Любовь прекраснее меча

Глава двенадцатая. ДЕВУШКА ИЗ КОГУРЁ

Все ее называли просто — Марьян.

Но сама она никогда не забывала настоящего имени: Ок Дон Ки. Она всегда помнила свое происхождение. И в отличие от многих никогда не жаловалась на судьбу, хотя на ее долю выпало немало горя и страданий, оставивших убедительные безобразные отметины на всем теле.

Она родилась далеко отсюда — в величественном и прекрасном дворце могущественного вана страны Когурё и была любимицей мудрого правителя.

Три ее старших брата постоянно воевали на границах, отбивая нападение армий государств Пэкче, Силлы и войск Танской империи.

Сам же ван отправлял послов, задабривал многочисленных духов празднествами и приношениями и решал государственные дела в столице. А по вечерам шел в покои любимой дочурки и она пела ему песни, которым научилась у старой кормилицы.

Отец в свою очередь рассказывал ей удивительные истории про Ёнсина, царя драконов, живущих в море, про легендарного Тангуна, спустившегося с небес под мировое дерево Тан на горе Тхэбэксан, про зачинателя их царственного рода Чумона, который родился из огромного яйца невероятно красивым и сильным и основал их государство, совершив множество поражающих детскую душу Ок героических подвигов, про Великую Потерю Памяти и про жестокого поработителя духов Севибоба, против которого духи в конце концов восстали и заперли навечно в темнице из прозрачных стен…

Девочка слушала тихий певучий голос отца часами, она считала его таким же героем, как Тангун или Чумон.

Когда Ок исполнилось девять лет, ее признали первой красавицей и знатнейшие женихи из дальних стран, прослышав о ее красоте, приезжали просить ее руки.

Но ван не желал расставаться со своей единственной радостью. Мать принцессы умерла, когда девочке было три года.

Юная Ок жила, как в чудесной сказке, окруженная всеобщей любовью и вниманием.

И однажды случилась страшная беда — отец заболел неведомой болезнью, сжигающей кости ледяным огнем.

Он считал, что ван страны Пэкче, старый недруг, с помощью злых колдунов наслал на него порчу. Отец чувствовал себя с каждым днем все хуже и хуже. Кожа лица потускнела и плотно облегала череп, временами он с трудом узнавал даже любимую дочь.

Самые лучшие лекари и шаманы, собранные со всех концов страны были бессильны помочь государю. Маму Сониму — духу заразных и злых болезней ежечасно подносились лучшие фрукты, резались в жертву петухи и к спешно поставленному памятнику из черного камня клались прекрасные жемчужины, подобные волшебной Еый поджу, что помогает морским драконам возноситься на небеса.

Но ничего не помогало.

Однажды, когда все надежды на выздоровление государя исчезли, во дворец явился знахарь необычной внешности — он приехал издалека, из-за западных гор, из удивительной страны Персия, о которой многие никогда и не слышали. Знахарь сказал, что вылечит вана, но ценой выздоровления будет красота его дочери.

Ван с гневом прогнал иноземца.

Принцессе ничего не сказали об этом — она случайно подслушала разговор старших братьев. Вместе с преданной служанкой девочка решительно направилась в город и разыскала персидского врачевателя.

Она просто не могла поступить иначе, сердце ее разрывалось от вида умирающего отца.

Перс сдержал слово — страшная болезнь отпустила вана, он встал с ложа.

Как юная принцесса радовалась выздоровлению отца! Это был один из самых счастливых дней ее жизни.

А наутро у нее на спине вырос уродливый горб, изогнув стройную и гибкую фигурку, на левой половине лица расплылось безобразное огромное фиолетовое пятно. От ее чудесной красоты не осталось и следа. Но что ей было до этого — отец здоров!

Могущественный ван отдал распоряжение: найти заморского лекаря и казнить публично.

Бесполезно — чудодея и след простыл.

Через полгода отец умер от горя — он не мог смотреть на любимицу, которую изуродовал злой колдун.

Жертва принцессы оказалась напрасной. Отец умер, былую красоту не вернуть.

На престоле воцарился старший брат. Он, как и все во дворце, очень любил принцессу и тяжело переживал случившееся несчастье. Ему больно было на нее смотреть.

Люди отводили взгляды от юной принцессы, она все больше проводила время в одиночестве, изредка смотрясь в золотое полированное зеркальце и вспоминала, какой была совсем недавно. И не могла вспомнить. И каждый день она ходила в пещеру к гробнице отца, где на стенах искусные мастера выбивали барельеф с изображением славных дел его правления.

Новый ван решил покончить с тягостным положением.

Он поднялся на гору Тхэбэксан и обратился к Хвануну, верховному владыке неба, живущему на звезде Тхыльсон. Он предложил в услужение небесному государю самое дорогое, что есть у него — единственную возлюбленную сестру.

Брат не знал, что ждет принцессу, но понимал, что во дворце, где все напоминает о счастливом безвозвратном прошлом, ей оставаться нельзя — она умрет от горя.

Владыка неба согласился принять жертву — звезда с неба упала к ногам молодого вана и обратилась в золотой, невероятно красивый обруч. Человечьи руки не в состоянии сделать такие тонкие и сложные узоры.

Юной принцессе собрали сундуки с богатыми дарами и под причитания служанок отвели на гору Тхэбэксан.

Она осталась одна, ожидая чего угодно, даже смерти. И радовалась бы ей, как избавлению от страданий.

Она молила лишь, чтоб не было боли. Ок Дон Ки очень боялась боли, она могла упасть в обморок от одного вида крови.

Когда ее объяла стремительно темнота с яркими точками красных сполохов принцесса испугалась и закричала. Никто не пришел ей на помощь — исполинская сила, как рисовое зернышко подняла девочку над землей.

От ужаса надвигающейся смерти принцесса потеряла сознание…

Так восемь лет тому назад принцесса Ок Дон Ки оказалась в далекой чужой Ирландии, в Храме Каменного Зверя.

Силами космическими ей предназначалось стать одной из жриц судьбы.

Для этой роли всегда подбирались девушки красивые, из хороших семей — быть жрицей судьбы считалось почетным.

И появление обезображенной горбуньи, чертами лица ни на кого не похожей, вызвало недоумение у обитателей чудесного храма. Но с силами космическими не поспоришь, а о знатном происхождении незнакомки свидетельствовали расшитые золотом и жемчугом одежды из редких шелка и парчи и многочисленные сундуки с золотыми украшениями и утварью, что принес черный волшебный смерч во двор Храма Зверя вместе с девушкой.

Ее имя трудно было произносить уроженцам севера, и ей дали новое — Марьян. Она не возражала.

Узнав ее историю маджера и жрицы волшебного храма отнеслись к ней сочувственно и мягким отношением постарались облегчить привыкание к новой, совершенно чуждой для Марьян обстановке.

Красивая женщина всегда с добротой и жалостью относится к обиженной судьбой дурнушке.

Полгода ее обучали всему, что должна знать и уметь жрица судьбы, не обращая внимания, что ее, наверняка, ни один мужчина спутницей во чрево Зверя не выберет.

В центральном зале Храма находилась исполинская серо-коричневая статуя фантастического Зверя, с телом похожим на львиное и с несоразмерно огромной пастью.

По призыву маджеры — главной жрицы — пасть открывалась и впускала в каменную утробу жрицу судьбы с мужчиной, жаждущим узнать свое будущее. И вместе со жрицей судьбы, он должен был провести в темном помещении двенадцать дней — зверь изучал просителя.

Двенадцать суток внутри каменного исполина, а в окружающем мире проходило двенадцать часов — одно из чудес храма, к которому все привыкли и не ломали голову над этой загадкой. К тому же дни, проведенные внутри статуи, не старили человека — лучшие жрицы десятилетиями находились с разными мужчинами внутри, а старились наравне со всеми.

И еще одна волшебная особенность зверя — в его чреве одновременно могло находиться сколько угодно пар, и каждый проситель был наедине со своей жрицей.

По истечению положенного срока открывался выход со стороны хвоста и выпускал узников в небольшой круглый зал. Жрица судьбы ложилась в специальное черное углубление в полу и тут же теряла сознание — Зверь забирал на время ее разум.

А жаждущий узнать судьбу видел свое будущее на стенах волшебного зала. Не всегда, правда, можно было истолковать многозначительные символы, но в большинстве случаев картины были просты и понятны — как просты и бесхитростны души многих отважных бойцов.

Жрицы судьбы обязаны были удовлетворять просьбы всех, кто возжелал и не побоялся узнать собственное будущее.

У Храма Каменного Зверя была известность во всем мире. Он пользовался лучшей репутацией, чем Дельфийский Оракул, испанский Храм Девственниц, хайский монастырь у Озера-Зеркала Грядущего и множества других храмов предсказаний.

Чтобы толпы жаждущих горожан не осаждали Храм, за предсказание брали плату — только ради этого, конечно. Но жили жрицы судьбы богато, пользуясь покровительством и алголианской, и христианской церквей.

Частенько в Храме появлялись и гордые римляне, поклонники Марса и олимпийских богов, и исповедующие самые разные религии — для жриц этот вопрос не имел никакого значения, они поклонялись силам космическим и волшебный Зверь был земным воплощением их мудрости и мощи.

Сперва Марьян часто плакала, вспоминая родной дворец и усопшего отца, но потом ее захватило обучение — она каждый день узнавала что-то новое, необычное. Она прониклась восхищением и уважением к жрицам судьбы, их благородной роли и ждала с нетерпением дня, когда станет одной из них.

Марьян очень волновалась накануне дня инициации, боялась — Зверь отторгнет ее и она никогда не станет жрицей судьбы.

Она не спала всю ночь и сама себя убедила, что ничего не получится, что никогда ей не встать в ряд с этими замечательными женщинами, когда мужчина выбирает себе проводницу в чрево волшебного чудовища.

Зверь принял ее.

С бешено колотящимся сердцем встала Марьян в ряд жриц, когда на следующий день приехал в Храм сын бургундского короля узнать свое венценосное будущее.

Он прошел мимо, не заметив обезображенную девочку. А он был такой красивый, такой… Но Марьян не возражала, если бы и кто из сопровождающих принца дворян выбрал бы ее. Но нет — она осталась невостребованной.

Ритуал требовал, чтобы перед каждым просителем выстраивались все жрицы. Жриц было много, несколько десятков. И все были красивы и привлекательны. Кроме нее, Марьян.

Она горько плакала, ей захотелось в тот день покончить с жизнью.

Елефеда, жрица взявшая на себя опеку над юной неофиткой, чтобы утешить убивающуюся из-за первой неудачи девушку, сказала, что Марьян еще слишком молода, поэтому ее никто не не выбрал. Но ее время придет, обязательно придет, и она много раз поможет узнать будущее разным мужчинам. Елефеда была добрая и умная женщина. Марьян же было всего двенадцать лет и хотя ей говорили о предназначении женщин в жизни, она думала, что наедине с мужчиной они будут рассказывать друг другу удивительные и интересные истории про духов и героев.

