Люди, люди… и еще раз люди

Глава 3

Когда Давид Маршал вновь возвратился туда, откуда уходил в свое путешествие, уже наступила ночь. В шатанге заступили на смену новые бригады камнетесов, и «работа» продолжалась при свете факелов, все с тем же усердием и упорством.

Дневные бригады разбрелись по своим хижинам и лачугам — усталость взяла свое. Некоторые спали прямо на земле.

А этот адский шум не прекращался! Даже ночью.

Злость и чувство безысходности нахлынули на Давида. Кроме того, он был голоден. С того самого момента, как он вступил в этот мир, он ничего не ел, и желудок теперь неумолимо требовал своего.

Впрочем, с едой здесь все устроилось как нельзя лучше: в ответ на его просьбы дробильщики камней принесли ему фрукты и овощи, которые он с жадностью поглотил. Кроме того, они дали ему жареного мяса, по вкусу чем-то напоминавшего кроличье, — но это их блюдо не шло ни в какое сравнение с тем восхитительным фрикасе из кролика в белом вине, которое готовила ему Франсуаза во время отпуска, в те дни, когда они оставались вдвоем, как пара влюбленных, в их небольшом загородном домике в окрестностях Парижа.

Франсуаза! Чем она занимается сейчас? Исчезновение «Фюрета» было наверняка зарегистрировано станциями слежения. Ей уже сообщили о катастрофе? Давид наизусть знал те стандартные канцелярские фразы и слова, которые в подобных случаях произносил посыльный Космического Центра, стоя с фирменной фуражкой в руке перед плачущей вдовой.

Нет, это невозможно. На этой планете должна быть станция землян, и во что бы то ни стало он должен ее найти. Он вернется на Землю и встретится с Франсуазой прежде, чем ей сообщат страшную новость.

Он пытался заснуть, успокаивая себя подобными мыслями, но желудок отказывался переваривать непривычную пищу. Что за наказание, эта трапеза не пошла ему впрок! Нестерпимая тошнота вдруг подступила к горлу, и живот словно обожгло непереносимой болью. Его тело покрылось холодным потом и, едва он успел выбраться из хижины, его вырвало. Там он и остался лежать, в полуобморочном состоянии, разбитый болью и усталостью, чувствуя, что желудок поджимает к горлу, и не понимая, что с ним происходит.

Он ведь ел абсолютно свежие продукты, он ел их фактически в натуральном виде, не обжаренные, не вареные… он ел что-то, напоминающее с виду редиску, свеклу, сельдерей, и еще кролика… или, по крайней мере, что-то похожее на крольчатину. Что-то похожее… Но в действительности это могло оказаться… совсем другим.

Послушай, Давид, вспомни-ка Руководство… Статья 228, параграф 14:

«Оказавшись на незнакомой планете, никогда не употребляй в пищу ничего, что не прошло проверки на анализаторах. Самое легкое нарушение пищеварения, вызванное употреблением в пищу не проверенного продукта, может привести к смертельному исходу даже в том случае, если указанные продукты питания при наружном осмотре могут быть признаны похожими на земные аналоги…»

Ночь показалась Давиду бесконечно долгой, но к утру желудочные колики прекратились, — и постепенно к нему вернулось обычное душевное равновесие.

Итак, ему предстояло все выяснить. Он прихватил несколько образцов продуктов, оставшихся у него после вчерашнего ужина, и направился к останкам космического корабля в надежде, что ему Удастся воспользоваться органическими анализаторами, если, конечно, они уцелели во время аварии.

Он без особого труда отыскал останки звездолета и, облазив отсеки, нашел эти драгоценные приборы. К счастью, они были в исправности.

Уже первые анализы подтвердили всю сложность проблемы питания, которая отныне стояла перед Давидом. Принесенные им продукты обладали теми же физическими и химическими характеристиками, что и аналогичные им земные, но полиметрический анализ выявил полную инверсию их молекулярной структуры.

Как их учили в Центре космической подготовки, органические молекулы бывают закручены либо в правостороннюю, либо в левостороннюю спираль, — и от этого зависит их воздействие на человеческий организм. Если вместо обычной левосторонней спирали окажется правосторонняя, пища может превратиться если не в смертельный яд, то, по крайней мере, в сильно токсичное вещество, губительное для органов пищеварения.

В этом чужом мире молекулы тканей всех растений и живых организмов имели обратно закрученную спираль и потому не годились в пищу ни одному живому существу земного происхождения. Давид упорно продолжал делать анализы других образцов, которые он успел насобирать в окрестностях, и вскоре был вынужден распрощаться с последней надеждой. В этом мире не было ничего, что он мог бы есть!

