Любовь не ржавеет

Еще выходя из калитки, заметила на противоположной стороне нашей неширокой улочки машину. Автомобили меня никогда не интересовали, я сроду не могла отличить одну марку от другой, поэтому лишь мельком скользнула взглядом по светлому корпусу и тут же забыла о ней. Второй раз увидела её уже на бывшей Советской, а ныне Дворянской и привлекла она мое внимание только потому, что застыла перед светофорам неподалеку от меня. Других машин на улице в тот момент было мало, а таких красивых и дорогих и вовсе не наблюдалось. Я с любопытством покосилась на нее, задаваясь вопросом, кто это в нашем городке раскатывает на такой шикарной тачке, но разглядеть что-либо за окнами с затемнёнными стеклами было невозможно. Тут зажегся зеленый, автомобиль сорвался с места и унесся вперед, а я о нем снова забыла.

Обогнув угол кирпичной ограды Красного собора, я собралась перейти на другую сторону улицы, как вдруг услышала неуверенный оклик:

― Настя... Полоцкая…

Оглянулась и увидела молодую, совершенно незнакомую женщину, глядящую меня с некоторым смущением. Мое смущение было не меньше. Она звала меня по имени, выходит, мы с ней знакомы, а я её совершенно не узнавала.

Женщина неуверенно улыбнулась и спросила:

― Вы ведь Полоцкая?

Я молча кивнула, быстро перебирая в памяти, на кого она могла быть похожа.

Незнакомка облегченно рассмеялась:

― Ну, вот, не ошиблась! А я за тобой два квартала следом иду и все голову ломаю, ты ли это.

Заметив мое смятение, она рассмеялась ещё веселее:

― Не узнала? Это же я, Катя Земскова!

Я моментально вспомнила тихую, светленькую Катеньку, которая жила на соседней улице и ходила со мной в один класс. Вот только эта женщина с усталым лицом и горькими морщинками вокруг рта ничем её не напоминала.

― Не узнала? Оно и не удивительно ― столько лет прошло! А ты почти не изменилась, только повзрослела и ростом вроде выше стала.

Утверждение было очень спорным и далеким от истины, я не удержалась и с сомнением качнула головой. Катенька ничего не заметила и продолжала трещать:

― В отпуск приехала? С семьей? И правильно! Воздух у нас почище, чем в Анталии, а жизнь не в пример дешевле.

― Я теперь здесь живу, а работаю вон там, ― кивнула я на бывший Дворец пионеров.

Катенька изумленно ахнула:

― У Сипягина? Как тебя угораздило пойти в этот гадюшник?

Я рассердилась:

― Почему гадюшник? Нормальная фирма!

― Рассказывай! А то я их не знаю? ― фыркнула Катя.

― Работала у Николая?

― Что ты, Бог миловал. А вот приятельница моя у него трудилась и до сих пор в себя прийти не может.

― Это почему же?

― А потому, что там та ещё публика собралась! Зазеваешься ― мигом сожрут! И Николай твой хорош, раз набрал себе таких сотрудников и идет у них на поводу. Он ведь Нину сам пригласил на работу и, между прочим, был очень доволен. Сколько с ней работал и не мог нахвалиться, а взял Щапова и все переменилось.

― Ты и про Щапова знаешь? ― удивилась я.

― Конечно, это ведь из-за него Нине пришлось уйти. Когда этот Щапов стал под неё копать, Николай мигом забыл все её заслуги и быстренько уволил. Сказал, что не хочет раздор в коллектив вносить! Ну, так и выгнал бы Щапова! Это ведь он склоку заварил. Хорошо хоть не пожадничал, денег бывшей сотруднице выделил. Пусть и не очень много, но на первых порах они её здорово выручили.

Я уже поняла о ком идет речь, но на всякий случай уточнила:

― Как фамилия этой женщины?

― Вряд ли ты её знаешь. Она не из нашей школы. Я-то с ней в институте училась, а потом мы вместе в проектном НИИ трудились. Еремина её фамилия.

Я кивнула:

― Знаю, она к Николаю часто приходит.

― Не может этого быть! Никогда она его не простит!

― Да брось, Катя! Дело житейское! Ну, работали, потом поссорились и разбежались, теперь опять помирились. Такое часто бывает.

― Ты так говоришь, потому что ничего не знаешь, ― обиделась собеседница. ― Нина не просто рядовым сотрудником у Кольки была и не первый раз он с ней так подло поступает. Она ведь в одной группе на строительном с Сипягиным училась и с первого курса была в него влюблена. Пару лет он на неё вообще внимания не обращал, а она по нему сохла и везде, где только можно было, на пути попадалась. В конце концов она своего добилась и у них все вроде сладилось. Нина сияла и всем рассказывала, что замуж собирается. Но в Колькины планы женитьба, похоже, не входила и он, как только узнал обо всех этих разговорах, мигом охладел и оставил её. А как она за ним гонялась! - понизив голос, азартно вводила меня в курс дела Катя. ― Знаешь, специально узнавала, где он может быть и обязательно являлась туда. По всем компаниям за ним таскалась, даже когда он с другими приходил.

По мере рассказа доброжелательность незаметно исчезала из Катиного голоса, в нем все явственнее проскальзывали нотки осуждения. Меня это, признаться, удивило. Надо же! Рассказывает о близкой подруге и не может удержаться от соблазна легонько её пнуть.

― А Николай вернется к ней, некоторое время поваландается и опять на сторону. Помню, один раз она напилась в общаге и давай плакать у меня на плече, что Николай все нервы ей измотал, а о женитьбе и слышать не хочет. Я посоветовала бросить его к чертовой матери, а она в ответ ― люблю без памяти. Представляешь? Это после всего, что между ними было!

― Но в конце концов все же бросила? ― заметила я.

― Он опять её оставил и несколько лет она не встречались. Мы с Ниной тогда в НИИ работали, Николай ушел на производство и их пути никак не пересекались. Так, думаешь, она успокоилась? Ничего подобного! Всегда была в курсе его дел и старалась с ним где-нибудь да пересечься. И ведь добилась своего! В конце концов он пригласил её к себе на работу. Вот когда она счастлива была! Мало того, что опять рядом с Колькой была, так ещё и деньги большие пошли!

Катя поджала губы и, уже не скрывая зависти, процедила:

― Как-то раз встретила её на Советской, так еле узнала. В шубе до земли, вся в золоте, в руках ключи от машины вертит. А я в потертой кацавейке времен гражданской войны и с авоськой в руках. Никогда и не подумаешь, что недавно мы вместе на нищенской зарплате сидели.

― Что ж она тебе не помогла? Почему на работу к себе не пригласила? Вы ведь, как я понимаю, дружили?

Мое замечание позабавило Катю, и она горько усмехнулась:

― Ты Нину не знаешь. В её понимании дружить ― значит использовать. Я ей нужна была в качестве жилетки, в которую она выплакивала обиды на Кольку. А когда все наладилось, и надобность в жилетке отпала, она обо мне благополучно забыла.

Катя тяжело вздохнула:

― Я сначала обижалась, потом поняла, что все это пустое. Нина родилась эгоисткой, ей на всех наплевать и ничего с этим поделать нельзя. Поэтому, когда Николай её вышиб, она вернулась к нам в НИИ и опять ко мне прилепилась, я даже слова не сказала. Знала, что подвернется удачный случай, и она меня обязательно бросит, а все равно продолжала дружить.

Бывшая одноклассница помолчала, потом нехотя добавила:

― В результате, все так и вышло. Когда Нина создала собственную фирму, ей одной трудно было, и она меня в помощь пригласила. Уж так уговаривала, так убеждала! Говорила, сейчас денег нет и платить много не могу. Однако, как только стану на ноги, сразу все по-другому будет. Сулила большую зарплату, обещала даже в компаньоны взять. А я, дурочка, знала, что обманет, и все равно пошла.

― И теперь что?

― А ничего! Как положила с самого начала копейки, так и продолжает их платить. Я теперь и жилетка, и сотрудница в одном лице и за одну зарплату. В общем, если разобраться, что Нина, что твой Николай, одного поля ягоды. Каждый только о себе и думает! ― сердито заключила Катя.

― Он не мой, ― запротестовала я.

Она махнула рукой:

― Брось, все знали, что он в тебя по уши влюблен. Были уверены, что после школы вы поженитесь, а ты вдруг в Москву укатила. Николай просто черный тогда ходил. А уж когда пришло известие о твоей свадьбе, он совсем с катушек сорвался. Шарахался от одной девчонки к другой и ни на ком остановиться не мог. Наверное похожую на тебя искал.

Мне уж порядком надоели эти рассказы о Сипягинской влюбленности. Катя была не первой, от кого я слышала о неземном Колькином чувстве ко мне. Что б сменить тему, предложила:

― Давай, поговорю с Сипягиным. Думаю, у него найдется для тебя работа.

― Ни в коем случае! ― всполошилась Катя.

― Да почему?! Он нормальный, отзывчивый мужик. Поможет!

― Во-первых, он не возьмет к себе Нининого сотрудника. Ему чужие соглядатаи на фирме не нужны. А во-вторых, там Григорий... Он категорически будет против.

― А ему что за дело? ― изумилась я.

Катя помялась, но потом все-таки ответила:

― Ты, вот сказала, что Нина простила Сипягина и все забыла. Неправда это! Никогда она его не простит. То, что Николай предпочел ей Щапова, наплевал на их многолетнюю связь и вышиб из фирмы, было последней каплей. От её любви ничего не осталось, все превратилось в лютую ненависть. Для Нины теперь самая большая радость ― напакостить Сипягину. Она и с Гришкой только из-за этого роман завела. Нарочно его в себя влюбила, лишь бы иметь возможность гадить Николаю. Сама знаешь, Гришка человек неприятный, но Нину обожает и делает все, что она прикажет. Представляешь, все до копейки на неё тратит! При его-то жадности! А она знает его слабость и нарочно на деньги раскручивает.

Нравится ей держать Григория на коротком поводке и против брата науськивать. Я, конечно, не все знаю, но бывает у Нины хорошее настроение и тогда она рассказывает, как им удалось Николая надуть. Вот совсем недавно про поставку лес рассказывала. Хвастала, что с Гришкиной помощью нагрела Кольку на большую сумму. И ещё она анонимки писала. Григорий ей докладывал о махинациях на фирме, а она все это записывала и отсылала в налоговую. Точно знаю, у Сипягина сейчас крупные неприятности. И ты хочешь меня после этого на работу к нему пристроить? Да Гришка до смерти испугается, что я его заложу, ведь роман тайный и о нем кроме меня никто не знает. Он начнет меня выживать, и я в конце концов обязательно лишусь работы. Спасибо за доброе отношение, но мне лучше у Нины сидеть. Так спокойнее.

Я пожала плечами:

― Тебе виднее.

― Надеюсь, все между нами останется? ― спохватилась она. ― А то я тут разболталась...

― Разумеется, ― заверила я, после чего разговор быстро сошел на нет, и мы распрощались.

Катя, похоже, уже жалела, что так разоткровенничалась, а у меня на душе остался противный осадок. Сам факт, что младший брат в угоду любовнице делает гадости старшему, был отвратителен, а тут ещё передо мной возникала проблема, как поступить. Промолчать и не сказать Николаю о проделках брата я не могла, но и выступать в качестве доносчицы не хотелось. Николай, конечно, возмутится, потребует подробностей, обязательно спросит, откуда мне все это известно. Чтоб не выглядеть лгуньей, придется ссылаться на Катю, а это совсем не желательно.

И тут меня вдруг стали одолевать сомнения. А действительно ли случайной была эта встреча? С чего это вдруг ранним утром она гонится несколько кварталов по пустынной улице за полузабытой одноклассницей и с ходу пускается в опасные откровения? Может это и не случайность, а весь рассказ был продуманной смесью правды и лжи? Может это проделки той же Нины, которая действительно ненавидит Кольку и теперь решила поссорить его с братом? Да нет, слишком сложно... Скорей всего, Катя, обиженная на удачливую подругу, просто не смогла сдержать накопившуюся неприязнь и выплеснула её на первую встречную.

Входя в приемную, я так ничего и не решила, а там сразу наткнулась на Николая. Он стоял у распахнутого шкафа и просматривал папки с бумагами. Я не ожидала такой быстрой встречи и невольно испугалась, что, конечно же, не ускользнуло от его внимательного взгляда.

― Чего такая бледная? Случилось что? ― заботливо спросил он.

Стараясь скрыть смущение, нервно сдернула с головы шарф и торопливо прошла к своему столу.

― Ничего не случилось, чувствую себя неважно, ― невнятно пробормотала я и, чтоб не стоять столбом, стала складывать кусок шелка в аккуратный квадрат.

Я повернулась к приятелю спиной, надеясь, что он не увидит каким ярким румянцем вспыхнули мои бледные до того щеки.

― Чего тогда пришла? Сидела б дома и лечилась, ― ворчливо пробурчал Николай, подхватил несколько папок и скрылся в кабинете. Я облегченно вздохнула: объяснение откладывалось, и у меня ещё было время подумать, прежде чем принять решение. От сердца сразу отлегло и я, сунув косынку в нижний ящик стола, бодро крикнула:

― Николай, я собираюсь пить чай. Принести тебе?

― Тащи, только не чай, а кофе. И покрепче! И поесть чего-нибудь прихвати. Я сегодня не завтракал. Только сначала разыщи Михаила и пришли его ко мне, ― откликнулся приятель.

Мишка обнаружился в кабинете жены, где он с интересом рассматривал старые журналы «За рулем». Мое неурочное вторжение младшему Сипягину не понравилось. Он отреагировал на него хмурым взглядом и собрался было сказать грубость, однако, услышав, что его вызывает брат, отшвырнул журнал в сторону и бодро выскочил из кабинета. Я же с чистой совестью отправилась на кухню. Сварив кофе для начальника (сама решила проявить силу воли и все-таки ограничиться чаем) и сделав гору бутербродов (тут я не видела причин себя ограничивать), водрузила все это на поднос и пошла к себе.

