Лузеры (декабрь 2008)

Валентина Забурунова Теплая Сибирь

Воспоминания

Я родилась за три с половиной года до Октябрьской революции. Отец мой, Федор Андреевич Забурунов, родом из Астрахани, оказался в Сибири, в Александровском централе. Он - политический ссыльный. Будучи призван в армию, служил матросом на Каспийском море. В то время, он рассказывал, был сильный произвол офицеров. И вот одного из матросов, который служил вместе с отцом, за революционные настроения забили до смерти. Возмущенные сослуживцы организовали бунт на корабле и сбросили в Каспий, так говорил отец, ненавистного офицера. После этого последовал арест и военный суд. 6 матросов были приговорены к ссылке в Александровский централ. Гнали их пешим ходом.

Мать моя, Федора Георгиевна Дронова, вместе с матерью жила в селе Александровское, в 70 км от Иркутска, она и уроженка этого села.

Кроме меня, младшей дочери, в семье было трое детей - брат Володя, сестра Анна и Елизавета. Сестра Анна уже училась в гимназии, брат - в реальном училище, а мы с Елизаветой были еще маленькими. Жили мы в Иннокентьевске на Четвертой улице, там улицы именовались счетными единицами. Наша улица была главная, на ней находились - гимназия, реальное училище, базар, жили на ней преимущественно железнодорожники. Я помню наш дом, сад, который посадили наши родители: замечательные кусты черемухи, сирени, красной смородины. Летом сад превращался в прекрасный цветник. Моя сестра Анна была большая любительница цветов, было очень много клумб. Аромат резеды, душистого горошка, табачка наполнял запахом весь дом. Как я помню, с ранней весны и до поздней осени в доме стояли вазы с цветами. В доме было три комнаты, кухня. Всегда тепло и светло. По вечерам в большой комнате зажигали большую керосиновую лампу под зеленым абажуром.

Родителей было у нас принято называть «мамочка» и «папочка», да и родители называли так друг друга. Я помню, что у нас были утки, а селезень жил у нас года три, и так любил маму, что буквально ходил повсюду за ней, даже в церковь ходил ее провожать.

В 1920 году мы потеряли нашего кормильца - умер наш отец. И вот в такое тяжелое время мы, четверо детей, остались с мамой. Мама хорошо шила, она ездила в деревню и обшивала людей, а за это привозила домой продукты. Летом мать жала хлеб у кулаков. Она классически жала, ее снопы вызывали у всех восхищение, жала без потери колоска.

Смутно помню интервенцию. У нас в Иннокентьевске были чехи, японцы. Вот напротив нас на квартире жили японские офицеры. Когда они меня видели (я была полненькой девочкой, румяной и кудрявой), один из офицеров подходил ко мне, щипал тихонько за щеку и говорил: «Яисько», что означало «яичко». К чехам мы с сестрой ходили на воинский пункт (там были казармы) с солдатскими котелочками за супом. Они наливали нам очень вкусный суп с фасолью и давали 2-3 галушки, политые топленым маслом и посыпанные корицей. Мы едва доносили это вкусное кушанье до дома, ели, оставляя брату и сестре.

Помню также очень смутно, как шли каппелевцы - это белогвардейцы, которыми командовал Каппель. Они чувствовали, что Красная армия наступает, удирали целыми семьями, шли большие обозы. Зимой, в очень холодное время, - на санях, розвальнях, укутанные в пледы, овчинные дохи. Везли они много добра, награбленного у людей.

Однажды ночью, мы уже спали, вдруг слышим стук в ворота и крик: «Откройте, а то будем ломать ворота, подожжем ваш дом». Мамочка в тревоге соскочила с постели, разбудила старших. Брата Володю спрятали в подпол, так как молодых парней они угоняли с собой. Стук повторился. Мамочка зажгла коптилку и пошла открывать. И вот весь обоз заехал к нам во двор. Тепло и покой нарушила оголтелая орава, ввалились в дом бабы, дети. Они чувствовали себя полными хозяевами. Начали приказывать - топи печь, давай большую посуду. У них были набиты мешки курицей, гусями, еще не общипанными, пельменями. Большой посуды у нас не было, и мама достала чугунок для парки белья, поставила его на печь, и они сварили пельмени. В доме был такой вкусный запах, но мы не смели подняться с постелей. Утром они уехали. Они скормили своим лошадям наше сено, заготовленное нашими детскими ручками для кормилицы Муни. Они уехали, а Володя еще долго сидел в подполье.

