Львица

Глава 14

Эмма стояла возле входа в загон, где жили два осиротевших львенка — Билл и Бэн. Вглядываясь сквозь проволочную сетку, она смотрела на голую землю с редкими затененными участками. С ветки дерева свешивались качели, сделанные из старой автомобильной покрышки. Рядом валялся забытый всеми, видавший виды мяч, сшитый из кусков брезента. Тут же лежала старая пожеванная корзина. Посередине этого пространства, как будто в своих законных владениях, лежали львята. Они еще мирно спали при свете мягкого утреннего солнца, так тесно прижавшись друг к другу, что издалека напоминали одно большое мохнатое животное.

Энджел держала в руках две бутылки с молоком. Она только что искупалась, приняв «душ бушмена», — так называл придуманную им конструкцию Джордж: бак с небольшими дырками в днище, который наполнялся горячей водой и подвешивался к дереву. Ее мокрые волосы, лежавшие на плечах, теперь казались темнее и длиннее. Энджел переоделась в чистую одежду, которую Эмма привезла со станции. На этот раз штаны и туника были не однотонными, а из ткани светло-радужных оттенков. Эмма удивилась тому, как изменился внешний вид Энджел благодаря цветной одежде. Глаза девочки казались более голубыми, а кожа — более светлой. Когда она вышла из душа, держа грязную одежду в руках, Мойо вместе с львятами настороженно посмотрела на нее, словно на секунду усомнилась в том, что это была Энджел.

Энджел протянула одну из бутылок Эмме и сказала:

— Держи бутылку донышком вверх, чтобы они не втягивали ртом воздух.

— Ты это раньше уже делала? — Эмма удивленно вскинула брови.

— У сестер милосердия. Иногда я помогала монахиням кормить младенцев.

Эмма взглянула на девочку. Ей не терпелось задать Энджел кучу вопросов, но она заставила себя промолчать. Эмме не хотелось расстраивать девочку тяжелыми воспоминаниями о ее матери. С самого утра Энджел вела себя на удивление дружелюбно и спокойно. Казалось, она уже привыкла находиться рядом с едва знакомыми людьми. Вернее сказать, она выглядела более самостоятельной и уверенной в себе. Девочка сама спросила, где она может помыться, а потом отвергла всяческую помощь с баком. Энджел также попросила йод и бинты и мастерски обработала рану на ноге. Во время завтрака она так активно помогала накрывать на стол, а после еды убирать грязную посуду, что у нее едва хватило времени, чтобы съесть что-нибудь самой.

— Ты готова? — спросила Энджел.

Эмма нервно посмотрела на львят. Она считала, что с этим заданием лучше справится Джордж — в конце концов, у него было больше всего опыта, — но Энджел настояла, чтобы с ней пошла Эмма.

— Я хочу, чтобы ты помогла мне покормить львят, — заявила девочка, глядя ей прямо в глаза.

Эмма тут же согласилась, ибо все ее колебания были сломлены, — настолько ей было приятно ощущать себя избранной.

— Открой, пожалуйста, ворота, — попросила Энджел.

Услышав звук деревянной рамы, цепляющейся о затвердевшую землю, львята подняли свои мохнатые головы и спросонья заморгали черными блестящими глазами. В следующее мгновение сонный клубок распутался и львята с трудом встали. Они были намного мельче детенышей Мойо, каждый размером с крупного кота. Их головы казались слишком тяжелыми для их туловища, а ступни — слишком большими по сравнению с ногами. Их светло-коричневая шкура была покрыта пятнышками более темного цвета.

Львята вприпрыжку помчались к Эмме и Энджел, но, немного не добежав, в нерешительности остановились. Один из них даже чуть-чуть подпрыгнул, испугавшись кисточки собственного хвоста, попавшего в поле его зрения.

Энджел рассмеялась.

— Они еще только учатся жить.

Эмма улыбнулась. Это было очень точное замечание: львята действительно выглядели так, как будто они еще не совсем освоились в собственном теле.

Энджел присела на корточки, протягивая бутылку с молоком. Оба детеныша, едва не спотыкаясь, поспешили ей навстречу.

— Покажи им, что у тебя тоже есть молоко, — сказала девочка Эмме.

Эмма помахала второй бутылкой перед львятами.