Дверь в кабинет, вопреки установленному порядку, была плотно закрыта и, судя по доносившемуся неясному гулу голосов, там шла оживленная дискуссия. Решив, что у шефа была серьезная причина затвориться и потому беспокоить его не стоит, поставила поднос на маленький столик. Выбрав бутерброд посимпатичнее, устроилась в кресле и собралась позавтракать. Однако спокойно поесть не довелось, потому что в следующую минуту явилась Нина. Лучезарно улыбнувшись, отчего на полных щеках заиграли две симпатичные ямочки, она весело возвестила:

― Сегодня парит, видно дождь будет.

Я, смущенная тем, что меня застали с куском во рту, молча кивнула.

Посетительница оглядела приемную, поняла, что кроме меня в ней никого нет, и тут же убрала с лица улыбку. Неземное сияние и милые ямочки предназначались более значимым персонам, а секретарши, пусть и смущенные, интереса для неё не представляли. Сделав вид, что только сейчас заметила мое присутствие, кивком указала на закрытую дверь:

― У себя?

Я торопливо положила надкушенный бутерброд на тарелку и коротко ответила:

― Занят.

Я рассердилась на себя за собственное замешательство, и оттого мой голос прозвучал отрывисто и неприветливо. Нина внимательно посмотрела на меня и мне вдруг почудилось, что за это короткое мгновение она успела охватить меня взглядом, оценить, взвесить на невидимых глазу весах и прийти к выводу, что эта застывшая в неловкой позе особа ничего из себя не представляет.

Мгновение кончилось, она отвела глаза и равнодушно проронила:

― Я подожду.

Подойдя к письменному столу, по-хозяйски и с полным пренебрежением ко мне поставила на него свою сумочку, положила темные очки, а сверху швырнула шелковый шарф, который небрежным жестом сдернула с шеи. Потом неторопливо направилась к подносу и, не спрашивая разрешения, и не обращая на меня ровно никакого внимания налила себе кофе. С дымящейся чашкой в руках отошла к окну и замерла, пристально глядя во двор.

― В Степана стреляли из окна... Интересно, не из этого ли? ― задумчиво проговорила Нина после долгой паузы.

Услышав такое, я чуть не подавилась горячим чаем и сердито выпалила:

― Конечно, нет!

― Откуда такая уверенность? ― усмехнулась она и даже слегка повернула голову в мою сторону.

― Оттуда, что в то время здесь находились мы с Николаем. Я точно знаю, что мы никого не убивали.

Она серьезно кивнула, будто только этих слов ей и не хватало для полной уверенности, потом неожиданно спросила:

― Говорят, вы мной интересуетесь. Расспрашиваете обо мне знакомых. Чем вызвано это любопытство?

В её голосе мне почудилась скрытая насмешка, я густо покраснела и смущенно промямлила:

― С чего это вы взяли?

― У меня много приятельниц и каждая не прочь посплетничать. А Вы надеялись, что все останется в тайне? Очень наивно... Запомните, все тайное в конце концов становится явным. Неужели, вы в таком... э-э-э, зрелом... возрасте этого не знаете?

Насмешка из скрытой превратилась в явную.

― Ну, так что вас интересует? Может, я сама смогу ответить? Удовлетворить ваше... как бы помягче выразиться... обывательское любопытство.

Зря она надо мной изгалялась! Если у меня и было минутное замешательство, то от обиды оно испарилось и уступило место злости. Преувеличенно медленно поставив чашку на стол, я аккуратно промокнула губы салфеткой и не глядя на обидчицу небрежно повела плечом:

― Ваши многочисленные подруги вас обманули. Я никого не расспрашивала. С какой стати? Что в вас такого необычного, что могло бы заинтересовать меня?

Потом неторопливо повернулась к ней, окинула взглядом с головы до ног и раздумчиво произнесла:

― Полная, не первой свежести и на излете молодости провинциальная львица.

И твердо заключила:

― Нет, никакого интереса вы для меня не представляете.

Нина на секунду окаменела, потом натянуто усмехнулась:

― О, у нас, оказывается, зубки имеются! А я приняла вас за простушку.

― Вас подвела чрезмерная самоуверенность. Вы не так умны и проницательны, как кажетесь себе, ― равнодушно проронила я.

В глазах у Нины мелькнула тень уважения. Она принадлежала к тому типу людей, который признает только силу. Деликатность, мягкость и неспособность за себя постоять считается у них слабостью и от всей души презирается. Я дала ей отпор, причем в хамской форме, и этим перевела себя из категории слабаков в ряды тех, с кем нужно считаться. Однако так быстро свыкнуться с этой мыслью она не могла, потому не сдержалась и задушевно, будто делясь сокровенным, промурлыкала:

― Думаю, все дело в Николае. Решили возродить старый роман, вот и зондируете почву.

Предположение было настолько нелепым, что я вспыхнула от возмущения:

― Глупость какая! Николай женат.

Нина пренебрежительно хмыкнула:

― Ах, эта... Не принимайте глупышку во внимание, она просто пустой звук.

― И тем не менее вам не удалось обойти эту глупышку и стать женой Николая, ― ласково заметила я.

― Неплохая осведомленность для человека, который ничем не интересуется, ― улыбнулась собеседница, потом погасила улыбку и серьезно сказала:

― Вы правы, не удалось. И это потому, что вела себя неправильно. Я никогда не скрывала своей влюбленности, всегда была рядом и готова на любые жертвы. Он это знал и потому не ценил. У вас же романтический ореол. Вы остались для Николая его первой, ничем не омраченной, юношеской любовью. Поверьте, на мужчин это действует безотказно. Они ведь так сентиментальны! В общем, желаю удачи и надеюсь, вы об этом не пожалеете.

Разговор меня утомил. Он напоминал мне диалог из фильма абсурда, где каждый герой говорит о своем и совершенно не слушает собеседника. Захотелось сменить тему, и я буднично поинтересовалась:

― Шарф в Москве покупали? У Карины Саркисян?

Нина сбилась и смолкла на середине фразы, потом понимающе кивнула и ответила в тон мне:

― Действительно, у нее. Знакомы с её работами?

― Салон «Карина» находится рядом с моим домом. Я иногда заходила туда и покупала кой-какие мелочи. Мне нравятся её вещи. Они оригинальны и их с другими не спутаешь.

― Точно! Именно поэтому всякий раз, когда бываю в Москве, покупаю у неё одежду, ― оживленно подхватила она.

Пуститься в подробное описание приобретенных обновок ей не дали Николай с Михаилом, неожиданно появившиеся из кабинета.

― Сделай все, как я сказал, ― наставлял старший брат младшего и тут вдруг его взгляд натолкнулся на посетительницу. Николай не смог своего скрыть недовольства и досадливо поморщился.

― Ты мне не рад? ― усмехнулась та.

― У тебя ко мне дело? ― хмуро процедил он.

― Конечно, иначе зачем бы я к тебе приехала?

― Заходи, ― проронил Николай. ― Но давай решим все по быстрому, у меня мало времени.

Нина заторопилась к двери, бесцеремонно оставив у меня на столе грязную чашку и свои вещи.

Николай пропустил её в кабинет, а сам задержался на пороге и ласково попросил:

― Настя, пожалуйста, сходи в бухгалтерию, возьми у Марины Ивановны папку с платежками за текущий месяц и принеси мне.

Нина выразительно посмотрела на меня через плечо и ехидно подняла брови.

Марины Ивановны на месте не оказалось, пришлось ждать минут десять, пока она явится. Наконец, бухгалтерша вернулась, выдала мне желанную папку и я, зажав её под мышкой, пошла назад. Я была как раз на середине лестницы, откуда хорошо просматривалась часть холла и парадная дверь, когда увидела Нину. Она бежала к выходу, зажав рот ладонью, чтобы сдержать рвущиеся рыдания, но слезы все равно горохом катились по щекам. Меня она не заметила, а вот на ошалевшего охранника зыркнула так, что он торопливо отступил к стене.

Николай сидел мрачнее тучи и к разговорам явно расположен не был. Конечно, лезть к нему с вопросами в такой момент было неразумно, но меня распирало от любопытства, и я не сдержалась:

― Чего это Нина заплаканная от тебя выскочила? Чем обидел женщину?

Приятель поднял на меня тяжелый взгляд и собрался ответить грубостью, однако, в последний момент сдержался и нехотя проронил:

― Болтает лишнее. Пришла вроде по делу, а начала отпускать гнусные шуточки по поводу наших с тобой отношений. Пришлось поставить на место.

Ответ заставил меня пожалеть о своем любопытстве. Чувствуя крайнюю неловкость, я положила папку на стол и молча вышла.

Из кабинета доносился только шелест страниц да раздраженное пыхтение. Я уж было решила, что начальник так и просидит до конца рабочего дня, как вдруг у него на столе зазвенел телефон. Николай поднял трубку и хмуро буркнул:

― Сипягин.

Сначала он разговаривал вполне спокойно, а потом вдруг заорал:

― Да вы что там с ума посходили? Такую простую проблему утрясти не можете!

Видно, собеседник стал оправдываться, потому что Николай молчал и только громко сопел. Однако объяснение его не устроило, и он снова взорвался:

― Значит, нужно было сразу мне позвонить! Они к тебе утром приходили, а ты мне только сейчас об этом сообщаешь! А уже, между прочим, вторая половина дня! Сколько времени по твоей милости потеряли! А у нас сроки и каждый час простоя потерей денег оборачивается.

Собеседник стал что-то говорить, но его предложение не понравилось:

― Нет, тянуть нельзя. Может только хуже стать. Слушай сюда! Я к тебе человека с деньгами пришлю, ты сразу поезжай к нему, и закрой эту проблему. Сумма не такая большая, а копоти может быть много. В общем, жди. Деньги сегодня будут.

Собеседник опять что-то сказал и явно невпопад, потому что хозяин окончательно разъярился:

― Ну и что, что поздно? Домой к нему съезди, но отдай и сегодня же эту проблему обязательно реши. Ясно?

Николай со злостью шваркнул трубку на рычаг, и в следующий момент его массивная фигура возникла на пороге кабинета.

― Настя, неудобно тебя беспокоить, но не могла бы ты меня выручить? просительно заглядывая мне в глаза, прогудел приятель.

Я согласно кивнула, и он торопливо пустился в объяснения:

― У меня тут в соседнем районе объект строится, а местная администрация палки в колеса ставит, очередную взятку вымогает. Явились сегодня с утра пораньше и наложили запрет на работы. Целый день по их милости потеряли! В общем, нужно прорабу срочно баксы переправить, а послать некого. Может, ты прокатишься туда?

Я ничего не имела против того, чтоб сменить нудное сидение в офисе на необременительную прогулку и потому согласно кивнула.

― Отлично! ― обрадовался приятель. ― Сейчас разгонную машину вызову.

Как сказал молоденький водитель, строящийся объект находился в восьмидесяти километрах от города. Поселок, где фирма «Гиперстрой» возводила цеха частной мебельной фабрики, лежал в стороне от главной трассы, поэтому весь путь мы проделали по узкой шоссейке, петляющей между поросшими лесом холмами. Места вокруг были необыкновенно живописные, погода стояла отличная, ощущение у меня было, как перед началом долгожданного отпуска. Я от души радовалась, что согласилась на эту поездку. Плохо было только то, что водитель оказался молчуном, и на все попытки завязать разговор откликался короткими междометиями. В конце концов, мне надоело вести диалог с самой собой, и я замолчала, однако настроение от этого совсем не испортилось. Я с удовольствием вертела головой, любуясь то неожиданно открывшейся поляной, то одиноким дубом ― великаном на холме. А когда мы выехали к небольшой речке, и я увидела на дальнем берегу белоснежную церквушку в окружении вековых лип, то просто ахнула от восхищения. Водитель моих восторгов не разделял и, не снижая скорости, молча гнал вперед. Мне же захотелось продлить наслаждение, и я обернулась, ловя взглядом быстро исчезающие за густой зеленью голубые с золотом купола. Вот тут-то я впервые и заметила её. Она двигалась далеко позади нас, и ничего угрожающего в ней не было, но сердце вдруг гулко ухнуло и укатилось куда-то под ноги. Нужно сказать, что обратила я внимание на эту машину только потому, что других на дороге видно не было. Будь мы на оживленной трассе, да при моем полном равнодушии к автотранспорту, этот белый с затемненным стеклами автомобиль так и остался бы незамеченным мной. А тут от одного вида мощной машины, неторопливо катящейся следом за нами, вдруг стало страшно. Я ещё несколько раз беспокойно оглядывалась, в тайной надежде, что она неожиданно исчезнет, а когда мои чаяния не оправдались, не выдержала и обратилась к водителю:

― За нами машина едет.

Его мое сообщение не заинтересовало, и в ответ он только равнодушно кивнул.

― Она давно едет, наверное, от самого города, ― настаивала я.

― Раз едет, значит ей так надо, ― равнодушно проронил мой спутник.

― А почему никуда не сворачивает? ― нервно воскликнула я.

― Мы тоже никуда не сворачиваем, ― флегматично откликнулся шофер, немного подумал и пояснил: ― Некуда здесь сворачивать. До самого Федоровского ни одного населенного пункта.

После этого, решив, что все толком рассказал, он мертво замолчал до конца пути. Честно говоря, мне этот отрезок дороги стоил большого количества нервом. Я вся извертелась, без конца оглядываясь и проверяя, идет ли сзади эта проклятая машина. Она действительно шла, не приближаясь и не удаляясь, хладнокровно выдерживая раз и навсегда установленную дистанцию. Только когда мы въехали в поселок и по сторонам замелькали частные дома, я немного успокоилась и перестала егозить.

Машина подкатила к высокому бетонному забору и застыла перед запертыми металлическими воротами. Водитель нетерпеливо посигналил, тяжелые створки распахнулись, и мы въехали на огромный, заваленный бетонными плитами двор. Ворота за спиной со скрипом затворились, и я облегченно вздохнула, почувствовав себя в безопасности. Водитель ушел искать прораба и отсутствовал минут сорок, а я все это время сидела в машине и отходила от своих недавних страхов.

Наконец, явился толстый, постоянно потеющий мужик, назвался прорабом, и я отдала ему конверт с долларами. Он их пересчитал, сунул в карман брюк и приказал:

― Подкиньте меня в центр Федоровского. Хочу, пока рабочий день не кончился, застать председателя на месте, отдать ему деньги и сегодня же получить разрешение на продолжение работ.

