Людовик XIV. Личная жизнь «короля-солнце»

Глава 19 Генриетта Английская: невестка и возлюбленная

Генриетта-Анна Стюарт, младшая дочь Карла I, родилась 16 июня 1644 года, в самый разгар бушующей в Англии гражданской войны. С самого рождения и до конца дней ее, — а прожила она до прискорбия мало, — эту принцессу будто преследовал злой рок. На ее долю выпало очень мало счастливых дней.

К 1641 году противостояние Карла I и парламента зашло так далеко, что разрешить дело мирными переговорами представлялось уже невозможным. Абсолютная монархия в Англии доживала последние дни. Парламент не желал давать королю власти ни в управлении страной, ни в международной политике, обострился и конфликт между католиками и протестантами. Парламентарии дошли до того, что начали требовать выслать из страны королеву-католичку и лишить ее детей права наследования престола.

Генриетта-Мария Французская вышла замуж за Карла I в 1625 году, когда ей было всего 15 лет, и первые три года жизни на чужбине стали для нее настоящим кошмаром. Помимо того что ей пришлось соперничать с фаворитом мужа красавчиком Бэкингемом, — соперничать, разумеется, совершенно безуспешно, — так она еще и вела себя глупо, отчего-то возомнив, что ей свыше ниспослана святая миссия вернуть Англию в лоно католической церкви. Особо странные выходки королевы, такие как ее отказ участвовать в коронации мужа или совершенный ею молебен в Тайберне, где были повешены католики, собиравшиеся взорвать парламент, столь негативно настроили к ней англичан, что Карл I был вынужден принять некоторые меры, чтобы обуздать религиозный пыл супруги: в частности, он отправил домой, во Францию, большую часть ее свиты.

Однако когда в 1628 году был убит герцог Бэкингем, словно пелена упала с глаз Карла I, он вдруг обратил внимание на свою жену и будто бы впервые ее увидел. Между супругами вспыхнуло настоящее чувство. Они перестали ссориться. Они стали жить душа в душу. И на свет один за другим начали появляться дети.

Первые роды Генриетты-Марии были настолько тяжелыми, что сама она едва не умерла, а ребенок скончался, не прожив и нескольких часов. Тем не менее все последующие беременности завершились благополучно, хотя они и следовали одна за другой, изрядно измучив юную королеву. В 1630 году появился на свет будущий король Карл II, в 1631 году родилась дочь Мария-Генриетта, далее последовали будущий Яков II — 1633 год, Елизавета — 1635 год, Анна — 1637 год. Екатерина — 1639 год и, наконец, Генрих, герцог Глостерский, — 1640 год.

В 1641 году, опасаясь за свою жизнь, Генриетта-Мария вынуждена была бежать в Голландию, где, заложив свои драгоценности, она купила оружие и боеприпасы для армии короля, после чего храбро решила вернуться в Англию, выйдя на корабле в штормящее море. У самых берегов Туманного Альбиона ее корабль подвергся нападению парламентского флота, и Генриетта-Мария едва не попала в плен. На этот случай она отдала команде приказ взорвать корабль, потому что знала, — стоит только ей оказаться в руках мятежников, и ее супруг сделает все, пойдет на любые уступки, лишь бы только вернуть ей свободу. К счастью, все обошлось.

Летом 1643 года Генриетта-Мария воссоединилась с мужем, и тогда же было зачато их последнее дитя — девочка, названная в честь матери Генриеттой.

Карл I воевал с парламентом, и его ставка располагалась в Оксфорде. Но незадолго до рождения принцессы войска мятежников почти вплотную подошли к университетскому городку. Опасаясь за жизнь жены, король вынужден был спешно отправить ее в Эксетер. Из-за всех этих волнений и бесконечных переездов роды королевы проходили крайне трудно. Ко всему прочему, всего лишь через две недели после рождения дочери, Генриетта-Мария вынуждена была бежать во Францию, — парламентские войска едва не захватили Эксетер, — и малютка Генриетта осталась на попечении графини Мортон.

Карл I в то время еще одерживал победы над мятежниками, он сумел прогнать вражеское войско от Эксетера и взять на руки новорожденную дочь. Он счел ее очень красивой… Самой красивой из всех своих детей…

Король провел обряд крещения, после чего вынужден был снова отправляться на войну, — больше он не увидит младшую дочь никогда.

Вместе с графиней Мортон маленькая Генриетта прожила в Эксетере два года, до тех самых пор, пока положение короля не стало совершенно катастрофическим. Он проигрывал битвы, он терял сторонников, и к 1646 году его дело стало совершенно безнадежным, — уже можно было сказать, что Карл I потерпел сокрушительное поражение.

