Любовь солдата Фреда

21

Я радовался тому, что так дешево отделался, однако мои товарищи по отделению, кроме Шлавинского, который после спора с Руди упорно молчал, одобрили решение нашего командира роты капитана Кернера объявить мне выговор. Петер Хоф, с которым я разговорился на следующий день, сказал:

— А почему он должен был посадить тебя на гауптвахту? Он знает, что для тебя и выговора будет достаточно. Но имей в виду, Фред, если ты еще раз провинишься, я лично побеспокоюсь о том, чтобы тебя лишили возможности работать в школе. Мы не имеем права доверять воспитание детей недисциплинированному товарищу.

На этом, пожалуй, все и кончилось, если бы не унтер-офицер Виденхёфт, который при малейшей возможности начинал упрекать меня, вспоминая мой проступок. Очень часто он заставлял меня сделать ту или другую работу, которой в то время в подразделении было хоть отбавляй. Правда, он ни разу не возражал против моего увольнения в городской отпуск, хотя я каждую неделю старался получить увольнительную и, встретившись где-нибудь в кафе с Руди Эрмишем, выпить с ним в укромном уголке по кружечке пива. Наоборот, унтер-офицер, казалось, специально делал так, чтобы я чаще бывал в городе. Наконец, он предложил мне взять полагающийся недельный отпуск, который я один из всего расчета еще не использовал.

Иногда от нашего расчета нужно было выделить солдата для несения патрульной службы, который вместе с офицером и унтер-офицером должен был обойти все населенные пункты, входящие в наш гарнизон, и проверить все пивные. Стоило мне только сказать, что я хотел бы пойти патрулировать, унтер-офицер делал вид, что не замечает меня и не слышит моих слов. Точно так же Виденхёфт вел себя и тогда, когда наш расчет назначали в караул. Он никогда не определял меня на важные посты, как, например, у склада ГСМ или у артиллерийского склада. Одним словом, Виденхёфт не доверял мне. Каждый раз, когда наши взгляды встречались, я читал в его глазах один и тот же ответ: «Ты, Беренмейер, меня уже не раз подводил. Интересно, когда ты снова меня подведешь?»

Все это мне не нравилось, и я изо всех сил старался добросовестно выполнять свои обязанности.

Как раз в это время партийное бюро полка объявило о начале соревнования за звание лучшего батальона, батареи, взвода.

При подведении итогов соревнования учитывали не только подготовку подразделения в целом и оценки солдат по различным дисциплинам, но и общественную работу, спортивные показатели, одним словом, абсолютно все, из чего складывается армейская жизнь.

Первое подведение итогов соревнования должно было состояться через месяц после окончания батарейных учений, последнее и решительное — после проведения осенних маневров.

Это был период, когда весь наш расчет зашевелился. Почти каждый вечер все мы собирались на спортивной площадке полка, чтобы лишний раз потренироваться. Мы решили завоевать переходящий спортивный вымпел.

Подобные тренировки проводили с нами Дач и Руди Эрмиш. Когда же Руди научился плавать, он стал считать, что вымпел не может миновать нас. Сначала эти тренировки утомляли меня, особенно бег на километровую и пятикилометровую дистанции. Однако постепенно я так втянулся в бег, что стал показывать неплохие результаты. Скоро меня зачислили в полковую команду легкоатлетов.

Однажды вечером в понедельник, когда мы, как обычно, тренировались в беге на пятикилометровую дистанцию, а я бежал уже пятый круг, к дорожке подбежал Дач, который в тот день почему-то не тренировался, и стал махать мне рукой, в которой держал какую-то бумажку. Но я не остановился и с дорожки не сошел. Когда же, завершая шестой круг, я снова поравнялся с Дачем, он крикнул мне:

— Фред, тебе телеграмма!

Меня так и подмывало сойти с дистанции.

«Кто бы мог послать мне телеграмму? — думал я. — Может, Анна? Нет. Анна обычно пишет письма, в неделю одно письмо, короткое и ничего не говорящее, полное туманных намеков и упреков по поводу того, что я до сих пор не получил отпуска. Анжела? О ней я и думать перестал. Георг и Удо уже давно перестали писать мне и изредка передавали приветы через Анну. Значит, остается одна Софи».

Телеграмма действительно была от нее.

«Приезжаю вторник. Софи». Вторник. Значит, завтра.

От радости у меня забилось сердце. «Но почему она решила приехать на неделю раньше?»