В другой раз из такого обоза нам досталась лошадь. Сказали маме: «Ты хорошая хозяйка, оставляем тебе коня, пригодится». А когда брат Володя решил поехать за дровами, взял у соседей сани и стал ее запрягать, лошадь тут же и сдохла. Пришлось нанимать другую лошадь и увозить ее на свалку.

Помню, что уже весной, когда растаял снег, мы нашли связки перламутровых пуговиц, которые долгие годы пришивались к вещам.

Очень скоро пришла наша Красная армия, в нашем дворе появились походные кухни, опять дом наполнился запахом щей и гречневой каши. Красноармейцы носили нас на руках, кормили, а мы кричали: «Ура, армейцы пришли!» А потом к нам поселили больных тифом, тогда эта болезнь свирепствовала. Молодые красноармейцы умирали на наших глазах. Моя сестра Нюта, тогда уже студентка Медицинского университета, ухаживала за ними, поила их, прикладывала к голове уксусные компрессы, а они стонали, задыхаясь, в сильном жару, бредили, соскакивали. Так один молодой красноармеец в бреду толкнул стол и разбил нашу любимую большую лампу с зеленым абажуром, около которой мы мирно сидели вечерами всей нашей семьей.

А потом заболела Нюта. Ее шикарные золотистые волосы остригли. Она тяжело болела, но стараниями нашей мамочки ее спасли. Тяжелое было время, голодное, темное, о керосине нечего было и мечтать. Горела коптилка. Сестра моя Елизавета с детства мечтала стать учительницей (она впоследствии и стала ей) и часто играла в школу с соседскими детьми. Как-то брат Володя получил паек и принес домой. В пайке была крупа, жиры, мука. Всего очень мало. А Лина (Елизавета) собрала соседних детей и устроила детсад-школу. Наварила супа, каши и накормила всех. Пайка как не было. Потом пришлось отчитываться перед мамочкой, но продукты уже были съедены.

Постепенно время улучшало жизнь. Закончилась Гражданская война, были изгнаны все интервенты, и наше новое Советское государство встало на ноги. Мамочка стала работать в больнице, жить стало немного легче. Брат мой Володя уже работал в железнодорожной военной комендатуре. В 1922 году он женился, жена у него - прелестная женщина, Екатеринушка Хохлова, дочь смотрителя зданий. Свадьбу отмечали у Хохловых, они занимали большую казенную квартиру. Мы были провожатками, одеты в белые платья с розочками на груди и белые туфли. Нам, детям, был накрыт стол, и мы тоже, подражая взрослым, кричали: «Горько, горько!»

Володе с Катей сдали квартиру на воинском пункте - отличную, две комнаты, ванная с колонкой. Я помню, что мы с Линой очень любили ходить к ним в гости, так как Катюша была очень очаровательная женщина, добрая, милая, рукодельница. Она тоже закончила гимназию. Очень воспитанная. У них на стене висели разные деревянные подносы с выжженными надписями: «Ешь пироги с грибами, держи язык за зубами», «Не красна изба углами, а красна пирогами». Катюша всегда нас угощала чем-то вкусным, вышивала нам сумочки. Прожили они там недолго, и брата перевели в Омск, в Управление военных сообщений.

Сестра моя Нюта, будучи студенткой, дружила со студентом Колей Башиловым. Отец его, Георгий Павлович, был заместителем начальника депо. Это были замечательные люди. Потомственные рабочие, раньше они работали на Путиловском заводе. Большой культуры, трезвые люди, да, впрочем, и неудобно это писать - «трезвые». Тогда вообще редко кто занимался этим делом.

Коля приходил к нам, они с Нютой сидели в саду и играли: Нюта на гитаре, Коля на мандолине. Он ей как-то загадочно говорил: «Нюта, давай играть вальс „Две собачки“?» Что за вальс? Я, конечно, не запомнила той мелодии. Это была прекрасная дружба. Когда приходил к нам Коля, то мы с Линой пели «Ты, Бобка, не лай, к Нюте ходит Николай, при калошах, при часах, при серебряных кольцах».

