Любовная капитуляция

обстоятельство...

211

—

Ваша милость, — колеблясь, сказал Драммонд,

— Мэгги помолвлена.

Яков помрачнел и голосом, резким, как удар кнута,

спросил:

—

С кем?

—

Мэгги — невеста Джеймса Криффа. Он

отличный малый, воевал под Саучиберном и проявил

себя отменно. Да ваша милость знает его. Вон он, рядом

с Мэгги.

Королю хорошо были видны широкие плечи Криффа,

его густые светлые волосы. Явное внимание его к

невесте раздражало Якова. Крифф, почувствовав взгляд,

повернулся; король встал и резко сказал:

—

Мы найдем для него не менее достойную

невесту.

Король отошел от ошеломленного Драммонда,

который пробормотал ему вслед:

—

Для нас это такая честь, сир!

Этим вечером Мэгги пришлось ощутить, что жизнь ее

делает резкий поворот, что было совсем ей не по сердцу.

Она понимала, что скоро ей суждено предстать перед

лицом короля, и знала, что от нее потребуется. Теперь

она уже не сможет выйти замуж за Джеймса Криффа.

Она глядела на своего нареченного с отчаянием,

понимая, что он не в силах помочь ей; такая попытка

могла стоить ему жизни. Единственным человеком,

который мог бы помочь ей, был сам Яков. Он должен

отпустить ее. Вдруг он проявит великодушие? Мэгги

никогда никого не любила. Джеймс тоже не был

исключением, но она хотела жить так, как жила, безо

всяких королей.

212

Через час после ужина за ней прислали. С бешено

стучащим сердцем она отправилась на свидание с

королем, рассчитывая вымолить для себя свободу,

попытаться разъяснить Якову, что исполнение его

желания сломает ей жизнь. Пресытившись ею, он все

забудет, она же никогда уже не сможет вернуться к

прежней жизни. Девушка вошла в небольшое

помещение на первом этаже и увидела короля, с

которым ее тут же оставили наедине.

Яков стоял. Интимное приглашение подразумевало

отсутствие обычных формальностей, и Мэгги, пользуясь

всеми преимуществами ситуации, лишь слегка присела

— как перед любым другим знатным мужчиной.

—

Милорд! — сказала она.

Он поцеловал ей руку, но Мэгги быстро выдернула ее

и, не переводя дух, перешла в наступление.

—

Милорд, осознавая оказанную мне честь и

невзирая на мою любовь и преданность вашему

величеству, я бы просила разрешения говорить с вами в

открытую.

Меньше всего Яков ожидал такого поворота.

—

Вы получили такое разрешение, — это было

все, что он смог вымолвить.

—

Это не займет много времени. Просто я

вынуждена отклонить оказанную мне честь.

У Якова потемнело в глазах как от удара в лицо, но,

как всегда, он решил бороться за исполнение своего

желания. Если бы девушка знала эту бойцовскую

сторону его натуры, она, возможно, избрала бы другую

тактику. Если Яков чего-то хотел, он готов был смести с

пути все преграды, и уж меньше всего склонен был

213

считаться с «женскими капризами». Он вспомнил о ее

женихе и решил, что тот вызывает ее упрямство.

—

Вы любите другого?

—

Мы знакомы с Джеймсом Криффом всю жизнь

и мечтали пожениться.

Король положил ладони на ее хрупкие плечи.

—

И вы полагаете, что это — любовь? Вы же

ничего не знаете о любви. — Мэгги побледнела,

безмолвно, но храбро глядя ему в глаза; чтобы перечить

королю, требовалась незаурядная смелость. — В нашей

воле не выдавать вас за Криффа. Так что, сударыня, не

желаю впредь слышать о вашей любви к нему. Мне это

не по нраву.

Мэгги упорно молчала.

—

Вам не нравится мое внимание? — спросил

Яков в растерянности: до сих пор женщины сами падали

в его объятия, предлагая себя раньше, чем он успевал

объявить о своем желании.

Но эта застенчивая красотка, похоже, и впрямь не

желает его!

Мэгги собрала все свое мужество:

—

Да, ваше величество, не нравится...

Король бесцеремонно рванул девушку к себе и

прижал. Она попыталась выскользнуть, но Яков лишь

крепче сжал руки и поцеловал ее.

Нельзя сказать, что Мэгги Драммонд не приходилось

целоваться и раньше, но этот поцелуй не походил на

прежние; это было ни на что не похоже. Губы Якова

мягко, но решительно соприкоснулись с ее губами,

пробуждая чувство за чувством, каждое — новое и

захватывающее. Когда она отпрянула от него, ее губы

были приоткрыты, а глаза подернуты поволокой.

214

Они долго смотрели друг на друга; Яков — гордый и

самодовольный, Мэгги — донельзя перепуганная. Он

придвинулся ближе.

—

Вы все еще отвергаете меня? — спросил он

мягко.

—

Да, — прошептала она. — Для вас это игра,

очередная победа. Для меня же — вся моя жизнь.

Он уловил логическую причину ее женского

упрямства.

—

Так вы девственница?

Ресницы ее опустились, а щеки порозовели.

—

Да, милорд.

—

Так вот в чем причина, — улыбнулся он. —

Юный Крифф оказался не в пример терпеливее меня.

—

Он не настаивал, ваша милость. Он просто был

нежным и славным. — Яков нахмурился. — Я вовсе не

хочу обидеть вас, милорд. Вы совсем другой. Вы —

король.

—

К несчастью, да, — прошептал Яков. — Но при

этом я еще и мужчина, сударыня. Не забывайте, я...

Он оборвал себя на полуслове и отвернулся.

—

Милорд, разве могу я забывать, что вы —

мужчина...

Яков обернулся к ней, стремясь увериться,

действительно ли он услышал в ее голосе смех. Увидев

ее улыбку, он по-мальчишечьи засмеялся: девушка

показалась ему сладкой, как мед, и теплой, как летнее

солнышко.

—

Мне приятно, что вы до сих пор не знали других

мужчин.

215

—

Вы мне льстите. К несчастью, я недостаточно

смела, чтобы спросить то, о чем наверняка спрашивали

вас другие женщины...

Яков Стюарт искренне рассмеялся.

—

Вам двадцать шесть, и наверняка у вас уже

были...

—

Сударыня!

—

Я просто немножечко пошутила.

—

А я немножечко смягчился. Сколько вам лет?

—

Девятнадцать.

—

Вы посидите со мной, Мэгги?

Яков уселся в большое кресло и бросил на пол перед

собой подушку. Мэгги уселась у его колен. Он легко

нагнулся и, ухватив ее за плечи, повернул лицом к себе.

Ни звука протеста не последовало с ее стороны, когда он

погрузил пальцы в ее золотистые волосы.

Умиротворение окутало Мэгги, спокойное

и

дремотное, как озеро в знойный летний день, и то же

чувство охватило Якова. Он так нуждался в этом покое,

так нуждался в той, что присутствовала бы в его жизни,

ничего не требуя, ничего не желая от него! Такой, с

которой он мог бы свободно говорить, зная, что его

слова не будут тут же переданы кому-то, кто

воспользуется ими в своих корыстных целях. Свет

свечей был уже бледнее, чем лунные лучи, падающие на

пол из длинного узкого окна.

Воздух ночи был сладким и чистым, а из сада

проникало жужжание насекомых и пение птиц. Мэгги

кусала губы, пытаясь удержать жгучие слезы, чувствуя,

как ночь вбирает ее в себя, растворяя ее волю. Девушка

понимала, что пробудила в этом сильном человеке

216

страсть. Она пыталась понять и простить его, но это не

означало, что она сдалась.

Положение ее в любом случае было незавидным. Она

отлично понимала, что ее брак с Яковом весьма

маловероятен. Что она могла ему принести? Толику

богатства, никаких новых земель, никаких реальных

политических связей. Нет, такой брак не для Якова, и

эту муку — состоять в его любовницах, любить его,

чтобы однажды потерять для другой, — она бы не

перенесла.

—

Завтра я уезжаю, — сказал король тихо, словно

рассчитывал услышать слова протеста и просьбы

остаться.

—

Знаю, — прошептала она.

— Я хочу, чтобы ты поехала со мной.

Он подождал, чувствуя, как замерло у него дыхание,

надеясь, что ответ Мэгги станет концом затянувшегося

недоразумения и началом его новой и блестящей связи.

Но девушка не пошевелилась; более того, от своей

дерзости она не посмела на него, взглянуть.

—

Не могу, милорд.

Яков не поверил собственным ушам и по инерции

продолжил:

—

Мое

желание,

чтобы

вы

постоянно

присутствовали при моем дворе.

Мэгги встала.

—

Мне очень жаль, что я вынуждена отказаться.

Она стояла прямо, словно приготовившись отразить

удар.

Яков поглядел на нее, не сразу поняв, что получил

отказ.

—

Господи Иисусе, мисс, я не ослышался?

217

Мэгги сдавленным голосом сказала:

—

Мне позволено будет уйти, ваша милость?

—

Нет! — Его темные глаза сверкали как две

молнии. — Вы пришли сюда...

—

Потому что вы приказали! — быстро закончила

за него девушка; глаза ее горели возмущением.

—

Да, сударыня. Я привык к повиновению и точно

так же не терплю, когда кто-то за меня принимает

решения. Вы, наверное, решили, будто перед вами

бандит с большой дороги, а не ваш король, и заявляете

мне, что не желаете иметь со мной ничего общего! —

Яков обиженно насупился. — Я готов дать вам времени

сколько угодно, чтобы вы собрались с духом.

—

Мне нужны не неделя или месяц, а годы.

Позволено мне будет вернуться к себе, ваша милость?

Яков шагнул к ней.

—

Я устала, милорд, — сказала она тихо,

решившись стоять на своем до конца.

Ее прямой взгляд остановил короля.

—

Вы свободны!

Девушка облегченно вздохнула.

—

Позволено мне будет взять мой чепчик?

—

Нет.

Он смял его в своих руках.

—

Спокойной ночи, милорд.

Мэгги ушла, и Яков, которому никогда никто не смел

перечить, которому ни разу в жизни не приходилось

просить или умолять о чем бы то ни было, уставился

пустыми глазами на закрывшуюся дверь.

Потом легкая улыбка коснулась его губ. Яков считал

себя — и не без основания — мастером стратегии.

Теперь он составлял план очередной боевой кампании, в

218

положительном

исходе

которой

был

весьма

заинтересован.

Яков со вздохом отошел от окна и вернулся к кровати,

улыбаясь при мысли о борьбе, которую он вел за Мэгги

Драммонд,

вспомнил

день

окончательной

и

решительной победы. Криффа отослали в дальний

гарнизон и пообещали в скором будущем богатую

невесту. Тот, понимая бессмысленность и опасность

соперничества с королем, не сопротивлялся. Однако

сама Мэгги твердо стояла на своем, и чем дальше, тем

больше король влюблялся в эту девушку. Кончилось все

тем, что он вломился в ее комнату без всякого

объявления, и приказал помертвевшим от ужаса

служанкам удалиться. Затем он сгреб девушку в объятия

и поцеловал, несмотря на бурное сопротивление; и

Мэгги вернула ему этот поцелуй. Замкнутая в объятиях

Якова, девушка, казалось, потеряла ощущение самой

себя, растворившись в нем; Мэгги обвила шею короля и

прижалась к нему. Рука его скользнула к ее крючкам и

застежкам, и она услышала его тихий шепот: «Я люблю

тебя, Мэгги... люблю».

И он действительно ее полюбил, подумал король,

полюбил настоящей любовью. И пусть даже весь двор

будет против этого их брака. Сегодня она приедет,

пропела его душа, и кончатся эти мучительные,

бессонные предрассветные часы...

Яков вновь заснул и проснулся, когда в замке уже

зашумела утренняя жизнь. Скоро он будет окружен

219

придворными и челядью, и его уединение и покой будут

разрушены.

Одной из первых стояла на очереди беседа с сиром де

Монкрессо, представителем герцога Бургундского.

Аудиенция продолжалась около часа, и беседа носила

сугубо частный характер. Сразу после ее окончания в

замок был вызван Донован, и тот без промедления

прибыл, застав Якова в одиночестве, расхаживающим

по кабинету. Сняв со стены меч короля Брюса, он

приказал Доновану стать на одно колено.

—

Ты был и остаешься моим преданным слугой;

таковым ты был в битве, таковым остаешься в мире. —

Яков коснулся лезвием плеча Донована, производя его в

рыцари. — Встаньте, милорд!

Донован, тронутый высокой честью, принял от Якова

кубок вина.

—

Выпьем! За Шотландию!

—

За Шотландию! — эхом отозвался Донован.

Отставив кубок, Яков указал рукой на вскрытое

письмо, лежавшее на письменном столе. Донован взял

его в руки и медленно, стараясь не упустить ни слова,

прочел, сопоставляя то, что он знал об английских

делах, со сведениями, содержащимися в послании.

Это было письмо от герцогини Бургундской, ярой

сторонницы английской династии Йорков, женщины,

люто ненавидевшей Тюдоров, нынешних правителей

Англии. Она жила с уверенностью, что Генрих,

представитель династии Ланкастеров, занимает ее

престол.

—

Сила притязаний Генриха на престол состоит в

том, что все остальные претенденты были казнены,

220

отравлены, пали в битвах, — заметил король, когда

Донован закончил чтение.

—

Но до сих пор никто не мог ему возразить по

существу, — озадаченно ответил Донован.