И Марьян убедила себя — не без стараний Елефеды — что в следующий раз она обязательно войдет в таинственные внутренности волшебного Зверя уже не одна. Что она будет исполнять свое предназначение, а не ходить бесцельно по длинным коридорам жилых помещений Храма.

Но на нее не взглянули и в следующий раз, и через месяц, и через полгода.

Марьян кляла судьбу (которую нельзя было узнать даже с помощью Зверя — он предсказывал только мужчинам) и ненавидела свои уродства, усматривая в них причину унижения. Она мазала лицо (очень красивое лицо, если бы не фиолетовое пятно, как отмечали иногда другие жрицы) специальными белилами. Она сама, помня рецепты родины, замешивала тальк на яйце и розовом масле и густо накладывала на лицо, чтобы замазать ненавистное пятно в пол-лица. Она старательно расправляла плечи, чтоб не заметен был горб, когда стояла в ряду жриц пред входом в недоступную для нее утробу Зверя. Бесполезно.

Дни сменялись днями, проходили месяцы.

Марьян смирилась со своей участью. Она полюбила книги и с упоением читала исторические трактаты о былых битвах и подвигах — библиотека Храма была богатая. В сундуках, принесенных неведомой силой вместе с ней оказалось и множество корейских и китайских книг — книги были очень дороги и считались наравне с золотыми украшениями предметами роскоши и богатства. Она перечитывала истории, знакомые с детства по замечательным рассказам отца.

Марьян уже не верила, что когда-нибудь переступит еще раз, но в ином качестве, таинственный порог беззубой пасти Зверя.

Многие знатные господа приезжали со свитой. Иногда несколько рыцарей или священников посещали храм одновременно и их сопровождающие тоже хотели испытать судьбу (сколько всего видели равнодушные стены зала предсказаний!).

Но жриц всегда хватало. И Марьян провожала взглядом счастливиц, помогающих людям, уходящих в такую желанную и недоступную темноту.

Однажды тоскливым дождливым осенним днем к ним приехал целый отряд.

Жрицы догадывались, что их посетили наводящие ужас морские разбойники, но их это не касалось — они обязаны помочь узнать судьбу каждому, кто заплатит установленную цену.

Когда капитан пиратов узнал плату, он расхохотался и сказал, что перед задуманным опасным походом вся команда должна знать свою судьбу. Один из помощников капитана отдал маджере мешочек с золотом — там было много больше положенного.

— И по бочонку нашего вина всем! — распорядился щедрый капитан, положивший взгляд на самую красивую жрицу, умело-зазывно улыбнувшуюся ему.

Привычно думая о своем в длинном ряду жриц, Марьян при этих словах незнакомца встрепенулась и мгновенно пересчитала прибывших. Их было на семь человек больше, чем жриц! Ее час наступил!

И действительно: когда офицеры и наиболее наглые и сильные разобрали всех жриц, один из оставшихся — высокий и тощий мужчина с беспрестанно ходящим кадыком на циплячьей шее и с редкими соломенными волосами — в сердцах махнул рукой и подошел к Марьян.

Двенадцать дней наедине с новым, чужим человеком!

Марьян приготовилась отдать ему все свои знания, полученные от учительниц-жриц и вычитанные за проведенные месяцы в библиотеке. Она хотела…

Но он сел за крепкий дубовый стол, едва закрылась за ним пасть и сказал:

— Налей вина!

Марьян зажгла светильники, с трудом перевернула в огромной подставке песочные часы с чудесным магическим стеклом, способным выдержать огромную массу песка, рассчитанного ровно на двенадцать дней — подобные чудеса в чреве Зверя даже не удивляли. Затем налила ему вина и села рядом.

Она попыталась рассказать ему про Зверя, про Храм и его высокое предназначение, но он рявкнул:

— Заткнись, дура! — и демонстративно отвернулся, уставился в глиняную кружку с вином, смешанным для крепости со священным алголианским сидом.

Он думал о своей невезучей жизни (вот опять же неудача — столько времени наедине с кикиморой горбатой!) и о том, что, может быть, задуманный поход принесет ему богатства — они найдут новые земли и он захватит себе поместье и станет сеньором и наберет себе много служанок, которые не убирать и готовить будут, а…

Марьян посидела, глядя как он наполняет очередную кружку хмелящим напитком, и решила заняться делами — разобрать съестные припасы, поправить шкуры на просторном ложе, заправить светильники…

Часа через два, захмелев, он позвал:

— Эй, ты…

Марьян с готовностью подбежала к нему, очень неудачно повернувшись злополучным пятном на лице прямо под свет свечи.

Он взглянул на нее и непроизвольная отвратительная отрыжка была реакцией на увиденное. Он грязно выругался.

— Отойди, обезьяна чертова! — с гримасой отвращения сказал он и вновь наполнил кружку.

Марьян легла на краешек постели и горько заплакала — совсем не того ожидала она.

Проснулась Марьян от того, что ее резко и грубо перевернули на спину и жадная рука, разрывая ткань ее ритуального платья, стала шарить по груди.

Мерзкий отвратительный запах винного перегара мгновенно вызвал в ней позывы к рвоте. Марьян безумно испугалась и закричала — она ничего не понимала, ей было жутко и дико.

— Ты еще кричишь, дрянь! — услышала она голос избравшего ее в спутницы мужчины.

Грязная рука зажала ей рот, в то время как вторая его ладонь со всей силы сжала молодую девичью грудь.

Было очень страшно.

Она вырывалась, извивалась, но он навалился на нее всем телом, распластал на кровати, разорвал одежды…

Вдруг с оглушающей, обжигающей болью что-то чужое, гнусное разорвало ей внутренности, заставив на секунды забыть ее кто она, что она, где она.

Вековые дремлющие инстинкты самосохранения проснулись в благородной принцессе.

Марьян рванулась из последних сил, высвободилась от зажавшей рот ладони и впилась молодыми крепкими зубами в плечо насильника. Она сжимала зубы, думая лишь об одном — чтобы прекратилась эта непереносимая боль, чтобы чуждое, гнусное ушло из нее…

Мужчина от неожиданности и резкой боли закричал и рванулся.

Зубы девушки были сжаты столь плотно, что вырвали кусок плоти вместе с обрывком пропотелой полотняной рубахи.

Он, прижимая правой рукой кровоточащую рану на плече, подскочил к столу и схватил широкий нож для резки вяленого мяса и хлеба.

— Дрянь! Гадина! Обезьяна! — кричал он. — Я сделаю тебя еще уродливей, ведьма!

Марьян вскочила с ногами на кровать, прижавшись спиной к холодной каменной стене и лохмотьями платья прикрывала свое надруганное естество.

— Не-ет!»— кричала она.

Но кроме насильника ее никто не слышал. Они были одни. И вдруг Марьян подумала, что он сейчас убьет ее и что ей не хочется погибать, она счастлива здесь, в Храме Зверя, и она еще может принести кому-нибудь пользу, она еще молода!!!

Вне себя от боли и неудачи, распаленный вином и непреодолимой похотью, мужчина схватил ее за руку и грубо сбросил на пол. Он ударил ногой, попав девушке в левую грудь.

Она попыталась подняться, он схватил ее железной хваткой за черные кудрявые волосы и отшвырнул на постель.

В мерцании светильников его искаженное лицо показалось ей гадостнее самых отвратительных злых духов — мименгви. И еще краем сознания она с ужасом поняла, что сама сейчас превратится в мименгви, ибо ими становились души убитых людей и самыми злыми из мименгви были торёнсины — духи убитых незамужних девушек.

Она не желала быть злым духом, ведь она так любит людей! За что?!

— За что?! — истошно завизжала она.

Но вряд ли он слышал ее слова — он рычал ругательства, которые невозможно было разобрать: сплошной звериный рев.

Он уселся на нее верхом, коленом зажав ее левую руку и придерживая правую за запястье. В тусклом сиянии стенного светильника блеснул нож.

Острая боль пронеслась по чистой, не обезображенной половине лица и в глазах полыхнул ослепительный свет.

Он с извращенным наслаждением рассекал ей кожу быстрыми нервными взмахами руки — он ее пока не хотел убивать, он наслаждался своей силой и властью над беспомощной жертвой.

Когда от непереносимой боли она перестала биться, он отрезал (рука дрожала поэтому не смог одним движением отсечь, а кромсал по живому) ее правую грудь, и затолкал нежную окровавленную плоть в раскрытый девичий рот.

Потом вновь овладел ею.

Марьян не потеряла сознания — боль оглушила, обездвижела ее, но она все понимала. Она понимала, что когда он насытится, он убьет ее. Она молилась — молилась милостивому Хвануну, верховному небесному владыке своего народа, молилась всем добрым духам, оберегающим ее царственный род — но они были далеко, очень далеко, там где рождается солнце. И тогда она взмолилась к силам космическим, которые, как считали жрицы, покровительствуют Храму. Где же вы, почему позволяете надругательство над верной служительницей вашей?! Пусть еще молода, пусть не принесла еще пользы… Но ведь как хочется жить!

Он не прекращал рычать ругательства — все, какие только приходили на ум, не вникая в смысл — и правой рукой заталкивал ей в рот ужасный кляп. Вид окровавленной жертвы невероятно восхищал его, возбуждал, пробуждал дотоле неведомые чувства потрясающей глубины, ему хотелось взять ее много раз, в промежутках разрывая зубами молодое упругое тело, измазаться всему в ее крови…

Он обезумел.

Ни Марьян, ни тем более ее насильник, не замечали — просто не обращали внимания — что стены помещения сотрясает едва заметная, но все нарастающая дрожь, что свет становится ярче и ярче и исходит не от слабых светильников, а просачивается из стен…

Наконец он прервал свое безумное движение — в комнате было светло, как солнечным днем — и непонимающе оглянулся.

Раздался глухой рык и треск.

Марьян обессиленно — над ее кровоточащей грудью был занесен широкий острый нож — скосила глаза в сторону шума. Ей было почти все равно, она уже считала себя мертвой.

Из стены, разломав стол, к ним надвигалась ужасная голова Зверя. Такая ж, как та, в пасть которой они вошли, только много меньше — на длинной, словно змеиной шее из того же серо-коричневого камня, что и стены комнаты. Только в отличие от большой головы зверя у этой были зубы — острые, слегка изогнутые клыки.

Мужчина от ужаса закричал. Пораженный злобой, страхом и окатившим чувством бессилья он вонзил нож, что держал занесенным, в тело жертвы.

По счастью рука его дрогнула, и нож скользнул по ребрам Марьян, не задев исстрадавшегося девичьего сердца.