Эксетер был к тому времени в руках парламента, и Кромвель приказал графине Мортон отправляться с маленькой принцессой в Лондон. Но по дороге той удалось бежать. Переодевшись крестьянкой и выдав Генриетту за своего сына, графиня Мортон покинула Англию и добралась до Парижа. Где наконец малышка оказалась в объятиях матери.

Генриетта-Мария души не чаяла в девочке, привязавшись к ней сильнее, чем ко всем остальным детям. Вернувшись на родину, она, ревностная католичка, наконец смогла воспитывать детей так, как считала нужным, ни на кого не оглядываясь, и сделала все возможное, чтобы спасти душу маленькой Генриетты, приобщив ее к истинной вере.

Она окрестила дочь по католическому обряду, дав ей имя Анна, в честь королевы Франции Анны Австрийской.

Королеве-беглянке были отведены покои в Лувре, — дочери Генриха IV, конечно, не могли отказать в приюте. Однако заботиться о ее благополучии ни у кого не было ни времени, ни желания. Франция тоже волновалась как бурное море, набирала обороты Фронда, королевская семья была вынуждена бежать из Парижа, и пенсия, некогда назначенная Генриетте-Марии из казны, перестала выплачиваться.

«На протяжении восьми лет французский двор не мог оказать изгнанницам действенной помощи, — пишет Ги Бретон. — Зимой в их квартире было так холодно, что Генриетта все дни напролет оставалась в постели, а вся ее пища состояла из нескольких сваренных в воде овощей. Чтобы как-то прожить, английская королева продавала свои платья, драгоценности, мебель, и в конце концов все ее имущество, по свидетельству мадам де Моттевиль, состояло «из одной маленькой чашки, чтобы иметь возможность утолить жажду»».

Кто знает, чем бы кончилось дело, если бы о несчастных не позаботился один из лидеров Фронды, кардинал де Гонди, приказавший привезти им еду и дрова, когда положение стало совсем уж отчаянным.

В январе 1649 года Генриетта-Мария узнала страшную новость о казни Карла I. Исчезла последняя надежда на то, что ее жизнь сможет измениться в лучшую сторону. И в самом деле, все становилось только хуже, хотя, казалось бы, дальше было уже некуда…

Генриетта-Анна была еще слишком мала, чтобы вполне осознавать, что происходит, по приходилось ей несладко. После смерти мужа ее мать, и без того не обладавшая крепким психическим здоровьем, казалось, совершенно лишилась рассудка. Ее религиозное рвение переходило все возможные пределы. К тому же у нее появился любовник. Это был один из английских эмигрантов лорд Жермин, человек грубый, жадный и ограниченный, к тому же еще и драчун. «Однажды он закатил две увесистые оплеухи королеве Англии, — пишет Бретон. — А та, будучи достойной дочерью своего отца Генриха IV, не осталась в долгу и больно ударила его по ноге, и на глазах испуганной девочки началась потасовка между любовниками…»

В 1653 году Мазарини заключил союз с Кромвелем, из-за чего Францию вынуждены были покинуть сыновья казненного короля, — Карл II, Иаков, герцог Йоркский, и Генри, герцог Глостерский. Впрочем, в то время у них окончательно испортились отношения с матерью, которая не могла думать ни о чем другом, кроме их крещения в католицизм, а иначе грозила проклясть.

Генриетта-Анна не могла поступить так же, как братья, и просто уехать, поэтому весь пыл религиозного рвения и родительской заботы достался ей.

В 1654 году Мазарини возобновил выплату им пенсии. И Генриетта-Мария перебралась в старинный загородный особняк маршала Бассомпьера на холме Шайо, который тут же превратила в монастырь.

Помимо религиозного рвения Генриетта-Мария была одержима еще одной идеей, она хотела выдать свою дочь замуж за Людовика XIV, и потому с одиннадцати лет Генриетту-Анну начали вывозить в свет.

Девочка не смогла привлечь внимание царственного кузена. Она была слишком плохо одета. Она была худенькой и бледной и совершенно некрасивой. Над нею только потешались… Людовик пренебрежительно называл ее «святой невинностью» и «святыми мощами». Тогда как сама Генриетта втайне была в него влюблена и очень грустила от сознания своего несовершенства.

Разумеется, идею этого брака не поддерживали ни Анна Австрийская, ни Мазарини. Власть Кромвеля в Англии казалась незыблемой, вероятность того, что Карл II когда-нибудь вернет корону, была исчезающее мала. И Генриетта-Анна считалась совершенно бесперспективной невестой для одного из самых влиятельных в Европе монархов. Это понимали все, кроме Генриетты-Марии, продолжавшей мучить дочь своими бессмысленными мечтаниями.

