Любовь первая, любовь бурная

— Глава 2 —

Бриана Бьюдайн убрала со лба прядь взмокших волос. Было необычайно жарко даже для июля, и ее платье стало влажным от пота. Спина болела от многочасовой работы на огороде тетушки Гарриет. Уже были выполоты двенадцать рядков, и еще столько же предстояло прополоть. Руки Брианы покраснели и болели; на запястье левой вздулся уродливый волдырь, другой такой же появился на большом пальце правой руки.

Угрюмо она посмотрела на веревку с бельем, колышущимся на слабом летнем ветерке по ту сторону огорода. Когда она закончит прополку, надо будет снять это белье с веревки. Потом придет время доить корову, кормить свиней и цыплят, накрывать к обеду стол. И это были всего лишь ежедневные ее домашние обязанности.

Бриана тяжело вздохнула. Она не ненавидела саму работу, ей нравилось возделывать почву, ухаживать за растениями. Она любила землю. А больше всего она хотела иметь свой собственный дом, мужа, который бы ее нежно любил, ребенка, чтобы любить его так, как когда-то любили ее.

Но пока она должна была жить здесь, работать на дядю и тетю. И здесь она останется до тех пор, пока дядя не найдет ей подходящего мужа — или пока такая жизнь ей не опостылеет настолько, что она решится убежать. Мысль о побеге часто посещала ее, но… никогда она не сможет отсюда убежать. Это ведь единственный настоящий дом, который у нее когда-либо был. Ее родители никогда не имели собственного дома, они никогда не останавливались надолго в одном месте. Отец был странствующим проповедником и постоянно разъезжал по Новой Англии, проповедуя Слово Божье всем и каждому, кто его слушал. Бриана боготворила своего отца. Конечно же, ему было предписано Богом распространять Слово, но она все же мечтала иметь свой дом и с нетерпением ждала того дня, когда сможет пойти в школу, завести друзей. Она всегда любовалась аккуратными домиками из красного кирпича, мимо которых они проезжали, желала, чтобы и ее семья поселилась в каком-нибудь тихом городке. Но они так и не успели этого. Ее родителей забрал к себе Всевышний.

Бриана хорошо помнит тот летний вечер. Это произошло на пути в небольшой городок около Нью-Йорка, где отец собирался выступить с проповедью. Неожиданно разразилась сильнейшая буря. Молния испугала лошадь, запряженную в коляску, и та понесла, перевернув ее. Мать и отец Брианы погибли. Девочка осталась одна, и ей пришлось ехать жить к брату отца.

Две большие слезы заблестели в глазах Брианы. Она смахнула их. Плакать — значит, вести себя по-детски, теряя к тому же время и силы. Но как же она ненавидела это место! Тетя и дядя заставили ее трудиться, словно батрачку, не говоря никогда ни слова благодарности, не хваля за хорошо выполненную работу. Напротив, они постоянно напоминали ей, что даже если она доживет до ста лет, то все равно не сможет расквитаться с ними за то, что они приютили ее, за то, что выделили ей место, где она могла жить, за то, что кормят ее три раза в день.

Бриана усмехнулась. «Место, где можно жить,» — ну и ну! Она спала в крошечной комнатке на чердаке. Зимой там было очень холодно, а летом — жарко, как в печке. Комната ее больше походила на тюремную камеру, чем на девичью светелку. На маленьком круглом окошке не было занавесок, на стенах — ничего похожего на лоскутный коврик или картинку, чтобы как-то приукрасить унылый интерьер. Были только жесткая и узкая кровать, белый эмалированный таз и разбитый сундук, где она хранила несколько своих, собственных вещей.

Остальной дом по здешним западным стандартам выглядел роскошно. Просторная кухня оснащена всеми приспособлениями, которые только можно представить. Плита, на которой готовили пищу, — самая лучшая из тех, что только можно купить за деньги. Кладовая забита банками с овощами и фруктами, которые законсервировала Бриана. В столовой почетнейшее место занимали огромный стол из красного дерева и шесть достойных его стульев, рядом находился сервант. И еще в этом помещении висела маленькая хрустальная люстра, которую Гарриет Бьюдайн привезла аж из Пенсильвании. Спальня дяди и тети была достаточно большой, с огромной латунной кроватью, дубовым сундуком, высоким комодом и платяным шкафом. Узорчатые полотняные шторы розового цвета украшали единственное окно, кровать застилали стеганым покрывалом в тон штор. Цветистый китайский ковер закрывал почти весь пол. В гостиной высился большой камин, сложенный из местного камня. Один угол комнаты занимало пианино. Бриана любила пианино, но ей не разрешалось даже прикасаться к нему. И вообще в гостиной ей позволялось находиться очень редко, когда, например, преподобный Джексон приходил навестить их. Это позволяло ее дяде и тете чувствовать себя добродетельными, показывать священнику, какие они замечательные люди, раз предоставили жилье племяннице Генри. Все остальное время Бриана должна была оставаться в своей комнате, на кухне, в огороде… — короче говоря, где-нибудь подальше от глаз своих родственников.