Чудовищная голова Зверя настигла разбойника (как ни убегал злодей, как не уворачивался, но спрятаться было негде) и пожрала его. Сцена эта длилась долго — Марьян смотрела равнодушно, не в силах пошевелиться. Она смогла только вытолкнуть языком изо рта свою собственную плоть.

Свершив возмездие, звериная голова вновь втянулась в стену и выход из утробы Зверя-большого открылся. На пороге стояли взволнованные маджера, Елефеда и другие женщины.

И тогда Марьян — только тогда! — погрузилась в глубокий обморок.

Она долго болела, почти год пролежала в постели. Некоторые раны были опасны и она потеряла много крови.

Но молодой организм оправился. Правда, левая рука отсохла и безжизненно висела вдоль тела. Спину еще больше изогнуло из-за ранений, на чистой от фиолетового пятна половине лица, украв последние остатки былой красоты, теперь красовались два жутких багровых шрама и несколько мелких.

После происшедшего ей было труднее оправиться морально — в какой-то момент той жуткой ночи она посчитала себя мертвой, ей стало все равно. И когда Марьян очнулась в окружении добрых знакомых лиц то не поняла, почему она до сих пор жива и зачем.

С ней постоянно по просьбе маджеры сидела одна из жриц. И все время говорила:

Верховная жрица велела рассказывать Марьян все подряд — лишь бы как-то пробудить у несчастной интерес к жизни.

Марьян слушала с широко раскрытыми пустыми глазами, на задаваемые вопросы односложно отвечала.

Женщины, будучи один на один с Марьян, рассказывали о своих первых посещениях внутренности каменного Зверя, о своих переживаниях, волнениях, сомнениях.

Рассказывали о давнем прошлом и о болячках настоящего, рассказывали страшные и смешные истории: настоящие и придуманные, волшебные и скабрезные.

Марьян лежало недвижно, равнодушно, никак не реагируя на рассказы, и женщины быстро переставали обращать на нее внимания, рассказывали сами себе — говорили о самом сокровенном, о чем никогда никому не рассказывают. Марьян лежала, уставившись в никуда, но она понимала каждое произнесенное слово. Ей просто все было безразлично. Она умерла.

Тогда маджера разыскала в хранилище книги, бывшие в сундуках, принесенных диковинным смерчем вместе с Марьян, и жрицы во время дежурств у ее постели стали читать легенды и предания родины Марьян: про героя Хвануна; про духа ветра Ильмунгвана Парамуна; про Арен, супругу Пак Хёкоссе, родившуюся из левого бока петушиного дракона с клювом вместо губ, который отпал после омовения в священных морских водах; жестокую легенду про брата и сестру великанов, живших с матерью у горы Амисан, как однажды они поспорили кто сильнее и выносливее и проигравший платил жизнью: брат в каменных башмаках должен был пробежать четыреста ли до столицы и обратно, а сестра построить стену вокруг горы, и когда стена была почти готова, оставались лишь ворота, мать позвала дочь поужинать и пока сестра ужинала вернулся брат — он решил, что он победил, отрубил сестре голову, когда же мать сказала, что это она отвлекла дочь, то брат не желая жить бесчестно, вонзил меч в грудь.

Как-то раз Елефеда пересказывала своими словами прочитанную грустную историю девушки Аран, которую хотели изнасиловать и которая сама отсекла себе оскверненные груди, а насильник убил ее и бросил труп в тростники, а ее неуспокоенный дух убил начальника уезда, и убивал каждого приезжающего из столицы на его место, пока не нашелся молодой человек, не убоявшийся страшного духа: он нашел в тростниках тело покойной и влюбился в бездыханную девушку и силой любви оживил ее — дух вселился в тело и они жили счастливо, а насильника нашли и казнили…

— Так и ты, Марьян, еще дождешься своего» молодого человека «… — закончила сказание Елефеда, заметив вдруг в глазах Марьян признаки любопытства.

Марьян знала эту легенду — Аран не нашла успокоения, она превратилась в мименгви и ее именем пугали юных девушек.

Но, как ни странно, после этой легенды у нее вновь пробудился интерес к жизни.

На следующий день, хотя еще было тяжело, она встала с постели и отправилась, придерживаемая Елефедой, в библиотеку.

У нее вдруг оказалось много подруг — почти все жрицы.

В Храме Каменного Зверя впервые произошел столь страшный случай и Марьян все жалели. В то же время это событие как бы соединило жриц. Они почувствовали, что служат не только людям, желающим знать будущее, но и могущественной силе, которая проснулась и больше никогда — наверняка никогда! — не даст никого из своих служительниц в обиду.

Красивые женщины всегда соперничают и не доверяют друг другу до конца. Другое дело — Марьян. К тому же если один раз уже была с ней откровенной, то чего юлить в другой раз?

Некоторые жрицы время от времени вызывали в душах посетителей страстную любовь и те желали соединиться с ними — это не возбранялось, особенно если в предсказании появлялся мало-мальский намек. В таком случае маджера выдавала богатое приданое и обитательницы Храма Зверя торжественно прощались с бывшей жрицей.

И хотя на жизнь в Храме пожаловаться было трудно, многие женщины мечтали влюбить в себя знатного рыцаря, выйти замуж и воспитывать детей.

Своими мечтами они делились с Марьян — больше ни с кем на эту тему поговорить они не могли. Марьян никогда не открывала никому чужих тайн, хотя поначалу кое-кто пытался вытянуть из нее откровения подруг.

Марьян стала общей любимицей, ею даже гордились. Она много времени проводила в библиотеках и через несколько лет ей стали пророчествовать в будущем место маджеры — ну и что, что некрасива, главная жрица Храма не ходит с мужчинами в утробу Зверя. А личные качества девушки с необычной для всех внешностью и страшными уродствами вырабатывались подходящие.

Оправившись, Марьян вновь вынуждена была вставать в ряды жриц, когда приезжал очередной проситель предсказания. Но уже была уверена, что больше не окажется в той страшной комнате.

И не желала там оказаться.

Три года назад молодой красивый рыцарь из Дублина выбрал Марьян спутницей во чрево Каменного Зверя!

Она была поражена, но отказать не имела права.

Она боялась, очень боялась повторения прошлого. Не того, что ее опять изуродуют, а что могут изнасиловать против воли — мало ли какие безумные мысли и страсти могут скрываться за приятной внешностью… Может, как раз красивые женщины и не вызывают в нем желания, Марьян слышала о таких…

Сэр Димерик, так звали рыцаря, напротив, совсем не желал кого-либо насиловать — против воли или по ее согласию и желанию.

Он был влюблен. Влюблен страстно и почти без надежды на взаимность — предметом его вожделений была фрейлина ирландской принцессы, прекрасная Ланисса.

Чтобы не терять бесплодно время в ожидании пророчества, сэр Димерик стал писать возвышенную поэму в честь своей избранницы.

По опыту прошлого раза, Марьян не заговаривала со своим подопечным, занималась разборкой продуктов, утвари.

Он сам позвал ее. Усадил за стол, налил ей вина и прочитал:

Высокородная, прекрасная Ланисса, Моя душа поражена, Мой щит разбили вы своею красотой, Ваш взгляд подобен молнии святой…»

— Ну как? — спросил он.

Она честно ответила.

Они разговорились. Марьян впервые в этой жизни — не в той, что протекала в далекой родной стране, уже полузабытой — разговаривала с мужчиной.

Он часами рассказывал ей о предмете своей любви: как они впервые встретились, как она обворожительно улыбнулась, как он вызвался выступать в ее честь на турнире, но не удержался в седле и теперь хочет завоевать ее сердце прекрасными словами.

Сэр Димерик понравился Марьян. Она не завидовала неведомой придворной даме, не хотела быть на ее месте, она от всей души желала успехов в любви симпатичному рыцарю с возвышенными устремлениями.

Он стал ее другом.

Двенадцать дней пролетели быстро, он едва успел дописать свою поэму. Не очень хорошую, как считала начитанная Марьян. Вслух она этого, конечно, не сказала.

Она не знала, какое было пророчество сэру Димерику — лежала в это время без сознания в черном углублении пола. Но подруги, имеющие привычку подглядывать за предсказаниями, сообщили, что любовь его безответна.

Через несколько месяцев сэр Димерик приехал вновь.

Марьян не было в ряду жриц, она плохо себя чувствовала в тот день — старые раны иногда болели.

Сэр Димерик поинтересовался у маджеры, что с Марьян. Он дождался следующего дня, когда она встала с постели.

Они опять провели вместе двенадцать дней — в этот раз он приехал с конкретной целью написать новую поэму, предсказание его уже не интересовало.

В родном замке ему не давали сочинять домашние — отец, мать, сестры и младший брат. А поэма его понравилась королю и принцессе, поэму сэра Димерика стали читать на пирах. Король заплатил поэту щедрое вознаграждение, что и дало ему возможность вновь посетить Храм Зверя.

Они много и увлеченно беседовали, Марьян даже сочинила ему два больших куска для поэмы — в ней повествовалась о печальном рыцаре, который ради дамы сердца совершал подвиги, сражаясь с драконами и злодеями, но так и не снискал любви избранницы.

Сэр Димерик ни разу не прикоснулся к Марьян, как мужчина к женщине. У него даже мыслей таких не возникало. Марьян с ним было хорошо и спокойно, она искренне желала, чтобы сэр Димерик добился расположения своей избранницы — она сочувствовала его страданиям.

Через несколько дней после его отъезда она вдруг поняла, что хочет, чтобы он снова посетил их Храм.

И он приезжал — раз в несколько месяцев, чаще было денег на плату за предсказание не собрать.

Каждый раз его предсказания слегка отличались друг от друга, что лишний раз доказывало — достоверных пророчеств на свете не бывает, все зависит от воли человека и благорасположения богов.

С каждым посещением крепла его уверенность, что он в конечном итоге добьется любви прекрасной Ланиссы.

После второго приезда сэра Димерика, примерно через полмесяца, в Храм прибыл престарелый епископ Дублинский и прямо назвал имя Марьян.

Он приехал дописать трактат о пророках ветхого завета — дело всей жизни, и боялся умереть не закончив труд. Дополнительные полторы недели, да еще без будничных повседневных забот, были ему очень кстати.

Сэр Димерик рекомендовал ему в спутницы Марьян.

За те дни, что провела с епископом во чреве Зверя, Марьян дочитала ветхий завет (раньше «Книга Книг» давалась ей с большим трудом) и очень помогла святому отцу, увидев свежим взглядом детали, которых он дотоле не замечал.

Святой отец остался доволен визитом во многом благодаря именно Марьян. Он закончил свой объемный труд.

С тех пор в Храм неоднократно приезжали люди, которым надо было обдумать что-то, либо написать и они выбирали уродливую девушку с мужским складом ума и незаурядной начитанностью.

По всей Ирландии про нее пошла слава — может и не совсем заслуженная — мудрой женщины, жрицы судьбы.