Однако все изменилось в 1660 году.

Кромвель умер, а его сын не смог удержать власть, в стране начался настоящий хаос и парламент был вынужден попросить вернуться в Англию Карла II.

Ее брат стал королем, и статус Генриетты мгновенно изменился. Она больше не была приживалкой при французском дворе, она стала английской принцессой.

Вместе с матерью Генриетта вернулась на родину, которую совершенно не помнила и не любила, ее настоящим домом была Франция, туда ей хотелось вернуться. Она бы предпочла вернуться королевой, но, увы, — Людовик XIV был уже женат.

Как именно отреагировала принцесса на предложение стать женой герцога Орлеанского, не известно, — ведь она знала о том, что брат короля не испытывает влечения к женщинам. Скорее всего, для нее это не имело значения. Генриетта хотела вернуться во Францию. Не на правах бедной родственницы. А как сестра английского монарха. Как жена брата французского короля. После всех лет унижений ей хотелось триумфа, ей хотелось блистать.

Мазарини умер 9 марта 1661 года.

А 31 марта состоялась свадьба. За несколько дней до смерти кардинал просил убитую горем королеву ни в коем случае не откладывать церемонию. Впрочем, вряд ли это было возможно. О предстоящем браке герцога Орлеанского и Генриетты Английской знала уже вся Европа. А Мазарини… Ну кто такой Мазарини? Он умер, и о нем тотчас же все забыли. Все внезапно вспомнили — что у Франции есть король.

После бракосочетания его величество подарил брату Пале-Рояль, дворец, где прошло их детство и который должен был теперь стать городской резиденцией герцога и герцогини Орлеанских.

Преображение в принцессу как-то вдруг изменило Генриетту. Будто фея-крестная коснулась ее волшебной палочкой, в миг превратив из дурнушки в красавицу.

«Генриетта, сформировавшись, стала замечательной красавицей. Красота ее расцвела еще пышнее, когда Стюарты опять вступили на престол.

Несчастье отняло у нее блеск гордости, но благоденствие вернуло его снова. Она вся сияла в своей радости и преуспеянии, подобно тем оранжерейным цветам, что, случайно оставленные на одну ночь первым осенним заморозкам, повесили головки, но назавтра, согретые воздухом, в котором родились, раскрываются с еще невиданной пышностью.

Леди Генриетта, соединившая в себе очарование французских и английских красавиц, никогда еще не любила и была очень жестока, когда принималась кокетничать. Улыбка — это наивное свидетельство благосклонности у девушек — не освещала ее лица, и когда она поднимала глаза, то смотрела так пристально на того или другого кавалера, что они, при всей своей дерзости и привычке угождать дамам, невольно смущались».

Александр Дюма «Виконт де Бранжелон, или Десять лет спустя»

С тех пор как она вернулась из Англии в сопровождении роскошной свиты, при французском дворе смотрели на нее по-новому, и находили, что она умна, обаятельна и грациозна.

Даже Филипп некоторое время был увлечен женой. Правда, недолго. По его собственным словам, он «любил Мадам ровно две недели после свадьбы». После чего его высочество вернулся к дорогому другу де Лоррену и обычному времяпрепровождению.

Генриетту в то время совсем это не печалило, она жила словно в сказочном сне. Праздники сменялись балами, прогулки пикниками, и везде она блистала, обласканная комплиментами и восхищенными взглядами придворных.

И даже его величество король, который как раз в то время окончательно расстался с Марией Манчини, вдруг начал оказывать Генриетте недвусмысленные знаки внимания, назначив ее на шуточную должность «министра увеселений».

«Она участвовала, — пишет мадам де Лафайет, — во всех развлечениях, которые, казалось, устраивались лишь для того, чтобы доставить ей удовольствие. Что же касается короля, то он их воспринимал опосредованно через нее и был доволен только в том случае, если праздники нравились ей. Летом Мадам любила купаться каждый день. Из-за жары к водоему она ехала в карете, а обратно возвращалась верхом на лошади в сопровождении нарядно одетых дам в украшенных перьями шляпах, молодых придворных и короля. После ужина все усаживались в коляски и совершали ночные прогулки вдоль канала».

Король так увлекся своей невесткой, что их роман стал очевиден для всех.

Даже для королевы, оставшейся из-за беременности скучать в Париже.

