Людоедское счастье

32

– Но я же тебя предупредила, Бен!

Она стоит, непреклонная как судьба, в окружении трех полицейских, у которых такой вид, как будто они собираются подать в отставку. Вокруг нас суетится, как улей, Главное управление уголовной полиции – если, конечно, допустить, что пчелы стучат на машинках и курят сигарету за сигаретой среди пустых банок из-под пива.

Короче, моя Тереза стоит в этом занюханном кабинете, слишком длинная для своего возраста, с торчащими во все стороны локтями и коленками, и оттого, что я вижу ее в этом месте, в табачном дыму, среди всех этих самцов, на меня накатывает внезапный приступ родственной любви.

– О чем ты меня предупредила, маленькая?

Двойник Бака-Бакена сожрал бы ее живьем, если бы не боялся сломать зубы. Другой же мечтает, наверно, воссоединиться с ромовой бабой. Оба выглядят совершенно прибитыми. Третьего я не знаю. Это молоденький блондинчик, который чуть не плачет:

– За час мы ничего другого из нее не вытянули!

Действительно, все время, пока меня не было, она повторяла одно: «Я буду разговаривать только с моим братом Бенжаменом. Я его предупреждала».

– Предупреждала о чем, чтоб тебе было неладно? – орал на нее блондин. – Ты у меня расколешься, сука!

Он и в самом деле совсем еще мальчишка.

За неимением лучшего, им пришлось ждать появления Карегга с подозреваемым номер один, то есть мной. И вот я стою теперь перед Терезой, по-братски улыбаясь ей, в то время как другие менты проводят у нас обыск, переворачивают все вверх дном в бывшей лавке и в моей комнате, с такой яростью стремясь найти (что найти?), что, кажется, готовы разрезать Джулиуса пополам, чтобы поискать внутри.

– О чем ты меня предупреждала, Тереза?

Она вздрагивает и смотрит на меня так, как будто только что проснулась.

– Я ж тебе написала: двадцать восьмого, третьего, одиннадцатого или седьмого, с очень большой долей вероятности, что двадцать восьмого.

(А, так, значит, это были не номера спортлото!)

– Написала черным по белому, на случай, если ты снова будешь опровергать сказанное мной.

(«Опровергать сказанное мной…» – меня тоже удивил этот неожиданный юмор.)

– Что вы несете? Зубы нам заговариваете, да?

Блондинчик очень хочет казаться крутым парнем. Двое других молчат, ждут, где-то хлопают двери. Слышны голоса. Главное управление уголовной полиции. Милая Тереза, мы с тобой не где-нибудь, а в уголовной полиции.

– Тереза, объясни, пожалуйста, этим господам, о чем идет речь.

– А ты признаешь, что я была права?

(Что называется, «предварительное условие».)

– Да, ты была права, Тереза, я признаю.

– В таком случае я готова объяснить этим господам…

Эта фраза производит магическое действие. Блондинчик кидается за пишущую машинку и замирает. У четырех глаз комиссара ощутимо удлиняются уши.

– Это очень просто, господа…

Она стоит, они сидят. Картина изменилась. Она – учитель, а они – балбесы-ученики, которые должны шевелить мозгами, чтобы до них дошло.

– Это очень просто. Каждый из вас мог бы прийти к тем же выводам, если бы, конечно, дал себе труд немного подумать.

Она говорит своим скрипучим голосом, таким тоном, как будто ведет занятие в школе полиции на тему «Теория и практика астрологического прогноза смерти». Она объясняет. Ее длинная костистая голова возвышается над слоями дыма; как всегда, она дышит как бы нездешним воздухом. И объясняет «этим господам», что гороскопы четырех предыдущих жертв ясно указывали, что они должны были умереть насильственной смертью именно тогда, когда они умерли, ни накануне, ни днем позже, в совершенно определенной точке пространства – в Магазине.

– А когда я выйду на пенсию, ты можешь предсказать? – иронизирует блондинчик, который играет, сам того не зная, роль Жереми.

– Заткнись, Ванини, – ворчит двойник Бака-Бакена, заимствуя уже мою роль. – И так сколько времени потеряли!

– Не выставляйся, записывай ее показания, что бы она ни говорила, пусть даже это будет рецепт яблочного кекса. Шеф скоро придет, а у нас ни фига не сделано.

И Жиб-Гиена вежливо предлагает Терезе продолжать.