Но никогда, ни единого раза, никто не взглянул на нее как на женщину. В то время, как все другие жрицы судьба — Марьян это прекрасно знала по откровениям подруг — непременно занимались любовью с подопечными, что, как считалось, нравилось Зверю и способствовало пророчеству.

И никто даже не догадывался, как страдала бедная уродинка, сколько слез выплакала наедине в своей уютной келье. Временами она даже жалела, что стала сопротивляться в ту ужасную ночь — стерпела бы и открылось бы ей, пусть краешком, пусть на мгновение, чувство блаженства от близости с мужчиной…

Глава тринадцатая. ЖРИЦА СУДЬБЫ

День был ненастным, дождливым — таким же, как тот кошмарный, когда приехали морские пираты. Только не осенним еще — хотя конец лета.

Несмотря на погоду, у Марьян было хорошее настроение: ночью ей приснился страж Весны зеленый дракон Чхоннён, что сулит счастье.

Сэр Димерик давно не приезжал (как там у него дела, неужели добился любви своей дамы сердца и забыл о несчастной уродине в Храме Каменного Зверя?) и почему-то Марьян посчитала, что явление зеленого дракона означает его приезд.

И когда зазвонил колокол, призывающий всех жриц на ритуальный сбор, Марьян была уверена — приехал сэр Димерик. Она соскучилась по его обществу.

Марьян с некоторым сожалением отложила толстый том хроник древней китайской династии, быстро одела ритуальное платье и вышла из кельи.

Когда она вошла в зал Зверя, то увидела трех юношей, рослого бородатого рыцаря не первой молодости и еще одного воина. Марьян давно научилась определять откуда прибыли очередные гости по одежде и редко ошибалась.

Гости были бритты, причем из очень знатных — наверное принц какой-нибудь, два его друга и рыцарь-наставник. А вот пятого человека, хоть и был он в одеждах, похожих на бриттские, Марьян сразу опознала, как алголианина — по прическе, по манере держаться, по взгляду и поджатым губам.

«Это ненадолго, »— решила Марьян. Скоро она вернется к оставленной на интереснейшем месте хронике.

Такие ее не выберут никогда.

Маджера заканчивала гостям объяснять условия грядущего пророчества. Жрицы судьбы привычно выстраивались в традиционный ряд.

Один из трех юношей — явно принц — внимательно слушал главную жрицу, второй с удовольствием разглядывал ряды молодых женщин, третий был мрачен и смотрел в пол. Бородатый рыцарь и алголианин отошли к специальным скамьям у дальней стены — они не собирались узнавать свое будущее.

Маджера закончила пояснения и стукнула тонким длинным золоченым посохом о каменный пол. Женщины прекратили смешки и разговоры.

Наступал торжественный момент — для прибывших разумеется, а не для жриц судьбы.

Маджера трижды, по числу просителей, провозгласила, ударяя посохом в пол:

— Мзилаер Обрут! — слова, кажущиеся полной бессмыслицей непосвященным и так много говорящие людям знающим.

Глаза Зверя не открылись, как обычно, не зажглись тусклым зеленым огнем.

Главная жрица не была обескуражена — Зверь был занят своими, никому неведомыми мыслями. Такое иногда случалось. Зато Марьян тяжко вздохнула — придется сидеть со всеми за столом, смотреть как подруги пялятся на гостей и корчат им соблазнительные улыбки.

— Зверь размышляет, — сказала маджера. — Вы войдете в него через три часа.

— Но у нас нет времени! — сказал тот, которого Марьян посчитала принцем. — Нас ждет корабль.

— Вы можете уезжать, — спокойно сказала маджера. — Войти в Зверя сейчас нельзя.

— Хорошо, — согласился юноша. — Где мы можем переждать? На улице ливень…

— Мы нижайше просим вас оказать нам честь и отведать наших угощений.

— Спасибо.

За обедом гости представились: верховный король Британии Этвард Пендрагон, сэр Радхаур, граф Маридунский, король Ламорак Сегонтиумский, сэр Таулас и Гуул.

«Однако, — пожала плечами Марьян. — Я-то полагала принц со свитой, а они уже все короли и графы…»

Марьян очень редко ошибалась в своих предположениях.

Сэр Радхаур почти ничего ни ел, пригубил из высокого кубка драгоценное родосское вино («С чего бы это маджера расщедрилась?»— недоумевали жрицы судьбы) и ни слова за весь обед не сказал — смотрел хмуро на стоящий перед ним кубок.

Король Этвард внимательно слушал рассказы маджеры и с интересом поглядел на Марьян, когда главная жрица поведала страшную историю с изнасилованием.

Как всегда при таких взглядах Марьян захотелось встать, убежать…

А маджера всегда рассказывала гостям за обедом эту историю — в предупредительных целях. Чтоб у просителей даже мысли не возникало ударить или взять силой попечительницу в чреве Зверя — чудовище бдительно охраняет своих служительниц.

Третий же юноша, король Сегонтиумский, как и сэр Радхаур, маджеру не слушал — он сравнивал сидящих за столом женщин (Марьян он, естественно, не замечал) и никак не мог выбрать.

Все женщины глупо и беспардонно улыбались ему.

«Желанные подопечные для каждой жрицы, — думала Марьян. — Интересно, кому повезет?»

И вдруг Марьян с удивлением отметила факт, что смотрит на сэра Радхаура, как на мужчину. Он нравится ей. Да что такое?! Она думала, что подавила в себе все намеки на такие чувства за ненадобностью — ан нет! К тому же он ведь юноша, почти мальчик, не брился никогда. Но что-то в нем было такое… разве словами объяснишь?!

Марьян заставила себя отвернуться, с трудом пытаясь думать об отложенной книге.

Но вот досада, она никак не могла вспомнить на каком месте остановилась.

Все пытаясь думать о небесном императоре загадочной страны, Марьян встала в ряд жриц.

— Мзилаер Обрут! — раздался торжественный голос маджеры. — Мзилаер Обрут!

Мзилаер Обрут!

Пасть Зверя открылась: лениво, словно чудовище зевало недовольно, разбуженное главной жрицей.

Настал час выбора — кому из подруг повезет?

В зал кто-то вошел, Марьян скосила глаза и радостно улыбнулась.

Приехал сэр Димерик. Она снова будет с ним в чреве Зверя, узнает наконец, как там его любовь.

Но ей сейчас нельзя было выйти из ряда и она стала с любопытством наблюдать, как юноши выбирают себе проводниц в будущее. Она любила смотреть на мужчин в такие мгновения — сколько чувств можно прочитать на лицах!

Этвард, когда маджера попросила его выбрать себе проводницу, ни секунды не колеблясь, словно на первую попавшую, указал на Ларсу, самую красивую женщину из всех.

Ламорак закусил губу — до чего естественно получилось у Эмриса, будто ему все равно! И юный король Сегонтиумский спешно пробежался по фигурам женщин — он бы выбрал всех, почти всех. Он смотрел на стоящих и улыбающихся ему женщин и думал:

Как жестока судьба, которая заставляет делать выбор.

Наконец, он перехватил взгляд маджеры и решился.

Марьян почувствовала волну разочарования остальных подруг: для них оставалась последняя надежда на сегодня — насупленный темноволосый юноша, в котором было нечто необъяснимо-притягательное.

Конечно, жрицы заметили прибывшего сэра Димерика, но его здесь хорошо знали и всем было известно к кому он приезжает.

Пасть исполинского чудовища закрылась, поглощая Ламорака с избранницей — словно сглотнула их.

И распахнулась вновь.

Маджера обратилась к третьему юноше:

— Выберите себе жрицу, что поможет вам узнать ваше будущее, сэр Радхаур.

Юноша посмотрел на настоятельницу Храма, потом перевел взгляд на длинный ряд женщин.

Казалось, все затаили дыхание.

— Можно я пойду вон с той? — палец уперся в Марьян.

Марьян посмотрела направо — а кого он выбрал? Справа не было никого, она стояла последней. Значит — стоявшую рядом Елефеду.

Но нет — сэр Радхаур выбрал ее, Марьян.

Сердце несчастной уродины заколотилось — ведь он ей понравился, еще как понравился!

Но она тут же закричала молча на себя: «Опомнись, дура! Ему просто не хочется никого из женщин, у него есть дама сердца, которой нельзя изменить даже в мыслях — как сэру Димерику!»

Ей хотелось узнать причину его мрачного вида — за время заточения в чреве Зверя мужчины обычно вываливают благодарной слушательнице накопившиеся сомнения и неприятности, чтобы она развеяла тревоги перед тем, как он узнает пророчество Зверя.

Краем глаза девушка увидела досадливое движение сэра Димерика. Теперь ему придется переночевать в Храме, если он хочет уединиться в утробе монстра именно с Марьян.

Сэр Радхаур взял ее за руку — какие холодные у него пальцы! — и, не глядя на нее, пошел прямо к разинутой пасти.

Как хорошо, что Марьян не видела в этот момент выражение собственного лица со стороны — она бы умерла от стыда, настолько глупо-счастливая улыбка исказила обезображенное лицо.

Марьян за руку с незнакомым юношей переступила волшебный порог и вдруг что-то ей подсказало: там, за спиной остается вся прошлая жизнь, которая больше не вернется.

Она резко обернулась, но увидела лишь, как закрывается пасть чудесного Зверя.

Дорога назад отрезана для нее.

Она не знала почему, но была уверена — что-то изменится в ее жизни.

И Марьян испугалась.

Пытаясь унять охватившее волнение, она зажгла дрожащей рукой светильники и подошла к огромным песочным часам с нарисованными на стекле полосками — отметинами двенадцати дней. Вынула стопор здоровой рукой и перевернула их — тяжелый корпус в специальной раме легко повиновался.

Посыпались песчинки, отмеряя вневременье между прошлой ее жизнью и неведомым будущим, которое не похоже на предыдущую жизнь.

Откуда в Марьян появилась эта уверенность?

Она не знала.

Глава четырнадцатая. КАМЕННЫЙ ЗВЕРЬ

— Ты кушать хочешь? — спросила Марьян.

Он лежал на кровати, уставившись пустым взглядом в черноту потолка.

Ему было плохо — Марьян не могла этого не видеть. Изредка он стонал, пытался подавить стон и звук превращался в хриплый рык. Жрица видела, что мелкие бисеринки пота от внутреннего сжигающего пламени выступили на лбу и висках юноши.

— Ты кушать хочешь? — повторила она.

Марьян не знала как вести себя с ним, что делать, но почему-то ей больно было смотреть, как юноша страдает. Она не могла понять причину его мучений. Друзья за столом относились к нему доброжелательно, сочувственно, но сами не предавались унынию.

Значит, Радхаура терзает что-то касающееся его одного, но что?

Он юн, здоров, красив, знатен, полон сил…

Что?

