Любовь никогда не перестает

Глава двадцать первая. Его преподобие Натсон

Бен запряг лошадей и отправился на железнодорожную станцию в соседний город встречать священника. После долгого путешествия его преподобие Натсон планировал провести пару дней в маленькой гостинице, а затем перебраться в дом Уотли, где пастор и будет жить.

От волнения Белла Уотли не находила себе места. Подумать только! Она удостоилась чести приютить у себя не только школьного учителя, но и нового священника! Однако она была не из тех, кто надрывается от непосильной работы. Хотя миссис Уотли без умолку говорила о скором прибытии пастора, готовиться к нему она поручила дочерям.

Из города до поселенцев быстро долетел слух о том, что у них действительно появится «свой человек». Поначалу его преподобие, как и собирался, остановился в гостинице. В пятницу за пастором должны были приехать Уотли, чтобы отвезти его на место постоянного проживания — к себе на ферму. У него будет день, чтобы устроиться на новом месте и подготовиться к первой встрече с прихожанами.

Поселенцы с радостным волнением ждали воскресенья, упряжки и повозки тянулись к школьному двору с раннего утра. Приехали даже те, кто не отличался особым религиозным рвением, и хотя Зика Ла Хэя среди них не было, его жена и дети все же приняли участие во встрече с новым священником. Было ясно, что в помещении всем места не хватит, но денек, к счастью, выдался погожий, и во дворе на скорую руку соорудили несколько скамей.

Марти приготовилась увидеть еще одного щуплого человечка вроде учителя, рассудив, что «видимо, уж таковы они, люди с Востока». Однако внешность его преподобия Натсона оказалась для собравшихся полной неожиданностью. Молодой священник был мало того, что высокого роста, — это бы еще полбеды. Больше всего он поражал своими объемами. Пальто сидело на нем так плотно, что спереди не сходилось на необъятной талии; пуговицы трещали. Массивное туловище было увенчано круглой щекастой головой, этакой уменьшенной копией живота.

При виде этого пухлого лица казалось, что перед вами отчаянный весельчак, однако в уголках рта и глаз не было и следа морщинок, которые обычно появляются у тех, кто часто улыбается. Видимо, его преподобие Натсон был совсем не таков.

«Может быть, он еще не успел отдохнуть, — подумала Марти. — Наверное, к следующему воскресенью он придет в себя».

Священник говорил и пел рокочущим басом, и, несмотря на то, что не все гимны были знакомы прихожанам, пение удалось на славу. Его молитва тоже показалась Марти исполненной глубокого смысла. Она почувствовала, что его преподобие находится в весьма близких отношениях с Господом. Во время общей молитвы под руководством пастора Марти почувствовала, как ее душа воспарила.

Однако проповедь привела Марти в некоторое замешательство. Хотя у нового священника была великолепная дикция и красивый голос, многие его слова и мысли остались для Марти непонятными. Временами ей казалось, что она смутно догадывается, о чем идет речь, но тут же терялась вновь. Она досадовала на собственное невежество и решила, что по дороге домой обсудит проповедь с Кларком.

Выходя из здания школы, каждый ненадолго останавливался, чтобы представиться его преподобию и перекинуться с ним парой слов. Марти слышала, как многие из них одобрительно говорили: «Замечательная проповедь, пастор», что утвердило ее в мысли о собственной бестолковости.

По пути домой она поделилась своими сомнениями с Кларком:

— По-моему, его преподобие — отличный священник.

— Да вроде так.

— У него такой красивый голос, даже во дворе его было слышно.

— Да уж.

— И он так красиво поет…

— Да, петь он умеет.

— Кларк, о чем он говорил?

Кларк от души расхохотался.

— Провалиться мне на этом месте, если я хоть что-нибудь понял, — наконец сказал он, вытирая слезы.

— Ты тоже не понял?

— Ни бельмеса. Сомневаюсь, что его поняла хоть одна живая душа.

— Я-то думала, одна я такая бестолковая, — растерянно призналась Марти, и Кларк снова засмеялся.

— Знаешь, — сказал он, немного успокоившись, — вроде бы наш священник изъяснялся насчет того, что человек — это особое создание и предназначение у него особое, но вот что за предназначение — я так и не взял в толк. «Выполнить свое высокое предназначение» — это он твердил беспрестанно. Но что именно он имел в виду, я не понял.

Марти молчала.

— Может быть, он объяснит это в следующее воскресенье, — предположила она. Марти тут же решила, что будет молиться за его преподобие: пусть он найдет общий язык с жителями округи и поймет их нужды. Ей так хотелось, чтобы ее дети — как и все остальные дети — теперь, когда у них есть собственный пастор, получали духовную пищу и воспитание.

Убирая со стола после ужина, Марти услышала во дворе топот копыт. Она выглянула в окно и увидела Томми. Он быстро спрыгнул с лошади, и прежде чем юноша вошел в дом, Марти успела заметить, что на нем буквально лица нет. Она поспешила к дверям.

Том был очень бледен, его губы дрожали.

— Можно войти? — спросил он, тяжело дыша.

— Ну конечно, Томми, — сказала она. — Что стряслось?

— Я уезжаю.

— Уезжаешь? Куда?

— Я еду на запад.

— Почему? Что случилось?

— Сегодня утром я получил записку от Оватики. Мы должны были встретиться как обычно, но она не пришла. Я ждал, но ее все не было. Тогда я начал волноваться и решил, что должен отыскать ее во что бы то ни стало — пусть даже ее дед узнает обо мне. В результате я нашел кучку камней, а под ней — вот это письмо.

Он протянул клочок бумаги. Марти развернула его дрожащими руками и прочла:

«Дорогой Томми, дедушка узнал про тебя. Он хочет, чтобы мы вернулись в резервацию. Пожалуйста, не ищи меня, это опасно. Он обещал меня в жены Быстрому Оленю.

Оватика».

— О, Томми! — прошептала Марти. — Мне так жаль! Теперь она поняла, почему Том в таком смятении.

Том отвернулся, и Марти догадалась, что он пытается справиться с собой.

— Но зачем… зачем уезжать? — спросила она в недоумении.

— Я не могу оставаться здесь, — горько сказал Том. — Это то, чего так хотела мама. Теперь-то она будет довольна.

Марти прикоснулась к его руке и почувствовала, что он дрожит от гнева и горя.

— Томми, никакая мать не будет довольна, если ее дети в беде. Неужели ты этого не понимаешь? Я знаю, матушка волновалась за вас с Оватикой. Ей казалось, что это неправильно. Но она никогда не станет радоваться твоему горю, Томми. Ей будет так же тяжело, как тебе, поверь мне.

Томми провел по лицу тыльной стороной ладони и отвернулся.

— И все же я уезжаю, — хрипло произнес он. — Не могу оставаться здесь — это выше моих сил. Мама будет допытываться, что со мной происходит, потом начнет подыскивать мне другую невесту…

— Я тебя понимаю, — мягко сказал Марти.

— Я оставил им записку. Короткую. Объясни им, Марти, ладно? Может быть, они поймут, почему мне пришлось уехать.

Комок в горле мешал Марти говорить, и она молча кивнула.

— Будь осторожен, Томми, слышишь, — прошептала она. — Пиши мне, ладно?

Он кивнул и, не сказав ни слова, повернулся и вышел. Марти стояла в дверях, глядя ему вслед, по ее щекам бежали слезы.