Морской школе. В судовой журнал пишешь то, что видишь. В дневник — о чем думаешь. Эта тетрадь, крепко сшитая, с вощеной, не боящейся соленой воды бумагой, была уже третьей.

«9-й день 29-й декады 8854 года. Пятый день плавания. Погода по-прежнему благоприятствует нам. Херст в это время года — редкая удача. Так что Эйнен и капитан решили не заходить в Уэйт, а постараться быстрее обогнуть мыс Эш…»

«3-й день 30-й декады. Измерения, проведенные штурманом в полдень, показали, что мы выйдем на траверз мыса Эш раньше, чем солнце скроется за горизонтом…»

«5-й день 30-й декады. Что ж, еще раз повторю — погода удивительно благоприятствует нашему путешествию. Позапрошлой ночью херст утих окончательно. Но штиль недолго пугал нас безвольно обвисшими парусами. Уже к десяти часам утра небо на западе начало темнеть. Поблескивающая далекими молниями туча поднялась над горизонтом. И с каждым порывом усиливающийся вирст погнал нас к берегу.

Приходящие с запада ураганы обычны в это время года и способны напугать разве что юнгу, впервые вышедшего в открытый океан. Я не стал подниматься на мостик, когда шторм догнал нас. Будь я на «Буревестнике», возможно, мой совет стал бы полезен Паллену. Но на чужом галеоне я лишь путался бы под ногами.

Я предпочел оставаться в каюте. Но Вербена усидеть одна в четырех стенах не смогла.

— Войдите! — крикнул я, услышав, что в двери настойчиво скребутся. А когда та отворилась, вскочил с кушетки: — Вы?!

— Как удачно, что я застала вас здесь! Отец и все остальные наверху, а мне велели сидеть в каюте. Все скрипит, трещит, так жутко! — Она захлопнула дверь, скользнула ко мне. — Скажите, корабль ведь не развалится, выдержит шторм?

Корабль качнуло. Не так, чтобы сильно, я устоял на ногах без труда. Но Вербена, охнув, упала. Хорошо, что в мою сторону, и я успел подхватить ее. Девушка повисла, обвив мою шею руками, отрывисто зашептала в ухо:

— Хайк, мне страшно! Вдруг мы сейчас утечем?!

Она совершенно не пыталась устоять на ногах, а

хрупкой дочь губернатора отнюдь не была. Я сделал шаг назад, присел на кушетку, постарался усадить рядом и девушку. Вербена тут же опустила голову на подушку.

— Да, так лучше… — Она и меня потянула, вынуждая прилечь рядом. — Хайк, мне так страшно. Наверное, оттого, что давно не была в море.

Я попробовал освободиться из ее Объятий. Не тут-то было! Пришлось лежать рядом весь тот час, пока галеон боролся со штормом. Вербена охала при каждом резком рывке, стараясь теснее прижаться ко мне своей пышной упругой грудью. Жарко и влажно шептала в лицо, какая она трусиха и какой я смелый, мужественный и так далее, и тому подобное. Тем не менее от морской болезни девушка не страдала, и я начал сомневаться, искренен ли ее испуг.

Качка уменьшилась. «Беннели» благополучно вырвался из бури. А мы продолжали лежать, крепко обнявшись. Теперь я думал лишь о том, как выпроводить гостью. Если ван Эйнену или капитану взбредет в голову заглянуть ко мне… Сцену, которую они увидят, объяснить будет трудновато. И словно вторя моим мыслям, в двери осторожно постучали.

— Барышня! — донесся приглушенный голос служанки. — Ваш отец спустился к себе.

Вербена тут же рывком поднялась с кушетки. Быстро поправила платье на груди. Шагнула к двери. Оглянувшись на прощание, шепнула:

— Спасибо. — Не удержавшись, хихикнула. И добавила: — Жаль, шторм так быстро закончился. Я надеялась, он продлится подольше. Или командор окажется решительней.

Она ушла, а я все лежал, ощущая себя полным болваном…»

«6-й день 30-й декады. Ночью ко мне пришел странный сон. Я был женщиной! Не только видел себя существом иного пола. Я чувствовал то, что мужчине недоступно в силу различия анатомии наших тел. Сон заставил меня по-иному взглянуть на события вчерашнего вечера. Что должен был ощущать я, когда молодая, красивая женщина прижималась ко мне своими пышными формами? И что ощущал на самом деле? Вначале — удивление, затем — неловкость, постепенно перерастающую в раздражение. И ни намека на возбуждение! Желание обладать этим роскошным телом не пробудилось во мне…»

«3-й день 31-й декады. Вирст стих, и наше плавание замедлилось. Лишь сегодня на рассвете мы вошли в Альменское море. Ночь выдалась ясной, и огонь, пылающий на маяке мыса Вез, был виден издалека. Так что на «Беннели» праздник. Веселятся все, от бан Эйнена До последнего юнги. Неудивительно, через несколько

дней они войдут в родную гавань. Аннак для них дом так же, как для меня Батейя.

Вербена тоже веселится. И старается втянуть меня в общее празднество. После того памятного вечера во время шторма отношения наши стали настолько дружескими, насколько они могут быть между молоденькой девушкой и холостым мужчиной. Еще один шаг, и… правила приличия потребуют от меня сделать официальное предложение. Подозреваю, Вербена ждет этого. Я же не могу выбросить из головы тревожные подозрения. Тот вечер и особенно сон, посетивший меня в пришедшую следом за ним ночь. Что-то изменилось во мне. Да, я по-прежнему выгляжу как Хайк Левенталь, думаю как Хайк Левенталь, помню и умею все, что положено Хайку Левенталю. Но где-то в глубине меня сидит то, что не выразить словами, что не прочесть ни в одном научном трактате… Ощущения… Прежний Хайк Левенталь не знал их, иначе я бы помнил об этом…»

Корабли вошли в гавань Аннака на рассвете девятого дня тридцать первой декады восемь тысяч восемьсот пятьдесят четвертого года. Следующие три декады командору бан Левенталю предстояло заниматься подготовкой экспедиции. Три декады — на снаряжение боевых кораблей, и без того готовых выйти в море при первой необходимости. Вдобавок капитаны которых отчитывались не столько перед новоявленным командором, сколько перед губернатором. Свободного времени у Левенталя оставалось в избытке. И большую часть его он проводил в обществе Вербены.

Формальная фраза с предложением руки и сердца так и не прозвучала… Кажется. Хайк уже не был уверен в этом. Не только Вербена, но и родители ее вели себя с ним будто с официальным женихом. Левенталь понимал, что являет собой идеальную партию для дочери губернатора. Молодой, преуспевающий торговец, гроссмейстер, командор! Не важно, удастся ли найти Южный путь к сокровищам Сима. После того как пираты будут разгромлены — в том, что их разгромят, не сомневался никто, — первой кандидатурой на пост губернатора Южных морей станет опять-таки он, Хайк бан Левенталь! И Вербена была отличной парой для него. Молода, красива, в меру умна, богата, знатна. Хайк видел, как смотрели на девушку офицеры «Беннели». Даже матросы, не в силах сдержаться, исподтишка бросали на дочь губернатора полные вожделения взгляды. А в самом Аннаке? Она уплыла отсюда девчонкой, а вернулась — невестой. И не один десяток молодых мужчин желали, чтобы — его.

Наверное, Хайку было бы легче, если бы Вербена со всеми своими достоинствами не нравилась ему. Но она нравилась! Левенталю приятно было общество девушки. Он с удовольствием рассказывал о своих путешествиях, слушал, как она поет, аккомпанируя на гитаре. Вербена становилась другом, с каждым днем все более близким. Однако желания интимной связи не возникало. Хайка пугала сама мысль о подобном. Какой-то неосознанный страх сделать что-то неправильно.

Странный сон возвращался уже дважды. И каждый раз он был в нем одной и той же женщиной! Незнакомой, непонятной. Что, если это начало болезни, самой постыдной, какая может поразить гражданина гильдии, болезни раздвоения разума? Нет лекарств от этого. Когда припадки становятся частыми и буйными, больного запирают в одной из подземных палат Госпиталя. До самой смерти Счастье, что к этим людям она приходит достаточно быстро. Никто из врачей не знает, как начинается эта болезнь. Возможно, именно так со странных, «чужих» снов? И судьба молодого гроссмейстера, командора не открытых еще морей, — закончить жизнь в тесном, обитом мягким войлоком склепе? Если так… Левенталь тогда желал лишь одного — успеть найти Южный путь вокруг континента. А женитьба, брачное ложе Вербены… Что ж, эта проблема как-нибудь да разрешится.

Но разрешилось все совершенно иначе, чем Хайк мог представить.

Дважды в декаду губернатор собирал у себя капитанов эскадры, готовящейся к отплытию. Слушал рапорты, отдавал указания. На третье совещание вместо капитана галеона «Элефант» прибыл его старший офицер. Бан Эйнен был строгим начальником, потому моряк принялся объяснять, едва переступил порог кабинета:

— Мессир, капитан Тормсен не смог приехать. Он болен…

— Болен? Что с ним могло случиться на берегу? Он что, выпил лишнего и, свалившись с мостика, сломал ногу?

Капитаны дружно заулыбались, оценив шутку гроссмейстера. Но офицер «Элефанта» оставался серьезным.

— Никак нет, мессир. У него лихорадка. Должно быть, простудился.

Лицо бан Эйнена стало суровым.

— Какая-то никчемная простуда способна уложить капитана боевого корабля в постель, словно хилого младенца? Ничего себе! Хорошо, офицер, я разберусь с этим позже. Садись.

Кресло старпома «Элефанта» находилось как раз напротив Левенталя, потому Хайк поневоле наблюдал за ним. Вначале казалось, что офицер чрезмерно взволнован присутствием на столь высоком совещании. Был заметно бледен, то и дело облизывал сохнущие губы, и бокал разведенного холодной водой лимонного сока выпил одним долгим, жадным глотком. Не дожидаясь, пока остальные, старшие по чину и должности, притронутся к своим.

Левенталь, повинуясь порыву, неожиданному для него самого, оборвал очередной рапорт вопросом:

— Офицер, вас тоже лихорадит?

В кабинете установилась тишина. Вначале все недоуменно уставились на командора, но тут же вслед за ним перевели взгляд на старпома «Элефанта». Тот был застигнут врасплох.

— Я? Э… — Он вскочил из-за стола. — Да, немного… Должно быть, тоже простуда.

— Да что за кисейные барышни у вас в команде?! — грохнул кулаком по столу губернатор.

Но Хайк, не обращая внимания на этот взрыв, продолжал расспрос:

— И сколько еще людей на корабле «простудилось»?

— Шестьдесят семь человек помещены в лазарет. В том числе три офицера и капитан, — нехотя выдавил старпом.

По комнате пронесся изумленный вздох. Все более убеждаясь в страшной правоте своего подозрения, Хайк Скомандовал:

— Расстегните камзол!

— Зачем?

Растерялся не только старпом, все присутствующие. Бан Эйнен, ничего не понимая, ждал объяснений. Левенталь повторил настойчиво:

— Расстегните, я вам говорю! И рубашку!

Офицер подчинился. Кабинет был ярко освещен масляными лампами, так что Хайк отчетливо увидел то, что и ожидал. Что страшился увидеть. Кожу на груди мужчины покрывала красноватая сыпь.

— С остальными то же самое? А у заболевших первыми уже появились волдыри?

— Да.

Губернатор поднялся, с грохотом отбросив стул.

— Я не понимаю, что происходит на одном из моих кораблей, кракен вас забирай! И хочу разобраться. Немедленно, клянусь акульими жабрами! Я сейчас же отправляюсь на «Элефант», поговорить с твоим капитаном. И лекарем! Мне не нравится простуда, укладывающая в постель разом треть экипажа!

— Погодите! — вскочил и Левенталь. — Нельзя идти на галеон, это опасно.

— Опасно? Ты думаешь, там ловушка? Считаешь, среди моих офицеров могут оказаться предатели?

Теперь уже хмуро и подозрительно все смотрели на командора. Чужака в их городе. Скорее уж здесь поверят в его предательство!

Хайк отрицательно затряс головой.

— Эта болезнь — не простуда…

— Я тоже так думаю! Их отравили каким-то неизвестным мне ядом. И я разберусь, кто и как это мог сделать! Не беспокойся, гроссмейстер, я не собираюсь пробовать воду и пищу на этом корабле…

— Дело не в отравлении. — Хайк позволил себе перебить губернатора. Было ли это нарушением субординации? В глазах капитанов — да, хоть формально они с бан Эйненом в равных чинах. Но думать, как выглядят в глазах будущих подчиненных его поступки, сейчас было не время. Хайк вновь обернулся к офицеру «Элефанта». — Как давно вы вернулись в Аннак?

— Декаду назад. Мы патрулировали акваторию к северу от Малых Гидр.

— Вы заходили в гавани, высаживались на обжитые людьми берега? Может быть, останавливали для осмотра какие-то корабли?

— Н-нет. То есть мы обнаружили на рифах одного из необитаемых островов остатки разбившейся шлюпки.

— Там были люди?

— Два трупа. Они почти сгнили, не опознать. Мы похоронили их по морскому обычаю. Капитан внес это в рапорт.

Левенталь посмотрел на губернатора. Бан Эйнен кивнул.

— Да, мне известно об этом происшествии. Скорее всего, рыбаков унесло в море. Хотя не исключено, какая-то из наших каравелл потерпела крушение.

— Мне об этом не сообщили…

— За то, что происходит в Аннаке и водах Альменского моря, отвечаю я! Твоей экспедиции, командор, это не касается!

— Это касается всех, — хмуро прошептал Хайк

О новой болезни Левенталь впервые услышал во время своего давнего плавания вдоль берегов Хокана. О ней испуганно рассказывали жители прибрежных улусов, менявшие добротно выделанные кожи на железо и бронзу. Сами туземцы знали о ней от своих соседей, кочевавших далее в глубь континента. И те — от соседей, и те. Никто не видел больного воочию. Но столь страшны были рассказы, что разлетались по степи быстрее самого резвого скакуна…

В глубокой пещере под снежными вершинами Карханара спал черный демон Ос-па. Спал с тех самых времен, когда могущественные дейми сотворили мир. Дейми были щедры к людям, дав им во владение бескрайние степи Хокана. Но люди оказались слишком жадными и любопытными. Хан одного из улусов захотел найти дорогу через перевалы Карханара, узнать, что лежит за снежными горами. Лавина погубила наглецов и разбудила Ос-па. Черный демон выбрался из пещеры, обернулся ядовитым ветром, полетел по миру. Теперь он селится в каждом, кто вдохнет тот ветер. Пожирает его изнутри, живет в его дыхании, в пузырях и язвах, выступающих на коже. Даже в трупах!

Неудивительно, что хоканцы верили в демоническую причину болезни. Ни один шаман не знал лекарства от нее. Начиналось все как обычная простуда. Жар, ломота в суставах, жажда, головная боль, тошнота. Тело покрывала сыпь, превращавшаяся в волдыри, многие, кто выздоравливал, оставались калеками. Хоканцы пытались остановить болезнь, сжигая тела умерших, — а то и живых! — их жилища со всей утварью, даже лошадей, высшее богатство кочевников. Но самые жестокие меры не помогали — болезнь расползалась по степи.

Четыре года назад и Левенталю таинственная болезнь казалась сказкой живущих на краю мира дикарей. Но сейчас, здесь, вспомнилось все совершенно иначе. Получается, болезнь доползла до Сима и кто-то из торговцев увез ее на своей каравелле?

В кабинете стояла тишина. Капитаны, поднявшиеся вслед за губернатором из-за стола, растерянно переводили взгляды с него на Левенталя. И бан Эйнен молчал. А потом вдруг громко захохотал.

— Оказывается, ты мастер рассказывать страшные сказки, командор. Я не удивлен, что косоглазые дикари верят в демонов. Но не можешь же ты, бан Левенталь, всерьез говорить о болезни, летающей по воздуху! Образованный человек должен понимать, что подобное невозможно. А вот то, что моих людей отравили, я вполне допускаю. И что враги гильдии пытаются сорвать экспедицию — тоже. А это уже касается не только губернатора Аннака, но и командора эскадры. Так что, ты едешь со мной на «Элефант»?

Он остановился, глядел на Левенталя. Хайк не шевельнулся. Губернатор скривил губы.

— Что ж, как знаешь.

Ив словах, и в смешке сквозило презрение. И такое же презрение мелькнуло во взглядах капитанов, ушедших вслед за начальником. Командор дал повод заподозрить себя в трусости.

Хайк остался в кабинете один. Он прекрасно понимал, в какое двусмысленное положение себя поставил. Что, если он ошибся, и странная лихорадка, сразившая экипаж «Элефанта», вызвана вовсе не черной болезнью с востока? Левенталь и сам не до конца понимал, почему так уверен в своей правоте. Конечно, врачи Гильдии знают о природе вещей куда больше, чем хоканские знахари. Они быстро найдут лекарство, обуздают «черного демона». Но Аннак — не бескрайние степи, где от кочевья до кочевья скакать не один день. Болезнь проглотит город в несколько декад. И уничтожит экспедицию. Она уже начала это делать!

Он сел за стол, придвинул бумагу и чернильницу, взял перо.

«Уважаемый бан Эйнен!

Прежде всего я настаиваю, чтобы сообщение о неизвестной болезни, поразившей экипаж галеона «Элефант», незамедлительно было отправлено в метрополию…»

Он писал и писал. Не только все, что слышал когда-то о черной болезни, но и собственные соображения, роившиеся в голове. Откуда они брались, Хайк не задумывался. Просто переносил их на бумагу. И в самом конце, решившись, дописал:

«Я отправляюсь в экспедицию немедленно, с одним кораблем, пока здоров сам и здоровы матросы «Буревестника». Наверное, это авантюра. Но в складывающихся обстоятельствах это мой последний шанс найти Южный путь».

Он подвинул письмо ближе к креслу губернатора, встал. И решительно вышел из кабинета.

Левенталь повел каравеллу не на восток, к проливу, отделяющему материк от архипелагов. Он пошел на юго-юго-запад, как задумывал первоначально. Обогнуть " по очереди Большие, Малые, Дальние Гидры, спуститься до десятой широты и лишь затем повернуть корабль на восток Где-то там, по прикидкам Левенталя, и лежала южная оконечность континента.

Первые дни погода вполне благоприятствовала путешественникам. Свежий северо-западный истрич дул в правый борт, позволяя «Буревестнику» набрать хорошую скорость на бакштаге. Их никто не преследовал. То ли бан Эйнен махнул рукой на сумасбродного командора, то ли прислушался к советам и все внимание сейчас уделял пришедшей в город беде.

«1-й день 34-й декады. Вчера минула ровно декада с того дня, как мы покинули гавань Аннака. Отправил ли губернатор депешу? Если и отправил, то вряд ли воспользовался голубиной почтой. Значит, в метрополии пока не знают о черной болезни. И о моем бегстве — несомненно, так оценят поступок гроссмейстера бан Левенталя. Что ж, пусть судят, лишают титула. Если я найду Южный путь, это не будет иметь значения. А если не найду — тем более.

Я не разрешаю пока причалить к берегу. Хоть никаких признаков болезни на борту не наблюдается, не хочу рисковать. Пресной воды у нас достаточно, пополним запасы где-нибудь на необитаемых островах Дальних Гидр…»

Хайк захлопнул дневник. Встал, вышел из каюты, поднялся на мостик. Здесь было свежо, приятно после духоты перегретого за день полуюта. Над головой поскрипывал рангоут, внизу, на шкафуте, негромко смеялись, переговаривались матросы. Кто-то играл в кости, кто-то делился впечатлениями о достоинствах последней подружки. А далеко на западе за темно-синюю гладь океана опускался оранжево-алый шар солнца…

— Альбатросов нет.

Хайк оглянулся. Штурвальным стоял Гансен. Лысоватый, седая бородища по грудь. Он был самым старым в команде.

— Да, не видно. Далеко уже отошли.

— Не так и далеко. До земли миль шестьдесят, не больше. Альбатросы к гнездам жмутся, чувствуют, погода меняться будет.

Хайк взглянул на восток. Небо там уже потемнело. Вот-вот зажгутся первые звезды.

— Не похоже.

— Альбатросы чувствуют.

Разбудил Хайка чудовищной силы удар. Его выбросило с кушетки куда-то в угол. Следом полетели постель, одежда, лежащие на столе бумаги, какие-то вещи — разобрать в темноте не получалось, так как светильник мгновенно погас. На несколько секунд стена каюты стала полом. Левенталю показалось, что «Буревестник» переворачивается. Где-то снаружи кричали, кто — испуганно, кто — зло, кто — обреченно. Узнать голоса не получалось, их заглушал рев океана, вой ветра, жалобный скрип и треск обшивки. Хайк принялся карабкаться к двери, пытаясь выбраться из ловушки, из деревянного гроба, который в любой миг мог погрузиться в бездну…

…Корабль выдержал удар. Медленно начал выпрямляться. И тут же в дверь забарабанили. Сначала кулаком, затем со всей силы каблуком башмака, так что бронзовая щеколда оторвалась.

