Любовь первая, любовь бурная

— Глава 19 —

Следующие несколько дней прошли спокойно. Было достаточно работы по домашнему хозяйству, чтобы занять Бриану и Шункаха от зари до темна, а потом они возвращались в дом помыться, отобедать и провести несколько спокойных часов у огня.

В один из таких прохладных вечеров накануне лета преподобный Мэтью Джексон пришел с визитом.

Бриана почувствовала, как краска заливает ее щеки, когда открыла дверь и увидела священника, стоящего на крыльце.

— Преподобный! — воскликнула она, как никогда остро ощущая увеличившиеся размеры своего живота. — Я… как приятно видеть вас!

— Добрый вечер, мисс Бьюдайн, — официально ответил Мэтью Джексон. Он метнул взгляд на живот и быстро отвел глаза в сторону. Итак, это была правда. Новость о том, что Бриана Бьюдайн вернулась в Винслоу, беременная и одна, очень быстро распространилась по городу. Уже несколько прихожан говорили ему об этом.

— Я слышал, что ты вернулась, и позволил себе прийти, чтобы поприветствовать тебя дома и выразить свои соболезнования по поводу кончины твоего дяди.

— Спасибо, — пробормотала Бриана.

— Я бы пришел раньше, но был в отъезде.

— О?

— Скончался мой отец, и я ездил домой, чтобы утешить матушку и позаботиться о похоронах.

— Мне жаль.

Мэтью Джексон кивнул.

— Ты не возражаешь, если я зайду на несколько минут?

Бриана заколебалась. В гостиной был Шункаха Люта, который не мог выйти из комнаты незамеченным. Не то, чтобы она стыдилась его, но он разыскивался за убийство Макклейна, и чем меньше людей будет знать о его присутствии здесь, тем лучше.

— Что-нибудь не так? — спросил Мэтью Джексон.

— Нет, я… пожалуйста, входите.

Мэтью Джексон снял шляпу и вошел в гостиную. Глаза его расширились, когда он увидел Шункаха Люта, стоящего у камина. Преподобный, приоткрыв рот, смотрел на индейца, одетого в штаны из оленьей кожи, рубаху и мокасины. Его черные волосы свободно опускались на плечи, шнурок из красной материи не давал им падать на лицо.

Была неловкая пауза, пока двое мужчин мерили друг друга взглядами. Мэтью Джексон не мог скрыть своего глубочайшего изумления, увидев индейца в гостиной Брианы, но если присутствие Шункаха удивило священника, то следующие слова хозяйки лишили его дара речи:

— Преподобный, это мой муж, Шункаха Люта. Шункаха, это преподобный Джексон.

Шункаха встретил взгляд белого человека, руки сжались в кулаки. Что заставило Бриану пригласить этого мужчину в дом? Возникнут новые проблемы.

— Не хотите ли присесть, преподобный?

— Что? О, да, спасибо, — он опустился на софу и посмотрел на Бриану. — Где… когда… — Он прочистил горло. — Как долго вы женаты?

— Больше года.

Мэтью Джексон рассеянно кивнул.

— Пожалуйста, поймите правильно мой вопрос, но где вы нашли священника, который обвенчал вас двоих?

— Мы не искали, — Бриана вызывающе приподняла подбородок. — Шункаха и я просто обменялись клятвами.

— Понятно.

— Вы не одобряете?

— Такая женитьба не является законной, — заметил Мэтью Джексон, — и не признается церковью. Вы, конечно, знаете, что ваш ребенок будет считаться ублюд… — он не договорил слово и настороженно глянул в сторону Шункаха Люта.

— Ублюдком, — процедил тот, едва разомкнув губы.

— Да.

— Я думаю, теперь вам надо уходить, — сказал индеец. Лицо его потемнело от гнева, глаза наполнились яростью. Как посмел этот васику прийти сюда и оскорблять его жену!