—

Вот именно: до сих пор.

—

То есть?

—

Когда Эдуард, — я имею в виду Эдуарда IV,

представителя Йорков, — занимал трон, у него было два

сына, девяти и двенадцати лет. Еще у Эдуарда был брат,

Ричард, лицемерный и беспощадный. Поговаривают, что

Ричард убил своих племянников и тем самым проложил

себе дорогу к трону, став Ричардом III.

—

А в битве при Босворте Генрих убил Ричарда.

Прямо скажем, очень зловещая история, — задумчиво

сказал Донован.

—

Генрих получил трон благодаря браку с

принцессой

Елизаветой.

Редкий

везунчик,

—

ухмыльнулся Яков, и Донован понял, что король чем-то

чрезвычайно доволен. — Никакого расследования по

поводу убийства Ричардом его племянников не

проводилось и никаких материальных доказательств не

существует. Принцы просто сгинули, и все.

—

Я внимательно выслушал этот урок истории,

ваша милость, но так и не понял, что вызвало такой

необычный интерес вашего величества.

—

Подумай, Донован. Встревожился бы ты на

месте Генриха, если бы узнал, что герцогине

Бургундской удалось отыскать человека, который

именует себя, чудом уцелевшим от смерти, принцем

Йоркским?

—

Да, милорд, — ухмыльнулся Донован. — Я бы

лишился сна от такого известия.

221

—

Да, это была бы щепка в глазу. Не смертельно,

но неприятностей — сверх головы.

—

Может это оказаться правдой?

—

До тех пор, пока останки двух принцев не будут

найдены. В конце концов, именно они были законными

наследниками английского престола. И мы... да кто

угодно, можем предположить что кто-то из них по

какой-либо причине уцелел.

—

И ваша милость собирается оказать спасшемуся

поддержку?

—

Да.

—

Независимо от того, принц он или нет?

—

Да, милорд, — со смешком отозвался Яков. —

Отчего бы не насыпать перцу под хвост Генриху?

—

Вы собираетесь воевать с ним?

—

Да, — ответил Яков.

—

Есть ли иные пути, менее кровопролитные и

более надежные?

—

Нет.

Яков сощурил свои темные глаза.

—

Вы позволите мне сказать, ваше величество?

—

Все, что желаешь. Я буду внимателен.

—

Завтра высокое собрание и парламент будут

обсуждать ваш возможный брак. Речь пойдет о двух

английских принцессах. Ваш с принцессой наследник

мог бы заполучить оба королевства.

—

Выбрось это из головы, Донован. Я не женюсь

на английской принцессе.

Никогда прежде не слыхал Донован этой ноты в

голосе Якова. Она прорвалась из глубин его сознания

как проклятье и угроза тем, кто принуждал его к браку

222

по расчету именно тогда, когда вот-вот должна приехать

его любимая.

—

Боже мой! — тихо сказал Яков. — Донован,

неужели я не могу хотя бы чуть-чуть принадлежать

самому себе? Могу я хотя бы жениться по своему

выбору?

—

Я имел опыт любви, ваше величество. Брак по

расчету — лучшее, что может быть. В таком союзе

каждый соблюдает взаимные интересы и не остается

места недоразумениям.

Яков пристально посмотрел на Донована: он знал, в

чем причина сухости его друга в отношении к

женщинам. Но на этот раз он не стал напоминать ему

имя Дженни.

—

Да, я стремлюсь к тому, чего нельзя купить:

преданность, душевное тепло и немного нежности от

женщины, которая делит с тобой твое ложе.

—

И вдруг окажется, что как раз этими качествами

ваша избранница не обладает, — упрямо сказал

Донован.

Яков улыбнулся, и его легкомыслие озаботило

Донована: упорство короля могло стать причиной

осложнений в парламенте.

—

Ну, ладно, мой друг. Не об этом у нас сейчас

должна болеть голова. Необходимо переправить принца

Йоркского в Шотландию, откуда ему рукой подать до

Англии.

—

Хорошо, ваша милость. Но мало ли что может

произойти с принцем Йоркским, прежде чем он

появится в Шотландии.

223

Яков кивнул. Королевское звание, по крайней мере,

давало ему право пусть на время, но заставить замолчать

несогласных.

Они обсудили ряд других, не столь важных вещей, и

Донован покинул кабинет короля. Он уже прошел

половину коридора, когда вдруг его словно молнией

ударило: да ведь он теперь лорд! Фортуна к нему явно

благоволила. Он добился немалых высот, скоро

приобретет жену всем на зависть. Богатство и сила —

все это он имел, так почему же на душе такая пустота?

Что еще можно желать? Тряхнув головой, Донован

отогнал неприятные мысли.

Мэгги Драммонд, чуть робея, оглядела комнату, в

которой находилась. Слуги подносили коробки с ее

вещами, а сестры, Юфимия и Сибилла, хлопотали,

указывая, куда что ставить.

Комната была небольшой, неправильной формы,

примерно пятнадцать на тринадцать футов. По

периметру потолка бежал гипсовый фриз; небольшой

камин был украшен резной полкой. Большую часть

комнатушки занимала кровать.

Юфимия и Сибилла расположились в соседних

комнатах, и обе были вне себя от радости из-за того, что

они в замке и их семья в милости у короля.

Мэгги понравилась ее комната; она ограждала ее от

замковой суеты, принадлежала ей — ей и Якову.

Когда вещи были расставлены, Мэгги отправила

сестер устраиваться самим, Обследовать замок и

познакомиться с его обитателями, в общем — делать

все что угодно, только освободить ее от их присутствия:

224

ей так хотелось встретить короля наедине! Мэгги

вымылась с дороги и причесала волосы так, как это

нравилось Якову. Теперь на ней было тонкое белое

платье из шелка с длинными, ниспадающими рукавами

и квадратным вырезом.

Мэгги постояла перед зеркалом. Она ждала ни много,

ни мало самого короля! Девушка побрызгала на себя

розовой эссенцией — Яков так любил запах роз.

В глазах Мэгги была печаль. Она так любит Якова, а

он — ее; было ли тут основание для грусти? —

спросила она сама себя, но не нашла ответа. Потом ее

внезапно наполнил страх, и ей захотелось плакать. Но

вскоре девушка услышала гулкие шаги в коридоре: на

пороге внезапно вырос он. Постоял, вошел внутрь.

Закрыл за собой дверь.

Он казался выше, сильнее и смуглее, чем она

запомнила его в последний раз. От его пристального,

скользящего по ней взгляда у Мэгги захватило дыхание.

—

Мэгги, Мэгги, — выдохнул он.

Она сделала к нему шаг, второй и почувствовала, что

ноги вот-вот откажут. Но он уже был рядом, сжимая ее в

своих объятиях.

—

Я слишком давно тебя не видел, Мэгги, —

снова прошептал Яков и жадно поцеловал ее, —

слишком давно.

Он прижал ее к себе, к телу, которое она теперь знала

так хорошо, пробуждая в ней самую душу, и Мэгги

ответила не менее страстным порывом. Но почему даже

в эти мгновения в душе ее гнездился страх? Она

прижалась к Якову еще теснее, надеясь, что он и их

любовь рано или поздно помогут ей освободиться от

непонятной тяжести на душе.

225

Замок ослепительно сиял; при первом взгляде из

комнаты Кэтрин можно было подумать, что он охвачен

пламенем. Сестры одевались, готовясь к выезду на

ужин, где им предстояло впервые увидеть Мэгги

Драммонд.

Кэтрин была незнакома с Мэгги, но много слышала о

ней. Эту девушку едва ли можно было назвать

корыстной интриганкой, ищущей почета и богатства.

Мэгги

завоевывала

сердца

скромностью

и

искренностью, и в ее любви к Якову не сомневался,

кажется, никто.

Кэтрин ощущала внутреннее родство с этой

женщиной, которой не нужно было ничего, кроме любви

короля. Каково будет для Мэгги узнать, что все, как

один, против ее брака с Яковом! В конце концов,

ожесточенно подумала Кэтрин, пусть Мэгги суждено

остаться любовницей Якова, он все же любит ее. В этом

все сплетни отличались редким единодушием: он ее

любит. Кэтрин на это уже не могла надеяться.

Ее интересовало о Мэгги все, и не раз она себя

спрашивала, смогли бы они стать подругами? Ей так

понадобится чья-то дружба после того, как брак

разлучит ее с Энн. А подруга в окружении короля могла

бы помочь ей в те минуты, когда ее жизнь с нелюбимым

мужем станет совсем невыносимой.

В соседней комнате Донован также думал о Мэгги.

При всех оговорках в отношении Якова и Мэгги у него

не повернулся бы язык осудить его или ее. Он лишь

боялся, что намерение короля может в недалеком

будущем причинить ему немало хлопот; к Мэгги он

также относился с долей восхищения, хотя вновь и

226

вновь повторял про себя, что любовь для мужчины —

лишь источник душевной смуты и бед и лучше всего

держаться как можно дальше от нее.

Взял бы он Кэтрин в жены, если бы за ней не стоял ее

титул и родовое богатство? Тогда бы он почти

наверняка сделал ее своей любовницей. Донован

улыбнулся про себя. Если таких трудов стоило склонить

ее к браку, то страшно подумать, какую войну пришлось

бы выдержать, чтобы склонить ее к сожительству.

Донован сошел вниз первым и стал ждать появления

Кэтрин и Энн, потягивая вино из кубка; мысли его были

заняты Эндрю. Этот человек все эти дни всячески

демонстрировал услужливость и смирение, но Донован

неотступно следил за каждым его словом, каждым

шагом, ожидая промашки. Достаточно Эндрю раз

оступиться, Донован будет тут как тут.

«Домоправитель» раздражал его, особенно после того,

как он открыл, что Энн и Кэтрин испытывают к

англичанину непозволительное доверие. Он пришел к

этому заключению по молчанию, которое воцарялось в

их разговорах, стоило Доновану появиться. Если

англичанин домогался Кэтрин, Донован, не колеблясь,

готов был преподнести Эндрю жестокий урок.

Услышав шаги на лестнице, он встал. По ступенькам

медленно спускалась Кэтрин, и Донован невольно

подумал, что женщины красивей ему не приходилось в

жизни видеть.

—

Ты очень красива, Кэтрин.

—

Благодарю... милорд.

Кэтрин произнесла эти слова подчеркнуто любезно;

зная о его новом титуле, она как бы не могла поверить,

что Донован — действительно лорд. Это кольнуло его

227

самолюбие, но он сумел удержаться. Мак-Адаму

пришлось утешить себя мыслью, что на глазах тает срок,

когда она окажется в его власти.

Дождавшись Энн, они неторопливо поскакали к

замку, и всю дорогу Энн ощущала, какая тягостная

напряженность существует между сестрой и ее будущим

мужем. Пытаясь хоть как-то разрядить атмосферу, она с

улыбкой спросила Донована:

—

Вы встречались раньше с Мэгги Драммонд,

лорд Мак-Адам? Что она из себя представляет?

Покосившись на Кэтрин, тот сказал:

—

Она очаровательное создание — милая,

душевная, отзывчивая. Яков отдыхает в ее обществе, как

всякий мужчина в обществе женщины, которая не

напоминает фурию.

Кэтрин вздрогнула, но тут же взяла себя в руки:

—

Но с Яковом все обстоит иначе. Мэгги проще

быть нежной и ласковой: она его любовница, а это все

лучше, чем быть невестой против воли. У нее был

выбор.

—

Если бы вам предоставили выбор: быть моей

женой или стать моей любовницей, что бы вы,

интересно, выбрали?

— Ни то, ни другое, — холодно отрезала Кэтрин. —

Не сомневаюсь, вы имели много любовниц в прошлом и,

без сомнения, будете иметь их еще больше после

свадьбы. В конце концов, клятвы нужны лишь для того,

чтобы заполучить чужие земли и высокий титул, не так

ли?

Но спор их прекратился: перед ними возникли ворота

замка, где им объявили, что ужин состоится в

небольшом

зале,

располагающем

к

уюту

и

228

доверительности. Их повели по коридору; Донован

предложил руку, и Кэтрин, поколебавшись, оперлась на

нее. Он же ступал, широко улыбаясь, гордый своим

новым титулом и еще больше — красавицей невестой.

Но когда они вошли, улыбка на лице Донована

погасла, а рука словно одеревенела. Кэтрин удивленно

взглянула на него и поразилась: лицо у ее жениха

побледнело, челюсти сжались.

Яков и Донован встретились глазами, и Кэтрин

почувствовала

что-то

необычное.

Какой-то

не

высказанный вслух разговор состоялся между монархом

и его доверенным приближенным. Кэтрин перевела

взгляд на людей, окружавших короля, пытаясь понять

наконец, что происходит. Она заметила, что король в

момент их прихода беседовал с двумя женщинами. Одна

из них явно была пышноволосая Мэгги, о которой

Кэтрин слышала так много, что узнать ее труда не

представляло. Вторая стояла к вошедшим спиной.

Переглянувшись с Донованом, Яков сказал пару слов

Мэгги; та обернулась в сторону гостей, а вместе с ней

повернулась вторая женщина.

Она оказалась поразительно красивой: кожа цвета

слоновой кости, огненные волосы, зеленые глаза и

безупречная фигура.

Кэтрин вновь глянула на Донована и поняла, что эти

двое уже знакомы, и их нынешняя встреча выбила

Донована из седла, как он ни пытался скрыть это.