Мы выехали за ворота, и я суетливо закрутила головой, выискивая белую машину. Машины по улице сновали самые разные, но большого белого автомобиля видно не было, и я успокоилась. Тихо посмеиваясь над своей мнительностью, которая теперь казалась мне странной, принялась с интересом разглядывать улицы незнакомого поселка и дивиться тому факту, что в нем до сих пор сохранились дома начала века.

Местная власть помещалась в длинном одноэтажном здании за невысоким забором из рабицы. Не успели мы припарковаться на обочине под сенью развесистого куста, как прораб шустро выскочил из машины и заспешил по мощеной дорожке к входу. Водитель тоже вышел наружу и неторопливо направился к продуктовому магазину на другой стороне улицы. Я немного посидела в одиночестве, потом заскучала и решила пройтись. Покинув машину, не спеша прошла до конца квартала, свернула за угол и обмерла. Ненавистная машина с тонированными окнами, в существование которой я уже перестала верить, была там. Она стояла в тени большой липы и зловеще пялилась на меня своими слепыми черными окнами. Ровно минуту я пребывала в оцепенении, потом решительно подошла и дернула за хромированную ручку. Дверь не поддалась, зато старик, сидящий на лавке возле соседних ворот, ворчливо заметил:

― Чего дергаешь? Нет там никого. Ушел водитель и машину закрыл.

― Куда ушел?

― Тебе забыл сказать, ― усмехнулся тот и отвернулся в сторону, всем своим видом демонстрируя, что дальше отвечать на глупые вопросы не собирается.

Я потопталась немного, повертела головой, никого особенно подозрительного не увидела, но все же решила, что следует поскорей вернуться назад.

Стараясь особо не спешить, чтоб не выглядеть смешной даже в собственных глазах, дошла до угла и только собралась припустить рысцой, как из магазина с бутылкой минеральной воды вышел мой водитель. Заметив меня, взмахнул рукой с зажатой в ней бутылкой, и крикнул:

― Водички хотите? Холодненькая!

Я счастливо засмеялась, испытывая огромное облегчение, что теперь не одна, и с излишней горячностью ответила:

― Очень хочу.

Минут пять мы стояли возле машины и пили воду, наконец, появился сияющий прораб и с ходу объявил:

― Все в порядке. Взял баксы, зараза, и даже глазом не моргнул.

Устроившись рядом с водителем, приказал:

― Теперь ко мне. Это дело следует обмыть.

Я начала вяло протестовать, доказывать, что нужно возвращаться домой, но мои спутники и слышать об этом ничего не хотели. В два голоса твердили, что подкрепиться перед обратной дорогой просто необходимо, что пускаться в такой длинный путь на пустой желудок есть проявление крайнего легкомыслия. Думаю, если б мне действительно хотелось немедленно уехать, я бы настояла на своем, и ни в какие гости мы с моим спутником, естественно, не попали бы. Все дело было в том, что в глубине души я боялась покидать пределы поселка. Мне казалось, на дороге нас опять будет поджидать белый автомобиль и потому, не признаваясь даже себе, оттягивала момент расставания.

Прораб оказался местным жителем и обитал в добротном кирпичном доме с верандой и несколькими такими же добротными теплицами. На пороге нас встретила его жена, видно, заранее предупрежденная о гостях и уже успевшая к нашему приезду накрыть на стол. Я опасалась, что мой водитель будет прикладываться к рюмке, и даже приготовила суровую отповедь. Однако, он оказался разумным человеком, к бутылке даже не притронулся и все внимание уделил закускам. А вот мне, как я не отказывалась, пришлось пригубить рюмку за здоровье хозяев. После одного глотка стало весело и спокойно, в мыслях наступила легкость, и остаток вечера я провела в благодушном согласии с собой и окружающим миром.

Уезжали мы из Федоровского уже затемно. Последний раз поблагодарив добродушную хозяйку за вкусное угощение, я загрузилась на заднее сидение и блаженно закрыла глаза. После длинного дня, завершившегося обильным ужином с водочкой, чувствовала себя сонной и расслабленной. О белой машине вспомнила, только когда отъехали от поселка уже на значительное расстояние. Для очистки совести все же глянула в заднее стекло, увидела далеко позади две светящиеся фары, но чувства тревоги, как ни странно, не испытала. Видно, водка сделала свое дело, потому что я преспокойно пристроила голову на спинку сидения, закрыла глаза и задремала.

Проснулась от того, что машина больше не двигалась. Разомкнув тяжелые веки, увидела, что стоим против моего дома и засмущалась. Получалось, я так напилась в гостях, что не заметила, как меня доставили домой.

― Давно стоим? ― хриплым спросонья голосом спросила я.

― Только подъехали, ― ответил водитель.

Я торопливо поблагодарила его за поездку, выбралась из салона и на нетвердых от долгого сидения ногах заковыляла к крыльцу. Слышала, как за спиной заурчал мотор, раздался мягких шорох шин об асфальт, но не обернулась. Шел одиннадцатый час ночи и единственное, что меня в тот момент действительно интересовало, была моя собственная постель. Я сладко зевнула, сунула руку в карман легкого пиджачка и обнаружила, что ключа нет. Тут я вдруг сообразила, что и сумки со мной нет. В первый момент решила, что забыла её в Федоровском, но потом припомнила, что всю дорогу руки были свободны, а конверт с деньгами лежал в кармане. Получалось, что спеша к ожидавшей меня машине, я второпях оставила свои вещи в офисе на столе. Ничего страшного в этом, конечно, не было, ценностей я в сумке не держала, и она спокойно могла полежать эту ночь на работе. Беда заключалась в том, что теперь я не могла попасть в дом. Глухо застонав, опустилась на ступени и обхватила голову обеими руками. Перспектива ехать в центр города меня совсем не прельщала, но не сидеть же на пороге всю ночь. Поэтому, как не лень было, снова поднялась на ноги и побрела к калитке, попутно убеждая себя, что много времени это не займет и максимум через час я уже буду в кровати.

Ждать автобуса в такой поздний час было делом напрасным. Он и днем не особо часто ходил, разумнее было тормознуть проезжающего частника и за десятку без проблем добраться до офиса. Так как наша улица совсем тихая и движения по ней практически нет, следовало переулками выйти на более оживленную Малую Коммунистическую и уже там пытаться поймать машину. Я ступила на мостовую, собираясь перейти на противоположную сторону, и вдруг услышала звук заработавшего мотора. В испуге дернула головой в сторону звука и в густой тени деревьев увидела белое пятно. Все давешние страхи, о которых я уже успела забыть, моментально вернулись и придали мне необыкновенные силы. С неожиданной для самой себя шустростью я в одно мгновение преодолела освещенное пространство и нырнула в ближайший проулок, ловко перемахнула через очень кстати вырытую канаву и во все лопатки припустила по темным улицам. Бежала не останавливаясь до тех пор, пока и собственный дом и проклятая машина не остались далеко позади. Взмыленная и запыхавшаяся вылетела прямо под колеса проезжающего «Москвича» и суетливо замахала обеими руками, умоляя остановиться. Как только водитель притормозил, рванула дверцу и буквально ввалилась в салон.

― Что это вы вытворяете? Так ведь и ручку оторвать можно! ― недовольно проворчал хозяин транспортного средства.

У меня хватило ума не вступать в пререкания и ограничиться коротким:

― К Дворцу пионеров, пожалуйста!

К моему облегчению, водитель согласно кивнул и без слов тронулся с места.

В результате своих метаний по улицам, я существенно отклонилась от привычного маршрута, и теперь машина подъезжала к офису с тыльной стороны.

― Здесь одностороннее движение, объеду квартал и подвезу к центральному входу, ― пояснил водитель, заметив, что я беспокойно завозилась на сидении.

― Не нужно, там подальше есть ворота, остановите около них и я пройду задним двором, ― успокоила его я.

Эта улица, как и большинство в нашем городе, была узкой, густо обсаженной деревьями. Их кроны давали такую густую тень, что свет немногочисленных фонарей рассеять её был не в силах. Поэтому, можно считать чудом, что в этом полумраке я умудрилась разглядеть лежащее на тротуаре тело.

― Эй, там человек, ― тревожно вскрикнула я и нервно схватилась за водителя.

― Алкаш домой шел, да силы не рассчитал, ― отмахнулся тот.

― Это не пьяница! Там женщина лежит. Ей должно быть стало плохо, и она упала. Остановите, я пойду посмотрю.

― Я, конечно, остановлюсь, и вы можете идти, куда хотите, только сначала расплатитесь, ― проворчал он, но машину все же остановил.

Я собралась сунуть ему десятку и тут вдруг сообразила, что денег-то у меня нет. Поэтому торопливо выпалила:

― Подождите, не уезжайте. Может «Скорую» вызывать придется, ― и, не дожидаясь возражений, вывалилась из машины.

Только, когда упала коленями на асфальт и низко склонилась над распластанным на земле человеческим телом, разглядела, что это наша Марина Ивановна. Она лежала на боку с закрытыми глазами и похоже не дышала.

― Марина Ивановна, голубушка, что с вами? ― испуганно запричитала я в голос.

В порыве, не соображая, что делаю, схватила её за плечо, но тут же опомнилась и отдернула руки.

― Не трогайте. Она, похоже, мертвая, ― услышала голос над головой.

Это водитель «Москвича» не выдержал, и все-таки пришел следом. Услышав его слова, я испуганно вскрикнула и тоненько заскулила.

― Нужно вызывать милицию. Поеду позвоню, ― произнес мужчина и пошел к машине.

― И «Скорую», ― бросила я, не отрывая взгляда от лежащей женщины.

Как он отъезжал, я не видела, потому что в этот момент Марина Ивановна вдруг разлепила губы и, с трудом выталкивая из себя слова, хрипло зашептала:

― Желтый портфель... спросила... ошибка...

― Марина Ивановна, миленькая, сейчас «Скорая» приедет, ― залепетала я и осторожно взяла её за руку.

Она неожиданно цепко сжала мои пальцы и снова, будто убеждая, невнятно зашептала:

― Желтый портфель... ошибка...

На этот порыв ушли все её силы, и Марина Ивановна затихла. А я, испугавшись, что она умерла, подхватилась и побежала к воротам.

После всего случившегося было странно видеть охранника, спокойно сидящего на крыльце и безмятежно покуривающего сигарету. Его же мое неожиданное появление из темноты попросту ошарашило. Он никак не мог взять в толк, чего это я такая встрепанная и чего добиваюсь лично от него. Конец всему положил Николай, появившийся из кабинета с очками в руках и сердито спросивший:

― Что тут за шум?

― Коля, там Марину Ивановну убили! ― закричала я, оставила в покое охранника и метнулась к нему.

Николай вздрогнул и выпустил очки, они упали на каменный пол и разломились на две половинки.

― Где? ― выдохнул он.

― Там, около забора, ― закричала я.

Николай резко оттолкнул меня в сторону и, тяжело топоча, бросился на задний двор. Я понеслась следом, от всей души надеясь, что зря испугала его и Марина Ивановна все же жива. Как и я несколько минут назад, он опустился на колени рядом с лежащей и осторожно заглянул ей в лицо. Она не подавала признаков жизни, но Николай тем не менее вскочил и побежал назад к воротам. Я, совсем потеряв голову, неизвестно зачем понеслась следом. Приятель подбежал к своей машине, открыл дверцу и по пояс влез в салон. Мне не было видно, что он там делает, и я нетерпеливо подпрыгивала на месте, пытаясь заглянуть ему через плечо. Он покопался, не нашел того, что искал, вынырнул наружу и забежал с другой стороны машины. Теперь он рылся на заднем сидении и назад вылез с дорожной аптечкой в руках.

― Зачем? ― закричала я.

― Может ещё жива, ― на ходу бросил Николай и, больше не обращая на меня внимания, припустил на улицу.

Около Марины Ивановны он рывком открыл аптечку и стал нервно перебирать его содержимое. Послышалось сначала шуршание бумаги, потом позвякивания стекла и неожиданно в воздухе разлился резкий запах нашатыря. Николай сунул под нос Марине Ивановне пузырек, она хрипло вздохнула и натужно закашлялась.

― Дышит, ― еле слышно прошептал приятель.

Меня так трясло от случившегося, что неожиданное возвращение к жизни ранее бездыханного тела стало шоком. Я покачнулась, стараясь сохранить равновесие, сделала шаг назад и наступила на валявшееся в траве полено. Нога подвернулась и я бы точно упала, если б не ухватилась за росшее рядом дерево. Нервы были настолько напряжены, что этого оказалось достаточно, чтобы я взорвалась и в приступе отчаянной злости со всей силы поддала носком туфли злосчастное полено.

― Что там? ― раздраженно спросил Николай.

― Полено под ноги попало.

― Откуда здесь оно? ― насторожился он.

― А я знаю? ― сердито огрызнулась я, раздраженная глупым вопросом.

Николай поднялся с коленей и низко наклонясь, стал шарить в траве.

― Что ты ищешь?

― Полено.

― С ума сошел? Зачем тебе полено? ― истерично всхлипнула я, чувствуя, как голова идет кругом.

― Странно, что оно здесь валяется. Прямо рядом с телом, ― невнятно пробурчал Николай, не прекращая поисков.

Полено он обнаружил на дне канавы, поднял его и принялся внимательно разглядывать.

― Что ты там увидел? ― нервно спросила я и сделала шаг вперед.

― Осторожно, это, кажется, орудие преступления, ― только и успел сказать Николай до того, как я выхватила березовый обрубок у него из рук.

Услышав такое, я взвизгнула и гадливо отшвырнула полено в сторону.

― Ты что делаешь? ― рассердился Николай. ― Что с тобой, вообще, происходит? Что ты такая психованная?

Его слова меня разозлили и я, потеряв над собой контроль закричала:

― Ничего особенного не происходит! Я привыкла находить трупы на улицах! Да я их каждый день сотнями нахожу и ни капли этому не удивляюсь!

Николай шагнул ко мне, обхватил и привлек к себе.

― Ш-ш-ш... Успокойся. Ничего страшного не произошло. Она жива, ― еле слышно шептал он мне на ухо и нежно гладил по голове, как маленькую.

Меня колотила крупная дрожь, но даже в таком состоянии хватило ума сообразить, что обниматься с Колькой в темноте не стоит. Я высвободилась из тесных объятий, отступила на шаг и пожаловалась:

― Голова кругом идет! Я так испугалась, когда её нашла!