Они ходили на каток, летом выезжали с друзьями на острова Ангары. Я постоянно ездила с ними. Какое прекрасное воспоминание осталось у меня до сих пор: их было четыре пары, впоследствии они все поженились и до старых лет не теряли дружбы, были заслуженными врачами. Они умели хорошо проводить время: игры, танцы, все играли на музыкальных инструментах - образовывался настоящий оркестр. Тоня Багатская очень хорошо пела «Пару гнедых», а Вася Гусев - позже врач-хирург - «Ты сидишь у камина» и «Белые акации». Очень приятно вспомнить этих дружных, нравственных, интеллигентных людей.

В 1923 году сыграли и вторую свадьбу - Нюты с Колей. Свадьба моей сестры была богатой, красивой. Конечно, все расходы взяли на себя Башиловы. Невеста была прелесть: в белом платье, фата. Я, Лина и наша кузина Вера были провожатками, в голубых платьях с незабудками на груди, в белых чулках и голубых туфельках. Венчанье было в церкви и венчал их наш уважаемый священник - отец Константин. Большая умница, к нему замечательно относились все, кто его знал. После венчанья мы поехали в экипажах по Иркутску: мы с Верой сидели с женихом и невестой. На Нюте была бархатная черная ротонда, подарок нашей тетушки Дуни. Праздновали свадьбу у Башиловых. Мы, дети, снова были в отдельной комнате, а занимался нами Колин дядя, питерский рабочий. Он запевал песню, а мы - припев: «С нами, с нами, по Сенной, по Сенной!»

Нюта с Колей стали жить в Иркутске, сняв частную квартиру в Знаменском предместье у женского монастыря. В то время они были студентами Иркутского медицинского университета. Так началась их супружеская жизнь, которую они прожили рука об руку 41 год.

В Иркутске было много китайских лавочек, мы всегда туда бегали, покупали конфеты, маковки (в патоке варили мак, и получалось очень вкусно). У китайцев были русские жены, и почему-то их звали всех Марусями. Когда Маруся становилась женой Вани (так звали почти всех китайцев), она немедленно ставила золотые коронки на зубы, покупала оренбургскую шаль на голову и обязательно с детьми (а все дети были похожи на китайцев) ездила на извозчике в баню. Бабы были все добротные - полные, румяные. Я в детстве тоже мечтала стать женой китайца, был соблазн иметь свою лавочку с разными конфетами, пряниками, орехами.

Очень интересно было в период нэпа. После голода, черного хлеба, которого всегда не хватало, появилось все, что твоя душа желала. Быстро, очень быстро ожил частный капиталист, вылез как червь после дождя. Мы жили в то время в Иркутске, городе купеческом и, скорее всего, этим можно объяснить скорое возрождение частной торговли. Наш дом находился на улице Средне-Амурской и принадлежал домовладельцу Погосову. Этот Погосов имел пять домов, у него было еще два брата, торговали они мукой. Я дружила с его дочерью - Аней, очень славной девочкой, скромной, воспитанной, она была единственной дочерью в семье, но не избалованной при полном достатке и больше - богатстве. Родители ее были староверами: у них в доме была молельная комната, и часто сходились туда верующие, в то время как в Иркутске все церкви тогда были открыты.

Я в то время тоже ходила с мамочкой в церковь. Особенно я любила бывать в пасхальную заутреню. Церквей тогда в Иркутске было очень много: один купец перед другим купцом строил свою - красивее, богаче. В городе было очень нарядно, в голубом небе сверкали на солнце золотые купола и кресты. Церковь была в то время открытой для всех верующих, и в том числе тех, кто не был серьезно просвещен в религиозных вопросах. Убранство церквей тоже было богатое, торжественное, пел хор - наша мамочка очень любила песнопения и в детстве сама была певчей. Но голос у нее до старости сохранился приятным - сопрано. До фанатизма религиозной была наша тетка Дуня. Я гостила у них девочкой, и тетка поднималась для молитвы в пять часов утра. В церковь мы с Верой не любили с ней ходить, так как нужно было стоять всю долгую службу рядом с теткой. К тому же мы уже обращали внимание на пономарей, мальчиков, прислуживающих священникам. Они были одеты в красивые парчовые, бархатные ризы и выглядели очень симпатичными. Они нас с Верой уже узнавали и когда мы проходили мимо, то заигрывали с нами. Нам это очень нравилось. Но это можно было допустить только при моей мамочке, а при тетке - Боже упаси!