Марьян не могла понять. Но она не желала, чтобы он все больше и больше предавался своему горю. Ей захотелось накричать на него, чтобы хоть как-то вывести из непонятного состояния.

— Ты кушать хочешь, Радхаур? — в третий раз спросила она громко.

Он приподнялся и сел на постели.

— Я — сэр Радхаур, — сквозь зубы сказал он, сделав особое ударение на слове «сэр». — Граф Маридунский. Мой род один из самых славных в Британии. Изволь обращаться ко мне…

— Я тоже происхожу не из простолюдинов! — вдруг тихо, но зло произнесла жрица судьбы. — Мое настоящее имя Ок Дон Ки! Мой отец — царственный ван страны Когурё и ведет свой род от легендарного сына небесного царя Тангуна!

Марьян сама не понимала, почему так агрессивно ответила.

Радхаур встал и потер ладонями лицо. Встряхнул головой.

— Хочу, — вдруг сказал он.

Марьян не поняла сперва чего он хочет. Радхаур пошел к большому столу из толстых дубовых, отполированных временем и почерневших досок. Марьян догадалась, что он ответил на ее вопрос.

Она отрезала ему лучший кусок копченой оленины и налила вина. Он тупо посмотрел на глиняную кружку и стал пить. Струйка потекла по подбородку — Радхаур не замечал.

Радхауру было плохо.

Очень плохо.

Он перерождался. Он думал: Уррий умер в нем со смертью отца, с гибелью Лореллы…

Нет, Уррий умирает в нем именно сейчас.

Радхауру было страшно, было нестерпимо страшно, было больно. Боль, правда, — знакомая уже тупая боль в затылке, но такой сильной не было еще никогда — отступала.

Радхаур увиделся с головой Алвисида и прошлая жизнь оказалась отрезанной навсегда. Рухнули в безвозвратную бездну наивные мечты и мальчишечьи представления о собственной судьбе четвертого сына знатного рыцаря.

Когда Радхаур с друзьями вошел к священной реликвии, он встал на колени пред головой своего предка (она находилась на низком черном постаменте в тайном зале каталога, и чтобы рассмотреть лицо пришлось вставать на колени).

Лицо поверженного бога было безжизненным, словно из белого холодного мрамора — так и должно быть, наверное.

Радхаур подумал даже, что пред ним тонкой работы произведение искусства — как в Рэдвэлле, в покоях отца стояла античная статуя девушки.

Глаза мертвой головы вдруг открылись.

Радхаур не испугался — верховный координатор предупреждал о такой возможности.

Алвисид долго смотрел на Радхаура, изучая его.

— Ты — Сидморт! — наконец произнесли с трудом мраморные губы. — Ты вернешь меня к жизни!

Радхаур почувствовал, как в груди поднимается великое желание скорее восстановить легендарного предка, оживить его. Но боль в затылке и что-то еще подсказало — это желание идет не из него (вернее, не только из него), оно откуда-то из внешнего мира. И не надо гадать откуда вливается в него это желание. Но Радхаур не сопротивлялся — он гордился своим предком. Только вот боль в затылке…

— Та-ак… — медленно произнес поверженный бог.

Радхаур понял, что Алвисиду еще тяжело — он с трудом выбирается из каменного забытья, пробужденный приходом наследника.

— Фоор, выйди! — приказал неожиданно Алвисид.

Верховный координатор поклонился и вышел (ни единым движением он не показал своих чувств).

Радхаур остался с Этвардом и Ламораком. Алвисид стал задавать вопросы Радхауру, один раз даже спросил Этварда. Потом долго молчал, юноши не осмеливались перебивать. Наконец сказал:

— Мне еще тяжко, но я проснулся. Пока я могу видеть только в вас, мир не могу… Отвези меня в Рэдвэлл. И найди как можно скорее все мои части тела.

Теперь тебе будет легче, юный Сидморт… Ты поймешь. Скорее найди мои части!..

Чувствовалось, что Алвисид хочет отдохнуть (Радхаур почему-то удивился, что бог, даже только если одна голова осталась от бога, может уставать).

— Все брось и собирай меня! — жестко приказал Алвисид.

Этвард позади Радхаура дернулся, но Радхаур жестом руки остановил друга и сказал:

— Но я сейчас не могу! В моей стране саксы и варлаки жгут города. Мой замок, за который я отвечаю перед памятью предков, осажден врагами, мой король — в бегах!

Я сейчас не могу — потом! Я обязательно начну собирать твои члены, сэр Алан, обязательно, но потом!

Радхаур говорил громко и взволнованно.

И жутко в замершей тишине зала прозвучал негромкий ответ Алвисида:

— Плюнь на все! Ваш замысел хорош, но не сулит верной победы. Оживи меня, пусть друзья тебе помогут. Сделай все возможное, но собери меня как можно скорее. И я решу все ваши проблемы — саксы забудут, что такое Британия… Потомок Артура воцарится на престоле… Все беды будут забыты в вашей стране!.. Собери меня — только это теперь должно волновать тебя, молодой Сидморт!

Больше всего юношей почему-то поразили слова «в вашей стране». И тут Этвард сказал:

— Пусть Радхаур поступает как считает нужным, но свою страну освобождать от врагов буду я сам — за меня господь Бог и народ бриттский!

Алвисид снова открыл глаза и с удивлением взглянул на Этварда:

— Народ бриттский… А ты знаешь его, свой народ? Ты знаешь заботы и желания простого воина, горожанина, крестьянина? Даже если ты победишь врага, это не значит, что ты будешь хорошим королем. Освободите меня и я все сделаю!

Радхаур снова встал на колени пред головой сына Алгола и сказал:

— Сэр Алан, я думаю так же, как Этвард. Мы не можем ездить по чужим далеким странам, когда родина в опасности. Но это не продлится долго. Я возьму вас с собой и привезу в Рэдвэлл. Когда мы сами победим — я отправлюсь собирать ваши… части тела… Если я не погибну в сражениях.

Алвисид долго смотрел на своего наследника. Размышлял. Потом вздохнул и сказал:

— У нас еще будет время поговорить. Думай. А сейчас идите. Позовите ко мне Фоора!

Радхаур вышел из тайного зала и стал подниматься по лестнице из подземелья.

Вдруг словно тысячи звуков оглушили его, словно в голове многотонный колокол литыми стенками стал стукаться о медный язык. Ноги Радхаура подкосились, он схватился за голову и если бы друзья не поддержали, он неминуемо бы упал на ступени винтовой лестницы.

Сколько Радхаур был в беспамятстве он не знал.

Когда пришел в себя — лежал в постели, Этвард и Ламорак находились рядом.

Радхаур слышал их мысли, словно голоса! И боль… тупая боль в затылке.

Радхаур слышал — Этвард думает о том, что как можно скорее они должны быть вместе со всей армией в Британии.

Надо было подниматься. Но он был слаб. Не физически — душевно. Ему требовалось время придти в себя, обдумать…

И тогда верховный координатор посоветовал отправиться в Храм Зверя, где двенадцать дней умещаются в полсуток. Фоор сказал Радхауру, что скоро он привыкнет к своей волшебной способности слышать мысли других, скоро они перестанут мешать ему, он сможет распоряжаться приобретенным даром с пользой и по собственному желанию.

Фоор говорил правду — уже было легче. Всего несколько часов он в темной утробе каменного чудовища и слышит лишь тишину…

Как только он подумал об этом, в голове тут же раздался взволнованный звонкий голос черноволосой горбуньи, но Радхаур постарался подавить его в себе, не разбирая слов.

Удалось! Он почти с благодарностью посмотрел на жрицу судьбы.

— Какое животное так изуродовало тебя? — спросил он, глядя на Марьян. — Медведь? Или в ваших странах другие хищники, тигры…

— Животное…

Марьян почему-то обрадовалась, что Радхаур обратился к ней с таким вопросом, хоть и задел ее больное место. Она села рядом за стол.

— Это животное — человек!

— Расскажи.

Марьян посмотрела на него. Она молчала, собираясь с мыслями.

Радхаур не торопил. Он налил из объемистой бутыли в кружку вина и придвинул горбунье.

Она стала рассказывать. Как никогда никто из-за пятна на лице и безобразного горба ее не брал с собой в чрево Зверя и однажды…

— Расскажи с самого начала, — вдруг попросил Радхаур. — Как ты попала сюда?

Он слушал не перебивая, время от времени отпивая вино, не глядя в кружку. В какой-то момент он не поверил ей — трудно было поверить в подобную несправедливость и жестокость судьбы.

Так не должно быть! Может, она придумывает, чтобы вызвать жалость?

Он попытался прослушать ее мысли, но не слова — эмоции, вновь проснувшееся почти было забытое страдание, ударили в сердце, заставили его сжаться от боли за эту женщину с удивительной, невозможной судьбой.

Господи! Сколько страданий может выпасть на долю слабой женщины и она выстояла, нашла новый смысл жизни.

А он — крепкий здоровый рыцарь, и считает жизнь потерянной!.. А ведь судьба его еще не била основательно. Хотя — Лорелла, отец…

Вот что странно — жизнь его распадается как бы на два параллельных, не связных потока, которые смешиваются и вроде неотделимы друг от друга и друг от друга же независимы: жизнь вокруг него — друзья, сражения, удивительные чудеса, и жизнь внутри его, никого больше не касающаяся, и на его внешнюю жизнь вроде бы не влияющая. Но как мучительна и важна для Радхаура эта внутрення жизнь, со стороны наверняка покажущаяся кому-либо незначительной.

Вот сидит перед ним уродливое существо, никаких чувств, кроме презрительной жалости, не вызывающее. И вдруг оказывается, что за убогой внешностью скрывается удивительная судьба. Он смотрел на нее и поражался — как огромен мир и сколь мало он еще о нем знает.

Она закончила горестный рассказ и слезы навернулись на глазах. Марьян тут же проморгалась и посмотрела на Радхаура. Одна половина лица была покрыта грубым фиолетовым пятном, вторая — безобразными шрамами, исказившими до неузнаваемости некогда прекрасные черты лица.

Но Радхаур видел только ее глаза — глаза потрясающей глубины, влажные, искренние, жаждущие счастья и понимающее всю невозможность его.

Рука Радхаура непроизвольно потянулась и он провел по черным вьющимся волосам.

Глаза и волосы — все, что осталось необезображенным…

— Расскажи мне о себе, — тихо попросила она. И добавила:

— Если хочешь.

Радхаур сделал большой глоток вина, глубоко вздохнул и стал говорить.

Он не утаивал того, что считал важным. И странно — лишь несколько слов сказал он об алголианах, о войне с саксами, о первой в жизни битве… Он говорил о Лорелле, о Сарлузе, о своих переживаниях и сомнениях, о сестрах Лореллы и о девушке в Маридунуме, имени которой так и не узнал, даже о шаблоньях рассказал.

