Катерина была настолько ошеломлена этим поворотом событий, что не смогла оказать Джеку должного сопротивления. Она лишь что-то пробормотала, но Джек не обратил ни малейшего внимания на ее попытки что-то сказать.
Наконец она собралась с силами и попыталась его оттолкнуть, но он только крепче прижался к ее губам. В результате Кэт совершенно размякла и позволила ему делать с собой все что угодно.
Язык Джека скользнул в ее рот, и сладкая истома пронзила все ее тело — с головы до пят. И она не смогла не ответить на его поцелуй, издав при этом какой-то глубокий горловой звук.
— Что, Кэти? Ты не хочешь? — задал он вопрос, прозвучавший для нее абсолютно бессмысленно.
Она медленно раскрыла глаза.
— Чего?
— Этого, — сказал он, снова склоняясь к ней. — Меня, чтоб я целовал и обнимал тебя.
Он поцеловал ее в шею.
— Ты хочешь, чтобы я лежал рядом с тобой на матрасе и касался тебя, и целовал? Ты хочешь этого, скажи мне?
Его волосы в свете фонаря отсвечивали золотом, а глаза были синими-пресиними и смотрели на девушку так, что у нее аж колени задрожали. Только тут она заметила, что он тоже весь дрожит.
Как же он хотел ее! До боли, до дрожи! И сейчас он просил ее принять его.
Вокруг них сновали тропические насекомые, а пышная листва на ветру, казалось, вторила — нет, не словам, это были не слова, ее неясному хрипловатому шепоту.
— Скажи-ка мне это, Кэти, — настаивал Джек, — скажи!
Губы Джека пробежались по шее Катерины, переполненной эмоциями, ощущением своей женской силы. Да, она чувствовала себя сейчас, наверное, так, как листва после дождя, когда легкий ветерок стряхивает с нее последние капли.
Девушка запустила пальцы в золото его волос.
— Прикоснись же ко мне. Я хочу этого, очень хочу!
Не отрывая взгляда от ее глаз, Джек коснулся пояса ее юбки и медленно высвободил из-под нее блузку. Ощущение скользящего по телу мягкого хлопка заставило Кэт застонать от удовольствия. Она прильнула к Джеку, почувствовав, что еще минута — и она растает от сладкого томления.
— Под твоими руками я чувствую себя как чаща леса, — пробормотала она. Сейчас ее не волновало, поймет ли он ее слова. Горящий в ней огонь требовал от нее признания — безоговорочного, полного. — Ты заставляешь меня почувствовать себя необузданной. — Она откинула голову. — Сильной, насыщенной жизнью. Жизнь во мне так и поет.
— Ах, Кэти, — простонал он.
Она хотела его. Хотела быть с ним, петь с ним. Больше чем чего-либо в жизни.
— Джек!
Что-то в его взгляде подсказывало ей, что она, должно быть, произнесла его имя вслух. Он окружал ее, как лес окружает опушка.
Джек опустил руки, чтобы притянуть девушку еще ближе к себе.
Их тела разделяла только ткань их одежд, и через нее Катерина могла ощущать, как сильно он возбужден. И сама возбужденная донельзя, она нашарила рукой пуговицу, на которую были застегнуты его джинсы.
Джек расстегнул пуговицу юбки и отбросил ее в сторону. Через шелк трусиков она ощущала его ласки, посылавшие ей сладкие волны дрожи. Но больше всего на свете сейчас ей хотелось одного — ощутить бархатную твердь его плоти, и она расстегнула молнию на джинсах.
Джек замер. Их губы разделяло только пространство, необходимое для дыхания.
Его плоть была твердой и гладкой и на ощупь походила на теплый обсидиан. Она сжала ее, и Джек застонал, обхватив ее за талию. Катерина восхитилась той властью над ним, которую ощутила, — властью земной, женской, всепоглощающей и неудержимой, как сами джунгли.