— Ну же, идите ко мне, — позвала она их, и вскоре оба детеныша, подбежав к ней, уперлись передними лапами в ее голени.

Эмма немного растерялась, но тут же засунула бутылку в карман, наклонилась и взяла одного из детенышей на руки. Под шкурой, покрытой мягким мехом, ощущалось его маленькое тельце. Эмма села на пенек, устроила львенка на колени и вытащила бутылку из кармана. После минутной возни с соской детеныш начал пить молоко.

— Ну вот и все, — сказала Энджел. — Хорошо.

Она села рядом с Эммой, взяла второго львенка на колени и поднесла бутылку под правильным углом к его рту.

Сначала львята пили молоко с жадностью, едва не захлебываясь, но затем перешли на равномерное причмокивание.

Эмма искоса поглядывала на Энджел. Девочка сидела, наклонившись к голове львенка, и ее волосы касались его меха.

Детеныш на коленях у Эммы заворочался, привлекая к себе ее внимание. В процессе кормления он то и дело поглядывал на нее, тихонько вздыхая между глотками. Передними лапами он по-кошачьи начал мять ее колени. Это напомнило Эмме кота, который жил у ее соседей в Мельбурне. Это был большой полосатый кот по кличке Бруно. Наверное, он сейчас по ней скучает. После того как Саймон уехал в экспедицию, Эмма начала подкармливать Бруно. Сперва он просто пробирался через небольшую щель между балконами их квартир, а затем она начала пускать его внутрь и даже позволяла лежать на диване, хотя знала, что у Саймона аллергия на кошачью шерсть. Когда они переехали в эту квартиру, им потребовалось немало времени, чтобы избавиться от следов всех аллергенов. Постепенно Эмма привыкла к компании Бруно. С тех пор как она начала жить с Саймоном, ее связь со старыми друзьями была утрачена. Эмма считала, что было бы нечестно искать с ними встреч только тогда, когда Саймон находился в отъезде. Когда он был дома, они все делали вместе и им больше никто не был нужен. Оставаясь одна, Эмма изредка виделась с их общими друзьями, но у нее всегда появлялось ощущение, что она лишь половина того человека, которого они ожидали встретить. Поэтому в отсутствие Саймона она допоздна задерживалась в институте, шла в спортзал или просто оставалась дома в одиночестве. Ей хотелось быть такой же самодостаточной, как Саймон, но по мере того, как недели плавно перетекали в месяцы, она начинала чувствовать себя более одинокой, чем ей хотелось бы в этом признаться. Чтобы решить эту проблему, Эмма даже попыталась звонить отцу, оправдывая это тем, что, как дочь, она обязана поддерживать с ним контакт. Разговоры приносили мало удовольствия. Каждый из них старался оградить другого от всего, что могло бы привести к вспышке эмоций. Так было всегда — словно боль, которую они однажды пережили вместе, навсегда осталась между ними и готова была в любой момент подняться из глубин, чтобы снова разорвать их сердца. И каждый раз, когда Эмма опускала трубку телефона, она чувствовала себя еще более одинокой.

Она перевела взгляд на очаг, возле которого Дэниэл помогал Ндиси рубить дрова на костер. Джордж наблюдал за ними с трубкой в руках. Внезапно Эмма поняла, что за эти несколько дней в Африке она провела наедине с собой не более чем несколько минут, за исключением того времени, когда спала. Она бросилась из одной крайности в другую, но это ее ничуть не беспокоило. Напротив, ей нравилось постоянно быть в компании других людей. Эмма естественным образом подумала о Дэниэле. Он был так добр к ней — в его отношении чувствовались исключительно теплота и открытость. От него веяло ощущением внутренней силы, но при этом у Эммы не возникало потребности во что бы то ни стало соответствовать его стандартам, как это было с Саймоном. Она твердо знала, что может рассчитывать на помощь в случае необходимости. Прошлой ночью она лежала в гостевом домике и долго не могла уснуть. Она все время прислушивалась к шорохам на соломенной крыше и вглядывалась в щель между дверью и полом, готовая к тому, что в любой момент в хижину проскользнет змея. В спальном мешке было слишком жарко, и поэтому она легла поверх него. Облаченная в одну только тонкую шелковую пижаму, Эмма чувствовала себя очень уязвимой. Она даже несколько раз проверила, хорошо ли подоткнута сетка по краям постели. Эмма уже было подумала, что ей не удастся сомкнуть глаз до самого утра, но затем постаралась успокоиться, расслабить мышцы и представить Дэниэла, который спал в нескольких метрах от нее. Если в хижину на самом деле заползет змея или материализуется какая-нибудь иная неведомая опасность, она в любой момент сможет позвать его на помощь. А в том, что он придет и поможет ей, сомнений не было. С этой мыслью она позволила себе заснуть.