14

Яков следил за лицом Донована, пока троица вновь

прибывших приближалась. Он сожалел, что не смог

предупредить Донована о присутствии на ужине

229

Дженни, но он узнал об этом перед самым ужином. Как

она очутилась в свите Мэгги, вот вопрос, который

необходимо было выяснить.

—

Ваша милость! — сказал Донован, вместе с

сестрами приблизившись к монарху; его голос чуть

дрожал.

До этого не отводящий от Дженни глаз, он теперь

старательно избегал смотреть в ее сторону.

—

Донован, друг мой, я как раз говорил Мэгги, что

ты сегодня должен привести с собой свою будущую

жену.

Донован понимал, что это как бы заочное

представление его невесты Дженни, но та, казалось,

никак не прореагировала на слова короля: ее

изумрудные глаза изучали Донована.

—

Мэгги, это леди Кэтрин Мак-Леод и ее сестра

Энн.

И Кэтрин, и Энн, несмотря на некоторую робость,

попытались быть приветливыми с Мэгги, и та не

замедлила ответить им тем же. Яков почувствовал

признательность к сестрам; он остро переживал из-за

щекотливого положения, в которое поставил девушку.

—

А это леди Дженни Грэй из свиты Мэгги.

—

Мы не видались с вами прежде в Эдинбурге,

леди Грэй? — спросила Кэтрин.

—

Вряд ли: прошло уже немало времени с тех пор,

когда я в последний раз была здесь.

—

А ваш супруг, леди Грэй? — Голос Донована

был острым, как лезвие наточенного меча. — Он

благополучно поживает?

— Мой супруг умер, лорд Мак-Адам, — бархатным

голоском отозвалась она. — Скоро уж год как я вдова.

230

Мэгги по своей доброте прониклась сочувствием ко мне

и предположила развлечься суетой и блеском двора.

При сообщении о смерти мужа Дженни Кэтрин

ощутила, как дрогнула рука Донована. Хотя ничего

больше не было сказано, она не сомневалась, что

Дженни Грэй и Донован встречались раньше, да и Яков

явно чувствовал себя неловко.

А какая ей разница, отругала она себя. Что из того,

что он знал ее раньше? Его прошлое, настоящее и даже

будущее ничего не должны для нее значить.

Заговаривать первой об этой женщине она не решалась,

боясь его насмешек и обвинений в ревности... Хотя надо

было признать: своей красотой леди Грэй способна была

затмить любую женщину. Постепенно к ним

присоединились другие гости, разбив их интимный круг

и навязывая свои темы разговоров, а Кэтрин оказалась

стоящей рядом с лордом Флемингом.

Тот не упускал ничего из того, что происходило в

зале. Поняв, что Кэтрин не посвящена в историю романа

Дженни Грэй с Донованом, он не замедлил как бы

вскользь просветить ее.

—

Как вы находите Мэгги Драммонд?

—

Она просто красавица, — улыбнулась Кэтрин.

— И, по-моему, Яков будет очень счастлив с ней.

—

Да, наверное. Ведь она окружает себя на

редкость красивыми конфидентками.

—

И что тут такого?

—

Когда хочешь удержать на себе взгляд короля,

не стоит окружать себя слишком уж милыми дамами.

Такими, как леди Дженни. Она исключительно хороша

собой. Вы полагаете, Яков не обратит на нее более

серьезного внимания?

231

—

Обратит внимание?

—

Да, и я даже не сомневаюсь, что так и будет.

Хотя ему, конечно, придется изощряться, чтобы не

задеть тонких чувств Мак-Адама.

—

При чем тут Донован?

Флеминг подмигнул:

—

Неудобно наступать другу на старую мозоль.

—

Вы полагаете, лорд Флеминг, что Донован

знаком с этой женщиной? — невинно спросила Кэтрин.

—

С чего вы это взяли? — засмеялся Флеминг.

—

Но это так?

—

Вы живете как в монастыре, леди Кэтрин. Эта...

э-э...

интрижка

между

Дженни

и

Донованом

продолжалась пару лет. Он был влюблен в нее без

памяти, и, если верить слухам, они собирались даже

пожениться. Но Дженни неожиданно вышла замуж за

лорда Грэя. Донован был вне себя от горя. Нынче она

вновь здесь — вдова, обольстительная и богатая. Как

же не обратить на нее внимание?

Лорд Флеминг поглядел в другой конец зала и

усмехнулся. Кэтрин последовала его примеру и увидела,

как Донован под руку с Дженни направляются к двери.

—

Похоже, — поддразнил Кэтрин Флеминг, — что

молодые люди решили возобновить старое знакомство.

К глазам Кэтрин подступили внезапные слезы, но

первое потрясение и обида сменились гневом. Флеминг

со злорадством заметил реакцию Кэтрин на свое

сообщение. Ненавидя Мак-Адама, он не упускал случая

даже в мелочах навредить ему.

Всех пригласили к столу, и Кэтрин была вне себя:

Дженни и Донован не появились. За столом царила

атмосфера веселья и оживленного общения, шел час,

232

другой, а Дженни и Донован все не появлялись. Кэтрин

старалась улыбаться, — ей вовсе не хотелось дать

повод позлорадствовать кому бы то ни было. Всеми

силами

она

пыталась

удержать

разыгравшееся

воображение. Донован и Дженни... Неужели он до сих

пор любит эту женщину? Если так, то зачем же он

настаивает на браке с Кэтрин? Неужели он полагает, что

Кэтрин все стерпит и пойдет под венец, заранее зная,

что он будет спать с другими женщинами? Господь

всемилостивый, неужели Донован решил покрасоваться

перед ней со своей любовницей? Пока она не получит

ответа на этот вопрос, пусть он не рассчитывает на ее

снисходительность.

Вечер уже подходил к концу, когда Донован и

Дженни вернулись. Выражение его лица было

натянутым и холодным, но внимание Кэтрин привлекла

Дженни. Она казалась сейчас похожей на сытую,

довольную кошку, потихоньку налакавшуюся хозяйских

сливок.

При первом же взгляде на Дженни воспоминания

волной нахлынули на Донована. Ему потребовалась вся

сила воли, чтобы ничем не проявить своих чувств. Он

заметил, что Кэтрин вопросительно поглядывает на

него, но не знал, что ей сказать, чтобы она не

восприняла его слова превратно. Но почему Дженни

здесь? Этот вопрос не давал Мак-Адаму покоя.

Эта женщина ничуть не изменилась, ее совершенная

красота оставалась неотразимой, и, несмотря на все

усилия, ему не так-то просто было загнать обратно в

подсознание воспоминания о тех днях, когда их

соединяла страсть. Но он вспомнил и еще кое-что: ночи,

233

полные одиночества, ярости, отчаяния. Как бы то ни

было, он должен был раз и навсегда распутать этот

клубок чувств и влечений!

Меньше всего Донован собирался расстраивать свою

свадьбу с Кэтрин. Его планы были и останутся

неизменными. Однако его смущали глаза Кэтрин, не

отпускающие его ни на минуту.

Но, как и раньше, инициативу проявила Дженни: в

суете, когда гостей созвали к столу, она оказалась рядом

с ним.

—

Мне нужно поговорить с тобой наедине,

Донован. Пожалуйста, это очень важно. — Ее тихий

голос звучал почти умоляюще. Но тот был уже знаком с

ее штучками — по крайней мере, он так полагал и

решился остаться с Дженни наедине. И вот они стояли в

маленьком зале, встретившись впервые за несколько

лет. — Ты отлично выглядишь, Донован.

Голос ее звучал хрипловато и чувственно. В

сочетании с красотой женщины и опьяняющим

ароматом ее духов это могло тронуть даже камень, но не

Донована: все это он уже проходил.

—

И вы, как всегда, прекрасны, леди Грэй.

—

Неужели у тебя вместо сердца бесчувственная

ледышка, Донован?

Глаза ее затуманились.

—

Чего же вы ждали?

— По крайней мере, хотя бы капельку былой

нежности и малую толику понимания. — Слеза, как

маленький алмаз, сверкнула на ее щеке. — Донован, все

было не так, как ты думаешь. Я никогда не забывала,

что мы значим друг для друга.

234

—

Тебе не кажется, что все это чуточку

поздновато?

—

Донован... умоляю!..

—

Черт возьми, не ты ли вышла замуж за человека,

в два раза старше тебя? Ты клюнула на его богатство, а я

тогда был всего лишь...

—

Нет! Я любила тебя, Донован.

—

Ты нашла странный способ продемонстрировать

это. Но все это уже не имеет значения. Нет такой силы,

которая могла бы склеить нашу разбитую любовь. Ты,

став вдовой, получила все те богатства, ради которых

продала себя. Надеюсь, ты довольна.

—

Почему ты хочешь причинить мне боль?

Неужели мы не можем поговорить так, как делали это

прежде? Ты должен дать мне возможность объясниться.

Может быть, ты, узнав, как было дело, простишь меня и

вновь впустишь в свою жизнь...

—

Нет, Дженни. Через десяток дней у меня

свадьба.

Дженни издала мучительный стон и отвернулась от

него. Донован был тронут; правда, он не видел ее

прищуренных глаз и сжатых губ, не видел, как на ее

лице отразилась холодная решимость.

—

Кто... кто эта леди? Король говорил что-то, но я

не поняла.

—

Ее имя Кэтрин Мак-Леод.

Дженни кривила душой: она располагала всеми

сведениями о Кэтрин, в том числе о том, что семья ее

держала сторону убитого короля; но она не ожидала, что

свадьба произойдет так скоро.

—

Ты порицаешь меня за корысть, — сказала она

тихо. — Разве ты поступаешь не точно так же?

235

—

Благодаря тебе я усвоил, что лучший брак —

брак по расчету:

У Дженни упало сердце. Значит, у Донована не

осталось ни капли любви к ней? Но она сумеет снова

разжечь пламя чувства в его душе!

—

Но если ты не любишь Кэтрин, то почему бы

тебе не сделать ее любовницей? Ты же можешь все, — я

слышала, король тебе безгранично доверяет. А потом...

потом ты сможешь жениться по любви. Трудно

рассчитывать на верность жены, которую ты силой

привел под венец.

—

Ты сомневаешься в моей способности уследить

за женой?

—

Я сомневаюсь в тебе, Донован, — горячо

прошептала Дженни, вновь оборачиваясь к нему. — Ты

— будешь ли ты верен ей? Не захочется ли тебе

близости с пылкой женщиной, если тебе придется

делить постель с холодной и бесчувственной особой?

Старое, знакомое чувство шевельнулось в душе

Донована, и тело отозвалось знакомой истомой — оно

тоже ничего не забыло. Он ненавидел Дженни и в то же

время был охвачен ураганом чувств. Ему хотелось

ранить ее как можно сильнее, унизить грубым

обладанием. Донован подумал о Кэтрин; он знал, что эта

девушка будет сопротивляться до конца. Так, может

быть, вид его бывшей любовницы вразумит ее хотя бы

немного? Игра опасная, но, может быть, Кэтрин поймет,

что от нее зависит отношение к ней будущего мужа. В

конце концов, фамильная гордость — единственное ее

достояние.

—

Дженни, того юного глупца, который умолял

тебя выйти за него замуж, больше не существует. Нет на

236

свете женщины, которой бы я доверил свое сердце.

Теперь я просто беру то, что мне нравится.

Донован взял ее за плечи и поцеловал грубо и

бесцеремонно, так, что Дженни осознала: мальчик,

которым она вертела, как хотела, стал неотразимым

мужчиной, способным ошеломить любую женщину.

Доновану же вспомнилась другая женщина и другой

поцелуй, где вместо необузданной страсти была

уступчивость губ, робкая отзывчивость языка и

сладостный вкус после поцелуя. Кэтрин прочно вошла в

мир его чувств. С облегчением Донован подумал, что

наконец-то вынул из сердца занозу, мучившую его эти

годы, и эта мысль переполнила Мак-Адама ликованием:

былой власти Дженни над ним пришел конец.

—

Донован, это была воля моего отца — отдать

меня замуж за старого богача-лорда. Ты же знаешь о его

честолюбии. Он добился своего, но теперь я вновь

свободна. Это было ужасно: отдаваться ему, не любя.

Ведь все это время я продолжала любить одного тебя.

Донован принял решение: Дженни может оказаться

чрезвычайно полезным оружием в деле укрощения его

будущей жены. Совесть не будет его мучить: он всего

лишь отплатит Дженни за все.

—

У вас были дети? — спросил он с наигранным

интересом.

— Нет, я была достаточно осмотрительной.

—

Так ты его даже этой малости лишила?

—

Меня отдали ему силой, я его не любила.

—

А теперь тебе пришло в голову пожить при

дворе.

—

Мы с Мэгги недавно стали подругами.

—

Случайность? Или твой расчет?

237

—

Почему ты переворачиваешь каждое мое слово?

— Дженни взглянула Доновану в лицо, но он уже

сменил

проницательную

улыбку

выражением

сочувственного внимания. Она хитро улыбнулась: —

Ну, может быть, это не вполне случайность... Но Мэгги

такая милая...

—

И полезная тебе. Заруби себе на носу, Дженни:

не вздумай вредить ей. Король впервые в жизни

полюбил по-настоящему.

—

Мне нет дела до Якова, а Мэгги — моя

подруга. Но я пришла сюда, чтобы увидеться с тобой.

