Любовь не ржавеет

Кроме того, убийца, по моему мнению, должен был иметь характер импульсивный и даже бесшабашный. Будь он человеком рассудительным и осторожным, выбрал бы другое место для покушения, рассчитав все таким образом, чтоб на него не пало ни малейшего подозрения.

Но нужно же было с кого-то начинать! Из всех присутствующих на празднике наиболее подходящей личностью на кандидатуру убийцы мне казался Михаил. Тут сыграл свою роль и рассказ Марины Ивановны о непростом жизненном пути младшего Колькиного брата, и кража денег из кабинета и его угроза убить Щапова, которую я слышала собственными ушами. Я совсем не исключала, что где-то в прошлом их со Щаповым дорожки пересекались и у того был припасен на Мишку компромат.

Я уже подошла к свой калитке и взялась за щеколду, как сзади раздался обиженный голос:

― Настя, что это ты идешь мимо и не здороваешься?

Оглянувшись, увидела укоризненно глядящую на меня поверх забора Колькину мать.

― Тетя Сима! ― обрадовалась я. ― А Николай сказал, вы в деревне!

― Правильно сказал! Месяц в деревне гостевала, а сегодня вернулась. Внуки по матери соскучились, да и самой домой захотелось.

― Как я рада вас видеть!

― Ну, коль рада, так пойдем ко мне. Посидим, чаю попьем, посудачим. Расскажешь, как ты там в своей столице поживаешь.

На веранде за большим обеденным столом рядком сидели, как когда-то мы с Колькой, двое ребятишек. Мальчику было лет шесть, и выглядел он таким же крепеньким и белобрысым, как старшие Сипягины. Девочка была немного поменьше. Темненькая, хрупкая, с огромными глазами, она очень походила на Михаила. Перед каждым лежал альбом и коробка с цветными фломастерами. Загородившись локтем от сестры и высунув от чрезмерной старательности кончик языка, мальчик усердно рисовал в своем альбоме. Девочка стояла коленями на соседнем стуле, норовила заглянуть в рисунок брата и ныла на высокой ноте:

― Ну, покажи... Ну, что ты такая вредина... покажи...

Не успели мы ступить на веранду, как она кинулась к бабушке с жалобой:

― Ба, он опять не хочет со мной играть! Все прячет и дразниться!

― Господи, как я от вас устала! Ну, почему вам мирно не живется! ― в сердцах воскликнула тетя Сима, легонько шлепнула по тощей попе и приказала: Марш на место! Мне с тетей поговорить надо.

Внучка, как всякий балованный ребенок, на бабушкины слова не обратила ровно никакого внимания, уткнулась лицом ей в колени и, исподтишка кося темным глазом в мою сторону, спросила:

― А она кто?

― Соседка наша. Я Настю знала ещё в те времена, когда она была такой же, как ты.

Девочка недоверчиво хихикнула, поглубже зарылась носом в широкую бабкину юбку и, конечно, не поверила, что эта здоровая тетка была когда-то маленькой.

― Иди, иди, не вертись под ногами. Вон, возьми альбом и карандаши, что дядя Коля тебе подарил, и порисуй. Дай спокойно поговорить с человеком, ― проворчала тетя Сима, но по тому, как нежно при этом гладила внучку по голове, видно было, что она её обожает.

Девочка подбежала к столу, схватила свой альбом и сунула его мне:

― Порисуй.

― Что нарисовать? ― расплылась я в улыбке, умиляясь детской непосредственности.

― Кролика нарисуй, ― приказала она, устраиваясь поудобнее у меня на коленях.

В следующую минуту я осторожно прижимала к себе худенькое детское тельце и с большим вдохновением рисовала кролика. Он, к сожалению, выходил не очень красивым и чрезмерно упитанным, но зато держал в лапах огромную морковку. Юную заказчицу недостаток моего умения ни капли не смущал, она помогала советами и одобрительно подбадривала, когда я пыталась воплотить их в жизнь. Я охотно починялась её приказам, пририсовывая кролику то бант на шее, то шляпу и получала от этого не меньше удовольствия, чем ребенок.

Это занятие не мешало, однако, вести неторопливую беседу с тетей Симой, которая примостилась напротив и с умилением глядела на нашу парочку.

― Я смотрю, тетя Сима, у вас все отлично. Сыновья в люди вышли, работают, ― заметила я мимоходом, увлеченная прилаживанием несчастному кролику огромных сапог.

― Твоя правда, грех жаловаться. И дети на ноги стали, и внуки появились, ― охотно поддакнула соседка.

― Трудно с молодыми жить?

Колькина мать улыбнулась.

― Нет! Мне с невесткой так повезло, что сама себе временами завидую. Таня у нас душевная, работящая. Как я не сопротивлялась, она все по дому на себя взяла. Говорит, Вы свое отработали, теперь моя очередь. Мне только и остается, что детьми заниматься. Правда, нелегко ей приходится, она ж ещё и работает. Иной раз не утерплю, махну рукой на все запреты, да и сделаю кое-чего. Уж как она тогда обижается, рассказать невозможно, ― делилась тетя Сима, а глаза так и сияли от счастья.

― Михаил помогает?

― Когда ему? ― тут же вскинулась соседка. ― Он ведь до недавнего времени на двух работах трудился. У него семья, двое деток. Их прокормить надо.

― Да? ― несказанно удивилась я, ведь по моим сведениям Михаил себя работой особо не утруждал.

Тетю Симу мое недоверие немного обидело, и она принялась горячо доказывать:

― Сама посуди! С утра и до глубокой ночи в гараже механиком трудился, а по ночам сторожем на частной автостоянке подрабатывал. Они там вместе с Таней числились, но работал он один. Жалел он Танюшу, не хотел, чтоб она ночами мучилась. Знаешь, я за младшего рада. И работящий, и жену выбрал славную, и живут душа в душу. А как Николай его к себе забрал, так и деньги появились.

― Довольны?

― Не знаю, ― с сомнение покачала головой тетя Сима. ― По деньгам, конечно, лучше и то, что каждую ночь он теперь дома, тоже хорошо. Только сдается мне, Михаил там не на месте.

― Я тоже заметила, что с ним не все в порядке. Очень он нервный. Сама слышала, как ругался со Щаповым и даже грозился его убить. Понимаю, конечно, что кричал в запале...

Тетя Сима меня перебила:

― Точно, нервный. Из-за всякого пустяка вспыхивает, как порох, но оно и понятно. Михаил ― механик от бога. Любую старую машину может разобрать, снова собрать и она у него будет как новенькая. Он ведь, пока в гараже работал, никогда вовремя домой не приходил, вечно задерживался. Любит с железками возиться, а его за это уважали и хозяин и клиенты. А у Кольки он чувствует себя не в своей тарелке, мается. Николай его сорвал с места, уговорил к себе перейти, а не подумал, чем брат заниматься будет. Скучно Мишке в конторе сидеть, не для него это занятие, вот и злится. Думаю, охотно вернулся бы в гараж, да старшего брата обидеть боится. Уж очень он его любит.

― Надо же! А я слышала, у него неприятности были. Вроде ни на одной работе удержаться не мог, переходил с места на место. И все из-за своей вспыльчивости, да пристрастия к выпивке.

― Да что ты такое говоришь, Настасья! ― всполошилась соседка. ― Он как вернулся из армии, устроился в гараж, так все время там и работал. Когда к Кольке собрался уходить, его не отпускали! А чтоб пил, так у нас в семье пьяниц отродясь не водилось! Будто сама не знаешь!

― Странно все это, тетя Сима. Вы одно говорите, а я совсем другое слышала.

― Это ей Марина, бухгалтерша наша, наплела, ― раздался негромкий голос у меня за спиной.

Я оглянулась и увидела в дверях Татьяну. Надо же, а я и не слышала, как она вошла.

― Марина?! Нашла, кого слушать, Настасья! ― так и вскинулась тетя Сима. ― Опять этой дряни неймется! Привязалась к нашей семье, точно репей, и льет грязь то на Гришу, то на Михаила. Только и слышу от людей, то одно она наплела, то другое придумала. Я уж и ей говорила, чтоб язык придержала, и Кольку просила её приструнить. Только он всерьез мои слова не принимает, отмахивается. Удивляюсь я ему!

― А ты не удивляйся. Николай своими делами занят, ему до наших дрязг дела нет и, потом, про него самого она ж ничего плохого не говорит. Не потеряла еще, старая лиса, надежду свою ненаглядную доченьку за него отдать.

― Да, что ты говоришь! Неужели, эта заполошная, о таком всерьез думать может? ― замахала руками свекровь.

― Марина не заполошная, она очень даже себе на уме. Дочку любит без памяти и мечтает к богатому пристроить. Даром, что ли, на работу в Колину фирму её притащила? Прикинула, там два богатых молодых мужика обретаются и решила, что не одного, так другого, но они с Инночкой подцепят. Поначалу Инна к Николаю клеилась, а когда ничего не получилось, со Щаповым сошлась. Только тот сам был не промах, быстро сообразил, куда ветер дует, и Инну тут же отшил, ― сурово отрезала невестка.

Разобравшись со свекровью, развернулась в мою сторону и, пронзительно глядя мне в глаза, отчеканила:

― А Вы Марину побольше слушайте, она вам наплетет!

Я смущенно потупилась, а Татьяна торжествующе продолжала:

― Слушайте, слушайте, только вы от неё правды не дождетесь. Она ведь и словом не обмолвилась, что её доченька в полюбовницах у Щапова ходила! И про то, что он её словно старый тапок отшвырнул, тоже не сказала! А я сама слышала, как они со Степаном у него в кабинете ссорились! И Инна ему угрожала! Кричала, что убьёт, если он её бросит. А что? С неё станется! Она ведь с придурью, это каждому известно! Спросите Марину, где её ненаглядная Инночка была в момент убийства. Не скажет! А всему, что Марина про Мишу болтает, не верьте. Врет она все! Мой муж человек тихий, домашний, его кроме семьи ничего не интересует. И никаких неприятностей у него никогда не было! И Степана он не трогал! Ясно? А вот вы перестаньте ходить по домам да всякую грязь собирать. Думаете, никто не понимает, чего добиваетесь? Сидела столько лет в Москве и ни о ком не вспоминала, а тут вдруг сорвалась и приехала. Вот она я! Жить теперь здесь буду! Тьфу! Смотреть противно!

Татьяна возмущенно фыркнула, быстрым шагом пересекла веранду и скрылась в комнате, не забыв с возмущением громко хлопнуть дверью. Дети, притихшие на время разговора, соскочили со стульев и опрометью бросились следом за матерью. Я сидела, сжавшись в комок, щеки пылали ярким цветом, и чувствовала себя очень неловко.

С Колькиной матерью я разговаривала почти как с родственницей; знала, она поймет меня правильно. С Татьяной все обстояло иначе. Мы с ней почти не были знакомы, симпатии ко мне она не питала и потому должна была подумать невесть что.

― Как нехорошо получилось, ― смущено пробормотала я.

― Не обращай внимания. Татьяна тебя плохо знает и потому решила, что ты на Мишку нападаешь. Вот и обиделась за него! Но ты особо не переживай, она отходчивая. Завтра все забудет. А я с ней сегодня поговорю, объясню что к чему, ― попыталась успокоить меня соседка.

― Вы теперь все время дома будете? ― поинтересовалась я, стоя уже в дверях.

― Нет, опять уеду. Надо же этих огольцов на парное молоко да на свежий воздух вывезти.

Я лежала в темноте, накрывшись с головой простыней, и плакала. Слезы катились из зажмуренных глаз, ручейками стекали по щекам и шее и тонули в подушке.

― Ну, почему у меня все получается не так, как надо?

Между прочим, рыдала я не оттого, что меня отчитала Татьяна. Дело было в другом: я остро, до спазмов в горле, завидовала. Понимала, что жизнь у Татьяны далеко не легкая и простая, а все равно завидовала. Знала, что бесконечные хлопоты, дети, муж, работа отнимают много сил и по вечерам она, наверняка, валилась с ног от усталости. Все это я отлично знала и все равно завидовала. У неё был дом, где её ценили и ждали, были дети, которые каждый день её умиляли и радовали, был муж, который её любил, и была, наконец, свекровь, которая её жалела. У меня же, не знаю почему, все это отсутствовало. Ощущение одиночества стало настолько острым, что захотелось завыть. Не желая распускаться и потакать собственным слабостям, сердито одернула себя:

― Прекрати, все не так плохо. Кое-что есть и у тебя! И ты не должна об этом забывать.

Окрик подействовал отрезвляюще и, хотя плакать я продолжала, но уже без прежнего надрыва. А вот над мыслями была не властна и они помимо моей воли потекли назад, к нашей с Романом совместной жизни.

После свадьбы мы, по настоятельному требованию Аделаиды, поселились у них. Недолгий опыт общения с будущей свекровью подсказывал, что ничего хорошего из этого не выйдет, и я пыталась объяснить это мужу. С пеной у рта доказывала, что мы взрослые люди и должны жить отдельно, но он и слышать ничего не хотел. Твердил, что не может обидеть мать. И вообще, пока он заканчивает училище, я пишу диссертацию и денег у нас нет, проще переносить тяготы быта под крылом родителей.

Весь год я с нетерпением ждала окончания мужем училища. А весной, незадолго до выпуска, свекровь завела вдруг разговор о том, что нужно срочно звонить Ивану Ивановичу и Никодиму Никифоровичу по поводу академии. Дело происходило за завтраком, в мою сторону она демонстративно не глядела и обращалась исключительно к мужу. Однако, высказав ему все, что думала по этому вопросу, повернулась ко мне и, чеканя слова, добавила, что теперь её сыну потребуется особое внимание и усиленное питание. У меня испортилось настроение. Все это означало, что ещё три года мне предстоит жить рядом с ней и терпеть неусыпный надзор и мелочные придирки.

Все сложилось так, как хотела Аделаида. Благодаря стараниям папы-генерала, Роман, в отличие от большинства своих товарищей по оружию, после училища не поехал в гарнизон, а вопреки всем правилам в тот же год поступил в академию. Учеба в ней далась ему, нужно прямо сказать, легко. Зубрежкой супруг себя не обременял, на экзаменах вылазил исключительно на шпаргалках, но это не помешало ему по окончание остался в Москве.