Когда Джек накрыл ее руку своей и хотел убрать ее, девушка воспротивилась.
— Не надо больше, дорогая, — выдохнул он.
— Да, — прошептала она.
— Да, — вторил ей Джек, накрывая ее уста своими.
Девушка полагала, что он будет делать то, о чем говорил, но вместо этого он схватил ее в охапку и понес в палатку.
Там он положил ее на матрас и сел рядом на корточки.
Инстинктивно она потянулась к нему снова.
— Джек, ты что, не хочешь...
— Нет, малыш, — сказал он хриплым голосом, — я безумно хочу. — Он улыбнулся уголком рта. — А как насчет тебя?
Катерина поняла, чего он хочет — прямого ответа, но она могла отрицать его сейчас не больше, чем саму себя. И она привстала, глядя ему прямо в глаза и расстегивая верхнюю пуговицу блузки.
Вот так, пуговица за пуговицей, она полностью расстегнула блузку, не отрывая взгляда от его глаз и видя, как в них разгорается — нет, не огонь, а пламя, способное не просто опалить, а сжечь их обоих. Под его взглядом она чувствовала себя еще более желанной и сексуальной. Этакой соблазнительницей, пустившейся во все тяжкие в поисках каких-то руин. Женщиной, оставившей на холодильнике загадочную записку и ожидавшую, что за ней последуют. Женщиной, не обманувшейся в своих ожиданиях и теперь находившейся в старой палатке, освещенной светом фонаря.
Джек дал ей расстегнуть все пуговицы на блузке, прикасаясь к ней одним лишь взглядом. Закончив, она откинулась назад, отчего блузка соскользнула с ее плеч, обнажив грудь.
Джек придвинулся к ней и взял один из сосков в рот. В ответ на это Катерина изогнулась дугой, прижимаясь к нему в предчувствии той сладкой муки, которую он ей нес. Его бархатный язык скользил по нежной коже, даруя ей изысканнейшую из ласк.
Волна наслаждения омыла душу девушки, и она застонала, и с губ ее сорвалось его имя.
Джек почти утратил контроль над собой. Он хотел ее так долго, так мучительно долго, с тех самых пор, как увидел в "Ла Стеле".
Он страстно хотел ее, но не меньше этого хотел, чтобы огонь желания загорелся и в ней и чтобы она сказала ему об этом — на испанском, на английском, на языке джунглей, на каком угодно языке.
Целуя ее, он спустил джинсы и, высвободив свои ноги, начал быстро, даже суетливо, снимать с нее юбку.
Он просунул руку в ее потайное местечко, и она тут же открылась ему. Как же ему захотелось немедленно принять ее приглашение! Но все же он удержался от этого.
Вместо этого он запустил руку в шелк ее волос и снова поцеловал ее, дав ей ощутить всю глубину своей страсти.
Девушка обвила его шею и ответила не менее жарким поцелуем. Он дотронулся до того места, где темнел треугольник ее курчавых волос, знаменующий собой центр ее женской сущности, и она сладко простонала.
— Так ты хочешь, чтоб я тебя так трогал?
— Да, очень.
— Говори же мне, чего ты хочешь, прошу тебя.
Она провела рукой по его животу и сказала:
— Я хочу, чтоб ты был внутри меня, Джек. Сейчас же. Ради Бога.
После этих ее слов он уже не мог сдерживаться.
И вошел в нее, и стал вести с ней тот разговор, который издавна ведут между собой мужчина и женщина.
Она стала его частью. Той частью, которую он когда-то потерял, а теперь вот заново обрел. Звуки, которые она издавала, отдавались в его душе.
— О, малышка, теперь ты моя. Моя.
Глядя на нее он заметил, что она слабо улыбается.
— Это правда? — слетел с ее губ вопрос.
Он улыбнулся ей в ответ.
— Да, малышка. Правда.
— Я думала о том, что ты теперь мой.