Мамочка в то время любила посещать театр в Иркутске. Однажды мы решили сводить туда тетю Дуню. Шел спектакль «Собор Парижской Богоматери». Мамочка с Дуней сидели в ложе, до открытия занавеса раздался церковный звон. Тетка Дуня встала и начала молиться, считая, что это нужно делать в театре, как в церкви. Мамочка ее одернула: «Дуня, Дуня, мы же в театре!» Да, единственную радость тетка видела в единственной своей дочери Верочке и в церкви. Что интересно, тетка ведь была безграмотной, но отлично справлялась с торговлей, не прибегая ни к чьей помощи. Была очень чистоплотная. Вид тогда у нее был, как у купчихи: беличья шуба, муфта или бархатная ротонда. Нам она казалась очень большой, как по высоте, так и по ширине. Но мы очень любили приезд тетушки с Верой к нам - привозилось много гостинцев. Мы, дети, неуемно бегали, танцевали, а тетка очень любила смотреть на наше веселье.

Да, Иркутск тех лет остался в памяти. Мы уже по воскресеньям, получая от мамочки по пятаку, шли в кино. Сколько удовольствия доставляло нам немое кино! Как мы любили картины с участие звезд Голливуда - Мэри Пикфорд, Дугласа Фербенкса. Помню, мы смотрели картину с участием Мэри Пикфорд «Два претендента». И, конечно, после просмотра проигрывали дома сами сюжет этого фильма: делали из пакли парики, в общем, во всем подражали Мэри.

Был в Иркутске, да он и сейчас существует, парк Парижской Коммуны на берегу Ангары. Там проходили гулянья, играл духовой оркестр. И, как я помню, было приятно именно гулять, т. е. прохаживаться, по Центральной аллее. Шел поток народа. Медленно и неторопливо. Также гуляли и по Центральной улице, ее называли Большая - через весь Иркутск, от Ангары до реки Ушаковки. Вечером горели огни, рекламы, мальчишки с газетами в руках выкрикивали последние новости, другие торговали ирисом, надев ящички на шею, кричали: «Вот ирис, кому ирис, на копейку-две!» Город жил своей обычной жизнью.

В школу я пошла в семь лет, в 1921 году. Первые два года училась в железнодорожной школе на станции Иннокентьевская. Первый мой учитель был Владимир Николаевич Вишневский. Третий и четвертый классы я закончила в Омске, куда мы с мамочкой переехали к брату Володе. А в 1925 году мы вновь вернулись в Иркутск, и я продолжала учебу там. Училась в 1-й Совшколе, которая находилась в здании бывшей духовной семинарии. Школа была окружена красивым садом, в котором мы, ученики, гуляли на переменах. Место было очень красивое.

Я плохо помню своих соучениц, но в памяти остались две сестры-близняшки - Лена и Вера Потаповы. Они совершенно не были похожи друг на друга, но были большими модницами. Одевались не богато, но с большим вкусом. Я всегда удивлялась, откуда все это к ним пришло. Семья была обычная, малограмотные отец и мать. Но они так любили своих детей, что делали для них все что могли. Мне очень нравился их семейный уют. Простота в обстановке, но всегда чисто и все на своих местах. Сестры очень дружно жили, доверяли друг другу сокровенные тайны. А тайн в наши 13-14 лет было уже много. Сестры в то время уже сами прилично умели шить, шили себе, даже мне переделывали платья, сшитые мамочкой, но для меня длинноватые. Вот Лена, готовясь к школьному балу, мне его укорачивала.

У меня в то время был уже «обожэ», как мы называли мальчиков, которые нам нравились. Моего мальчика звали Рашид Карпчев. Он мне казался сказочным героем! Мальчик гордый, красивый, всегда элегантно одетый. По национальности он был крымским татарином. Родители его и бабка с дедом имели фруктовый магазин на Большой улице. Конечно, и это меня соблазняло! Он часто приносил мне фрукты, орехи, рожки, которые я очень любила. Дружба у нас была хорошая, детская. В ту пору было модно на школьных вечерах играть в почту. Один из мальчиков был почтальоном с сумкой, а всем остальным были присвоены номера. И вот почтальон приносил письма. Забавные были эти письма - остроумные, иронизирующие над тобой или, наоборот, восхваляющие. Были танцы, игры, мне очень нравились наши школьные вечера.

Проучилась я до 1928 года, потом мы уехали в Петровск-Забайкальск, где находится Петровский завод, так как моя сестра Нюта закончила Медицинский университет, и ее назначили школьным врачом. Коля, ее муж, остался в Иркутске, также заканчивать университет. С ним осталась сестра моя Лина, учиться в прежней школе. А я провела восьмой и девятый классы в школе Петровского завода. Это был старинный завод, большая история декабристов связана с этим местом.