Безопасна была только вода: молекулы жидкостей попросту не имеют спиралевидной структуры. Едва Давид осознал весь трагизм и безвыходность своего положения, он бросился в отсек, где, как он помнил, должны были храниться запасы пищевых таблеток, — они входили в обязательный список резервных материалов, предписываемых Космическим Центром.

Большая часть пищевых запасов уцелела. Давид облегченно вздохнул.

Чтобы придушить голод, который уже вновь напоминал о себе, он проглотил одну таблетку. Потом набил таблетками карманы. Когда силы вернулись к нему, он взял лопату и выкопал могилы, чтобы похоронить шестерых погибших товарищей.

Когда и с этим было покончено, он наспех смастерил несколько деревянных крестов, бросил на могилы охапки цветов и вернулся в шатангу.

Уже выходя из леса на открытую долину, он увидел, что навстречу ему движется толпа созданий, и в их числе — его вчерашние знакомые: лесорубы, камнетесы, поливальщики. Они возвращались с «кладбища», держась плотной толпой, в центре которой шел грязный и истощенный пожилой мужчина. Из первых же их слов Давид узнал, что старый камнетес, с которым он разговаривал накануне, умер. Ему раздавило грудь обломком скалы. Но никто из них не носил по нему траура. Его место занял другой, который почему-то проявлял лютую враждебность к Давиду. Он злобно бросил:

— Твоя не может оставаться здесь. Твоя немедленно уходить.

Его спутники одобрительными жестами подтвердили, что согласны с ним. Давида удивила эта внезапная резкая перемена в их отношении к нему.

— Очень хорошо, — сказал он, — только объясните мне, как я могу покинуть шатангу и найти своих друзей. Людей, подобных мне, одетых как я, у которых есть машины, подобные той, что лежит в лесу… там, где вы меня нашли… Вы понимаете меня?

Нет, конечно, это была пустая трата времени. Высокий камнетес упрямо качал головой.

— Твоя уходить. Твоя плохой дух для нас. Твоя уходить, иначе все становятся йури.

Давид тоже покачал головой и негромко спросил:

— О!.. йури! А что такое йури?

Страх, даже ужас на какой-то миг отразился на лицах существ, стоявших вокруг Давида. Камнетес продолжал:

— Все, кто нарушать законы, после смерти превращаться в йури. Тот камнетес раздавлен камнем, его быть превращенным в йури тоже.

Руки вытянулись в направлении кладбища. Там была видна свежая могила, вокруг которой, словно для того, чтобы отделить ее от соседних могил, были воткнуты в землю еловые ветки. Некоторые другие могилы тоже имели подобное украшение, — как заметил Давид при беглом взгляде, их было около сотни.

— Его превращенный в йури по твоя вина, — добавил камнетес. — Едва его тело закопано…

Давид посмотрел ему в глаза.

— По моей вине?

— Тот старый камнетес быть мертвым потому, что не понял… Его хотел, чтобы тебя лечить. Чтобы дать тебе пищу… Ошибка! Твоя плохой для нас. Плохой!

Они плотным кольцом обступили Давида. На их лицах явно прочитывалась угроза. Взгляды сверкали гневом и негодованием.

Давид судорожно сжался. В этот момент он пожалел, что не догадался прихватить с собой ядерный излучатель. Но он тотчас осадил себя: было бы недостойно проливать кровь по такому глупому поводу. Он запросто мог их разубедить.

— Посмотри, — сказал один из поливальщиков, указывая рукою в направлении леса. — Тот камнетес уже вышел из могилы.

Давид обернулся. Он был поражен тишиной, которая неожиданно опустилась на шатангу. Тяжелая тишина словно задушила грохот, ставший уже привычным.

Потом он понял, почему стих грохот, — понял, когда увидел странную церемонию, которая происходила на опушке леса. Они прекратили «работу» и выстроились в полукруг. Затем все опустились на колени и молитвенно сложили руки, словно объятые смертельным ужасом.

Но где был тот, кому они молились? Кого они боялись и к кому обращали мольбы? Давид не видел перед ними ничего, ничего кроме пустоты. И это его несколько ободрило.

У каждого народа есть свои верования и свои табу. И чем примитивнее сообщество, тем больше у него страхов перед сверхъестественными силами. Давид хорошо знал, откуда может исходить опасность в племени, где поклоняются гномам, призракам, и всяким прочим «йури». Если он не сумеет убедить их в своей невиновности, они почти наверняка расправятся с ним.