Когда Роман поступил в академию, мы с ним проговорили всю ночь. Муж искренне не понимал, почему я не рада и что именно меня не устраивает, а на все попытки объяснить беззаботно отвечал: «Мелочи жизни. Плюнь и забудь». Под утро, когда спорить уже не было сил, я согласилась ещё немного потерпеть, а Рома клятвенно пообещал, что потом мы начнем жить самостоятельно.

И я, дуреха, поверила пустым обещаниям. Хотя нет, не поверила, просто не нашла в себе сил расстаться с мужем. Понимала, что он человек слабый и мне не опора, но продолжала любить.

Утром я встала с постели с опухшим лицом и головной болью. Шлепая голыми ногами по полу, вяло подумала, что жара в это лето стоит необычайная. Действительно, было раннее утро, а на небе не наблюдалось ни облачка и солнце палило так, будто нечаянно спутало нашу среднюю полосу с Африкой. После бессонной ночи в душной комнате чувствовала себя раздраженной и усталой. Идти на работу настроения совершенно не было, хотелось улечься на раскладушке в тени деревьев, лениво наблюдать за игрой солнечных бликов на листьях и не думать ни о чем серьезном... особенно об убийствах и преступлениях. К сожалению, теперь я была одинокой дамой, выбравшей независимость и потому обязанной полагаться только на себя. А если принять во внимание, что впереди маячила зима, когда трат станет больше, то манкировать службой и валяться в саду было для меня непозволительной роскошью.

Бросив последний критический взгляд в зеркало, пришла к выводу, что выгляжу отвратительно и тут же сердито нахмурилась.

― В настоящий момент данный факт не имеет ровно никакого значения и не это должно тебя заботить, ― сурово напомнила я собственному отображению и для пущей убедительности строго свела брови к переносице.

В результате стала похожа на учительницу начальных классов, прошедшую суровую школу жизни и готовую бесстрашно войти в класс с сорока разбушевавшимися сорванцами. Чтобы закрепить этот образ убрала со лба челку и повязала голову белым с голубым узором шарфом. Еще раз посмотрела на свое отражение и пришла к выводу, что сделала это совершенно зря. Теперь стала походить на бледного худосочного подростка с огромными глазами в пол лица.

― Ну и пусть, зато голову не напечет, ― раздраженно пробормотала я и, чтоб больше не мучиться, быстренько выскочила на улицу.

Вертясь перед зеркалом, сама не заметила, как потратила массу времени, поэтому на работу явилась запыхавшаяся и позже обычного. Прихватив у охранника газеты, вихрем ворвалась в приемную и только тут вспомнила, что Николая не будет весь день. Он ещё накануне предупреждал, что поедет на объекты и на работе не появится. Я с облегчением опустилась на стул и выпустила воздух через плотно стиснутые зубы. Не то чтобы боялась получить нахлобучку за опоздание. Чего бояться, если своего начальника иначе, как друга детства, не воспринимала? Тут дело было в другом. С ранних лет я отличалась дисциплинированностью, а годы педагогической деятельности развили во мне эту черту ещё больше, можно сказать, довели её почти до абсурда. Пунктуальность стала особенностью моего характера. Я терпеть не могу опаздывать, от этого у меня на весь день портится настроение, причем никакого значения не имеет, опоздала ли я на работу или просто на встречу с подругой.

Я успела напечатать несколько писем, позвонить в редакцию местной газеты и договориться о размещении нашей рекламы на продажу квартир в новом доме, когда в здании началась суета и хождение. До этого я никогда не работала в подобных конторах и представления не имела о царящих в них порядках. Меня удивляло, с какой скоростью сотрудники узнавали о том, что начальство отсутствует. Стоило Николаю уехать, как весть об этом моментально разносилась по кабинетам и тихие до того коридоры вдруг наполнялись людьми. Мужчины толпились на крыльце и курили, женщины суетливо сновали из комнаты в комнату и ни один человек не работал. Вот и теперь в приемную заглянула разбитного вида девица, которую я уже мельком встречала на втором этаже, и бойко поинтересовалась, не найдется ли у меня сигареты. Получив отрицательный ответ, скрылась так же внезапно, как и появилась.

Закончив подшивать бумаги в папку «Входящие», я поставила её в шкаф, с шумом захлопнула дверцы и вышла в коридор. Дневной охранник сидел на своем месте у входа и явно скучал. Газета, которую он держал перед собой, судя по всему его, не особо интересовала, и читал он её только оттого, что больше заняться было нечем.

― Если не ошибаюсь, именно вы дежурили в день убийства, ― сказала я, останавливаясь против него.

Охранник опустил газету на колени, и в полных сонной лени глазах промелькнула искра интереса.

― Точно. В тот день моя очередь была, ― охотно откликнулся он.

― А вечер, когда все произошло, хорошо помните?

― Еще бы! Никогда такого не ожидал. Солидная фирма, приличные люди и вдруг ― убийство!

― Не скажете, где вы находились, когда все гости Николая Яковлевича собрались в столовой?

Он пожал плечами:

― Здесь и был. Татьяна вынесла мне поесть, я сидел и ужинал.

― Значит, видели, как из зала выбежала Инна?

― В как же? Конечно! Еще удивился, что это могло её так расстроить. Вообще-то, она девушка впечатлительная и часто ходит грустная. Бывали у неё и глаза заплаканные... но это давно, весной еще. Но такой никогда её не видел. Вылетела, слезами захлебывается, заскочила в туалет и там закрылась.

― Марина Ивановна тоже туда пошла?

― Нет, бухгалтерша вышла на крыльцо, постояла немного и вернулась в зал. Она не видела, куда дочка делась, а я говорить не стал. Чего лезть, когда не спрашивают? Тем более, Марина женщина резкая, можно ненароком и на грубость нарваться.

― Когда Инна покинула туалет, куда пошла?

Он пожал плечами:

― Вот этого не знаю. Я уже поел и вышел на улицу покурить. Оказалось, у меня сигареты кончились, прошел до углового магазина, купил пачку. А когда вернулся, поднялась суматоха с убийством, тут я вообще про Инну забыл.

― Ясно. Спасибо за информацию, ― кивнула я, а он вдруг спохватился:

― А в чем дело? Зачем спрашивали?

― Да так! Кое-что выяснить хотела, ― бросила я на ходу и, стараясь избежать дальнейших вопросов, устремилась к приемной.

Ближе к обеду, когда я совсем извелась от одиночества, приемную вплыла красная, распаренная Марина Ивановна и с ходу начала жаловаться на жару. Сообщив, что такого зноя не помнит с дней своей молодости, она перешла к собственному самочувствию. По её словам, раньше жару переносила легко, теперь же годы не те и здоровье дает себя знать, поэтому предпочитает прохладу. Тут Марина Ивановна остановилась перевести дух и, наконец, вспомнила, зачем пришла:

― Николай Яковлевич на месте?

― Сегодня его не будет, ― покачала я головой.

Бухгалтерша тряхнула пачкой бумаг:

― Жалость какая. А я хотела платежки подписать.

― Ничего не получится. Уехал на весь день на объекты.

― Ладно, сама вместо него чиркну. Не впервой бумаги вместо него подписывать. Ты только печать поставь.

Потом заговорщицки понизила голос и, любопытно сверкая заплывшими жиром глазками, прошептала:

― Чего не рассказываешь, как вчера у Сипягиных гостевала? Сейчас встретила Татьяну в коридоре, так она злющая, как фурия. О тебе говорить не может, вся так и трясется. Случилось между вами чего? Повздорили?

― Ничего не произошло. Посидели немного, почаевничали да и разошлись.

― Скрытничаешь, ― обиделась Марина Ивановна.

― Вы мне тоже не все рассказываете, ― заметила я.

― Ты это о чем? ― насторожилась собеседница.

― О том! ― в тон ей откликнулась я. ― Вы мне на все лады расхваливали Щапова. Рассказывали, какой он душевный да отзывчивый, а о том, что Степан жил с вашей дочерью, а потом её бросил, ни словом не обмолвились.

Мой выпад ни капли не смутил старую сплетницу, она просто отмахнулась от меня:

― Что об этом говорить? Дело молодое, зеленое. Сначала жили, потом разбежались. Да и давно это было, все уж забылось.

― Ну, не так давно и уж совсем не мирно, ― возразила я. ― Насколько мне известно, Инна преследовала его, плакала, просила вернуться.

― Если даже и так, что с того? В жизни всякое бывает!

― А то, что так тяжело переживая разрыв, Инна могла сгоряча что-нибудь и сделать. Тем более, что Степан оскорбил её при всех. Нервы у нее, сами говорили, не в порядке.

― Ты на что это намекаешь? ― вскинулась Марина Ивановна и воинственно подбоченилась.

― На то самое! Никто не знает, что делала ваша дочь после того, как убежала из столовой.

― Ничего она не делала! Пошла домой и спать легла. Мы живем тут рядом, ― презрительно фыркнула бухгалтерша.

В ответ я покладисто кивнула:

― Может и так! А может поплакала, вышла из туалета, увидела через окно Щапова, да и пальнула в него сгоряча. В вестибюле в этот момент никого не было, её никто не видел. А уж потом, конечно, пошла домой и легла спать.

― Чушь городишь! Из чего бы она в Степана стреляла? Откуда у неё оружие?

Я пожала плечами:

― А я знаю? Может она давно собиралась расправиться с неверным возлюбленным и носила оружие с собой. Мне говорили, Инна здорово кричала у него в кабинете, грозила расправой. Думаю, Ваша дочь вполне могла сначала задумать убийство, а потом и осуществить его. Тем более, что с она оружием хорошо знакома, занималась пятиборьем и результаты по стрельбе у неё были отличные. Я узнавала.

Тут Марина Ивановна совсем потеряла над собой контроль и закричала:

― Что ты несешь?! Что придумываешь? Инна весь вечер дома провела.

― И кто это может подтвердить? Свидетели есть?

Бухгалтерша ничего не ответила, промолчала, а я продолжала фантазировать:

― А если все это рассказать милиции? Вот они обрадуются! До сих пор им мало что удалось узнать, сотрудники предпочитают хранить молчание и свои маленькие секреты не раскрывать. А тут вдруг такая подозреваемая...

― Подожди, ― прервала меня Марина Ивановна и с необыкновенной для её тучной фигуры шустростью выскочила из приемной.

Вернулась она очень скоро, причем не одна, а с Инной. Та была сердита, смотрела исподлобья и явно противилась визиту ко мне.

― Расскажи ей все, иначе она такого напридумывает, что завтра ты окажешься в камере предварительного заключения, ― приказала мать дочери.

Та ещё больше набычилась и продолжала угрюмо молчать.

Но Марина Ивановна умела обращаться с упрямой дочерью. Схватив за плечо, с силой тряхнула и потребовала:

― Немедленно все расскажи! Ну, где ты была в тот вечер, когда убийство случилось?

― На квартире у Степана, ― процедила Инна.

Услышав такое, я не смогла скрыть удивления:

― Что ты там делала?

Инна смотрела в сторону и упрямо молчала. Тогда не выдержала Марина Ивановна:

― Квартиру громила.

Тут и Инна заговорила, причем с большим жаром:

― Хотела ему отомстить. Мало того, что Степан меня бросил и ещё насмехался, когда я просила его вернуться. Так, зачем-то оскорбил при всех, шлюхой выставил! Что я ему плохого сделала? Зачем он так?

Она смахнула ладонью слезы со щек и тихо закончила:

― Поехала к нему и все переломала. Знала, как он своей берлогой гордится, вот и приготовила ему сюрприз.

― А в квартиру как попала?

― У меня есть ключ. Остался с того времени, когда со Степаном встречалась. Он мне его сам дал.

Инна умоляюще глянула сначала на меня, потом на мать:

― Я не соображала, что делала. Была словно в тумане, в себя пришла, только когда соседка стала в дверь колотить.

― Она тебя видела? ― быстро спросила я.

Инна молча кивнула.

― И что?

― Ничего! Я выскочила из квартиры, оттолкнула её с дороги и убежала.

Я молчала, не зная, что и думать. Марина Ивановна не выдержала и нарушила тишину:

― Инна тебе правду сказала. Все так и было, как она говорит.

Я продолжала молчать и тогда она взмолилась:

― Не вмешивай сюда милицию. Ее же по допросам затаскают, а неё здоровье слабое!

― Да я и не собиралась. Все мои расспросы не больше, чем простое любопытство, ― пробормотала я.

Услышав такое, Марина Ивановна пошла красными пятнами, послала мне испепеляющий взгляд, развернулась и величественно выплыла из комнаты. Инна же задержалась и гневно выпалила:

― Если вы такая любительница копаться в чужом белье, обратите внимание на Михаила. Когда я уходила из офиса, он стоял в дверях комнаты, что против туалета. Если у кого и были причины застрелить Степана, так только у него. Они со Щаповым всегда друг друга терпеть не могли, вечно собачились. А после того, как Степан застал его у себя в кабинете и ославил перед всеми, вообще заклятыми врагами стали.

С этими словами она вышла из комнаты, аккуратно притворив за собой дверь и оставив меня с ощущением неловкости и досады на саму себя.

― Привет, Настасья! Как вчера прошла встреча? ― бодро звучал в трубке голос Алексея.

― Прекрасно! Меня чуть не завербовали в осведомители, едва отбилась. Спасибо тебе! ― сердито отозвалась я.

― Какие осведомители? Ты неправильно поняла! ― хохотнул школьный товарищ.

― Все правильно я поняла! Тебя попросили о помощи, а ты сунул меня в пасть этому волкодаву.

― Ну, парня можно понять, ― продолжал веселиться Алексей. ― Ему убийство раскрывать надо, а к Сипягину не подступишься. Он ведь скользкий, как уж. Вроде на все вопросы отвечает охотно, только в результате ты имеешь дырку от бублика. Его сотрудники ничуть не лучше хозяина: словно воды в рот набрали, лишнего слова не скажут. Конечно, если б не Колькины связи, надавили бы на них, и они бы все разом запели, а так приходится миндальничать, ходить вокруг и собирать информацию по крохам. А время , между прочим, идет и начальство каждый день результатами интересуется. Как же, видного бизнесмена убили! Дело на контроле в мэрии! Скажи, как в такой обстановке работать? А тут такая удача! Ты вдруг объявилась, интересуешься убийством, а сама у Сипягина секретарем служишь. Ну, я и подумал, что грех не воспользоваться представившимся шансом и не привлечь тебя в помощь. Согласись, тебе легче разузнать, что эти бизнесмены скрывают, ведь крутишься среди них день-деньской.