— Командор? Хайк, ты цел?!

Паллен одной рукой цеплялся за косяк двери, в другой держал фонарь. Пламя за стеклом дергалось, мигало, и вслед за ним прыгали блики, выхватывая из темноты пустую кушетку, разбросанные по полу тряпки.

— Цел, цел! — Левенталь наконец выкарабкался из-за стола. — Что, проспали, мать вашу акуле в глотку?! Руль еще не потеряли? Разворачивай корабль к волне!

Шторм бушевал четверо суток, не давая людям и минуты отдыха. Четверо суток северо-восточный ветер нес каравеллу куда-то в неведомое. Водяные горы играли вокруг. То поднимались вровень с грот-мачтой, пугая гребнем пены, готовясь обрушиться, раздавить, разметать в щепы. То внезапно уходили из-под киля бездонным ущельем. Не один десяток раз Левенталю казалось, что очередной вал станет последним для всех. Но корабль держался. Потому что держались люди. Боролись из последних сил. А когда силы закончились, все равно боролись.

Шторм бушевал четверо суток. Самым страшным оказался его первый удар. Потому что не готовы были, расслабились, убаюканные обманчивой лаской океана.

Этот удар сразу же забрал пять жизней. В клочья были порваны паруса. Но самое худшее — они потеряли фок-мачту. Прочная древесина не выдержала напора стихии, лопнула. Повезло, что фок завалился назад, покорежил лишь надстройку на юте, а не распорол борт до самой ватерлинии, не снес реи на гроте…

…Закончился шторм так же резко, как начался. Только что «Буревестник» был игрушкой, мечущейся среди черных водяных гор, и вдруг все стихло. Стих ветер, опали волны. И ночь тоже осталась позади, на востоке. А впереди, на западе, пелена туч посветлела, истончилась — и разорвалась, обнажая короткий южный вечер.

Усталость повалила людей. Всех разом. Мало кому удалось добраться до койки, большинство рухнули и заснули прямо на палубе. Левенталь и Паллен пытались какое-то время стоять у штурвала. Но надолго и их не хватило.

Хайк проспал всю ночь и весь следующий день…

— Командор, командор! Хайк, да проснись же!

Паллен тряс его за плечи. И едва увидел, что товарищ открыл глаза, крикнул:

— Смотри, что это?!

Палец вытянутой руки показывал куда-то за корму. И в голосе его Левенталь услышал больше страха, чем за предыдущие четверо суток. Оттого, наверное, ему тоже стало жутковато. Приподнялся на локтях, потом сел.

Корабль со спящей командой чуть развернуло. Корма теперь смотрела строго на запад. Там за океан опускалось солнце…

Хайк понял, что напугало Паллена. У самого мороз прошелся по коже, волосы на голове шевельнулись.


Солнце опускалось не за океан. Горизонтов было два. Нижний, привычный, к которому убегала бронзово-золотая дорожка заката. И второй, градусов на десять выше. За эту невидимую черту и садилось солнце, будто проваливалось в невидимую дыру, зияющую в небосводе…

— Край мира. Вот он, значит, какой.

Хайк оглянулся. За штурвалом вновь стоял Гансен. Попыхивал своей неизменной трубочкой.

В следующий полдень Хайк собственноручно вычислил координаты судна. Их унесло за седьмую параллель, куда дальше, чем планировал опуститься Левенталь. И что хуже — далеко к западу. Почти за тысячу миль от ближайшей суши. Следовало возвращаться.

Но вернуться они не могли. На смену ураганному ветру пришел полный штиль. Уцелевшие паруса безвольно обвисли, «Буревестник» дрейфовал, став игрушкой течения.

«9-й день 34-й декады. Девятнадцатый день плавания. Штиль…»

«4-й день 35-й декады. По календарю началась зима. В Батейе сейчас холодно, сыро. Северный ветер приносит дождь со снегом. А у нас — ни дождя, ни ветра. По-прежнему лежим в дрейфе. На счастье, течение в этих водах несет нас точно на восток. Но слишком медленно! Понадобится не менее восьми декад, чтобы, двигаясь с такой скоростью, достичь берегов континента. Пресная вода закончится гораздо раньше. А вместе с нею и наши жизни. Будем надеяться, что этого не произойдет…»

«7-й день 35-й декады. Ура! Вчера наши заштопанные паруса наконец-то почуяли ветер. Они затрепетали с первыми лучами солнца, будто приветствуя его. Правда, радость оказалась неполной — это был все тот же северо-восточный пассат. Состояние такелажа не позволяет «Буревестнику» идти сколько-нибудь крутым бейдевиндом, так что платой за наше дальнейшее продвижение на восток стало медленное, но неуклонное Отступление к югу…»

«4-й день 36-й декады. Наши координаты: 4 градуса северной широты, 15 градусов восточной долготы. По ночам угольная чернота занимает почти половину небосвода, это жутко. Что произойдет, когда она окажется прямо над головой? Океан тоже исчезнет? Глупо верить в подобные бредни… Когда земля в паре миль от тебя. А когда вокруг лишь вода, вода, вода, на десятки дней пути и тысячи миль вода, поверить можно во все.

Странные сны вернулись ко мне. Нет, это я пытаюсь лгать сам себе. Они никуда не уходили. Я видел их в [безмятежные ночи у берегов Гидр, видел в дни мертвящего штиля. Сны женщины, живущей в каком-то чужом, не похожем на наш, мире. Или это не сны? Это и есть ее жизнь? Я знаю о ней уже многое… Нет, опять ложь. Почти ничего я о ней не знаю, потому как не понимаю и десятой доли того, что вижу. А то, что могу понять, меня пугает…»

«10-й день 36-й декады. Минуло сорок дней с начала плавания. Когда составлял план экспедиции, то рассчитывал, что за такой срок успею дойти до южной оконечности континента. А мы едва преодолели 20-й меридиан…»

«Сантори 8855 года. Сегодня, проснувшись, я смог вспомнить, как зовут вторую половину меня. Даже произнес вслух. Непривычное имя, но чего-то очень уж странного я в нем не услышал. Оно мне понравилось…»

«4-й день сантори. Утром зашел в гальюн и испугался, что не смогу помочиться, как делают это мужчины. Ощутил себя женщиной уже не во сне, наяву. Помутнение длилось недолго. А затем пришел страх. Вернулся в каюту и долго разглядывал в зеркале свое лицо. Это я, Хайк бан Левенталь?..»

«4-й день 1-й декады. Наши координаты: 9 градусов северной широты, 31 градус восточной долготы. И никаких признаков суши. Получается, карты Мистериума неверны? А я так надеялся на них!»

«5-й день 1-й декады. В очередной раз уменьшили рацион воды. Чувствую, порций совершенно недостаточно, чтобы продержаться в этом одуряющем зное. Но и с таким рационом за три дня не останется ни капли…»

«7-й день 1-й декады. Пассаты гоняют нас, как щепку, вдоль полосы штилей, но мы упрямо ползем на восток. Иного не остается. Мы потерялись…»

«9-й день 1-й декады. У нас не осталось пресной воды. Некоторые матросы пытались пить морскую, но от нее жажда только усиливается. Даже горло полоскать не стоит. Юго-западный пассат… я готов молиться любому богу, чтобы призвать его. Это единственное, что нас может спасти. Рафаэль тоже так считает. Мы совещались с ней, запершись в каюте. Нехорошо, если кто-то на корабле увидит незнакомую женщину…»

«12-й день 10-й декады. Штиль и зной. Они высушивают нас, превращают в ходячие скелеты. Лекарь сказал мне, что некоторые из команды не продержатся и трех дней. Бедняга, он и сам-то едва стоит на ногах…»

«14-й день. Гансен молодчина! Он придумал, что можно есть сырую рыбу. Это хоть как-то утоляет жажду..»

«17-й день. Ненавижу этот океан! Ненавижу этот вонючий кораблик, этих доходяг, жрущих сырую рыбу. Ненавижу эту миссию, весь этот мир! Я просто дура, что связалась со всем этим!..»

— Командор… Командор, земля…

Левенталь с трудом разлепил глаза. Вокруг стояла кромешная ночь. Он попробовал оглядеться. Понял, что лежит на мостике, рядом с колесом штурвала. Чье-то незнакомое лицо, обтянутое черной кожей, обрамленное жесткими клочьями бороды склонилось над ним. И растрескавшиеся губы шепчут: «…земля…» Еще минута понадобилась, чтобы узнать Гансена. Старик, верно, сошел с ума, так как тыкал рукой в небосвод.

— Ты что?.. — засипел Хайк — Где ты ее видишь… Ночь… Темно…

— Там!.. Смотри!..

Левенталь покорно задрал голову. Черное небо, утыканное крошечными искрами звезд, тонкий серпик молодой луны…

— Звезды… везде… — шептал матрос. — Стало быть, земля рядом…

И точно! Звезды были везде. Полоса небытия исчезла. Хайк попытался подняться на ноги, но голова закружилась от долгого смотрения ввысь…

— Хайк, просыпайся!.. Да просыпайся же!..

Левенталь вновь открыл глаза. Он прекрасно поманил, что мгновение назад смотрел на ночное небо. Но сейчас был день. И Паллен, стоя на четвереньках, тряс его за плечо.

— Земля, Хайк, земля! Близко, акула меня раздери!

Он захрюкал, должно быть, смеялся. И махнул рукой за левый борт. Левенталь приподнялся на локтях, сел. Всего в пяти-шести милях от них тянулась темно-зеленая полоса. Какое-то время он тупо смотрел на нее. Затем спохватился, что-то здесь было неправильно.

— Почему мы плывем на юг?!

Капитан вновь засмеялся.


— Не на юг, на север! Ты был прав, и мы сделали это! Обогнули этот проклятый континент! На!

Он протянул подзорную трубу. С ее помощью сушу можно было разглядеть в деталях. Невысокие прибрежные скалы и над ними полого поднимающийся склон, сплошь покрытый густым ярко-зеленым лесом. Хайк повел трубой к северу. Пейзаж не менялся. Берег тянулся все дальше и дальше… Но не сливался с горизонтом. Далеко на севере береговая линия изгибалась и уходила к востоку. Это могла быть только она — южная оконечность континента!

Хайк опустил трубу, перевел дыхание.

— Значит, правда. Небо существует лишь там, где его могут видеть люди. — Заметив недоумение на лице Паллена, Левенталь попытался объяснить: — Ночью Гансен показывал мне небо. Там снова звезды до самого южного горизонта.

— Гансен умер два дня назад. И еще трое, включая врача. Я удивляюсь, как мы все не откинулись. Ну, теперь-то поживем, клянусь русалочьими титьками!

Он отвернулся. И застыл. Левенталь видел, как счастливая улыбка медленно сходит с его лица.

— Дерьмо медузье… Эти откуда?

Хайк тоже обернулся. Слева, за кормой «Буревестника», от берега шли четыре большие галеры. Косые паруса цвета индиго, оскаленные пасти чудовищ на бушпритах, ряды весел дружно взмахивают и опускаются в воду. Они были пока далеко. Но курс держали явно наперерез мореплавателям.

Паллен опомнился первым.

— Пираты?!

Тяжелые галеры нимало не походили на юркие кечи. Но ведь не исключено, что кечи использовались для быстрых набегов на северян. А здесь, в южных морях, у весурцев имелись корабли помощнее. К тому же в подзорную трубу отчетливо были видны на палубах «темнолицые черноволосые люди.

Перегнувшись через перила мостика, Паллен заорал хрипло:

— Боцман, давай команду готовиться к бою!

Принимать бой было безрассудством. Но иного выхода не оставалось. С каждым взмахом весел расстояние между эскадрой и каравеллой сокращалось. Будь у «Буревестника» полное парусное вооружение, будь ветер немного свежее или поменяй он направление… А главное, останься у команды больше силы в мускулах, они бы легко оторвались от преследователей, ушли вновь в открытый океан. Если бы…

Час спустя берег был уже в двух милях от них. А галеры — на расстоянии полета арбалетной стрелы. Они перестроились. Три изменили курс и шли за кормой «Буревестника» развернутым строем, удерживая расстояние. Четвертая же, описав дугу, начала обходить по правому борту, постепенно сближаясь.

— Меняем курс? — неуверенно спросил Паллен. Он сам стоял у штурвала. Все, кого держали ноги, притаились сейчас за фальшбортом, сжимая в руках палаши и арбалеты.

Левенталь отрицательно покачал головой. Легкий юго-западный ветер продолжал гнать их, постепенно притирая к берегу. Долгожданному берегу, превратившемуся в ловушку. Если бы галера шла прежним курсом и попыталась подрезать им нос, «Буревестник» мог сделать поворот фордевинд, развернуться к противнику и задействовать секретное оружие гильдии — фальконеты. Парочка чугунных ядер, положенная под ватерлинию, не изменит исход сражения. Но жизни свои они тогда могли бы продать дороже. Только капитан галеры это тоже понимал и заходил с другого галса. Поврежденная каравелла не сможет взять очень круто к ветру.

Нос галеры поравнялся с мостиком «Буревестника». Продвинулся дальше. Хайк до боли стиснул зубы. Палуба вражеского корабля была ниже его мостика, и он прекрасно видел взведенные баллисты, заряженные стрелометы.

Сейчас самое время снести мачты каравеллы. А следом — обрушить на ее палубу град шрапнели и стрел. Почему они медлят?

…А вот и ответ! По фалу взвился сигнальный флажок В гильдии его цвет означал «прошу остановиться». Знали ли этот сигнал пираты?

Левенталь разглядел, что два человека, стоящих на носу галеры, наблюдают за ним. Стоило поднести к глазам подзорную трубу, и один из них призывно замахал рукой. Хайк поймал в окуляр его лицо.

Человек не был похож на южанина. Прямые светло-русые волосы падают на ворот алого, необычного покроя камзола с большими блестящими пуговицами. Загорелое лицо тщательно выбрито. Загорелое, но не смуглое. Хайк было перевел взгляд на второго, но тут же вернулся. Светловолосый поднес ко рту руку с большим металлическим раструбом и закричал…

Он говорил на языке Метрополии почти без акцента. Или совсем без акцента, просто рупор, усиливая голос, искажал его:

— Не бойтесь нас! Мы не пираты! Адмирал Рама-наш, наследный принц Панжвура, просит капитана и доблестную команду «Буревестника» быть его гостями!



Глава 18 Пикассо. Миссия «Давлет, ассасин махараджи»

Похождения в образе махрибского факира остались для Пикассо не более чем забавным приключением. Развитие сюжета, связанное с «садом любви» и последующим «изменением мира», оборвалось в самом зародыше. Любопытная задумка, так и не реализованная в программе. Потому дальнейшее исследование этого закоулка игрового мира Пико приостановил. Секреты, скрытые на просторах Данбара, Годвара, Хокана, казались куда актуальнее.

Вспомнил о заброшенной миссии, лишь когда Рафаэль отправилась в плавание вокруг континента. Маршрут «Буревестника» вполне мог пройтись и по махрибским сценам. Что Эль там обнаружит? Вдруг сюжет с «садом любви» все же имеет продолжение? Временной интервал «Мира Дарины» был довольно широк — четыре столетия. Похождения Рахмана совпадали с его нижней границей. Гроссмейстер бан Левенталь отправился в плавание двумя столетиями позже. Следовало «копнуть» и в этом времени. Или чуть раньше. Пикассо копнул…

Давлет стоял на носу галеры, облокотившись на фальшборт. Наслаждался предутренней прохладой, на-конец-то пришедшей на смену изнуряющей жаре и духоте. Небо еще до полудня заволокли наползшие со стороны берега низкие плотные тучи. Но лучше от это-то не стало. Мрак и неподвижность окружали его. Ни проблеска впереди, ни дуновения ветерка. Будто и не плывешь по открытому морю, а застрял где-то в мрачном подземелье. Если бы не мерные удары барабана и дружный всплеск весел, можно было бы решить, что ни одной живой души нет на много парсангов вокруг.

Непроглядная темень и мерные удары за спиной ввели Давлета в какой-то транс. Даже не услышал подошедшего шкипера, что непозволительно для человека его профессии.

— Чего не спишь? Еще часа два плыть.

— Выспался за три недели.

— И то правда, — согласился шкипер.

Галера шла из Раджада в Тринабад. По виду — обычный торговец, груженный железной утварью. Этот металл на Махрибе встречался редко, а потому ценился вровень с серебром. И вдвойне ценились поселки из него, изготавливаемые панжвурскими умельцами. Инструмент и оружие. Ничего странного, что корабль вез столько прекрасно заточенных сабель, копий, метательных дротиков, стрел. И даже пару легких баллист.

Да, совсем недавно галера и впрямь являлась обычным торговым судном. Но в этот раз цель ее плавания была иная. Шкипер и матросы в этот раз были иные — воины береговой стражи Раджада. И пассажира они везли необычного.

Дружба связывала два соседних государства уже многие сотни лет. Панжвур был страной ремесленников и земледельцев, мореплавателей и воинов. Махриб — знахарей, поэтов и мудрецов. Раджадские купцы всегда приходили желанными гостями в гавань Тринабада. Привозили железо и хлопок, кожи и зерно в обмен на серебро, золото, лекарственные травы и снадобья. А если повезет — и на кой-какие тайные знания, щедро оплачиваемые затем советниками махараджи, правителя Панжвура.

Первыми признаками надвигающейся беды стали перемены, происходящие с жителями Тринабада. Прямо посреди разговора те внезапно становились какими-то вялыми, будто наполовину спящими. Это заменили, но списали на чрезмерное увлечение соседей опием. А около полугода назад перестали возвращаться из Махриба корабли торговцев. Когда число не вернувшихся кораблей перевалило за дюжину, махараджа насторожился. Отправил к соседям делегацию во главе со своим советником. Делегацию сопровождали пять боевых галер с тысячей отлично вооруженных и обученных воинов на борту. Этого казалось достаточно, чтобы навести порядок в Тринабаде, если тамошние атаны-старейшины по какой-то непонятной причине перестали дорожить дружбой куда более сильного соседа.

Но военная экспедиция тоже пропала. И тогда пришло время плыть Давлету.

Давлет был личным шпионом и ассасином махараджи. Немногие в окружении правителя знали, кто этот незаметный, сухощавый, остроносый человечек, иногда мелькающий в темных закоулках дворца. Но те, кто знал, боялись пуще смерти. И те, кто не знал, а только догадывался о его существовании, тоже боялись…

— Как думаешь, наших всех перебили или держат в плену?

Видно, шкиперу надоело стоять молча. Вопрос был глуп. Но от шкипера во многом зависело возвращение домой. Потому Давлет ответил:

— Я не знаю на Махрибе темницы, способной удержать обученных воинов. Кто-то сбежал бы. Пролив неширок, на рыбацкой лодке переплывешь.

— А на нашем берегу стража уже сообщила бы, — закончил за него шкипер.

Он хотел что-то добавить, но не успел. Далеко на севере, у самого горизонта, вспыхнуло огненно-красным, зигзаг молнии прорвал тьму. И вслед за ним сухой резкий треск прокатился над морем.

Стало еще тише, весла замерли в руках гребцов. Давлет повернулся к шкиперу. Спросил, хоть и знал ответ:

— Тринабад?

— Да, прямо над городом сверкнуло. Гроза началась, что ли? Ну да, парило же целый день.

Шкиперу хотелось услышать подтверждение своих слов. Давлет лишь усмехнулся краешком губ. Гроза? Похоже. Только он за всю свою жизнь не видел, чтобы молния била не с неба в землю, а наоборот.

Шкипер это тоже понимал. Помолчав, сказал:

— Не пойдем мы дальше на север. Гроза, сам понимаешь… Вдруг в корабль шарахнет? Подождем рассвета и высадим тебя здесь. Не возражаешь?

— Ты капитан, тебе виднее.

Шкипер постарался подойти к берегу как можно ближе, пытался загладить впечатление о собственной трусости. И место высадки выбирал тщательно. Узкая полоска гальки упиралась в обрывистый склон, покрытый каменными оползнями, заросший ползучим кустарником. Обрыв поднимался аршинов на десять, но ловкому и проворному человеку забраться по нему будет несложно.

— Через неделю на этом же месте, — напомнил Давлет на прощание. И прыгнул за борт.

Гребцы тут же заработали веслами, спеша убраться подальше от зловещего острова. Так что, когда ассасин выбрался на берег, корма галеры уже таяла в серой рассветной мгле.