Не отворачивайся от меня, Донован.

Мак-Адам отдал должное актерским способностям

своей бывшей любовницы и удивился, как же раньше он

не замечал этой фальши. Она намеревалась вновь

использовать его, пока ей не подвернется что-либо

более привлекательное. Например — возможность

стать любовницей короля. Широко раскрытые глаза

Дженни выражали мольбу, а ее рука тянулась к нему в

жесте просящей подаяния: великолепная, поистине

неотразимая поза.

—

Я вовсе не собираюсь от тебя отворачиваться,

— не без коварства усмехнулся Донован. — Полагаю,

что двор — самое место для тебя. Здесь хорошо и

весело. Тебе понравится.

Дженни шагнула к нему и легонько коснулась его

лица.

—

А ты, Донован? Ты рад моему возвращению?

Только слепой мог не заметить зазывной истомы в ее

глазах и голосе. Еще пару недель назад Донован не

замедлил бы воспользоваться моментом. Но сегодня...

сегодня

что-то

мешало

ему.

Что?

Неужели

238

разгорающееся чувство к невесте так изменило его?

Донован отказывался признать это. Он и Кэтрин, и

Дженни воспринимает такими, как они есть, ни больше,

ни меньше. Кэтрин — как невесту, за которой титул и

состояние, а Дженни — как возможность того, что он

может иметь. Но пусть они не рассчитывают на его

любовь, ибо, при всех внешних различиях, Дженни и

Кэтрин по сути одно и то же: они корыстны и

испорчены.

—

Конечно, Дженни. Разумеется, ничто не

помешает нам быть... друзьями.

—

Друзьями? И только?

Донован пожал плечами и неопределенно улыбнулся.

Поняв его улыбку по-своему, Дженни, уверенная в

своей неотразимости и способности восстановить

былую власть, решила, что близка к победе. Она

буквально таяла, но ее кавалер почему-то не торопился

воспользоваться моментом. Взяв ее за плечи, Донован

мягко, но решительно отстранил женщину.

—

Не стоит забывать, где мы. Король не придет в

восторг, если зайдет сюда и обнаружит нас за этим...

компрометирующим занятием.

—

Не говоря уже о твоей невесте, — сказала с

иронией Дженни.

—

Да, — усмехнулся он. — Зная характер Кэтрин,

я бы не хотел подвергать себя такому испытанию: я

вовсе не желаю возобновлять войну с будущей женой.

—

Возобновлять? — удивленно переспросила

Дженни.

Донован прикусил язык: тщеславная, безнравственная

и неразборчивая в средствах фрейлина Мэгги могла

использовать услышанное в своих интересах.

239

—

Ты разве забыла, Дженни, что Мак-Леоды

остались верными прежнему королю? Нам с трудом

удалось завоевать их расположение, и ни я, ни король не

желаем испытывать их терпение.

Дженни, не сморгнув, проглотила его объяснение, про

себя уже начав строить далеко идущие планы. До тех

пор, пока она разберется в хитросплетении жизни

дворца и найдет себе надежных союзников, ей придется

играть в кошки-мышки со всеми, включая Донована. От

рождения

наделенная

терпеливостью

хищницы,

подстерегающей жертву, Дженни готова была ждать. Но

если между Донованом и его невестой существует

какая-то трещина, то она приложит все усилия для того,

чтобы превратить ее в пропасть.

—

Ты высоко взлетел, Донован. — Глаза ее

сверкнули восхищением. — Ты заслужил то, что

приобрел. Говорят, ты и Патрик Хепберн — две руки

короля.

—

Я ценю его доверие ко мне. Предательство,

измена за пределами моего понимания, — ответил Мак-

Адам, намекая, что не потерпит нового предательства со

стороны Дженни.

—

Я была молодой и глупой, Донован, и никогда

не держала в сердце даже мысли об измене. Если бы мой

отец не заставил меня выйти за другого, мы бы давно

были мужем и женой. Я совершила страшную ошибку, и

теперь плачу за нее. Но я бы хотела, чтобы ты знал: я

никогда не переставала любить и желать тебя. — Голос

ее стал томным, и она приблизилась к Доновану. —

Если я тебе когда-либо понадоблюсь... совершенно

неважно для чего, — стоит тебе дать знать, и я буду

240

рядом. Разве можно когда-нибудь забыть то, что было

между нами?

Донован улыбнулся.

—

Как приятно знать, что у тебя есть друг, на

которого в любую минуту можно рассчитывать. Но не

кажется ли тебе, что нам следует держаться поодаль? Ни

тебе, ни мне не нужны слухи и превратные толкования.

Дженни мило улыбнулась, и они покинули

выбранный

ими

уголок;

помышления

бывших

любовников

были

совершенно

противоположны:

Дженни уже составила план действия, решив не

упускать ни единого слова, которое будет обронено в ее

присутствии; Донован же все больше приходил к мысли,

что Дженни объявилась при дворе с гораздо более

дальним прицелом, чем при случае вновь завязать с ним

роман.

Донован разглядел в переполненной комнате Кэтрин

и, невзирая на ее улыбку и смех, почувствовал, что она в

ярости. Ее самолюбие было уязвлено тем, что ее жених

неизвестно куда и неизвестно для чего удалился с

заезжей леди. Донован ощутил легкое удовлетворение

от того, что сумел лишний раз поставить упрямицу на

место и показать, кто из них хозяин положения.

Кэтрин не желала терпеть такого обращения. Донован

женится на ней ради выгоды, и выбора у нее нет.

Правда, она пригрозила Мак-Адаму, что опозорит его

изменой, но в глубине души девушка понимала, что она

не способна на такую низость. Если о любви и доверии

не может быть и речи, ей придется искать какую-то

иную основу для своей семейной жизни.

241

Кэтрин проследила за Дженни, пересекающей зал, и с

ненавистью подумала, что той не составит труда снова

обольстить ее жениха. Вне всякого сомнения, Дженни

Грэй превосходна в постели; так пусть Донован и

отправляется с ней на все четыре стороны, а ее оставит в

покое. Кэтрин была бы только счастлива. В конце

концов, ей противно даже его прикосновение, объявила

она себе, упорно не желая слушать внутренний голос: ее

мечты разбиваются вдребезги, и все из-за мужчины,

который не питает к ней никаких чувств!

Энн, Кэтрин и Донован доехали до дома в тягостном

молчании. Энн ощущала враждебность будущих

супругов друг к другу и прекрасно понимала, в чем

дело. Но что она могла сделать? Утомленная вечером и

собственными мыслями, она торопливо удалилась в

свою комнату, оставив Кэтрин и Донована самих

разбираться между собой.

Кэтрин сорвала с плеч плащ и швырнула его на

спинку кресла, чувствуя, что Донован следит за ней.

Появились слуги; он резко приказал принести вина и

отправляться спать. Сжавшись от страха, слуга принес

требуемое и ретировался из комнаты. Кэтрин покачала

головой:

—

Мы, наверное, будем самой несчастной

семейной парой во всей Шотландии. — Она

улыбнулась себе. — Я пошла.

Донован, уже наливший два кубка, протянул один

Кэтрин, но та отрицательно качнула головой и

направилась к лестнице.

—

Вам придется погодить, сударыня. Я не желаю

пить один, и мне нужно сказать вам кое-что.

242

— Если речь идет о вашей связи с леди Грэй, не

стоит беспокоиться. Я уже знаю все, что хотела знать.

—

Дворцовые сплетни далеко не всегда верный

источник сведений, — усмехнулся Донован, присев на

корточки у пылающего камина и потягивая вино. — И

кто же, позвольте спросить, позаботился просветить

вас?

—

Это не имеет значения.

—

Совершенно верно, не имеет. Я собирался

говорить совсем не о леди Грэй.

—

Еще бы! Думаю, не вполне удобно обсуждать с

невестой свои похождения с любовницей.

—

Что за бес в вас вселился, миледи? Не язык, а

колючка. Уж не ревность ли это?

—

Надменный глупец! Чтобы ревновать, надо

любить. Зачем тебе свадьба со мной, когда на глазах у

всего двора ты амурничаешь с этой проходимкой.

Почему бы тебе не отправиться к ней в постель и не

оставить меня в покое?

—

«Проходимка»! — расхохотался Донован. — С

твоей красотой ты могла бы быть и более

великодушной.

—

Красота тут ни при чем. Я придаю достаточно

большое

значение

своему

положению

и

незапятнанности своего имени, чтобы позволять валять

его в грязи потому, что какому-то мужлану взбрело в

голову порезвиться с этой... этой...

Кэтрин задохнулась, не в силах подобрать нужное

слово.

—

Однако, — хладнокровно парировал Мак-Адам,

— именно ты объявила, что будешь изменять мне при

каждой возможности. Не твои ли это слова, что все дети

243

от нашего брака будут ублюдками? Уж не думаешь ли

ты, что я позволю все, чего достиг в своей жизни,

пустить на ветер и мое имя извалять в грязи?

—

Итак, я должна стать верной и послушной

женой, спокойно взирающей на то, как мой муж

распускает перья перед любовницей.

—

Дженни мне не любовница... пока что.

—

Если это угроза, то берегитесь, милорд.

Донован шагнул к столу и поставил на него кубок,

затем медленно подошел к невесте, которая неподвижно

стояла, с вызовом встречая его взгляд: если он

рассчитывает запугать ее, то тут он ошибся. Кэтрин

была не из тех женщин, чью смелость так легко

сломить.

—

Твоя семья, твое имя, твое достоинство — вот

три вещи, Кэтрин, которые тебе дороже всего.

—

Да, поскольку всего остального ты и король нас

лишили, оставив вещи, которые ты так небрежно назвал.

—

Не заключить ли нам сделку, Кэтрин?

—

Сделку! Я однажды уже надеялась заключить с

тобой сделку, но в ответ получила лишь одни унижения.

Почему я должна поверить тебе?

—

Потому что в доме должен царить мир. И ты, и я

можем быть недовольны чем-то друг в друге, но

слишком многое поставлено на карту, чтобы позволить

этой войне продолжаться и дальше.

Кэтрин прикусила губу. Итак, они оба могут быть

недовольны

друг

другом,

сказала

она

себе.

Следовательно, и для него этот брак может оказаться

тягостным. Конечно, теперь появилась Дженни Грэй!

Девушка почувствовала, что попала в ловушку: ведь в

железных руках стоящего рядом с ней человека

244

сосредоточена громадная власть. Донован осознавал

свою силу и не сомневался, что сумеет обуздать Кэтрин;

он сжал ее плечи и почувствовал, как она окаменела.

Это его разъярило и возбудило в одно и то же время.

—

Яков хочет обвенчать нас в замковой часовне.

Она маленькая и красивая, тебе понравится. Завтра ты

отправишься туда и займешься приготовлениями. Мэгги

тебе поможет. Все будет так, как ты захочешь.

Кэтрин пыталась сохранить холодность, но его

возбуждение передалось ей. Однако нельзя было

сдаваться на милость победителю и превращать себя в

орудие чужой беспощадной воли. Девушка ощутила

дыхание грядущих в скорости дней, когда она уже будет

принадлежать Доновану, который, возможно, захочет

делить постель одновременно с другой женщиной.

—

Очень великодушно с твоей стороны и твоего

короля позволить мне самой распоряжаться нашим...

торжеством. Я сделаю все, чтобы это соответствовало

твоему положению и вкусам.

Кэтрин почувствовала, как его руки сжимаются на ее

плечах и он поворачивает ее лицом к себе. Взгляды их

встретились.

Донован наклонился, чтобы поймать ее губы, и

Кэтрин издала приглушенный вскрик протеста. Но это

был не карающий и не грубый поцелуй захватчика,

скорее он был нежным и чувственным. Мак-Адам вновь

и вновь смаковал вкус ее рта, возбуждая в девушке все

большее желание, с которым она пыталась бороться;

Донован тоже не мог оторваться от нее — он попал в

ловушку ее чувственности и теперь с блаженством

наслаждался каждой секундой близости к ней. Словно

жаркая волна окатила его тело. Он уже жаждал обладать

245

ею полностью и до конца, и его рука скользнула к

бедрам Кэтрин, прижимая ее еще теснее к своему телу.

Кэтрин вся пылала, и воздвигнутые ею стены и

заграждения рушились одно за другим; губы ее

разомкнулись, все тело дрожало. Освободиться любой

ценой!.. Она рванулась, и Донован отпустил ее: тяжело

дыша, они смотрели друг на друга, внезапно ощутив

свою взаимозависимость. Но больше всего на свете

Донован сейчас боялся совершить непоправимое;

удерживая невесту в своих объятиях, он рисковал

чрезмерно поддаться чувствам. И все же он не выдержал

и вновь привлек Кэтрин к себе.

—

Пусти, — прошептала она.

—

Нет.

—

Ты не любишь меня.

—

Зато хочу.

—

Я никогда не полюблю тебя.

—

А я и не прошу. Но через несколько дней ты

будешь принадлежать мне. Я не потерплю измены,

Кэтрин, позволь мне тебя предостеречь.

—

А ты позволь мне еще раз тебя предупредить,

что ты делаешь очень и очень серьезную ошибку.

—

Тогда мне всего лишь придется заплатить за это

какую-то цену. Но уж если я за что-то плачу... я это

получаю.

—

Будь ты проклят!

—

Спокойной ночи, Кэтрин.