― Умник! ― фыркнула я.

Он не остался в долгу и раздраженно спросил:

― Чего ты злишься? Работаешь там недавно, ничем с этими людьми не связана, ни перед кем обязательств не имеешь.

― Шпионить ― подло!

― А стрелять в спину не подло? Не забывай, один из них ― убийца! Честно говоря, не понимаю я тебя.

― И не поймешь! ― в сердцах бросила я, кляня свою недальновидность.

― Ладно, не злись. Я тебе интересную историю расскажу. Слушай внимательно. Увольнению Щапова предшествовал скандал. Он с напарником арестовал барыгу за распространение наркотиков. Дело благополучно довели до суда и по статье 228 на десять лет определили на нары. Случай рядовой и никто не обратил бы на него внимание, если бы сестра подсудимого не набросилась с кулаками на Щапова. На следующий день Степан подал рапорт об увольнении.

― Его заставили уйти?

― Нет, конечно! С чего бы это? Сам ушел.

И что в этом интересного?

― А то, что фамилия барыги была Чертков и он приходился сыном Виталию Черткову. Заметь, отец трудится у Кольки и, что ещё интереснее, присутствовал на том злополучном дне рождения.

― Думаешь, это он Степана... ― ахнула я.

― У него алиби, ― охладил мой пыл Алеша. ― Жена Сипягина утверждает, что весь вечер Чертков просидел рядом с ней и никуда не отлучался.

― Остальные что говорят?

― Ссылаются на то, что в суете особо не обращали внимания, кто где находится, но, кажется, так оно и было.

― И что ты хочешь от меня?

― Узнай, правду говорит Сипягина или врет, как все они там.

― Ты опять за свое? ― грозно спросила я.

― Настя, ты сама мне позвонила и сказала, что хочешь разобраться в убийстве. Вот и разбирайся!

― Я не так говорила.

― Неважно, какие слова ты произнесла. Суть от этого не меняется. Ты интересуешься данным преступлением, вот и разузнай о Черткове. Честно говоря, нам это алиби кажется липовым.

Мне хотелось послать Алексея куда подальше, но его рассказ уже затронул мое воображение. С космической скоростью в голове стали рождаться разнообразные идеи, причем, одна бредовее другой. Я поняла, если не ради Лешки, то для собственного спокойствия, займусь Чертковым. Выдержав из вредности приличную паузу, неохотно процедила:

― Ладно, постараюсь что-нибудь разузнать.

Но тут же решила, раз уж наша доблестная милиция собирается использовать меня, то и я имею право кое-что от неё получить, поэтому поинтересовалась:

― А ты слышал, что квартира Шарова была разгромлена?

― Да, я в курсе. Представляешь, там все разнесли на лоскуты. В ночь убийства кто-то проник внутрь и все, что только можно было, переломал. Даже диван и постель распотрошил.

― А соседи?

― У него одна соседка. Говорит, ничего не слышала. Врет, конечно. Там такой грохот должен был стоять, что не услышать мог только глухой. Думаю, просто ввязываться не хочет.

На этой фразе он замолк и недоуменно спросил:

― А ты откуда знаешь? Насколько мне известно, эта информация широко не афишировалось.

Ответа он не дождался. Я злорадно усмехнулась и аккуратно положила трубку.

Утверждение Маргариты меня озадачило. Я не помнила, был ли Чертков в столовой, когда мы с Николаем уходили в кабинет, но в том, что, он отсутствовал, когда я вернулась, была твердо уверена. Почему же Рита заявляет, что они весь вечер просидели вместе?

Не долго думая, нашла в служебной записной книжке, что хранилась в верхнем ящике стола, домашний телефон Сипягиных и решительно набрала номер. Рита откликнулась сразу, и голос её был полон радостного ожидания. Однако, стоило мне назвать себя, как из трубки повеяло прямо-таки арктическим холодом. Уж не знаю почему, но Колькина жена не питала ко мне добрых чувств. Это было странно, ведь раньше мы с ней никогда не сталкивались и причин для такой неприязни, на мой взгляд, не существовало. Но факт оставался фактом и я, не тратя время на пустые разговоры о погоде и самочувствии, сразу перешла к делу:

― Маргарита, почему Вы сказали милиции, что весь вечер провел с Чертковым? Отлично помню, когда началась суматоха, его в столовой не было.

На другом конце провода наступила тишина. Длилась она долго, а когда Рита заговорила, температура её голоса понизилась ещё на несколько градусов:

― В чем, собственно, дело? Почему вы задаете мне подобные вопросы?

Отчитываться я не собиралась и ограничилась полуправдой:

― Меня сегодня допрашивал следователь и дотошно расспрашивал о Черткове. Из вопросов я поняла, что Виталий у них под подозрением. Вы обеспечили ему алиби, и теперь они стараются его проверить. Честно говоря, я очень удивилась Вашему заявлению.

Рита моментально растеряла свою холодность и торопливо спросила:

― Что вы им сказали?

Теперь наступила моя очередь демонстрировать характер, и я такой возможности не упустила.

Ничего. Пока. Решила сначала с Вами переговорить и все выяснить. Но если не получу внятных разъяснений, то, конечно, скажу, что Вы соврали. спокойно ответила я, и голос мой звучал не менее холодно, чем Ритин несколько секунд назад.

Поступила я так из мимолетного и мелочного желания поквитаться за беспричинную неприязнь к себе, но как только услышала неподдельный ужас в голосе Риты, тут же пожалела об этом. Я не собиралась в глупой игре амбиций заходить так далеко и причинять боль собеседнице.

― Не делайте этого! ― выкрикнула Рита.

― Почему? ― растерялась я. ― А если он убийца?

― Виталий ― не убийца. Он просто несчастный человек. Ему не везет, одна беда сыпется за другой, а вы своими необдуманными словами очень серьезно осложните ему жизнь, ― со страстью выпалила Маргарита, и даже на моем конце провода было слышно, насколько она взвинчена.

― Но таким образом мы вводим следствие в заблуждение и затрудняем поимку преступника. А убийство, согласитесь, не шутка, ― возразила я.

Услыхав такое, она даже застонала:

― Ну, что Вы лезете? Какое вам до всего этого дело?

Колькина жена была на грани истерики, чем здорово меня удивила. Вот уж не думала, что она так близко к сердцу принимает дела служащих своего мужа.

― Ох, навязалась на нашу голову. Откуда ты только взялась! ― продолжала причитать Рита, забыв, что совсем недавно мы с ней были на вы. Вдруг она торопливо предложила:

― Послушай, давай встретимся в половине седьмого и я тебе все объясню. Идет?

― Хорошо.

― Отлично! Ты поймешь, как сильно заблуждаешься насчет Виталия.

Мы договорились встретиться на главной аллее городского парка против памятника Ленину.

Положив трубку, я снова отправилась в холл к охраннику. Завидев меня, он с готовностью отложил в сторону газету и добродушно улыбнулся. Видно, мучился от тоски и одиночества, а мои визиты вносили в его монотонное дежурство интересное разнообразие.

― Это снова я! ― известила я стража порядка.

― Слушаю внимательно, ― усмехнулся тот.

― Вот вы говорили, что видели Инну. А Михаила в то же время тут в холле не заметили?

― Когда ужинал, его здесь точно не было. А вот когда возвращался из магазина с сигаретами, видел, как он поднимался на крыльцо. Помню, мельком подумал, что Миша перебрал чуток и вышел в сквер освежиться.

― А откуда он возвращался, не приметили? Ну, хоть примерно?

― Говорю ж, он уже на ступеньках был, ― пожал плечами охранник.

― А потом что делал? Поднялся на крыльцо и куда пошел?

Охранник махнул в сторону входной двери:

― Там остался. Стоял и курил.

Едва дождавшись окончания рабочего дня, бегом кинулась к парку. Располагался он в центре, и идти до него быстрым шагом, было от силы пятнадцать минут, так что на встречу я явилась вовремя.

Риту заметила ещё от ворот. Гуляющих было мало, большинство скамеек пустовало, и она в своем ярком летнем платье издалека бросалась в глаза. Рядом с ней сидела худенькая девушка в майке и джинсовых шортиках. Сначала я подумала, что это случайная знакомая, с которой Рита, томясь ожиданием, разговорилась от скуки. Но, когда подошла ближе, увидела, что девушка по-свойски держит Маргариту за руку и в чем-то горячо её убеждает. При моем появлении Рита вздрогнула и напряглась, её соседка обернулась, но руку собеседницы не выпустила. Обе они выжидательно смотрели в мою сторону и в их взглядах, нужно честно признать, не было ни грамма теплоты. Маргарита первая пришла в себя, кивнула на девушку и сухо проронила:

― Это младшая дочь Виталия Черткова.

Потом повела головой в мою сторону и добавила:

― А это та самая дама, которая любит совать нос в чужие дела.

Подобное начало мне не понравилось. Ритин тон был оскорбительным, а при моей вспыльчивости разговора мог закончиться, так и не начавшись. Я дала себе слово сдерживаться, сколько возможно, и примирительно произнесла:

― Ну, зачем же так? У меня есть свои, очень веские причины разбираться в этом деле.

Маргарита пренебрежительно махнула рукой, отметая все доводы, и повернулась к своей спутнице:

― Верочка, расскажи ей... Может, это умерит её пыл, и она оставит нас в покое.

Вера успокаивающе похлопала Риту по руке, потом посмотрела мне в глаза:

― Не знаю, что у вас за причины... Надеюсь, действительно, важные... потому что говорить о тех событиях тяжело. Прошло больше трех лет, а я даже в мыслях стараюсь к ним не возвращаться... Но Рита права, сейчас не время отмалчиваться...

Некоторое время девушка собираясь с мыслями, потом начала говорить. Рассказывала медленно, и было видно, что она с трудом подбирает слова:

Брат пропал 23 июня. Перед этим весь день звонил телефон и какой-то парень допытывался, когда Славик будет дома. Я готовилась к зачету, мне эти звонки здорово мешали, поэтому вечером, когда снова раздался звонок, я крикнула вернувшемуся из института брату:

― Возьми трубку. Это, наверное, тебя. С утра звонят, а что надо, не говорят.

Хорошо помню, что спустя некоторое время Слава заглянул в мою комнату и сказал:

― Я тут отлучусь ненадолго. Знакомый хочет встретиться и долг отдать. Вот уж не ожидал, что его удастся вернуть. Сколько раз пытался с него стребовать, он все отнекивался, а тут сам позвонил.

Брат ушел, и в следующий раз я увидела его только в зале суда.

Вечером он домой не вернулся. Я сидела над учебниками допоздна, но волноваться начала уже после полуночи. Слава был спокойным, уравновешенным человеком и за ним не водилось, чтоб он исчезал из дома на всю ночь никого не предупредив. Когда пробило два часа ночи, я впала в панику. Что делать не знала, а родители, как назло, отсутствовали. Мама была на даче, отец уехал в командировку в район, звонить Славиным знакомым я постеснялась. Посчитала, что уже слишком поздно да и брату, когда он вернется, это могло не понравится. Сидеть сложа руки, сил не было, поэтому позвонила в скорую, в приемный покой горбольницы и в морг. Везде ответили, что молодой человек, подходящий под данное мной описание, к ним не поступал. Всю ночь я металась по квартире, то выскакивая на балкон, то бросаясь к входной двери, а утром начала обзванивать друзей брата. Славика накануне вечером никто не видел. Все интересовались, с кем он должен был встретиться, а я не знала. Как я ругала себя, что не придала значения этому звонку, и не догадалась спросит имя должника.

Ближе к обеду позвонил отец. Уезжая в командировки, он всегда ежедневно звонил и справлялся, все ли дома в порядке. Я к тому времени уже опухла от слез и даже говорить не могла. Услышав в трубке голос отца, зарыдала в голос, но почувствовала облегчение. Теперь я была не одна. Отец взрослый, он знает, как поступить. Он найдет брата. Отец пообещал немедленно выехать, приказал не отлучаться из квартиры и ни в коем случае не сообщать маме.

― Она сердечница. Не пугай её, ― сказал он на прощание.

Отец приехал к вечеру, а днем был звонок. Незнакомый мужчина спросил отца, а услышав, что тот в командировке, оставил свой телефон и попросил обязательно с ним связаться. Причем, в любое время. Не знаю почему, но я решила, что это имеет отношение к исчезновению брата. Не успел отец войти в дом, я тут же сообщила ему о звонке. Он набрал номер, сначала долго не отвечали, потом, наконец, взяли трубку. Отец коротко переговорил и тут же ушел. Вернулся примерно через час, и я его не узнала: за этот короткий срок он постарел на десять лет. Я кинулась с нему с расспросами, а он упал на стул и убито сказал:

― Славик арестован... за распространение наркотиков. Тебе звонил оперуполномоченный Щапов. Он его задерживал.

Я не верила своим ушам. Славик и наркотики! Бред какой-то! Брат был домашним человеком. В свои 20 лет он совсем не походил на своих беспокойных сверстников. Все время проводил за книгами. У него даже девушки постоянной не было. А тут торговля наркотиками!

Я слушала её взволнованный рассказ и думала:

― Наверное, так говорят все родственники преступников. Он её брат, она его любит и потому не хочет верить, что Славик занимался неприглядными делами.

Очевидно, эти мысли отразились на моем лице, потому что девушка вспыхнула и сердито, со слезами в голосе, выпалила:

― Можете мне верить, но это правда! Просто вы не знали Славика и потому уверены, что я вру!

― Ничего такого я не думаю, ― поспешила заверить я, испугавшись, что разговор прервется, толком не начавшись..

Она молча кивнула, подождала пока слезы уйдут из глаз и уже спокойно продолжала:

― Я спросила отца, что нужно этому милиционеру?

― Хочет помочь. Мы с ним немного знакомы, ― рассеяно ответил он.

― Помочь?! Сам арестовал невинного человека, а теперь лезет с помощью? ― возмутилась я.

― Работа у него такая ― арестовывать, ― устало проронил отец. ― К ним поступила информация, и они должны были отреагировать.

