Глава 26

Ровно четыре минуты спустя письмо от Лео появляется в моем почтовом ящике. Я изумленно пялюсь на экран, пораженная чудесами новых технологий, словно древняя старушка: «Откуда бы ему здесь взяться?» Начинаю жалеть, что вообще затеяла все это, подумываю о том, чтобы стереть письмо не читая или, по крайней мере, на несколько часов отойти от компьютера.

Но искушение пересиливает. Вместо того, чтобы удержаться, я принимаюсь оправдывать себя, убеждая, что решилась на это не по легкомыслию. Что не по глупой прихоти паписала Лео. Что не просто послала ему записку после нелепой семейной ссоры. Что меня привели к этому недели одиночества, депрессии и тоски, близкой к отчаянию. Что мой муж оставил меня одну вчера вечером и сегодня утром. И вообще, это лишь электронная почта. Что в этом плохого?

Перевожу дыхание и открываю ответ Лео. Сердце бьется сильнее обычного. Читаю письмо, написанное строчными буквами, почти не обремененное знаками препинания, что выглядит весьма интимно:


спасибо, рад, что тебе понравилось, день удался.

лео.

рs а что так долго?


Я чувствую, что краснею и быстро отстукиваю ответ:


Долго читала или долго не писала?


Он тут же отвечает:


то и другое.


Напряжение отпускает меня, я невольно улыбаюсь и принимаюсь обдумывать какой-нибудь достойный, но правдивый ответ. Осторожный ответ, который позволил бы оставаться на приятно кокетливой, но не опасно игривой почве. Наконец пишу:


Лучше поздно, чем никогда?


Отправляю сообщение и жду ответа. Ловлю себя на том, что даже не снимаю пальцы с клавиатуры — они так и застыли в позиции, заученной еще на школьных уроках информатики. Кроме того, я буквально утыкаюсь носом в экран. Наконец приходит ответ:


вот и я о том же.


Нечего сказать, в точку — я даже рот раскрываю от удивления. Сколько лет мы не общались, и вдруг… Со времени того полета прошло много дней. Я изо всех сил старалась — и сейчас все еще пытаюсь — сопротивляться опасному притяжению, которое возникло между нами. Я пытаюсь понять, какой в этом смысл, — должен же в этом вообще быть хоть какой-то смысл. Однако это вызывает во мне мысль о грехе, словно у католической школьницы.

Но потом я представляю Энди: как он сидел с поджатыми губами вчера за столом, как застегивал пижаму на ночь, как стоял утром у дивана с видом, выражающим явное осуждение. А теперь он разгуливает по городу, здоровается одинаково любезно со знакомыми и незнакомыми, болтает со всеми подряд. Болтает на поле для гольфа, болтает в церкви, болтает на автозаправке. Необременительная, пустая болтовня.

И я быстро пишу:


Не с кем было поговорить по душам.


Смотрю на это откровенное признание и немедленно стираю его, следя за тем, как исчезают буквы. Но даже после того, как они исчезли, я продолжаю видеть их на экране. Продолжаю ощущать, как сжимается сердце. Ведь это чистая правда, именно это я чувствую, именно это пытаюсь выразить. Мне не хватает общения с Лео. Мне не хватало его годами, а особенно — после того полета. И я снова набираю те же слова, закрываю глаза и нажимаю кнопку «Отправить», испытывая смущение и облегчение одновременно. Открыв глаза, вижу ответ Лео:


мне тоже не хватает тебя, эллен.


Я вздрагиваю. В том, как он употребил мое имя, есть что-то необычное. Впрочем, он сам необычный: будто знает наверняка, что мне не хватает не только общения, но и его самого. Необычно выглядят его слова на экране — прямые, дерзкие и открытые, как будто нет ничего особенного в том, чтобы сказать их, поскольку это очевидно и естественно. Не знаю, как мне быть, а тем временем появляется очередное письмо.

Я открываю его и читаю:


ты на месте?


Киваю, обращаясь к экрану и воображая его лицо, пока он ждет ответа. Мне кажется, если даже Энди сейчас вернется, включит плиту на кухне и примется читать переписку у меня из-за спины, я не двинусь с места, и буду по-прежнему сидеть, уставившись на эти слова.


Да.


Я оправляю свой ответ, жду и открываю новое сообщение:


здорово.


Несколько мгновений спустя, приходит продолжение:


по телефону было бы удобнее, можно тебе позвонить


«Вот оно», — думаю я. Что «оно»? Вот эта переписки? Это признание? Эти шаги к измене? Я колеблюсь, сознавая, что переписка гораздо безопаснее, что общение по телефону — это еще один сожженный мост. Но что-то заставляет меня напечатать:


Да.


Сразу же раздается приглушенный сигнал мобильника — телефон в сумке, которую я оставила в шкафу вчера ночью. Я со всех ног бросаюсь туда, чтобы не допустить записи в голосовой почте.

— Привет. — Я стараюсь овладеть дыханием и говорить небрежно, чтобы он не догадался — меня лихорадит от одного звука его голоса.

Я не сомневаюсь, что Лео улыбается, когда отвечает:

— Привет, Элли.