Она провела рукавом по лбу, проклиная уродливое платье, которое была вынуждена носить. Оно было ей очень велико, но тетя была убеждена, что молодая девушка не должна выставлять напоказ свое тело. Коричневого цвета, с длинными рукавами и высоким воротником, оно не было отделано никакой лентой или тесьмой. Другое ее рабочее платье было точно таким же, только темно-голубого цвета. Единственное выходное платье, которое девушка надевала в церковь по воскресеньям, было сшито из грубой черной шерстяной ткани. Оно отличалось от рабочих только тем, что подходило ей по размеру и было отделано изящными белыми кружевами по воротнику и манжетам.

Тяжело вздохнув, Бриана вернулась к работе, осторожно вырывая сорняки из рядов гороха и фасоли, кабачков и салата. Это была такая долгая надоедливая работа, которую надо делать снова и снова, пока весь урожай не будет убран. Она была уверена, что к тому времени, как закончит прополку огорода, ее спина разломится на две части.

Начав снимать высохшее белье, Бриана, в надежде, что это поможет ей сделать работу быстрее, стала тихонько напевать один из гимнов, которые слышала в церкви. У девушки был приятный голос, и священник не раз интересовался, хочет ли она петь в церковном хоре или, возможно, даже и солировать, но тетя Гарриет и слышать не хотела об этом. Пение в церкви может породить глупое чувство гордости в голове Брианы, считала она.

Положив последнюю вещь в плетеную корзину, стоявшую у ног, Бриана долго смотрела в сторону дома. Ее тетя и дядя уехали в город и не вернутся до темноты. Если она поторопится, то сможет тайком искупаться в озере и успеет сделать всю домашнюю работу до их возвращения.

Желание искупаться в прохладной, чистой воде было сильнее, чем страх перед наказанием, возможным, если ее поймают. Бриана сбросила туфли и чулки и легко побежала через поле. Озеро принадлежало к числу ее любимых мест. Расположенное недалеко от холма, который разделял землю ее дяди и лес, оно было окружено зарослями дикой ежевики. Высокие кусты укрывали от солнца даже в самые жаркие дни.

Девушка почти уже добежала до озера, когда ее внимание привлек мужской голос, звучащий неподалеку. Ведомая любопытством, она направилась на этот звук вдоль мерцающей воды в сторону холма. Достигнув его гребня, Бриана внезапно остановилась, увидев небольшую группу людей, руки и ноги которых сковывали кандалы. Они рубили деревья у подножия холма. Стараясь остаться незамеченной, девушка спряталась за высокий дуб. Двое мужчин верхом на лошадях, вооруженные винтовками, выкрикивали приказы людям в кандалах и хлестали кнутом тех, кто недостаточно быстро их выполнял.

Чтобы лучше рассмотреть, что происходит у основания холма, Бриана осторожно спустилась по его склону. Там работала дорожная бригада. Все мужчины в ней были молодыми, двадцати-тридцати лет. Их обнаженные до пояса тела блестели от пота. Бриана знала, что должна возвращаться домой немедленно, что это место было не для девушки. Ее лицо и уши краснели от отвратительных слов, которыми двое мужчин на лошадях осыпали заключенных. Она почувствовала приступ тошноты, когда у одного из заключенных от удара охранника потекла кровь.

Но Бриана стояла, будто вросла в землю. Раньше она никогда не видела осужденных, никогда не видела мужчину без рубахи. Медленным и пристальным взглядом она обводила цепочку закованных в кандалы людей, пока не остановилась на последнем парне. Он был выше остальных, с прямыми черными волосами, кожей медного цвета и сердитыми черными глазами. Длинный красный след от удара кнутом пересекал его грудь.

У Брианы перехватило дыхание, когда она поняла, что он был индейцем. Она никогда раньше не видела индейцев — и теперь не могла отвести от него взгляда. На нем были штаны из оленьей кожи, отделанные по швам бахромой, и мокасины. Его руки были длинными, бицепсы наливались, когда он взмахивал и ударял топором по огромной сосне. Его движения были грациозными, полными силы. Девушка, как завороженная, смотрела на ритмичную игру мускулов его рук, спины и плеч, не в состоянии сделать ни шага. Она вздрогнула, словно боль внезапно пронзила ее нежное тело, когда человек на коне стеганул кнутом по широкой спине индейца. Он рассек спину до крови, но индеец не издал ни звука, только глаза его запылали огнем.