― Ты, что, веришь ему?! Веришь, что Славик торговал наркотиками?

Отец страдальчески нахмурился:

― Не кричи! Ничему я не верю, но это ничего не меняет. Криками делу не поможешь, нужно попытаться вытащить Славу.

― Что делать будем?

― Платить. Пять тысяч долларов. Славик был задержан с мечеными деньгами в руках, а его знакомый, кстати, наркоман со стажем, с пакетиком героина, который он, якобы, купил у Славы.

― Чушь какая! Этот торчок врет! Не знаю, зачем, но он все врет! ― снова завелась я.

Отец меня не слушал и монотонно продолжал:

― В пакете было 0, 05 граммов зелья. Может, тебе это ничего не говорит, но, поверь, это много.

― А деньги зачем? ― не поняла я.

― Его арестовали и привезли в отделение. Содержимое свертка отправили на экспертизу, завели дело. Короче, его арест получил огласку, он задокументирован. Чтобы все погасить, нужно многих подмазать.

― Дать взятку? ― сообразила я.

Отец молча кивнул.

― Не верю ни единому слову! И этому Щапову тоже не верю! С чего это он такой добрый? ― заявила я.

Отец ничего не ответил, сидел, поникнув головой, и молчал. Видеть его, нашу единственную опору, таким растерянным, было выше моих сил, и я принялась тормошить отца:

― Папа, нужно найти толкового адвоката. Не слушай этого Щапова!

Адвоката мы нашли. Он ознакомился с делом и заверил нас, что оно сфабриковано. Даже при беглом прочтении было видно, что все шито белыми нитками. Мы обрадовались, но адвокат быстро охладил наше ликование. Заявил, что дело с подкинутыми наркотиками выиграть в суде практически никогда не удается. Конечно, он сделает все возможное, но лучше откупиться...

Щапов получал деньги дважды. После первой взятки мы ждали, что Славик немедленно вернется домой, но время шло, а его не отпускали... Щапов объяснил, что помощь подключилась слишком поздно и дело передается в суд. Но это не страшно, нужно подмазать судью с прокурором и тогда Славик отделается условным приговором. В этот раз попросил уже шесть тысяч долларов. У отца такой суммы не было, ведь платили не только Щапову, но и адвокату и стоило это немало. А тут ещё пришлось маму класть в больницу. Она окончательно расхворалась от этой нервотрепки. К тому моменту отец выгреб все до копейки, больше взять было негде, и тогда он решил продать свое предприятие.

Упоминание о собственном предприятии было новостью, и я уточнила:

― Какое предприятие?

― Отец владел деревообрабатывающим цехом. Однако больших денег не было. Дело только разворачивалось, на отце висел кредит, взятый на развитие. Нужно было выплачивать проценты, гасить сам долг... В общем, от прибыли оставались крохи.. Решение расстаться с фирмой далось ему тяжело. Он много сил вложил, пытаясь поднять производство, да и быстро продать цех по хорошей цене быстро невозможно. Город маленький, покупателя найти сложно... Отец обратился к Николаю Яковлевичу. Они давно знали друг друга, и тот за несколько месяцев до этих событий даже предлагал отцу объединиться. Тогда отец отказался, не хотел связывать себе руки компаньонами, но теперь был готов расстаться с фирмой, лишь бы спасти Славу. К сожалению, время было неудачное. Николай Яковлевич затеял строительство многоэтажного дома, и свободных денег у него не было. Он честно сказал, что с удовольствием заключил бы эту сделку, но через год. Но мы-то ждать не могли! Отец буквально умолял его купить цех, отдавал за бесценок. Николай Яковлевич заявил, что предприятие стоит значительно больше, и он не может пользоваться бедой человека и обирать его. Но отец настаивал, просил выручить и Николай Яковлевич согласился. Занял деньги в банке под высокий процент и все-таки купил. Он очень добрый и отзывчивый... Отец передал взятку Щапову и тот заверил, что все будет в порядке. К тому времени мама держалась только на лекарствах, и мы с отцом подбадривали её, уверяли, что из зала суда Славик пойдет домой. Она нам верила и жила только этой надеждой. В суд она, как мы не отговаривали, пошла вместе с нами... Я боялась, что разбирательство и вид сына на скамье подсудимых станет для неё тяжким испытанием и просила остаться дома... Мама меня не послушалась.

Девушка снова начала плакать, а я, чтоб как-то отвлечь её спросила:

― Извините, но я не очень понимаю суть произошедшего. Как случилось, что Ваш брат оказался втянут в это дело?

― Слава был задержан в момент, когда он получал деньги от своего знакомого. Деньги были меченые. У того парня, его фамилия Бицкой, в руках оказался пакетик с героином. Этот подонок заявил, что только что купил наркотик у Славы.

― Так прямо и признался?

― Конечно! Он ведь ничем не рисковал! По закону, если добровольно отдаешь наркотик, то освобождаешься от ответственности. Виновным оказывается только продавец.

― Ну, хорошо, с этим ясно. Но почему именно Ваш брат в данной истории выступает в роли дилера?

Моя собеседница грустно усмехнулась:

― Щапов в своих показаниях заявил, что утром ему на улице попался Бицкой. Он наркоман со стажем, состоял на учете и был хорошо знаком милиции. Щапов остановил парня, обыскал и нашел наркотик. На вопрос, где купил, тот ответил, что только что отоварился в подворотне соседнего дома. Героин ему продал, как обычно, его барыга. И назвал, мерзавец, фамилию Славы. Щапов доставил Бицкого в отделение, где вместе со своим напарником Козловым насел на задержанного, заставил позвонить брату и назначить встречу в городе. Этот наркоша звонил нам весь день и только вечером застал брата... Бравый Щапов вместе со своим напарником взяли меченые деньги, прихватили Бицкого и отправились на задержание. На милицейском языке это называется «контрольная закупка».

― Что, вот так все и было? Наркоман назвал первое пришедшее на ум имя, а милиционеры безоговорочно ему поверили и немедленно выехали на задержание?

― Брат признал в суде, что действительно знал Бицкого. Случайно встретился с ним у своего одноклассника. Это было примерно за полгода до событий, и тогда Бицкой выклянчил у него немного денег. Знаете, Слава был очень мягким человеком, он не умел отказать... После этого они с Бицким иногда сталкивались в городе, но тот долг отдавать не собирался и бегал от брата. А тут вдруг неожиданно сам объявился и предложил все вернуть. Встречу, между прочим, назначил в этом парке. Славик рассказывал, когда он пришел, Бицкой уже ждал, сразу сунул ему в руки деньги и громко спросил: «Товар принес?» Слава не успел ничего понять, как из кустов выскочили двое в милицейской форме, заломили брату руки и поволокли в машину. Бицкой пошел сам, ему руки никто не крутил... В отделении уже ждали понятые. Им показали деньги и пакетик с наркотой, а брату тут же предъявили обвинение в сбыте и распространении наркотиков.

― Они, что, арестовали его на свой страх и риск? А документы? Насколько я знаю, для задержания нужно постановление прокурора.

― Щапов на суде заявил, что постановление у него имелось. А его напарник, который этих слов не слышал, сказал, что постановления не было. Его получили потом.

― И что?

Вера горько усмехнулась:

― А ничего! Адвокат доказывал, что милиционеры поехали на задержание по собственной инициативе и без должных документов. Получить постановление на контрольную закупку не так просто. Мало того, что на это требуется время, необходимо ещё предоставить веские доказательства обоснованности подобной акции. Однако все доводы повисли в воздухе, судья не обратила на них ровно никакого внимания. Ах, да что говорить! Там было не только это! Адвокат выявил ещё много других нестыковок. Например, все документы, поступающие к следователю по данному делу, должны вносится в протокол осмотра. Это правило существует, дабы исключить возможность подлога «левых» бумаг. В Славином деле протокол вообще отсутствовал. Адвокат доказывал, что документы вносились задним числом, но судья опять же не приняла эти слова во внимание. Она вообще слушать не хотела! Вот, например, Бицкой сказал, что купил у Славы героин в десять часов и звонил он нам с утра! А Слава в это время был институте, где его многие видели. Чем не алиби? По моему чистое алиби, а вот судья подумала иначе и сказала, что некоторая путаница во времени значения не имеет. Важен сам факт продажи героина! Но ведь не было доказано, что Бицкой получил наркотик от моего брата! Это Бицкой так утверждал, а других свидетелей нет! Мы, наивные, перед судом радовались всем этим неувязкам, были уверены, что дело разваливается прямо на глазах. Господи, какие мы были глупые! Знаете, какой приговор вынес суд? Десять лет строгого режима! Услышав это, Славик заплакал, а маме стало плохо. Я вдруг заметила, как она побледнела и стала сползать со стула. Я закричала, в зале поднялась суматоха. Как увели брата, я не видела: сидела на полу и держала мамину голову у себя на коленях. Плохо помню, как приехала скорая и как маму на носилках несли по коридору. Я шла сзади и плакала и тут вдруг увидела Щапова. Он разговаривал с каким-то мужчиной и смеялся. Представляете? Смеялся! Как ни в чем не бывало! Вот его довольную морду помню очень хорошо! Я кинулась к нему и вцепилась в неё ногтями. Началась безобразная сцена. Я кричала и царапалась, Щапов отбивался. Меня в конце концов оттащили, но я успела расцарапать этому подонку всю физиономию. Маму в это время уже везли в больницу... с сиреной и мигалкой... только зря торопились, она умерла по дороге.

― Выходит Бицкой подставил вашего брата, чтобы не возвращать долг?

Вера посмотрела на меня, как на недоумка.

― Да причем здесь Бицкой? Он пешка и его просто использовали! ― в сердцах выпалила она. ― Это все Щапов! Его была задумка, и он сам воплотил её в жизнь! Неужели вы не поняли, что все было сделано ради денег? Щапов решил поживиться и приглядел подходящую кандидатуру. Клиент должен был быть достаточно состоятельным, чтобы выложить крупную взятку, но без связей и влияния. Он высмотрел моего брата, арестовал его и стал тянуть из нас деньги. Иуда! Мы ему верили, а он ведь ни с кем не делился, просто клал деньги себе в карман. Прибили его и правильно сделали! Туда ему и дорога! Не знаю, кто это совершил, но, наверное, такой же бедолага, как мы, только более решительный!

― А что с братом? Он до сих пор в тюрьме?

― Покончил жизнь самоубийством через шесть месяцев после суда.

― Теперь понимаете, куда лезете? После этих событий, отец Славы первый кандидат на роль убийцы. Но, честное слово, он этого не делал! подала голос молчавшая все это время Рита.

― Почему вы обе так в этом уверены? Его ведь не было с вами, Рита, в момент убийства!

― Он все время сидел со мной! ― упрямо выпалила Маргарита.

― Это точно не отец! Какой смысл ему убивать сейчас, когда прошло столько лет? Если бы хотел, сделал бы сразу после суда. Да слаб он для этого! ― вторила ей Вера.

От жары и усталости, а ещё больше от тягостного разговора, у меня разболелась голова.

― Я все поняла. Спасибо, что согласились встретится, ― вяло проговорила я, поднимаясь со скамейки.

Рита тоже вскочила и повторила, сердито глядя мне в глаза:

― Виталий весь вечер сидел рядом со мной. Из столовой ушел буквально за минуту до вашего возвращения.

― Это ты так говоришь! ― подумала я, кивнула на прощание и быстро пошла прочь.

― Ну, не будьте такой вредной! Оставьте нас в покое! ― жалобно простонала Вера.

― Правильно про вас говорят! Вы самовлюбленная, бездушная эгоистка! Вам всегда на всех было наплевать! ― крикнула мне в спину Рита.

― Интересно, кто это так хорошо помнит меня в городе, который я покинула много лет назад? ― горько усмехнулась я.

Чем больше фактов из биографии Щапова я узнавала, тем непригляднее он выглядел в моих глазах. Отвратительный тип и, положа руку на сердце, если Чертков действительно убил этого подонка, я его за это не осуждала. Подумала, если бы такое устроили с моим сыном, я бы не ждала столько лет, а растерзала негодяя прямо в зале суда. И тут же дала себе слово приложить все силы, но обеспечить собственному ребенку, когда он у меня будет, счастливую и защищенную от подобных проходимцем жизнь. И ещё я подумала, что денег, полученных этим подлецом от Чертковых, все равно было недостаточно, чтобы войти в долю к Николаю.

С этими мыслями я поднялась на аккуратное деревянное крыльцо и шагнула в сумрачный коридор. Две двери, одна против другой, указывали на то, что здесь обитали две семьи. На той, что была справа, белели наклеенные милицией контрольки. Хозяина погиб, квартира закрыта, и ломиться туда не имело смысла. Я повернула налево и позвонила в дверь соседей. Сначала раздалось надсадное дребезжание дышащего на ладан звонка, потом послышались торопливые шаги и из глубины квартиры донесся веселый тенорок:

― Иду, иду. Маша, имей терпение подождать. Я уже бегу.

В следующую минуту дверь широко распахнулась, и я оказалась лицом к лицу сухонькой женщиной с очками на кончике носа и перепачканными мукой руками. На вид ей было далеко за шестьдесят, но стройность фигуры и задорный блеск в глазах, делали её моложе, как минимум, лет на десять. По крайней мере, у меня язык не повернулся бы назвать её бабушкой или старухой.

Увидев на пороге совершенно незнакомого человека, женщина удивленно вздернула брови:

― Вы кто? Я думала, внучка вернулась.

― Извините, что явилась не вовремя и отрываю от домашних дел, ― с улыбкой кивнула я на испачканные руки, которые хозяйка, подобно хирургу перед операцией, держала на весу.

― Пирог затеяла печь, ― доброжелательно пояснила она: ― С малиновым вареньем.

― Я Вас не задержу. Мне только нужно выяснить кое-какие детали, ― поспешила заверить я.

― Вы из ЖЭКа! По поводу крыши! ― догадалась женщина.

Обманывать и выдавать себя за другое лицо в мои планы не входило, но мне не дали даже рта раскрыть. Только я хотела внести ясность в наши отношения, как хозяйка круто развернулась и в следующую секунду уже шустро удалялась от меня по коридору. Слова при этом сыпались из нее, как горох:

― Проходите на кухню. Мне тесто домесить нужно, а то перестоится. Там и поговорим. Надо же, а я всякую надежду уже потеряла. Думала, опять буду зимовать с дырявой кровлей. А вы вдруг взяли и объявились. Нет, все-таки я была права, когда написала жалобу. С вами нужно разговаривать с позиции силы. Вы, девушка, не обижайтесь. Лично против вас я ничего не имею, но ваша контора... Это ж форменные бандиты! Кровопийцы!