― Кстати, как ты тут оказалась? ― спросил Николай, и теперь в его голосе не наблюдалось и следа нежности. Напротив, он был полон подозрительности.

― За ключами приехала. Я ключи от дома в офисе забыла. Пришлось возвращаться за ними. Мы мимо проезжали, как вдруг я её увидела, ― пустилась я в путанные объяснения.

― На нашей машине ехала? А где же водитель? ― удивился Николай.

― Нашу я отпустила, а это была случайная. Я её поймала, когда убегала от белого автомобиля, ― отмахнулась я, раздосадованная его непонятливостью.

― Господи, какая ещё белая машина? Что ты несешь? ― простонал Николай.

― Ничего я не несу! За мной весь день ездила белая машина! Она следила! ― обиделась я.

― Следила? ― остолбенел приятель.

Я хотела объяснить все по порядку, но тут тихая до той поры улочка огласилась воем сирен и визгом тормозов. Наконец прибыли, хоть и с разных концов, но практически одновременно машины «скорой помощи» и милиции.

Домой после долгого сидения в коридоре ближайшего отделения милиции и изнурительного допроса меня вез Алеша Качанов. Он на пару с Бариновым явился туда в тот момент, когда я кисла на жестком стуле под стендом «Их разыскивает милиция» в тоскливом ожидании, когда же закончится допрос Николая и наступит моя очередь. Пользы мне появление этой парочки не принесло никакой, я как томилась в мрачном коридоре, так и продолжала сидеть ещё битый час. Да и сам допрос нельзя было назвать простой формальностью, они из меня всю душу вымотали, заставляя по несколько раз к ряду рассказывать об одном и том же и расставляя ловушки в виде каверзных вопросов. Меня столь явное недоверие крепко обидело. Я считала, что так с коллегами, пусть и неофициальными, не поступают. Предложение Алеши отвезти меня домой эту обиду ничуть не смягчило, но отказываться не стала, решив воспользоваться удобным моментом и поподробнее расспросить коварного друга об обстоятельствах покушения. Не успели мы тронуться с места, как я потребовала:

― Рассказывай!

Алеша чувствовал свою вину, поэтому не стал вредничать и без лишних пререканий принялся излагать суть дела:

― Пастухова допоздна задержалась на работе. Сипягин говорит, он даже не подозревал, что бухгалтерша в офисе до тех пор, пока она сама не зашла к нему.

― А он что там делал так поздно?

Алеша удивленно покосился на меня:

― Он каждый день приезжает по вечерам поработать с документами. Говорит, так привык и никто не мешает. Охранник этот факт подтвердил. А ты, что, не в курсе?

― Первый раз слышу, ― отмахнулась я. ― Но это не важно, продолжай.

― Посидели они, поговорили, обсудили кой-какие текущие проблемы и она ушла. Больше он её не видел до тех пор, пока ты не прибежала и не подняла крик.

Я кивнула, а Алеша ехидно заметил:

― Говорят, орала ты, будь здоров. Милицейская сирена в сравнении с тобой ― нежная свирель.

― Не отвлекайся, ― одернула я его.

Он ухмыльнулся, но продолжал:

― Когда бухгалтерша вышла на крыльцо, было уже темно. Она попрощалась с охранником, прошла вдоль дом и свернула за угол на задний двор.

― Чего её туда понесло в такой поздний час?

― Говорят, всегда так ходила. Живет она в той стороне и так путь короче. Чего ей идти мимо Красного собора, огибать квартал и снова выходить к задним воротам?

― Ясно, ― вздохнула я. ― Как считаешь, кто на неё напал?

Алеша пожал плечами:

― С этим нужно ещё разбираться. Как я понимаю, она шла не спеша, нападения не ожидала, и, если даже слышала за собой шаги, не испугалась. В ином случае начала бы кричать и охранник на крыльце обязательно бы услышал. Это наводит на мысль, что нападавший ей был знаком, и она его не боялась. Если судить по тому, что в качестве орудия преступления использовалось полено, то можно с уверенностью сказать ― нападение было спонтанным. Не знаешь, кого из сослуживцев или знакомых она могла так достать, что он ждал её с поленом после работы?

Я задумчиво покачала головой и зябко передернула плечами. Перед глазами возникла страшная картинка: Григорий со зверским выражением на лице и поленом в руках на цыпочках крадется за Мариной Ивановной по темной улице.

Алеша, не подозревая о моих кровавых видениях, между тем спокойно продолжал:

― Хотя, вполне возможно, все было совсем по-другому. Какой-нибудь бездомный бедолага или алкаш, мучавшийся отсутствием денег на очередную бутылку, увидел одинокую, прилично одетую женщину и решил поживиться. Схватить полено и догнать, ничего не подозревающую, жертву было делом одной минуты, благо, поленница сложена прямо у ворот. Может, в последний момент бухгалтерша и испугалась и, что вполне вероятно, хотела закричать, да не успела. Нападающий тюкнул её по голове, и она потеряла сознание. Однако дальше ему не повезло! Падая, она придавила телом сумку, а достать её у него времени не было, потому что в этот момент он увидел приближающийся «Москвич». Ваше появление его спугнуло, он оставил жертву и убежал.

Картина самого нападения, нарисованная Алешей, выглядела очень правдоподобно и тут я была с ним согласна. Но о личности преступника и мотивах покушения у меня было собственное мнение. Алеша так рассуждал потому, что ничего не знал о последних словах Марины Ивановны. До смерти разобиженная драконовским допросом, я зловредно о них умолчала, а ведь сам факт, что почти в бессознательном состоянии, бухгалтерша твердила о желтом портфеле, говорил о многом.

― Ее точно поленом ударили? ― спросила, с омерзением вспомнив, как держала этот кусок дерева в руках.

― Точно, на нем обнаружили волосы и явные следы крови. Конечно, его ещё отправят на анализ, но и сейчас можно с уверенностью сказать, что ударили именно этим обрубком.

― А следы нашли?

― Какие следы?

― Как это какие? Не по воздуху же преступник летал! По земле ходил, полено в руках держал! Я, конечно, полный профан в ваших делах, но ведь существуют научные методы! ― рассердилась я.

― Методы существуют, только не для таких случаев! Вы ж там все затоптали и даже полено умудрились залапать. Сначала ты на нем постояла, потом, сама говорила, и ты и Сипягин хватали его руками. Мы на коленях излазили не только улицу, но двор, и все впустую. Такое впечатление, будто стадо бизонов прошло. Все затоптано! Может объяснишь, чего вы из стороны в сторону гоняли?

― Мы испугались, ― с достоинством пояснила я.

― А, тогда все понятно! ― усмехнулся Алеша. ― Хорошо хоть хозяина «Москвича» в свою мобильную группу не включили.

После упоминания о подвозившем меня водителе, он вдруг посерьезнел:

― Тебе повезло, что шофер оказался сознательным и не сбежал. Скройся он и тебе долго пришлось бы доказывать свою непричастность. А уж если б бухгалтерша умерла...

Только тут до меня дошло, что я идеально подходила на роль подозреваемой. Поздний вечер, вокруг не души и я рядом с телом... Хорошо, что была не одна, но если бы водитель уехал, мне его во век не удалось бы найти. Я ведь даже на номер машины не удосужилась посмотреть.

Я промолчала, признавая Алешину правоту, и только горестно вздохнула.

В этот момент мы подъехали к моему дому, и я тут же заметила белое пятно, видневшееся чуть дальше по улице.

― Смотри, она опять там стоит, ― дернула я Алешу за рукав.

― Ты о чем?

― Белая машина! Она весь день за мной ездила и теперь вон там сторожит. Я её боюсь.

― Сиди здесь, схожу проверю, ― приказал он, вышел из машины и решительно направился к чужому автомобилю.

Я сжалась в комок и, не отрывая глаз, с тревогой следила за удаляющейся фигурой. На дворе стояла глубокая ночь, вокруг не было не душа, а после недавних события я чувствовала себя неуютно. Мне хорошо было видно, как Алеша не спеша подошел к машине и постучал в боковое окно. Похоже, водитель опустил стекло, потому что мой приятель наклонился и что-то сказал. Какое-то время он так и стоял, пригнувшись к окну, потом распрямился и небрежно оперся рукой о кузов. По его расслабленной позе, поняла, что опасаться нечего и с облегчением вздохнула.

Алеша вернулся назад очень довольный и весело сказал:

― Зря боялась. Там парень свою зазнобу сторожит.

― Точно? ― засомневалась я.

― Да успокойся, я его знаю! ― отмахнулся приятель.

― Он за мной ездил! Я вышла из калитки, а он поехал за мной, ― упорствовала я.

― Это просто совпадение, что он тронулся с места именно в тот момент, когда ты вышла.

― А зачем он ездил за мной в Федоровское?

― А ты уверена, что это был он? Может, это была другая машина. Ты номера запомнила? ― в тон мне спросил Алеша.

― Нет, на номер я не смотрела.

― Вот то-то же! Но ты не нервничай, парень вполне безобидный и мой знакомый, ― успокоил он меня, не удержался и сладко зевнул. ― Все, финиш! Покуролесили, повеселились и хватит. Давай прощаться и разбегаться по домам. Надо успеть хоть пару часиков подремать. Не знаю, как там у вас, буржуев, а мне завтра с утра опять на работу.

― У нас то же самое, только ещё хуже, ― усмехнулась я, выбираясь из машины.

Я вошла в холл и оказалась в центре возбужденно галдящей толпы. Казалось, все сотрудники до единого, вместо того чтобы разойтись по рабочим места и прилежно трудиться, сгрудились на первом этаже и оживленно обсуждали вчерашнее покушение. В центре стоял ночной сторож, которому, между прочим, давно пора было бы уйти домой и завалиться отсыпаться после дежурства, и энергично жестикулировал. Благодаря происшествию, он вдруг из незаметного служащего превратился в главную фигуру дня и от всей души наслаждался новой ролью. Все говорили одновременно, в воздухе висел разноголосый гул, но пронзительный голос Татьяны перекрывал весь этот гомон и резко взмывал к высокому сводчатому потолку.

Сотрудникам, увлеченным интересным разговором, было не до посторонних и потому моего появления никто, кроме Колькиной невестки, не заметил. И это было нормально, ведь от её острых глаз вообще ничего не ускользало, а уж появление ненавистной соседки и «проныры» и подавно. Увидев меня, она громко фыркнула и громко, ни к кому не обращаясь, объявила:

― Явилась, не запылилась!

Я широко улыбнулась в ответ и ласково пропела:

― И я вас приветствую, Танюша!

Она пренебрежительно дернула плечом и повернулась ко мне спиной. Я грустно усмехнулась. Детский сад, ей Богу! Если она думала меня обидеть, так зря старалась. Подобные демонстрации мне не в новинку, их на протяжении многих лет устраивала любимая свекровь.

Осторожно лавируя между людьми и вежливо здороваясь с теми, кто удосужился обратить на меня внимание, я упорно пробиралась к собственному кабинету. И тут вдруг в стороне от всех, у настежь распахнутого окна, заметила Григория. Он с отсутствующим видом покуривал сигарету, и на первый взгляд казалось, совсем не замечал царящей вокруг суеты. Я резко изменила направление движения, вынырнула из плотной толпы на свободное пространство и подошла к нему. Торопливо поздоровавшись, с придыханием заметила:

― Что делается, а?

В ответ он даже головы не повернул, просто безучастно кивнул, демонстрируя явное нежелание вступать в разговор. В другое время и при других обстоятельствах, ни за что не стала бы навязывать свое общество, теперь же не обратила на его минорное настроение ровно никакого внимания и с оживлением, которое даже мне самой показалось уж очень преувеличенным, продолжала:

― И ведь как все странно!

Тут он проявил некоторый интерес и даже глянул в мою сторону:

― Ты о чем?

― Ну, как же! ― с готовностью воскликнула я. ― Сначала убили Тихомирова, теперь вот пытались проделать тоже самое с Мариной Ивановной. Разве не странная последовательность?

Григорий сдвинул брови и угрюмо пробурчал:

― Какая тут связь? Марину же просто пытались ограбить?

― Да что ты? ― наигранно изумилась я. ― Все вот так просто?

― К чему ты клонишь? Не понимаю я твоих намеков! Если есть что сказать, так не темни, говори прямо!

Я согласно кивнула и медленно, с расстановкой, как отстающему ученику, не понимающему простых вещей, начала объяснять:

― Тихомирова убили и унесли портфель, в котором лежали деньги. Много денег! Так?

Григорий молча мотнул головой в знак согласия. Я, довольная наладившимся взаимопониманием, с жаром продолжала:

― А потом Марина Ивановна случайно увидела одного человека у нас в офисе. И, представляешь, с этим портфелем в руках! Не знаю, чего она добивалась, но мне доподлинно известно, что бухгалтерша поговорила об этом с тем человеком. И сразу после этого её пытались убить. Ну, разве не странное стечение обстоятельств?

Григорий мертвенно побледнел, мертвой хваткой схватил меня за руку и злобно прошипел:

― Ты на что намекаешь, подлюка?

Я сердито вырвала руку и выпалила в ответ:

― Что тут намекать? И так все ясно, как божий день! Мне сама Марина Ивановна все рассказала. Это тебя она видела с этим чертовым портфелем на следующий день после убийства!

Видно, я говорила слишком громко, потому что на нас стали обращать внимание стоящие поблизости сотрудники. Григорий тоже это заметил, опять схватил меня за руку и потащил в дальний угол.

― Что ты орешь? ― испуганно зашептал он.

― А мне нечего скрывать! Это ж не я с портфелем убитого Тихомирова по офису разгуливала! ― огрызнулась я, рассерженная его грубостью. ― Кстати, где портфельчик сейчас? Почему сегодня явился без него?

― Навязалась на мою голову! ― простонал Григорий. ― Ты думаешь, что это я... Тихомирова?

― Точно! И Тихомирова, и Марину Ивановну и, возможно, Степана. Но о последнем могу только догадываться, наверняка сказать не могу.

― Сумасшедшая! Да и вообще, почему ты так уверена, что это его портфель? Может, просто похожий?

― Потому, что после того, как бухгалтерша кое-кому рассказала о нем, её попытались убить. Будь это другой, с ней ничего бы не случилось.

― Ну, так почему её не убили? ― хмыкнул Григорий.