Постепенно юноша разговорился, перестал стесняться самого себя, выплеснул, что накопилось — то, что не говорил даже Этварду и Ламораку, в тайне побаиваясь усмешки.

Пред ним сидела не женщина, а суровое обезображенное существо, казавшееся на целую вечность его старше, хотя разница в возрасте была всего лишь шесть лет.

Он рассказал все, кроме одного — что теперь он умеет слышать чужие мысли. Этого он не сказал даже Этварду и Ламораку. И не скажет — он не хочет потерять друзей, последнее, что осталось у него от прежней жизни.

Он замолчал и уставился на дрожащий огонек свечи.

— Поцелуй меня, — вдруг попросила Марьян.

И испугалась собственных слов — сейчас он рассмеется над ней и скажет что-то вроде «Пошла вон, дура!»

Не-ет, только не это!!!

Радхаур услышал мысленный ее крик и содрогнулся. Он встал и, перебарывая отвращение, склонился над ней, поцеловал в робкие губы (на левой половине верхней губы был шершавый раздражающий шрам).

«В каждой женщине есть своя изюминка, надо только найти ее, — вспомнил Радхаур слова сэра Бана. — Иногда это не просто сделать, но всегда возможно, надо лишь очень захотеть».

Радхаур не хотел. Он сел на стул и взял кружку с вином. Но сердце почему-то возбужденно колотилось.

Эта женщина, наверное, заслужила счастье, но он-то тут причем? Его бы кто пожалел!

Радхаур старательно ограждал разум от ее чувств и мыслей — он знать не желал, что она сейчас думает о нем…

Они просидели молча четверть часа — песчинки неудержимо и равнодушно сыпались в огромном корпусе часов.

Она хотела поблагодарить, за то что на секунду прикоснулась к неведомому счастью, но молчала. Она жалела лишь, что это произошло в первый же день — она теперь не знала, как после поцелуя смотреть на него, как разговаривать с ним.

Она молча встала и направилась к широкой постели, где не два, а пять человек чувствовали бы себя вольготно.

Он не шевельнулся — смотрел в неведомую даль.

Наверное, он был далеко отсюда — в своей родной Британии и нет дела ему до несчастной уроды. Она легла спать и как ни странно сразу уснула.

В помещении было жарко, но не душно.

Радхауру снилась Лорелла. То есть лицо было Лореллы, а фигура другая, чужая, как у Сарлузы.

«Я люблю тебя, Радхаур, я никогда не расстанусь с тобой, — говорила Лорелла своим певучим голосом. — Я растворилась в каждой женщине: с кем бы ты ни был — ты и со мной тоже. Пока ты помнишь меня — я с тобой. Ты любишь другую — любишь и меня в ней. Я — в каждой. Я — Любовь…»

Радхаур раскинулся на постели и рука коснулся жаркой гладкой кожи. Он провел нежно по плечу, улыбаясь во сне, запустил пальцы в густые волосы. Знакомое возбуждение, отгоняя постепенно сон, овладевало им. Он продвинул руку дальше к девичьей груди.

Вдруг вздрогнул и мгновенно проснулся — на месте, где должна быть возбудительная плоть прощупывался лишь сплошной застарелый шрам.

Радхаур сразу все вспомнил — где он и кто лежит рядом с ним.

Женщина не шевелилась, но Радхаур знал — она не спит. Лежит напряженная, и звенит лишь мысль, не облекаемая в слова: она боялось.

Марьян боялась не того, что он набросится и возьмет ее, она боялась того, что сейчас непременно произойдет: он уберет свою руку.

Радхаур прочувствовал ее страх. Отступать было некуда. Он прислушался к своим ощущениям. От клятвы его освободил Этвард, но это сейчас неважно, это дело десятое. Если сейчас это свершится, то не для его удовольствия. Ради другого человека. Каждый заслуживает свой кусочек счастья. Он принес страдание и гибель двум женщинам, которых любил.

Так надо постараться, раз уж предоставлена судьбой возможность, подарить счастье человеку, к которому он равнодушен. Он должен сделать это и как можно осторожнее и тактичнее.

Почему должен? Хотя бы потому, чтобы очистить совесть.

«Я растворилась в каждой женщине — с кем бы ты ни был, ты и со мной тоже, »— пропел в голове голос Лореллы из только что прерванного сна. Может, сон не случаен?

Конечно не случаен!

Перед ним лежала Лорелла. Такая же прекрасная.

Он продвинул руку дальше — здоровая ее грудь задрожала под его пальцами. Он рывком приблизился к ней вплотную, почувствовав, как она задрожала, как глубоко дышит.

Он знал, что делать, как поступать — он уже не восторженный мальчик, стыдливо убежавший при виде обнаженной служанки выходящей в лучах рассвета из черной глади озерца.

— Ты — красивая, — вырвалась у него — он думал о Лорелле.

Она дернулась, пытаясь освободиться:

— Зачем? Зачем ты врешь?! — сквозь слезы упрекнула Марьян.

Да, ее изнасиловали, изуродовали, унизили до предела… Но ее никогда не обманывали.

Радхаур удержал ее в объятиях (сделав шаг, он не намерен был отступать — рыцарь не отступает никогда) и горячо прошептал:

— Нет! Я не вру — ты красива! Красива силой, внутренней своей красотой! Никто не может увидеть твоей красоты — пусть! Я вижу! Я не такой, как другие, и я вижу…

Он не прекращал ласкать ее многострадальное тело.

Она поверила ему. Потому что очень хотела поверить.

— Ты красива! — вновь уверенно заявил Радхаур. — И я люблю тебя!

Он говорил правду, и это было странно — неужели он любит каждую женщину, что сблизилась с ним в постели?! Нет. Но в момент, когда все слова правдивы — да!

Сейчас он любил ее. Ее, или Лореллу в ней — какая разница?!

— Я тебя поцелую, — горячо шептал он, сам особо не вникая в смысл сказанного, — и шрамы твои исчезнут, как не было. Ты чувствуешь? Пусть только на сейчас, ну и что! Ты чувствуешь? Нет больше твоего горба, нет пятна на лице! Ты чувствуешь?

Ты красива и я хочу тебя, я люблю тебя!

— Радхаур! — прошептала она, обхватив его обеими руками. — Радхаур!

Как ее голос похож на голос Лореллы! Но озерная девушка шептала: «Уррий!»

Марьян познала счастье — то, о чем много рассказывали подруги, то, что она считала невозможным для себя. Она думала, что умрет сейчас от обуревающих чувств — такое непереносимо для ее исстрадавшегося сердца. Это для нее слишком много, она умрет от счастья — как умирающий от голода человек может умереть от обильного обеда.

«И пусть!»— решила она.

Пусть умрет, после такого счастья прежняя жизнь не имеет смысла — Марьян не сможет вернуться в прошлое, она все равно покончит с собой. Нет жизни без этого странного красивого удивительного невозможного юноши!

— Радхаур! — выдохнула она в бессилии.

Почему-то погасли все светильники. Но разве это важно?

Он лежал рядом и ласкал ее.

А Марьян вдруг с удивлением и ужасом поняла, что ласкает она его левой рукой.

Отсохшей! Рука ожила!

Но тут Марьян почувствовала, что из стен сочится свет и дрожь охватывает помещение…

«Что это?!»— сперва не поняла Марьян. И мгновенно вспомнила, потеряв способность произнести хоть звук.

Радхаур лежал рядом и нежно ласкал ее грудь.

Правую грудь, которая была отрезана тем мерзавцем!

Но Марьян некогда было думать о себе — сейчас появится из стены ужасный зверь!

— Нет!!! — нашла в себе силы закричать Марьян. — Я сама! Сама хотела! Он не против моей воли, нет!!!

Мысли мутились от ужаса, от неотвратимости непоправимой ошибки.

— Нет!!! — кричала она стоя на коленях пред молчаливой стеной из которой вот-вот должен был появиться мстительный монстр.

Радхаур непонимающе глядел на нее.

Становилось все светлее и светлее — было уже почти как днем.

— Нет!!! — кричала она и смотрела на стену.

Но стена оставалась незыблемой.

— Марьян, — вдруг услышала она изумленный голос Радхаура. — Ты действительно красавица.

В это мгновение выход из утробы Каменного Зверя открылся.

На пороге стояла маджера и две жрицы. При виде Марьян они ахнули.

Второй раз за историю существования Храма Зверь выпустил раньше времени свою добычу. Второй раз — Марьян.

— Что случилось? — Марьян ничего не понимала.

Ей было неловко, что ее увидели нагой.

— Посмотри на себя в зеркало, — прошептала Елефеда.

Когда Марьян поняла, что произошло, когда — с великим трудом — поверила в чудо, то поклялась сделать все, что только сможет для человека, изменившего ее жизнь, открывшего ей мир чувств в невероятной полноте и многогранности.

Маджера стукнула посохом, спрашивая у Зверя как поступить.

И, услышав молчаливое его распоряжение, сказала Радхауру:

— Зверь даст вам пророчество, сэр Радхаур. Но несколько позже — вместе с вашими товарищами.

Такой случай был в Храме впервые и маджера решила не выпускать Радхаура из зала предсказаний на оставшиеся семь часов — чтоб он не расставался со Зверем.

Радхаур заявил, что ему все равно где находится, он просто очень хочет спать.

Маджера подумала и согласилась — принесли скамью и застелили ее шкурами.

— Я люблю тебя, сэр Радхаур, — пропела Марьян счастливо.

Он, уже укладываясь на скамью, поднял на нее глаза. Что-то странное, было в его взгляде, испугавшее Марьян, приведшее ее в трепет.

Она стремительно выбежала из зала.

По поводу Марьян маджера не была столь строга, посчитав, что ее-то уж Зверь знает хорошо и жрице нет необходимости дожидаться в зале предсказаний.

Ураганом промчалась девушка по длинным гулким коридорам в свою келью.

Сумерки сгущались, она зажгла все свечи, что лежали в сундуке на всякий случай.

Достала большое зеркало диаметром почти в полтора ча, положенное в ее сундуки еще старшим братом в далекой родной стране.

То, что увидела Марьян в зеркале превзошло все ее ожидания — на нее смотрела из холодного полированного металла чужая красивая женщина.

Исчезло уродливое пятно, бесследно пропал горб, растворились безобразные шрамы.

Марьян прикрепила зеркало к стене и скинула серое ритуальное платье. Она разворачивалась перед зеркалом, пытаясь рассмотреть отражение со всех сторон.

Она не могла поверить, что такое чудо вообще возможно.

Сила любви возродила ее казалось безвозвратно утерянную красоту! Сила любви Радхаура или любви к Радхауру — она не знала.

Но не представляла жизни без него.

Весть о чуде сразу облетела Храм.

Подруги поспешили к Марьян, прибежали даже служанки и кухарки, чтобы собственными глазами убедиться в фантастическом преображении свершенным могущественным Каменным Зверем.