Она вскинула перепачканную мукой руку к потолку и гневно погрозила сухоньким кулачком своим врагам.

Я тут же воспользовалась паузой и вклинилась в разговор:

― Извините, но я не из ЖЭКа.

― Нет? А откуда же тогда? ― опешила хозяйка.

― Я из «Гиперстроя».

― Это что ещё за организация? Первый раз о такой слышу, ― недоуменно нахмурилась она.

― Строительная.

― А от меня что нужно? ― энергично тряхнула женщина седыми кудряшками: ― Я ничего строить не собираюсь. У меня на это денег нет.

― Я по поводу Щапова.

Упоминание фамилии Степана моментально стерло с её лица всякую доброжелательность.

― Щапова? Странно все это. Работаете в строительной организации, а интересуетесь Щаповым.

― Я личный помощник главы строительной фирмы «Гиперстрой». Вот документ, удостоверяющий мои полномочия.

Я торопливо извлекла из сумочки заранее заготовленную справку. Набрана она была на фирменном бланке, печать я самолично поставила и выглядела бумага очень солидно.

Хозяйка покосилась на листок в моих руках и проворчала:

― Что мне ваша бумажка? Написать все можно.

― Но я действительно работаю в «Гиперстрое». И Щапов у нас трудился.

― А хоть бы и так! Мне что за дело? О Щапове говорить не хочу, ― упрямо поджала губы женщина.

Чувствовалось, ещё минута и она попросит меня покинуть квартиру. Стараясь опередить её, я прижала руку к груди и как можно убедительнее произнесла:

― Поверьте, это очень важно! Щапова убили при странных обстоятельствах. В этом деле вообще очень много странностей. Подозрение может пасть на невинного человека. Наше руководство очень этим встревожено.

― Если ваше, так называемое, руководство водилось с типами, подобными Степке, значит оно и само не лучше. Наверняка, такие же бандиты, как те из ЖЭКа, ― сердито прервала меня хозяйка.

Хотелось и плакать, и смеяться одновременно, но я взяла себя в руки и проникновенно заглянула ей в глаза:

― Если даже так, пострадают не они, а обыкновенный, простой человек. Такой, как мы с вами.

Довод попал в цель. Она на минуту задумалась, потом сердито сказала:

― Давайте сюда вашу бумажку. Посмотрю, что там написано.

Справку перечитывала дважды и что-то её в ней удивило. Это было заметно и по движению бровей и по легкой гримаске на лице. Наконец, подняла на меня серьезные глаза и поинтересовалась.

― А кто были ваши родители?

― Зачем это? ― опешила я.

― Ну, раз мне задают вопросы, значит, и я могу кое-что спросить, ― усмехнулась она.

― Папа ― актер, мама ― врач. Обоих уже нет в живых.

― Имена и фамилии назовите, ― потребовала хозяйка.

― Ирина и Аркадий Полоцкие, ― покорно произнесла я.

― А вы, значит, Нана, ― торжествующе изрекла она.

Вот тут я действительно опешила. Так меня называли только родители. В детстве, не справляясь со своим длинным именем, я сократила его до двух слогов. В результате получилась Нана, да так и закрепилась за мной. Но знали об этом очень немногие. Я детского имени стеснялась и запрещала себя им называть.

― А ты, деточка, меня не узнала, ― горестно вздохнула женщина. ― Хотя, что тут удивляться? Обе мы сильно изменились. Я постарела, а ты повзрослела и похорошела. Тетя Дора я.

На улице давно стемнело. Я сидела на кухне маминой приятельницы, с которой она не один год проработала в отделении, и вперев в стену невидящий взгляд, рассказывала. Никому другому в этом городе, из которого много лет назад с триумфом уехала, а теперь бесславно вернулась, не открыла бы я душу. Но тетя Дора была особым случаем. С одной стороны, она дружила с мамой и питала ко мне теплые чувства, с другой стороны, стояла особняком от всех и я не боялась, что подробности моего неудачного замужества станут достоянием общих знакомых.

― ...свекровь, обеспокоенная судьбой сына после выпуска из Академии, подбивала мужа позвонить старинному знакомому и замолвить словечко о работе в штабе. Я случайно услышала этот разговор и мое терпение лопнуло. Зная, что дома поговорить спокойно не дадут, встретила Рому после занятий, и мы несколько часов гуляли по Москве. Я пыталась объяснить, почему мы не можем жить с его родителями, почему с ними надо обязательно разъехаться и ещё много всяких других почему. Все было напрасно, муж меня не понимал и, что ещё обиднее, не хотел понимать. Все мои доводы казались ему вздорными, причины надуманными и, вообще, он считал, что никакой проблемы нет, а есть мой плохой характер. Домой мы возвращались плечом к плечу и все же каждый сам по себе.

Потом наступило время, когда всю семью переполняло счастье. Папа гордился, что с честью выполнил отцовский долг, сестре нравилось небрежно обронить, что её брат ходит в адъютантах у самого командующего, но больше всех ликовала свекровь. Она не ступала, а, попирая все законы физики, парила над землей. Ее прямо-таки раздувало от гордости и Рому иначе, как «мой сын, личный помощник командующего», она не называла. Виновник переполоха тоже считал, что жизнь вполне удалась. Сами понимаете, служить в Москве предпочтительнее, чем в каком-нибудь гарнизоне на краю света. А если у тебя есть папа, который прекрасно знаком и даже немножко дружен с командующим, то служба вообще становится не пыльной.

Начальник, помня дружбу с папой, был снисходителен и особо не придирался, щеголеватая форма шла необыкновенно и денег вполне хватало. А чего ж не хватать, если живешь вместе с родителями, которые в тебе души не чают и искренне уверены, что брать с сына деньги на его собственное пропитание, грех великий. Рома рассматривал свою зарплату как карманные деньги и потому после получки всю оставлял себе. О том, что нужно самому содержать жену, ему никто и никогда не говорил, а он думать об этом не хотел. А что думать, когда я работала и одновременно моталась по частным урокам?

В общем, в тот период все были счастливы. Кроме меня.

― ...в 92-м умер свекор в и вскоре Роман почувствовал, что отношение на службе к нему изменилось. Она перестала быть необременительной игрой в солдатики. Начальники вдруг вспомнили, что у него есть обязанности и не скупились на замечания и выговоры. Не привыкший к такому, муж нервничал и злился. Теперь он предпочитал проводить время не со мной, а в кругу своих друзей. Утром являлся на службу невыспавшийся, с помятым лицом и больной головой, получал новую нахлобучку и вечером снова оттягивался с друзьями. Все эти неприятности, конечно, не были смертельными, У Аделаиды ещё оставалось достаточно влиятельных людей, способных заступиться за её сына. Думаю, все вошло бы в нормальное русло, если бы не его скоропалительное увольнение из армии и переход на работу в коммерческую структуру. Поводом стало предложение одного из многочисленных Роминых приятелей заняться бизнесом.

С началом перестройки не торговал только ленивый. Казалось, вся страна вдруг проснулась и яростно ринулась в коммерцию. Вот и Ромин знакомый организовал собственную фирму, дела у него, вроде бы, шли ничего, появились деньги, но он нуждался в помощнике. Приятель принялся соблазнять мужа большими прибылями, перспективами новой работы и тот не устоял. Это был первый и последний раз, когда мы со свекровью выступили единым фронтом, дружно отговаривая Романа не делать глупостей.

― Не уходи из армии. Если бизнес не пойдет, ты останешься на бобах, ― молила свекровь, которая за эти дни буквально почернела от переживаний.

― Не лезь туда. Ты не бизнесмен. Никаких денег не заработаешь, тебя просто облапошат, ― вторила ей я.

Роман нас, конечно, не послушался, подал рапорт, демобилизовался и стал коммерсантом.

Какое-то время все было нормально. Они что-то покупали, что-то перепродавали и дела шли. Муж теперь постоянно говорил о ценах, кредитах, процентах, сроках поставок. У него появились замашки крутого бизнесмена и снисходительное отношение ко мне, провинциалке и просто преподавателю. Бизнес сделал то, что не удавалось его мамочке: Роман во мне разочаровался. А спустя три года фирма неожиданно разорилась. Удар оказался сильным и все мы переживали. Правда, каждый по-своему и отдельно от остальных. Я набрала дополнительные уроки, понимая, что кормить теперь нужно будет не только себя, но и Рому. Аделаида обрывала телефон, названивая сослуживцам покойного мужа и моля о помощи. Роман ушел в себя и молчал.

По прошествии месяца мой муж вдруг объявил, что идет работать охранником. Конечно, это было совсем не то, о чем мечтала его мать. Она категорически отказывалась верить, что сын пойдет на эту унизительную, с её точки зрения, работу. Свекровь пустила в ход все свое влияние, чтобы заставить Романа передумать и ежедневно донимала уговорами найти другую службу. Но у того неожиданно прорезался характер и однажды, потеряв терпение, он в категорической форме потребовал оставить его в покое, не совать нос в его дела и вообще позволить самому решать свои проблемы. Отповедь произвела на Аделаиду впечатление разорвавшейся бомбы. Она заперлась в комнате и сутки вообще не показывалась, потом неделю ходила с поджатыми губами и флаконом «корвалола» в руках, но, в конце концов, простила любимое чадо. Я в их дебаты не вмешивалась. Мое слово для мужа давно ничего не значило, и я считала более разумным посвятить все силы добыванию денег.

Постепенно страсти улеглись, и жизнь потекла своим чередом. Мы с мужем работали, свекровь вела домашнее хозяйство, денег, как ни странно, хватало. И все бы оно было ничего, но эти неурядицы здорово повлияли на характер Романа. Муж стал холодным, замкнутым и раздражительным.

Днями пропадая на работе, мы встречались только поздно вечером, если, конечно, Роман вообще приходил домой. Мы настолько отдалились друг от друга, что даже обретаясь бок о бок в одной комнате не находили тем для разговоров. Роман делал вид, что очень устал и предпочитал отмалчиваться. Я, обиженная явным пренебрежением, не желала навязываться и тоже молчала. Все чаще и чаще меня посещала мысль, что нас уже ничего не связывает и лучшим выходом из создавшегося положения будет развод. Однако, прожив столько лет с человеком и потратив на него столько моральных и физических сил, казалось странным вдруг взять, все разрушить и уйти. И ещё в глубине души я надеялась, что муж изменится. Как оказалось, я глубоко заблуждалась. Моим надеждам не суждено было сбыться, Роман не собирался меняться, да и сама я была ему уже не нужна.

Это выяснилось в тот день, когда я попыталась уговорить его не ждать у моря погоды, а начать искать новую работу. К тому времени он уже несколько недель не выходил из квартиры и все дни проводил на диване. Нам с Аделаидой он ничего не объяснял, в ответ на расспросы или мрачно отмалчивался или раздраженно бурчал, что у него отпуск, и он отдыхает. Отговорка выглядела неубедительно, и ни я, ни собственная мать ему не поверили. Свекровь я не любила, но смотреть на её жалкое лицо и сгорбленную фигуру сил не было, и я предприняла попытку наставить мужа на путь истинный. Ни к чему хорошему это не привело.

Как-то днем я вошла в комнату, нашла мужа с банкой пива в руках перед неизменным телевизором и спросила:

― Ты долго ещё собираешься пролеживать диван? Как я понимаю, ты опять без работы. Так может стоит встряхнуться и заняться поисками работы?

― И что я, по твоему, должен делать? Выйти на улицу и кричать? ― спросил муж, не отрывая глаз от экрана.

― Зачем же такие крайности? Существуют и более цивилизованные способы. Можно, к примеру, прозвонить по объявлениям, поспрашивать знакомых, сходить на биржу труда, наконец. Другие именно и так и поступают, а не бездельничают днями напролет, ― ответила я, чувствуя, что начинаю закипать.

― Другие пусть поступают, как им заблагорассудится, а у меня своя голова на плечах. И я, заметь, не бездельничаю, у меня просто временный перерыв. Придет время и снова выйду на работу, ― небрежно отмахнулся Роман, не посчитав нужным даже посмотреть в мою сторону.

― Прекрасно, и сколько этот «перерыв» будет продолжаться? Месяц, год? Неприятно тебе напоминать, но на жизнь нужны деньги. Ты собираешься их зарабатывать? ― вкрадчиво поинтересовалась я, хотя внутри все бурлило от раздражения.

Мои слова вызвали у мужа взрыв негодования. Он нервно щёлкнул кнопкой выключателя, развернулся в мою сторону и сердито выпалил:

― А, так вот в чем дело! Слушай, ты о чем-нибудь, кроме денег, способна думать? Только и слышу: деньги, деньги, деньги! Тебя ничего не интересует, кроме денег!

Я могла бы много чего сказать в ответ, но, понимая, что это дело пустое, взяла себя в руки и примирительно сказала:

― Роман, ты несправедлив! Я действительно думаю о деньгах, но ведь нужно же на что-то жить. Кроме того, меня беспокоит, что ты стал выпивать. Если не одумаешься, сам не заметишь, как превратишься в законченного алкоголика.

― Я не алкоголик! Пью только пиво. Слышишь? Не водку, не коньяк, не виски, а пиво. От этого алкоголиками не становятся. Пойми ты хоть такую простую вещь, если ничего другого понять не способна! ― выпалил муж, с каждым словом заводясь все больше.

Тут я тоже не выдержала и перешла на крик:

― Я не могу смотреть, как ты днями валяешься на диване, бездельничаешь и наливаешься пивом! В конце концов, ты сопьешься и винить в этом можешь тогда только себя самого!

Роман вскочил на ноги, грозно навис надо мной и гневно закричал:

― Замолчи! Слышишь, замолчи и не смей меня доставать! Ты мне надоела своим бесконечным нытьем и постоянной сменой настроения. Последнее время ты просто непереносима. Бесконечные придирки, истерики, слезы. Как с цепи сорвалась! Думаешь, я не понимаю, что происходит? Вышла замуж по расчету за москвича, все годы каталась, как сыр в масле, и забот не знала, а тут вдруг такой поворот! Муж перестал ходить на работу! Вдруг он денег больше приносить не будет? Вот ты и забеспокоилась. Тебе же этого не пережить!