— Пожалуйста, — священник примирительно протянул руку. — Выслушайте меня. Я не хотел обидеть вас. Но вы должны понимать, что ваш… союз не будет никогда признан. — Он пристально посмотрел на Бриану. — Жители города будут шокированы, узнав, что ты отдалась индейцу. Женщины будут избегать тебя, а мужчины… — Он бросил быстрый взгляд на Шункаха, соображая, стоит ли продолжать.

— А мужчины? — холодно спросила Бриана.

— Боюсь, они не будут относиться к вам с уважением…

— Мне плевать, — резко ответила Бриана. — Я люблю Шункаха. И горжусь тем, что ношу его ребенка. Пусть люди говорят все, что им заблагорассудится. Ничто не сможет изменить моих чувств.

Глаза Мэтью Джексона обратились к огню, ярко горящему в камине. Ему всегда очень нравилась Бриана. Он знал ее шесть лет, и за все это время она ни разу не выглядела счастливой. Ее тетя и дядя гадко обращались с ней, никогда не разрешали общаться с ровесницами и (тем более) с ровесниками, загружали работой на ранчо так, что совсем не оставалось времени на развлечения, и у девушки не было ни единой возможности встречаться с молодыми людьми, жившими неподалеку. А сейчас Бриана была влюблена в индейца. Впервые, признал священник, она счастлива. И не просто выглядит счастливой. Он заметил, как светятся ее глаза, когда она смотрит на индейца, услышал гордость в голосе, когда она представляла мистера Шункаха Люта как своего мужа.

Мэтью Джексон, прокашлявшись, встал, держа шляпу в руке. То, что он собирался предложить молодой паре, было неслыханно и, возможно, будет стоить ему прихода. Но сердцем он чувствовал, что должен это сделать. Так будет правильно. Для Брианы. Для ребенка. И может быть, даже для индейца.

— Мисс Бьюдайн, вы когда-нибудь думали о том, чтобы сочетаться в браке официальным образом?

— Конечно, да, — спокойно ответила Бриана.

— Да… ну… я бы хотел совершить обряд.

Бриана неожиданно онемела. Она повернулась к Шункаха, лицо ее пылало. Она никогда не говорила мужу о том, как хочет настоящего обряда, никогда не признавалась даже себе, что считала это очень важным. Но так было, и сейчас она могла осуществить свою мечту благодаря Мэтью Джексону. Господи, благослови его! Она станет женой Шункаха; ее ребенку не придется терпеть клеймо ублюдка.

Ее улыбка исчезла, когда она увидела выражение лица индейца.

Мэтью Джексон тоже увидел его.

— Может, вам двоим нужно побыть несколько минут наедине и обсудить вопрос? Я побуду на кухне.

Бриана кивнула.

— Спасибо, преподобный отец.

Когда они остались вдвоем, Бриана взяла руку Шункаха в свою:

— Ты не будешь сильно возражать, если нас поженит преподобный?

— Ты уже моя жена, — ответил Шункаха. — Мне не нужен этот обряд белых или одобрение священника.

— Это нужно мне, — тихо сказала Бриана.

— Это важно для тебя: быть замужем по законам белых?

— Да. И это будет важно также и для нашего сына. Мой народ не признает наш брак, заключенный по обычаям Лакота. Я не хочу, чтобы нашего сына обзывали ублюдком или хоть как-то еще унижали его из-за того, что мы женаты по другим законам. Если мы позволим преподобному Джексону совершить этот обряд, то у нас будет листок бумаги, доказывающий всем, что мы муж и жена.

— Бумажки белых людей бесполезны, — горько сказал Шункаха. — У моего Народа было много бумаг, говорящих о том, что Земля Пятнистого Орла принадлежит нам, так же, как и растущая на ней трава, и бегущие по ней реки. — Он покачал головой, кривая улыбка исказила его губы. — Трава все еще растет, и реки текут, но Па Сапа уже не принадлежит моему Народу.

— Пожалуйста, Шункаха, это очень важно для меня.

Он глубоко вздохнул. Бриана редко просила у него что-либо. Можно ли отказать ей в этой малости, которая так важна для нее?

— Хорошо, Золотой Волос, мы разрешим белому человеку совершить этот обряд. Сейчас же, если таково твое желание.