Давлет снял прикрепленный к голове кожаный мешок, развязал узел, высыпал содержимое. Насухо вытер тело специально припасенной тряпкой, надел дхоти, повязал на махрибский манер платок вокруг лба. Дхоти было достаточно длинным, чтобы легко спрятать под собой короткий кинжал, а шнурок из шелковой нити уместился в складке платка. Убедившись, что оружие не заметно, Давлет спрятал влажную тряпку в мешок, мешок — под приметный валун у подножия обрыва. И отправился в путь.

К стенам Тринабада ассасин добрался далеко за полдень. Но запас времени еще был, он не торопился.

Парня, прячущегося в густых зарослях желтой акации, Давлет заметил шагов за тридцать. Парень был один, из оружия имел лишь большой нож для разделки рыбы и, судя по всему, только рыбу им разделывать и умел. К тому же прятался так старательно и неумело, что сразу было ясно — не опасен. Поравнявшись с кустом, ассасин скомандовал негромко:

— Выходи.

В кустах зашуршали и ойкнули. Парень дернулся от неожиданности и напоролся на шипы.

— Выходи, пока глаза не выколол, — повторил приказ Давлет.

Парень послушался. Был он молод — лет двадцать, не больше, — недурно сложен, крепок в плечах. Сильные руки и блестящие от мозолей ладони выдавали подмастерья из рыбацкой артели.

— Ты кто такой? Зачем тебе в Тринабад понадобилось?

— Почему вы… — начал было парнишка. Осекся. Хватило ума сообразить: объяснять ему ничего не будут. Начал рассказывать.

Собственно, долго рассказывать было не о чем. Парня звали Хамза, родом он был из одной из прибрежных деревушек. В Тринабад направлялся вызволять любимую, похищенную жублисами три дня назад. От них он и прятался, дожидался ночи, чтобы проникнуть в город под покровом темноты. Где держат пленников, парень понятия не имел. Но уверен был, что найдет. Очень уж много народа угнали в Тринабад, не скроешь.

В общем, задумка парня была правильной. Только идти в город следовало не ночью, а в предрассветье. Природа человека такова, что в этот час слабеет внимание самых бдительных стражей. А серая мгла делает очертания фигур и предметов зыбкими, призрачными. Лучшее время для воров и шпионов.

— Не обещаю, что удастся вызволить твою подругу. Но попробовать помогу. — Давлет похлопал парня по плечу, когда тот закончил рассказ. — Моих друзей тоже держат в неволе. А двоим на такое дело идти сподручней, чем одному.

Он слегка лукавил. В качестве компаньона по вылазке деревенский увалень никуда не годился. Но в качестве приманки для охотников за головами подходил в самый раз.

В город проникли без проблем. Не через ворота, разумеется. Те хоть и были распахнуты настежь и брошены безо всякой охраны, но очень уж смахивали на ловушку. Среди прочих тайн воровского мира Давлет знал и о подземных лазах, прорытых под стенами любого мало-мальски богатого города. В Тринабаде таковой начинался в подвальчике караван-сарая, совершенно пустого сейчас. А заканчивался — в доме богатого ростовщика, промышлявшего среди прочих доходных дел и скупкой краденого.

В доме ростовщика они тоже никого не обнаружили. Ни живых, ни мертвых. Ни следов грабежа, драки, поспешного бегства. Давлет обследовал и соседние утроения. Походило на то, что все жители попросту исчезли. Такой расклад ассасину очень не нравился. Он был необъясним. Но найти объяснение происходящему в городе требовалось.

— Куда мы идем? — Хамза спросил сразу же, как только спутник перестал заглядывать в дома и пошел по улице, тянущейся вдоль городской стены.

— В гавань.

— Почему в гавань?

Парень опять забыл, что на вопросы ему никто отвечать не обязан. Гавань была нужна Давлету, чтобы поймать кончик нити, ведущей к разгадке тайны. Панжвурские корабли ведь не могли исчезнуть так же бесследно, как горожане?

Корабли были на месте. По крайней мере, некогда они все стояли в гавани. Ураган пожара прошелся по судам, превратив большинство из них в черные, обугленные остовы, беспорядочными нагромождениями приткнувшиеся к берегу. Делегация махараджи прибыла в Тринабад, когда пожар отбушевал, потому все пять боевых галер остались целыми и невредимыми. Они бросили якоря поодаль, не подходя к пирсу. Да так и остались. Команда и войско тоже пропали бесследно. Давлет не смог обнаружить в гавани никаких следов сражения. Кончик нити поймать не удалось. Придется ловить на живца.

— Похоже, жителей здесь не осталось. Значит, нам нужно найти жублиса и спросить у него, что происходит с пленниками, — объяснил он Хамзе.

У парня глаза округлились.

— Жублиса?! А если они убьют нас?!

— Мы должны выследить одного или двух И напасть первыми, внезапно. Поэтому идти будем порознь. Ты по одной стороне улицы, я — по другой.

Давлет все рассчитал верно. Далеко и ходить не потребовалось, они напоролись на жублисов в двух кварталах от гавани. Ассасин мог поклясться, что шли эти двое не просто так искали. А кого еще они могли искать в мертвом городе? И то, что противник так быстро узнал об их присутствии, ему тоже не нравилось.

Хамза даже сообразить не успел, откуда перед ним выросла здоровенная мускулистая фигура. Попытался взмахнуть своим рыбацким ножом и тут же, охнув, выронил его. Жублис ударил плашмя саблей ему по руке. А затем смачно, с разворота, влепил оплеуху. Бил левой, но силы и в ней оказалось достаточно. Парень отлетел к стене и сполз по ней обмякшим кулем.

Второй жублис уже был на противоположной стороне улицы. Но его сабля и кулаки остались без дела, Давлета там не оказалось. Ассасин юркнул в укрытие за миг до того, как стражники выскочили из-за угла. И теперь с интересом рассматривал их. Высокие, мускулистые, кулачищи что кузнечный молот. Из одежды лишь пояса с ножнами на боку. Так что вся богатырская краса на виду. А вот лица тупые, отрешенные. Но больше всего удивлял цвет кожи — блеклый, землисто-серый. Мелькнула глупая мысль: не люди это, а ожившие трупы.

Жублисы явно рассчитывали встретить двух противников. Однако вместо того, чтобы искать второго, они подхватили Хамзу под руки и поволокли прочь. Даже не оглядывались! Такое поведение тоже выглядело странным. Неожиданное нападение и вслед за тем — показная беспечность. Давлет обогнал, проверил, что никакой засады впереди нет. И лишь после этого напал.

Жублисы в самом деле не ожидали подобной дерзости. Правый даже голову повернуть не успел, когда ассасин кошкой спрыгнул ему на загривок Один короткий взмах, и кинжал рассек горло до самого позвоночника. Не ожидая, пока тело первого рухнет, Давлет кинулся ко второму. Точный, сильный удар в пах, второй — ребром ладони по шее. Не в полную силу, один должен пока остаться живым, чтоб ответить на вопросы…

Так должно было быть. Получилось по-другому. Удар в пах впечатления на громилу не произвел. Давлет притормозил от неожиданности, позволил жублису выхватить саблю из ножен. Теперь на вопросы времени не оставалось. Ассасин нанес смертельный удар, под четвертое ребро, точно в сердце.

Из раны даже крови не выступило. Пришлось уворачиваться от лезвия сабли. Давлет затылком почувствовал, что второй противник тоже не собирается падать бездыханным трупом. Если перерезанное горло и доставляло жублису неудобство, то весьма незначительное. Поединок складывался явно не в пользу ассасина. Мало того что громилы вовсе не были неповоротливыми и неуклюжими. Они казались вдобавок неуязвимыми. А кинжал — слабое оружие против двух клинков. Оставался единственный выход — бежать.

Давлет сделал обманный выпад, юркнул под ноги жублиса. И рванул к ближайшей двери… Не успел. Спину вспороло обжигающей болью.

— Куда теперь пойдем?

Хамза вопросительно смотрел на спутника. Давлет постарался не выдать растерянности. Он что, жив? Под левой лопаткой тупо ныло, будто от старой раны. Ассасин быстро оглянулся. Они вновь стояли на пирсе. Огромной ссадины, оставленной кулаком жублиса под глазом Хамзы, не было. Так что это, сон, видение?

Все же кое-что изменилось. Давлет побывал на галерах, так что вдобавок к кинжалу у него появилась перевязь со связкой отлично сбалансированных метательных ножей. И главное — шамшир из галисского булата, принадлежавший сарангу Аязету, командиру прибывшей в Тринабад тысячи. Личное оружие, почему-то оставленное на корабле. Хамза тоже обзавелся сабелькой, которой вряд ли умел пользоваться. Впрочем, это неважно.

Боль в спине постепенно рассасывалась. Значит, все- таки видение.

— Похоже, жителей здесь не осталось… — Давлет начал объяснять заново.

Жублисы выскочили из-за угла в том же месте, где и привиделись. И дальше все повторялось до мельчайших деталей. Вплоть до момента, когда ассасин кошкой спрыгнул с крыши дома. Раз кинжал не действенен, нужно было применить оружие помощнее. Не зря саранг дорожил своим клинком. В удар и силы много вкладывать не потребовалось, голова серокожего отлетела в сторону. Туловище подергалось беспомощно и повалилось. Тут же рядом растянулся второй, с обрубленными напрочь ступнями. А через секунду и кисти рук его, так и не успевшие выдернуть саблю из ножен, упали на закаменевшую глину мостовой.

Давлет покачал клинком перед глазами поверженного громилы.

— Так что, ответишь на мои вопросы?

Жублис смотрел равнодушно. Ни боли, ни страха, ни злости не было в его взгляде. Может, не слышал? Или вообще не понимал, что с ним разговаривают? Давлет особо не надеялся на разговор. Этот поединок ему нужен был, чтобы разобраться, насколько серокожие уязвимы. И еще — потому что не хотел прощать свое поражение. Пусть даже пригрезившееся.

Он вонзил шамшир в глаз жублиса. Провернул, с удовольствием, представляя, как мозги того превращаются в месиво. Серокожий задергался в короткой агонии. Затих. Давлет перевел взгляд на парня, только начинающего очухиваться.

— Ну что ты, живой?

Спросил — и ощутил, как что-то изменилось вокруг. Резко оглянулся, скрипнул от досады зубами.

Его окружали полтора десятка жублисов. Ассасин готов был голову дать на отсечение, что минуту назад и близко никого не было. Они будто почуяли гибель сотоварищей и повыпрыгивали прямо из воздуха. Нет, это точно были не люди. Кошмарные творения взбесившихся махрибских колдунов…

Давлет успел положить четверых.

Пикассо не собирался так легко отказываться от своего протагониста, умудрившегося полностью исчерпать свой запас жизни уже во второй раз. Причина была Проста — он не мог засечь другой подходящий аватар в пределах Тринабада. Походило на то, что ассасин и его спутник-рыбак были единственными юнитами-людьми там. Потому восстанавливал своего персонажа не совсем законным и уж абсолютно недокументированным способом. Попросту говоря, Пико шельмовал в игре. И угрызений совести при этом не испытывал. Его противник тоже играл не по правилам. Использовать неживые предметы — в том, что «жублисы» были неживыми, он уже убедился, — в качестве человекоподобных юнитов и при этом декларировать игру как не использующую методов магии… О, подобное нарушение законов жанра Рембрандту или Винчу — кто там из них «поколдовал» в Махрибе? — грозило большими неприятностями. Положим, на жанры они наплевали, так как не готовили игру для коммерческого использования. Но товарищей-то предупредить могли? Нет, угрызения совести Пикассо не докучали.

Давлет лежал, притаившись на крыше дома, а внизу, прямо под ним, парочка жублисов волокла бесчувственное тело парня. Пальцы сжимали рукоять шамшира. Сейчас он прыгнет вниз, одним ударом снесет голову серокожему и…

Так было в видении. Да, серокожие уязвимы, их можно убить. Но какой в этом смысл? Несколько мгновений назад порубленное на куски тело ответило тупой, ноющей болью — нет, смысла затевать драку не было.

Жублисы прошли мимо. Стараясь ничем не выдать свое присутствие, Давлет отправился следом.

Целью путешествия оказался неприметный одноэтажный домик на центральной площади, рядом с громадой цирка. К дому примыкал небольшой двор, обнесенный высоким забором. Один из жублисов толкнул калитку, шагнул внутрь. Туда же впихнули начинающего приходить в чувство парня. Калитка захлопнулась.

Место для наблюдения Давлет нашел быстро. Старая смоковница, росшая в одном из соседних дворов. Ассасин удобно устроился в развилке ветвей на самой верхушке дерева. Интересующий его двор был отсюда как на ладони. Хамза сидел, прислонившись спиной к каменному забору. Руки связаны, на шее — кожаный ремень, прикрепленный к торчащему из стены кольцу-Парень затравленно озирался по сторонам, косился на охранников. Их было всего четверо. Пара, что притащила сюда парня, и еще двое. Таких же здоровенных, серокожих. Кажется, у них и лица были одинаковые.

Почти до полудня Давлет провел на своем дереве.

Водой, мешочком сухарей и куском прессованного козьего сыра он обзавелся заблаговременно, потому жажды и голода не испытывал. Во всяком случае, положение его было куда лучше, чем у Хамзы, которого держали на солнцепеке и даже глотка воды не дали за все это время.

Около полудня Давлет услышал шум, приближающийся со стороны городских ворот. Будто сдавленный плач и шарканье десятков ног. Так и оказалось: полдюжины стражников гнали пленников, связанных одной длинной веревкой. Исключительно молодежь, некоторые — вовсе подростки. Ассасин насчитал двадцать семь девушек и шестнадцать парней. Пленники еле ноги переставляли. Видно, что гнали их издалека.

Добыча сразу же заполнила весь дворик. Мятежа жублисы не опасались. Конвоиры и заходить внутрь не стали, развернулись и убрались по каким-то своим делам. А четверо «тюремщиков» принялись отвязывать пленников от веревки. Отвязывали и отпихивали в сторону, к забору, словно какой-то скот. Впрочем, долго наслаждаться отдыхом и относительной свободой пленникам не пришлось. Еще и дюжина из них не была развязана, а первую девушку уже ухватили за руки, потащили куда-то внутрь дома. Она не сопротивлялась, только тоскливо поскуливала, словно собачонка.

Давлет напрягся, стараясь уловить хоть звук изнутри дома. Крики, плач — хоть что-то. Не услышал ничего. Минут через пять жублисы вернулись, подхватили следующую жертву, увели. Количество народа в дворике постепенно уменьшалось, а ничего не происходило. Ассасину очень хотелось хоть краем глаза заглянуть во внутренние покои дома. Что там делают с людьми? Убивают? Но это могли сделать и во дворе. Стало быть, если и убивают, то каким-то особым способом. Подождать, что будет дальше? Или…

Очередь Хамзы оказалась последней. Во дворе вновь было пусто, когда жублисы расстегнули ошейник, развязали руки и повели его в дом. Сразу же за входной дверью была еще одна, ведущая в глубокий подвал. Лестница туда опускалась узкая, крутая. Потому один из жублисов пошел вперед, второй подталкивал Хамзу в спину. Два совершенно несовместимых чувства боролись в душе парня. Ужас перед ожидающей его неизвестностью. И любопытство, острое желание узнать, что там, внизу?

Передний жублис отворил дверь в подземелье, посторонился, задний втолкнул пленника. Хамза почувствовал, как наливаются тяжестью ноги, как шевелятся волосы и становятся дыбом. А мышцы промежности.1 непроизвольно сократились, заставив теплую струйку мочи побежать по ноге. Потому что первое, что он увидел, — наваленные грудой голые тела. Все его товарищи по несчастью были здесь. Тела слабо шевелились, дыхание вздымало груди. И от того, что куча высотой в пояс состоит не из мертвецов, а из живых, становилось только страшней. Затем он увидел низкий стол с ремнями для рук, ног, головы. Именно туда потащили его жублисы. Хамза попробовал воспротивиться. И только тогда заметил человека.

Высокий чернобородый мужчина в темно-синем халате и такого же цвета чалме сидел на диване в дальнем углу комнаты. Здесь не было темно, несмотря на отсутствие окон. Множество масляных ламп висело под потолком, освещая подземелье и наполняя его странным, тяжелым ароматом. От запаха этого и взгляда черных глаз незнакомца голова у Хамзы начала кружиться.

— Не бойся, я не причиню тебе зла. Наоборот, я хочу дать тебе счастье. Освободить от забот и страданий, научить радоваться каждому мгновению жизни.

Чернобородый поднялся с дивана. Сделал шаг навстречу. Один из жублисов сорвал с тела парня дхоти. Хамза непроизвольно взглянул вниз и с удивлением обнаружил, что к мужскому стержню его начинает приливать возбуждение.

— Видишь, твоему молодому, сильному телу надоело подчиняться маленькому глупому разуму. Поможем ему освободиться? Смотри, твои товарищи уже прошли этот путь. Сейчас они отдыхают. Но через несколько часов проснутся и смогут предаться блаженству, о котором ты пока даже не подозреваешь.

Это был колдун, точно. Голос его завораживал еще сильнее, чем взгляд. Хамза увидел в руке чернобородого длинную толстую иглу, похожую на спицу. Но ни страха, ни удивления уже не было. Голова стремительно пустела.

Жублисы бесцеремонно бросили его животом на стол. Пристегнули ремнями ноги, руки. Крепко прижали голову так, что он и шевельнуть ею не мог. Хамза почувствовал, как его укололо в затылок И отключился.

И Пикассо отключился. Нет, его второй персонаж не умер, исчерпав запас игровой жизни. Тогда бы он мог его восстановить проверенным способом. Его насильственно отключили от аватара, заставив вынырнуть из вирт-мира. И после этого рыбак перестал идентифицироваться как доступный для воплощения юнит. О такой возможности тоже никто из «сотоварищей» по проекту не заикался. И это было плохое открытие. Но не настолько плохое, как обнаруженный в подземелье колдун. Ничего общего с «жублисами»-зомби этот персонаж не имел. Все параметры юнита подтверждали — это человек Но воспользоваться им в качестве аватара не получалось, так как он… не принадлежал виртуальному миру. Насколько Пико мог судить, подобным образом программа некогда реагировала лишь на одно создание — вирт-образ первоначальной заказчицы. Но, во-первых, чернобородый колдун ничего общего с тем образом не имел. А во-вторых, вирт-образ девчонки из проекта давно вычистили.

Но и это было не самым худшим открытием Несмотря на некоторые изменения в облике, он узнал чернобородого. Это был протагонист его махрибских похождений. Фокусник-недоучка Рахман.

Происходящее выглядело невозможным. Получается, программа продолжила миссию, начатую Пикассо месяц назад и заброшенную ввиду своей очевидной бесперспективности? Получается, он сейчас играет с самим собой, экстраполированным в виртуале? Получается, здесь предусмотрена возможность играть не только против человека, но и вместо человека, после человека, достраивая ход его мыслей, угадывая действия, вероятные, но так и не осуществленные?! У кого хочешь голова пошла бы кругом.

У кого хочешь, но не у Пикассо. Какими бы хитрыми ни были алгоритмы, позволившие машинному персонажу «прокачаться» до такой степени, их все равно написал человек. А значит, другой человек может выпотрошить, изучить и использовать в собственных целях.

Давлет вновь сидел в развилке смоковницы, наблюдая за происходящим во дворе. Видения, мучившие его сегодня, были неприятны и необъяснимы. Он не знал, настоящей будет очередная смерть или вновь лишь пригрезившейся? Но в этом городе магов было столько необъяснимого, что всему наудивляться не успеешь. Следовало просто приспосабливаться к происходящему. Давлет умел приспособиться к чему угодно. Главное — добраться до чернобородого.

Все пленники пока что были на месте. Вот первую девушку подхватили за руки, потащили в дом… Самое время! Ассасин знал, что ему нужно делать. И знал, как поступят остальные участники разворачивающихся событий. Во всяком случае, те из них, кто были людьми.

Легко и проворно соскользнул по стволу дерева, прыгнул на крышу сарая. Оттуда на соседний, затем в переулок, тянущийся до самой стены дома. Калитка слишком крепка. Пытаться выбить — только время терять. Но стена забора была недостаточно высокой для ассасина. Прыгнул с разбега, подтянулся, перебросил тело внутрь.

Пара оставшихся во дворе жублисов его появления не заметила. Были слишком заняты, молотя кулаками внезапно взбунтовавшихся пленников. А в следующий миг стали на голову короче. Давлет бросился в дом. Распахнул дверь, уводящую в подземелье. Вторая парочка серокожих уже была в самом низу лестницы. Задний и обернуться не успел — шамшир раскроил его башку на две половинки, словно зрелый арбуз. Передний повернул голову. И тут же клинок вошел ему в глаз. Места, чтобы разминуться с девчонкой, на лестнице не оставалось. Он толкнул ее вместе с обмякающей тушей серокожего в комнату. Перепрыгнул, крикнув: «Спасайся, если сможешь!»