― Не успели! Думаю, злоумышленника спугнуло появление нашего «Москвича». Пришлось ему оставить свою жертву и делать ноги.

― И ты считаешь, что это был я? ― сердито спросил Гришка.

― Точно!

― Можно спросить, почему?

― Из всех, кто знал об этих деньгах, только ты вечно в них нуждаешься. Еще бы! Нина ― женщина дорогая, чтоб такую удержать, нужно прилично тратить. А тут такая сумма!

Услышав про Нину, он так и встрепенулся:

― Откуда тебе про неё известно?

― Тоже мне, тайна! Да об этом половина города судачит! Думаешь, твоя конспирация кого-то обманула? У всех же есть глаза! ― не моргнув соврала я.

Григорий глубоко задумался, потом тряхнул головой, соглашаясь с собственным решением, и путанно забормотал:

― Ну, раз ты знаешь про Нину... могу тебе сказать... В общем, в тот вечер... когда Тихомирова убили... я у неё был. Мы с соседкой и её хахалем в карты играли и допоздна засиделись. Игорек часам к двум ночи спекся, а Люська, так та только под утро от нас ушла. Я все время с ними был и, значит, не мог Тихомирова убить. А тогда и Марину не я... А уж про Степана... Чего мне его трогать?

― Про Щапова ничего сказать не могу. А, что этих двоих ты прибил, уверена. Портфель-то у тебя оказался! ― твердо стояла на своем я.

― Да я случайно его нашел! Пришел утром на работу, мимоходом глянул на ларь с песком, что рядом с лестницей стоит, а за ним он лежит. Смотрю, совсем новенький, из дорогой кожи, только замки поломаны... Ну, думаю, раз какой-то слишком расточительный хозяин его выбросил, можно и себе взять. А что замки не в порядке, так это пустяки! Откуда мне было знать, что это Тихомировский портфель?

Излагал Григорий свою версию очень убедительно, и я заколебалась. Может, действительно нашел, а я на него напустилась? Мучимая сомнениями, неуверенно спросила:

― Чего ж теперь его не носишь?

Григорий уловил мои колебания и торопливо выпалил:

― Так Николай запретил! Увидел меня во дворе с этим портфелем и спросил, где я его взял. Я честно ответил, что нашел. Еще, дурак, похвалился, что за так добротной вещью разжился. Показал ему поломанные замки, а он вдруг как раскричится. Орет, что я, мол, его позорю. Кто-то из сотрудников бросил ненужную вещь, а я подобрал. Отнял и приказал о нем даже не вспоминать. Сказал, ему людей стыдно. Побирушкой обозвал. А чего орать? И никакой я не побирушка, просто бережливый.

Я уж не знала, что и думать. От всех этих объяснений голова шла кругом и отказывалась что-либо понимать.

― В тот вечер, когда Щапова застрелили, ты где был? ― устало спросила я.

― Раз ты знаешь про Нину, то скрывать глупо. Мы с ней на второй этаж поднялись и в пустом кабинете заперлись. Ну, сама понимаешь...

― Романтики, мать вашу, ― в сердцах выругалась я. ― И долго вы там... беседовали?

― Я за временем не следил, ― неопределенно ответил Гришка, потом наклонился ко мне и жарко зашептал:

― А если уж тебе надо кого-то подозревать, так обратила бы внимание на Инну. Она, между прочим, в тот вечер у окна стояла. Я к лестнице шел, собирался наверх поднимался, гляжу, Инка у окна топчется. Увидела меня, испугалась, голову нагнула и шмыг на улицу.

― Ага, а пистолет она за пазухой спрятала, ― усмехнулась я.

Григория насмешка обидела, и он сердито насупился:

― Зачем, за пазухой? У неё сумка дамская в руках была. Она её к груди прижимала. Ты вот мне не веришь, а причина убить Щапова у неё была.

Я досадливо отмахнулась:

― Да слышала уже! Ее Степан бросил, вот она его за это и застрелила. Прекрати, Гриша, не серьезно все это!

Услышав мое заявление, Григорий так и подхватился:

― Причем здесь это? Бабские бредни! Из-за денег она его убила! Сам слышал, как Инка у Степана денег требовала. А он в ответ смеялся. Думаешь, почему он её вскоре бросил? Чтоб она к нему не вязла и денег не клянчила.

― Ты о каких деньгах говоришь? ― обалдело спросила я, совсем уж ничего не понимая.

― О деньгах на лечение! Операцию Инка задумала делать. Знаешь же, хромает она. Между прочим, очень по этому поводу комплексует. А тут вот узнала, что в Швейцарии можно операцию сделать и будет нога, как новая. Только ей на это доллары нужны, вот она и просила их у Степана. Нашла спонсора! Да он за копейку готов был удавиться!

Я с сомнением глядела на Григория, а он, обиженный явным недоверием, вскипел:

― Не веришь мне? Не веришь? Ладно, не надо! Тогда сама у Марии спроси. Это она Инке о швейцарской клинике рассказала.

Не откладывая в долгий ящик, он ринулся в толпу и моментально затерялся в ней, но скоро вынырнул обратно, таща за собой молодую рыженькую женщину. Мне показалось, я встречала её в бухгалтерии и сидела она, если не ошибаюсь, рядом с Инной.

― Расскажи про швейцарскую клинику, ― приказал Гришка и для большей доходчивости легонько встряхнул улыбающуюся сотрудницу.

― А что рассказывать? Нечего особенно рассказывать, ― пожала она плечами. ― У меня родственница в Москве живет. Сама врач, работает в больнице. Приезжала прошлым летом сюда отдыхать, и я в разговоре сказала ей про Инну. Мол, переживает девчонка, что одна нога у неё покалечена. Моя родственница-женщина жалостливая, душевная, пообещала узнать, что можно сделать. Через несколько месяцев прислала проспект и там все подробно было описано: и условия, и цены, и адрес. Инна написала и получила ответ, что операцию они сделать могут, но обойдется это дорого. Клиника для богатых, там один день проживания огромных денег стоит. А ещё сама операция, послеоперационный уход, лекарства. В общем, насчитали ей больше десяти тысяч и это в долларах, заметьте! А Инна прямо заболела, только об этой поездке и говорит. Сначала искала, что из дома продать можно, но у них ничего особо ценного не нашлось. Потом занимать собралась, только кто ж такую сумму выложит, если ей отдавать нечем. В конце концов, у Щапова попросила. Только он, жмот, отказал, да ещё и посмеялся. Она тогда сильно расстроилась, а тут недавно пришла и объявила, что деньги у неё есть и она поедет в Швейцарию.

― Когда она это сказала? ― встрепенулась я.

― Дату не помню, знаю, недавно было, ― отмахнулась Мария.

― А деньги у неё откуда? ― влез Григорий. ― Где Инка деньги взяла?

― Она, Гриша, сама не сказала, а я к человеку в душу лезть не приучена, ― неодобрительно покосилась на него Иннина подруга. ― Инна просто сказала, что деньги нашла. Ну все, я побежала.

Женщина махнула рукой и упорхнула, оставив меня в ещё большем недоумении, чем раньше. А тут ещё Григорий, подобно змею-искусителю, принялся жарко нашептывать:

― Инка это все! Точно, она! И Тихомирова она убила! Факт! Больше некому! Говорил же тебе, эта операция стала у неё идеей фикс. По весне она только ею и бредила!

― Горячишься ты, Гриша! Если даже она от обиды и застрелила Степана, то Тихомиров точно не её работа. Я уж не говорю про собственную мать! Неужели, она и её пыталась убить? Бред! А потом, Инна не знала о деньгах.

― Почему ты так уверена? А если ей мать сказала? Между делом обмолвилась, а дочка запомнила и решила поправить свое материальное положение, ― запальчиво возразил Григорий, перевел дух и уже спокойно закончил: ― На Марину она, конечно, не покушалась. Я думаю, тут ты вообще ошибаешься и последний случай никак не связан с предыдущими. Обычное неудавшееся уличное ограбление. А ты на меня все валишь!

― Да не валю я ничего! Просто пытаюсь разобраться, а вы все, вместо того, чтоб правду говорить, дружно врете.

Ночного сторожа разыскала на крыльце, где он в компании нескольких мужчин курил и одновременно вел неторопливую, полную глубокого смысла беседу о расстановке политических сил в России.

― Домой ещё не ушли? ― обратилась я к нему, просочившись между двумя доморощенными политологами.

― А чего туда торопиться? ― искренне удивился старик. ― Сейчас придешь, баба сразу привяжется с поручениями. Она у меня шебутная, сама спокойно сидеть не может и другим не дает.

Я понимающе улыбнулась и заискивающе спросила:

― Узнать у вас кое-что хочу? Не откажете?

― Зачем же отказывать? Если могу что путевое сказать-всегда со всей душой, ― расплылся он в широкой улыбке.

Разговаривать в окружении любопытно прислушивающихся мужчин было неудобно, поэтому я ухватила его за руку и потянула за собой:

― Давайте прогуляемся немного.

Он залихватски подмигнул собеседникам и охотно затрусил следом за мной к ближайшей скамейке.

― Вчера вечером ничего необычного в офисе не произошло? поинтересовалась я, опускаясь на шершавые доски.

― Так Марину ж... того… ― удивился охранник.

― Ну, про это я знаю! Сама её на улице без сознания нашла. А перед этим?

― Да нет, все тихо было. Рабочий день закончился и сразу почти весь народ разошелся. И правильно! Кому ж охота лишнее на работе сидеть?

― Почти, но не весь. Я верно поняла?

Он молча кивнул в знак согласия, и я воодушевленная многообещающим началом, продолжала:

― И кто из сотрудников задержался после работы?

Сторож подумал немного и стал обстоятельно перечислять:

― Марина с девочками из своего отдела, Татьяна, Григорий... Ну, и хозяин, конечно! Уж этот каждый вечер допоздна засиживается!

― Выходит, когда я прибежала, все они в офисе были?

Охранник энергично закрутил головой:

― Да нет! К тому моменту в доме только мы с хозяином остались. Сначала ушли Танька с Михаилом. Потом вышла Инна с подругой… той, что помощницей у Марины работает... Вечно забываю, как её зовут... Я ещё у Инны спросил, что ж она мать оставила. Инна ответила, что много работы и мать ещё задержится. Последним ушел Гришка. Этот сначала на кухню заглянул, в холодильнике пошуровал и только потом домой отправился.

― И куда все они пошли?

― Как это куда? К воротам! ― изумился сторож и даже крякнул, раздосадованный моей тупостью.

― А мог кто из них свернуть с аллеи в сторону и незаметно пробраться на задний двор?

― Так мне откуда знать? ― попытался вразумить меня сторож. ― Я ж им в след не смотрел. Они выходили, прощались и шли к воротам. А в какую сторону они там поворачивали, я не знаю. Я ж за ними не следил! Так ведь и захотел бы что увидеть, все равно ничего не углядел бы. Сама суди, какие тут заросли и ни одного фонаря!

Он раздраженно махнул рукой в сторону кустов, явно разочарованный в моих умственных способностях.

Кусты действительно росли, как им заблагорассудится, привольно разбросав нестриженые ветви во все стороны. Ночью, да ещё при полном отсутствии фонарей увидеть что-либо и впрямь было невозможно.

И тут вдруг до него дошел смысл последнего вопроса и он, моментально прижухнув, испуганно прошептал:

― Думаешь, из них кто... Марину... того... поленом приложил?..

― Да вы что?! Скажете тоже! ― очень натурально возмутилась я, хотя сама именно так и думала.

Сторож хитро прищурился:

― А чего ж тогда пытаешь?

― На всякий случай. Вдруг кто из них случайно видел преступника.

― Ну, так он бы тогда милиции все сообщил, ― резонно возразил мой собеседник.

― Может сообщил, а может и промолчал! Вдруг не захотел связываться? Не всякому нравится в свидетели идти! Кроме того, человек мог просто испугаться и потому промолчать, ― сердито парировала я.

― А ты, значит, не боишься и горишь желанием посодействовать родной милиции, ― хмыкнул он.

― Милиция здесь не при чем! Я о Николае Яковлевиче пекусь. Он мой старинный друг и я не хочу, чтоб у него были неприятности. Посудите сами, что за ужас твориться на фирме. Сначала Щапов, потом Тихомиров, а теперь ещё и Марина Ивановна. Эту, слава богу, хоть не убили! ― отрезала я.

― Твоя правда. Это я, дурак старый, глупость сболтнул, ― вздохнул старик.

― Кстати, о Николае Яковлевиче! Он в тот вечер на улицу выходил?

― Хозяин-то? Нет! Сидел у себя безвылазно.

― А во вторник вечером кто-нибудь в офисе оставался?

― Да те же, что и вчера. Марина с дочкой, Татьяна, хозяин. Они, считай, каждый вечер допоздна засиживаются. Молодежь фыр-фыр и разлетелась, а эти сидят, трудятся.

― Отлучался кто из них? Может, кто вышел, а потом вернулся? Или кто-то из сотрудников просто на минутку забегал?

― Из всех, кто здесь сидел, только Инна выходила.

― Долго отсутствовала?

― Долгонько, ― задумчиво качнул головой старик. ― Прямо перед Мишкой вернулась, а он-то поздненько пришел.

― Значит, Михаил тоже в тот вечер тут был?

― А я что говорю? Приходил он. Таньку свою забрал и они куда-то побежали.

― А не припомните, у Инны и Михаила в руках ничего не было. Ну, сумки, свертка, портфеля?

Сторож пожал плечами:

― Может, и было, да я не присматривался. Оно мне нужно?

― Чужих никого ненароком не пропустили? ― на всякий случай спросила я.

Старика мое недоверие задело, и он воскликнул:

― Да ты что, девушка? Я ж с крыльца не сходил! Как сел здесь, так весь вечер и просидел. И потом, не думай, что раз я старый, так сплю на посту! Я все вижу! Вот когда вчера Марина спускалась со второго этажа и с бумагами к хозяину пошла, я ж заметил!

― Долго она у него была?

― Да не особенно... Может минут пятнадцать, может больше. Я на часы не смотрел, мне это ни к чему.

― А потом?

― Вышла, мы с ней перекинулись парой слов. Она пожаловалась на жару и самочувствие, я ей поддакнул, а потом она домой пошла. Вот про неё точно могу сказать: через задний двор уходила. Мне с крыльца видно было, как она вдоль дома шла и за угол сворачивала. Ну, а потом вскорости, и ты прибежала... Ну и видок у тебя был!