Они набились в просторную комнату, а счастливая Марьян показывала не стесняясь — гордясь! — свое обновленное прекрасное тело. И говорила, говорила, говорила:

Про чудесного юношу сэра Радхаура, пленившего навеки ее сердце.

Подруги ахали восхищенно и пораженно — не решив еще радоваться за бывшую уродинку или завидовать. Некоторые посчитали, что от счастья она потеряла свой холодный рассудок, которым так славилась: имя Радхаура не сходило с ее уст.

Не зря, не зря, не зря ей снился зеленый дракон Чхоннён — он принес ей счастье!

А она-то не поняла намека, спосланного, по видимому, самим великим Хвануном, думала — приедет сэр Димерик.

И тут она увидела его.

Сэр Димерик стоял бледный, в дальнем углу комнаты, заслоненный жрицами, и жадно глядел на нее!

Да ведь она нага, на нее смотрит мужчина!

Она быстро оделась и сказала всем, что у нее есть важное дело, пожалуйста, оставьте ее одну.

Подруги вышли, обсуждая уже за пределами кельи удивительное чудо, вновь свершившееся в их Храме и вновь с Марьян.

Она стала спешно открывать сундуки.

— Марьян, — услышала молодая женщина и обернулась.

Она думала, что все ушли, мысли ее были лишь о Радхауре. Но оказалось, что сэр Димерик остался.

— Марьян, — повторил он. — Ты стала неописуемой красавицей. Я поражен!

Теперь-то я могу признаться: я люблю тебя!

— А как же твоя дама сердца? — не оборачиваясь спросила женщина.

— Она вышла замуж за принца Арагонского, — после секундной заминки сказал он.

— Что ты делаешь?

— Готовлюсь к отъезду.

Она была уверена, что уедет с сэром Радхауром. Он вложил в нее любовь, сделал ее прекрасной, он просто не может не взять ее, ее тело теперь достойно любви самых сильных и взыскательных мужчин.

— Марьян, зачем тебе уезжать? Выходи за меня замуж, будем жить в моем замке…

Она посмотрела на него и сэр Димерик замолчал. Подковообразные жидкие усы его уныло повисли вокруг полуоткрытого рта.

«А что мне вообще отсюда надо?»— вдруг подумала Марьян, поглядев на раскрытый огромный фолиант, который она уже никогда, наверное, не дочитает.

— Марьян, я… — начал было снова сэр Димерик.

Она взяла маленькую золотую фигурку Хвануна — память об отце — и захлопнула сундук.

— Я уезжаю, — сказала она. — Прощай.

Он закрыл рот — слов не было.

Как гордая королева прошла она мимо сэра Димерика и покинула келью, в которой провела восемь лет.

Вдруг, охваченная внезапным порывом, Марьян вернулась и нежно чмокнула стоящего столбом сэра Димерика в щеку.

— Мне было хорошо с вами, сэр Димерик, — сказала она. — Спасибо.

Он не успел ответить — она поспешила в зал предсказаний, к Радхауру.

Радхаур спал, лишь две свечи освещали зал предсказаний.

Марьян села рядом и взяла руку спящего в свою миниатюрную ладошку. Он не проснулся. Марьян сидела и любовалась им, восхищаясь каждой черточкой его мужественного и нежного лица.

Она могла так сидеть сколь угодно долго. Она была счастлива!

Он проснулся перед самым выходом друзей из чрева Заверя.

— Радхаур! — прошептала Марьян. — Я люблю тебя, ты жизнь моя! Ты подарил мне жизнь и она твоя!

Он осторожно освободил руку из ее ладони.

— Я поеду с тобой, любимый!

Радхаур молчал. Он прислушивался к своим ощущениям. Она не привлекает его несмотря на всю чудесную красоту — слишком яркая и чужая эта красота. Но как она смотрит на него — не будет преданнее подруги в жизни.

Неожиданно Радхаур понял — он не испытывает к ней никаких чувств.

Трудно сказать ей сейчас об этом. Может, не говорить, взять ее с собой, ведь она действительно очень красива?! И боготворит его…

Но нет — он уже один раз не смог сказать «нет»и это привело к беде. Если он не проявит твердости — то грош ему цена, женщины будут властвовать над ним всю оставшуюся жизнь!

— Нет, — твердо сказал Радхаур и сердце бедной Марьян чуть не остановилось. — Я не люблю тебя.

Он решительно встал со скамьи.

Она упала на колени, она хотела молить, но произнесла укоризненно:

— Ты обманул меня, когда шептал, что любишь!

— Нет, — уверенно произнес Радхаур. — В тот момент я действительно любил. Ты стала другой женщиной, очень красивой. Я рад за тебя. Теперь ты без труда найдешь себе благородного и отважного рыцаря, который полюбит тебя.

— Мне никто не нужен кроме тебя, Радхаур.

Он ни слова не сказал в ответ. Стал вышагивать взад-вперед около принесенного сюда ложа.

— Возьми меня с собой, — все-таки не сдержалась и взмолилась Марьян. — Я буду делать, что угодно! Я буду служанкой у тебя, рабыней… Можешь меня бить, унижать… Только не гони!

Радхаур уже слышал подобные слова.

— Нет, — повторил он.

Лучше бы она умерла! Зеленый дракон весны посулил ей счастье, но приближается осень, пора злого дракона Канчхори! Счастье оказалось мимолетным.

— А если… — у нее оставалась последняя надежда, — если ты увидишь меня в пророчестве?

Он подошел к ней, взял ее за руки и посмотрел в глаза. От нее исходил приятный аромат, но Радхаур с удивлением обратил внимание, что он не задевает его, не вызывает желания.

— Тогда, — медленно сказал юный рыцарь, — тогда я возьму тебя с собой.

От судьбы не уйдешь и если пророчество скажет, то он наверняка сможет полюбить ее. Но сейчас его чувства спят.

«Милый, чудный Зверь, умоляю — ты слышишь мои желания, покажи в его пророчестве меня! Умоляю! Мне нет жизни без него! Ты спас меня от смерти, могущественный Зверь, сделай же для меня такой пустяк — покажи ему, покажи ему меня, умоляю!!!»— думала Марьян, ложась в черное углубление зала предсказаний.

Этвард, Радхаур и Ламорак стояли, держась за руки, посреди погруженного во мрак зала предсказаний. Все трое старались сдержать охватившее волнение — сейчас им приоткроется будущее. Их будущее.

Из черноты дальней стены проявились три скрещенных меча. Средь сотен, тысяч мечей юноши узнали бы свои.

Экскалибурн и Неустрашимый отъехали в разные стороны по круглой стен, Гурондоль остался в центре.

Под Экскалибурном появилось изображение плодов сливы, под Гурондолем — ветка хризантемы, под Неустрашимым — орхидеи.

Что означают эти символы друзья не знали. Позже кто-нибудь растолкует.

По стенам (под каждым мечом разные) стали появляться и меняться картины. Друзьям некогда было смотреть на пророчества других, каждый уставился на свой меч.

Экскалибурн обагрился кровью, которая мгновенно стала черной и из-за невидимого горизонта начало подниматься солнце — огромное, еще сонное, не слепящее, а вызывающее чувство восторга и уважения. И бутоны ярко-красных роз заполнили стену.

Несокрушимый долго красовался на черноте стены, странный розовый туман стал клубиться откуда-то с полу, поглощая его и вдруг из маленькой точенки моментально вырос огромный красный дракон с двумя небольшими острыми рогам.

Ламорак вздрогнул от неожиданности — ему показалось, что дракон сейчас проткнет его рогами.

Но дракон взорвался ослепительной вспышкой. На стене в полной черное вновь остался лишь Несокрушимый — но клинок был сломан.

Ламорак нервно сглотнул.

Невесть откуда взявшийся ворон уселся на рукояти меча, каркнул беззвучно и полетел в даль — он виден был довольно долго в появившемся изображении садящегося, раздувшегося от усталости солнца..

Изображение Гурондоля вдруг заслонило женское лицо потрясающей красоты и печали, обрамленное струящими светлыми — почти прозрачными в своей свежести — волосами.

Радхаур долго смотрел на это лицо, понимая неожиданно — все что было… было.

Вот его дама сердца, вот ради кого надо жить. Глаза женщины вдруг набухли влагой и слезы покатились из глаз — нереально медленно и неестественно крупные: каждая размером с мир. Слезы капали и вдруг перед лицом образовалось озеро. Озеро слез.

И из озера вышел человек — деталей не разобрать, лишь черный силуэт.

Но Радхаур понял — это он.

И вновь появилось изображение Гурондоля — за ним в темноте едва различимо показалось новое лицо. Радхаур узнал — бледно-мраморная голова Алвисида.

Зеленая спираль вспыхнула и погасла, из глаз Алвисида сочился странный желтый свет. И просветилось изображение черного всадника на белом коне — угрюмая пустыня распростерлась пред путником. Рыцарь ехал и удивительные картины чужих стан — невиданные растения и животные, непривычных очертаний дворцы и крепости — быстро сменяли друг друга. Затем на первый план снова выступила голова Алвисида и, вспыхнув яростным огнем глаз, беззвучно захохотала. Небо — черное, ночное, глубокое, с невероятным количеством незнакомых звезд надвигалось на Радхаура, поглощало его, давило, впитывало в себя.

Радхаур почувствовал, что задыхается.

В это мгновение в зале вспыхнул яркий свет.

Предсказание закончилось.

Жрицы в черных углублениях пола открывали глаза.

— Вы удовлетворены? — спросила маджера верховного координатора, сквозь специальную щель, над хвостом Зверя, наблюдавшего пророчество.

Верховный координатор кивнул и направился к выходу из комнаты.

Великий Алвисид будет возрожден!

Когда Марьян пришла в себя, юноши выходили из зала. Она вскочила и выбежала в другой выход — с правой стороны Зверя. Легко взбежала по винтовой лестнице — сердце бешено колотилось, мешало думать. Но и мысль была одна:

— Как пророчество Радхаура? — спросила она у Елефеды, наблюдавшей в потайную щель.

— Тебя там не было.

Ноги подкосились, она села на пол.

— Беги, пока он не уехал, попроси еще раз, — без особой надежды сказала старшая подруга.

Марьян помчалась, рискуя споткнуться на крутой лестнице и сломать себе шею.

Она догнала его уже на улице, он уже сидел верхом на коне.

— Радхаур, — она задыхалась, говорить было трудно. — Радхаур, возьми меня с собой! Мне нет жизни без тебя!

— Нет, — сказал юный граф и отвел глаза.

Она заморгала ресницами, чтобы сдержать слезы.

— Я не могу, Марьян, пойми — не могу, — с трудом произнес он. Он чувствовал себя виноватым, но уже знал, что если сейчас уступит — будет еще хуже. — Я никогда не забуду тебя, Марьян, клянусь! Но я не могу взять тебя с собой…

Он тронул поводья, спутники ждали его.