Чернобородый такого наглого вторжения явно не ожидал. Застыл на своем диване, приоткрыв рот от изумления. Давлет в два прыжка оказался рядом. Приставил острие клинка к переносице.

— Сиди и не дергайся. Одно движение, и это жало выйдет у тебя из затылка. И никаких лишних слов. Отвечаешь только на мои вопросы!

Колдун уже пришел в себя. Улыбнулся.

— Ладно, ассасин. Я отвечу на твои вопросы.

Давлет готов был спрашивать, но тут огненное жало ударило под левую лопатку. Искривленный клинок вышел между ребер на добрую ладонь, брызнув кровью на синий халат колдуна. «Как же так? — мелькнуло в голове. — Я же убил их!»

Превозмогая наваливающуюся слабость, ассасин обернулся. Спасенная им девушка выпустила рукоять сабли. Улыбнулась в точности, как чернобородый.

— Если ты сможешь их задать.

Приходить в себя времени не оставалось. Голова жублиса раскололась пополам, как спелый арбуз. Второй успел обернуться, и клинок шамшира вошел точнехонько в левый глаз. На обратном пути рассекая шею девчонки.

— Это опять ты?!

Колдун вскочил с дивана, изумленно таращась на ворвавшегося ассасина. «Он сказал «опять», значит, и он помнит о прошлом видении», — пронеслось в голове Давлета. Размышлять было некогда. В два прыжка он пересек комнату.

— Садись и не дергайся. Одно движение, и это жало выйдет у тебя из затылка. И никаких липших слов. Отвечаешь только на мои вопросы! В этот раз мы одни, никто не помешает разговору.

— Хорошо, хорошо! — Чернобородый покорно опустился на диван. — Не нужно убивать меня. Вое сделаю, как ты скажешь.

— Кто ты? Чем здесь занимаешься?

— В ваших сказках меня называют дэвом. Но, как видишь, меня можно встретить не только в сказках. А делаю я то, что необходимо дэву. Силу. Хочешь, чтобы я поделился с тобой? Ночью как раз созреет очередная порция.

— Думаешь обмануть меня? Не получится. Что случилось с жителями города? С панжвурскими торговцами? С солдатами, с советником махараджи?

— Они все здесь, рядом.

— Рядом? Веди меня туда.

— Услуга за услугу. Скажи, кто ты такой?

Воздух подземелья был наполнен тяжелым приторным ароматом. И еще что-то витало здесь. Давлет чувствовал, как тяжелеет голова. Как труднее и труднее становится думать.

— Я личный шпион и ассасин махараджи.

— Лишь ассасин? — Колдун смотрел недоверчиво. — Ты знаешь какое-то тайное заклятие, дающее тебе много жизней. Поделись им со мной, а я поделюсь с тобой своей силой. Не бойся, я не обману.

— Я не знаю никаких заклятий! Идем отсюда!

— Идем, идем.

В глазах плыли разноцветные круги. Давлет понимал: побудет здесь еще немного и лишится чувств. Окажется во власти чернобородого. Ну уж нет!

Яростно взревев, он ударил шамширом. Наотмашь, с оттяжкой. Такой удар мог рассечь человека от плеча до пупка. Но не фонтан крови брызнул в лицо ассасина. Столб лебяжьего пуха из разрубленных острым, как бритва, лезвием подушек. Колдун исчез.

Шипя от злости, ассасин бросился прочь из комнаты, взлетел вверх по лестнице, выскочил во двор.

Потасовка уже завершилась. Несколько пленников были зарублены, большинство — избиты и связаны.

Добрых две дюжины жублисов стояли перед ним тесным полукругом. Давлет понял, что придется снова умирать. Скрипнул зубами и метнул нож в глаз ближайшему…

В этот раз двор был пуст. Все пленники лежали грудой бесчувственных тел в подвале, а две дюжины жублисов рыскали по близлежащим переулкам. Пытались найти исчезнувшего — в этом видении пока не объявившегося — ассасина. Пара из них маячили под высокой смоковницей, задирали голову в бесплодных попытках увидеть человека среди листвы.

Давлет беззвучно посмеивался над тупостью серокожих. Их повелитель знал, где ДОЛЖЕН БЫТЬ его незваный гость. Но не догадывался, где тот ЕСТЬ. Ассасин был ближе, чем колдун мог вообразить. Лежал, распластавшись, на крыше таинственного дома.

Жара стояла невыносимая. На плоской крыше спрятаться от жалящих лучей солнца было некуда. Давлет терпел. И был вознагражден за терпение. Когда начинающий багроветь диск коснулся верхушек гор, жублисы вернулись во двор и начали выносить из подземелья людей. Те уже приходили в себя, пытались шевелиться, что-то мычали нечленораздельно. Серокожие на это внимания не обращали, тащили их, закинув на плечо, словно кули. Выносили со двора, дальше — по улице, через неширокую площадь. В отворившиеся ворота цирка.

Перенесли всех, Давлет считал. Сорок четыре человека включая Хамзу. Ворота цирка захлопнулись, жублисы убрались в неизвестном направлении. Чернобородого тоже нигде не было видно. Ассасин решился. Спрыгнул во двор, осторожно вошел в дом. Как он и ожидал, там было пусто. В подвале лишь диван, погашенные светильники, стол с ремнями. В комнатах наверху и того меньше. Ключ тайны хранился не здесь. В цирке. Колдун ведь сказал, что все люди «рядом».

Когда на город опустились сумерки, Давлет вышел из своего укрытия. Первым делом он обошел вокруг цирка. Пол-стадии в диаметре и около сорока аршин высоты. Это было большое сооружение. Но не настолько большое, чтобы вместить внутри себя всех горожан и пропавших панжвурцев. Если только их там не укладывали штабелями. Подобное допущение Давлету уже не казалось вздорным.

Первоначально цирк строили с двумя воротами — основными и запасными. Теперь основные были тщательно замурованы, а запасные — из толстого кованого железа — наглухо заперты. Попасть внутрь мог лишь тот, кто умел летать, подобно птице. Или карабкаться по отвесным стенам.

Летать Давлет не умел. Но ползать по стенам — совсем другое дело. Для этого требовались хороший лук, абордажная кошка и крепкая веревка. Все это добро раздобыть было нетрудно. Достаточно еще раз наведаться на боевые галеры.

Громада цирка была видна даже из гавани. И взглянув на нее, Давлет понял, что нужно торопиться. «Ночью созреет очередная порция силы», — проговорился колдун. Подтверждение его слов было видно воочию. Над верхней кромкой сооружения трепетал темно-багровый свет. Ассасин не сомневался, откуда именно ударила в небо молния, виденная им позапрошлой ночью.

Созревание силы он ощутил и еще раз, когда начал карабкаться. Стена неровно дрожала, вибрировала. Если прижаться ухом, слышен был глухой, невнятный гул. Что происходило там? Взобравшись наконец на широкий гребень стены, он сразу же глянул внутрь.

Колдун не обманул, пропавших людей держали здесь. Уходящие вниз к небольшой круглой арене ярусы были завалены обнаженными телами. Тела шевелились, двигались… Нет, не просто двигались. Они совокуплялись!

Это было совершенно не похоже на принятое у людей занятие любовью. Это даже на звериную случку не походило! Более всего белеющие в багровом жутковатом полумраке тела напоминали огромных слизней. Картина была так отвратительна, что Давлет не сдержал спазм тошноты. Выплеснул содержимое желудка на спины и головы лежащих на верхнем ярусе.

«Что это?!» Как ни странно, в глубине сознания имелся ответ на этот вопрос. Он попал в колдовскую машину, источник силы того, кто называл себя дэвом.

Справившись с тошнотой и отвращением, Давлет сел на гребень стены. Итак, он раскрыл тайну происходящих в Тринабаде событий. Что делать дальше? Чернобородый постарается не выпустить его из города. Но если даже удастся улизнуть, вернуться в Панжвур? Сможет ли армия махараджи противостоять колдовству? Могущество дэва возрастало с каждым днем, с каждой партией добытых жублисами пленников. С каждой новой «созревшей порцией силы».

Давлет сознавал: происходившее с ним не было обычными видениями. Ему подарили несколько жизней, чтоб он мог добраться сюда. Увидеть колдовское творение и уничтожить его. Но как?! Ему не хватит ни времени, ни силы, чтобы убить этих потерявших человеческий облик существ.

«Не верно. Не так..» — Ответ вновь всплыл из глубины сознания. Уничтожить колдовскую машину можно, применив ее же энергию. Она доступна любому, кто проберется сюда и пожелает ее взять. Колдун ведь предлагал поделиться. Наверняка лукавил, но теперь ситуация изменилась. Тайна больше не принадлежала чернобородому.

Решившись, Давлет спрыгнул на верхний ярус. Подсознательно ожидал, что босые ступни коснутся холодной липкой слизи. Но под ногами оказалась теплая человеческая кожа, чуть влажная от пота. Женщина, на спину которой стала левая нога ассасина, повернула голову. Молодая красивая девушка. Какое-то время затянутые поволокой глаза смотрели сквозь него. Но затем она увидела. Улыбнулась томно. Начала приподыматься на локте, тянуться к мужчине свободной рукой. И сзади его уже трогали, щупали. С внезапной силой Давлет ощутил густой пряный запах, услышал накатывающий волнами сладострастный стон. Повязка, прикрывающая его чресла, начала шевелиться. Собственное тело отказывалось подчиняться его разуму, его воле.

Взревев, ассасин оттолкнул тянущиеся к нему руки, перепрыгнул на следующий ярус. Он более не всматривался в лица существ, по которым ступал. Спины, животы, груди слились в один теплый, шевелящийся ковер. Нужно было спешить, потому как воздух вибрировал все сильнее, и конвульсии тел, их вздохи и стоны подчинялись этому ритму. Багровое сияние становилось ярче и словно обретало плотность. Последние ярусы Давлету пришлось продираться сквозь него, словно сквозь толщу воды.

Он едва удержался на ногах, когда спрыгнул наконец на песок арены. Стал в самом ее центре. И сразу же понял: не ошибся. То самое место. Будто водопад тысячей теплых струй обрушился на него. Прошил тело насквозь. А потом начал наполнять. Давлет зажмурился, расправил плечи, позволяя…

— Не смей! Это мое!

Чернобородый возник в двух десятках шагов от незваного гостя. Попытался ударить. Не кулаком — сгустком воли. Такой удар сжег бы любого в мгновение. Но не здесь и не сейчас. Струящаяся энергия обволакивала Давлета, защищая надежным, непробиваемым щитом. Огненный шар, посланный колдуном, рассыпался брызгами. Сверкающие осколки его разлетелись по ярусам цирка. И машина, собранная из человеческих тел, отозвалась, будто ждала этого последнего толчка.

— Ну уж нет! Теперь это — мое! — захохотал стоящий в центре ее гигант. Сила, обволакивающая его, послушно ответила. Громким треском грозового разряда, вспышкой молнии, осветившей небо над Тринабадом…

Затихли отголоски грома, погасло висевшее над ярусами цирка свечение. Давлет смотрел на кучку пепла в двух десятках шагов от себя. Все, что осталось от чернобородого. Колдуна больше не было… Нет, неверно! Он сам стал колдуном. Дэвом, владыкой мира. Единственным ЧЕЛОВЕКОМ в этом мире. Все остальные — иллюзия. Питательная среда для его силы.

И вдруг Давлет понял, что ошибается. Был еще один. Близко. Внутри?!

Он постарался сосредоточиться. Увидеть. Поймать.

— Кто ты?

Пико вскочил, сорвал шлем, сдернул с рук перчатки. Так отпрыгивают от змеи, неожиданно замеченной в траве, в паре шагов от тебя. Ему показалось или в самом деле? Отвратительное ощущение, что к твоему сознанию прикоснулись, попытались влезть в твою шкуру. Будто не человек ты, а игровой юнит.

Внимание отвлекли разноцветные открыточки, вспыхивающие в углу экрана. Он вновь опустился в кресло, Подъехал ближе к столу. Взял в руку мышь, начал щелкать по мигающим картинкам. «Привет!», «Хелло», «Не спишь?», «Как дела?», «Эй!», просто улыбающиеся, скалящиеся, подмигивающие, посылающие воздушный поцелуй рожицы. Целый ворох Нат, Свет, Юль тарабанил к нему, неудержимо жаждал познакомиться. Пикассо даже растерялся. Виртуальное общение с девчонками — это нормально. Он постоянно перебрасывался фразами с парой-тройкой. Но сегодня будто прорвало. Будто волна любовной энергии, вырвавшись из вирт-мира, разошлась концентрическими кругами. В фокусе которых был он.

Поразмышлять на эту тему Пикассо не успел. В дверь зазвонили. Нахмурившись, он взглянул на часы. Двадцать три сорок Слишком рано, чтобы ложиться спать. Но для визитов поздновато.

Собрал разбросанные по комнате тапки, пошлепал к входной двери. Прежде чем открыть, посмотрел в глазок Оп-па.

— Привет! — Лицо гостьи расплылось в довольной улыбке.

: — Ага. Добрый вечер.

Деваху эту Пико знал лишь условно. Когда-то, в юности, еще когда посещал гейм-клубы, видел ее там. Ну, и в онлайн-играх пересекались. Для девы геймером она была неплохим. И в отличие от большинства своих сестер не циклилась на ролевках, не брезговала шутерами. В позапрошлогоднем чемпионате по «Глобальному контролю» сумела дойти до четвертьфинала. Где сам Пикассо ее и порубал в фарш.

В реале же знал о ней лишь, что живет где-то в соседнем квартале, возрастом на пару лет моложе и откликается на прозвище Ксан.

Нет, он бы и в реале с ней познакомиться не отказался. Однако имелся у Ксан один существенный недостаток Была та чертовски красива. Длинные ноги, точеная, будто у статуэтки, фигура, вьющиеся каштановые волосы распущены по плечам, кожаная куртка натянулась на высокой груди, как только пуговицы выдерживают? И на голову выше Пико. В виртуале Пикассо был смел и напорист с девушками Но в реале предпочитал обходиться маленькими, невзрачными замухрышками. Основным достоинством которых была безотказность. Комплексовал из-за своего мелковатого роста?

— К тебе можно? Не занят? С кем-нибудь?

Не дожидаясь ответа, Ксан шагнула прямо в дверь. И вместе с ней коридор заполнили свежесть ранней весны и еле уловимый аромат талого снега.

— Ага. Да, заходи.

Прийти в себя окончательно Пико так и не успел. Едва дверь захлопнулась, дева обвила его руками за шею. Впилась поцелуем в губы…



Глава 19 Рафаэль. Миссия «Хайк бан Левенталь, гроссмейстер гильдии». Продолжение

Левенталь вновь вел свой дневник

«5-й день 3-й декады Сегодня на исходе дня мы прибыли в Раджад, столицу Панжвура. Первое впечатление — это настоящая Столица Мира. Наша Батейя показалась мне ужасно блеклой и скучной.

Поселили нас с Палленом в доме капитана Айзенка. Возможно, он несколько меньше резиденции губернатора Аннака, но в остальном ему не уступает. Я еще не успел познакомиться со своим новым пристанищем как следует и уж тем более не видел и десятой доли города. Так что позже опишу местные достопримечательности подробнее. А сейчас самое время чиркнуть несколько фраз о нашем хозяине.

Айзенк Лакурн родился, как и я, в Батейе, в семье торговца. Не могу сказать, что я хорошо знаком с его отцом, но, во всяком случае, этот человек мне известен. Очевидно, и самого Айзенка я мог встречать в детстве на улицах метрополии, он старше меня всего на три года.

В пятнадцать, как принято в нашем сословии, парень пошел служить юнгой на одной из каравелл отца. В первом же плавании по Альменскому морю корабль наткнулся на кечи пиратов. Из всей команды весурцы пощадили лишь мальчишку. Затем — плавание в трюме пиратского корабля, набег на Лерию, возвращение через вечно штормящее море, долгие декады в полумраке вонючего трюма.

На архипелаге лучше не стало. С пленниками и пленницами пираты особо не церемонились и почти не кормили. Специально отбирали самых сильных и живучих для продажи. Айзенк оказался в их числе. И отправился в новое путешествие, на восток.

Но на этот раз не повезло пиратам. Налетевший ураган унес кеч слишком далеко на север, выбросил на прибрежные камни. А остальное довершили подоспевшие галеры панжвурцев. Пиратов перебили, уцелевших в кораблекрушении пленников освободили, выходили, откормили. О возвращении на родину нечего было и мечтать, потому пришлось искать себе место в новой жизни. Айзенк выбрал мореплавание. И преуспел в этом. За двадцать лет прошел путь от юнги до капитана флагмана…»

«7-й день 4-й декады. Прошла уже декада после моей встречи с махараджей. И только сегодня я решился взяться за перо. Не буду пересказывать свой визит во дворец. Все в подробностях изложено в моем рапорте для коллегии. Здесь же упомяну лишь о том, что наиболее запомнилось. И о мыслях, возникших у меня во время беседы.

Махараджа принимал не в тронном зале, а в своем малом кабинете. Сопровождавший меня советник Ганлар — тоже, кстати, выходец из гильдии — представил меня, потом пригласил сесть. И сам опустился на ковер. Нечего делать, я последовал его примеру. Было неловко, но обычай есть обычай. Махараджа помолчал, рассматривая меня из-под полуопущенных век. Коротко сказал что-то по-панжвурски. Ганлар перевел: «Расскажи мне о твоем мире». Что ж, я рассказал. О гильдии, о государствах, лежащих на берегах континента. О своих плаваниях. Мое повествование заняло часа два по меньшей мере. Все это время никто не проронил ни слова. Несколько раз я замолкал, ожидая, что советник начнет переводить. Но тот молчал. Даже когда я закончил, молчал. Получается, раджа знает наш язык, но просто не хочет на нем говорить?

Все эти мысли проскочили в моей голове, пока в комнате стояла тишина. Затем раджа вновь проронил короткую фразу. И Ганлар тотчас поднялся.

— Махараджа благодарит тебя за рассказ. И прощается с нами.

— Как?! — встрепенулся я. — Я ведь не досужий путешественник, не вольный торговец. Я гроссмейстер, член коллегии Морской гильдии. Я уполномочен представлять мое государство в любой точке мира. И как представитель гильдии хочу заключить союз с правителем Панжвура. Союз против общего врага — весурских пиратов!

Должно быть, идею разгрома пиратов я излагал довольно сумбурно. Непривычная обстановка, непривычная манера общения… Тем не менее меня опять выслушали не перебивая. Ганлар, все так же стоявший надо мной, улыбнулся.

— Ты слишком мало знаешь о мире, потому так горяч и поспешен. Пираты — поставщики живого товара для колдунов. Пытаться уничтожить их — значит дразнить Махриб. Лучше нам всем не дожить до того дня, когда кто-то возьмется за это.

Я чувствовал себя одураченным. Эти люди, так много знающие, создавшие столько прекрасных вещей, погрязли в суевериях, словно дикие кочевники.

— И что мне делать теперь?

— Что пожелаешь. Можешь остаться у нас. Махараджа с удовольствием примет на службу такого смелого и опытного капитана. Можешь починить корабль и попробовать вернуться на родину.

— А могу я продолжить плавание? Идти дальше на восток? Я хочу обогнуть весь континент.

Я смотрел не на Ганлара, на махараджу. Потому увидел, как на миг приподнялись его веки и глаза сверкнули пламенем.

Советник сдавленно засмеялся.

— На восток? На востоке — Махриб. Лучше придумай иную смерть, менее страшную…»

Эта аудиенция была первой и последней. Пару раз Левенталь видел в городе советника Ганлара, но тот лишь любезно здоровался, не пытаясь вступить в разговор. Его не торопили. Раджад, как и весь Панжвур, жил своей привычной, накатанной за века жизнью. Словно забыв о приплывших с далекого севера гостях.

Прошла зима. Отшумело короткими теплыми ливнями начало весны. Каравелла, давно починенная, оснащенная новыми парусами и такелажем, томилась у пирса. А Хайк все никак не мог решиться. Внять предостережениям или выбросить их из головы? Продолжать считать глупыми сказками?

Подтолкнул его неожиданный разговор с Айзенком.

Лакурн как раз вернулся из очередного вояжа вдоль побережья. Отужинав, они сидели вдвоем на террасе, наслаждаясь пряным ароматом расцветших садов. И неторопливой дружеской беседой.

— Сезон ураганов в Пиратском море закончился. Если думаешь вернуться в Батейю, самое время пробовать.

Хоть и вскользь была проронена фраза, Хайк мгновенно подобрался. Отставил недопитый стакан вина, посмотрел на хозяина.

— А если мы поплывем не на запад? Можешь посоветовать, какой путь мне выбрать? Вдоль берегов континента, через пролив, или вокруг Махриба?