Неожиданно рядом с нашей скамейкой возник красный от жары и очень сердитый Николай. Нависнув над нами, он грозно вопросил:

― А ты что здесь делаешь? Почему не на рабочем месте?

Николай мне приятель и никакого страха я перед ним не испытывала, а тут вдруг, застигнутая врасплох, растерянно залепетала:

― Да, вот сидим... разговариваем...

― Сидеть надо в кабинете! Марш быстро в офис! ― пророкотал начальник и я, поспешно подхватившись с места, припустила рысцой к входной двери.

До самого обеда в офисе стояла настороженная тишина, лишь изредка нарушаемая приглушенными трелями телефонов. После того, как Николай, влетев следом за мной в холл и застав там всех своих сотрудников в полном составе, устроил показательный нагоняй, желание бродить по коридорам исчезло без следа. После первых же фраз, произнесенных громовым голосом, нерадивые работники испуганной стайкой разлетелись по своим кабинетам, где и замерли в тревожном ожидании грядущих неприятностей. Даже самые непоседливые и ленивые члены коллектива, которые обычно и часа не могли высидеть на рабочем месте без того, чтобы не перекурить в коридоре, теперь старались без особой нужды не высовываться , боясь нечаянно столкнуться с разгневанным начальником и получить дополнительную порцию взбучки.

Что касается самого Сипягина, разогнав сотрудников, он грузно протопал в кабинет и плотно затворил за собой дверь, которую обычно, между прочим, держал широко распахнутой. Это было ещё одним доказательством отвратительного настроения и намеком на то, что в ближайшее время его лучше не беспокоить.

Николай водворился у себя и затих, я же под впечатлением пронесшейся над головой грозы испуганно плюхнулась за стол и затаилась. Некоторое время пребывала в оцепенении, потом постепенно оклемалась и начала маяться от безделья. Сидеть без движения да ещё по соседству с разгневанным начальством было просто невыносимо и, чтоб хоть как-то занять себя, начала прислушивалась к тому, что происходит за дверью. К сожалению, оттуда не доносилось ни звука и понять, чем занят хозяин кабинета, не представлялось возможным. Очень скоро это пустое занятие мне наскучило, на смену испугу (между прочим, не такому уж и сильному) пришло раздражение. Вот оно было действительно сильным и с каждой минутой крепло, пока не перешло в открытую озлобленность. Чего, в конце концов, этот Николай разошелся? Ну, собрались люди в холле вместо того, чтобы усердно трудиться на благо хозяйской фирмы! Так ведь не просто так собрались, повод имелся! Да ещё какой! Третье трагическое происшествие за такой короткий срок! Подобное кого угодно выбьет из привычного ритма, а мы не роботы бездушные, как думают некоторые. Нам и пообщаться нужно, и обсудить случившееся, и поддержать друг друга. В конце концов, страшно не одному Кольке! А на меня чего накинулся? Это уж ни в какие ворота не лезет! Сам же просил помочь! Интересно, как он себе это представлял? Думал, я смогу это делать, не сходя с рабочего места? Умник! Нужно же поговорить с людьми, расположить их к себе, найти с ними общий язык, а это очень не просто!

Чем больше размышляла, тем сильнее распалялась и, в конце концов, дошла до точки кипения. Резко вскочив с кресла, так что оно откатилось в сторону и шваркнулось о стену, я, громко стуча в знак протеста каблуками о наборной паркет, вылетела из комнаты. Пробежав по безлюдному коридору с плотно затворенными дверями, вихрем влетела в кухню и гневно потребовала от пожилой женщины, что возилась с кастрюлями, большую чашку кофе. Между прочим, это тоже был своего рода местью ненавистному Кольке. Знала же, что крепкий кофе мне противопоказан, но назло ему собиралась выпить полную чашку. Вот станет мне плохо, пускай тогда мучается от стыда за свое безобразное поведение.

Выхватив из рук обалдевшей кухарки горячий напиток, рысью вернулась к себе, с грохотом поставила кресло на его законное место и тяжело рухнула в него. Из-за двери кабинета по-прежнему не доносилось ни звука, а мне очень хотелось, чтобы Николай услышал производимый мной шум, вышел, и я смогла бы высказать ему все, что накипело. Однако, он не появлялся, и я в бессильной злобе принялась яростно размешивать сахар, громко звеня чайной ложкой.

Кофе был выпит, но облегчения не принес. Я по-прежнему кипела от злости, а в таком состоянии усидеть на месте просто невозможно. Нужно было срочно найти себе занятие, если не хотела получить апоплексический удар на нервной почве. Поэтому, я вскочила и занялась наведением порядка в многочисленных шкафах, что стояли вдоль стен. Не могу сказать, что в этом была острая необходимость, поскольку Николай, крайне педантичный в делах, держал свое хозяйство в образцовом порядке. Просто, эти шкафы были первыми, что пришло на ум, вот я и бросились к ним. Двигая и швыряя папки с документами, которыми эти шкафы были забиты под завязку, я производила не меньше шума, чем слон, забредший по ошибке в посудную лавку. Не услышать весь этот грохот мог только тотально глухой, но Николай, тем не менее, так и не объявился. Я же постепенно увлеклась работой, и оставшееся до перерыва время пролетело незаметно.

Ровно в тринадцать тридцать, я с силой, так что зазвенели стекла в створках шкафа, захлопнула дверцы и направилась к выходу. К тому моменту я уже потеряла всякую надежду выманить неприятеля из его укрытия, а тут вдруг дверь кабинета распахнулась и на пороге возникла громоздкая фигура.

― Ты это куда? ― хмуро осведомился хозяин.

― Обедать, ― сердито выпалила я, яростно сверкая глазами. ― Или это тоже в твоей империи запрещается?!

― Уже перерыв? Так скоро? Ладно, ешь быстрее и сразу же возвращайся сюда, ― недовольно пробурчал начальник.

― Я вернусь сюда только после того, как закончится мое законное время и не минутой раньше. Имею право! А будешь притеснять, вообще уволюсь! огрызнулась я и дабы придать своему заявлению большую убедительность, лягнула ни в чем не повинный шкаф.

От удара стекла тревожно зазвенели, а Николай растерянно моргнул. Довольная произведенным эффектом, я взялась за ручку двери и собралась с достоинством покинуть поле битвы, как вдруг до меня донеслось сбивчивое бормотание:

― Не злись. Знаю, что по-дурацки вышло! Раскричался, напустился на тебя, обидел ни за что...

Не веря своим ушам, настороженно покосилась на Николая. Он стоял сгорбившись, с понуро опущенными плечами и вперив взгляд в гигантскую пальму, что привольно росла в горшке рядом с его кабинетом, приносил ей свои извинения.

― Всю ночь не спал... сам не свой после вчерашнего... а тут Маргарита с утра... достала она меня своими придирками, ― грустно бубнил приятель, не отводя глаз от роскошных глянцевых листьев.

― Ты кому говоришь? Мне или этой представительнице растительного мира? ― хихикнула я.

Он с трудом оторвался от пальмы, мельком глянул на меня и тут же уставился на люстру.

― Не сердись... Сейчас не время ссориться, ― обратился он к ней с такой постной миной, что я не выдержала и расхохоталась.

Николай безнадежно махнул рукой и собрался ретироваться в кабинет, но я остановила его:

― Да, ладно, Николай, с кем не бывает. Ну, погорячились, покричали друг на друга... Забудь!

Приятель молча кивнул и после паузы устало произнес:

― Нужно навестить Марину Ивановну. По дороге на работу я заскакивал в больницу, интересовался её здоровьем... В справочной сказали, что дела обстоят неплохо. Имеется небольшое сотрясение мозга, царапины, ушибы, но ничего особо страшного.

― Ну, так это ж просто замечательно! ― с энтузиазмом воскликнула я. У нас легко мог образоваться третий труп, а мы отделались простым сотрясением! Радоваться должен, что обошлось, а ты злишься!

Николай мой призыв оставил без внимания и продолжал инструктировать меня тем же бесцветным, будто припорошенным пеплом, голосом:

― Съезди к ней, не откладывай. Поезжай прямо после обеда. Возьми деньги...

Он торопливо полез за бумажником и щедрой рукой принялся отсчитывать одну купюру за другой.

― Куда столько? ― остановила я его.

― Купи цветы, фрукты... Ну, не знаю, что там еще... йогурты. Сама реши, ― торопливо забормотал Николай, протягивая пачку денег.

― Хорошо, хорошо, не волнуйся! Сделаю все, как ты хочешь, ― заверила я его.

К городской больнице, где лежала бухгалтерша, я притащилась на полусогнутых ногах и сгибаясь под тяжестью многочисленных пакетов, грозящих в любой момент порваться и вытряхнуть свое содержимое прямо мне под ноги. Пышный букет гладиолусов, ввиду того, что обе руки были прочно заняты, пришлось держать буквально в зубах и это не прибавило мне настроения. Злая и взмокшая, я сначала выстояла длинную очередь в справочную, где узнала отделение и номер нужной мне палаты и только потом, поудобнее перехватив свою многочисленную поклажу, отправилась к самой больной. Хоть расстояния в нашем городе не такие уж большие и городская больница располагается почти в центре, устала я прилично. Николай машину взять не предложил, сама я попросить её постеснялась и в результате битый час ждала на солнцепеке автобуса, который, как на зло, почему-то не приезжал. Добравшись до рынка, долго бродила по жаре между рядами, прикидывая, что лучше купить. У меня был выбор в виде заморских бананов, азербайджанских гранатов и наших российских яблок. Окончательно выбившись из сил и потому озверев, накупила всего и сразу согнулась под тяжестью сумок, молясь только, чтобы ручки пакетов выдержали и не оторвались на середине дороги. Покончив затариваться провизией, побрела в цветочный ряд и там совсем потеряла голову. Цветов было море и добрая половина из них, на мой взгляд, вообще никогда не произрастала в нашей полосе. С покупателями дело обстояло хуже, их на весь ряд было раз, два и обчелся. Завидя мою увешанную пакетами фигуру, торговки моментально учуяли легкую добычу и коршунами накинулись на меня. Галдя и суя мне в лицо каждая свой букет, они наперебой расхваливали товар. Я так растерялась от этого многоголосья, что не могла сообразить, какие же цветы мне нужны. Покупать на свой вкус не решалась, потому как мне нравятся незатейливые и скромные, а они не каждому по душе. Пристрастий Марины Ивановны не знала и, если бы даже хотела ей угодить, сделать этого не могла. В конце концов купила целый сноп гладиолусов, рассудив, покупаю букет не от себя, от начальника, а значит тремя цветочками обойтись никак нельзя. Лично я гладиолусы терпеть не могу, но торговка уверяла , что для больницы они идеальны. Ухаживать за букетами там особо некому, поэтому розы вянут на другой день, а гладиолусам все нипочем. Скорей всего она врала, но я устала, и мне было все равно. И только расплатившись за эту разноцветную охапку, я вдруг сообразила, что мне же её и переть придется.

Я уже почти вползла в вестибюль второго корпуса, где на третьем этаже лежала Марина Ивановна, как вдруг бодрый мужской голос окликнул меня:

― Анастасия!

Замерев на месте, как вкопанная, я принялась судорожно соображать, что же делать. Можно было продолжать свое неторопливое движение, наплевав на всяких там знакомых, умудрявшихся попадаться на пути именно в такой ответственный момент. Но можно было поступить и иначе, рискнуть и все же вернуться на улицу. В основе всех этих колебаний лежал самый элементарный страх. Дело в том, что окрик настиг меня в момент, когда я очень осторожно пробиралась через дверь-вертушку. Именно в тот миг часть букета, левая рука с тремя туго набитыми пакетами и половина туловища уже протиснулись в вестибюль, но вот другая часть меня с точно таким же комплектом предметов, находилась ещё как бы снаружи. Пространство между створками той иезуитской двери было небольшим, просто повернуться со всем своим скарбом я не имела возможности, да и движение в обратном направлении таило в себе немало опасностей. Вот и стояла подобно истукану, решая задачку, как поступить. Думаю, если бы мне встретился любой другой человек, я не стала бы возвращаться, но меня окликал Алеша, и я не могла удержаться от соблазна немного поболтать с ним и попытаться разжиться кой-какой информацией. В результате я, со всеми возможными предосторожностями, начала движение в обратную сторону, с особой внимательностью следя за тем, чтобы какой из пакетов ненароком не застрял в узкой щели между дверью и стеной и не лопнул. На мое счастье, я благополучно миновала все преграды и оказалась на крыльце лицом к лицу с Алексеем.

― Привет, ― облегченно выдохнула я.

― Привет. Ты тут как оказалась?

― Прислали с передачей к Марине Ивановне.

― У тебя там съестное? ― хищно сверкнул глазами приятель и кивнул на пакеты.

― Естественно! С чем ещё можно прийти навещать больную? Вот отоварилась на рынке и прямо сюда.

Алешины глаза стали масляными, он нежно подхватил меня под локоток и ласково предложил:

― Давай-ка пройдем вон к той скамейке, сядем в тенечке и внимательно посмотрим, что там у нас в сумках.

― Зачем? ― опешила я.

― Затем, что я с раннего утра на ногах и все не емши, ― рассердился Алеша, в миг забыв и про нежность и про ласку.

― А-а-а! Ну, пошли.

Сунув ему в руки надоевшую до смерти поклажу, облегченно потерла затекшие пальцы и покорно побрела к указанной лавке. Видно, здорово он проголодался в тот день, потому что до скамейки под развесистым кустом мы не дошли. Обогнав меня, Алеша остановился у той, что стояла на самом солнцепеке, но зато располагалась к нам значительно ближе и, не теряя времени, приступил к изучению содержимого пакетов. Что касается меня, то я так устала, что мне было абсолютно все равно, где сидеть. Устроившись на горячем от солнца сидении, вытянула гудящие ноги и блаженно закрыла глаза. Рядом Алеша шуршал бумагой и тихо бубнил:

― ...кефир «Данон»... йогурт... бананы... венское печенье...

Его голос доносился как бы издалека и служил приглушенным фоном моим, совсем не радостным, мыслям.