В Петровске необыкновенно красивая природа - тайга, растет багульник, много зверей - лисы, косули, зайцы, медведи. Сестра Нюта была большая любительница рыбалки и охоты. Часто приносила приличную добычу - лис, зайцев. Вскоре ее назначили врачом детского санатория, а Колю, по окончании университета, - его директором. Им пришлось этот санаторий вместе организовывать. Всю жизнь они проработали вместе: он директором санатория, а она - главным врачом.

Я очень рано полюбила книги. Еще в Иркутске я была другом большой городской библиотеки. В то время была, прямо сказать, революция в литературе, но много книг сжигали, считая их вредными. Так уничтожали книги замечательных детских писательниц Клавдии Лукашевич и Лидии Чарской. «Юркин хуторок», «Сибирочка», «Княжна Джаваха» - прекрасные книги с большой душой. Также я читала классику - Толстого, Тургенева, Достоевского. Увлекалась поэзией. Знала на память, да и до сих пор помню, многие произведения Некрасова, Лермонтова, Пушкина. Любила стихотворения Кирсанова, Безыменского, Маяковского. И была без ума от Сергея Есенина - над моей кроватью висел его портрет. В то время еще было трудно достать его стихи, стихи переписывались, распространялись из рук в руки. Читала я его произведения на память и, конечно, в школе была проводником есенинской поэзии. Однажды в связи с этим произошел казус. В нашей школе работали кружки - драматический, хоровой, литературный - и «морская флотилия». Я активно участвовала в драмкружке, играла ведущие роли по Гоголю, Чехову, но мне хотелось организовать кружок, где я могла читать Есенина и знакомить других с его творчеством. Вот я и решила назвать его интригующим названием - «морская флотилия». Для пущей важности члены кружка себе на грудь крепили значки - зеленые с красным бантики. Но публично мы их не носили, - когда шли в класс, прятали в сумке или в пальто. Но у школьных коллективов есть как друзья, так и враги. Врагами для нас стали те, кому мы не говорили о нашем кружке, кто только догадывался о его существовании. В те годы (1928-1930) Есенин еще не вошел в литературу как поэт, вернее, его считали пессимистическим поэтом, боялись, что он будет оказывать дурное влияние на молодых людей. Кроме того, подозрительными показались значки, которые мы носили. И вот по окончании девятилетки нам должны были выдавать аттестаты, и когда собрался школьный совет, на нем оказалась моя сестра Нюта, она работала по совместительству школьным врачом. И ей пришлось участвовать в обсуждении наших персон, которых объявили неблагонадежными в политическом смысле и приняли решение не выдавать аттестаты! В политическом смысле! Знали ли мы тогда, что это такое? Но на счастье на педагогическом совете присутствовал инструктор городского комитета партии Юрий Николаевич Иванов, который выступил с защитной речью и подверг критике выступающих. Он сказал, что «эти дети еще так далеки от политики, они просто питают любовь к литературе». И нам решено было выдать аттестаты. Одна наша соученица Нина Елагина так отчаялась, что хотела покончить с жизнью, но мы вовремя отвели ее от этой мысли.

И вот мы, юноши и девушки, стали готовить себя в институты. Я пошла на специальные курсы, но в целом избирать профессию мы как-то не были подготовлены. Большинство девушек хотели стать врачами. Я тоже хотела, так как росла в семье, где были врачи. Пятеро из нашего класса подали заявления в Иркутский медицинский университет, но нам отказали в связи с тем, что мы были детьми служащих, а тогда места давали детям рабочих и производственников. Времени оставалось до начала учебного года мало, и я подала заявление в Иннокентьевский техникум путей сообщения. Он был создан в качестве эксперимента на базе Института путей сообщения. Меня приняли на четырехгодичный курс обучения, хотя был большой конкурс. Директором нашего заведения оказался мой первый учитель Вишневский. Этот техникум существовал всего три года до нашего поступления, был военизированным. Размещался он на том самом военном пункте, где я жила в детстве. Практика наша проходила на Забайкальской и Уссурийской дорогах. Я побывала в Хилке, Свободном, Слюдянке. Это было замечательное время. Хотя жизнь в 1930-е годы была тяжелая, я имею в виду экономическую сторону. В столовой готовили баланду из крупы, на второе - каша или мороженая картошка. Хлеба - 400 граммов в день. Но мы не обращали на это внимания, большинству родители отправляли посылки. Посылки были большие. Окорок дикой козы, калачи, сухари, масло, орехи. Правда, получая эти большие посылки, мы так быстро с ними расправлялись!