— Не поверил рассказам о колдунах Тринабада? Понимаю. Ты приучен доверять исключительно знаниям, почерпнутым из трактатов Мистериума. Тебе тяжело принять иной взгляд на мир. Что ж… Вокруг Махриба не обойти. Там — край мира.

Хайк хмыкнул. Ужас, который вселяло в душу небо без звезд, успел изрядно потускнеть. Но Айзенк был прав, путь вокруг Махриба грозил полосой штилей.

— А что ты скажешь о проливе? Чем грозит он? Отмели? Рифы? Шквалы? Как я понимаю, берега севернее Панжвура необитаемы до самого Хокана. А уж с кочевниками я научился договариваться.

— Ни то, ни другое, ни третье. За проливом — море Дэвов. В том краю не действуют законы мироздания. Там нет ни времени, ни расстояния, ни суши, ни моря…

— Да, слышал подобные байки в южном Хокане, — отмахнулся Хайк — Значит, я пойду этим путем. Интересно было увидеть край мира. Теперь посмотрим на край вне законов мира.

— Ты в самом деле сумасшедший. Или…

— Что «или»? — с вызовом переспросил Левенталь.

Лакурн не торопился с ответом. Для начала взял

хрустальный графин, налил полный стакан вина гостю, затем себе. Отхлебнул, зажмурился, смакуя тонко подобранный букет. И лишь после этого начал говорить:

— Веришь ты в это или нет, но мир наш создан Мастерами. И они не ушли. Они наблюдают за нами. Выбирают интересного им человека, входят в его сознание. Видят, слышат, чувствуют то, что чувствует их «оболочка».

— Хочешь сказать, среди людей есть оборотни?

— Не оборотни. Такой человек может не догадываться, что стал глазами Мастера.

— Хорошо, а ко мне это какое имеет отношение?

— Возможно, и не имеет.

Какое-то время Хайк старался понять, к чему клонит его собеседник А когда понял, засмеялся недоверчиво. Одним глотком осушил стакан и ответил:

— Если из нас двоих кто-то и сумасшедший, то это наверняка ты, Айзенк!

В эту ночь Хайк спал плохо. Едва смыкал веки, едва явь уступала место дреме, как приходила та женщина. Не иначе идиотские выдумки Лакурна спровоцировали новый приступ болезни. Надо же — его сознанием завладел Мастер! Поверить в такое — это и есть настоящее сумасшествие.

Хайк сопротивлялся как мог. Понимал: поддастся сейчас и поверит. Обнаружит десятки доказательств правоты Айзенка. И реальный мир растворится в безумных видениях

Он изо всех сил цеплялся за свой рассудок. Как результат, утром поднялся с постели невыспавшимся и злым. И полным решимости плыть на восток, вдоль берегов континента.

«4-й день 14-й декады. Вчера мы покинули Галис, самую восточную гавань Панжвура. Трудно рассчитать, сколько времени займет переход до Хокана. Надеюсь, к середине лета мы увидим знакомые степи…»

«3-й день 15-й декады. Вчера произошло знаменательное событие. По правому борту «Буревестника» появилась земля. Махриб. Мы проходили самую узкую часть пролива, отделяющего остров от континента, и весь день могли наблюдать темную полоску на горизонте. Я не верю в сказки о магах, но почему-то чувствовал себя неуютно…»

«8-й день 15-й декады. Четыре дни не брался за перо. Настроение паршивое. Началось все позавчера. С рассветом на севере стала подниматься белесая полоса облаков. Я решил было, что погода портится, идет шторм. Потому приказал взять рифы на парусах. Через три часа белым заволокло все небо. Но шторм не последовал…

…Утром погода оставалась неизменной. Белая пелена стала гуще, и солнце не могло пробиться сквозь нее даже светлым пятном. Без солнца мы не можем определить свои координаты. Кажется, что мы застыли в одной точке, и только надутые паруса подсказывают, что это не так..»

Как обычно, Левенталь проснулся на рассвете. Судить, что был рассвет, удавалось лишь по яркости света, исходящего от низкой пелены облаков. Утром она постепенно усиливалась, оставалась ровной в течение дня, а вечером снижалась. Хотя полной непроглядной тьмой, как логично было бы ожидать, не сменялась. Сейчас свечение было умеренным.

Хайк встал, пару минут вслушивался в привычные звуки еще спящего корабля. Потом оделся и поднялся на мостик..

Берег был прямо по курсу, менее чем в двух милях от форштевня каравеллы. Пенистая полоса прибоя, бледно-желтый песчаный пляж, зеленая стена джунглей. На какой-то миг Хайк остолбенел. Затем рывком развернулся к штурвальному. v — Ты что, заснул, кракен тебя забирай?!

Глаза матроса были выпучены, рот приоткрыт. Осознавал ли он происходящее вокруг или находился в каком-то оцепенении? Хайк бросился к сигнальному колоколу…

Звон разлетелся над палубой, ударил по парусам, запутался в такелаже, заставив весь корабль задрожать, завибрировать. Затем вырвался на волю, взмыл к низкому своду небес, отразился, вновь обрушился на корабль. Левенталь не удержался на ногах, рухнул на колени. И только теперь услышал наконец звук

Звук рынды почему-то оказался похож на чей-то хохот. Левенталь стоял на четвереньках, не в силах подняться. А кто-то немыслимо огромный смеялся над ним.

— Прекрати! — закричал Хайк И осекся.

Это был не его крик, не его голос. Пронзительно-высокий, визгливый. Женский. Хайк испуганно посмотрел на свои руки, упирающиеся в доски мостика. Белые, изнеженные ладони, тонкие запястья. Светло-розовая блуза с рукавами по локоть оттопыривалась на груди. Под ней — ощущение неправильной, излишней плоти на ребрах. Ниже — тесные брюки из то ли плохо выкрашенной, то ли линялой ткани. Сапоги тоже исчезли. Он был бос. Крошечные ступни, выкрашенные черным лаком ноготки на маленьких пальцах.

Не дав времени понять, что происходит, его подхватили за плечи, приподняли, поволокли.

— Пустите!

Почти машинально он попытался высвободиться. На двух невесть откуда взявшихся громил это не произвело никакого впечатления. Голые, блестящие, будто смазанные маслом торсы, вместо лиц — мертвенно-серые маски. Они шли размеренно, не по-человечески точно повторяя движения друг друга. Хайк попытался вывернуть шею, чтобы увидеть, куда его несут. Им давно уже пора было достигнуть края мостика, но гиганты все шли и шли.

…Потому что никакого мостика не было. Не было палубы, парусов. Не существовало ни корабля, ни океана, ни острова. Белый, светящийся свод и бесконечная, не имеющая горизонта плоскость, засыпанная блекло-желтым песком.

И в центре этого мира стоял алый шатер с развевающимися на ветру черно-белыми флажками.

Левенталь мог поклясться, что расстояние до шатра было не менее мили, а громилы сделали едва ли десяток шагов. Но полог шатра откинулся навстречу, больно щелкнул по носу. И вот он уже, выпущенный из крепких рук, кубарем вкатился внутрь, растянулся на толстом ворсистом ковре.

— Добро пожаловать в мой мир, Мастер!

Хайк поднял глаза. В шатре господствовал полумрак. Лишь пара светильников, заправленных ароматизированным маслом, давала возможность хоть что-то видеть.

Напротив входа на низком диване сидел, обложившись подушками, человек Ало-черный халат, иссиня-черные волосы ложатся на плечи, впалые щеки, крючковатый нос, на худых длинных пальцах перстни с огромными камнями.

— Я Хайк бан Левенталь…

Хохот перебил его.

— Да что ты говоришь? Дать зеркало? Хватит притворяться, Мастер! Здесь придуманные вами законы не действуют. Я нашел силу, способную разрушить их. Я — Дэв!

Хайк физически ощущал, как внутри его мозга трепещет от страха та женщина. Как пытается найти щель, лизнуть. Рука сделала непроизвольное движение. Будто пыталась что-то поймать в воздухе. Губы шептали лишенные смысла слова. Здесь должен быть выход. Сейчас мрачная завеса прорвется и…

Ничего не происходило. Только хохот Дэва стал громче.

. — Куда же ты, Мастер? Не спеши. Мы не закончили наш разговор.

— Что ты хочешь от меня? — Это уже говорил не Левенталь. Женщина сдалась, поняла, что ей не спрятаться.

— Моим предшественникам хотелось власти над этим миром. Вначале они управляли отдельными людьми, затем — народами, затем — стихией. Я впитал все их знания. Может быть, мне понадобится еще тысяча лет, чтобы впитать в себя весь этот мир целиком? Или — один день? Когда время не имеет значения, любая цель теряет смысл. Зачем стремиться к власти над миром, если все равно остаешься его частью? Но мне повезло. Вы, Мастера, слишком любознательны. Вы то и дело суете свой нос в мой мир. Я поставил ловушку, и ты попала в нее. Не бойся! Мне не нужна ни твоя жизнь, ни твои знания. Судя по тому, как сделан этот мир, знаний у вас не так уж и много. Я отпущу тебя. Идем!

Дэв рывком встал. И Рафаэль в ту же секунду оказалась на ногах. Ее развернули, подтолкнули к пологу шатра…

В этот раз снаружи не было светящейся бесконечности. Лишь круг песка на самом дне огромного, освещенного зловеще-багровыми сполохами амфитеатра. Следующий толчок опрокинул женщину навзничь, песчинки больно врезались в голую кожу спины. Голую?! Блузка, джинсы — вся одежда исчезла. Рафаэль дернулась, рефлекторно пытаясь прикрыться…

А затем боль и стыд отступили. Мускусно-пряная волна жара накатила на нее. Полумрак вокруг шевелился, издавал сладострастные стоны. Тяжелая и тягучая волна медленными потоками опускалась, пропитывала тело и душу Эль. И, подтверждая ощущения, Дэв спросил:

— Чувствуешь? Это гигантская ступа, в которой я перемалываю плотскую любовь, низвожу до скотской похоти и ниже — к механическим движениям лишенных разума тел. Я выдавливаю ее, будто виноградный сок под прессом. Заставляю перебродить, настояться, набрать градусов. Превратиться в силу. Мою силу!

Дэв вновь захохотал. Смех его заметался от яруса к ярусу, и новые волны жара заставили Эль протяжно, по-звериному застонать.

— Эту машину тоже придумали вы, Мастера. Мои предшественники хотели с ее помощью переделать свой мир. Но я воспользуюсь ею иначе. Мне тесно. Мне нужно в твой мир. И ты пронесешь меня туда!

Дэв повел плечами, и халат растаял. Рафаэль понимала, что сейчас произойдет. Страшилась этого. И в то же время страстно желала…

— …аххх…

Жгучая жидкость опалила язык, горло.

— Глотай, глотай, я говорю! Вот так Не бойся, дрянью не напою. Хороший коньяк. Еще стакан?

Эль поняла, что спрашивают ее, и отрицательно затрясла головой. Пищевод полыхал до самого желудка. Но зато в голове начало проясняться. И, передумав, она энергично закивала.

— Ага, распробовала! На, держи.

Забулькала льющаяся из горлышка жидкость, рука ощутила гладкий холодок стекла. Быстро поднесла стакан к губам и залпом опрокинула в себя. И тут же, охнув, замахала руками. В пальцы услужливо сунули сочное и липкое.

— Закусывай.

Сок лимона снял пылающий огонь алкоголя. Рафаэль уже могла сфокусировать зрение. Прямо перед ней стоял Мик, улыбался насмешливо.

— Очухалась. Ты хоть знаешь, сколько была в игре? Тридцать восемь часов! Что, как в субботу подключилась, так и не выходила больше? Так можно и копыта отбросить. Повезло, что я с вокзала домой заскочил, а не прямо в офис поехал. Захожу — ты сидишь, на таймере за сутки зашкаливает. Зову, трясу — ноль эмоций. Комп отключил, шлем снял — все равно играешь. Глаза открытые, губы шевелятся, руки по воздуху бегают. Только коньячок и помог… Кстати, как ты умудрилась не уписаться?

Это в самом деле был Микеланджело! Вокруг — их большой, светлый, красивый дом. За окнами реальный мир, в котором она прожила свои двадцать девять лет. И не существовало никогда бедняги Левенталя и «Буревестника», Морской гильдии и Панжвура…

Эль испуганно охнула. Вскочила.

— Мик, они знают! Живущие в мире Дарины знают о нас! Они хотят…

— Тихо-тихо-тихо! — обхватил ее за плечи Микеланджело. — Успокойся. Столько времени в виртуале — у любого крышу рвать начнет. Прими ванну, поешь и баиньки. Минимум двенадцать часов. Приеду вечером с работы, тогда и расскажешь о своих приключениях. А лучше — завтра.

— Но ты не понимаешь! Это важно! Нам всем может грозить опасность! Они умеют…

— Стоп! Дали уже угодила в психушку. Не хочу, чтобы моя жена отправилась следом. Поэтому купаться, кушать, спать. Молча. Без возражений.

— Да жив он, жив. Эй, морской человек, хватит лежать!

Хайк не сразу сообразил, что обращаются к нему. Когда понял, разлепил веки, с трудом приподнял голову.

Он лежал на каменной осыпи полого поднимающегося склона. Внизу, шагах в пятидесяти, шипело пеной прибоя море. Вверху, по высокому синему небу медленно плыли облака. А прямо перед ним, там, где склон заканчивался, превращаясь в стелящуюся до самого горизонта равнину, лениво щипали траву несколько лошадей. Лошади были не развьючены, видимо, хозяева Остановились ненадолго. Людей Хайк тоже увидел, их оказалось всего двое. Худой мальчик с симпатичным личиком и старик. Мальчик держался ближе к лошадям, а старик направлялся к Левенталю. Спускался осторожно, чтобы не поскользнуться на гладких камнях.

— Вставай, морской человек, вставай.

Язык, лица, одежда… Сомнений не было, эти двое — степняки, кочевники. Хайк попробовал встать. Каждый сустав тут же отозвался болью. Но это была лишь боль усталости. Пошатнувшись, он выпрямился.

— Эта земля — Хокан?

Старик улыбнулся.

— Эта земля — Хокан. Хорошо, что я нашел тебя, морской человек. — Он наконец добрался до Левенталя. — Ты станешь мужем моей дочери.

Хайк удивленно уставился на мальчишку. Конечно, никакой это не мальчишка! Молоденькая девушка. Кожаные штаны — чтоб удобней было ехать верхом. Заплетенные в тугие косички волосы скрыты под шапкой, а формы не разглядеть под байковым, потерявшим свой цвет халатом.

— Прошлым летом черная болезнь побывала в нашем улусе. Живых так мало осталось, что не могу найти мужа для дочери. Ты подоспел вовремя, морской человек..

Он еще что-то рассказывал, но Хайк не слушал. Раз-вернулся, всматриваясь в океан. Берег ровной полосой уходил на многие мили в обе стороны. И нигде ни следа «Буревестника». Нет ни шлюпки, ни выброшенных на берег обломков. Только свинцово-серые волны с белыми барашками пены катятся от самого горизонта.

Левенталь постарался вспомнить, как добрался сюда. Но память сохранила лишь бредовые видения… Не его — той женщины. Он окликнул мысленно: «Рафаэль?» Ответа не ждал. Знал, отвечать некому. Сознание вновь всецело принадлежит ему. Может быть, и не было ничего? Болезнь разума, от которой он в конце концов излечился?

Не было?! Левенталь сам не понимал, зачем сделал этот жест. Зачем прошептал не имеющие смысла слова. Воздух перед глазами тут же послушно затрепетал, сгустился, изменил цвет. Из ниоткуда вывалился список в несколько слов на чужом, но понятном ему языке. Ткнешь пальцем в нижнее и тотчас окажешься в другом мире, мире Рафаэль. И не нужно никакой магии!

Хайк засмеялся. Решительным движением стер висевшие в воздухе письмена. Пусть этот мир создали не законы природы из толстых фолиантов Мистериума, а несколько парней и девчонок, гордо назвавших себя Мастерами. Левенталю он был по-прежнему интересен. Это его мир, и никакой другой ему не нужен!

Он развернулся к кочевникам Улыбнулся девушке.

— И как же зовут мою будущую жену?


Глава 20 Да Винчи. Миссия «Феокл, апостол Единого и Всемогущего». Окончание

Дни складываются в месяцы. Месяцы — в годы. Годы улетают, словно стаи птиц, услышавших приближенье зимы…


Феокл приближение собственной зимы не только слышал. Он смотрел в зеркало и видел, как все больше морщин покрывает лицо, как редеют волосы на голове. Видел, какими дряблыми и никчемными стали мускулы на некогда сильных руках. Постель из мягких перин казалась жестче циновки, яства потеряли свой вкус. И даже прелести прекрасной Онелы более не возбуждали мужскую плоть. Феокл превращался в старика.

Что ж, он мог гордиться прожитыми годами. Миссия, возложенная Вседержителем, выполнена. В каждом городе Империи, в каждом селе преклоняют колени перед истинным Богом. На месте прежних капищ лжезнанию подняли к небесам свои купола храмы, многие девы и мужи разделили с Феоклом его труд, — учить людей истинной мудрости, — вере и смирению. А восемь годов назад прежний Император на смертном одре вложил руку сына-преемника в руку Первосвященника. Утвердил первейшим наставником, ревнителем государства. И спустя несколько дней он, Феокл, перед всем людом Тарсуса возложил корону на большую плешивую голову коленопреклоненного Тодора.

И за пределами Империи истина прокладывала путь. Пусть еще противятся еретики Батейи и Венцорка, пусть еще предстоит нести свет веры диким народам востока, юга и севера — это уже дело времени. Он, Феокл, свою миссию выполнил, раздул искру в могучее пламя. И мог спокойно покинуть этот мир, уйти в иной, лучший…

Что это будет за мир? Когда подобный вопрос задавал прихожанин, Феокл знал, что ответить. Разумеется, это небеса, Господня обитель! Он наш Отец и Пастырь. Проживший земную жизнь праведно, в небесной будет обласкан его любовью.

Так каждый священник говорит своей пастве. И искренне верит в свои слова. И Феокл был священником и тоже верил..; Но себе самому этот вопрос задавать боялся.

Никто не знал Господа так, как он. Никого Господь не одаривал так щедро, как первого слугу своего. Входил в его тело, видел его глазами, говорил его языком… Даже яства и вина вкушал его устами… И прекрасная Онела, племянница прежнего и двоюродная сестра нынешнего императоров… Неужели Феокл стал бы свою любовь к Богу разменивать на любовь к женщине? Если бы тот сам не возжелал ее лоно… Слишком хорошо Феокл узнал своего Господа. Узнал такое, о чем предпочел бы никогда не знать.

Бог был человек!

Тайну эту Феокл собирался унести с собой в могилу. Но она не давала ему умереть спокойно. Если Господь — не совершенное существо, а человек из плоти и крови, то ему, как всякому человеку, присущи слабости. Феоклу они были известны — неумеренное пристрастие к выпивке и обжорство. Он с готовностью прощал эти слабости — зато его Бог добр и справедлив. И дело ведь не в слабостях. Бог-человек мог оказаться не всеведущим. Вдруг, сотворяя мир, он допустил ошибку? Что-то не учел, не заметил, забыл? Но не полезешь же к Богу с советами! И что советовать? Разве Бог делится со смертными своими планами? Пути его, воистину, неисповедимы.

Феокл старался не думать об этом. Бог Всемогущ, — он доказывал это не раз, — значит, и Всеведущ. Но червячок сомнения продолжал точить. Вот если бы хоть одним глазком взглянуть на мир Господа. Увидеть тот волшебный край, и все сомнения исчезнут. Но как?!

Да, Бог приходил к Феоклу, делил с ним его тело, соединял с ним свое сознание. Это ощущение сверхнаполненности, причастности к бесконечному — он научился мгновенно узнавать его и радостно приветствовал Господа. И в момент, когда тот уходил, дверца в другой мир казалась такой доступной. Сделай шаг, и… Но не увяжешься же за Господом без приглашения! Дверь между миром земным и миром небесным захлопывалась перед самым носом Первосвященника.

А сегодня Феокл понял, как пробраться на небеса.

Началось все с камня, больно придавившего во сне сердце. Тяжелый был камень, неподъемный. Даже дыхание срывалось, и бешено колотило в висках, и хотелось крикнуть, позвать на помощь. Но голос пропал, едва слышно сипел в горле. Феокл испугался, думал — не дожить уже до рассвета. А утром срочно послал за настоятельницей Тарсуского монастыря, за матушкой Онелой. Исповедаться хотел, о тайне рассказать. Страшно оказалось уносить ее с собой в могилу.

И начал было рассказывать, издалека, от встречи своей первой с Господом. От памятного дня, когда здесь, в соборе — не соборе тогда еще, капище бесовском, — Бог мощь и мудрость свою явил народу годварскому…

— Да, молодые тогда мы были, — вздохнула неожиданно матушка игуменья. Видно, иные совсем воспоминания пробудил в ней рассказ святейшего.