― Слаба что-то стала в последнее время, ― грустно размышляла я. ― Быстро устаю, голова кружится, тошнота мучает. Совсем расклеилась. А зима наступит, что делать буду?

― Почему печенье в упаковке? ― строго спросил мой сосед.

― А что, нельзя? ― в испуге открыла я глаза.

― Конечно нельзя, из неё же ни одной штучки достать невозможно!

― А, ты это имеешь в виду....

― Это, это... ― сварливо забрюзжал приятель. ― И почему ты этот йогурт купила? Не могла взять даноновский?

― Что первое попалось, то и взяла, ― огрызнулась я.

― Нерадивая ты, Анастасия! Ведь к больному человеку идешь, могла б и подсуетится... Я у тебя йогурт конфискую и пару бананов, ― заявил Алеша.

― Бери, ― согласилась я.

Отработанным жестом профессионального любителя бананов, он очистил один фрукт и с жадностью впился в него зубами. Посчитав, что момент подходящий, я заискивающе поинтересовалась:

― Есть новости в расследовании?

― Какое расследование ты имеешь в виду? ― безразлично проронил Алексей, полностью поглощенный бананом.

― Меня интересует и Щапов и Марина, ― кротко промолвила я, замирая в предвкушении новостей.

― Ах, эти! Есть, конечно! Мы ж работаем не покладая рук.

― Ну и?..

― Информация только для служебного пользования. Посторонним разглашению не подлежит, ― отрезал коварный друг, вскочил со скамейки и заспешил прочь.

― Неблагодарный! ― крикнула я ему вслед.

― За корку хлеба секреты не продаем! ― захохотал он в ответ. ― Наша цена значительно выше!

Посидела я с Алешей совсем не долго, но даже эта короткая передышка пошла мне на пользу и дала силы для дальнейших хождений по этажам. Корпуса в нашей больнице все сплошь пятиэтажные, лифтов для посетителей в них не предусмотрено и с меня семь потов сошло, пока я заволакивала неподъемные пакеты и проклятущий букет на третий этаж. Туда-то я их с грехом пополам затащила, а вот на последней ступени силы покинули меня.

Тихо постанывая и спотыкаясь на каждом шагу, я брела по коридору, высматривая палату с нужным номером, и вдруг справа увидела холл со стульями вдоль стен. Один вид мягких сидений совершенно лишил меня воли, и ноги сами собой свернули в сторону.

― Передохну немного, потом пойду в палату, ― виновато подумала, устраиваясь в углу под сенью развесистого и пыльного куста в кадке.

Я просидела ровно минуту, даже отдышаться после подъема не успела, как вдруг увидела Инну. Низко опустив голову и сосредоточенно глядя себе под ноги, точно опасаясь нечаянно споткнуться на абсолютно ровном полу, она быстрым шагом шла по коридору в сторону выхода. Оттого, что Инна торопилась и не так тщательно, как всегда, контролировала свои движения, она сильнее обычного припадала на больную ногу. Я смотрела на тонкую фигурку, при каждом шаге нелепо искривляющуюся и будто ныряющую в глубокую яму, и понимала, как горько ей жить с подобным физическим недостатком. Любая женщина, даже та, что давно перешагнула последний рубеж и навсегда перекочевала в ряды бесполого отряда с обидным названием «старухи», болезненно переживает потерю привлекательности. Что ж тут говорить о молодой женщине? Перенести такой подлый удар судьбы ей особенно тяжело. Не удивительно, если бывшая спортсменка с твердым, целеустремленным характером не захотела мириться с подобной несправедливостью и всеми силами старалась её переломать, готовая ради своей цели на все. Даже на преступление. Нет, я не одобряла её поступков (если она их, вообще, совершила), но понять двигавшие ею мотивы вполне могла.

Инна шла не одна, а в компании молодого человека, свойски обнимавшего её за талию, и это меня здорово удивило. Поразило не то, что нашелся парень, способный увлечься хромой девушкой. Как раз в этом ничего странного не было, мир знал истории и похлеще, когда ослепительные красавцы искренне влюблялись в откровенно уродливых женщин и хранили им верность. А Инна уродливой отнюдь не была. Если б не замкнутость и колючий взгляд, могла бы выглядеть очень привлекательной. Удивление вызывала специфическая внешность её спутника. Круглая, как шар, коротко стриженая голова, минуя такой промежуточный и потому явно второстепенный элемент, как шея, плотно сидела на мощном торсе, бугрящиеся мускулы которого не в силах была скрыть тонкая ткань футболки. На вид он, несмотря на небольшой рост, весил не менее ста килограммов, и вся эта масса твердо опиралась на две короткие ноги, плотно вбитые в обтягивающие джинсы. На запястье той руки, что держала Инну за талию, болталась барсетка, в другой был зажат мобильный телефон. Парень что-то проникновенно говорил, подкрепляя свои слова энергичными взмахами телефоном, а Инна шла рядом с поникшей головой и совершенно несчастным видом.

Как только парочка скрылась из виду, я подхватила свою поклажу и ринулась по коридору в противоположном направлении.

Палата бухгалтерши располагалась почти рядом с холлом и когда я, предварительно постучав, толкнула дверь, то попала в «люкс». Еще в те времена, когда в этой больнице работала мама, в каждом корпусе имелись специальные палаты. Предназначались они для местного начальства, использовать их не по назначению строго запрещалось, и они частенько пустовали, если только не оккупировались хворыми домочадцами тех самых начальников.

С трудом продвигаясь по узкому коридорчику мимо дверей в индивидуальный санузел и кухню, я гадала, откуда бухгалтерша взяла деньги на оплату коммерческой палаты. А что она коммерческая, с телевизором и городским телефоном, мне сказали ещё внизу, когда я справлялась о местонахождении «своей» больной.

Шурша пакетами и целлофановой оберткой букета, я с шумом ввалилась в комнату и растерянно замерла у двери. Марина Ивановна лежала в полном одиночестве и кажется спала. Укрытая до подбородка простыней, с белоснежным марлевым тюрбаном на голове она походила на мумию, с той небольшой разницей, что египетские мумии не выглядят такими упитанными. Будить раненую не хотелось и, потоптавшись немного на месте, я уж думала оставить передачу на кухне и незаметно ретироваться, как Марина Ивановна открыла глаза.

― Здрасьте, ― широко улыбнулась я.

Получилось чересчур жизнерадостно, но это оттого, что оказываясь рядом с немощным человеком, невольно следуешь традиции и стараешься держаться, как можно оптимистичнее.

― Здравствуй, ― прошептала Марина Ивановна.

― Вот, передачу привезла. Тут фрукты, цветы. Николай и все сотрудники велели кланяться и желали скорейшего выздоровления, ― залепетала я, чувствуя себя очень неуютно под немигающим пристальным взглядом.

Бухгалтерша скосила глаза на пакеты, окинула их взглядом и снова уставилась на меня, при этом она не проронила ни звука.

― А цветы куда поставить? Банка здесь имеется? ― нервно выпалила я, смущенная не очень приветливым приемом.

Бухгалтерша продолжала молчать, будто и не к ней обращалась. Пожав плечами, я развернулась и отправилась на кухню. Там нашлась не только трехлитровая банка, но и исправно работающий холодильник. Затолкав порядком надоевшие продукты в его прохладное нутро, сунула букет в банку и поволокла назад в палату.

― Вот, цветы. Николай приказал купить самых лучших. Я не знала, какие Вы предпочитаете, на свой страх купила эти, ― тарахтела я, водружая гигантский букет на тумбочку рядом с кроватью.

Она, наконец, разлепила губы и прошелестела:

― Спасибо.

― Сотрудники переживают, только о вас и говорят. Ну, как вы? Каковы прогнозы врачей?

― Выкарабкаюсь, ― услышала короткий ответ и в палате опять повисла тишина. Молчание было тягостным, и чтоб разрядить напряжение, я опять затарахтела:

― Николай велел передать, что готов оказать любую помощь. Вы только скажите, что нужно. Может, лекарства или за лечение заплатить? Он все сделает.

― Ничего не нужно, все есть, ― отвергла мое предложение больная.

Голос звучал тихо, но категорично, Было ясно, что ни на какие уговоры она не поддастся, и будет твердо стоять на своем. Что касается меня, то я и не собиралась особо усердствовать, тратя силы на её переубеждение. На меня была возложена задача передать предложение, я поручение честно выполнила, и добавлять больше нечего не собиралась. Вместо этого, наклонилась к ней поближе и зашептала:

― Марина Ивановна, помните, что это я вас нашла?

Она ничего не сказала, но прикрыла глаза в знак согласия.

Обрадовавшись, что роковой удар не лишил её памяти, я с трепетом спросила:

― А помните, что вы тогда мне сказали?

Вопреки ожиданиям, бухгалтерша молчала. Она пристально смотрела на меня и не произносила ни слова. Решив, что она не поняла вопроса, я пустилась в объяснения:

― Ну, вы ещё упоминали про желтый портфель и ошибку. И про то, что разговаривали с кем-то. О чем? Что за ошибка?

Она хмуро глянула на меня из-под повязки и тихо прошептала:

― Забудь.

― Что? ― опешила я.

― Ничего я не говорила, забудь, ― повторила она отчетливо и закрыла глаза, показывая, что разговор окончен.

От огорчения я чуть не плакала. Припав к кровати, горячо зашептала:

― Марина Ивановна, миленькая! Ну, что с вами? Вы же сами хотели мне все рассказать в ту ночь!

Она лежала с закрытыми глазами и молчала. Тут хлопнула входная дверь, и из коридора донесся голос Инны:

― Мама, я сумочку у тебя забыла.

Я успела только распрямиться и отступить на шаг от кровати, как она возникла в проеме двери и, конечно же, увидела меня.

― А вы тут что делаете? ― сердито осведомилась Инна, сверля меня гневным взглядом.

― Принесла передачу от коллектива, ― спокойно ответила я, хотя столь явная неприязнь и задела меня.

― Ничего не нужно! У мамы все есть, ― отрезала Инна.

― Мы же от всего сердца! ― попыталась я протестовать.

― Повторяю, ничего не нужно! И, вообще, не ходите сюда. Маму посещения утомляют, ― выпалила Инна и сделала недвусмысленный жест, предлагая уйти.

Я, надеясь на поддержку, покосилась в сторону Марины Ивановны, но она смотрела не меня с холодностью и защищать перед дочерью не собиралась. Оскорбленная до глубины души, я без единого слова прошла мимо Инны и покинула палату.

― Ну, надо же! Таскалась, как дура, по солнцепеку. Из последних сил волокла эту тяжесть, а меня взяли и обхамили! Ни в чем они, видите ли, не нуждаются! Да ещё из палаты взашей выгнали! Все! Больше сюда ни ногой. Если Кольке нужно, пусть сам этих мегер навещает, а с меня достаточно!

Разговаривая сама с собой, я неслась по коридору мимо совершенно одинаковых дверей, не очень соображая, куда бегу. Только увидев дверь с надписью «Запасной выход», сообразила, что вылетев из палаты, повернула не в ту сторону. Возвращаться назад и снова встречаться с Инной ужасно не хотелось, поэтому недолго думая толкнула створку и выскочила на лестничную площадку. Рассудив, раз дверь не заперта, значит, ею пользуются, и она обязательно выведет меня на волю, стала бегом спускаться вниз.

И действительно, через несколько минут я уже стояла на первом этаже, и прямо передо мной виднелся выход на улицу. Глубоко вздохнув и чувствуя облегчение оттого, что с неприятным визитом покончено, неторопливой походкой миновала дверь-вертушку и оказалась на улице. Малоприятная сцена наверху не прошла бесследно, неожиданно я почувствовала головокружение и легкую слабость. Не рискуя в таком состоянии двигаться дальше, на ватных ногах добралась до фонтанчика с водой и намочила носовой платок. Примостив компресс на затылок, доковыляла до ближайшей скамейки и в изнеможении плюхнулась на нее. Мокрая ткань приятно холодила голову, прохладные струйки бежали по шее и стекали за ворот, а я кулем сидела на нагретой солнцем доске и чувствовала, как постепенно ко мне возвращаются силы.

Прошло не меньше получаса, пока я пришла в себя и поняла, что могу двигаться дальше. Собралась уже было встать на ноги, как увидела выходящую из корпуса Инну. Сталкиваться снова желания не было, и я замерла на месте, давая ей время уйти. С моего места было хорошо видно, как она подошла к джипу темно-синего цвета, что стоят почти против входа, и дернула ручку. Дверца отворилась, Инна уцепилась за протянутую из салона руку и неловко забралась в машину. За то короткое мгновение, что дверь была распахнутой, я успела заметить за рулем автомобиля парня, что шел с ней по коридору.

Машина тронулась с места, и пока она медленно выруливала вокруг клумбы, мне вдруг вспомнились слова Алеши:

― А на номера ты глянула?

Правда, тогда речь шла совсем о другой машине, но сути это не меняло, и я впилась глазами в задние номера джипа. Кстати сказать, состояли они из трех девяток, и запомнить их не составляло труда.

Дождавшись, пока машина скроется из виду, я поднялась со скамейки и побрела к выходу. За воротами больницы остановилась, раздумывая в какую сторону двигаться. Можно было, конечно, пойти на остановку автобуса, но это грозило долгим ожиданием, а я устала и хотела быстрей добраться до дома. Можно было поехать на такси, их, между прочим, стояло неподалеку штук пять, но это грозило лишними материальными тратами, а ведь буквально накануне я дала себе слово быть экономной. Пока я нерешительно топталась на месте, со стоянки аккуратно вырулила белая иномарка с темными стеклами и медленно покатила в мою сторону. До того момента она скромненько стояла среди других машин и совершенно не бросалась в глаза. Нужно сказать, что и я, успокоенная заверениями Алеши, совершенно потеряла бдительность и о ней не вспоминала. Внезапное появление белого автомобиля ввергло меня в панику.

― Этого только не хватало! ― взвизгнула я и опрометью кинулась к ближайшему такси.

Ввалилась в салон потрепанной «Волги» и выпалила:

― Домой!

― А поточнее нельзя? ― ухмыльнулся пожилой водитель. ― Может, адрес назовете?