Катерина обхватила его бедра своими ногами, и его пронзила сладкая дрожь.
— Да, Кэти, — пробормотал он хрипловатым голосом, — это тоже правда. Это абсолютная, неопровержимая правда. — Он жадно поцеловал ее.
Он входил в нее снова и снова, заставляя себя и ее кричать, пока наконец их страсть не обратилась во вспышку, бенгальский огонь, который взлетел к небу, сверкая и переливаясь всеми цветами радуги. И последняя их судорога сопровождалась заключительным криком Кэти, криком, наполнившим теплую южную ночь.
Долго еще после этого Джек держал ее голову в руках, а она лежала тихонько, и снаружи все бледнее и бледнее мерцал фонарь. В конце концов и он погас. И тогда Джек тихо пробормотал:
— Кэти?
Она что-то произнесла, но он понял, что это был не ответ и что она, должно быть, уснула.
На его руках. В палатке своей тети. В джунглях Текстикана.
Он не знал, что и подумать по этому поводу.
А неопределенность он никогда особенно не любил. Она заставляла его нервничать.
— Кэти, — пробормотал он, — нам надо поговорить об этом. — Он нахмурился. — Нет, я не то говорю. Я хотел сказать...
Он погладил ее по волосам, прислушиваясь к шуму тропического леса.
— Я не знал, что это будет так. Не знал, что плеск струй воды в душе превратится в оперу. И про себя добавил: чертовски хорошую оперу, отличную оперу. С величественной героиней — страстной, сильной. И удивительно сексуальной. — Может, этого и нет в сценарии, но я хочу спать с тобой еще. И много-много раз.
Но ведь она спит, напомнил он себе. Он разговаривал со спящей женщиной. Говорил ей то, что никогда не собирался говорить.
Джек не понимал, но чувствовал: что-то произошло. Что-то, не имевшее никакого отношения ни к Мадрид, ни к Бласко, ни к кодексу. Что-то очень значительное. И может, равносильное катастрофе.
Вот в чем заключалась правда.
Солнце уже вскарабкалось высоко, когда Джек проснулся и оглянулся вокруг.
Джунгли Текстикана не изменились за ночь. Палатка Мадрид все так же стояла на краю траншеи. И земля не сдвинулась с тех пор, как они в последний раз любили друг друга. Но что-то все же было не так. Он понял это, еще даже и не до конца стряхнув с себя сон.
Женщина, которая должна была сейчас лежать в его объятиях, копошилась в дальнем конце траншеи — она копала мягкую землю с помощью... Бог знает что ей удалось найти, чтобы использовать в качестве подсобного инструмента.
Кэти Мур, эта бесхитростная и правдивая девушка, обладавшая к тому же и незаурядной настойчивостью, искала доказательства, которые, как он знал, могли перевернуть все вверх тормашками.
Джек выругался и быстро натянул на себя джинсы.
Когда он приблизился к ней, она вскинула голову. Ему уже было знакомо это выражение лица. Ее руки были грязными, на губах блуждала неземная улыбка, а глаза горели первооткрывательским блеском.
Внезапно Джек подумал, что хорошо бы стереть с ее лица волнение.
— Посмотри сюда, Джек.
Он остановился, глядя на ее душистые шелковистые волосы. С такого расстояния он не мог ощущать их запаха, но ему и не нужно было этого, он провел с ней всю ночь и отлично знал их аромат.
Господи, ничего на свете не хотелось ему сейчас больше, чем увлечь ее обратно в палатку тетушки и там вспомнить все, чем они занимались ночью. Но почему-то у него было такое чувство, что она не разделит его устремлений.
— Ты не смотришь, — сказала она.
— Нет, смотрю.
— В траншею, Джек.
— В траншею.
— Смотри, — голос у нее был такой доверчивый. — Видишь этот папоротник? Видишь, где его выдернули? Он все еще зеленый.
Джек перевел взгляд туда, куда она указывала.
