Любовь и смерть Геночки Сайнова

Глава пятая.

Свадебка.

Свадьбу решили сыграть в поселке. В домашнем "кремле". И Марианна Евгеньевна категорически возражала против Ленинграда.

Пусть в Молодежном все увидят, что Настюшка совсем не такая, как они там себе думают со слов этой сплетницы – Элечки Васильевой.

Да, – соглашался с женой Николай Александрович, – мне это тоже для укрепления, так сказать, статуса, здесь не помешает… Опять – таки всех нужных людей можно будет пригласить. И Первого секретаря, и управляющего главка…

Настюша, как только с родителями сговорились, оформила в школе большой отпуск, благо летние каникулы, и возвращаться в Тынду уже не собиралась…

Там декретный отпуск начнется, а там…

Рожать то где собираешься? – спрашивала Марианна Евгеньевна…

Да уж всяко не здесь – в Сибири, – резко отвечала Настя, многозначительно поглядывая на лестницу, ведущую на третий – летний этаж, где со своими книжками уединилась увечная сестра.

Мать, мгновенно зардевшись, промолчала.

В Ленинград поедем. Надо будет прописаться… И ребеночек должен быть коренным – питерским.

А Генина мама то не возражает?

Нет, я думаю… А потом мы кооператив построим. Геннадию как БАМовцу положено вне очереди, а с деньгами, мне кажется вы с отцом должны помочь. В конце – концов и вам тут не до морковкиных заговень вековать!

В приятных хлопотах пролетали длинные июньские дни. В единственном поселковом ателье шилось роскошнейшее белое платье. Шофер Алеша, как угорелый носился то в райторг, то к военторг в соседнюю дивизию, все доставал дефициты – колечки золотые, костюмчик для жениха, туфельки…

Сам жених появился в "кремле" за два дня до свадьбы. Марианна Евгеньевна как то немного растерялась, где стелить дорогому гостю? В отдельной комнате, или вместе с Настей? Даже Николая Александровича озадачила вопросом.

Спроси Настюху, как молодым лучше? – дипломатично ответил отец, – в конце то концов, живот то у невесты уже вовсю выдает… Так что, какие уж там приличия!

Настя на этот счет была категорична, – только вместе!

И за обедом, как положено верной жене, сидела по левую руку, все время демонстративно прикасаясь к суженому, то грудью, то легкой ручкой, то щекой прижимаясь к крепкому плечу…

Свой. Свой муж!

Все эти дни Гена пребывал в какой то прострации.

Жена… Вот теперь у него будут жена и ребенок…

А как же мечты? А как же Алла?

Но ведь нельзя, наверное, жить только мечтами? Нельзя?

Надо жить реалиями сегодняшнего дня?

Надо?

На все эти вопросы он не находил ответа. Он понимал, что свадьба – это то поворотное, ключевое место в его жизни, которое сподобит так ее изменить, что потом может статься – он тысячу раз пожалеет. Или наоборот – будет тысячу раз благословлять этот день.

За два дня до свадьбы он ощущал себя маленьким корабликом, который течением затягивает в узкий пролив… И если сейчас не вырваться, не предпринять усилий именно теперь, то с каждым упущенным мгновеньем, шансы на иной, отличный от прописанного проведением исход – уменьшаются и исчезают окончательно.

Но еще более беспокоило Гену то, что он впервые в жизни ничего не понимал.

Хорошо ли будет потом ей – Насте? И хорошо ли будет маме?

И самое главное… И самое главное… А можно ли жениться без любви?

Можно ли?

Ведь он не любит Настю.

Она хорошая. Она красивая. Она нежная.

Но он не любит ее. Он любит Аллу.

Но Алла в Америке, и он никогда не увидит ее.

А Настя…

В эти два дня он практически не оставался наедине с собой. Вокруг суетились новые родственники, ему то и дело поручали какие то дела, то съездить с шофером Алешей в рыбсовхоз за омулями, то поменять в военторге костюм – Насте не понравился цвет… Коричневый в тонкую полоску…

Но когда он уединялся, он вспоминал тот разговор. Их разговор, когда она рассказала ему…

С Аней они редко сталкивались… Только за обедом, или ужином. Но поговорить не удавалось. Так. Перебрасывались ничего не значащими фразами.

В субботу утром. В утро свадебного дня, Аня постучала в дверь их с Настей спальни. Настя уже давно встала и порхала где то там – внизу…

Гена, поднимись ко мне на летний этаж. Надо поговорить.

Он надел брюки. Почистил зубы. Побрился. Надо будет еще раз бриться перед тем, как ехать в ЗАГС?

Потом надел белую сорочку…

Сорочка, галстук, туфли… Костюм, выбранный Настей – темно серый в полоску, английской шерсти – висел на раскрытой створке платяного шкафа.

Настя приготовила все это для него. Жена. Она уже его жена!

Гена поднялся по крутым дубовым ступенькам… И почему то впервые подумал, – а почему Николай Александрович сделал лестницу такой крутой? Вдруг у них с Настей родится хромая девочка? Неужели он – Гена сделает ей лестницу такой неудобной?

Ну, здравствуй, зятек!

Здравствуй, Аня.

Помолчали.

Я хочу тебя спросить… Как друга… Мне некого больше спросить…

Спрашивай.

Ты счастлив?

Что?

Ты счастлив оттого, что спишь с моей сестрой?

Зачем ты спрашиваешь?

Я спрашиваю из научного… Философского интереса… Я никогда не узнаю счастья…

Или несчастья брачных отношений…

Аня!

Ты что? Хочешь меня в этом разубедить? Утешить меня? Так переспи со мной!

Теоретически, лежа на мне, ты даже не ощутишь асимметрии моих нижних конечностей.

А в остальном – я нормальная женщина. Разве не так?

Аня, что ты говоришь. Зачем?

Я хочу, чтобы ты понял всю абсурдность и глупость твоей жалости ко мне. Не надо жалеть! Говори прямо, когда тебя спрашивают, счастлив ты, или нет? И как ты счастлив? Неужели во всем этом такой… Такой запредельный восторг?

Аня вдруг вскрикнула и разрыдалась, закрыв лицо ладонями. Затряслась, зашлась стоном и скорчившись, скукожившись, повернулась к Геннадию мелко дрожащей спиной.

Аня!

Гена схватил Анну за плечи и с силой сдавил их, пытаясь таким образом унять ее душевный стон.

– Н-н-нет! Н-н-н-нет! Н-н-н-нет! К-к-к-как ты не п-п-понимаешь? Она же не любит тебя! А я, а я люблю!

Аня!

Ты ведь не любишь ее? Скажи? Ведь нет? Ты же идиот! Ты идешь на эту свадьбу, как баран на закланье! Ты же даже не знаешь, твой ли это ребенок?

Аня!

Ты же идиот! Ты же слепой! Ты инвалид куда как больший, чем я! Ты слепой, ты ничего не видишь, как тебя используют, чтобы прикрыть свой позор, чтобы тобой прикрыть старые грешки… Тебя уже использовали когда им надо было в Кировский балет и в Англию! И разве не идиот, тот, кто незнакомой девице отдаст продукт двухлетнего тяжелого труда в тайге – за просто так! Разве не идиот? И ты вдвойне идиот, теперь, когда жизнь себе ломаешь… Машина – черт с ней! Отдал и отдал…

Денег твоих жалко, да ладно, еще скопишь! Но идти с ней под венец, чтоб потом…

Что потом?

Увидишь…

Что?

Ты слепой идиот.

Нет, я не слепой идиот.

Так ты все понимаешь?

Я понимаю одно: то, что я ей сейчас очень нужен.