Он легонько поцеловал ее, развернул и мягко

подтолкнул в сторону лестницы. От ярости у нее словно

выросли крылья, и через несколько секунд Донован

услышал, как захлопнулась дверь. Только тогда улыбка

сошла с его лица. Он налил вина и медленно опустился в

246

кресло. Сердце у него часто колотилось, а вкус поцелуя

не сходил с губ, отгоняя всякую мысль о сне.

Но сон не приходил и к Кэтрин: она ходила взад-

вперед по комнате, тело ее била дрожь. Впервые в

жизни девушка испугалась собственного чувства, не

желающего подчиняться ее разуму, и злилась на

человека, который способен был пробудить его в ней

одним только прикосновением.

15

Эндрю понял, что он — арестант, через час после

отъезда Донована, Кэтрин и Энн, обнаружив, что за ним

присматривают так, словно он один из заключенных в

подвалах замкового донжона. Это произвело на него

тягостное

впечатление.

Оставалось

одно

—

размышлять, а размышлять он мог только об Энн и о

собственной унизительной беспомощности.

Ему во что бы то ни стало следовало заполучить в

руки текст письменной договоренности между лордами-

изменниками и Англией. Документ, в руках с которым

он смог бы иметь дело с Донованом Мак-Адамом и

королем, документ, который мог даровать ему Энн... Но,

даже если бы для этого потребовалось создать предлог к

войне между двумя государствами, он не позволит

королю и его приближенным превратить Энн в

жертвенного ягненка!

Эндрю оставил дверь комнаты приоткрытой, чтобы

слышать, как хозяева вернутся. Но шел час за часом, а

их все не было. Наконец он услышал знакомые голоса,

потом раздались шаги Энн и стук двери ее комнаты.

Немного погодя до него долетело оглушительное

хлопанье дверью и скрежет замка: это Кэтрин вернулась

247

к себе. Эндрю улыбнулся: Доновану предстояло испить

свою чашу до дна.

Он ждал тяжелой поступи по ступенькам и звука еще

одной закрывающейся двери, но минуты шли, а ничего

не происходило. Казалось, Донован вообще не

собирался возвращаться в свою комнату.

Эндрю снова не смог удержать улыбки. Без сомнения,

Донован расспрашивал сейчас своих людей, не пытался

ли англичанин сбежать. К счастью, Эндрю, искушенный

в такого рода вопросах, сам несколько раз

продемонстрировал

стражникам

факт

своего

присутствия в доме, так что Доновану придется

испытать разочарование. Разумеется, Эндрю понимал,

что ничем уже не сможет развеять его подозрения, и

предчувствовал, что однажды они снова сойдутся на

узкой тропе.

Эндрю хотелось сказать Энн хотя бы слово перед тем,

как девушка заснет, увидеть ее, попытаться успокоить.

Но Донован медлил, Энн, вероятно, уже уснула, и

Крейтон через некоторое время тоже заснул.

На следующее утро за завтраком Эндрю был сперва

обрадован, а затем огорчен: Донован объявил, что

Кэтрин переезжает в замок по крайней мере на две

недели. Для Эндрю это означало, что, исключая слуг, он

и Энн останутся наедине. Но его надежде не суждено

было сбыться.

—

Разумеется, — небрежно обронил Донован, не

сводя взгляда с Эндрю, — леди Энн составит компанию

сестре, поскольку тоже примет участие в церемонии

венчания.

248

На лице Мак-Адама читалось такое самодовольство,

что Эндрю захотелось его чем-нибудь треснуть.

—

Означает ли это, что я должен следовать за леди

в замок, милорд?

—

Не вижу в этом никакой необходимости.

—

Это мой долг, сэр. И приказ лорда Мак-Леода.

Мне бы очень не хотелось давать ему повод для

упреков.

—

Вы хотите сказать, что в замке ваши хозяйки не

будут чувствовать себя в безопасности?

Донован вопросительно приподнял бровь,

—

Я всего лишь хотел сказать, сэр, что на меня

возложены обязанности, которые я намерен выполнить

со всей ответственностью.

—

Это понятно, — сказал Донован. — И все же

мне показалось...

—

Милорд! — прервала его Энн.

—

Да, леди Энн?

—

Я

восприняла

бы

как

знак

особого

расположения, если бы вы позволили Эндрю

сопровождать нас. Конечно, я всеми силами помогу

Кэтрин, но в силу ее занятости я по сути останусь одна.

Эндрю наш друг, один из немногих, которые у нас

остались.

—

Друг, — повторил Донован. Он был уверен, что

Эндрю много больше, чем просто друг Энн, но не

собирался

селить

вероятного

врага

в

своих

апартаментах, тем более на время своего отсутствия. И

без того ему приходилось сдерживаться от искушения

немедленно арестовать англичанина и хорошенько

допросить его. — Боюсь, леди Энн, мне придется

249

лишить вас общества вашего слуги на некоторое время.

Он поедет со мной.

Эндрю насторожился. Спорить было бессмысленно:

Донован и не спрашивал его мнения, но ему стало

интересно, что тот задумал.

—

И куда же вы направляетесь? — пришла к нему

на помощь Энн.

—

Завтра вечером ожидается сражение, — почти

презрительно сказал Донован, — и я решил, что ваш

домоправитель, с его искусством владения мечом,

сможет так же умело защищать дело короля, как он до

сих пор защищал ваше семейство. Но поскольку дом

вскоре станет моим, ему придется надеть форму с моим

гербом.

—

Слушаюсь, милорд, — сказал Эндрю,

поднимаясь.

—

Милорд!.. — Энн тоже встала из-за стола; голос

ее звучал почти умоляюще.

Эндрю бросил на нее тревожный взгляд и поспешно

перебил:

—

Я сейчас же приготовлюсь, сэр. Всего хорошего,

леди Энн. Будьте уверены, я вернусь в полном порядке и

смогу снова приступить к своим обязанностям.

Донован молча вышел из комнаты, за ним следовал

Эндрю. На минуту в комнате воцарилась тишина, а

затем Энн прошептала:

—

Счастливого пути, Эндрю.

Через пару часов после отъезда Донована и Эндрю

сестры отправились в замок. Им выделили удобные

комнаты, они часто проводили время с Мэгги, и ее

250

доброжелательность и сочувствие помогали Энн и

Кэтрин бороться со своими грустными мыслями.

Мэгги была бы ошеломлена, если бы знала, на ком

сосредоточены мысли Энн. Ошеломлена, но едва ли

испугана или встревожена. Она не хуже сестер Мак-

Леод знала силу любви.

Приготовления к свадьбе шли полным ходом. Кэтрин

оставалось надеяться лишь на чудо, которое избавило

бы ее от супружества с Донованом; ненамного лучшим

казалось положение Энн. Она догадывалась, что гнев и

подозрительность Мак-Адама по отношению к Эндрю с

каждым днем усиливались, и его жизнь висит на

волоске. Крейтона могли убить, по приказанию

Донована, где-нибудь в лесу или арестовать и пытать по

возвращении в замок.

Расчет Донована оказался дьявольски простым: он

приставил Эндрю к себе в качестве слуги и держал его

под своим неусыпным оком каждую минуту дня и ночи.

Неожиданный карательный набег на мятежные части

Леннокса и Лайла увенчался полным успехом.

Дорога, по которой они сейчас скакали, была ровной

и сухой, и для такого опытного всадника, как Эндрю, не

составляло

труда

вздремнуть

в

седле.

Ему

предоставилась возможность увидеть короля и Донована

в деле, и он убедился, что имеет дело с грозными

соседями

Англии,

—

умными,

решительными,

храбрыми. От них зависело даровать мир Шотландии

или обрушиться войной на Англию. Крейтон в полусне

старался проанализировать увиденное, пока лошади

трусцой приближались к эдинбургскому замку. Да, если

251

он снова увидит Англию, ему будет за что благодарить

судьбу.

Эндрю знал, что с него не спускают глаз. Малейшая

ошибка — и дальше следовали бы тюрьма, допросы,

мучительная казнь. Его брали на измор, не давали покоя

ни днем, ни ночью, и он почти не спал все это время.

Крейтон не сомневался: если бы не его способность

спать в самом неудобном положении, улучая каждую

минуту, он бы давно уже сломался.

Но этого не произошло. Он связно отвечал на

внезапные вопросы и покорно исполнял самые

унизительные приказания; он успевал гладко выбриться,

проследить за чистотой одежды; как бы он ни устал, он

никогда не позволял себе заснуть, не приведя в порядок

лошадь, и Доновану так и не удалось поймать его ни в

один из своих многочисленных капканов.

Но в эти последние несколько часов перед

возвращением в королевский замок Эндрю начало

одолевать смутное беспокойство: ему казалось, что где-

то он все-таки недоглядел. Казалось, Донован принял

какое-то решение относительно его судьбы, и Эндрю

чувствовал себя беспокойно.

— А вон и башни замка, — ворвался в дрему Эндрю

чей-то голос.

Он поднял голову: его спутник улыбался ему.

Солдаты никак не могли взять в толк, за что Донован

так невзлюбил англичанина: им он очень нравился —

уверенный в себе, простой в общении, обязательный и

острый на язык.

Отряд остановился, и Эндрю услышал, как капитан

Скотт, ехавший рядом с Мак-Адамом, окликает его по

имени.

252

—

Да, сэр? — отозвался он.

—

Сойди с коня.

Эндрю спешился, передал уздечку соседу и ждал,

скрывая раздражение и тревогу.

—

Затяни подпругу лошади его светлости!

Эндрю подошел к Доновану.

—

Где именно, милорд? — спросил он, поднимая

голову.

—

Слева, — ответил тот.

Эндрю нашел развязавшийся ремень и затянул его под

пристальным взглядом Донована. Проверив, все ли в

порядке, он поднял глаза.

—

Это все, что вам угодно, милорд? — спросил

он тихо, но голубые глаза его сверкнули.

Мак-Адам зловеще усмехнулся:

—

Пока что да.

—

Хорошо, милорд.

Эндрю шлепнул скакуна по крупу и направился к

своей лошади, — медленно, но не настолько, чтобы его

поведение можно было расценить как вызов. Он вскочил

в седло и лишь улыбнулся на свирепый взгляд Скотта.

Вновь он мог вздремнуть и открыл глаза уже у самого

замка.

Теперь от его сонливости не осталось и следа. Жадно

вглядываясь вперед, Эндрю даже приподнялся в седле

от нетерпения, чувствуя в себе, невесть откуда

взявшуюся, энергию.

Миновав северные ворота, они очутились во дворе

замка. Теперь уже Эндрю пристально наблюдал за

своим соперником. Как он решил с ним поступить?

Сейчас у него была последняя возможность бежать!.. И

тут он увидел Энн. У Эндрю перехватило дыхание.

253

Девушка стояла, закутавшись в плащ, и легкий шарф

развевался по ветру. Лицо ее разрумянилось на холоде,

и она стояла всего в каких-нибудь пятнадцати шагах от

него. Неожиданно Крейтон почувствовал, что девушка

дожидается именно его, ее глаза ищут его в толпе

всадников. Он вдруг понял, что ей движет любовь, и от

этой мысли на сердце у него стало тепло.

Энн шагнула к нему, и он, несмотря на грозящую

опасность, ободряюще улыбнулся ей. Девушка вдруг

побледнела, словно испугавшись за него... Гордость не

давала ей сказать об этом страхе даже сестре. Эндрю

понял, сколько бессонных ночей ей пришлось провести,

как напряжены должны быть ее нервы, но сказать ей то,

что ему хотелось бы, он не мог: слишком велика была

опасность. Где это видано, чтобы слуга бросался к своей

хозяйке и обнимал ее... Вечером или завтра утром он

попытается увидеться с ней. А пока Эндрю тронул

поводья и двинулся так, чтобы проехать рядом с ней. Он

услышал тихий голос Энн:

—

Как дела, Эндрю? Надеюсь, вы довольны вашей

службой на новом месте. Вы отлично выглядите.

—

Да, все хорошо, ваша светлость. ― Он

почувствовал, как забилось в его груди сердце, и

взглянул в лицо девушки, которую не видел столько

времени. — Вы тоже замечательно выглядите. Я

счастлив, что снова могу служить вам.

Больше они сказать друг другу ничего не успели:

сзади подъехал Донован. Энн с улыбкой обратилась к

нему:

—

Моя комната в южной башне оказалась на

редкость удобной, а комната леди Кэтрин устроит даже

принцессу. Мы благодарны вам за такую заботу.

254

Эндрю, низко поклонившись, слез с коня и повел его

на конюшню, чувствуя на себе пристальный,

неприязненный взгляд Донована и нежный — Энн.

Времени для бегства оставалось все меньше, но Эндрю

решился продолжить игру до конца: будущее

отношений между Англией и Шотландией по-прежнему

зависело от успеха его дела. Но еще крепче, чем

политические интересы, в Эдинбурге его удерживало

чувство к Энн.

Кэтрин переборола свое стремление спуститься во

двор, чтобы встретить прибывшее войско, наголову

разгромившее мятежников. Ведь вполне могло

оказаться, что Донован ранен... или даже убит. Для нее

это означало бы свободу, но почему-то эта мысль

мучила девушку, надолго лишая сна. Теперь же она не

желала смиренно приветствовать приезд своего

будущего господина, по воле которого через несколько

дней должна была состояться ненавистная ей свадьба.

Она знала, что во все концы страны уже разосланы

приглашения, так что огромный замок, вероятно, будет

тесен для гостей, замковых конюшен скорей всего не

хватит, а приглашенные из числа менее знатных

вынуждены будут делить комнаты друг с другом.