Сердце взволнованно бьется, и я улыбаюсь в ответ.

— Ну, — говорит он, — ты правда только что прочитала мой очерк?

— Ага, — отвечаю я, поглядывая на подъездную дорожку к нашему дому.

— Разве твоя агентша не передала тебе экземпляр, который я послал? — спрашивает он.

— Передала, — признаюсь я, испытывая нечто вроде угрызений совести за свой безразличный тон. Но вряд ли его обманет мой тон. Вряд ли Лео не понимает, как много значит для меня этот день — почему я так долго откладывала прочтение его очерка. И все же пытаюсь оправдаться: — Она передала. Но я была… страшно занята все это время.

— Да ну? — спрашивает он. — Много работала?

— Не то, чтобы работала, — отвечаю я, улавливая голос Боба Дилана у него в трубке.

— Чем же ты была занята?

«Клеила этикетки на кухонные шкафчики, пялилась в телевизор и гладила», — думаю я, но вслух говорю:

— Ну, во-первых, я переехала в Атланту. — Тут я замолкаю, ошеломленная чувством вины за это «я». Но не исправляюсь. В конце концов, последнее время «я» отражает действительность.

— Атланта, значит? — вопрошает Лео.

— Да.

— Тебе там нравится?

— Ни капельки! — отчеканиваю я ироническим тоном.

Лео смеется и говорит:

— Правда? У меня в Атланте живет приятель… Где-то в пригороде — в Декатуре, кажется. Говорит, там неплохо. Есть чем заняться… Музыкальный мир очень даже ничего.

Наверное, это не та Атланта, с которой у меня возникли проблемы. Да еще такие серьезные.

— А что тебе там не нравится? — спрашивает Лео.

Я отвечаю не сразу, намереваясь отделаться общими, туманными фразами, но почему-то принимаюсь перечислять все свои невзгоды в пресловутой неплохой Атланте, щедро уснащая их эпитетами вроде «снобистский», «надутый», «претенциозный» и «удушающий».

Лео присвистывает:

— Ну и ну! Не сдавайся.

После обличительной речи мне полегчало. Однако большее облегчение приносят слова Лео, в которых надежда:

— А может, вернешься в Нью-Йорк?

Я нервно хихикаю и заставляю себя выговорить имя мужа.

— Энди вряд ли это понравится.

Лео откашливается:

— А, да, конечно. Он ведь… Он родом из тех мест,

— Да, — отвечаю я, и думаю: «Ага, он здесь как рыба в воде».

— А ты объяснила ему, что тебе там душно? — спрашивает Лео. — Что жить где-нибудь за пределами Нью-Йорка это все равно, что пить теплую минералку, в которой весь газ выдохся?

— Ну, не совсем так, — небрежно замечаю я, испытывая комплекс верной жены. Мне всегда казалось, что предательство супружеских интересов в каком-то смысле хуже, чем физическая неверность. Я бы скорее стерпела, если бы Энди потискал другую женщину, но не стерпела бы, если бы он заявил ей, что я, скажем, плоха в постели. Вот и теперь, не смотря на нашу недавнюю ссору, я меняю тон и стараюсь судить как можно объективнее:

— Он здесь по-настоящему счастлив. Работает с отцом — у них семейный бизнес. И к тому же мы купили дом.

— Ну-ка, ну-ка! Поправь меня, если что не так, — начинает Лео. — У вас огромный дом со всякими суперскими наворотами?

— В общем, да, — соглашаюсь я, слегка смущенная намеком на богатство. В конце концов, я согласилась на «суперские навороты». Я сама вполне сознательно выбрала эту жизнь и этого мужчину — Энди.

— М-да, — говорит Лео, словно погружаясь в раздумья.

Я продолжаю оправдываться:

— Его родители и семья не переживут, если мы вернемся в Нью-Йорк.

— Значит, и Марго тоже там? — спрашивает Лео с нотками неудовольствия.

Задетая за живое, я подтверждаю:

— Да. Она перебралась сюда с год назад. У нее скоро будет ребенок, так что поздновато думать о возвращении.

Лео издает какой-то неопределенный звук — нечто среде между смешком и тяжелым вздохом.

— Что? — переспрашиваю я.

— Нет, ничего, — отвечает он.

— Нет, говори, — почти шепчу я.

— Ну разве мы только что не обсуждали это?.. Вернуться ведь никогда не поздно?

Я ощущаю внутри холодок, качаю головой и чувствую себя так, словно меня поимели. И это чувство еще усиливается, когда Лео добавляет:

— Может, тебе полегчает, если ты приедешь и еще пощелкаешь?

— В Нью-Йорк?

— Ну да.

— С тобой?

— Ну да, — повторяет Лео, — со мной.

Затаив дыхание, я кусаю нижнюю губу.

— По-моему, не самый лучший выход… — Голос прерывается, и повисает тяжелая, напряженная пауза.

— Почему? — спрашивает он.

Но он ведь прекрасно знает почему!