– Что же касается потенциальной жертвы, пятой по счету, – продолжает Тереза, – то, не зная, ни кто она, ни когда родилась, я была вынуждена исходить в своих расчетах не из даты ее рождения, а из гипотетического момента завершения пути – того, что вы называете смертью и что в действительности есть лишь перевоплощение. Затем, после того как основания для подобного дедуктивного рассуждения были прочно заложены, я попыталась подняться по течению времени, чтобы установить момент возникновения субъекта – то, что вы называете рождением и что на самом деле есть не что иное, как воплощение.

Четыре глаза комиссара Аннелиза смотрят в стенку так, как если бы ее вовсе не было, в то время как блондинчик стучит, как сумасшедший, на машинке, обескровленная лента которой оставляет слова, бледные как смерть. А Терезу несет.

– Таким образом, учитывая даты воплощений четырех предыдущих жертв и характер астральных конфигураций, которые знаменовали их перевоплощение в Магазине – или, если вам угодно, их смерть, – я пришла к заключению, что, по всей вероятности, двадцать восьмого дня сего месяца насильственная смерть должна иметь место в той же точке земного пространства в силу прохода Урана через сильный Сатурн.

Тереза встала сегодня чуть свет. Она была первой покупательницей, которая вошла в Магазин. Она содрогнулась от отвращения, когда полусонный полицейский профессиональным жестом огладил ее с головы до ног. Она бродила по пустым проходам между прилавками, сопровождаемая удивленными взглядами продавщиц, которым что-то мешало принять эту странную фигуру за воровку, ищущую поживы. Затем она затерялась в толпе, просачиваясь вместе с ней в самые отдаленные закутки Магазина, в ожидании мгновения, когда смерть подтвердит ее выкладки, и в то же время боясь, что они окажутся точными, потому что бедняжка не желала ничьей смерти («Бен, ты мне веришь, скажи! Ты же знаешь, я тебе никогда не лгала!» – Да, буквально та же самая фраза, которую сказал Жереми в больнице. – «Я верю тебе, дорогая, это правда, ты никогда никому не хотела зла. Продолжай, мы тебя слушаем».), не зная, где смерть обрушится на свою жертву, но предупрежденная каким-то немым голосом (блондинчик поднимает глаза от машинки – да, «немым голосом», именно так она сказала), что, когда момент придет, она будет знать точное время и место.

И вот, когда момент настал, окаменевшую от ужаса девочку обнаружили перед запертой дверью туалета. Никто не слышал взрыва; на этаже почти никого не было в это пустое предвечернее время – за десять минут до закрытия учреждений и последнего наплыва покупателей.

Терезу обнаружил лично заведующий отделом, здоровенный лоб с тонким голосочком. Решив, что она не может открыть дверь, он попытался помочь ей. Заперто изнутри. Заинтересовавшись, он стал ждать. Но от присутствия этой дылды, немой и как бы парализованной, ему стало не по себе, и он доложил по начальству. В итоге появилась полиция.

Которая взломала дверь.

Нашла изрешеченный труп.

И маленькие фотки на окровавленных стенах.

– И знаешь, Бен, я вычислила точную дату его рождения в ту самую секунду, когда он умер: девятнадцатого декабря тысяча девятьсот двадцать второго года.

Машинка-пулемет блондинчика внезапно останавливается с металлическим скрежетом. Полицейский с обалделым видом смотрит на паспорт, открытый перед ним на столе, и читает вслух:

– Гельмут Кюнц, уроженец Германии, родился в Идар-Оберштайне 19 декабря 1922 года.

– Полагаю, что вы осознаете всю серьезность ситуации, господин Малоссен.

Уже поздний вечер, Карегга проводил Терезу домой. Управление полиции само заснуло. Только лампа с реостатом в кабинете дивизионного комиссара Аннелиза свидетельствует о том, что контора продолжает думать. Он сидит за письменным столом, а я стою перед ним. Элизабет не видно, нет речи и о кофе. «Воспитатель» беседует с глазу на глаз с другим «воспитателем».

– Потому что из всего этого начинает складываться целый букет подозрений на ваш счет.

Свет становится чуть ярче, что должно подчеркнуть серьезность момента. (Комиссар Аннелиз меняет освещение, потихоньку нажимая ногой на соответствующую педальку под столом. Наверно, у каждого полицейского есть какой-нибудь свой приемчик.)

– И мои сотрудники не поняли бы меня, если бы я отказался учитывать это.