Эмма опустила лицо к голове львенка и потерлась подбородком о его мех. От него пахло теплой пылью, медом и чем-то еще, отдаленно напоминающим запах рыбы, — это был рыбий жир. Свободной рукой Эмма погладила его по спинке. В ответ львенок выпустил изо рта соску и взглянул на нее — его глаза блестели, как расплавленный шоколад. Между его очерченных черным контуром губ высунулся кончик розового языка. Глядя на него, Эмма улыбнулась. Тут она заметила, что молоко тонкой струйкой стекает из соски по ее предплечью. Она хотела было вытереть руку, но львенок уже принялся слизывать молоко, ритмично скребя своим шершавым язычком по ее коже.

— Щекотно, — сказала она Энджел.

Девочка тем временем с напряженным выражением на лице продолжала держать бутылку возле рта второго львенка.

Не глядя на Эмму, она вдруг со всей серьезностью произнесла:

— Не говорите никому, что я здесь.

Эмма вздрогнула. Пытаясь найти нужные слова для ответа, она сделала вид, что устраивает львенка поудобнее на коленях.

— Нам придется это сделать, — сказала она после паузы. — У нас нет выбора.

Голова девочки мотнулась в сторону. Она посмотрела на ворота и на дорогу, ведущую к питомнику, словно испугавшись, что кто-то приедет за ней прямо в эту секунду.

— Когда они приедут?

— Не бойся. Мы еще никому ничего не говорили, — заверила ее Эмма. — Но о тебе все беспокоятся. Тебя, наверное, до сих пор ищут. Мы просто обязаны сообщить, что с тобой все в порядке.

— Не сейчас, — попросила Энджел с умоляющим выражением лица. — Вы же можете подождать день или два? Пожалуйста…

Эмме стало невыносимо больно от услышанного в голосе девочки отчаяния. Если подумать, то она просит совсем о немногом: чуть-чуть времени, чтобы отдохнуть и приготовиться к тому, что ее ждет в будущем.

— Хорошо. Но дальше оттягивать мы не сможем. Это будет неправильно.

Энджел с облегчением перевела дыхание и расслабила плечи. Она посмотрела на львенка и улыбнулась, снова приняв вполне довольный вид. Однако Эмма, напротив, почувствовала нарастающее беспокойство. Данное ею обещание на самом деле может иметь самые серьезные последствия. Ей стало страшно, оттого что, возможно, она поспешила дать слово.

— Энджел, — обратилась она к девочке, — а как насчет твоего отца? Он знает, что ты пропала?

Энджел покачала головой.

— Он понятия не имеет о моем существовании, — ответила она с легкостью в голосе, которая свидетельствовала о том, что Энджел отвечала на этот вопрос уже много раз. — Лаура познакомилась с Майклом на вечеринке в Найроби. Некоторое время они были друзьями, а потом он продолжил свое путешествие. Мы даже не знаем его фамилии. — Она взглянула на Эмму. — У меня нет ни братьев, ни сестер. Была только мама и верблюды — и никого больше.

Эмме стало неловко. Ей не хотелось продолжать этот разговор без Дэниэла и Джорджа, и поэтому она сделала вид, что занята львенком.

— Разбудить его, чтобы он допил молоко? — спросила она Энджел.

— Да, — ответила девочка. — Иначе оно пропадет.

Эмма нежно потормошила львенка и поводила соской возле его носа. Тот открыл глаза и снова принялся сосать молоко. Когда Эмма отвлеклась от него, она с облегчением увидела, что к загону направляется Джордж.

Он подошел и встал рядом с ними, глядя, как львята допивают остатки молока.