Она стояла и смотрела как они уезжает по дороге, ныряющей в мрачный лес, кажущийся заколдованным в ранний рассветный час.

Им предстоял долгий путь в Бретань.

Для Марьян никакого пути не было…

Глава пятнадцатая. МАРЬЯН

Далеко друзья не уехали.

Они успевали к отплытию армии союзников и потому щадили коней.

Три или четыре мили проехали молча. Юноши пытались разгадать символы увиденного пророчества. Молча. Успеют еще обсудить и поспорить о верности толкований.

Каждый искал хороший смысл в непонятных пророчествах — что означает обагренный кровью Экскалибурн и сломанный Неустрашимый? Смерть? Или победу над врагом?..

— Сэр Радхаур, обернись! Обернись и защищайся! — услышали они за спиной громкий крик.

Развернув коней, они увидели в неярком еще утреннем свете рыцаря, с которым мельком повстречались в Храме Зверя.

В руке у него был обнаженный меч.

— Я вызываю тебя на смертный бой, сэр Радхаур! Я убью тебя! — кричал он.

Радхаур поправил крепко притороченный впереди него громоздкий ларец с драгоценным сокровищем — головой Алвисида — и потянул из ножен Гурондоль.

Сразу же впереди него оказался Гуул с мечом наготове.

— Прежде чем сразиться с ним, тебе придется убить меня! — сказал алголианин сэру Димерику, резко остановившему коня.

Радхаур понял, что Гуул не даст ему сразиться сейчас, если Радхаур сам того не захочет…

Когда Радхаур, собираясь покинуть Фёрстстарр, готовил коня к походу, к нему подошел воин со смуглым лицом и сказал:

— Здравствуй. Меня зовут Гуул.

Радхаур представился в ответ.

— Ты убил моего младшего брата, — спокойно произнес Гуул. — Парсондху.

Радхаур приготовился к бою.

— Я готов ответить за его смерть, — спокойно сказал он, вынимая Гурондоль.

— Нет.

Гуул положил сильную ладонь на рукоять Гурондоля, останавливая движение Радхаура.

— Что это означает? — удивился юный граф.

— Я не хочу тебя убивать.

«Еще вопрос кто кого убьет, »— пронеслось в голове Радхаура.

— Два моих старших брата погибли, — медленно произнес он, — и когда я встречу их убийцу, я твердо знаю, что сделаю.

— Нет, — снова сказал Гуул твердо, — я не этого хочу.

— Так чего же?

— Ты убил моего брата — ты заменишь мне его.

— Что? — не понял Радхаур.

— Ты заменишь мне брата!

Радхаур все ж освободил меч и сделал наступательное движение.

Гуул ловко увернулся, не обнажая оружия.

Радхаур нанес рубящий удар, Гуул вновь ушел от удара.

Этвард и Ламорак с интересом смотрели на происходящее.

Наконец Радхауру это надоело — Гуул был чрезвычайно ловок, словно неуловимая тень.

— Хорошо, — произнес запыхавшийся Радхаур, возвращая Гурондоль на место. — Я просто хотел посмотреть, каков ты в бою.

— Я так и понял, — улыбнулся Гуул.

Так у Радхаура появился новый спутник.

Гуул сказал, что отказался от алголианского сана. Радхаур не поверил, но промолчал — наверняка верховный координатор приставил к нему, наследнику Алвисида, телохранителя-соглядатая.

Как ни старался, Радхаур не мог услышать мысли ни одного алголианина — все они имели надежную защиту.

Впрочем, на шпиона Гуул не похож — мужественный и опытный боец, он был симпатичен Радхауру.

Радхаур не знал, что Фоор вывел шестнадцать человек из подчинения кому-либо до выполнения священной миссии — возрождения Алвисида. Они подчинялись только себе, даже на помощь друг другу они могли придти только в самом крайнем случае.

Пятнадцать человек не должны были раскрывать себя перед наследником Алвисида, шестнадцатый — Гуул, не должен был надолго расставаться с ним. В случае невыполнения возложенной миссии все шестнадцать должны будут сделать себе Дэлетс.

И ни один теперь не имел права сказать кому-либо, что он алголианин. Они должны были раствориться в рядах бриттов.

— Отойди, — проревел Димерик Гуулу. — Я вызываю сэра Радхаура на смертный бой, если он рыцарь, а не трус!

— Отойди, Гуул, — приказал Радхаур. — В чем причина вашего гнева, сэр? Я должен знать, за что буду убивать…

— Марьян пронзила себе сердце кинжалом, оскорбленная вашим отказом. Я люблю ее и отомщу за ее смерть!

Он взмахнул мечом в решимости начать бой.

Радхаур побледнел, пошатнулся в седле. Но тут же натянул поводья.

— Я возвращаюсь в Храм! — крикнул он спутникам и что есть мочи погнал коня обратно.

На растерявшегося сэра Димерика Радхаур больше не обращал внимания.

Он проклят! Все, кто полюбит его — обречены!

Радхаур гнал коня, чувствуя, как разум покидает его.

— Где она? — проревел Радхаур, врываясь в главный зал Храма, где угрюмо спал Каменный Зверь. — Где она?!!

В зал вошла маджера, посмотрела на него с ненавистью, но произнесла тихо:

— Марьян умерла и теперь душа ее стремится к родной священной горе Самсинсан.

— Я хочу видеть ее!

— Этого не следует делать!

— Проведи меня, — взмолился Радхаур.

В руках он держал большой желто-голубой ларец.

Маджера молча повернулась и вошла в коридор из которого появилась. Радхаур последовал за ней.

При виде Радхаура жрицы судьбы встали и вышли из комнаты Марьян.

Он медленно подошел к постели.

Она лежала с закрытыми глазами, на сером платье расплылось огромное кровавое пятно; кинжал, наверное, уже вынули подруги.

Тепло еще не покинуло девушку, но тело было бездыханно.

Радхаур долго смотрел на нее, потом раскрыл ларец. Стенки ларца опали, освобождая голову поверженного бога.

— Алвисид! — позвал Радхаур. — Сэр Алан, очнитесь!

Алвисид медленно открыл глаза.

— Посмотрите на меня! — вскричал Радхаур. — Вы же читаете мои чувства, я знаю! Спасите ее, вы же все можете!!!

Алвисид долго молчал. Наконец он произнес:

— Я не могу этого сделать.

— Почему?

— Если бы даже я мог, то это бесполезно…

— Но почему?!

— Ты не возьмешь ее с собой, даже если случится чудо и она оживет. Она будет мешать тебе собирать мои члены. А без тебя она вновь покончит с жизнью…

Радхаур прорычал что-то неразборчивое. Быстро закрыл ларец.

Никто не может помочь ему справиться с собой, ни один бог в мире! Только сам Радхаур!

Он упал к Марьян и обнял мертвое тело, коснулся губами ее безжизненных губ, словно рассчитывая поцелуем вновь вернуть ее к жизни.

— Я не хотел! — закричал он в пустоту, слеза навернулась на глазу.

Она не слышала его.

— Я не хотел!!!

Он впился поцелуем в мертвую красавицу, прижался к ее легкому хрупкому телу, пачкая походную оленью куртку в чистой девичьей крови.

— Марьян, зачем ты сделала это? — он кричал, выплескивая чувства.

— Марьян!!!

Он кричал в пустоту, сходя с ума.

— Марьян, я… я люблю тебя, Марьян!

— Правда? — вдруг тихо прошептала она.

Радхаур отпрянул от нее, словно она превратилась в ядовитую змею.

Мысль о страшном, коварном обмане поразила его и он кинулся к ней, разрывая на груди женщины тонкую серую ткань платья.

И увидел как исчезает рана — маленькое отверстие глубиною в смерть.

Мгновение — и кожа вновь ровная и чистая, лишь кровь на платье напоминала о трагедии, которая может повториться вновь.

Радхаур тупо смотрел на место, где только что видел рану от острого трехгранного кинжала.

— Правда у меня теперь красивая грудь? — спросила она.

Он не удивлялся случившемуся. Он знал, что любовь убивает, но неужели она и дает жизнь?!

— Я люблю тебя, Марьян, — сказал он быстро, чтобы прогнать смерть прочь отсюда.

Он не знал, что ему теперь делать.

— Радхаур! — вскочила она с несостоявшегося смертного орда. — Радхаур!!!

— Собирайся, — сказал он, отвернувшись в сторону. — Поедем со мной.

Трудно далось решение, но другое было невозможно.

Марьян закричала что-то от восторга, в раскрытую дверь кельи заглядывали жрицы судьбы.

Радхаур вышел и заметил стоявшего у стены сэра Димерика. Он подошел к нему.

— Вы любите ее? — спросил Радхаур.

— Да. Я полюбил ее еще давно, за ум, чистоту, преданность. Но она была… я боялся оскорбить ее.

Радхаур мельком прослушал его мысли. Сэр Димерик говорил не правду. Но одно для Радхаура было важно — сейчас он ее любит и уже не разлюбит никогда. Это Радхаура устраивало.

— Я не люблю ее, — тихо сказал юноша. — Но я не хочу, чтобы она снова убила себя и буду относиться к ней, как к возлюбленной. Я беру ее с собой. Но я еду на войну. Вы можете поехать с нами? Может, вы сумеете влюбить ее в себя?

Сэр Димерик смотрел обалделыми глазами на юношу, который был чуть выше его ростом и намного младше.

— Вы это серьезно говорите, сэр?

Радхаур кивнул:

— Я не хочу, чтобы она умерла. Но я люблю другую.

Он любит ту, которую еще ни разу не видел — блондинку из пророчества.

— Но у меня нет средств для такого похода, — произнес неуверенно сэр Димерик.

Увидев непонимающий взгляд Радхаура, он быстро сказал:

— Нет-нет, я готов сражаться на вашей стороне…

Радхаур кивнул.

Из кельи вышла Марьян.

Все жрица Храма несмотря на ранний час провожали ее.

Марьян уезжала с человеком, подарившим ей жизнь, и жизнь эта сулит еще очень много счастья.

Она с помощью сэра Димерика села в седло и улыбнулась Радхауру.

Он улыбнулся ей в ответ. Она красивая, жизнь длинная, все может быть.

Пророчество — не есть истина, как предупреждала его главная жрица, а лишь вероятность.

«Все зависит от человека!»— вспомнил он слова маджеры.

Радхаур тронул поводья коня.

Он хотел вернуться в Рэдвэлл. Он устал.

И еще одна мысль не давала ему покоя — девушка из Маридунума, для которой Прист купил дом. Прист погиб, имени ее Радхаур не знает, но должен найти ее. Если она жива и все с ней в порядке — значит он просто навообразил себе черт знает чего.

Но если…

Он не желал думать об этом.

Радхаур посмотрел в сторону Марьян и опять улыбнулся ей.

«Она действительно очень красива», — вновь подумал он.