Приподнявшись на цыпочки, Бриана поцеловала его:

— Спасибо.

Несколько минут спустя Бриана стояла рядом с Шункаха Люта и произносила слова, которые делали ее законной женой индейца. У них не было колец, чтобы обменяться, но его обещание любить и лелеять связывало крепче, чем любой кусочек металла, и сладостное тепло наполнило ее душу, когда преподобный объявил их мужем и женой.

Шункаха Люта на секунду заколебался, когда преподобный Мэтью сказал, что можно поцеловать невесту, а потом очень нежно взял лицо Брианы в свои руки и прикоснулся своими губами к ее губам.

— Охиннийан, вастелакапи, — прошептал он. — Навеки, любимая.

Сердце Брианы переполнилось сильным чувством любви к человеку, который стал теперь ее мужем и перед христианским Богом. Она даже забыла, что они не одни, пока Мэтью Джексон не кашлянул, несколько смущенный необходимостью вмешаться в такой интимный момент.

— Я позабочусь о бумагах, когда вернусь в город, — сказал он Бриане, оторвавшей взгляд от лица Шункаха Люта. — И потом привезу ваше брачное свидетельство.

— Спасибо, преподобный, — горячо сказала Бриана. — Вы очень добры. Вы всегда по-доброму и с уважением относились ко мне. Я хочу, чтобы вы знали, как я это ценила тогда и ценю сейчас.

Мэтью Джексон взял руку Брианы в свою и погладил:

— Будь счастлива, дитя мое.

— Я буду, спасибо. О! — воскликнула она, смущаясь, — я не заплатила вам.

— Нет необходимости, — сказал Мэтью Джексон, тихо посмеиваясь.

— Вы уверены?

— Еще как уверен. Спокойной ночи.

Бриана проводила священника до крыльца, а потом вернулась и встала рядом со своим законным мужем.

— Это было не так уж плохо, правда, милый?

— Правда. Как долго вы с ним знакомы?

Бриана пожала плечами.

— Пять или шесть лет. А что?

— Он любит тебя?

— Любит меня? Почему ты так думаешь?

— Из-за того, как он смотрит на тебя.

— Тебе это показалось.

— Возможно, — Шункаха Люта положил руки на плечи Брианы. — Митавин, — произнес он. — Моя женщина.

Его руки скользнули вниз, а потом снова поднялись, и Бриана затрепетала от его прикосновений. Она принадлежала ему сейчас, в беде и в радости, в болезни и здоровье, до конца дней своих.

Она подняла лицо, закрывая глаза, когда рот Шункаха приблизился к ее губам. Его зубы были такими теплыми и до боли знакомыми. Она почувствовала, как тело откликается на поцелуй, почувствовала, как сердце начало отчаянно колотиться, когда он стал более глубоким и страстным, более требовательным. Внутри все задрожало от желания и восторга. Скоро, подумала она, скоро он овладеет ею, унося ее в мир, где нет красного и нет белой, а есть только мужчина и женщина.

Шункаха взял ее одной рукой за талию, другой подхватил под коленями и поспешно понес в спальню, положил на кровать и вытянулся рядом с ней.

Он целовал ее лицо и шею, ее пальцы и руки, ее волосы, уши, нос и глаза, и все это время его руки проворно расстегивали корсаж, снимая платье и нижние юбки, сорочку и панталоны… Он ругался про себя, что белые женщины носят слишком много одежды, пока не обнажил ее полностью. Все ее тело дрожало от наслаждения.

Она почувствовала его руку на своем увеличившемся животе, открыла глаза и увидела, что Шункаха смотрит на нее. Его темные глаза потеплели от любви, благоговея перед чудом, превратившим его семя в живое существо. Их ребенок крепко толкнул маму изнутри, и Шункаха Люта рассмеялся.

— Наш сын беспокойный, — сказал он. — Он не тревожит тебя?

Бриана качнула головой:

— Нет. Каждый удар напоминает мне, что он сильный и здоровый, как его отец.