Мне хочется вспомнить свою встречу с Блюхером в те годы. В 1932 году я, во время каникул, поехала к своему брату Володе, который был военным комендантом на станции Бочкарево. В то же время там гостили Катина сестра Женя, жена адмирала, с сыном Борькой. Володя тоже взял отпуск, и мы всей семьей выезжали на природу. Время проводили очень весело - купались, загорали, плавали на лодке. Вот однажды пришел домой взволнованный Володя и говорит нам: «Дорогие женщины, быстро наведите идеальный порядок, приготовьте ужин, через час у нас будет товарищ Блюхер с женой». Блюхер следовал в Благовещенск, в который вела ветка из Бочкарево. Мы все быстро сделали, и вдруг появился Блюхер с женой и своими адъютантами. Очень приятный и веселый человек, симпатичной показалась и жена его. Она Кате вручила подарок - шелковые китайские чулки и пачку носовых платков. Сели за стол, было хорошее вино, но брат мне не подал вина. Блюхер это заметил и сказал: «Владимир Федорович, а ведь ваша сестра - студентка, так что ей можно немного». В то время только появились патефоны, играли пластинку «Бублики». Я вышла на крыльцо в окружении адъютантов Блюхера и читала им Есенина, все они были в восторге, тогда мало кто знал его стихотворения наизусть. Часа через три Блюхер уехал, Володя сопровождал его до самого Благовещенска.

В 1933- м я получила диплом. В августе мы должны были собраться в Чите, в Управлении железной дороги, где происходило распределение на работу. Я получила назначение на Петровском заводе. Поработали мы так полгода, и нас перевели в Слюдянку, на Байкал, также в дистанцию пути.

В начале 1934 года мы уехали в Новосибирск, где жила мама Жени с ее сестрой Олей, а оттуда в военный городок на станции Инская. Мне дали квартиру рядом с управлением, дом находился в березовой роще. Рядом - отличная столовая, большой магазин, баня.

Секретарем Комитета комсомола тогда был Томилов Миша. Очень славный паренек, прекрасный, я бы сказала талантливый, музыкант. Он играл на всех струнных инструментах, особенно хорошо на мандолине и виртуозно на балалайке. Мы с ним сразу понравились друг другу. Он часто заходил ко мне и подолгу играл на мандолине. Спустя несколько месяцев мы поженились, стали жить у меня.

Родители его жили в деревне Мотково, с деревней нас разделяла река Иня, в то время через нее был перекинут деревянный мост. Мотково окружал сосновый бор. Мы каждую субботу ходили к ним в гости и в баню. Мишина семья состояла из отца Ивана, матери Пелагеи, старшего брата Петра и сестры Ксении. Брат Петр был председателем сельского Совета. В апреле 1935 года у нас родился сын, назвали мы его Геннадием. Вес он имел рекордный - 5 кг 200 гр. Рос толстым, кудрявым парнем. Мы его очень красиво одевали, так что он у всех вызывал восхищение.

В 1937 году у нас родилась дочь Людмила, в 1939 - дочь Маргарита. А в августе 1938 года Мишу призвали в армию в связи с событиями на озере Хасан. Вернулся он в 1939-м больной - язва желудка, долго болел и в 1940 году умер. Я в то время работала в школьном тресте, за один год мы построили в Новосибирске 21 школу - четырехэтажные кирпичные здания, выполненные по проекту архитектора К. И. Джуса. Эти школы в том числе имели назначение госпиталей, поэтому строились такими темпами. Мы готовились к приему раненых на случай, если конфликт на Хасане затянется. Но этого не случилось.

Дети росли, у меня была домработница - девушка Надя Чепурина родом из Мордовии. Она мне очень помогала. Часто приезжала мамочка из Свердловска, жила у нас. Это было прекрасно! Снова готовились вкусные кушанья, она была искусным кулинаром. Новосибирск вырос на моих глазах. Были построены завод-гигант Сибсельмаш и авиационный завод имени Чкалова, Дом культуры и науки, который стал Академическим театром оперы и балета.

Публикацию подготовила Наталья Томилова