Мария-Терезия пожаловалась королеве-матери, что его величество ведет себя неподобающим образом. Анна Австрийская пыталась увещевать сына, но тот не внял ее словам. Тогда Анна пошла на маленькую хитрость, — она намекнула Филиппу, что его жена «не находится в достаточной безопасности от любовного приключения».

Филипп был изумлен и разгневан. Несмотря на то что он не любил свою жену и сам совершенно не заботился о том, чтобы хранить супружескую верность, он был жутко ревнив и устроил Генриетте грандиозный скандал. А потом, сочтя, что этого недостаточно, явился к королю и упрекнул его в том, что он покушается на его честь.

Людовику совсем не хотелось ссориться с братом, тем более, что он действительно чувствовал себя виноватым, но и оборвать отношения с его супругой было выше его сил.

Генриетта придумала коварный план.

— Сделайте вид, — посоветовала она королю, — что любите другую женщину, и досаждающие нам слухи сразу же прекратятся.

Это был опасный путь. Самый опасный из всех возможных… Но Генриетта была слишком молода и неопытна, слишком влюблена и слишком самоуверенна, чтобы догадаться об этом.

«Условившись между собой, — пишет мадам де Лафайет, — что король сделает вид, что влюбился в какую-нибудь придворную даму, они стали подыскивать подходящую кандидатуру для претворения в жизнь замысла».

Их выбор нал на двух фрейлин королевы: мадемуазель де Пон и мадемуазель Шемеро. Но первая, не желая играть столь жалкую роль, тотчас же уехала в провинцию. Вторая же была слишком напориста и вздумала по-настоящему завоевать сердце короля.

И тут Генриетта сама нашла подходящую кандидатуру: милую, простенькую провинциалку из своей свиты Луизу де Лавальер. Наивную, скромную и совершенно не амбициозную девушку. Да к тому же еще и хромоножку.

«— Что вы скажете о мадемуазель де Тонне-Шарант, Генриетта? — спросил король.

— Скажу, что волосы у нее слишком светлые, — отвечала принцесса, сразу указывая на единственный недостаток, который можно было поставить в упрек почти совершенной красоте будущей г-жи де Монтеспан.

— Да, слишком белокура, это верно, но все же, по-моему, красавица.

— О да, и кавалеры так и кружатся около нее. Если бы мы охотились вместо бабочек за ухаживателями, смотрите-ка, сколько бы мы наловили их возле нее.

— А как вы думаете, Генриетта, что сказали бы, если бы король вмешался в толпу этих ухаживателей и бросил свой взор на красавицу? Принц продолжал бы ревновать?

— О государь, мадемуазель де Тонне-Шарант средство очень сильное, — вздохнула принцесса. — Ревнивец, конечно, вылечился бы, но, пожалуй, явилась бы ревнивица!

— Генриетта, Генриетта! — воскликнул Людовик. — Вы наполняете мое сердце радостью. Да, да, вы правы, мадемуазель де Тонне-Шарант слишком прекрасна, чтоб служить ширмой.

— Ширмой короля, — с улыбкой отвечала Генриетта. — Эта ширма должна быть красива.

— Так вы мне советуете ее? — спросил Людовик.

— Что мне сказать вам, государь? Дать такой совет — значит дать оружие против себя. Было бы безумством или самомнением рекомендовать вам для отвода глаз женщину, гораздо более красивую, чем та, которую вы будто бы любите.

Король искал руку принцессы, ее взгляд и прошептал ей на ухо несколько нежных слов, так тихо, что автор, который должен все знать, не расслышал их.

Потом он громко прибавил:

— Ну хорошо, выберите сами ту, которая должна будет излечить наших ревнивцев. Я буду за ней ухаживать, посвящу ей все время, какое у меня останется от дел, ей буду отдавать цветы, сорванные для вас, ей буду нашептывать о нежных чувствах, которые вызовете во мне вы. Только выбирайте повнимательнее, иначе, предлагая ей розу, сорванную моею рукою, я буду невольно смотреть в вашу сторону, мои руки, мои губы будут тянуться к вам, хотя бы мою тайну угадала вся вселенная.

Когда эти слова, согретые любовной страстью, слетали с уст короля, принцесса краснела, трепетала, счастливая, гордая, упоенная. Она ничего не могла найти в ответ: ее гордость, ее жажда поклонения были удовлетворены.

— Я выберу, — сказала она, поднимая на него свои прекрасные глаза, — только не так, как вы просите, потому что весь этот фимиам, который вы собираетесь сжигать на алтаре другой богини, — ах, государь, я ревную к ней, — я хочу, чтобы он весь вернулся ко мне, чтобы не пропала ни одна его частица. Я выберу, государь, с вашего королевского соизволения такую, которая будет наименее способна увлечь вас и оставит мой образ нетронутым в вашей душе.