Однако он знал и то, что у народа, представители которого любую полярную перемену ценностей воспринимают как факт, а не как повод для размышлений, злой дух легко превращается в духа доброго, — и наоборот. Ведь, по сути, и в развитых религиях один и тот же образ может быть и образом Бога, и образом дьявола. Человеческий разум, привыкший все делить на «хорошее» и «плохое», оставил себе лазейку, чтобы в случае необходимости бессознательно «минус» заменить на «плюс». Разве не бывало дьявола с нимбом вокруг головы, разве никогда не предавали вечному проклятию Бога? И разве от этого хоть что-то зависело в извечной борьбе добра и зла?

По крайней мере, так или примерно так это излагалось в Руководстве… Давид решил сделать все возможное и невозможное, чтобы пробудить в этих существах более доброжелательные чувства.

Он поднял вверх руки.

— Согласен, — сказал он. — Если ваш большой камнетес превратился в йури по моей вине, то я безропотно приму любой приговор, который вы мне вынесете.

Со злости он чуть было не добавил: «стая идиотов», но сдержался. Он продолжал:

— А если я вам докажу, что его тело все еще в могиле, вы по-прежнему будете считать меня злым духом?

Он схватил одну из тех лопат, которые они побросали на землю, протиснулся сквозь окружавшую его толпу и зашагал к кладбищу. Чувствуя на себе их застывшие от ужаса взгляды и больше уже не пытаясь укротить бушевавшую в нем злость, он принялся раскапывать могилу почтенного старика. Они на это никак не отреагировали. Оцепенев от страха, они молча смотрели и ждали.

Как успел подметить Давид, они вообще на все реагировали замедленно, будто сквозь спячку, и, пожалуй, именно благодаря этой их медлительности он и оставался жив до сих пор.

Что бы там ни было, но он решил держаться до конца и продолжал разрывать могилу. Но, выбрасывая последние земляные комья, он вдруг почувствовал, что его сердце сейчас разорвется от внезапно прихлынувшей крови. По его разгоряченной спине, вдоль позвоночника, струйкой потек холодный пот. На миг ему даже подумалось, что он сошел с ума.

Яма была пуста. Тело большого камнетеса исчезло из могилы.

Он резко выпрямился, выскочил из ямы и бросился бежать. И вовремя: из толпы уже доносились угрожающие крики. Он больше не думал ни о чем, кроме непоправимости своего поступка. В глазах этих людей он совершил самое худшее из всех возможных святотатств, его козырь оказался битым.

Единственный выход теперь был — бежать, и он опрометью понесся в направлении леса. Он знал, что вся свора с воплями ринется вслед за ним.

На опушке леса дюжина лесорубов, охваченных общим порывом, размахивая топорами, преградила ему путь. Давид свернул вправо, как-то сумел увернуться от нападения сбоку, и, собрав все силы для сумасшедшего спринтерского рывка, немыслимого в нормальных условиях, устремился в лесную чащу. Но едва он добежал до места, близ которого находился исковерканный корпус звездолета как из кустов вывалила другая толпа гуманоидов.

Он снова изменил направление, кое-как оторвался от своих преследователей. И вдруг оказался на широкой поляне, окаймленной с северной стороны грядой гранитных глыб.

Этот участок леса выглядел безлюдным. Во всяком случае, пока Давид бежал в этом направлении, он не заметил ни одного гуманоида. Более того, вскоре он с удивлением обнаружил, что преследователи почему-то оставили его в покое, и теперь он стоит посреди широкой поляны в одиночестве.

Из предосторожности он решил, однако, не останавливаться здесь и вскоре добрался до скалистых утесов. Близилась ночь. Какофония мотыг, лопат, кувалд и гонгов вдали постепенно набирала силу.

Изнуренный, подавленный, Давид тащился вдоль скалистой гряды, проскользнул в какую-то расщелину и очутился у широкого пролома, ведущего в грот.

Его голова гудела, он с трудом дышал. Забравшись в грот, он сразу опрокинулся на спину, чувствуя, что идти дальше у него нет сил.

Ему казалось, что краем глаза он различает неподалеку от себя, чуть ниже по склону, широкий свод, выложенный из камней. Легкий свет проникал из глубины расщелины, но у него не было сил даже на то, чтобы повернуть голову.

Он закрыл глаза и провалился в тяжелый сон без сновидений.