Феокл нахмурился. Пожевав губами, передразнил:

— Молодые… Ты и сейчас в соку, матушка. А я… Видно, отжил свое.

— Пьешь много в последние годы, батюшка! И кушаешь — себе не отказываешь. Вон какой тучный стал. А грех ведь!

Хотел возразить: какой грех? Для Господа все делалось. И ел, и пил, и в постель с матушкой Онелой — ну, не матушкой тогда, хотя и потом бывало… — ложился. Промолчал. Устыдился. Будто пенять Господу захотел.

А ведь сам удовольствие получал не меньшее. Приятно было Господу угождать.

Онела молчание его хмурое истолковала по-своему. Принялась успокаивать.

— Этот грех малый… и тот, что поболе… ты, батюшка, стократ деяниями своими искупил. Отправишься прямехонько на небеса.

В самую точку попала!

— Эх, знать бы, какие они, небеса?

— А и узнаём. Господь сподобит в царствие свое Принять, и узнаем. И я надеюсь заслужить. Главное, когда придет час смертный, в вере крепким быть нужно. Не испугаться, не усомниться…

Она еще что-то говорила, но это уже было не важным. Главное монахиня сказала — в смертный час все решится. Без бремени телесного в заветную дверцу куда легче проскочить будет!

План созрел молниеносно. И дальше Феокл думал лишь о том, как выпроводить Онелу. А когда матушка ушла, явится ли Господь? В последние годы Бог посещал его редко, лишь когда Феокл просил о неотложном. Просьбами святейший не злоупотреблял, понимал: дел у Бога и без него достанет. И Бог никогда не отказывал, являлся слуге своему.

Сегодня Феокл решил обмануть Бога.

Было страшно, по-настоящему! Как в тот миг, когда исчезли товарищи в белом ничто мыса Эш, как когда сорвался с уступа в Карханаре… Потому, прежде чем звать, вылил в себя добрых три четверти бутылки марильского хереса.

«Господи, яви себя слуге своему верному, Смиренно прошу о милости…»

Молитву успел прочесть раза три, прежде чем знакомо перехватило дыхание и будто изнутри начало распирать…

«— Здесь я, здесь! Ого, в это твое время я не заглядывал. Как ты тут, живой?

Господь причмокнул его губами, слизнул капли хереса.

— Хорошее вино, одобряю. Вчера мы такой кислятины набрались, изжога всю ночь мучила. А, у тебя это не вчера было. Даже не в последнюю нашу встречу. Забудь, что я сказал. Что там за дела? Где чудо явить нужно? к — Прости, Господи. Не за чудом я позвал. Для себя просить хочу.

— О? Проси.

— Жизнь моя смертная к концу подходит… Не мог бы я еще раз лицезреть тебя напоследок? Как тогда, в Пиринских горах?

Просьба вызвала у Господа замешательство. Будто бы и хотел исполнить, да не знал как

— Лицезреть… Зачем лицезреть? Ты же слышишь меня? Разве недостаточно?

— Прости, Господи. Не хотел утруждать тебя…

— Да ладно. Давай лучше выпьем! Как в старые добрые времена. А?

Именно этого Феокл и ждал. Стараясь не вспомнить О желтом порошке, щедро высыпанном в вино, поднял наполненный до краев бокал, поднес ко рту и начал быстро, жадными глотками пить.

— Да не спеши ты так. — Бог придержал руку. — Херес смаковать нужно… Постой, это то вино, которое ты только что пил? Привкус у него какой-то гадкий, желез…

Мир вокруг внезапно опрокинулся, завертелся бешено. И, разбившись на мириады осколков, померк

…Вначале Феокл почувствовал, что сидит, упершись

лицом во что-то гладкое и прохладное. Во рту и дальше, до самого желудка, стояла противная горечь. И от горечи этой боль расходилась по всему телу, давила на виски, на затылок, мешала дышать.

Затем понадобилось время, чтобы понять, тьма вокруг из-за того, что глаза закрыты. Веки разлепил с трудом. Приподнял голову. На столе перед ним стояло прямоугольное зеркало с узорами и магическими символами, тянущимися по оправе. Сообразил, не зеркало вовсе это. Окно в другой мир. В его мир. И сейчас оно было распахнуто.

Феокл будто с высоты — выше, чем потолок! — смотрел на свои апартаменты в кафедральном соборе. На пустую бутылку, стоящую на столе. На перевернутый стул. На хрустальный бокал с отколовшейся при падении ножкой. И на себя, скрючившегося, неподвижно лежащего на полу. Хоть и велико было расстояние, видел все отлично. И посиневшее лицо, и вывалившийся из открытого рта язык, и выпученные, остекленевшие глаза. Смерть от яда — зрелище отвратительное.

Стало страшно. Ради знания решился на грех великий! Всю жизнь боролся с подобным мракобесием, а сам не устоял перед соблазном.

Но… Если тело его сейчас лежит мертвым, а он смотрит на него, значит, получилось?!

Феокл осторожно скосил глаза на руки, лежащие на столе. Пористая, еще не старая, но дряблая и рыхлая кожа, толстые короткие пальцы, гладкие, без единой мозолины ладони. Такие руки могли быть у богатой, избалованной и ленивой женщины. Но эти руки принадлежали мужчине. Мужчине, никогда не сжимавшему рукоять меча или корабельный штурвал, не знавшему, что такое плуг или кузнечный молот, никогда не занимавшемуся физическим трудом. Такие руки могли принадлежать только Богу.

— Всевышний? Всевышний, это я, верный слуга твой…

Феокл знал, как позвать Господа. Там, у себя. Но теперь он был на небесах, смотрел на мир из тела Господа! Но самого Господа здесь не было. Ощущение радости, переполняющей тебя, льющейся через край, не приходило.

Феокл резко вскочил, вынудив тело болезненно застонать, обернулся. Кого он надеялся увидеть? В комнате было пусто. Лишь маленький глупый человечек, забравшийся в тело своего создателя. Отобравший тело у своего создателя!

С необычной четкостью Феокл понял, что наделал. Не себя он убил подсыпанным в вино ядом Бога! И знал ведь, что Бог — человек Но не понимал этого до конца. Забыл, что любой человек смертен. Глупостью своей, ересью погубил дело всей жизни. Нет, не так! Погубил ВСЁ!!!

Не просто страх овладел им. Даже ужасом это назвать нельзя было. Будто обрушились небеса, раздавили, и мрак холодный заполнил все члены, и пустота поглотила все вокруг. Осталась тварь малая, беспомощная, никчемная.

Феокл заорал и не услышал своего крика. Завертелся, попытался куда-то бежать. Тут же споткнулся, упал, попробовал подняться вновь. Все вокруг кружилось в бесовском хороводе, а он все кричал, разбрызгивая вокруг слезы и слюни:

— Господи, вернись! Прошу тебя, ты же Всемогущий! Как хочешь накажи меня, тварь никчемную, неблагодарную, ввергни на веки вечные в Тартар, только вернись! Господи, умоляю тебя!

…Сколько продолжалась эта прострация, неизвестно. Приходить в себя Феокл начал, лишь когда сил почти не осталось. Отметил, что сидит на полу, покрытом розовато-желтым, с правильными узорами мрамором. Однако мрамор этот был каким-то теплым, мягким и упругим. На нем можно было сколько угодно сидеть и даже лежать, бока не заболят.

В жилище Господа находилось много диковинных вещей. Назначение их Феокл понять не мог. Да он и не гадал. Возможно, инструменты это, которыми Бог сотворил мир? Или предметы обыденной его небесной жизни.

Из того, что понятно, здесь были диван со скомканной, несвежей постелью, пара маленьких кресел; стол, непривычно хрупкий, собранный из слишком тонко обтесанных дощечек Еще — стул, тот самый, на котором сидел Бог, когда Феокл забрался в него. Необычный стул, с одной толстой ножкой, расходящейся к полу пятипалой лапой. Вместо когтей лапы венчали маленькие черные колеса. И вдоль стен — стеллажи, закрытые бесцветным, почти невидимым стеклом. Там на полках притаились наполненные непонятным короба и книги, книги, книги в разноцветных блестящих переплетах.

Жилище бога выглядело бедным и запущенным Маленькое, с низким потолком. Пятна на выцветшей, потертой драпировке стен. Пыльно, пол грязный и липкий. И запах… Спертый запах застарелого перегара. Нерадивые же слуги у Господа! Или… У Господа здесь нет слуг?! Создатель и повелитель их мира — не владыка небесный, а обычный ремесленник?!

Феокл отметил это, но важным не посчитал. Бог мертв, так какая разница, кем был он в своем мире? Главное, мир этот небесный не рухнул с его смертью-Может… не заметил ее даже?

А как их собственный мир? Должно быть, пришел конец света, твердь небес упала на землю, ввергнув всех живущих в Тартар…

Никуда небеса не упали, вот они, на месте! Что же тогда произошло?

Феокл осторожно стал на колени, заглянул в стоящее на столе окошко. Там все было по-прежнему: стол, стул, мертвое тело. Подумал, было, мира больше нет, в окне застыла последняя его картинка. Но тут же заметил движение. Дверь приоткрылась, показав глуповатое лицо служки. Подросток постоял, открывая рот. Видимо, звал Святейшего, звук сквозь окошко не проходил. Не дождавшись ответа, вошел. Приблизился к лежащему телу, наклонился. Хотел дотронуться, не посмел. Выпрямился, попятился. И, развернувшись, опрометью выскочил из комнаты.

Что будут делать с его трупом, Феокла не интересовало. Главное, тот мир тоже уцелел.

Пока что уцелел. Пусть на небесах человек, чье тело он занял, был обыкновенным ремесленником, там-то он был Богом, Всемогущим Создателем и Повелителем. Тот мир продолжал существовать, потому что не знал о его смерти. Не знал и не должен узнать никогда!

Но если Господь не будет являть людям свое могущество, не будет поощрять праведных и наказывать грешных, то рано или поздно люди поймут: Бога НЕТ!!! А человечки — твари алчные и неблагодарные. Много найдется желающих занять опустевший престол. Вот тогда и начнется конец света! Не земля рухнет в Тартар, Тартар придет на землю. Он, Феокл, допустил страшную ошибку, оставил мир без Бога. Он обязан ее исправить.

Так и не вставая с колен, пополз к окну. К настоящему, проделанному в стене. Ухватившись за подоконник, подтянулся, привстал…

Сначала он увидел только небо. Серое, затянутое толстым покрывалом облаков небо этого мира. А уж затем все остальное.

Жилище бога располагалось высоко над землей, по меркам Тарсуса. Но здесь Феокл видел дома, поднимающиеся к самым облакам. Стены одних были сложены из камня, другие походили на гигантские стеклянные линзы. Домов было много, очень много. Жители десятков Тарсусов запросто разместились бы здесь.

Внизу, между домами, пролегли непостижимо прямые и гладко укатанные дороги. Одни — широкие, словно Майон, другие — узкие. Или вовсе узенькие, как тропинки. Но такие же ровные и гладко укатанные. По краям дорог стояли малые домики, росли деревья, поднимались столбы с натянутыми между ними веревками. По дорогам сновали колесницы, влекомые не лошадьми, а тайной, небесной силой. И, самое важное, — там были люди. Много людей. Есть среди них кто мудростью сравнится с умершим богом? Почему бы и нет?

Теперь Феокл знал, что нужно делать. Он должен найти замену. Найти достойного, уговорить, упросить, чтоб принял на себя ношу Всевышнего Вседержителя.

У него вновь была цель в жизни. И вместе с ней в тело вернулась сила. Вскочил, выбежал из комнаты. Среди дверей нашел ту, что вела наружу, на узкую, крутую лестницу. Спустился поспешно, так, что сердце вновь учащенно забилось и круги пошли перед глазами. Бог был тучен и неуклюж, как и Феокл в свои последние годы. Пришлось отдышаться перед тем, как распахнуть вторую дверь, с лестницы во двор. Распахнул, вышел. Холодный воздух заполнил грудь, вмиг освежил взмокшее от быстрого спуска тело. Феокл стоял, крутил головой, пытаясь сосредоточиться, выбрать. Людей вокруг было много. Он видел по крайней мере несколько десятков. Странно одетые, они спешили по каким-то своим, непонятным делам. Мужчины, женщины, дети, подростки. Много…

Он стоял долго, не в силах решиться, выбрать кого-то одного. Начал мерзнуть. Выскочил ведь, как был: в тонких штанах, рубахе, тапках на босую ногу. Не подумал, что в мире небес зима едва закончилась, хоть и видел недотаявшие сугробы, когда глядел в окно. На него уже начинали оглядываться удивленно и подозрительно. Феокл и хотел бы вернуться, надеть что-то теплое. Но знал: дверь в жилище Господа ему нипочем не отыскать. Столько их выходило на лестницу!

Наконец холод пересилил. Вон тот мужчина в коротком тулупчике, с тронутой сединой бородкой. Лицо умное и доброе. Пожалуй, подойдет. Феокл припустил следом.

Мужчина шел не торопясь. Не заметил еще преследователя. Так даже лучше, можно проследить, утвердиться в своем выборе.

Парочка молодых девушек отскочили в сторону, пропуская Феокла. Потом засмеялись, одна многозначительно покрутила пальцем возле виска. Мужчина оглянулся на смех, заметил преследователя. Нахмурился, ускорил шаг. Он еще не бежал, но шел все быстрее. Не молоденький, но поджарый. Уйдет от зажиревшего, страдающего одышкой Феокла без труда. Нужно было решаться. Догонять или оставить в покое.

Мужчина поравнялся с широкой дорогой, посмотрел налево. И Феокл взглянул туда же. Пусто. Мужчина начал переходить. Он был уже на другой стороне, когда Феокл тоже ступил с узенькой дороги на широкую. В тот самый момент зеленый фонарь на столбе потух,

— Нормальная вода.

Не решаясь и дальше спорить, девушка задрала подол платья, стянула его через голову. Под ним на ее молодом пышном теле не было ничего. Наклонилась, аккуратно положила одежду на траву. Движение это заставило груди превратиться в две большие соблазнительные капли, мерно покачивающиеся, зовущие, чтобы их сжала сильная мужская рука.

Мик следил не отрываясь. Впрочем, девчонку это не смущало. Она присела, зачерпывая ладошкой воду, начала осторожно плескать на живот, на грудь. Тихонечко повизгивала при этом. Непонятно, мерзла или дразнила. Если дразнила, то вполне успешно. Мик ощутил, как жаром обдало изнутри. Как затвердела, напряглась, просясь на волю, стянутая узкими лосинами плоть.

Соски у девчонки были маленькими и темными, торчали острыми шишечками на больших белых грудях. Не в силах вытерпеть это зрелище, Микеланджело быстро выпрямился, расстегнул стягивающую грудь и бедра «сбрую». Оружие, громко звякнув, упало на траву.

— Иди сюда!

Ему захотелось взять эту шлюшку грубо, жестоко, по-звериному. Как никогда не мог позволить себе в реале. Буквально выдернул ее из воды, развернул спиной, заставил наклониться. Прижался животом к выпуклому, упругому заду.

Плоть женщины была прохладной снаружи и теплой, почти горячей внутри. Влажная, сочная, она податливо раскрывалась навстречу, впуская в себя такую же горячую, но твердую, будто вырезанную из камня, плоть мужскую. Мик зарычал, ощутив это погружение. Вонзился на всю глубину. Отстранился. Вонзился вновь. Еще раз, еще. Девушка сладострастно застонала С каждым толчком лоно ее становилось мягче и горячей… Первый порыв вожделения прошел. Мик долбил и долбил. Он мог продолжать так часами — полностью владел своим телом. Он мог довести девчонку до изнеможения, до безумия непрерывными оргазмами. Но хотелось другого, большего.

Слегка отстранился, выходя из ее лона. Приподнял свой жезл, целясь чуть выше. В туго сомкнутую ямку меж круглых холмов ягодиц.

Девчонка взвизгнула.

— Господин, туда нельзя… Ай-яй!

Она не хотела впускать, напряглась. Тем лучше. Мик надавил сильнее, заставив колечко сфинктера разжаться. Девчонка жалобно заскулила.

— Не нужно, пожалуйста… Так больно… Ай!

Боль! Это именно то, что он хотел причинить. Там, в шатре, приходилось быть дипломатом, подстраиваться под пьяное грязное быдло. Но теперь-то он отведет душу! Сделает с этой шлюхой все, что заблагорассудится.

Девушка затрепыхалась, норовя вырваться, разжать его руки на своих бедрах. Пытаясь не дать насадить себя на всю длину члена. Микеланджело только засмеялся. С таким же успехом она могла пытаться разжать стальные прутья. Он входил в ее тело, как сам хотел. Грубо, жестко. Ощущая, как чужая плоть содрогается от боли при каждом толчке…

Поняв, что сопротивление бесполезно, девчонка только скулила: «…ай!.. больно… не нужно… не нужно… ай!..» Ждала, когда закончится пытка. Но Мик не торопился, растягивал удовольствие…

Внезапно девчонка сунула руку между ног, вцепилась ногтями в его мошонку. Боль была не сильной, но неожиданной. Хлестнула, будто бичом по его и так доведенному до предела возбуждению. Мик не выдержал. Закатил глаза и выстрелил. Разрядился долгой горячей струей…

— Ну хватит уже… Мик, хватит, пожалуйста!

Она назвала его по имени? Не Редрик притом, а Мик?! Потом сообразил, что лежит голый на чем-то мягком. Никак не походящем на влажную траву склона.

Микеланджело открыл глаза. По очереди. Вначале правый. Потом левый.

Туманная утренняя серость сменилась мягким ночным полумраком человеческого жилья. Потолок, стены. Полосатая решетка жалюзи. Под головой — подушка. Смятые в ком простыня и одеяло.

— Мик, отпусти… Мне же больно так!

Женщина, которую он крепко сжимал в объятиях, трепыхнулась, стараясь освободиться. Микеланджело проснулся окончательно. Комната была его спальней. А женщина — его женой, Рафаэль. Отодвинулся, приподнялся, опираясь на локоть.

— Что?

— Что?! — возмущенно переспросила жена. Перевернулась к нему лицом, болезненно просипев: — Ты меня изнасиловал! Оттрахал в задницу, как какую-то шлюху!

Обвинение жены Мик пропустил мимо ушей. Никак не мог сообразить, что происходит. В голове — полная пустота. Спросил зачем-то:

— Который час?

Для Рафаэль вопрос оказался настолько неожидан и неуместен, что она разом перестала причитать. Предположила, пожав плечами:

— Часа три. Или четыре?

— Ночи? — тут же опомнился. — Сегодня двадцать третье? Мая? То есть двадцать четвертое уже?

— Да. — Обида жены улетучилась. Теперь она смотрела на мужа озабоченно… — Мик, что случилось?

Если б он знал, что случалось! Если б мог понять, каким чертовым способом умудрились совместиться в его сознании два мира, реальный и виртуальный! Микеланджело дотянулся до тумбочки, включил лампу. Яркий свет заставил зажмуриться на секунду. Когда открыл глаза, огляделся еще раз. Да, несомненно, он дома. В постели. С женой. Так к каким же дьяволам провалились военный лагерь данбарцев, туманное утро, речка и молоденькая безымянная шлюшка? Не может же такого быть, чтоб ему все это приснилось?!

Он схватил лежащий на тумбочке телефон, принялся лихорадочно набирать номер Пикассо. Ждать пришлось долго. Компаньон ответил лишь после повтора.

— Дружище, а ты смотрел на часы? О ночной смене не договаривались.

— Скажи, мы ведь с тобой начали тестовую игру? Данбарская война, а? Или только собирались?

На какое-то время в трубке установилась тишина. А затем Пикассо гомерически захохотал.

— Вот это тебя вставило! Ржу-ни-магу! Слушай, я тоже хочу попробовать ту траву, что вы сейчас курите. Поделишься?

— Мы начали войну или нет?!

Пико захохотал пуще прежнего.

— Ого, как тебя пробрало. Да начали-начали. До настоящей потасовки дело пока не дошло, но городишко твой я забрал. Надеюсь, завтра…

Микеланджело не дослушал, отключился. Крякнул с досады. Если все это ему не приснилось, то куда пропали несколько часов жизни? Реальной жизни. Он четко помнил, что был сегодня — вчера! — в офисе. Помнил, чем занимался, какие распоряжение отдавал секретарше. Помнил, о чем говорил с Эль, куда звонил. Что ел на обед. Помнил, как после обеда вызвал Пико и предложил начать. Помнил, как надевал перчатки, шлем. Как погружался.