— Я слабею в твоих руках, — прошептал Шункаха. — Мое сердце колотится, как у испуганного оленя, а тело больше не мое, оно принадлежит тебе, и можешь делать с ним все, что захочешь.

Бриана улыбнулась в ответ его словам:

— Ты доставишь мне огромное удовольствие, если снова поцелуешь.

— Хоть всю ночь напролет, если это твое желание.

— Тогда всю ночь, — пробормотала Бриана. — Доставляй мне удовольствие всю ночь…

Новость о Брианином муже-индейце быстро распространилась по Винслоу. Большинство людей были шокированы и чувствовали отвращение при одной мысли о том, что белая женщина живет с индейцем. Таких вещей просто еще не делали. Наоборот, известны были — и даже многочисленные — истории о белых женщинах, которые покончили с собой, лишь бы не отдавать добродетель какому-нибудь дикарю. Но чтобы порядочная, уважающая себя белая женщина жила с индейцем по своей воле, вышла за него замуж, такого еще не слышали.

Бриана знала, что многие люди станут избегать ее и никогда не примут ее брак с индейцем, но была уверена, что преподобный Джексон преувеличивал, говоря, как плохи будут дела, пока не поехала в город за покупками. Женщины переходили улицу, чтобы избежать встречи с ней, мужчины смотрели на нее глазами, полными глубокого возмущения. Некоторые делали замечания, после которых щеки Брианы вспыхивали от негодования, а уши загорались от смущения.

Бриана готова была расплакаться, входя в магазин. Она сжала руки в кулаки, когда Марджи Крофт направилась к ней, готовая развернуться и убежать, если женщина даже посмотрит на нее не так.

Но Марджи Крофт была хорошей, порядочной, богобоязненной христианкой, которая придерживалась мнения, что все мужчины (и женщины) равны перед своим Создателем. Она ослепительно и дружелюбно улыбнулась Бриане, взяв ее список, болтала о разных пустяках, подбирая нужные товары.

Бриана постаралась спрятать слезы, вернувшись домой, но Шункаха почувствовал: что-то случилось. Он подождал, пока она отложит покупки, а потом обнял ее.

— В чем дело, митавин?

— Ни в чем. — Ее голос был полон невыплаканных слез, и она не смогла посмотреть ему в глаза.

— Так плохо, что ты не можешь рассказать мне?

— О, Шункаха, преподобный Джексон был прав! Никто не заговорил со мной, но все смотрели, как будто я была грязной. Я ничего не сделала плохого! Какая им разница, если я вышла замуж за индейца?

Шункаха Люта пытался успокоить ее. На лице его была горькая злость, смешанная с сожалением о том, что ее любовь к нему доставляет ей даже минутное несчастье. Он знал: ее народ никогда не примет его. Старые боли и старая ненависть зашли слишком далеко. Но он не понимал, как кто-то мог недобро относиться к Бриане. Она была великодушной, воплощением всех тех добрых качеств, которыми боги наделили женщин.

Он обнимал ее, пока не иссякли слезы, потом отодвинулся, глаза его были задумчивы.

— Ты уверена, что хочешь остаться здесь, Ишна Ви? Не лучше ли вернуться назад к Черным Холмам и жить там, где никто не будет смотреть на нашу любовь косо?

Бриана упрямо затрясла головой:

— Это мой дом. Наш дом. Я не уеду. Я не позволю горстке недалеких дурачков выселить меня.

Он не спорил, зная: все, что бы он ни сказал, только еще больше укрепит ее намерение остаться.

— И потом, не все горожане против нас. Марджи Крофт и ее муж Люк приедут завтра вечером на обед. Они хотят познакомиться с тобой.

Марджи Крофт немного нервничала, выйдя из коляски и поднимаясь по ступенькам крыльца. Она никогда в жизни не видела индейцев и не была уверена, что хочет увидеть одного из них сейчас. Но Бриане нужно было знать, что не все в городе думают, будто она не лучше индианки. В конце концов, девочка не сделала ничего плохого — кроме того, что влюбилась. И если она захотела выйти замуж за индейца — это ее дело. Лично Марджи не могла понять, как можно любить дикаря. Все они были варварами, безжалостными убийцами, и Запад стал более мирным и безопасным теперь, когда их всех заключили в резервации.