— Я очень беспокоился за этих двоих, — сказал он. — В округе нет подходящего прайда, к которому они могли бы пристроиться. А выпускать их в дикую природу в одиночку тоже не годится. Но теперь, когда здесь Мойо, можно попробовать отдать их ей. — Тут Джордж посмотрел на Энджел. — Ты могла бы мне помочь. Старшие львята тебя уважают, и ты сумеешь подружить их с этими малышами. Для этого, правда, потребуется некоторое время.

Эмма нахмурилась и слегка покачала головой, чтобы не заметила Энджел. Джордж говорил так, как будто то, что девочка задержится в питомнике, само собой разумеющийся факт, хотя на самом деле он знал, что все обстоит иначе. Она снова посмотрела на очаг, возле которого сидел Ндиси и чистил арахис.

— Отнеси, пожалуйста, бутылки Ндиси, — попросила она Энджел. — И предложи помочь ему с орехами. Я думаю, он обрадуется.

Энджел радостно кивнула, как будто речь шла об угощении. Она вышла из загона, держа пустые бутылки в обеих руках, и Эмма повернулась к Джорджу:

— Нам нужно поговорить.

Не успели они войти в столовую, как появился Дэниэл. Он вернулся из хижины Джорджа, где пытался связаться по радио с Ндугу.

Эмма с нетерпением смотрела на него, ожидая услышать какие-нибудь новости. Джордж положил наполовину набитую и незажженную трубку на стол.

— Ндугу вернулся на станцию, — сообщил Дэниэл. — С верблюдами все в порядке. Нога Мамы Киту заживает. — Он улыбнулся Эмме. — По дороге из Аруши он остановился в Малангу. Там все только и говорят о мертвой белой женщине и ее ребенке.

— Что им известно об Энджел? — спросила Эмма.

— Никто уже не надеется найти от нее хоть что-нибудь. Кроме того, Ндугу узнал, что из Англии приехал брат этой женщины, чтобы забрать тело на родину.

Эмма молча обдумывала услышанное. Получается, что это и есть ближайший родственник. По всей видимости, ему была дорога и Лаура, и ее дочь, которая приходилась ему племянницей, — не зря он сразу же приехал сюда из Англии.

— Он заберет Энджел с собой, — сказала Эмма и почувствовала, как внутри у нее образовалась пустота.

Она посмотрела вдаль, мимо истрепанных пальмовых листьев, которые виднелись над карнизом хижины. Солнце было уже высоко, отчего тени на земле стали особенно четкими. Горячий воздух обволакивал тело. Эмма представила, как тело Лауры опустят в холодную могилу на мокром от дождя кладбище. Перед ее глазами возникла Энджел, одиноко стоящая на заасфальтированном школьном дворе с бетонными дорожками по периметру, в то время как ее верблюды останутся в далекой-предалекой стране. Интересно, есть ли у этого дяди жена или подруга, которая могла бы стать для Энджел приемной матерью? Вполне вероятно, что у него уже есть свои дети. Эмме подумалось, что Энджел уготована такая же судьба потерянного ребенка, до которого никому нет дела, как это было в ее собственной жизни. Но ведь совсем не обязательно, что так оно и будет, попыталась успокоить себя Эмма. Судьбы людей не всегда развиваются по одному и тому же сценарию.

— Мы должны связаться по радио с полицией, — заявил Дэниэл.

— Энджел попросила меня подождать пару дней, — сообщила Эмма, повернувшись к нему лицом. — И я согласилась.

— И правильно сделали! — воскликнул Джордж. — Она только что вернулась из пустыни. Ей еще рано возвращаться в нормальный мир людей. Если бы она была одним из моих львов, я бы оставил ее здесь как минимум на несколько недель. — Тут он осекся, как будто внезапно ему в голову пришли другие мысли. — Но если сюда приехал ее дядя, то мы должны сообщить ему об Энджел, прежде чем он уедет обратно в Англию.

Эмма нервно водила ногтем по скатерти. Она понимала, что самым правильным решением будет немедленно сообщить о девочке властям. Если они этого не сделают, то их поступок будет граничить с преступлением. Эмма вспомнила умоляющее выражение на лице девочки и данное ей обещание и поняла, что не в силах нарушить свое слово.

— Мы должны дать Энджел несколько дней, — твердо произнесла она после паузы.

— Согласен, — ответил Дэниэл. — Мы свяжемся с полицией завтра вечером, когда уже почти стемнеет. Они наверняка проинформируют дядю, но выехать сюда смогут только на следующий день.