Кэтрин видела, что за ней пристально наблюдают и

обсуждают каждый ее шаг, поэтому ее выход на встречу

Донована Мак-Адама будет расценен придворными

сплетниками как победа последнего, а следовательно —

как ее капитуляция. Зато ее невыход, по меньшей мере,

должен был продемонстрировать силу ее духа и вывести

из себя самовлюбленного жениха. Пусть побесится,

подумала девушка. Может быть, он наконец поймет, что

не все можно купить или взять силой.

255

Она подошла к окну и стала так, чтобы ее не было

видно снизу. Взгляд ее перебегал от одного человека к

другому, пока не выхватил из толпы знакомую

широкоплечую фигуру. Донован стоял, разговаривая с

каким-то человеком, одной рукой удерживал за поводья

великолепного черного жеребца, а другой, держа

украшенный перьями, шлем. От него так и веяло

уверенностью и силой; казалось, он нисколько не устал

после изнурительного похода.

С невольным интересом девушка вгляделась в

собеседника Донована, думая про себя, что любой

другой на его месте первым делом отправился бы к

своей невесте. Любой, но не он, мелькнула у нее

болезненная мысль. Для него она — лишь часть своего

приданого...

Кэтрин, расстроенная, отошла от окна, и в это самое

мгновение Донован взглянул вверх. В окне его невесты

никого не было видно, и его, в свою очередь, больно

задело равнодушие Кэтрин. Он прошел по коридору в ее

покои и в восхищении замер на пороге: перемены

обстановки, произведенные усилиями Кэтрин, были

замечательны. В часовне также были сделаны

приготовления

к

свадьбе:

расставлены

свечи,

приобретены роскошные парчовые ризы. Кэтрин

постаралась на славу, и с тем большим нетерпением

Доновану захотелось увидеть ее саму.

Он решительно прошел по коридору и громко

постучал в дверь. К его изумлению, ее открыла сама

Кэтрин.

Мак-Адам вновь поразился ее красоте — во время

похода у него не было времени думать о невесте, и ее

256

образ немного потускнел в его памяти. От одного ее

вида у Донована перехватило дыхание.

Темно-зеленое платье бросало блики на золотистые

волосы Кэтрин, а в глазах ее плясали золотистые искры.

В душе Донована проснулось чувство нежности к

невесте, столь несвойственное ему, он жаждал, чтобы та

приветствовала его поцелуем, жаждал обнять ее и

целовать так, чтобы ее страсть соревновалась с его

неистовством. Но Мак-Адам решил, во что бы то ни

стало, скрыть свои истинные чувства.

—

Разве у вас нет служанок, миледи? — резко

спросил он, проходя вслед за ней в комнату.

—

Дел так много, милорд, а времени так мало.

—

Да, скоро наша свадьба. Ты прекрасно

выглядишь, Кэтрин.

—

Что ж, у меня все хорошо, — сказала она,

стремясь голосом выразить холодность. Вспомнив о

сестре, девушка первым делом спросила: — Могу я

поинтересоваться о делах Эндрю? С ним все в порядке?

Если бы Донована полоснули палашом, удар едва ли

получился бы более разящим: на какой-то момент ему

показалось, что ревность и ярость задушат его. Он уже

был готов отдать приказ об аресте Эндрю, и теперь еще

больше утвердился в своем намерении. Англичанин мог

оказаться кем угодно, но одно Донован знал точно: он

не из тех, кто повинуется приказам, а из тех, кто их

отдает.

— Тебя он больше не должен интересовать. Он у

меня на службе, и тебе нечего беспокоиться. Я

прослежу, чтобы с ним обращались так, как он того

заслуживает.

—

Благодарю, милорд.

257

Донован понял, что Кэтрин собирается держаться ним

как можно церемоннее, избегая называть его по имени.

Его невесте приятно было услышать о здравии Эндрю,

но благополучие жениха ее, очевидно, нимало не

интересовало.

—

Не стоит благодарностей. К вам на службу

англичанин не вернется и останется при мне.

—

Но почему? — подняла брови Кэтрин.

Бедняжка Энн после ее замужества оставалась совсем

одна, а теперь ее лишали еще и защиты Эндрю.

—

Почему он тебя так интересует, Кэтрин?

В голосе Донована зазвучало подозрение; еще одно

неловкое слово, и на голову Эндрю мог обрушиться его

гнев. Мысль о том, что причина раздражения Мак-

Адама — ревность, доставила Кэтрин немалое

удовольствие, но нельзя было навредить Эндрю, а тем

самым и Энн.

—

Эрик всецело полагался на него, и мы ему

многим обязаны. Поэтому я рада, что с ним все в

порядке.

—

И только этим объясняется твой интерес к

нему?

—

Разумеется. А что тебя удивляет?

Мак-Адам прекратил пикировку:

—

К сожалению, меня зовет долг. Вновь мы

встретимся только в день свадьбы. Да, совсем забыл

сказать тебе комплимент: часовня и большой зал

изумительно подготовлены.

—

Благодарю, милорд. Он хотел сказать еще что-

то, сломить ледяную стену отчуждения между ними, но

промолчал. Скоро поле боя окажется за ним. Не сказав

ни слова, он развернулся и вышел.

258

Кэтрин посмотрела ему вслед. Ни слова приветствия

при встрече с ней, ни проблеска нежности. Ничего.

—

Варвар, — пробормотала она, стараясь удержать

подкатывающиеся к глазам слезы.

Никогда она не заплачет из-за этого мужлана с

каменным сердцем.

В день свадьбы Кэтрин проснулась в несусветную

рань. Она лежала в кровати, слушала тишину и

смотрела, как темнота за окнами сменяется первыми

проблесками рассвета. Через несколько часов она и

Донован будут обвенчаны. Девушке невыносимо

захотелось остановить время. Она мысленно перебрала,

не забыла ли чего для праздничного пира, и не могла не

улыбнуться при мысли, как вытянется лицо Донована,

когда он увидит счет на тысячи фунтов. Она

намеревалась продемонстрировать королю и Мак-

Адаму, что Мак-Леоды умеют гулять по-королевски:

триста четвертей пшеницы для выпечки самого лучшего

белого хлеба, триста бочонков эля из замковой

пивоварни, сто бочонков вина, сто быков, шесть вепрей,

тысяча овец, три сотни молочных поросят и телят,

четыреста жареных лебедей, две тысячи гусей, тысяча

каплунов. В добавок к этому зажаренные целиком

олени, полторы тысячи пирогов с олениной, рыбой и

устрицами; полторы тысячи тарелок студня, пироги со

сладкой начинкой, горячие и холодные кремы,

лакомства из сахара и вафли. Другие затраты были тоже

немалые: Кэтрин вспомнила про свечи из чистого воска

в часовне, фонтаны во дворе, брызжущие вином. Кое-

что должно было перепасть горожанам и окрестным

крестьянам. Когда счет из Эдинбурга придет, Донован

259

будет вне себя: один ее костюм обошелся в две тысячи

фунтов. Но ее мысли перебила пришедшая будить ее

служанка.

—

Я уже проснулась. Который час?

—

Около восьми, сударыня. Ванна для купания

готова.

Кэтрин выбралась из постели и опустилась в теплую,

благоуханную воду, потом вылезла из лохани и дала

себя вытереть. На нее надели атласную нижнюю юбку и

блузку, обе — белого цвета. Служанки расчесали ей

волосы, блестевшие и переливавшиеся не хуже атласа;

они свободно ниспадали на плечи. Затем служанки

обрызгали Кэтрин духами, она встала, и на нее через

голову надели платье. Оно было из белого бархата и

оторочено белым горностаем; длинное, идеально

сидящее на невесте, оно ниспадало на пол мягкими

складками. Рукава тоже были длинными, слегка

прикрывающими ладонь, вырез — квадратным, и в

глубоком проеме груди изящно поблескивал золотой

кулон, украшенный жемчужинами. Кэтрин только в этот

момент осознала, что с прошлым окончательно и

бесповоротно покончено, начинается новая жизнь;

словно во сне, она медленно сошла по лестнице в

сопровождении служанок, несущих за нею длинный

шлейф.

В старинной часовне царила тишина. Свет солнца,

просочившийся через витражи, смешивался с блеском

свечей. У алтаря ее уже ждал Донован. Он, поклявшийся

всю жизнь оставаться холостяком, в освещенной

дрожащим

светом

часовне

дожидался

прихода

женщины, которая не желала видеть его своим мужем.

Повернув голову, он увидел приближающуюся Кэтрин,

260

и вдруг ему показалось, что кто-то навалил камень ему

на сердце, которое забилось часто и напряженно. Кэтрин

была настолько красива, что Донован с трудом мог

поверить, что это его невеста.

Он взял ее руку в свою, ощутив прохладу девичьей

кожи, и, взглянув ей в глаза, понял — она его не

боится. Ему было приятно это открытие: в конце

концов, он желал видеть перед собой невесту, а не

запуганную до полусмерти наложницу.

Венчание заняло немного времени: священник

благословил их, Кэтрин медленно повернулась к мужу,

и он, обняв ее, нежно поцеловал. Затем Донован чуть

отстранил девушку, и Кэтрин подняла на него глаза; его

надменность

куда-то

пропала,

глаза

смотрели

внимательно и серьезно. Улыбнувшись, Донован взял

жену за руку и повел из часовни — на пир.

В центре зала на возвышении стоял огромный стол,

накрытый белой, ниспадающей до пола скатертью.

Кэтрин и Донован заняли свои места, и гости подняли

бокалы за здоровье и счастье новобрачных. Торжество,

приготовленное Кэтрин, приятно изумило короля и

Мэгги, а Донован ощутил гордость за жену. Для короля

и Мэгги был предусмотрен отдельный стол, и хотя

первые кубки полагались Доновану и Кэтрин, она,

наполнив их вином, передала чаши Якову и его пассии,

которые осушили их за здоровье молодых; ощущение

всеобщего празднества наполнило зал.

Донован взглянул на стол, где нежная белая ручка

новобрачной легла на скатерть рядом с его, загорелой и

огрубевшей, и накрыл ее ладонь своею; Кэтрин

вздрогнула и повернула к нему свое лицо. Глаза ее

расширились, она улыбнулась Доновану, и он ответил

261

улыбкой. С неожиданной ясностью он осознал, что его

ждет еще множество сюрпризов — приятных и, может

быть, далеко не приятных. Кэтрин вовсе не

капитулировала;

просто

она

оставила

те

оборонительные рубежи, защищать которые не

оставалось никакой возможности. Итак, она начала с

ним сражение и проиграла. Сегодня она становится его

собственностью, а вечером... Девушка на минуту

прикрыла глаза и судорожно сглотнула, затем незаметно

взглянула на Мак-Адама. Тот сидел, откинувшись в

кресле, и она поняла, что он за ней следит и читает

каждую ее мысль. Кэтрин залилась краской...

Начались танцы, и празднество приобрело еще более

неистовый характер. Вино текло рекой, и Кэтрин тоже

потянулась к своей чаше, но рука Донована легла на ее

ладонь.

— Не сейчас, миледи, — сказал Мак-Адам мягко. Он

отбросил прядь волос со щеки жены, коснувшись

своими сильными пальцами ее нежной кожи. — Или

вам не терпится напиться, как неопытной девочке?

Кэтрин окаменела. Времени не оставалось. Игра

окончена. Выхода не было, бежать было некуда. Руки у

нее вспотели, голова начала кружиться.

Донован безжалостно сказал:

—

Нам пора.

—

Пожалуйста... Еще немного посидим...

—

Нет. Даю тебе на приготовления час. Этого

будет вполне достаточно.

—

Хорошо, милорд, — сказала Кэтрин еле

слышно.

Они встали со своих мест, и король в последний раз

поднял чашу за счастье новобрачных. Затем Кэтрин под

262

приветственные крики гостей покинула пиршественный

зал.

Донован смотрел, как молодая жена уходит через

арочный проход. Расслабляясь, он откинулся в кресле,

удерживая свое воображение от искушения представить

ее приготовления. Ему стало почти смешно, когда он

обнаружил, что руки у него трясутся, и он потянулся за

кубком вина. Ни в коем случае нельзя было давать

Кэтрин понять, что она производит на него такое

впечатление.

Кэтрин тем временем стояла в спальне, Энн и

служанки снимали с нее свадебное платье. Затем на нее

надели тонкую ночную рубашку из черного шелка —

наряд для первой брачной ночи. В огонь подбросили

свежих дров, хотя Кэтрин и без того вся пылала.

Энн, отпустив служанок, поцеловала Кэтрин в щеку.

—

Кэтрин...

—

Энн, дело сделано, и мне следует быть на

высоте.

—

Может быть, это потребует мужества больше,

чем ты думаешь. Донован...

—

Он думает обо мне как о вещи, — закончила за

нее Кэтрин. — Не беспокойся, Энн. Я не боюсь. Может

быть, мой брак заставит короля на время оставить тебя в

покое.

—

Сомневаюсь... Кэтрин, так это все из-за меня?!

Я не перенесу такой жертвы!

—

Нет, ты тут ни при чем. Это воля Мак-Адама.

Тебе пора идти, Энн.

—

Ты боишься?

—

Нет.