Я отошла от него на шаг и холодно проронила:

― Насчет сыра и масла ты сильно преувеличиваешь. Не так уж и сладко мне с тобой живется. А твоя Москва мне и даром не нужна. Думаю, я была бы намного счастливее, выйди замуж за парня в родном городе и останься там жить, ― выпалила я и этими словами ещё больше раздула огонь нашей ссоры.

Роман так и вскинулся:

― Вот ты и выдала себя! Проговорилась, наконец! Молчала, молчала и выдала! Всегда подозревал, что ты меня не любишь, а теперь сама призналась!

Перед глазами плыл красный туман, голова кружилась, меня слегка подташнивало. Не помня себя от обиды, я выпалила:

― Ты прав, я тебя не люблю. А как можно любить маменькиного сынка? Я вообще себя спрашиваю: где были мои мозги, когда я соглашалась выйти за тебя замуж?

― Заткнись! ― заорал Роман. ― Закрой рот и не смей так говорить! Только благодаря мне ты осталась в Москве и живешь в квартире моих родителей.

― Мне не нужен ни ты, ни твоя квартира, ни Москва. Провались все пропадом, и ты в первую очередь! ― яростно бросила я ему в лицо.

Услышав такое, Роман вдруг размахнулся и влепил мне затрещину. Удар пришелся по скуле и углу рта, рассек мне губу, по подбородку побежала кровь. Ее вид моментально отрезвил супруга. По природе он не был злым и раньше никогда не поднимал на меня руку, просто все всегда давалось ему легко и любые житейские неурядицы выбивали его из колеи.

Прижав к губе платок, я молча прошла в спальню и начала собирать вещи. Минут через пятнадцать Роман возник на пороге, нерешительно потоптался и тихо сказал:

― Ладно, брось. Не злись. С кем не бывает. Забудь.

Не желая вступать в новые пререкания, я ничего не отвечала и продолжала швырять одежду в чемодан.

― Слышишь меня? С тобой разговариваю! ― начал закипать муж.

― Слышу, но забывать ничего не собираюсь. Я от тебя ухожу.

― Куда уходишь? ― растерялся он.

― В никуда. Я была дурой, когда вышла за тебя замуж и столько лет все терпела. Теперь хватит, я с тобой и минуты рядом не останусь.

― Бросаешь? ― с недоверием глянул на меня Роман.

― Сам виноват! ― выпалила я, захлопывая крышку чемодана.

― Конечно, виноват! ― снова заорал муж. ― У нас всегда виноват только я, а ты всегда права. Ну и катись на все четыре стороны! Без тебя проживу!

Я рассказывала, а слезы сами собой лились из глаз. Тетя Дора ласково погладила меня по руке и прошептала:

― Бедняжка! Я радовалась за тебя, когда ты вышла замуж. Вот уж никогда не думала, что все так обернется.

― Я тоже не думала, ― криво усмехнулась я и моргнула, прогоняя очередную непрошенную слезу.

Хозяйка сделала вид, что ничего не заметила и озабоченно спросила:

― Ты Щаповым интересовалась. Это действительно важно?

Я молча кивнула.

Тетя Дора задумчиво повертела тонкими пальцами чайную ложку, и тихо сказала:

― Не хочется о нем говорить. Плохим он был человеком, Настенька. Очень плохим. Грех так говорить о покойнике, но что было, то было. Злой, заносчивый, грубый. Веришь ли, с рождения жил в этом доме, я его мальцом постоянно лечила, а тут идет мимо и не здоровается. Смотрит, как на пустое место. Ну, ладно не здоровается и черт с ним. Я бы и без его «здравствуйте» спокойно обошлась. Хуже, что он мою жизнь в ад превратил. Ну, пока в милиции служил, было ещё ничего. Таскались к нему всякие личности на алкашей и наркоманов похожие, устраивал он гулянки до утра, но хоть без дебошей. А вот когда из милиции ушел, тут такое началось. Каждый день, если компания не в десяток человек, так уж два или три обязательно припрутся. Музыка орет, собутыльники гомонят, девки пьяные визжат. Бедлам! Веришь ли, за дверь не решалась выйти: боялась на пьяного натолкнуться. И сказать ничего нельзя! Как-то раз попыталась с ним поговорить, так он мне пригрозил: «Заткнись старая и не возникай. А не то под асфальт закатаю, и от тебя даже могилки не останется». Вот так вот! И ещё не чист на руку был. Фактов у меня, конечно, нет, но не мог Степка на милицейскую зарплату так шиковать.

― У него была жена, дети?

― Никого у него не было! Жил, как волк, и умер так же. Нет, девки у него, конечно, были. Их на моей памяти через эту квартиру несчетное число прошло. Одни исчезали через день, другие дольше задерживались.

― А в тот вечер, когда убийство произошло, ничего необычного не случилось?

― Самого убийства тебе мало? ― грустно усмехнулась тетя Дора.

― Убийство произошло в другом месте, а меня квартира интересует.

― Шум был. Сначала решила, опять у Степана гулянка. Потом слышу, вроде, роняют что-то, посуда бьется. Не выдержала, вышла в коридор. Из его квартиры несся звон стекла, будто что хрупкое на пол падало. А музыки-то нет! У Степки всегда во время гулянок музыка орала, а тут ― ничего. Испугалась я. Решила, может беда какая с ним приключилась. Может сердце прихватило, упал на пол и до выхода доползти не может. Только постучала в дверь, как она вдруг распахнулась и прямо на меня вылетела зареванная девица. Дико глянула и ходу на улицу.

― Что за девица?

― Бог её знает. Раньше я её тут частенько видела, потом она исчезла и к нему другая стала ходить.

― Опишите её.

― Да что описывать? Обыкновенная!

― Может, какие особые примету у неё были?

― Приметы? Прихрамывала она.

― Девушка убежала, а вы что сделали?

― Постучала ещё раз, никто не отозвался, а я вдруг подумал: «Ну, что ты, дура старая, ломишься? Неприятностей захотела? Сейчас откроет пьяный Степка и обложит по матушке. Тебе это надо?» В общем, развернулась и пошла к себе.

― Милиции про девушку рассказывали?

― Нет, ― отрезала она. ― Не хочу лезть в это дело. Пусть сами разбираются. И потом, чего её впутывать? Она ж не могла убить Степку, если здесь находилась.

― Еще как могла! Застрелила, спрятала пистолет в сумку и поехала сюда, ― подумала я.

Я вошла в приемную и увидела, что дверь в кабинет открыта. Значит, начальство с утра пораньше уже на месте и трудится.

― Николай, привет! Я почту принесла, ― бодрым голосом возвестила я.

В то утро небо, впервые за последние дни, затянуло дымкой, солнце хоть и светило, но без особого рвения и я чувствовала себя великолепно.

― Тащи сюда, ― отозвался приятель.

Он сидел за своим огромным столом, обложившись бумагами, и писал. Вид у него, несмотря на тщательно выбритые щеки и белоснежную рубашку, был усталый и какой-то кислый.

― Плохо выглядишь, ― заметила я, кладя перед ним стопку газет.

Он поднял на меня покрасневшие глаза и болезненно скривился:

― Бессонницей мучаюсь. Представляешь, совсем спать перестал. Ночи напролет слоняюсь по дому и курю одну сигарету за другой. К утру с ног валюсь от усталости, а заснуть все равно не могу.

― Может тебе к врачу сходить? Он таблеток выпишет, микстуру назначит, ― неуверенно предложила я.

― Иди ты со своей микстурой. Тут такое творится, что не знаешь с какого конца начинать расхлебывать, а ты микстуры предлагаешь, ― рассердился Николай.

― Ну, раз все так плохо, тогда возьми себя в руки и перестань психовать, ― раздраженно выпалила я.

Приятель вяло махнул рукой:

― Не расходись, без тебя тошно.

Потом, словно вспомнив, торопливо добавил:

― Выглядишь великолепно. Хорошеешь с каждым днем. Наверное, воздух родных мест так благодатно на тебя влияет. И шарф этот тебе здорово идет.

Я в удивлении широко раскрыла глаза. Из-за непрекращающейся жары все дни чувствовала себя отвратительно и выглядела, конечно, соответственно. Бледность, худоба и синяки под глазами меня совсем не красили, и не заметить этого мог только слепой. Однако в следующую минуту поняла, что таким образом приятель пытается сгладить зарождающийся конфликт, мысленно согласилась с ним, что взорвалась не по делу и примирительно сказала:

― Почитай вот газеты... свежие... Авось, отвлечешься и полегчает. Кстати, тебе опять пришло письмо.

Я выдернула из пачки газет голубой конверт и сунула Николаю под нос.

― Странные послания... Без обратного адреса и почтового штемпеля. Похоже, их просто опускают в наш почтовый ящик.

Подождала немного, ожидая, что приятель как-то прокомментирует мое замечание, но тот молчал. Я не удержалась и спросила:

― Кто это тебе их шлет с такой методичностью?

― Есть тут некоторые... неймется им... ― неопределенно пробормотал Николай и отложил нераспечатанный конверт в сторону.

― И читать не будешь?

― Догадываюсь, что там, ― буркнул он. ― Кстати, ты узнала что-нибудь? Ну, по поводу убийства и прочего...

Я с сожалением покачала головой. Николай нахмурился и хотел что-то сказать, но у него на столе зазвонил телефон. Он поднял трубку и сердито бросил:

― Сипягин.

Что говорил звонивший, я, естественно, не слышала, но с Николаем начали происходить странные вещи. Он стал медленно бледнеть, кровь постепенно отливала у него от лица и, в конце концов, оно приобрело нездоровый синюшный оттенок. Переложив трубку в другую руку, приятель нервно рванул узел галстука и судорожно вздохнул, будто ему не хватало воздуха. Я испугалась, что сейчас ему станет плохо, а я даже не знаю, где в этой конторе лежит аптечка первой помощи.

― Коля, что случилось? ― тревожно спросила я, едва он положил трубку.

― Машину Андрея Тихомирова нашли.

― Как нашли? Где? ― выдохнула я.

― За городом. В старом карьере.

― А он сам...

― Он тоже там. Мертвый.

― А деньги?

― Денег при нем нет.

Я помолчала, переваривая новость, потом снова спросила:

― Как он там оказался?

― Ты меня спрашиваешь? ― взорвался Николай. ― Мне откуда знать?

Вспыхнул и замолчал, невидяще уставившись перед собой. Я тоже молчала, не решаясь лезть к нему с новыми расспросами. Прошло несколько тягостных минут, пока Николай вышел из прострации, машинальным жестом поправил галстук и вяло произнес:

― Мне нужно ехать. Сначала в милицию, потом к жене Тихомирова. Отмени все встречи на сегодня. Не знаю, когда вернусь назад.

Он уже дошел до двери, как вдруг обернулся и потерянно посмотрел на меня:

― Что делается, а? Сначала Степан, теперь Андрей... Вот уж никогда не думал, что так все обернется. По логике вещей, начинать убирать нужно было бы с меня.

― Почему ты так говоришь? ― растерянно пискнула я.

Он безнадежно махнул рукой и вышел.

Как ни странно, из всего случившегося меня больше всего поразило, что уходя, он не забыл забрать со стола конверт и сунуть его в карман пиджака.

Николай уехал, а я кинулась к телефону и принялась дозваниваться до Алеши.

― Расскажи, что там с Тихомировым произошло! ― потребовала, едва он поднял трубку.

― Уже в курсе, ― недовольно протянул тот.

― Конечно, если Сипягину только что от вас звонили!

― Тогда ты и так все знаешь. Из Николая, наверняка, все подробности вытащила, ― не сдавался приятель.

― Что там было вытаскивать? Он сам ничего толком не знает. Сказал только, что Тихомиров погиб. Давай, не увиливай и быстро рассказывай.

Было слышно, как сначала Алеша зашуршал разложенными на столе бумагами, потом забубнил:

― Колькиного компаньона нашел какой-то дачник. Утром поехал в карьер за глиной и увидел в овраге машину. Спустился и обнаружил в салоне мертвого Тихомирова. Ну, что тебе ещё сказать? Карьер давно заброшен, лежит в сорока километрах от города, вокруг лес, но до трассы рукой подать. Глину там никто давно не добывает, однако дорога имеется, и местные жители время от времени в него наведываются… Нам повезло, что этот мужик надумал туда съездить, иначе пролежал бы там Колькин компаньон не один день. Ну, вот и все, кажется.

― Как это все? А следы? А причина смерти Тихомирова? ― возмутилась я.

― Грамотная! ― досадливо крякнул Алеша, но рассказывать тем не менее продолжал: ― На земле обнаружены лишь слабые отпечатки протекторов машины Тихомирова. Других следов нет. Сама знаешь, какая жара стоит. Земля сухая, как камень.

― А собака? Служебную собаку привозили? ― не отставала я.

Было слышно, как Алеша страдальчески вздохнул:

― Привозили собаку, привозили! Как же без собаки! Только она след не взяла, там присутствовал сильный запах бензина, а для её тонкого носа такой аромат просто убийственен.

― Разлили, что ли? ― не поняла я.

― Нет, не разлили. Бензином была обтерта обувь злоумышленника, ― ласково промурлыкал приятель, а потом вдруг рявкнул: ― Это все. Больше ничего не знаю. С тебя достаточно?

― Нет! Как погиб Тихомиров?

― Убит выстрелами в грудь, ― выпалил Алексей. И это действительно было все, потому что он повесил трубку.

― Его здорово достали мои расспросы и в ближайшее время соваться к нему было делом пустым, но я и не собиралась. Все, что хотела, узнала, теперь следовало сесть и хорошенько подумать.

― Николай по-прежнему убежден, что это убийство, как и предыдущее, дело рук его тайных недоброжелателей. Наверное, ему известно что-то такое, что объясняет подобную твердую уверенность. Жаль, что делиться фактами со мной он не спешит и мне приходиться блуждать в потемках. А, между прочим, сам же просил помочь! Ну и как тут поможешь, если у меня в результате расследования образовалась толпа подозреваемых, а выбрать одного не могу?