(Ох, Тереза, Тереза…)

– Если хотите, я резюмирую ситуацию.

(Не то чтобы я очень хотел…)

Но он ее резюмирует. Резюме из восьми пунктов, которые звучат в полутьме кабинета как пункты обвинительного заключения.

1. Бенжамен Малоссен, ответственный за технический контроль в большом универсальном магазине, в котором в течение семи месяцев неизвестный убийца произвел ряд террористических актов, присутствует на месте каждого взрыва.

2. Если его там нет, на месте взрыва его сестра Тереза.

3. Названная Тереза Малоссен, несовершеннолетняя, якобы предвидела время и место четвертого взрыва – деталь, которая не может не обратить на себя внимание любого служащего полиции, не склонного к астрологии.

4. Жереми Малоссен, также несовершеннолетний, поджег свою школу с помощью самодельной бомбы, по крайней мере один из химических компонентов которой был уже использован неизвестным злоумышленником в Магазине.

5. Топография Магазина весьма интересует семейство, если судить об этом по количеству фотографий, найденных в школьном ранце средней сестры, Клары Малоссен, очаровательной и столь же несовершеннолетней, – см. фотографические отпечатки, изъятые при обыске, произведенном на квартире, занимаемой семьей Малоссен, согласно ордеру N… выданному такого-то числа, и т. д.

6. Самый несовершеннолетний из детей семьи Малоссен бредит в течение многих месяцев «рождественскими людоедами»; эта зловещая тематика имеет прямое отношение к фотографиям (не менее зловещим), найденным на месте последнего взрыва.

7. Беременность старшей сестры, Лауны Малоссен, едва совершеннолетней, медсестры, послужила поводом для встречи между Бенжаменом Малоссеном и профессором Леонаром, жертвой третьего взрыва.

8. Даже собака, принадлежащая семье (возраст и порода не поддаются определению), опосредованно связана с расследуемым делом, поскольку стала жертвой нервного припадка на месте одного из взрывов. Анализ фотографий, найденных на стенах туалета шведской выставки, обнаружил по меньшей мере на одной из них изображение собаки, страдающей сходным недугом.

Свет снова становится ярче. Сидящий передо мной дивизионный комиссар Аннелиз кажется единственным освещенным человеком в Париже.

– Соблазнительно, не правда ли, для следственной группы, которая вот уже столько месяцев безуспешно бьется над этим делом?

Молчание.

– Но это еще не все, господин Малоссен. Вот, не угодно ли взглянуть?

Он протягивает мне толстенный конверт из плотной бумаги с грифом известного парижского издательства.

– Мы его получили позавчера, и я как раз собирался с вами о нем поговорить.

В конверте две или три сотни машинописных листков. Все это озаглавлено «Взрыв наоборот», с подзаголовком «роман» и подписано «Бенжамен Малоссен». Мне достаточно взгляда, чтобы узнать рассказ, который начиная с Рождества я по вечерам выдавал ребятам и который завершился две недели назад, после признания Жереми. Вид у меня, надо думать, настолько обалдевший, что комиссар счел нужным уточнить:

– Мы нашли оригинал у вас в квартире.

За шторами мерный гул спящего Парижа.

Улюлюканье полицейской машины прорезает его, как кошмар. На столе комиссара Аннелиза свет чуть тускнеет.

– Поймите меня, Бенжамен…

(« Бенжамен…»)

– У вас остался только один козырь в этой игре – моя личная уверенность. Уверенность в том, что вы невиновны, как вы понимаете. Никто из моих сотрудников ее не разделяет. В этих условиях заставлять их разрабатывать другие версии нелегко. И если в ближайшее время не обнаружатся новые факты, которые подкрепили бы мою уверенность…

Я слышу, как они падают одна за другой, эти точки его многоточия! И вот тут я колюсь. Черт с ним, с Тео. Черт с ним, с неуловимым мстителем. Я заявляю, что видел, как старичок в сером халате украл два патрона в оружейном отделе и потом набивал взятым из них порохом металлический футляр от сверла.

– Почему вы не сообщили об этом раньше?

(В самом деле, почему?)

– Вы, может быть, спасли бы человеку жизнь, господин Малоссен.

(Все правильно, господин комиссар, но если б вы видели моего друга Тео и его порей в уксусе…)

– Как бы то ни было, проверим.

Кажется, он говорит это без особого убеждения. Так оно и есть, потому что он считает нужным добавить:

– Поставьте полдюжины свечей, чтобы его нашли.