263

Энн не была уверена в искренности Кэтрин, но делать

было нечего. Поцеловав сестру, она вышла. Девушка

осталась наедине со своим страхом, в котором она не

могла признаться никому, кроме себя самой. Вскоре она

услышала в коридоре шаги...

16

Донован полагал, что должен сегодня доказать жене:

любовь не имеет никакого значения для брачного союза.

Страсть дремала в ней, и он собирался ее пробудить.

Размышления Донована прервала не в меру

развеселившаяся мужская компания — ее нетерпение,

похоже, превосходило его собственное. Все началось с

соленых шуточек и обильно потребляемого вина, а через

час кончилось тем, что король и его захмелевшие друзья

решили раздеть Донована прямо на месте и затолкать в

спальню к молодой жене уже обнаженным.

Плохо

соображающие

гости,

хохочущие

и

пытающиеся стянуть одежду с жениха, потащили героя

вечера в его спальню. Дверь с грохотом распахнулась, и

Донована впихнули внутрь усилием доброго десятка

рук, смеющегося, с разорванным камзолом и рубашкой,

раскрывавшейся до пояса. Однако, увидев Кэтрин в

свете огня от камина, все вдруг замолчали, и в

наступившей тишине Донован почувствовал досаду на

них и на самого себя. Он вовсе не собирался делиться

женой

с

посторонними.

Мак-Адам

вытолкал

непрошеных зрителей за дверь и запер ее на засов. Он

еще раз проверил щеколду, а в ответ на удивленную

улыбку девушки пояснил:

—

Никому из них не стоит доверять. — Донован

шагнул к ней, но остановился: он разглядел, как

264

окаменела Кэтрин, и подумал, что слишком много было

с таким трудом достигнуто в их взаимоотношениях,

чтобы разом все разрушить, — Поскольку в этот вечер

я почти не прикасался к кубку, сударыня, неплохо было

бы немного выпить вина.

У Кэтрин пересохло в горле; негнущимися пальцами

она разлила вино и поднесла ему чашу. Их пальцы

соприкоснулись, и жар его руки вызвал в девушке

дрожь.

—

Свадьба

была

подготовлена

просто

великолепно, Кэтрин. Сомневаюсь, что свадьба короля

окажется пышнее нашей.

—

Благодарю, милорд.

—

И это даже учитывая то, — глаза Донована

лукаво блеснули, — что расходы были тоже

королевскими.

Он с удовольствием заметил, что уголки рта Кэтрин

дернулись, несмотря на все ее усилия остаться

серьезной.

—

Для тебя, разумеется, это не новость; не знаю,

правда, знала ли ты о том, что я в курсе твоих расходов.

Деньги для меня ничего не значат, Кэтрин, и если ты

намеревалась вставить мне в бок маленькую шпильку,

то просчиталась. Мне известно, куда и как потрачен

каждый фунт.

Кэтрин была польщена, раздражена и озадачена сразу.

Донован давал понять, что не стоит ничего делать

тайком, ведь теперь она его жена и играм уже не место.

—

Я рада, что угодила вам, милорд, — ответила

она.

Кэтрин двумя руками сжимала свою чашу перед

собой, словно ища в ней преграду.

265

—

Ты редко мне улыбаешься и стараешься не

называть меня по имени. Тебе это неприятно?

—

Нет, милорд, — сказала Кэтрин тихо.

—

Мне будет стоить еще несколько десятков

фунтов услышать, как ты называешь меня по имени? —

шутливо спросил Донован, и его хрипловатый низкий

голос пробудил в ней волну чувств. — Ну, как меня

зовут?

—

Донован, — ответила она полушепотом.

—

Неужели это так трудно?

Он легко коснулся ее волос, пропустив шелковистую

прядь через пальцы. Словно бы изучая овал ее лица, он

провел рукой по щеке жены, по линии ее подбородка,

скользнул рукой по гибкой, тонкой шее, по

обнаженному плечу. Если бы он пришел как захватчик

или насильник, если бы потребовал с нее то, что она

обязана дать ему по праву, Кэтрин встретила бы его

домогательства во всеоружии. Но Донован сломил ее

оборону предупредительностью и чувственностью.

Странный, внезапный жар охватил тело Кэтрин и

наполнил ее желанием броситься в объятие его сильных

рук.

Если бы хоть одно слово любви с его стороны, хоть

одно признание, что речь идет о большем, чем о

простом расчете, — о, она бы ответила ему нежностью

и теплом! Но он ничего не скажет, потому что суть их

брака основана на холодном расчете. Ей захотелось

закричать, попросить... Нет! Никогда! В ответ она

услышит лишь циничные слова о своей наивности, от

которых станет еще хуже.

Донован вздохнул, не увидев на ее лице выражения

чувственности, которое рассчитывал пробудить. Он

266

отодвинулся от жены, и Кэтрин заметила на его поясе

кинжал в богато украшенных ножнах.

— Это что, новый обычай?

— Просто забыл снять. Я привык, что опасность

подстерегает всюду. Но сегодня вечером, — сказал он

тихо, — в оружии нет надобности.

Донован снял кинжал и вместе с ножнами положил на

стол.

Кэтрин не сводила с мужа глаз, и он увидел, как на

шее у нее пульсирует жилка. Взяв девушку за руку,

Донован ласково привлек ее к себе, поднес ладонь

Кэтрин к губам и нежно поцеловал. Ее сердце словно

пронзило прикосновение его губ; она не могла больше

отвергать его, но мучительная душевная боль ее не

оставляла.

Донован обнял Кэтрин за талию и прижал девушку к

себе. Его страсть разгоралась на глазах, но, к ужасу

Кэтрин, точно такой же огонь возжигался в ней самой, и

погасить его не удавалось.

Донован поцеловал уголки ее губ, и Кэтрин словно

пронзило молнией; он же продолжал ласкать губами

нежный шелк ее кожи, постепенно пробуждая в молодой

жене чувства и ощущения, о существовании которых

она даже не подозревала. Мягкий, невнятный стон

вырвался у нее, а поцелуй становился жарче,

чувственнее, настойчивее. Губы Кэтрин разомкнулись, и

она задрожала, когда кончик его языка проник в ее рот,

словно распознавая ее на вкус.

Кэтрин чувствовала, как соскальзывает, погружается в

жаркий омут всепоглощающего желания. Руки ее

сплелись вокруг талии Донована, и она прижалась к его

горячему телу; он нащупал бант на сорочке жены и

267

осторожно развязал его; ткань соскользнула с плеч

Кэтрин. Ее кожа цвета слоновой кости мерцала в свете

камина, а округлые груди словно набухли. Он обхватил

одну из них и ощутил, как дрожит девушка. Донован

обвел большим пальцем ее напрягшийся сосок. Затем он

развязал последний бант на ее брачном одеянии. Кэтрин

не пыталась помешать ему, но и не собиралась

помогать... пока. Последняя лента была распущена, и

шелк сорочки с шорохом лег у ее ног.

Донован почувствовал, как бешено пульсирует в его

теле каждая жилка; он был прав — ему удалось

разбудить страсть в жене. Сев на кровать, он положил

руки ей на талию и привлек к себе. Закрыв глаза, Кэтрин

чувствовала, как губы его ласкают ее тело. Она

судорожно вздохнула, когда его язык описал круг

вокруг ее соска, опробовав на вкус его розовый венчик.

Чувственное желание охватило Кэтрин, но Донован

не спешил овладеть ею, с трудом сдерживая страсть. Он

хотел, чтобы его и ее мгновения высшего наслаждения

совпали, хотя и не понимал, почему сдерживает себя.

Ведь Кэтрин стала его женой, и он мог обладать ею,

когда хочет и как хочет, не заботясь о том, чтобы она

испытывала такое же наслаждение, как и он.

Донован слышал ее учащенное дыхание, смотрел в ее

полузакрытые глаза; затем взял Кэтрин на руки и

положил на подушки. Быстро сбросив с себя изрядно

потрепанную во время пьяной возни одежду, он лег

рядом с ней.

Лишившаяся воли девушка повторяла про себя, что

действиями ее мужа руководит лишь плотская страсть и

ничего больше, а эту страсть он может питать к любой

268

женщине, хотя бы к своей бывшей любовнице —

Дженни.

Губы Донована ласкали ее шелковые, благоухающие

волосы, веки, прикрывающие глаза, нежные щеки, вновь

и вновь возвращаясь к мягким, полуоткрытым,

ожидающим губам девушки. Он пил ее редкостную

красоту, словно добравшийся до прохладного источника

умирающий от жажды путник. Загрубевшие пальцы

Донована с неожиданной нежностью касались тела

девушки — ее грудей, живота, бедер.

Мягко и с редкостным терпением он словно дразнил

ее мягкими прикосновениями своих губ. Кэтрин тихо

стонала, пламя страсти охватило ее, заставив дрожать

каждый нерв. Донован, услышав ее страстные вскрики,

почувствовал, как его пронзает наслаждение. Только

тогда, достигнув вершины страсти, он отдался

всепоглощающему порыву плоти; пленив губами ее рот

и принудив к молчанию, он приглушил издаваемые ею

помимо воли звуки.

Затем он наполнил ее со всей мощью своего тела.

Кэтрин металась в неудержимой страсти, и Донован

потерял ощущение реальности; они оба рухнули в

пропасть слепящей бездны, потеряли себя друг в друге,

слабея, дрожа, содрогаясь один в другом, прижимаясь

друг к другу как к чему-то единственно прочному в

центре бешеного урагана. Наконец волна страсти пошла

на убыль, и они в изнеможении откинулись на подушки.

Для Кэтрин возвращение к реальности оказалось

горьким: первое, о чем она подумала, было то, что слова

Донована оказались правдой. Он сумел пробудить в ней

желание и пленить ее тело. Оно ее предало. Как он

сейчас злорадствует! Боже, до чего же ей хотелось

269

причинить ему ту же боль, что и он ей! Она пыталась

обвинять его в грубости и бесчувственности, но он взял

ее лаской, она сама возжелала его — страстно и без

оглядки.

Кэтрин боялась взглянуть в эти всезнающие серые

глаза, боялась увидеть в них насмешку и надменную

удовлетворенность.

Отвернувшись,

она

пыталась

собраться с мыслями и взять себя в руки.

Донован же не верил себе. Он лежал, полуобняв жену,

и чувствовал, что она где-то далеко, что в глубины ее

души ему нет доступа. А ведь все получилось, как он

того желал: он доказал ей, что она станет жертвой

собственной, а не его одного страсти. Никогда прежде

он не испытывал большего блаженства, чем в те

мгновения, когда изливал себя в нее и чувствовал, как

тело ее бьется в сладострастном ответе. Донован

чувствовал, что в их отношениях должно быть что-то

еще, и он мучительно размышлял о том, что именно. Это

просто эхо пережитого ими, успокоил он себя, всего

лишь короткое послесловие. Он просто хочет ее вновь, и

после исполнения своего желания вполне будет

удовлетворен. Кэтрин лежала, отвернувшись от него и

закрыв глаза. Выходит, он взял лишь первую линию

укреплений, и борьба еще впереди. А ведь она достигла

такого же наслаждения, как и он, Донован это знал. Он

слышал ее вскрики, чувствовал, как изогнулось и

напряглось ее тело в кульминационный момент. Они

обладали одинаковым темпераментом и вполне

гармонировали друг с другом в интимной близости, так

что молодая жена получила то, что гораздо лучше

всяких обманчивых слов и суетных обещаний.

—

Кэтрин, — прошептал он.

270

Но та не ответила ему. Своей большой рукой он

поймал ее подбородок и повернул лицом к себе.

—

Взгляни на меня, — потребовал он.

Она широко открыла глаза, выражение которых,

несмотря

на

их

подозрительный

блеск,

свидетельствовало, что его жена вовсе не намерена

дарить ему радость победы своими слезами.

—

Ты все еще продолжаешь лгать себе? — спросил

Донован. — Но пора признать мою правоту. Ты

чувствовала то же, что и я, и не сможешь этого

отрицать.

Кэтрин прикусила губу, и лицо ее залилось краской

стыда. Господи! Он знает о том блаженстве, которое

доставил ей! И это ужасная правда — какая-то часть ее

души ей больше не принадлежала.

—

Я чувствовал, как твое сердце билось в лад с

моим. Думаешь, я не слышал, как оно колотилось?

— Да, — крикнула она вне себя от горя. — Да, ты

осуществил свою угрозу. Да, мое тело уже не

принадлежит мне. Не сомневаюсь, что твой опыт

общения с девками, задирающими юбку при первом

твоем желании, сделал тебя мастером по этой части.

Владей моим телом по своему усмотрению, ведь это

теперь твое право, но душой я никогда не буду тебе

принадлежать!

Донован

посмотрел

на

жену

с

невольным

восхищением. Вот женщина, которая кое-чего стоит.

Она

отступала

дюйм

за

дюймом,

используя

единственное свое оружие — гордость. Вот женщина,

которая заставляет относиться к себе с уважением. Она

его не хочет по-настоящему... пока. Но у него были

271

основания полагать, что вскоре все изменится. И

Донован крепко обнял ее и прижал к себе.

Со стыдом Кэтрин ощутила, как в ней вновь

пробудилось неудержимое желание. Язык Донована

дразнил и мучил ее, свободной рукой он гладил ее тело,

ласкал груди, сжимал их, обводил соски пальцем, пока

они не затвердели. Сладострастные стоны, которые она

слышала, казалось, не могли исходить от нее... но

именно так и было.