До гибели Тихомирова я была склонна думать, что Степана убили из личной неприязни, тем более что при жизни он успел насолить многим. Удивительно, что ещё прожил так долго, его вполне могли прибить и значительно раньше. Но теперь убит Тихомиров, а он не Щапов, его неожиданную смерть личной враждой не объяснишь. Андрей был спокойным, уравновешенным, со всеми одинаково ровным. Не похоже, чтоб у него были враги. Нет, конечно, недоброжелатели, у него, как и у каждого человека, наверняка, имелись. Однако, простая неприязнь или мимолетная обида-не повод для убийства, слишком уж серьезное это преступление.

Я с тоской подумала: «А может Николай прав? Может мой приятель со своей «империей» действительно стал кому-то поперек горла, а его враги оказались настолько кровожадными, что принялись отстреливать владельцев «Гиперстроя» одного за другим?»

Я пригорюнилась и маетно вздохнула:

― Мозгов не хватит, чтоб разобраться в этой каше, зря только свою бедную голову утруждаю.

Однако долго пребывать в унынии я была не способна и скоро мысли опять закрутились вокруг обоих убийств. После долгих сомнений, наконец, твердо решила:

― Причина в тех деньгах, что вез с собой Тихомиров. Ведь Николай сказал, что они пропали! А кто знал, что его компаньон поедет с крупной суммой долларов? Знал старший Сипягин, знала я и ещё Гришка. Ну, Николая и меня можно смело вычеркнуть из списка подозреваемых, а вот Гришкина личность вызывает определенные опасения. Жаден, живет один, получает большой оклад, а денег вечно нет. Постоянно клянчит их у старшего брата. И вообще, какой-то он мутный!

Взять хотя бы эту историю с лесом. Чертков уверял, что Гришку обдурили. Воспользовались его неопытностью и кинули. Так ли это было? А если вся афера прошла с подачи самого Григория? Он ведь мог сговориться с этими торгашами, организовать пятидесятипроцентную предоплату и потом разделить её с ними пополам. Часть поставки они, чтоб совсем уж не нарываться на неприятности, все-таки пригнали. Однако лес прислали самый бросовый, и обошелся он им в сущие копейки.

Или вот ещё история со строительством супермаркета. Гришке тогда удалось убедить брата в своей невиновности. Николай ему поверил, но, думаю, только потому, что не подозревал о связи Григория с Ниной. Я же видела эту парочку вместе и не сомневалась, что между ними существуют некие отношения. Кстати, сколько раз сталкивалась с Ниной, а ни разу не пришло в голову разузнать о ней подробнее.

Я придвинула телефон и набрала номер бухгалтерии. Марина Ивановна отозвалась сразу, и голос её по сладости не уступал той самой Нине, о которой я собиралась расспрашивать. Однако, как только она поняла, с кем разговаривает, то моментально посуровела и стала предельно лаконичной. Я сделала вид, что ничего не заметила и как можно беззаботнее спросила:

― Марина Ивановна, милая! А что вы можете сказать о Нине?

― В каком это смысле?

― Ну, хотелось бы, чтоб просветили меня на её счет. Кто такая? Чем занимается? Семейное положение?

― Я мало её знаю, ― сухо ответила Марина Ивановна

«Ври больше, старая сплетница! Просто злишься и говорить не хочешь», ― подумала я.

Марина Ивановна все же решила не идти на открытую конфронтацию и начала делиться информацией:

― Фамилия Еремина. У неё собственная фирма, тоже строительная. Конечно, меньше нашей, но вполне стабильная. Дел мы с ней не ведем, потому ничего конкретного сказать не могу.

― И это все? ― изумилась я.

― Все, ― ответила вредина и положила трубку.

― Ну, что ж! Не будем огорчаться, есть и другой путь, ― утешила я себя и набрала служебный номер Алексея.

Этот, как только услышал мой голос, моментально рассвирепел:

― Настя, я тебе все сказал! Больше добавить нечего!

― Затихни, я по другому поводу, ― миролюбиво сказала я. ― Не знаешь, кто-нибудь из наших, кроме Николая, бизнесом занимается?

― А это зачем? ― опешил Алеша.

― От скуки составляю справочник местной деловой элиты. Развлекаюсь так, ― охотно поделилась я творческими планами.

― А-а-а! Тогда позвони Соньке Павловой. Помнишь ее?

― Еще бы! Я ей столько сочинений написала, можно отдельным томом издавать!

― Отлично! Значит, она тебе не откажет. Сонька теперь в мэрии трудится, а там все наши бизнесмены крутятся.

Он быстро продиктовал мне рабочий телефон Павловой и, опасаясь дальнейших расспросов, тут же отключился.

― Неблагодарный, ― укоризненно прошептала я и снова принялась накручивать диск телефона.

С Сонькой мы хоть и учились в одном классе, но подругами никогда не были. Однако, по прошествии стольких лет это уже не имело ровно никакого значения. Сонька обрадовалась мне, как родной. Похоже, она, как и я, работой загружена не была и изнывала от скуки. Если учесть, что до конца рабочего дня оставалось ещё много времени, то мой звонок стал для неё отличным развлечением. Когда я, наконец, покончила с описанием прелестей московской жизни и изложила свою проблему, Сонька сказала:

― Нина Еремина? Хорошо её знаю. Она у нас в мэрии часто бывает. Имеет свою фирму, занимается строительством, отделкой и дизайном помещений. Дела у нее, вроде, идут неплохо. Сама знаешь, времена сейчас для бизнеса не самые лучшие, а она умудряется и прибыль получать, и расширяться понемногу. Ну, конечно, это не те деньги, что она возле Сипягина имела, однако Нина не унывает. Знаешь, она бойкая бабенка, умеет в жизни устраиваться.

Сонька понизила голос до шепота:

― У неё в любовниках все наше городское начальство перебывало. Сколько жен Нинку последними словами кляло, сказать страшно! Только ей на все наплевать, знай себе, хохочет! А что? Она женщина одинокая, свободная! Мужикам рядом с ней весело, она умеет их ублажить, а сама с их помощью свои проблемы решает!

Нинины амурные истории меня не интересовали, а вот упоминание Сипягина заинтриговало.

― Подожди минуту, что ты там про Кольку сказала? Они вместе работали?

― А ты не знала? Компаньонами были! Но это в самом начале, когда Сипягин ещё так широко не развернулся. Он тогда только на ноги становился, а Нина в НИИ трудилась. Зарплата там была мизерная, да и ту платили время от времени.

Павлова мелко захихикала:

― Помню, как она к нам первый раз пришла. Платьишко на ней дешевенькой, туфельки стоптанные, на пальтецо без слез не взглянешь. Естественно, когда Николай предложил войти в долю да ещё без всякого взноса, Нина с ходу согласилась. И знаешь, не прогадала! Сипягин, он оборотистый, умеет деньги заколачивать. Однако и Колька в накладе не остался. Нине так надоела нищенская жизнь в НИИ, что она зубами держалась за эту работу. Буквально дневала и ночевала в офисе. Сипягин мне сам говорил, что она половину фирмы на себе тянет.

― А чего же тогда разошлись?

― Не знаю! Пока они только вдвоем работали, он был ею доволен. Потом у него второй компаньон появился, затем ещё один, и каждый пришел, заметь, не с пустыми руками. После этого фирма Сипягина так разрослась, что стала самой крупной в городе. Тут и прибыли резко в гору пошли, ведь он лучшие заказы себе забирал. Ну и нажил он себе врагов, я тебе скажу! Оно и понятно, кому понравится, когда изо рта лакомый кусок утаскивают? И вот на этом подъеме Нина, прикинь, вдруг расстается с Колькой! Не знаю, что между ними произошло, но она на некоторое время исчезла и сюда не показывалась. Прошло около года, прежде чем я её однажды на улице встретила. Грустная она была и о себе говорила неохотно. Коротко сказала, что продолжает занимается бизнесом, но теперь в одиночку. Сняла комнату в родном НИИ и открыла дизайн-студию. Думаю, в тот момент дела у неё шли не очень, и выглядела она неважно. Обмолвилась, что очень устает, все приходится делать самой. В следующий раз я встретила её ещё через несколько месяцев. На мой вопрос о делах ответила, что вроде пошли. Она теперь не одна, взяла себе помощницу, и они крутятся вдвоем. На прощание попросила присылать клиентов. Вид у нее, не смотря на бодрый тон, был невеселый. Мне её жалко стало, и я действительно послал ей несколько человек.

В Сонькину жалость мне почему-то не верилось. Скорей, почувствовала, что Нина ещё может подняться и решила немного ей подсобить в надежде на будущие дивиденды.

― А потом у нас тут открывалось отделение московского банка, я подсуетилась, и заказ на отделку помещения ей отдала, ― продолжала делиться воспоминаниями Павлова. ― Нина позвонила, сказала спасибо и исчезла. Долгое время мы не виделись, и я уже решила, что с бизнесом у неё ничего не получилось. И вдруг, совершенно неожиданно, она является. Опять веселая, нарядная, цветущая. Положила мне на стол огромную коробку конфет, поставила бутылку шампанского и стала благодарить за помощь.

― Только конфеты и шампанское? ― невинно переспросила я.

Соня понимающе хихикнула:

― Да ладно тебе! С моей легкой руки у неё дела пошли в гору. После тех первых заказчиков, что я послала, появилось имя. В городе её узнали, те клиенты, с кем она поработала, стали рекомендовать её фирму знакомым. Теперь она твердо стоит на ногах, имеет свой круг заказчиков, и он постоянно расширяется. Не поверишь, но я от всей души порадовалась! Утерла она нос этим самодовольным мужикам!

Я радость Соньки отлично понимала. Она замужем никогда не была, но у неё были причины недолюбливать мужиков и радоваться их неудачам. Тут Сонька опомнилась и спросила:

― А чего ты Ниной интересуешься?

― Из любопытства. Она часто приходит к нам офис. Смотрю, приятная, симпатичная женщина, очень благополучная с виду. Интересно стала, кто она такая, ― не моргнув глазом соврала я.

Услышав мое объяснение, Павлова так и зашлась:

― Иди ты! Неужели опять помирились?

― Похоже так. По крайней мере, на мой взгляд, отношения у них очень хорошие.

― Ну, дела! ― выдохнула Сонька и стала торопливо прощаться.

Пообещав в ближайшее время позвонить, я переключилась на бухгалтерию и сказала:

― Марина Ивановна, милая, не спуститесь на минуту ко мне?

― В чем дело? ― насторожилась бухгалтерша.

― Парой слов перекинемся, чайку попьем, ― льстиво предложила я.

― Жарко сегодня чаи распивать, да и недосуг мне, ― сухо ответили мне.

― Я вам интересную новость расскажу, ― не отставала я.

Против этого старая сплетница устоять не могла и через несколько минут её грузная фигура возникла у меня в приемной.

― Что за новость? Рассказывай! ― с порога выпалила она.

― Обязательно расскажу, только вы присядьте.

Марина Ивановна тяжело опустилась в кресло и выжидательно уставилась на меня. Я улыбнулась ей и ласково спросила:

― Что ж вы, Марина Ивановна скрытничаете? Мы с вами говорили о Нине, а вы даже не упомянули, что она здесь раньше работала?

― А с чего это я должна тебе все выкладывать? ― моментально рассердилась бухгалтерша и агрессивно выпятила челюсть.

― Потому что я не побежала в милицию выкладывать, как вы изволили выразиться, о похождениях вашей любимой дочурки. Небось, представители правопорядка до сих пор голову ломают, кто это Степину квартиру разнес, ― улыбнулась я.

Мои слова Марине Ивановне не понравился и она сурово нахмурилась. Я её не торопила, терпеливо ждала, пока бухгалтерша пересилит свою неприязнь ко мне и заговорит.

― Ну, работала Нина здесь, ― наконец открыла она рот. ― Несколько лет с Николаем Яковлевичем трудилась, а потом ушла.

― Когда это произошло?

― Точно не скажу, но вскоре после прихода сюда Степана.

― А причина?

― Скандал у них вышел. Из-за денег.

― А поподробнее можно? ― попросила я.

Она тяжело вздохнула:

― Ты, наверное, сама уже поняла, Степка был очень неприятным человеком. Таких подлых людей, как он, не часто встретишь. Он был из той породы, что по трупам пойдет, но своего добьется.

Услышав это заявление, я вспомнила Славу Черткова и невольно поежилась. Марина Ивановна ничего не заметила и продолжала:

― Не успел он тут появиться, как сразу стал совать нос во все дела. До этого мы жили мирно, друг с другом не ссорились, а с приходом Щапова начался один конфликт за другим. И что интересно, он всегда выступал радетелем за общее дело, а все остальные выглядели в лучшем случае бездельниками, а в худшем мошенниками. Вечно рыскал по офису, выискивал промахи, а потом бежал к Сипягину докладывать. Ну, не всем это нравилось. Те, кто побойчей, ругались с ним, а более робкие отмалчивались, но ненавидели его все.

― А как же ваша Инна? Что хорошего она в нем нашла?

― Инна! Она хоть раз в жизни прислушалась к моему мнению? Решила, что не похож Степан на других, придумала себе мужественного героя и точка. Сколько я её убеждала, что Степка подлец, а она ничего знать не желала! В ответ на мои увещевания одно твердила: «Мама, ты его не понимаешь!». Это потом, когда он её бросил, поверила, что мать права была! Да поздно было!

С Инной все было относительно ясно, и я вернула Марину Ивановну к основной теме разговора:

― А с Ниной что случилось?

― Она особенно сильно конфликтовала со Степкой. Нина работала с Николаем Яковлевичем почти с основания фирмы, чувствовала себя очень уверенно и Щапову ни в чем не уступала. В глаза ему говорила, что он дурак и подлец. Они, считай, на каждом совещании цапались, бывало чуть до рукопашной не доходило, только Сипягин и мог их разнять. Степан был грубияном, он больше горлом брал, а у Нины язычок острый. Она скажет, вроде со смешком, а выходит обидно. Только недооценила Нина Щапова! Он быстро сообразил, что её в лоб не свалить, и стал вглубь копать. А однажды на совещании вдруг заявил, что Нина регулярно обкрадывает фирму и у него есть доказательства. Мол, она выгодные заказы передает нашим конкурентам и получает с этого процент.

― Так и было?