— Дай-ка мне подумать. — Я прикрываюсь щитом саркастического лукавства. — Дай подумать… А не потому ли, что я замужем, а ты мой бывший любовник? — И тут благие намерения забыты, и я, не удержавшись, добавляю: — Мой бывший любовник, который исчез в неизвестном направлении много лет назад, и ни слуху, ни духу? Так бы он и не объявился, не столкнись мы с ним на переходе в один прекрасный день!

Жду ответа и переживаю, что сказала слишком много.

Кажется, проходит целая вечность, пока он не произносит мое имя — Элли — так, как произносил когда-то, в самом начале.

— Что? — шепчу я в ответ.

— Мне надо спросить тебя кое о чем…

Я холодею в предчувствии вопроса и спрашиваю сама.

— О чем?

Он откашливается и говорит:

— Марго говорила тебе… что я возвращался?

Мой разум мечется, пытаясь понять, о чем это Лео, и опасаясь самого худшего — оно же самое лучшее.

— Ты возвращался? — еле выдавливаю я — так у меня кружится голова. Я отворачиваюсь от окна. — Когда ты возвращался?

— Примерно года через два после того, — говорит Лео.

— После чего? — спрашиваю я, уже зная ответ.

Именно так он и отвечает:

— После того, как мы расстались…

— И когда ты приходил? — Я лихорадочно пытаюсь восстановить в памяти последовательность событий: значит, это было месяц спустя после того, как мы стали встречаться с Энди; может, даже в тот день, когда мы с ним первый раз переспали — двадцать девятого декабря.

— Не помню точно. Пожалуй, сразу после Рождества.

Я перевариваю невозможное, дикое совпадение и спрашиваю:

— В нашу квартиру?

— Да. Я оказался по соседству и решил… повидать тебя. Марго тебе не сказала?

— Нет, — признаюсь я, едва дыша. — Не сказала. Ни слова.

— Вот как… Я и не подумал.

Молчу, у меня кружится голова, подташнивает, и я чувствую себя еще хуже, чем тогда, на перекрестке.

— Что ты ей говорил? Чего ты хотел?

— Точно не помню, — говорит Лео.

— Не помнишь, что сказал или чего хотел?

— Чего хотел, конечно, помню, — говорит Лео.

— Ну и?..

— Я хотел попросить прощения. Хотел сказать, что мне тебя не хватает.

Голова кружится, закрываю глаза и спрашиваю:

— И ты сказал об этом Марго?

— Не успел.

— Почему? Что произошло? Расскажи мне все, — требую я.

— Она не впустила меня. Вышла сама. Мы разговаривали в вестибюле. Она ясно дала понять, что обо мне думает.

— И что же? — спрашиваю я.

— Что она меня ненавидит, — говорит он. — Потом сообщила, что у тебя новый роман — и что ты счастлива. Посоветовала оставить тебя в покое, потому что ты не хочешь со мной и знаться. Все в этом роде…

Я пытаюсь осмыслить слова Лео, а он между тем спрашивает:

— У тебя уже действительно был новый роман?

— Начинался, — говорю я.

— С Энди?

— Да.

Я качаю головой, и во мне закипает гнев — тот самый, оставшийся еще со вчерашнего вечера; гнев на дурацкое стечение обстоятельств; гнев на себя за то, что чувствую себя такой беспомощной и слабой. А больше всего — ярость на Марго за то, что она не сказала мне ни слова о таком важном событии. Молчала все эти годы.

— Как она могла от меня это скрыть?! — говорю я со слезами на глазах и не понимаю, почему же Лео не позвонил, не послал письма? Неужели рассчитывал на Марго?

— Да уж, — говорит он. — Хотя… Думаю, что это ничего не изменило бы.

И снова тишина в трубке, и я не знаю, как ответить. Я, наверное, должна сказать, что, конечно, это ничего бы не изменило. Я должна сказать ему, что он объявился слишком поздно, и что я приняла бы то же решение, даже если Марго не решила за меня. Я должна сказать ему, что она сделала это ради моего блага, что Энди и есть это благо.

Но я не могу заставить себя сказать ничего подобного. Не могу отделаться от мысли, что меня предали. Прежде всего, меня предали, лишив права выбора — выбора, который могла и должна была сделать я сама. На худой конец предали, лишив важного знания — знания, которое позволило бы мне легче пережить едва ли не самое большое горе в жизни, за исключением разве смерти мамы, а также лишили возможности помириться с Лео, особенно, после того как мы плохо расстались. Да, мы разошлись. Да, именно Лео бросил меня. Но он раскаялся! Он так любил меня, что вернулся! Я заслуживала, чтобы он вернулся. Может, это ничего не изменило бы в моей жизни, но многое изменило бы в моей душе. Я зажмуриваюсь, борясь с обидой, негодованием и гневом.

— Как бы то ни было… — говорит Лео, и его голос слегка подрагивает, выдавая напряжение.

— Как бы то ни было, — эхом откликаюсь я.

В это мгновение открываются ворота гаража: возвращается Энди. И я выпаливаю то, что все это время таила в глубине души:

— Ну что там с этим заказом?

— Так ты приедешь? — обрадованно спрашивает Лео.

— Да, приеду.




Загрузка...