Рука Донована скользнула вниз, лаская кончиками

пальцев ее плоть, и каждое такое касание вызывало у

Кэтрин ослепительную вспышку чувств; он ласкал ее

нежное средоточие, чувствуя, как разгорается в ней

пламя страсти. Ртом он обжигал ее чуткую кожу,

сжимал губами соски, затем двинулся вниз, и его

поцелуи и легкие покусывания переместились на ее

живот и бедра. Кэтрин чуть не задохнулась, когда он

достиг

ее

пульсирующее,

словно

раскаленное,

средоточие

ощущений.

Она

хотела

остановить

Донована, но ее руки вместо того, чтобы оттолкнуть его,

лишь запутались в густых темных волосах. Кэтрин

ощущала свое тяжелое и все ускоряющееся дыхание,

слышала неразборчивые слова, которые издавала ее

гортань, и все же пыталась сдержать себя. Она ощутила,

как его плоть вновь наполняет ее, и инстинктивно

изогнулась ему навстречу, стремясь к финальному

восторгу, который затушил бы пламя ее желания.

—

Скажи, Кэтрин, что ты желаешь меня, как я

тебя, и чувствуешь то же, что и я. Скажи! —

прошептал Донован.

—

Донован! Не надо...

272

—

Смирись, — почти простонал он, — скажи, что

хочешь меня!

—

Сдаюсь, — прошептала она.

—

Нет, не так...

—

Я хочу тебя! — закричала Кэтрин. — Да,

хочу! Будь ты проклят, я тебя хочу!

Движения Донована приобрели такую силу и

скорость, что ей показалось, что она умирает. Кэтрин

уловила ритм этих движений и, в такт им, сама начала

двигаться. И наконец ее пронзили конвульсии, мощные,

как землетрясение. Кэтрин показалось, что перед ее

глазами вспыхнули миллионы солнц.

Медленно, словно выпивая ее судорожный выдох,

Донован поцеловал Кэтрин в губы; его большие руки

зарылись в ее раскинутые на подушке волосы. Чуть

отстранившись, он лег рядом с женой, продолжая одной

рукой обнимать ее. Они были как одно целое в этот

момент, и слова не требовались. Так они сохраняли

молчание, пока сердца их не вошли в нормальный ритм;

Кэтрин хотелось плакать, но слез не было. Да, она его

хотела

и

прекрасно

помнила

свои

слова,

свидетельствующие о поражении. Более того, Кэтрин

понимала, что, если бы все повторилось, она бы вновь

умоляла его овладеть ею. Лицо у нее запылало от этой

мысли.

—

Что ж, вы выиграли, милорд. — Голос ее

дрожал. — Вы поступили со мной как захватчик.

—

Нет, Кэтрин, я не захватчик, а муж. Ты моя

жена. Ныне и во веки веков.

—

Во веки веков, — с горечью прошептала она.

Мысль о жизни, исполненной подневольной страсти,

без слова ласки или любви, потрясла ее. Донован хотел

273

использовать ее как наложницу и как инструмент для

рождения наследников.

—

Да, во веки веков. — Донован боролся с

потребностью сказать ей что-то хорошее, ласковое,

утешить ее, потому что боялся дать ей силы на

дальнейшую борьбу с собой, однако добавил: — И это

будет долгая, плодотворная жизнь. У нас появятся дети,

и в будущем наше супружество станет предметом

всеобщей зависти.

Однако его слова не только не успокоили жену, но

разбередили кровоточащую рану в ее душе.

—

Пожалуйста, отпустите меня, милорд... Если вы

уже все кончили со мной.

Ее слова вызвали у Донована вспышку гнева.

—

Сударыня, вы вполне могли бы стать женой

другого, который не стал бы церемониться с вами, а

просто взял бы силой!

Кэтрин отвела взгляд от него, и гнев Мак-Адама

испарился, когда он увидел слезы, побежавшие из-под

ее ресниц. Что-то в глубине сердца заныло; но чего оно

хотело, и сам Донован едва ли смог бы определить, и он

лишь успокаивающе погладил руку жены.

Что ж, она боролась до конца, ведь он был ее врагом...

Но теперь он ее муж. Он был захватчиком, но взял ее не

как жертву насилия, а как жену, которую лелеят и холят.

Он не признавал любви, но разбудил в ней чувства, с

которыми ей оказалось не по силам совладать. В тот

день, когда Мак-Адам заявил, что ей придется стать его

женой, она поклялась, что найдет щель в его

непроницаемых доспехах, найдет то место в его сердце,

где пряталась не признаваемая им любовь. Но теперь

леди Кэтрин испугалась, что, пробудив в лорде

274

Доноване, ее муже, эту любовь, она и сама будет

опалена ею...

Кэтрин пошевелилась и очнулась ото сна. Одна свеча

все еще горела, но уже коптила, мигала и почти не

давала света. Кэтрин стало холодно, и она поняла, что

Донована нет в постели.

Повернув голову, она окинула глазами комнату и

увидела его стоящим у арочного окна, вглядывающимся

в темное небо; очевидно, он был погружен в свои

мысли. Отблески пламени свечи играли на его

бронзовом теле: Донован не удосужился одеться,

полагая, что жена спит. Даже в позе отдыха он поражал

мощью и красотой своего тела. Что же его томит,

подумала Кэтрин.

Донован же думал о том, что действовал правильно:

он был мягок с женой, и его радовало, что ему хватило

тонкости и выдержки, за которые он был вознагражден

пробудившейся в ней страстью. Как же вышло,

спрашивал он себя, что ей удалось околдовать его тело и

душу? Неужели в ней есть некая сила, волшебство, и он

подпадает под ее чары? Однако печальный жизненный

опыт подсказывал ему, что на свете существует измена.

Он не должен проявить слабости и позволить Кэтрин

догадаться, каковы его истинные чувства к ней. Подняв

забрало, он может получить страшный удар в лицо.

Донован определил для себя и Кэтрин дальнюю

жизненную перспективу, и вскоре женщина поймет, что

так лучше для них обоих.

17

275

Эндрю не находил себе места от беспокойства. В день

свадьбы он слышал звуки грандиозного празднества в

замке, а потом настало время безмолвия и пустоты;

ничто не говорило о том, что Энн скоро вернется.

По-прежнему не имея возможности свободно выйти

за порог дома, он, тем не менее, исхитрился отправить и

получить

несколько

важных

посланий.

Были

подготовлены для подписи и посланы ему необходимые

бумаги, оставалось только получить их.

Вздохнув, Эндрю поставил кубок на стол, поднялся и

начал большими шагами мерить комнату — занятие,

которому он предавался все последние ночи. Зачем Энн

задерживают в замке? Неужели она встретила другого?

Устав ходить, Эндрю опустился в кресло.

Как ему жить без этой хрупкой девушки? Блеск

английского двора более не прельщал его.

—

Энн, — произнес он в пустоту.

Крейтон словно видел ее стоящей у огня и

обращающей к нему свои фиалковые глаза, от взгляда

которых мгновенно перехватывает дыхание. Но теперь...

Теперь он должен всецело посвятить себя достижению

цели, поставленной перед ним. Это было смертельно

опасным делом: король и Донован принадлежали к

числу людей, с которыми не шутят. Эндрю знал о

подозрениях последнего относительно себя, но он

чувствовал и другое: в основе неприязни к нему

Донована лежали какие-то личные мотивы, и Эндрю

многое бы дал, чтобы узнать их.

Погруженный в свои мысли, он не сразу услышал, что

в дверь кто-то стучит. Открыв ее, Эндрю увидел перед

собой юношу в одежде королевской прислуги.

—

Я ищу Эндрю Крейтона.

276

—

Это я.

—

У меня для вас послание.

Он протянул сложенный вчетверо лист.

—

От кого оно?

—

От леди Энн Мак-Леод. Это услуга лично для

нее, и я бы не хотел, чтобы королю...

—

Не бойся, все будет в порядке, — успокоил его

Эндрю.

Выхватив из рук парнишки письмо, он дал ему монету

и выпроводил, затем дрожащими от волнения руками

сорвал сургуч печати. Понимая, что о личном Энн

вынуждена, была, писать намеками, он внимательно

вчитывался в написанные знакомым и милым почерком

слова:

«Эндрю!

Я невольно оторвалась от своих обязанностей по

дому, но надеюсь, что вы со всем благополучно

управились и у вас все в порядке. Мне дали понять, что

я смогу вернуться домой на этой неделе. Мне не

терпится обсудить с вами вопросы, которые возникли за

время моего отсутствия. Свадьба прошла просто

великолепно, и Его Величество, кажется, намерен

устроить еще одну; по крайней мере, так я могу судить

по его частым вопросам о том, кого я вижу своим

избранником. Но сейчас я больше всего на свете хочу

снова оказаться дома. К моему возвращению

приготовьте все счета, мы их обсудим и поговорим о

планах на будущее.

Энн».

277

Это краткое послание привело Эндрю в восторг:

среди придворной суеты девушка продолжала думать о

нем. Но тут же его сердце заледенело от мысли, что

король всерьез задумался о поиске пары для Энн.

Хватит одного несчастного брака ее сестры! Ведь Энн

больше всего на свете хочет оказаться дома!.. Эндрю

радостно улыбнулся. Между строк письма он прочел,

что одна из причин желания девушки вернуться в

родной дом — это его пребывание в нем.

Энн задержалась в замке с единственной целью —

быть рядом с Кэтрин. Зная отношение Донована к Мак-

Леодам и отношение Кэтрин к нему, она крайне

опасалась за то, во что может вылиться их брак. Эти

двое новоиспеченных супругов были как лед и пламя, и

представить их мирно сосуществующими казалось

невозможным. Энн знала, что Донован Мак-Адам

нередко бывает жестким и требовательным. Но сломает

ли он Кэтрин, чтобы подчинить ее своей воле?

На следующее утро после свадьбы Энн ожидала

появления сестры за утренней трапезой. Ей хотелось

взглянуть в глаза Кэтрин и удостовериться, что с ней все

в порядке. Но ни Кэтрин, ни Донован не появились, и

Энн сказали, что новоиспеченный супруг приказал

принести завтрак прямо в спальню. Потом ее закружил

вихрь дворцовой жизни, а после полудня выяснилось,

что она должна совершить поездку верхом в обществе

короля, Мэгги и некоторых других придворных. Но уже

через пару дней она заметила, что ее последовательно и

упорно пытаются держать в обществе лорда Мюррея;

Энн не знала, что, увлеченный ею, молодой лорд уже

278

обратился к королю с просьбой о разрешении брака с

ней, и обсуждение этого вопроса в полном разгаре.

Энн очень не хватало Эндрю, несколько раз она даже

видела его во сне. Девушка мучилась от тревоги за

сестру, стремления сохранить верность своей стране и

вместе с тем томления по Эндрю, который мог быть и

английским шпионом.

Только

через

два

дня

после

свадьбы

ей

предоставилась первая возможность поговорить с

Кэтрин. Донована вызвали к королю, и Кэтрин зашла в

покои своей сестры.

Энн с облегчением увидела, что Кэтрин выглядит

неплохо, разве что стала тише и сосредоточеннее, чем

обычно. В действительности Кэтрин была преисполнена

тревоги и мучилась множеством вопросов; до нее

долетели слухи о скором браке сестры. Они поболтали

какое-то время, стараясь не говорить на темы, которые

волновали каждую из них, но Энн не выдержала:

—

До чего же различны теперь твоя и моя жизнь.

Вообще, с тех пор, как Эрика выслали, все пошло

прахом.

—

Да, — согласилась Кэтрин. — И, кажется,

прошлое уже никогда не возвратится. Остается лишь с

достоинством встретить испытания, которые выпали на

нашу долю.

—

Кэтрин, так ты несчастна?

—

Мне трудно назвать себя несчастной, Энн.

Скорее это просто крах моих представлений о будущем.

—

Донован был жесток? Он причинил тебе боль?

—

Нет, — ответила Кэтрин. — Он... он не то

чтобы совсем бесчувственный, но... — Она подошла к

окну, задумчиво поглядела в него, затем повернулась к

279

сестре. — Энн, тебе нужно как можно скорее вернуться

домой. До меня долетают слухи о твоей возможной

судьбе. Кто знает, — может быть, если ты удалишься от

двора, король забудет о тебе...

—

Я не боюсь его, — сказала Энн.

— А я не хочу, чтобы тебя, как и меня, силой

принудили к несчастному браку! — закричала Кэтрин.

— Король требует полного повиновения и не допустит,

чтобы кто-то воспротивился его воле!

Сестры посмотрели друг другу в глаза, и Энн поняла,

что Кэтрин прочитала ее мысли. Словно в

подтверждение этого Кэтрин тихо спросила:

—

Есть новости от Эндрю?

Прежде чем Энн успела ответить, дверь распахнулась

и сестры присели в глубоком поклоне перед королем, за

которым следовал Донован.

Энн бросила быстрый взгляд на Кэтрин. Глаза сестры

были прикованы к мужу, дыхание, казалось,

остановилось, щеки порозовели. Она любит Донована,

вдруг поняла Энн. Она его любит, не осознавая этого.

Может быть, действительно мне следует вернуться

домой, подумала девушка. В поединке двоих третий —

лишний; они должны сами в себе разобраться и найти

почву для примирения.

Яков знаком велел им подняться и милостиво

улыбнулся

обеим

женщинам.

Неожиданно

проявившееся смирение Кэтрин импонировало ему.