― Не известно. Сипягин моментально выставил всех из кабинета и продолжил разбирательство за закрытыми дверями, ― с сожалением ответила бухгалтерша.

Было видно, она до сих пор переживает, что не присутствовала при том разговоре и не знает всех подробностей.

― Буквально через несколько дней после этого Нина ушла, а Степана стали бояться. Он в большую силу вошел и стал правой рукой Николая Яковлевича.

― Как ему удалось из милиционера превратиться в помощника Сипягина?

― Ну, этого нам никто не объяснял. Просто однажды Степан появился в офисе и Николай Яковлевич объявил, что это новый сотрудник, будет отвечать за безопасность. В то время у нашей фирмы были неприятности с местными авторитетами. С нас требовали компенсацию за то, что мы чужие заказы перехватывали. Точно не скажу, как оно там на самом деле обстояло. Может и перехватывали! Время было такое, что все норовили жирный кусок друг у друга вырвать... Степан взял эту проблему на себя и похоже с успехом её разрешил. Наезды прекратились. Потом он ещё должниками занимался, теми, кто за выполненную работу платить не хотел.

― Странно, зачем Николаю понадобился Щапов, если у него тесные связи с администрацией города?

― Ну, с каждой проблемой в мэрию не побежишь. С её помощью Николай Яковлевич другие проблемы решал, а с местной мафией Степан разбирался. Нет, он был на своем месте, жаль только, что поганым человеком оказался, ― не согласилась Марина Ивановна.

― После своего ухода Нина общалась с сотрудниками? Ведь были же тут, наверное, люди, с которыми она дружила!

Марина Ивановна усмехнулась:

― Ты так спрашиваешь потому, что Нину плохо знаешь! Конечно, Степка с ней подло поступил, но она и сама та ещё штучка! Когда у власти была, три шкуры с сотрудников спускала. Была первой помощницей Николая Яковлевича, он ей безоговорочно доверял, а она старалась это доверие всеми силами оправдать. При таком раскладе ей дружить с подчиненными резона не было... Нет, ни о какой дружбе и речи быть не могло! Она очень требовательная, жесткая и высокомерная. Ну, может только с Тихомировым Нина держалась, как с равным. Так это потому, что он компаньон Сипягина и характер у него покладистый. Андрюша милый, спокойный человек, со всеми находит общий язык и ни с кем не конфликтует. Уж на что Степан был грубым, а Тихомиров даже с ним умудрялся ладить.

― А Григорий? Разве Нина с ним не дружила?

― Откуда? Его тут и близко в то время не было, он уже после её увольнения приехал. Сейчас они, конечно, знакомы, раз она опять тут появляться стала... Только ни о какой дружбе и речи быть не может, не тот Гришка человек... с ним дружить сложно. Он же жадный до мелочности! Знаешь, что он матери на день рождения в прошлом году подарил? Мешок картошки! И это осенью, когда она у нас на рынке буквально копейки стоит! Уж на что Николай Яковлевич к родне привязан и всегда своих защищает, а тут не сдержался. Сама слышала, как он в кабинете разорялся. А когда у нас здесь ремонт делали, Гришка старые унитазы собрал, погрузил в машину и увез. Сотрудники потом смеялись, что он их на барахолке продавал. Только это вряд ли! Кому они такие старые да выщербленные нужны? Знаешь, как его у нас за глаза кличут? Побирушка! Вечно всякое старье тащит!

Бухгалтерша на минуту задумалась, потом с сомнением произнесла:

― Хотя, может и правда продавал? Он ведь постоянно пускается в различные авантюры, все пытается лишнюю копеечку зашибить. Другое дело, что из этого ничего не получается! Он, ведь, не Николай Яковлевич, нет хватки старшего брата, да и умом не блещет.

― И долго Нина с Николаем были в ссоре? ― вернулась я к интересующей меня теме.

― Недавно только помирились. Степану это ужасно не нравилось, злился он очень и при каждой встрече норовил побольней зацепить её. А она в долгу не оставалась и отвечала ему тем же. Думаю, хоть теперь у неё своя фирма и ничего она особо не потеряла, Степку тем не менее не простила и ненавидела люто.

― Ну, вот ещё один кандидат на роль убийцы, ― уныло подумала я. Интересно, где Нина была в момент трагедии? Мы с Николаем столкнулись с ней в холле. Она держалась за ручку двери и потому я решила, что Нина выходит из столовой. А может, на деле, она собиралась туда войти?

― Марина Ивановна, что происходило в столовой после нашего с Николаем ухода?

Припоминая, бухгалтерша неуверенно проговорила:

― Степан сказал, что у него важная встреча через полчаса и ему нужно ехать. Тихомиров вспомнил, что не видел последних финансовых отчетов и попросил меня показать. Мы поднялись в кабинет и стали разбираться с бумагами. Закончили, вместе спустились вниз, увидели людей на крыльце и присоединились к ним. Постояли совсем немного, как вышла Татьяна с мусорным ведром мусора и пошла на задний двор . А потом она с криками прибежала назад...

― Нина тоже была на крыльце?

― Я, как ушла с Андреем, так больше её не видела. Заметила только по возвращении в столовую, когда всех по приказу Сипягина снова собрали вместе.

Я задумчиво смотрела на нее, а она, решив, что я сомневаюсь в её словах, обижено проговорила:

― Не веришь, спроси у Тихомирова! Он подтвердит, что все так и было.

― К сожалению, у Тихомирова ничего спросить нельзя. Его убили.

Бухгалтерша удивленно охнула, а потом прошептала:

― Это из-за тех денег, верно?

Тут настала моя очередь удивляться:

― Откуда знаете про деньги?

― Так своими глазами видела! В пятницу зашла к нему в кабинет, а он пачки долларов в портфель укладывает... желтый такой... Сказал, что во вторник поедет на завод за товаром и будет расплачиваться наличкой. Помню, я ещё попросила его быть поосторожнее, а он засмеялся...

Марина Ивановна вдруг замолкла на середине фразы и испуганно выкатила глаза:

― Я же видела тот желтый портфель... сегодня утром... с ним Гришка по офису ходил...

― Уверены, что это тот самый... ― засомневалась я.

Бухгалтерша мой вопрос проигнорировала. Сидела истуканом, смотрела перед собой остановившимся взглядом и о чем-то напряженно думала. Потом вдруг с необыкновенной легкостью вскочила со стула и шустро выкатилась из приемной.

Новость была впечатляющая и, чтобы её переварить, требовалось время в сочетании с крепким допингом. В результате, отправилась на кухню и занялась приготовлением кофе. Вообще-то, последнее время я избегала пить его и превозмогая отвращение перешла на травяные чаи. Однако, день не заладился с утра и мне не составило большого труда убедить себя, что здорово перенервничала и раз не могу для успокоения выкурить сигарету, то уж чашку кофе для снятия стресса выпить должна обязательно. Заварив большой кофейник и сделав несколько бутербродов, водрузила все это на поднос и пошла назад. От чрезмерного возбуждения у меня вдруг разыгрался дикий аппетит и я, не удержавшись, по дороге откусила приличный кусок бутерброда.

Прямо у дверей столовой лицом к лицу столкнулась с вошедшим с улицы охранником, и тут меня осенило, что у меня к нему имеются вопросы.

― Это вы сегодня дежурите? ― выпалила я, поудобнее перехватывая поднос.

Спору нет, вопрос глупый, да и я с подносом в руках и набитым хлебом ртом выглядела не лучшим образом. Однако и охранник мог бы быть снисходительнее. Мог бы понять, что нужно же мне с чего-то начать разговор, а эта фраза, по большому счету, выглядела ничуть не хуже любой другой. К сожалению, дежурил не тот пожилой мужчина, с которым мы так мило беседовали в прошлый раз. Этот был гораздо моложе, в отличие от того, не так разговорчив и уж совсем не приветлив. В ответ он хмуро поинтересовался:

― А зачем бы я, по-вашему, сюда явился с утра пораньше? Может, мне дома делать нечего?

Дав достойный ответ, парень перестал обращать на меня внимание, уселся на стул и демонстративно развернул газету. Он, наивный, думал, что отбил у меня охоту приставать и теперь я наверняка оставлю его в покое. Я же, дожевав злосчастный кусок и аккуратно стряхнув крошки с груди, как ни в чем не бывало спросила:

― Ничего странного сегодня не заметили?

Моя настырливость ему явно не понравился, он оторвался от газеты и раздраженно пробурчал:

― Что тут может быть странного? Все, как обычно.

Стало ясно, что от наводящих вопросов проку не будет и следует переходить к вопросам в лоб:

― Говорят, Григорий расхаживал по офису с новым желтым портфелем. Вы видели его с ним?

Однако этот человек был из тех угрюмых упрямцев, которые в любом невинном вопросе готовы усмотреть подвох и стараются ответить как можно уклончивее.

― В мои обязанности не входит разглядывать портфели. Мне за другое платят.

― Так видели или нет? ― рассердилась я. ― За что тут деньги платят известно не только Вам, однако с завтрашнего дня их, знаете ли, могут и перестать платить. Причем, очень легко! Портфель не меня интересует, Николая Яковлевича. А мне почему-то кажется, если начальство спрашивает, то лучше ответить.

Глазки у него испуганно забегали, и по лицу ясно читалось: он пребывает в сомнении и не знает верить ли этой фифе из хозяйской приемной. Вспыльчивый нрав Сипягина был хорошо известен, отмалчиваться и рисковать местом ему не хотелось, но и с собственным пакостным характером совладать было нелегко. После минутной борьбы характер взял верх, и парень язвительно поинтересовался:

― Чего ему у меня спрашивать, если он сам встретил Григория в сквере и даже за что-то его отчитал. Небось видел как тот с портфелем разгуливает или нет.

― О чем они говорили? ― быстро спросила я и тут же поняла нелепость своего вопроса.

― Наверное, хозяин и сам знает, по какому поводу разорялся. Или это он тоже забыл? ― хитро прищурился на меня бдительный страж, окончательно уверившись, что расспрашиваю я по собственной инициативе.

― Что хозяин помнит, а что забывает ― не моя проблема. Он сам с собой разберется, а мне приказано узнать, не происходило ли чего необычного сегодня в офисе, и видели ли вы желтый портфель. Но вы, похоже, отвечать не желаете… Ну, дело ваше, я же сейчас пойду к себе, составлю докладную и положу её на стол Сипягину. Не знаю, понравится ли ему ваше поведение, но это опять же не моя забота.

С этими словами я перехватила поудобнее поднос и зашагала в сторону приемной. Угроза произвела на упрямца нужное впечатление. Не успела я сделать и десяти шагов, как он догнал меня, забежал вперед и загородил дорогу:

― Э-э... Так это, правда, хозяину нужно? Вы не придумываете?

Я не сочла необходимым ему отвечать и только презрительно фыркнула. Однако и этого оказалось достаточно, чтобы он начал тарахтеть:

― Так нечего ж рассказывать! Все было как обычно. Заступил на дежурство, народу никого и я пошел в столовку. Мы всегда поутру чай пьем, пока в офисе пусто. Ну, значит, налил себе кружку, стою, вдруг слышу, входная дверь хлопнула. Я крикнул «Кто там?», Гришин голос ответил: «Не беспокойся, это я». Ну, не стал я выходить в коридор и проверять, только удивился, чего это он так рано приперся… Обычно за ним такого не наблюдается, раньше полудня не является. Значит, не вышел я в холл, но на всякий случай стал у окна, что в сквер смотрит. Из него все подходы к крыльцу хорошо просматриваются. За то время, что я там стоял, дверь несколько раз хлопала: сначала хозяин приехал, потом сотрудники стали появляться. Вас, кстати, тоже видел. Допил чай, вышел на крыльцо, покурил. Просто стоять скучно и я прогулялся до главных ворот, поговорил немного с водителем, что хозяина возит, потом назад вернулся. Только поднялся на крыльцо, как сам Сипягин выходит. Я с ним поздоровался, но он был не в духе, в ответ молча кивнул и побежал к машине. Я ещё подумал: «Хорошо, что он уезжает, иначе не миновать кому-то нахлобучки». У хозяина нрав сильно крутой! Когда не в настроении, под горячую руку лучше не попадаться. Я вслед смотрю и вижу, как навстречу ему по дорожке от ворот Григорий идет. Ну думаю, обязательно влетит. И точно! Остановились они, и давай махать руками! Потом хозяин сел в машину и уехал, а Гришка остался стоять.

― Так был у Григория портфель или нет? ― сердито спросила я, раздраженная его болтовней.

― Да не знаю я! Там же кусты кругом, через листву много не увидишь, ― досадливо крякнул охранник. ― Вам бы лучше у самого Григория спросить.

― Он сейчас в офисе?

― Нет, как хозяин уехал, он ещё постоял немного, а потом развернулся и потрусил на улицу... Шустро так... С тех пор не возвращался. Я ведь от дверей не отхожу и обязательно заметил бы.

Я поняла, что только зря время потеряла и ничего путного не узнала, поэтому прижала покрепче поднос к груди и, обойдя парня, пошла к себе.

― Эй! Вы там в своем докладе так и напишите... Мол, Иващенко, все, как было, доложил! Ничего не утаил! ― раздалось за спиной.

Не сбавляя шага и не оборачиваясь, я молча кивнула. С того мгновения, как рассталась с Мариной Ивановной, меня донимала одна и та же мысль:

― Неужели Гришка ради денег пошел на преступление?

Средний Сипягин был, мягко говоря, не симпатичной личностью, но убийцей... Хотя при его-то жадности и постоянной нужде в деньгах... Но если Гришка действительно ограбил Тихомирова, неужели он потом имел глупость не только оставит его портфель у себя, но и явиться с этой уликой на работу? Что это? Беспросветная глупость или все та же жадность? Неужели не смог побороть природную скупость и выбросить дорогую вещь? А может это совершенно другой портфель, к Тихомирову никакого отношения не имеющий? Может старая сплетница сочинила всю эту историю просто из вредности?

До начала рабочего дня оставалось ещё бог знает сколько времени. Дожидаться на солнцепеке автобуса, потом мучиться в душном, пропахшем бензином салоне настроения не было, тем более что последнее время из-за непрекращающейся жары я чувствовала себя отвратительно. Решив, что прогулка по свежему воздуху в тени деревьев будет намного полезнее тряски в городском транспорте, неспешной походкой двинулась в направлении центра.