— По счастью, — заметил король, — у вас сердце не злое, иначе я трепетал бы от вашей угрозы. Кроме того, среди окружающих нас женщин трудно отыскать неприятное лицо.

Пока король говорил, принцесса встала со скамьи, окинула взглядом лужайку и подозвала к себе короля.

— Подойдите ко мне, государь, — сказала она, — видите вы там, у кустов жасмина, хорошенькую девушку, отставшую от других? Она идет одна, опустив голову, и смотрит себе под ноги, точно потеряла что-нибудь.

— Мадемуазель де Лавальер? — спросил король.

— Да.

— О!

— Разве она не нравится вам, государь?

— Да вы посмотрите на нее, бедняжку. Она такая худенькая, почти бесплотная.

— А разве я толстая?

— Но она какая-то унылая.

— Полная противоположность мне; меня упрекают, что я чересчур весела.

— Вдобавок хромоножка. Смотрите, она нарочно всех пропустила вперед, чтобы не заметили ее недостатка.

— Ну так что же? Зато она не убежит от Аполлона, как быстроногая Дафна.

— Генриетта, Генриетта! — с досадой воскликнул король. — Вы нарочно выбрали самую уродливую из ваших фрейлин.

— Да, но все же это моя фрейлина — заметьте это.

— Так что же?

— Чтобы видеть ваше новое божество, вам придется волей-неволей приходить ко мне; скромность не позволит вам искать свиданий наедине, и вы будете видеться с нею только в моем домашнем кружке и говорить не только с нею, а и со мною. Словом, все ревнивцы увидят, что вы приходите ко мне не ради меня, а ради мадемуазель де Лавальер.

— Хромоножки.

— Она только чуть-чуть прихрамывает.

— Она никогда рта не раскрывает.

— Но зато когда раскроет, то показывает прелестнейшие зубки.

— Генриетта!..

— Ведь вы сами предоставили мне выбор.

— Увы, да!

— Подчиняйтесь же ему без возражений.

— О, я подчинился бы даже фурии, если бы вы ее выбрали!

— Лавальер кротка, как овечка. Не бойтесь, она не станет противиться, когда вы ей объявите, что любите ее.

И принцесса захохотала.

— Вы оставите мне дружбу брата, постоянство брата и благосклонность короля, не правда ли?

— Поставлю вам сердце, которое бьется только для вас.

— И вы полагаете, что наше будущее обеспечено?

— Надеюсь.

— Ваша мать перестанет смотреть на меня как на врага?

— Да.

— А Мария-Терезия не будет больше говорить по-испански в присутствии моего мужа, который не любит слышать иностранную речь, так как ему все кажется, что его бранят?

— Может быть, он прав, — проговорил король.

— Наконец, будут ли по-прежнему обвинять короля в преступных чувствах, если мы питаем друг к другу только чистую симпатию, без всяких задних мыслей?

— Да, да, — пробормотал король — Правда, станут говорить другое.

— Что еще, государь? Неужели нас никогда не оставят в покое?

— Будут говорить, — продолжал король, — что у меня очень дурной вкус. Ну да что значит мое самолюбие перед вашим спокойствием?

— Моей честью, государь, хотите вы сказать, честью нашей семьи. И притом, поверьте, вы напрасно заранее настраиваете себя против Лавальер; она прихрамывает, но она, право, не лишена некоторого ума. Впрочем, к чему прикасается король, то превращается в золото».

Александр Дюма «Виконт де Бранжелон, или Десять лет спустя»

…Кто же знал, что сердце Людовика так жарко отзовется не на яркую красоту и не на горячий темперамент, а на нежность, самоотверженность и чистоту…

Четыре большие любви было у «короля-солнце»: Мария Манчини, Луиза де Лавальер, Атенаис де Монтеспан и Франсуаза де Ментенон. Каждая из них была в чем-то особенной.

Но самой знаменитой фавориткой Людовика XIV стала все-таки Луиза де Лавальер, — именно о ней написано больше всего книг, включая таких известных авторов, как мадам де Жанлис и Александр Дюма-отец, а в девятнадцатом веке одна из фабрик даже выпускала обеденный сервиз «Луиза де Лавальер» со сценками из ее жизни, изображенными на дне тарелок.

Почему же именно она?

Одна из придворных дам Людовика XIV, госпожа де Келюс, славившаяся своей проницательностью, в своих воспоминаниях писала, что Луиза де Лавальер была единственной из фавориток «короля-солнце», которая действительно любила Людовика, а не «Его Величество».

И Людовик не мог этого не оценить.