И дальше шли воспоминания мира виртуального. Это тоже нормально. Но они не должны были оборваться пробуждением в собственной постели! Тем более, изнасилованием жены…

Он повернулся к Рафаэль. Наверное, лицо его было очень нехорошим, так как женщина тут же подвинулась ближе. Осторожно взяла за руку.

— Мик, что происходит?

— Чертовщина какая-то происходит! Я не могу вспомнить вчерашний вечер. А ты? Помнишь? Рассказывай.

— Ты заработался допоздна. В девять еле вытащила тебя из виртуала. По дороге заехали поужинать. Дома приняли душ и легли спать. Ты отключился моментально. И я задремала. А проснулась оттого, что ты на меня навалился. Сначала я терпела, но когда ты начал… — Она вновь всхлипнула. — Я пыталась тебя остановить, но ты будто не слышал. Будто во сне все это делал.

Она замолчала. Вопросительно глядела на мужа. Микеланджело вздохнул.

— Знаешь, я действительно спал.

Хотел добавить в свое оправдание, что насиловал совершенно другую женщину. Но вовремя остановился, сообразил, это не очень хорошее оправдание. Лучше уж не развивать тему — где, с кем и чем занимался во сне. Но Рафаэль неожиданно истолковала его молчание по-своему:

— Ты был там… В мире Дарины, да? Он вернулся к тебе во сне, да? Он поймал и тебя…

— Прекрати нести бред! — взвился Мик Быстро выключил лампу, лег. — Спи!

Разумеется, поверить в фантастическое объяснение происшествия Микеланджело не мог. А вот в правдоподобное — вполне. Какую-то гадость подсыпали в питье, и он вырубился. В девять вечера в офисе кроме них с Рафаэль никого не было — это раз. О событиях, выпавших из его памяти, рассказала опять-таки Рафаэль — это два. Напрашивается вывод. Сами понимаете какой! Опоила его именно Рафаэль. Понять бы, с какой целью.

Была в этой версии всего лишь одна натяжка. Не объясняла она, как миру виртуальному удалось совместиться с действительностью. Как игровая сцена жесткого секса могла обернуться реальным изнасилованием. Если делал он все это в состоянии полубессознательном, то, получается, воспоминания о погружении в виртуал где-то перепутались с фантазиями одурманенного мозга? Обнаружить несоответствие можно было единственным способом. Продолжить тестирование с точки, в которой его игра сохранилась при выходе.

Микеланджело открыл глаза, огляделся. На миг сердце сжалось. Что за дьявольщина?! Он вновь очнулся не там. Вместо туманного утра на берегу реки теперь его Окружала какая-то хибара. Низкий потолок из плохо струганных досок, дощатый же пол, давно не беленные, все в грязных пятнах и разводах стены, маленькое окошко, затянутое чем-то мало похожим на стекло.

И сразу же успокоился. Вся сценка секса ему приснилась. Он упился на том «военном совете» и заснул…

Тогда проснуться он должен был в чьем-то походном шатре или прямо под открытым небом. Не сходится. Мик откинул сшитое из каких-то шкур одеяло, сел. Ага, его и раздели до исподнего.

Оглядеть как следует помещение, в котором оказался, он не успел. Дверь в дальнем углу комнаты противно скрипнула петлями, распахнулась.

— Ай!

По этому возгласу Микеланджело и узнал застывшую на пороге девушку, так как лица ее почти не запомнил. Затем уже — по высокой белой груди, выпирающей из платья.

— Господин князь, вы проснулись?! Слава Господу нашему Всевышнему!

— Проснулся, проснулся.

Следовательно, девушка была не во сне. А то, что он с ней делал? Спросить напрямую Мик не решился. Начал придумывать, как выведать это обходным манером. И тут вспомнил о назначенном на четыре совете.

— Времени сколько?

— Два пополудни, господин.

Время еще было. Мик не торопясь опустил ноги на пол. Доски выглядели не очень-то чистыми, касаться их босыми ступнями не хотелось. Он покосился на девушку.

— Что столбом стоишь? Одежду давай. Сапоги.

Девушка торопливо поставила корзинку, метнулась

к большому сундуку под окном, распахнула крышку. Там были спрятаны не только верхняя одежда, но и. оружие и обувь.

Мик позволил себя одеть. Вышел на крыльцо.

Ни деревни, ни города вокруг не наблюдалось. Дом стоял в гордом одиночестве, если не считать нескольких сараюшек. Речка, запруда, огромное деревянное колесо с лопастями. Ага, понятно. Мельница.

Ни черта не понятно! противоположном берегу речки поднимался густой лиственный лес. Вокруг дома росло несколько яблонек, кусты смородины и малины. Дальше — огородики. И луг, стелющийся по пологому склону холма. Что пряталось за холмом, видно не было. Оттуда сбегала дорога — накатанная, не зарастающая травой колея. Если Мик не мог вспомнить, каким чудом переместился из офиса в собственную спальню, то еще меньше понимал, как переместился сюда, закончив накануне игру в походном лагере данбарцев.

Он обернулся.

— И как ты все это объяснишь? Где мы?

— Это дом моего отца. Он мельник..

— Я вижу, что мельник! Что я здесь делаю? Почему не помню, как попал сюда?

У девчонки даже губы задергались.

— В-в-вы спали. Я привезла вас сюда…

— Дура! Конь мой где?!

— Он в стойле. Я сейчас выведу!

Девушка метнулась к конюшне. Так спешила, что чуть не падала.

— До лагеря далеко? — бросил ей в спину очередной вопрос Микеланджело.

— Не очень. Немногим больше дня пути конному…

— Что?!

Мика словно обухом по голове ударили. Все представление о месте и времени, где находился, вдруг развалилось. На секунду даже страшно стало от мысли, что заблудился, потерялся в этом вирт-мире. Заорал, стараясь отогнать от себя испуг:

— Стой! А ну назад! Рассказывай, зачем ты меня сюда притащила? Рассказывай все!

Девушка рухнула на колени. Не дожидаясь, пока она вернется, Мик сбежал с крыльца, подошел к ней.

— Ну?

— Господин, не убивайте меня, пожалуйста! Делайте со мной все, что захотите, только не убивайте…

Он брезгливо пнул ее в плечо носком сапога.

— Хватит скулить. Рассказывай! С того самого момента, как мы вышли из шатра. Ты хотела отвести меня к себе. Правильно? Что дальше было?

—..Да. Вы захотели купаться, и я повела вас к реке. Потом вы… любили меня…

— Дальше!

— Неожиданно вы лишились чувств и упали. Я не могла вас разбудить. Побежала в лагерь за помощью. Господа осмотрели и сказали, что вы умерли. Смеялись, мол, «оринец так слаб оказался, что девка ею ухайдакала своей задницей». Простите, господин князь, это они так говорили!

— Дальше!

— Я не верила, что вы умерли, хоть вы и не дышали. Тело у вас стало словно каменное, но теплое. С мертвыми ведь так не бывает, правильно? Они постепенно холодеют, деревенеют, а потом вонять начинают. Я знаю, я много мертвых видела. — Девушка шмыгнула носом. — Просидела возле вас целый день, думала, очнетесь. Вечером вас хотели похоронить, но я не дала, увезла на своей повозке домой.

— Дальше!

— Это все. Мы приехали вчера вечером, а сегодня вы проснулись.

Микеланджело выругался вполголоса. Получается, его отравили не только в реале. Но напакостить так в игровом мире Рафаэль не могла, пожалуй… Зато Пикассо мог. Запросто! Значит, эта парочка снюхалась. Сговорились за его спиной. Хотят отодвинуть, оттереть от проекта. Вообще избавиться. Зачем им Микеланджело? Третий лишний. Они ведь уже поняли, насколько перспективен этот вирт-мир. Какую славу сулит своим создателям. И какие деньги. Нет, Микеланджело им больше не нужен. А способ он сам подсказал, когда упек Дали в психушку. Теперь и его самого решили туда же спровадить. Вот и объяснения всем бредням Рафаэль о «дэвах», «магах», обратной связи между мирами. Специально обрабатывала, чтоб готов был столкнуться с потусторонними штуками при погружении. И теперь они стараются эти штуки обеспечить.

Только не с тем связались, ребятки! Микеланджело на ногах стоит твердо. И голова у него крепкая. Хотите войны? Хорошо, пусть будет война. Он ничем не выдаст, что разгадал коварный замысел. Он просто уничтожит их! Сначала здесь, в виртуале. А затем уж и в реальном мире.

Мик вновь пнул девчонку в плечо, — Седлай коня. Быстро!



Глава 24 Пикассо

Как могло получиться, что Пикассо пустил в игровой мир постороннего, не имеющего отношения к проекту человека? Все дело было в секретном скилле.

Готовить протагониста к прохождению миссии Пико начал заблаговременно. За сотни лет до его рождения. То, что не получилось в Тринабаде, в Венцорке шло легко. Разумеется, строить «секс-башню» он не собирался. Идиотская мысль — свести любовное влечение к примитивным инстинктам, к механическим манипуляциям. Идиотская и абсолютно нерациональная. Да, махрибские дэвы выдавливали из башни капли силы. Но расходовали на это тысячи человеческих жизней. Такую же силу можно было получить куда тривиальнее и эстетичней. Ведь несложно проанализировать, откуда растут ноги «любовной магии». Из девчоночьих мечтаний. Следовательно, физические действия играют лишь вторичную роль для получения желанной энергии. Первичная — в чувственности. Не нужно ломать психику людей, заставлять делать что-то, не свойственное человеческой природе. Достаточно «влюбить» их в себя. Тогда будешь находиться в фокусе направленной на тебя силы независимо от расстояния.

Прежде всего потребовалось кое-что подретушировать в истории Венцорка. Не так уж и много, если разобраться. Праздники полнолуния Пикассо преобразовал в любовные ритуалы. Прекрасные жрицы, по уши влюбленные в живое божество, сидящее на троне Венцорка, «поддерживали равновесие мира» таким вполне традиционным языческим способом. Мику и в голову не могло прийти, что это не просто красивый оборот речи. Получить сколь-нибудь реально ощутимую энергию во время ритуалов было невозможно. Не, хватало резонатора, единого чувственного порыва, способного мобилизовать влечение виртуальных дев. Пико и не планировал использовать ритуалы для этих целей. Требовалось создать традицию. Затем он превратил жриц еще и в воительниц. Ловких, отважных, с детства обученных владеть луком и клинком. Тоже ничего странного для языческого государства.

И только когда Гайрон установил матримониальный союз с гильдией и занял престол Данбара, Пико сделал главный игровой ход. Тысяча прекрасных молодых жриц была призвана в королевскую гвардию. Тысяча свечей, горящих любовным пламенем, была собрана вместе, объединена одной волей, одной целью, одной страстью, одной мечтой. Ого! Пикассо буквально ощущал исходящий от них жар, чувственность, в фокусе которой оказался. И тем более, ощущал его персонаж Он не ошибся в Гайроне. Молодой король был отличной линзой, чтобы собрать сходящиеся на нем лучи. Он любил свой народ, свою страну. И особенно — свою гвардию. Всю целиком и каждую девушку в отдельности. Его сердце было воистину огромным. А Микеланджело по-прежнему ничего не замечал.

Первый раз Пико опробовал приобретенную магию во время штурма Овидора. Собственно, штурма как такового не было. Гайрон двинулся к городу во главе своих полков, оставив гвардию в резерве. Первым поднялся по приставленной к стене лестнице. Шагнул в самую гущу врагов. Это была смертельно опасная игра. В обычных условиях короля неминуемо должны были убить.

В обычных условиях, но не сейчас. Страх за жизнь обожаемого повелителя стал резонатором, собравшим тысячу воль в одну. Каждая из гвардеек готова была умереть самой страшной смертью, лишь бы жил ОН. И Гайрон стал неуязвимым. А враги будто застряли в густом липком сиропе. Движения их сделались вялыми и неуверенными, взобравшиеся вслед за королем венцоркцы рубили и кололи противника, как чучела, выставленные на огороде.

Бой на стенах Овидора оказался недолгим. Защитники города, вконец деморализованные, сдались. И тут же были одарены милостью короля. Гайрон не знал, что такое месть или ненависть. В мире, в котором он жил, любовь была куда сильнее и действеннее.

Лишь один побочный эффект имело это умение. Не то чтобы неприятный, но забирающий многовато игрового времени. Пронизывающие тело волны любовной энергии вызывали совершенно определенные физиологические реакции. Сексуальное возбуждение сопутствовало каждому погружению Пикассо в вирт-мир. Чтобы не взорваться, не сойти с ума, его герою приходилось стравливать напряжение. Попросту говоря, заниматься любовью так часто, как только возможно. А «прокачивать» персонаж подобным образом и при этом самому уклониться от оргазма получалось не всегда. Все бы ничего, Пико работал над проектом дома, вдали от чужих глаз. Вот только Ксан поселилась в его квартире всерьез и надолго. А так. как дева была и сама заядлой геймершей, то завела обычай: едва Пикассо нырял в вирт-мир, устраивалась рядышком с его креслом и следила за всем происходящим на экране монитора. Развитие «любовного умения» молодого сексуального короля ее так заводило, что едва Пико успевал снять шлем, как Ксан набрасывалась на него, желая повторения всего увиденного в реале. А удовлетворять подругу, когда сам уже расслабился, — кайф невелик. Потому решение было вполне разумным и логичным.

Войско Венцорка как раз высадилось на берегу реки. Воины обоего пола разбивали лагерь, готовились к решающему сражению с сепаратистами. Естественно, Гайрону следовало подготовиться к битве. Должным образом подготовиться.

— Так что, Ксан, хочешь нырнуть? Попробуешь примерить на себя кого-нибудь из королевских дев? Бери любую, на выбор.

Глаза подруги тут же азартно вспыхнули. Но на всякий случай она уточнила:

— А разве можно? Микеланджело…

— Насрать!

Уговаривать себя дважды Ксан не заставила. А притащить второй шлем, превратить ноут в игровой терминал заняло не более получаса.


Глава 25 Микеланджело. Миссия «Редрик Орино, самозванец». Продолжение

Удача отвернулась от Микеланджело — бароны передумали. Невесть откуда свалившийся на их головы оринец почти убедил звать на помощь императора. Однако его смерть, такая внезапная и такая постыдная для рыцаря, перечеркнула его речи. Мик готов был начать все сначала, но данбарцы не собирались ожидать «второго пришествия».

Микеланджело вернулся в лагерь на рассвете следующего дня. На то место, где недавно стоял лагерь. Вытоптанная трава, груды мусора, объедков, человеческих и лошадиных экскрементов — все, что напоминало об этом. Бароны могли долго раскачиваться. Но уж если принимали решение, то действовали без промедления. И сейчас армия Мика — несостоявшаяся армия Мика! — шла навстречу королю Гайрону. Навстречу своему неминуемому поражению.

Если бы можно было откатить события назад! Или хотя бы перенестись в другую точку этого мира! Но игра шла в реальном времени. Пришлось скакать вдогонку за войском. Скакать день и ночь, не останавливаясь.

Благо, ни он, ни его конь не были порождениями этого до тошноты правдоподобного мира. Не были связаны его правилами и условностями. Не нуждались ни в отдыхе, ни в пище, ни в питье.

Все же Микеланджело опоздал. Он понял это, когда перед глазами вспыхнула мессага от спарринг-партнера:

«Мик, ты не заблудился? Или решил перехитрить самого себя? Войско твое уже на подходе, а тебя что-то не видать».

Мессага горела голубоватым пламенем на фоне пролетающих мимо ночных теней. Мессага была ярче звезд, ярче зависшей над головой полной луны, так похожей на хищный желтый глаз огромного зверя.

Микеланджело скрипнул зубами.

«Стой! Не смей начинать сражение!»

«Да я и так стою. Вернее, лежу в постельке. Знаешь, у меня в гвардии девочки не только драться умеют. Так что я никуда не спешу. Ты своих обормотов притормози, если сможешь. Ну, а если нет… Не обессудь, дружище! Надо же мне как-то защищаться».

Смайл в конце мессаги улыбнулся во весь рот. Обнажил два ряда огромных хищных зубов. И погас. Ответить было нечего. Оставалось сильнее пришпорить коня, будто черная тварь и так не выдавливала из себя немыслимую для живого существа скорость.

На смену ночи пришел рассвет, алое солнце поднялось из-за холмов на востоке. Ночные тени истончились туманом, поднялись к небу прозрачной дымкой. В мире игры начинался еще один погожий солнечный день начала осени. Напоенный ароматами сохнущих трав и зрелых плодов, звенящий от пения птиц и жужжания насекомых. Прекрасный день прекрасного мира. Слишком прекрасного, чтобы оставаться лишь фоном для игр незваных пришельцев…

Геймер не видел, не слышал, не чувствовал всего этого. Он спешил. Он все еще был далек от сходящихся для смертного боя армий.

«Доброе утро, Мик! Денек-то какой выдался! Солнышко, небо голубое. Обидно в такой день умирать, а?» — Мессага теперь колыхалась бледным туманным облачком. Но смысл ее менее зловещим от этого не становился. И смайл вновь хищно скалил зубы.

«Пико, обещай, что не начнешь раньше времени!»

«Э, дружище, какого такого времени? Взялись играть, так играем. Я ж не виноват, что ты застрял где-то».

«Ты не виноват?! Хватит врать! Не твои агенты меня отравить пытались?»

«Не знаю, о чем речь. Но повторяю — я не спешу. Любуюсь на твою армию. А ты много народу пригнал. Ладно, это дело поправимое».

«Что ты собираешься делать?!»

Разумеется, щенок не ответил. Ни на одну мессагу больше не ответил. Что он затеял, Мик понял час спустя. После того, как сам увидел.

Дорога, по которой скакал, уходила направо, огибая высокий, поросший кустарником и редколесьем холм. Поломанные ветки, вытоптанная трава, свежий конский помет — совсем недавно здесь разворачивалась в боевые порядки баронская армия. Мик остановился, прислушиваясь. Все те же звуки летнего дня на лугах за спиной. А впереди — тишина. Эта тишина ему не нравилась. И тем более не нравилась огромная черная туча, опустившаяся так низко, что рваные космы ее задевали верхушку холма. Грозовая туча посреди солнечного дня? Невозможно!

Кусты прямо перед ним затрещали. Мик тут же выхватил меч, готовясь сразиться…

Единственное, что можно было сказать сразу, — вывалившееся из кустов существо было человеком. Черный от сажи, с багровыми язвами ожогов на лице и руках, он смог сделать пару шагов и обессиленно упал на колени, надрывно закашлял. Оружия при нем не было, шлем, наплечники, пояс тоже исчезли. Только кольчуга из стальных, крепко собранных пластин выдавала в нем рыцаря-барона.

Мика человек не заметил, пока тот не склонился, не тронул бедолагу за плечо.

— Эй! Что там произошло?

Барон поднял голову.

— Оринец? Редрик?

— Да, это я! Что произошло? Сражение?

— Сражение… Не получилось… — Барон попытался подняться на ноги, цепляясь за стремя. Мик подхватил, помог. — Началось все удачно… Лагерь Гайрона — на берегу, в низине. Мы атаковали их с вершины холма, сверху вниз. Мы должны были раздавить, сбросить в реку… Но тут первая лава начала падать. Кони спотыкались невесть обо что, сбрасывали всадников. Задние попытались остановиться, чтобы не влететь в эту кучу. И вдруг все вспыхнуло! Все, что могло гореть! Сухая трава, одежда, гривы лошадей… Нам некуда было отступать, оринец! Я шел самым последним, потому не затоптали, когда конь меня сбросил. На мне все горело! Не знаю, как выбрался… Остальные, наверное, мертвы.

Барон вновь закашлялся. Мик с отвращением пнул его в грудь, заставив отшатнуться, опрокинуться. Развернул лошадь, рванул вверх по склону, круша на пути кусты и деревья. Ярость бушевала в груди. Не грозовая это туча — дым от напалма и сгоревшей в нем плоти.

Пикассо не брезговал протащить в средневековый мир знания, которым места там не было.

— Пико, сволочь! Ну, я с тобой сейчас посчитаюсь!

Он ожидал, что картина побоища окажется страшной. Но настолько… Гребаная реалистичность!

Западный склон холма был безлесным и пологим. Огромным амфитеатром он сходился к речной излучине. Там приткнулись загнутыми, изукрашенными резьбой носами большие ладьи, среди изумрудной зелени выстроились ровными шеренгами пестрые шатры гвардии. На левом фланге этого строя, где берег приподнимался, стоял самый большой шатер с королевским штандартом на маковке. Чуть ближе, перед шатрами, выстроились в полукаре воины в блестящих позолотой кольчугах, с маленькими круглыми щитами и розовыми плюмажами на островерхих шлемах. А в центре полукаре на мягком походном троне сидел их главнокомандующий. Король Гайрон, собственной персоной.