— Ты уверена, что это хорошая затея? — спросил Люк Крофт, когда они стояли у передней двери.

— Я не знаю, но уже слишком поздно возвращаться. Улыбайся, Люк.

Марджи сияла, когда Бриана открыла дверь и пригласила войти. Женщины обнялись, Бриана приняла пальто, а потом представила гостей Шункаха Люта.

Марджи Крофт внимательно рассматривала человека, которого Бриана назвала своим мужем. Он был самым красивым из всех красивых мужчин, которых видела Марджи, а видела она их немало в свое время. Высокий, смуглый, он обладал строгой красотой и был мужчиной в полном смысле этого слова. Штаны из оленьей кожи и рубаха, в которые он был одет, облегали, как вторая кожа, и ясно очерчивали его длинные ноги и мускулистые руки.

Он не умел вести светскую беседу, но сидел спокойно, пока Марджи, Люк и Бриана вспоминали Генри Бьюдайна и болтали об изменениях, произошедших в Винслоу. Он мало разговаривал и во время обеда, который приготовила хозяйка, но Марджи быстро заметила, что его взгляд часто обращается к Бриане. Другие люди ее расы могли считать его дикарем, но Марджи была тронута глубиной любви, сиявшей в глазах Шункаха, когда он смотрел на свою жену, и она решила: индеец или нет, он был хорошим человеком.

Позже она была поражена его спокойным характером, уважением, с которым он относился к Бриане, вежливостью ответов, когда Люк расспрашивал об образе жизни индейцев. Было очевидным, что Шункаха Люта не любил белых людей, но их, не кривя душой, воспринимал дорогими гостями в доме своей жены, и к тому времени, как они собрались уезжать, Марджи Крофт окончательно поняла, почему Бриана полюбила индейца.

Шункаха Люта выскользнул из постели, натянул брюки и вышел из дома. На улице было прохладно и темно. Яркая желтая луна висела низко над землей. Величавая луна, подумал индеец и вспомнил ночи, когда он и его друзья подкрадывались к вражескому лагерю, лежали в ожидании, когда она спрячется и взойдет солнце, прежде чем они нападут. Это были хорошие дни, когда в возбуждении битвы проливалась горячая человеческая кровь, когда нужно было завоевывать славу и подсчитывать удачные вылазки, когда буйволов было гораздо больше, чем звезд на небе, и красный человек жил так, как предназначал Вакан Танка.

Встав среди длинных густых теней, Шункаха смотрел на дом, в котором спала Бриана, затем перевел взгляд на амбар и загоны, на огород, процветавший благодаря искусной заботе Брианы, на мрак за их пределами, на очертания далеких гор. Что он здесь делает? Зачем живет в квадратном деревянном доме, ест за столом, спит на мягком матрасе под пуховыми стегаными одеялами? На полу для Брианы было слишком жестко, и Шункаха пришлось оставить пол, ибо он не мог и не хотел спать отдельно от нее. Почему он отказался от привычек Народа? Почему…

Его взгляд вернулся к темному дому. Почему, думал он. Действительно, почему? Из-за золотоволосой белой женщины, укравшей его сердце и пленившей душу, опутавшей его жизнь бархатными цепями, которые он не мог разбить при всем своем желании. Она стала частью его, жизненно важной, неотделимой частью, и он знал, что без нее зачахнет. Действительно, у Шункаха не было никакого желания жить, если он не сможет делить свою жизнь с ней. Он знал: глубоко в сердце Брианы жил страх, что он уйдет, когда родится ребенок. И правда, он часто обдумывал это, так как тяга к родным местам была сильной. Но знал, что никогда не расстанется с ней по доброй воле. Лучше жить летом и зимой на маленьком клочке выжженной солнцем земли с женщиной, которую он любит больше всего на свете, чем бродить по широким, залитым солнцем долинам, но одному.