Бриана просидела там около получаса, не в силах оторвать взгляд от индейца. Двое на конях хлестали его плетью чаще, чем других заключенных, и без конца ругали за то, что он якобы слишком медленно работает, называли ленивым никчемным индейцем, даже если он работал так усердно и быстро, как никто из остальных мужчин.

Прошло еще минут двадцать, и заключенным разрешили сделать перерыв на обед. Бриану захлестнула жалость, когда надсмотрщик отказал индейцу в пище и воде. Казалось, индеец не реагирует на дурное обращение с ним. Он молча присел на корточки, стал разглядывать склон, покрытый деревьями. Его лицо было бесстрастным, но в глазах затаилась бессильная ярость.

Сердце Брианы отчаянно заколотилось в груди, когда их глаза встретились. Вскочив на ноги, она стремительно побежала вверх по холму, по направлению к дому.

Дядя завел разговор о строительной бригаде за обедом в тот же вечер. Преподобный Джексон обедал с ними, как он обычно делал это раз в неделю. Пригласили за обеденный стол и Бриану, чтобы она побыла в обществе священника, который всегда находил для нее доброе слово, теплую улыбку, словно знал, как сильно она нуждается в этом.

— Вы слышали о новой дороге, которую строят между Джефферсоном и нами? — спросил дядя Генри преподобного Джексона. — Это миль тридцать.

— Действительно? — вопросом ответил священник.

Генри Бьюдайн кивнул.

Мэтью Джексон нахмурился:

— Скажите, как они собираются пробраться сквозь хребет Ридж?

— Просто взорвут его, — ответил Генри Бьюдайн. — Строительство дороги займет порядочно времени, конечно. Сначала им придется прорубить себе путь через эти деревья, потом уже разровнять землю.

Гарриет Бьюдайн метнула строгий взгляд в сторону Брианы.

— Сядь, девочка, — резко сделала она замечание.

Бриана быстро села, ее щеки вспыхнули, стали ярко-розовыми. Тетя Гарриет всегда докучала ей, когда они были не одни, старалась показать ее с плохой стороны, обращая внимание окружающих на то, как она держит вилку, как пользуется салфеткой.

— Они сделают эту дорогу значительно быстрее, если у них будет больше людей в бригаде, — продолжал Генри Бьюдайн. — А сейчас их там всего пять человек, а работы — для двадцати.

— Лично я не имею никакого желания находиться так близко от этих презренных людей, — кисло заметила Гарриет Бьюдайн. — Они все подонки и мерзавцы.

— Мы все дети Бога, и все находимся в его власти, несмотря на обстоятельства, — сказал спокойно Мэтью Джексон.

— Да, конечно, — быстро отреагировала Гарриет Бьюдайн. — Мне жаль бедных несчастных людей, но вы должны признать, что это еще одна причина для беспокойства, особенно когда у нас есть впечатлительная молодая девушка, и с этим надо считаться.

Мэтью Джексон кивнул и перевел взгляд на Бриану. Очень милая девушка. Несмотря на то, что Гарриет Бьюдайн не разрешала Бриане надевать приличную одежду или укладывать волосы более изящно, лицо девушки выражало спокойную красоту и женственность, которые обещали стать еще сильнее, когда она созреет. Священник провел много бессонных ночей, размышляя о ее природной красоте и грации, и много раз по утрам стоял он на коленях, вымаливая прощение за свои плотские мысли.

Гарриет. Бьюдайн встала.

— Идемте, джентльмены, — сказала она, положив салфетку на стол. — Пройдемте в гостиную для чая. Бриана, убери со стола и позаботься о посуде.

— Да, мэм, — ответила Бриана тоном, граничащим с дерзостью.

Гарриет Бьюдайн стрельнула в девушку злобным взглядом. Бриана становилась в последнее время чрезвычайно наглой. Может, уже наступила пора очередной раз высечь ее, чего она вполне заслуживала, напомнить о ее месте в их доме?

Лицо девушки побледнело, когда она увидела зловещее выражение в тусклых зеленых глазах своей тетки. Это был взгляд, который она уже видела, которого боялась, потому что знала — будет выпорота, если не придержит свой язык. О, как она ненавидела все это! Если бы только у нее было мужество сбежать. Но у нее не было денег, не было друзей, и ей некуда было идти. Но когда-нибудь, она поклялась, когда-нибудь она сбежит от своей тетки. Пожалуйста, Господи, молилась она, пусть это наступит скорее.