Игрушечно-опереточная картинка обрывалась там, где прибрежная низина переходила в подножие холма. Обрывалась резко, будто кто-то совместил несовместимое в неуклюжей аппликации. Черная, выжженная земля. Курящиеся тяжелым смрадным дымом почерневшие тела. Жалобные вопли ослепших, покалеченных лошадей. Беспомощно мечущихся, пытающихся встать на перебитые ноги. Люди тоже кричали. Но их стоны и крики были тише. И реже. В верхней части холма, где недавно отбушевало пламя, не шевелился почти никто. А внизу еще шло сражение. Сражение? Скорее, добивание недобитых. Те, кому посчастливилось не сломать себе шею, не быть раздавленными лошадьми, не сгореть заживо, сейчас отчаянно отбивались, окруженные превосходящими в пятьдесят раз отрядами противника. Не сражение — несколько разрозненных поединков, исход которых был понятен всем. Армии Восточного Данбара больше не существовало.

«Что здесь творится?! Напалм? Огнеметы? Бластеры? Как ты посмел менять программный код?!»

«Дружище, зачем же так нервничать? Все в рамках правил. Я ничего не менял, только задействовал некоторые недокументированные возможности игры. Думаю, тебе тоже не мешает узнать побольше о проекте, который ты считаешь своим. Мы остановили и сожгли твой сброд без всякого оружия. Одним… скажем, усилием воли».

Он еще что-то писал. Мик уже не обращал внимания. Многократно усиленное зрение приблизило лицо короля почти вплотную. Нос с горбинкой, элегантно завитые усики, напомаженные щеки, снисходительная улыбка на тонких губах. За этими незнакомыми чертами он видел другое лицо, лицо Пикассо, своего противника. Своего врага.

Не отвечая, пришпорил коня. Выдернул из ножен меч. Что ж, в его армии остался один-единственный воин. Он сам. Но ярости, кипевшей в жилах, хватало, чтобы уничтожить не только короля Гайрона с его войском. Весь этот мир! Он позволил скакуну самому выбирать правильный путь. Под копытами хрустели ломающиеся кости, вскрикивали раненые, чавкала кровью распоротая плоть. Мик не слышал. Кровь стучала в ушах, звенела заглушающим все воплем: «Убей! Убей! Убей!»

Ближе к подножию холма его попытались перехватить. Отряд человек в десять бросился наперерез, ощетинившись частоколом испачканных кровью копий. Идиоты, они не поняли, что встали на пути самой смерти. Мик дернул поводья. Черный скакун взвился в воздух. Раньше, чем копейщики сообразили, что происходит, копыта просвистели над остриями, зависли на миг. И обрушились на головы, плечи, спины. Все случилось слишком быстро. Они не успели развернуться следом за перепрыгнувшим через их строй всадником. Двоих затоптал конь. Следующей паре Мик снял головы с плеч долгим, размашистым ударом меча. А потом уже крушил налево и направо, не позволяя ни отступить, ни испугаться.

Понадобилось минуты три, чтоб отряда не стало. Но Пико хватило времени сориентироваться. Неожиданно Мик сообразил, что падает вместе с валящейся набок лошадью. Не стараясь понять, что произошло, действуя на выработанных годами игры рефлексах, сунул меч в ножны, выдернул ноги из стремян, оттолкнулся, прыгнул в сторону, сгруппировался на лету. Упал хорошо, на согнутые, превратившиеся в мощные пружины руки. Дважды перекувыркнулся, вскочил. Конь бился в агонии в нескольких метрах позади. Он походил на подушечку для булавок А на таком же расстоянии впереди от Мика выстроились ряды гвардейцев. «Гвардеек», если уж быть точным. Девки с невозмутимо-каменными лицами заканчивали вновь натягивать тетиву арбалетов. И целили в этот раз прямо ему в грудь.

Мик вновь выдернул меч из ножен, приготовился. Теперь против него стояли не десять — четыре десятка лишь в первом ряду. А за спинами арбалетчиц еще сотни блестящих фигур. Он даже не мог сосчитать их количество. Не рядовых солдат со стандартными человеческими рефлексами. Специально отобранных, тренированных по секретным храмовым методикам чуть ли не с младенчества, обученных драться, не щадя ни своей, ни чужой жизни, амазонок. Но и сквозь эту стену металла и плоти он готов был пробиться!

Вдруг арбалеты опустились. Стена дрогнула, раздалась, будто треснула точно посередине. Расступилась.

«Так что, дружище, поединок? Один на один?»

Гайрон шел мимо строя своих тел охранительниц уверенной пружинистой походкой воина. Шел, и на холеном лице его играла снисходительная, почти презрительная усмешка. Микеланджело не видел ни эту усмешку, ни это лицо. Он смотрел на своего настоящего врага. На Пикассо.

Гвардия окружила дуэлянтов плотным кольцом. Мик спиной ощущал их присутствие, подсознательно ожидал подлого удара сзади. Нет, Пико слишком надменен и спесив для такого. Кольцо нужно, чтоб отрезать путь к отступлению. Не дать противнику улизнуть из-под королевского меча.

Первый же выпад Гайрона получился быстрым и сокрушительным. Пико как следует «прокачал» своего персонажа. У обычного человека шансов выстоять не было никаких. И понеслось. Закружила метель клинков, сверкающих в лучах прорвавшего дымовую тучу солнца. Замелькал частокол золотистых доспехов, слился в сплошное кольцо, растворился, стал частью фона. Существовали лишь двое, сошедшиеся в беспощадном, смертном поединке. Два воина. Два Мастера.

Тело лжекняжича не принадлежало этому миру. Редрик Орино был личиной, картинкой, не обладающей собственным сознанием. Потому Мик не замечал, как сгущается воздух вокруг него, превращается в вязкий, лишающий воли и храбрости кисель. Он даже не догадывался об этом!

Но та же энергия, что стремилась уничтожить одного противника, помогала другому. Сила и скорость реакции короля очень быстро уравнялись со стократно увеличенной мощью микеланджеловского персонажа. А в мастерстве владения мечом Пико и Гайрон дополняли друг друга. И уравновесить это не могла даже ярость, клокотавшая в груди Мика. Он потерял чувство времени, не знал, как долго длится поединок. Просто в какой-то момент понял, что проигрывает. В руках и ногах оставалось достаточно силы, а мелкие раны заживали почти мгновенно. Но его вынуждали двигаться в определенном направлении. Его гнали прочь от подножия холма, мимо пестрых шатров…

Золотая стена за спиной раздалась, словно разрешая отступить, бежать. Но бежать было некуда. Мик стоял в десятке шагов от нависающего над рекой обрыва. В пяти шагах. В двух. На самом краю.

Он невольно оглянулся. Пропустил хитрый, едва заметный пируэт. Правая кисть онемела… Нет, не онемела! Вместе с зажатым мечом взлетела в воздух, сделала прощальное сальто. И с громким плеском скрылась в воде.

Только теперь по руке полоснула боль, кровь фонтанчиками брызнула из перерубленных артерий. Микеланджело схватился за обрубок, стараясь зажать рану. Тут же опомнился, прошипел нужную команду. Разумеется, он не ящерица, отрастить кисть заново так легко не получится. Но боль отпустила, и кровь перестала хлестать.

Гайрон вновь приподнял меч, шагнул ближе.

— Ну что, все? Ты удовлетворен, незнакомец?

Мик скрипнул зубами. Эта сволочь продолжает прятаться за своего аватара? Недолго осталось.

— Не совсем!

Он внезапно прыгнул вперед. Реакции Пико хватило, чтобы всадить меч в живот противника. Чуть выше пояса, точно в сочленение кольчужных пластин. Но отскочить в сторону он не успел. Не чувствуя боли — он ее уже отключил! — Микеланджело схватил противника за плечи, дернул на себя, потащил к обрыву… Земля под ногами поддалась, обвалилась. И два тела, обнявшись, рухнули с трехметровой высоты в воду.

Повезло, под обрывом был омут. Стальные латы мгновенно утащили рыцарей на самое дно. Гайрон пытался вырваться, всплыть, но Мик не выпускал. Всю свою силу он вложил в эти объятия.

Борьба длилась долго. Железное чудище, окутанное облаком воздушных пузырьков, ворочалось, поднимая со дна ил. Гайрон сумел впитать в себя слишком много энергии, чтобы так банально захлебнуться. Но его тело вынуждено было подчиняться окружающему миру, а сознание не находило привычную подпитку извне. Девы не знали, что происходит на дне омута. Они ведь видели, как их Возлюбленный пронзил противника. Они были уверены в его победе.

У короля глаза начали вылезать из орбит. Не в силах терпеть, он вдохнул. Полные легкие прохладной речной воды. И Пикассо сдался.

— Все, хватит! Ты сжульничал. Ты сделал себе аватара не по правилам!

— А ты? Всегда был честен?

— Да! Отпусти! Или я сейчас выхожу из игры! Со всеми вытекающими для тебя последствиями!

— Не спеши ты так

Тело Мика было свободно от условностей этого мира. Оно не только обходилось без пищи, оно не нуждалось и в воздухе для дыхания. Микеланджело опустил левую руку к поясу. Нащупал кинжал. Вода не сковывала его движения, удар получился красивым и точным. Снизу вверх, в самую мякоть, под челюсть. Лезвие перерезало язык, проткнуло насквозь мозг и вышло наружу, раздробив изнутри темя.

— Можешь выходить, Пико. И запомни хорошенько, как я поступаю с предателями.

Пикассо не ответил. А тело Гайрона обмякло. Грудой металла и мертвой плоти сползло на дно. Оставлять его здесь Микеланджело не собирался, поверженного короля следовало продемонстрировать подданным. Взвалил труп на плечи и побрел туда, где сквозь толщу воды виден был пологий подъем.

Он выбрался метрах в пятидесяти ниже по течению. Здесь обрыва не было и вода у берега едва доходила до пояса. Выволок труп короля, бросил на траву. Заметили его мгновенно. Едва выпрямился, обернулся, ощетинившаяся мечами золотистая стена уже была на месте.

Мик ухмыльнулся.

— Девочки, а ваш король мертв. И что вы с этим будете делать?

Аккуратно, стараясь не распахать брюшину дальше, потащил из себя меч. Ощущение было отвратительное. И от этого начавшая было утихать ярость вспыхнула вновь.

Амазонки молчали. Во взглядах многих читалась явная растерянность. Глаза перебегали с мертвого короля на зловещую фигуру, сжимающую в левой руке окровавленный меч. Но они продолжали стоять.

Наконец одна сделала шаг вперед. Опустившись на колени перед мертвым телом, осторожно коснулась его лица. Затем, ухватившись за рукоять, выдернула кинжал.

Микеланджело насмешливо смотрел ей в лицо, сверху вниз. Женщина была достаточно красива и молода. Светлый локон выбился из-под шлема, голубые глаза, красиво очерченный нос На плече — королевский герб с двойной фиолетовой каймой, знак старшего офицера.

— Желаешь сразиться?

Женщина попыталась встать. Странно, у нее это не получилось. Будто кто-то высосал всю силу из конечностей. С минуту она смотрела на пришельца. А потом голубые радужки дрогнули, уплыли под веки. Белки мгновенно налились кровью… Бац! Кровь фонтанчиками брызнула из ноздрей, рта, глаз, будто разом лопнули все артерии и вены. Тело постояло какие-то мгновения на коленях и упало ничком, на труп короля.

Мик не ожидал такого эффекта. Быстро перевел взгляд на стоящую в пяти шагах живую стену. Его взгляд оказался подобен удару. Воительницы в первом ряду зашатались, начали падать, не в силах удержаться на слабеющих ногах. Строй гвардеек дрогнул, попятился. Они отступали все быстрее, но развернуться и убежать не смели. А смерть настигала их одну за другой. Это походило на волны, расходящиеся концентрическими кругами от того места, где стоял Мик Волны ненависти. Вот они достигли королевского шатра, и тот вспыхнул, словно искра попала на облитую бензином тряпку.

Гвардейки не выдержали. Вышколенное войско превратилось в объятое ужасом стадо. И стадо это ринулось к ладьям, подчиняясь инстинкту — бежать, спасаться! Уносить ноги подальше от обрушившейся на них колдовской силы!

Мик смеялся им вслед. Ощущал, как накопленная в его душе ярость превращается в странную, не предусмотренную проектом силу. Силу, способную разнести в щепы весь мир. Он наслаждался этой силой и хаосом, который она сеяла. Наслаждался ощущением витавшей вокруг смерти…

Стоп! одернул он себя. Он избавился от последнего соперника. Теперь это только его мир, его собственность. Уничтожать свою собственность — что может быть глупее?


Глава 26 Рафаэль



Она смотрела телевизор в гостиной на первом этаже, когда Мик позвал: Эль! Иди сюда!

В груди Рафаэль нехорошо екнуло. Муж снова погружался в тот мир, игнорировал предупреждения. Стараясь не поддаваться зарождающейся панике, Рафаэль встала с дивана, начала подниматься по лестнице.

Микеланджело уже поджидал ее. Вышел из кабинета и стоял над верхней ступенькой. Сообщил с довольной улыбкой:

— Пикассо сдох.

— Что? — Холодом обдало от секундной мысли, что…

— Разделал его под орех.

— А… Поздравляю…

Она хотела что-то добавить. Не успела. Микеланджело положил руку ей на плечо.

— Ничего не хочешь мне сказать?

— Ты о чем?

— О вашей с Пико «дружбе». Как он тебе? Мил, ласков? Или наоборот, агрессивен, напорист? Хорош в постели?

— Мик!

— А, извини! У вас «чисто деловые отношения». И третий в них лишний. Делить лавэ на двоих всегда приятнее, чем на троих.

Микеланджело второй рукой приобнял жену за бедра. Он говорил, не переставая улыбаться. Будто шутил.

Но улыбка казалась неживой, приклеенной к застывшему, словно вылепленному из гипса лицу. Рафаэль никогда прежде не видела мужа таким. И голос… Прошептала немеющими губами:

— Мик, перестань! Ты несешь чушь!

— Да? Правда?

Пальцы на плече сжались сильнее. И неожиданно толкнули. Охнув, Эль непроизвольно уцепилась за руку мужчины. Еще чуть, и, потеряв равновесие, опрокинется, покатится вверх тормашками по крутой лестнице.

— Нет!

Пальцы удержали. Не позволяли выпрямиться, но и не отпускали. И отступить назад Рафаэль не могла. Так и полувисела, ощущая каждым квадратным сантиметром спины и затылка пустоту под собой.

— Значит, все-таки «нет». Не чушь. Уже лучше.

— Мик, прекрати! Что ты делаешь?! Я же упаду!

— Правильно. Может, шею себе свернешь. А ты думала, предательство пройдет безнаказанным?

— Какое предательство?! Я не понимаю, о чем ты!

— А твой приятель рассказал мне совершенно другое.

— Какой приятель?

— Да Пикассо же! Он хотел запугать меня в игре, а ты должна была довершить все какой-то наркотой в реале. Чтобы я поверил во всякий бред. Чтоб начал «зеленых человечков» ловить. И — прямая дорога в психушку. Правильно?

Пальцы разжались. Всего на миг, но Рафаэль поняла сразу: слова мужа не просто угроза. Он смотрел на нее в упор. И во взгляде свинцово-серых глаз она прочла приговор. Смертный приговор для себя.

Рафаэль заскулила:

— Мик… Пожалуйста… Не нужно… Я ничего не знаю… Правда…

Руки удерживали ее какое-то время. Потом дернули вперед. Отпустили. Ноги так ослабли, что Эль села на пол. Микеланджело опустился на корточки рядом. Склонил голову набок, заглянул в лицо, будто хищная птица, рассматривающая беспомощную жертву.

— Не знаешь?.. Придется устроить вам очную ставку.

Прежде чем Рафаэль сообразила, о чем речь, муж вынул из кармана мобильник Набрал номер. Вызов шел долго, но ответа так и не последовало. Мик невозмутимо спрятал телефон, выпрямился. Рывком заставил Эль Подняться.

— Не отвечает. Тогда мы поедем.

— Куда?

— К Пикассо.

Эль наконец опомнилась.

— Сейчас? Но ведь время…

— Не бойся, он не спит! Ему не до сна.

Пикассо жил в той же части юрода. Поздним вечером, когда автомобильный трафик на улицах приблизился к минимуму, они добрались до его новенькой, облицованной розовой плиткой башни минут за пятнадцать. Еще несколько ушло на то, чтобы подняться на тринадцатый этаж

Кнопка звонка откликнулась из глубины квартиры многоголосым эхом саундтрека «Метаморфов». Но дверь оставалась закрытой. Микеланджело нажимал методично, не давая эху умолкнуть. И эта методичность, невозмутимая педантичность тоже пугали. Рафаэль стояла рядом, сжавшись в комочек, словно мышка. Хоть и знала, не виновата ни в чем перед мужем. Но страх не отпускал. Происходящее было совершенно иррациональным. Она готовилась к наихудшему исходу этой поездки. Она еще не знала, каким может быть наихудший.


Замок тихо клацнул, и дверь начала приоткрываться. Мик не дожидался, пока она растворится полностью, потянул на себя. Буквально выдернул на лестничную площадку молоденькую темноволосую девушку. Последняя из подружек Пико. Рафаэль видела ее пару раз, только имя забыла. И не пыталась вспомнить. Не до того…

Девушка стояла перед ними полностью голая, если не считать узких, полупрозрачных стрингов. Но не нагота ее заставила Рафаэль вздрогнуть, отступить в сторону. Кровь. На лезвии большого кухонного ножа, на пальцах, сжимающих его рукоять. Обе руки девушки были измазаны кровью почти по локоть. Кровь текла из ее носа, рта, ушей. Даже из уголков глаз сочилась. Кровь текла обильно, залила весь подбородок, шею, стекала жирной широкой струей по ложбинке между высоких грудей, расплывалась по животу, окрасила в алый цвет стринги. Струйки ее сбегали по длинным стройным ногам девушки, оставляя следы на полу.

— Что за…

Слова Мика Рафаэль не расслышала. В глазах у нее потемнело, ноги мгновенно сделались ватными. Поняла: сейчас грохнется в обморок… Удержало то, что девушка начала падать первой. Медленно сползла спиной по двери. С секунду посидела, цепляясь левой рукой за ручку. Затем пальцы разжались, и тело с тихим шорохом завалилось на бок Нож звякнул о каменные плитки площадки.

Помедлив, Микеланджело наклонился. Прижал пальцы к шее девушки. Быстро выпрямился, чертыхнулся.

— Доигрались, мать вашу…

Достал из кармана брюк носовой платок, брезгливо вытер измазанные кровью пальцы. Шагнул в коридор. Рафаэль с трудом выдавила:

— Мик, она… живая?

— Ага, как же. Жди, — процедил зло. И крикнул в глубь квартиры: — Пикассо? Ты здесь?

Ответа не последовало, и Мик пошел в полумрак. К единственной полоске света, выбивающегося из дальней, неплотно закрытой комнаты. Лишь сделав несколько шагов, Рафаэль поняла, что идет следом за мужем. В квартире Пикассо Эль приходилось бывать не раз. Но сегодня Шла, будто по жуткому лабиринту какого-нибудь мрачного вирт-мира. И кровавые отпечатки босых ступней, темные на светлом паркете, подчеркивали сходство. Она уже почти догадалась, что увидит…

Пикассо сидел перед компьютерным столом, запрокинув голову на спинку кресла. Два шлема и две пары перчаток разбросаны по полу. Там же перевернутая пластиковая тарелка, огрызок колбасы, раздавленная пластинка сыра. Детская привычка постоянно что-то жевать во время игры…

Рубаха Пико, джинсы, спинка кресла были перемазаны кровью. Пропитаны кровью, не успевшей засохнуть, еще недавно хлеставшей из страшной колотой раны на горле, прямо под задранным вверх подбородком. Кровью были забрызганы и шлемы, и перчатки, и Стол, и пол вокруг кресла.

— Вот это номер. Они что, друг друга прикончили? Дела… — после недолгого молчания произнес Микеланджело. Голос его звучал почти равнодушно. И это тоже было страшно! — Ну, чего стоишь, словно жена Лота? Вызывай девять-один-один.

Рафаэль и впрямь будто окаменела. Не могла отвести глаз от картинки на мониторе. Пикассо не вышел из игры, окошко в вирт-мир оставалось распахнутым. И там тоже все было пропитано смертью. Вдали — заваленный трупами склон холма. Ближе — дымящиеся останки походного лагеря, тела в блестящих латах. А на первом плане лежали два человека. Мужчина упал навзничь, разметав руки, запрокинув голову. Лица его видно не было, только колотая рана на горле. Женщина лежала ничком, уткнувшись лицом в грудь мужчины, заливая его своей кровью, льющейся из носа, рта, глаз. Смерть персонажей «Мира Дарины» была страшно похожа на смерть их «кукловодов»…


Загрузка...