— Его выдернули совсем недавно, — сказала она. — Тут недавно прокопали всю траншею. Через каждый метр! Систематично! По плану.
Да, так оно и было, отметил про себя Джек. Копали совсем недавно, должно быть, вчера.
— Сукин сын, — сказал он тихонько.
— Здесь ведутся раскопки, Джек! — Ее голос звенел от волнения.
— Раскопки ведутся, это верно, Кэт. Весь вопрос в том, кем они ведутся.
— Что значит — кем? Это раскопки моей тети. Она их нашла. И именно она исчезла в джунглях для того, чтобы...
— Велись.
— Что?
— Велись твой тетей, Кэти.
Свет в ее лице потух. Она отступила от него и повернулась к траншее.
— Посмотри, — сказал Джек, — копают действительно очень систематично. Как будто раскопки ведутся человеком, который не знает результатов исследований и не видел компьютерных экранов.
Девушка нахмурилась. Она просто не хотела видеть очевидного, и Джек это понимал.
— Кто-то здесь копается, Кэт. Но не тот, кто изначально раскапывал эту траншею.
Ее лицо потемнело.
— Ты хочешь сказать...
— Грабители.
Уголок ее рта дернулся, но на лице все же отразилось минутное разочарование.
Джека пронзило чувство вины.
Но что он, в конце концов, с ума сошел? За что ему чувствовать себя виноватым? Ведь каждое его слово было не чем иным, как чистейшей правдой. И им необходимо было срочно сматываться отсюда.
— Ты же знаешь, как быстро грабители наезжают на заброшенные места раскопок.
— Я знаю, что иногда такое случается, но не думаю...
— Посмотри же правде в глаза, Кэт. Они вооружены и опасны. И они вездесущи. У нас были проблемы с Бласко и его пособниками, но это уже посерьезнее. Похоже, что они работают тут каждый день. И нам надо убираться отсюда.
— Да мы же только что приехали.
Но уверенности у нее поубавилось. Женщина, которая сражалась с ним в Четумале и в номере текстиканского отеля, эта женщина начала поддаваться старым сомнениям. Джек почувствовал, что задыхается, будто от нехватки кислорода.
Он понял, что сейчас случится, — она поднимет на него глаза и спросит себя, правильно ли поступила, связавшись с ним с самого начала. И эта мысль ранила его, ранила ужасно больно.
— Кэти, послушай. Когда мы вернемся, ты сможешь навести справки. О раскопках, о тете, о чем угодно.
— Когда мы вернемся куда? Снова сюда?
Джек постарался заново обрести контроль над ситуацией.
— Давай сначала сделаем то, что совершенно необходимо. Выберемся отсюда, а уж потом поговорим.
— О чем? — Голос у нее был ровным, но он видел, что в глазах ее появилось сомнение.
— О той ночи, Кэт.
Что-то в ее лице сказало ему, что она глубоко уязвлена. Джек молча выругал себя за неудачно и не вовремя сказанное, хотя и с самыми чистыми намерениями.
— Кэти, я хотел сказать, что...
— Нет нужды объяснять. На самом деле я бы предпочла, чтобы ты этого не делал вообще. — Она не назвала его мистером Джибралтаром, но была близка к этому.
— Ну так, — Джек нахмурился, — возьмемся за дело. Нам надо сначала вытащить джип, а потом запустить его.
— Да.
— Ну что ж, начнем.
— Полагаю, у тебя есть какой-то план? — спросила она.
Неужели она думала, что у него нет плана? Он кивнул и взглянул на нее так, как смотрят мужчины, которых не слишком-то высоко оценили.
План у него действительно был.
Первым делом он собирался вытащить отсюда как джип, так и Катерину. Потом он собирался отвезти ее в Четумал и там заниматься с ней любовью до тех пор, пока она не забудет, какие вопросы хотела ему задать. А после начать все по новой.
— Ну хорошо, — решительно сказал он, — начнем.