Адрес я диктовала вжавшись в сидение и следя расширенными от страха глазами за приближающимся к нам белоснежным автомобилем. Машина плавно проплыла мимо, ничего страшного не случилось, и я немного расслабилась. Правда, не настолько, чтобы совсем выкинуть проклятый автомобиль из головы. Почти всю дорогу просидела с повернутой назад головой, но, к счастью, белых иномарок, как с затемнёнными стеклами, так и с обыкновенными, в ближайшей округе не наблюдалось. Постепенно я сумела взять себя в руки и даже смогла переброситься парой вполне осмысленных фраз с водителем. Однако, подъехав к дому, из машины выскочила опрометью и расстояние до собственной двери преодолела за рекордно короткий срок.

Не успев заскочить в комнату, сразу кинулась к телефону и принялась набирать номер Алексея. К счастью, он оказался на месте, и я незамедлительно воспользовалась возможностью высказать ему все свои претензии.

― Она опять за мной следила! ― выпалила я, едва заслышав голос друга в телефонной трубке.

― Ты о чем, Настя? Кто за тобой следил? ― устало вздохнул бывший одноклассник.

― Белая иномарка! А ты сказал, что бояться её не надо!

― Правильно сказал! И если б ты меня внимательно слушала, то сейчас бы не отвлекала по пустякам от важных дел.

― А мое спокойствие и моя безопасность, значит, не очень важное дело? ― моментально рассвирепела я.

― Настя, речь не идет о твоей безопасности. Поверь, тебе ничего не грозит. Я проверил того парня, он совершенно безобидный.

― Чего ж тогда он за мной по пятам таскается?

― С чего ты взяла, что он ездит именно за тобой? Может, он по своим делам в том районе был и случайно у тебя на пути оказался! Город у нас маленький, разминуться трудно... Вот я, к примеру, по пять раз на дню сталкиваюсь со своими знакомыми. Кстати, на номер ты смотрела? Может, это совсем другая машина?

Последняя фраза повергла меня в смятение. Опять совершила промашку! До смерти испуганная появлением белого автомобиля, не то что на номер, на марку внимания не обратила. Однако каяться в своей невнимательности мне совсем не хотелось. Знала, что этим предоставлю приятелю повод для очередных насмешек и буду выглядеть в его глазах полной дурой. И тут, очень кстати, мне вспомнился темно-синий джип. Его номер я догадалась запомнить, и это давало мне возможность убить сразу двоих зайцев: и личность Инниного дружка выяснить, и зарвавшегося Алексея поставить на место. Не скрывая своего злорадства, я торжествующе выпалила:

― Запомнила! А 999 ГА!

На другом конце провода наступила долгая пауза, потом Алеша осторожно поинтересовался:

― Ты уверена, что ничего не путаешь?

― Уверена, ― сурово отрезала я.

Приятель помолчал немного, потом, осторожно подбирая слова, попытался вразумить меня:

― Этот номер не может принадлежать тому белому «Мерсу», о которой мы говорим. Номер хорошо известен в определенных кругах и стоит совсем на другой машине. Странно, что ты назвала именно его. Сознайся, откуда знаешь?

― Это номер того белого автомобиля. Ты называешь его «Мерсом» и с этим спорить не буду. Ты мужчина и тебе виднее. Но номер точно его! ― упрямо стояла я на своем.

― Настя! Ты не способна тягач от бензовоза отличить. На такие мелочи, как номера, ты попросту внимания не обращаешь. А тут вдруг без запинки диктуешь мне номер, да ещё такой! Случайно его запомнить ты не могла, у тебя на цифры голова дырявая, значит, был повод. И это здорово настораживает! Во что ты вляпалась?! Выкладывай быстро и без твоих обычных уверток! Все может оказаться очень серьезно!

Меня Алешины страхи сильно позабавили. Мне-то было отлично известно, что ни в какие контакты с таинственным владельцем машины я не вступала и знание номеров его автотранспорта мне ничем не грозило. А приятель напридумывал бог знает, что и сам же своих фантазий испугался.

― Ну, что ты так всполошился? Не хотела казаться дурой в твоих глазах, назвала первый пришедший в голову номер от фонаря и попала на эту машину. Случайность это! Веришь, случайность! Кстати, что в нем такого страшного? сделала я попытку успокоить друга.

― А то, что он стоит на машине очень серьезного джентльмена. Фамилия его Будкевич, но в миру он больше известен под кличкой Боря-Бык. Правда, из-за пакостного Бориного характера так его уже давно никто называть не решается. Теперь понимаешь, почему я забеспокоился? Сознавайся, что тебя может связывать с Быком?

― Ничего не связывает. Знать о нем ничего не знаю! Да кто он такой, этот Бык? ― стояла я на своем.

Мое упрямство вышло мне боком, потому что Алеша рассвирепел и буквально проорал мне в ухо:

― Он местный авторитет, дура, и с очень плохой репутацией. Хитрый, наглый и совершенно безжалостный. Так что, если ты не совсем разум потеряла, держись от него подальше.

Субботнее утро началось с неприятностей. Сначала я обнаружила пропажу запасных ключей. По давно заведенному порядку они висели на гвоздике рядом с входной дверью, а тут вдруг исчезли. Я попыталась вспомнить, когда видела их в последний раз, и не смогла. Сначала мне казалось, что ещё накануне утром связка была на месте, потом я засомневалась. Когда изо дня на день видишь вещь, привыкаешь и уже бездумно скользишь по ней взглядом. В одном была твердо уверена: я к ним не прикасалась, так как пользовалась другим комплектом, а этот висел на стене на всякий случай. Я обыскала всю веранду, ничего, конечно, не нашла и оттого расстроилась до слез. По большому счету, потеря была невелика, всегда можно заказать дубликаты, но меня пугал сам факт исчезновения.

Я опустилась на стул и попыталась рассуждать здраво. В последнее время я была сильно не в себе, нервничала, суетилась, ломала голову над своими и чужими проблемами. Могла я в спешке схватить эту связку, сунуть её в какое-нибудь неподходящее место и забыть? Вполне могла! Ведь оставила же я сумку на работе. А несколько дней назад, вернувшись домой, поставила чайник на плиту и благополучно об этом забыла. В результате вода выкипела, а носик у чайника отвалился. Значит и с ключами могла сотворить нечто подобное и расстраиваться тут совершенно нечего. А если уж мне хочется обрести полное спокойствие, следует просто поменять замки.

Мне почти удалось уговорить себя, как вдруг раздался телефонный звонок и тут же разрушил мое шаткое спокойствие. Звонил Алеша, очень озабоченный и сердитый, и просил срочно приехать к нему. На мои заполошные вопросы отвечать отказался, просто сухо обронил, что объяснения лучше отложить до личной встречи. После нашего короткого разговора у меня осталось ощущение, что случилось что-то очень серьезное.

― С чего такая спешка? Стряслось что? ― выпалила я, переступая порог обозначенного в пропуске кабинета, и тут же осеклась.

Вместо Алексея за столом восседал хмурый Баринов. Мой же приятель устроился в сторонке и усердно шуршал бумагами.

― Вчера было совершено очередное покушение на вашего бухгалтера. Попытка отравления, ― устало произнес Константин.

― О, Господи! ― прошептала я, чувствуя, как слабеют и отказываются служить ноги.

В голове, подобно фейерверку, моментально вспыхнуло множество мыслей, но доминировала одна, причем, очень неприятная:

― Вот и вляпалась! Предупреждал же Алеша, что бы держалась от всего этого подальше!

Усилием воли подавила первую волну паники и как можно спокойнее поинтересовалась:

― Как это произошло?

― В холодильник подбросили бутылку с пепси-колой, предварительно добавив в неё солидную дозу отвара живокости. Посчитали, раз Пастухова лежит в одиночной палате, значит ей и достанется вся отрава.

― Живокость? Это ещё что за дрянь? ― нахмурилась я.

― Многолетнее травянистое растение из семейства лютиковых. Наряду с другими фармакологически активными алкалоидами содержит элатин. Он относится к курареподобным веществам, в больших дозах выключает межреберные мышцы и диафрагму, что приводит к прекращению дыхательных движений, ― любезно пояснил Константин.

Уяснив, что со мной разговаривают вполне мирно и в ближайшее время не собираются в наручники, я осмелела и задала главный вопрос:

― Она жива?

― С Пастуховой все в порядке, пострадала ночная медсестра. В два часа ночи она пришла делать укол, открыла холодильник, увидела напиток и выпила целый стакан. Похоже, была у неё привычка полакомиться на халяву, вот и поплатилась. Вскоре почувствовала жжение в желудке, тошноту, слабость, начала задыхаться. На её счастье, дело происходило в ординаторской, рядом был дежурный врач. Девушке сделали промывание желудка, ввели медикаменты. В общем, на больничную койку она попала, но жизнь ей спасли.

― Откуда взялась эта бутылка?

― Вот это мы и пытаемся выяснить. Вчера вы навещали больную, приносили ей передачу. Правильно? Как оказалось, в этот день вы были единственным посторонним посетителем.

― Да вы что, с ума сошли? Думаете, это я принесла туда отраву? ― возмутилась я.

― Если бы мы так считали, то разговаривали бы с вами совсем по-другому, ― сухо оборвал меня Баринов.

― Успокойся, Настя. Ничего подобного мы не утверждаем, ― вмешался молчащий до того Алеша, но я уже завелась и успокаиваться не хотела.

― Ты же рылся у меня в сумках. Все переворошил и видел, что никакой пепси-колы в них и в помине не было, ― напустилась на него я.

― Правильно! И потому ты сейчас выступаешь в роли свидетеля, а не подозреваемой, ― отпарировал приятель. ― Так что, перестань разоряться и давай помогай.

― Анастасия Аркадьевна, сосредоточьтесь, пожалуйста, и постарайтесь вспомнить, что именно Вы принесли Пастуховой, ― мягко попросил Баринов.

Напрягая память и стараясь ничего не пропустить, я принялась добросовестно перечислять:

― Кефир, йогурт, печенье, яблоки, бананы....

Когда я замолчала, Алеша тихо сказал:

― Все верно. Я ведь обшарил все пакеты. Там только эти продукты и были.

Константин кивнул, принимая к сведению замечание коллеги, и приказал:

― Опишите шаг за шагом, ничего не упуская, весь ваш визит.

Я покорно, со всеми подробностями, отчиталась за каждую минуту своего посещения. Опустила только ту часть беседы, что касалась портфеля. Упоминание о нем вызвало бы дополнительные вопросы, пришлось бы сознаваться в утаивании информации. Делать это в такой неблагоприятный момент сочла неразумным, однако, чтоб компенсировать собственную недобросовестность, в красках описала спутника Инны. Не забыла упомянуть и темно-синий джип. Как только Алеша сообразил, о чем я толкую, сразу напустился на меня:

― Так вот откуда ты знаешь Борины номера! Чего ж сразу не созналась? Чего темнить начала?

Я пожала плечами и с невинным видом пояснила:

― Собиралась, но не успела. Ты трубку бросил.

Конечно, это была наглая ложь, и возмущенный приятель уже открыл рот, собираясь высказать все, что думает по поводу моего поведения, но помешал Баринов. Последнего Боря-Бык совершенно не заинтересовал, мой визит к Марине Ивановне занимал его куда больше.

― Вы открывали холодильник? ― задал он очередной вопрос, взмахом руки заставив замолчать пылавшего гневом коллегу.

― Конечно, я же продукты туда складывала.

― Помните, что в нем лежало?

― И помнить нечего! Он был девственно пуст.

― Значит, бутылки там не было?

― Точно не было, ― заверила я.

Мне показалось, что в глазах Алешиного начальника мелькнула тень сомнения и я, подгоняемая страхом, зачастила:

― Не было там ничего. Точно говорю. И я бутылку не оставляла. Зачем мне это? Ее принесли и тихонько сунули в холодильник позднее, после моего ухода. Кстати, ничего сложно в этом нет! Там не больница, а проходной двор. Любой может зайти.

Баринов задумчиво покивал, то ли соглашаясь со мной, то ли одобряя собственные мысли. Разобраться я не успела, неожиданно он объявил, что допрос закончен и попросил подписать листы протокола.

Я стояла на автобусной остановке и с грустью размышляла над тем, что окончательно запуталась. Из желания помочь другу детства и по собственному легкомыслию ввязалась в расследование, утаила от милиции ряд важных фактов и в результате всей этой самодеятельности сама чуть не превратилась в подозреваемую. Недавний допрос меня испугал. Здравый смысл подсказывал, что нужно немедленно все бросить, больше не пытаться докопаться до истины и это будет мой самый умный поступок за последнее время. Однако выходило, что с умом у меня не очень, потому что мне очень хотелось поехать в больницу и предпринять очередную попытку разговорить Марину Ивановну. Пока я боролась этим неразумным желанием, в конце улицы показалось такси и покатило в мою сторону. Посчитав это знаком судьбы, я выскочила на мостовую и взмахнула рукой. В машине, боясь передумать, торопливо выпалила:

― В больницу.

Частному автотранспорту въезд на территорию больницы был запрещен. Выгрузившись у ворот, бегом кинулась к нужному мне корпусу и ещё с середины аллеи увидела у входа милицейскую машину. Первая мысль была, что опять что-то случилось и внутрь меня не пустят.

Опасения не оправдались, я беспрепятственно миновала вестибюль и спокойно поднялась на третий этаж. Только решила, что все обойдется и моему посещению ничего не помешает, как через стеклянные двери коридора увидела Алешу. Он стоял у палаты «люкс» и сердито препирался с амбалом в спортивном костюме. Ввиду значительного расстояния, слышно было плохо, но по обрывкам фраз можно было догадаться, что Качанов пытается выяснить по чьей воле у палаты Марины Ивановны установлена охрана. Амбал говорить отказывался. В ответ на все вопросы упрямо мотал головой и тряс перед носом милиционера сотовым телефоном, будто одно его наличие все разъясняло. Наконец, Алексей потерял терпение, безнадежно махнул рукой и скрылся за дверью. Я же, опасаясь быть замеченной бдительным стражем, отступила вглубь лестничной площадки и задумалась. Пока Качанов находился в палате, соваться туда вообще не имело смысла, но и потом мое проникновение к Марине Ивановне выглядело очень проблематично. Я была уверена на все сто, что обладатель спортивного костюма меня не пропустит. Нужно было что-то предпринять, причем срочно, ведь Алеша мог появиться в любую минуту, а встреча с ним ничего хорошего мне не сулила.