Тут на пороге хижины появилась Энджел. Никто не слышал шагов ее босых ног по песку. Трое взрослых молча посмотрели на ребенка.

— Где мое вязание? — спросила Энджел. Ее сияющее лицо и звонкий голос сняли общее напряжение. — Я хочу показать Ндиси.

Эмма улыбнулась, представив, как повар корпит над лицевыми и изнаночными петлями. Она указала на корзину, стоящую на буфете.

— Оно там.

— Спасибо, — поблагодарила Энджел и улыбнулась ей. Повернувшись на пятках, девочка подбежала к корзине, схватила вязание и умчалась прочь с ярко-красным мотком шерсти в руках.

Вода в тазике быстро стала серой и полной песка, когда Эмма начала стирать в ней тунику Энджел. На самом деле она никогда не занималась ручной стиркой — все, что нельзя было засунуть в стиральную машину, Эмма отправляла в химчистку. Но сейчас, когда наконец после нескольких полосканий ей удалось отстирать большую часть пятен, Эмма даже почувствовала удовлетворение от своей работы. Выжав тунику в последний раз, она отнесла ее к дереву возле столовой и, зацепив рукавами за ветки, оставила сохнуть. После этого настала очередь штанов. Когда и они были тщательно выстираны, Эмма встряхнула их, чтобы расправить, и развесила на кусте. Отступив на пару шагов, она снова взглянула на выстиранную детскую одежду. Туника и штаны выглядели такими маленькими и хрупкими, как будто были сшиты из чего-то более тонкого, чем домотканый хлопок. Несмотря на то что ткань была влажной, Эмме показалось, что в ней все-таки угадывается фигура маленькой девочки, и это зрелище всколыхнуло давнюю боль. Она знала, что никогда не родит ребенка, который будет носить такую же маленькую одежду. Эмма не так уж часто об этом думала: это решение она приняла давно, и не было необходимости возвращаться к нему снова и снова. Но сейчас, глядя на одежду Энджел, она невольно вернулась к воспоминаниям о том, какие причины подтолкнули ее к этому. На самом деле в ее жизни не было места для ребенка. Ее жизненные приоритеты были выстроены в тот момент — ей было тогда шестнадцать лет, — когда она решила пойти по стопам Сьюзан. Для этого ей нужно было полностью сосредоточиться на учебе — сначала в старших классах школы, затем в университете и аспирантуре. Теперь Эмма была так же предана своей работе в институте. Когда она познакомилась с Саймоном, оказалось, что у них схожее отношение к научной карьере, — это был один из факторов, благодаря которым они хорошо подходили друг к другу. Но, узнав Саймона поближе, Эмма поняла, что с его стороны это было не только преданное отношение к работе. Он просто не любил детей. Саймон все время чувствовал, что его появление на свет испортило жизнь родителям, и поэтому был уверен, что ребенок сыграет такую же роль и в его судьбе. Эмма знала, что бороться с этим бесполезно. Поэтому она постоянно повторяла самой себе, что это даже к лучшему, поскольку совпадает с ее собственными устремлениями. Однако сейчас, когда она расправляла на ветках выстиранную детскую одежду, в ней вдруг проснулось мучительное чувство утраты.

С другого конца питомника послышался взрыв смеха. Дэниэл и Энджел играли в прятки со львами. Вытерев ладони о джинсы, Эмма подошла поближе, чтобы лучше их видеть. Энджел гонялась за одним из детенышей Мойо. Неподалеку среди кустов виднелись темные очертания головы и плеч Дэниэла. Прямо к нему направлялась Мойо. Она шла, слегка пригнувшись к земле и прищурив глаза. Эмма уже знала, что так она готовится к прыжку. После этого между львицей и Дэниэлом снова завязалась борьба, которая закончилась тем, что Дэниэл увернулся от животного и отошел в сторону, смеясь и с трудом переводя дыхание. Сначала Эмма не могла без содрогания наблюдать за этой картиной. Однако игра продолжалась уже около часа, и Мойо ни разу не позволила себе выпустить когти, обнажить зубы или накрыть Дэниэла всем своим сокрушительным весом.

Дэниэл разделся до пояса, точно так же, как и в тот день, когда он оперировал Маму Киту. Его кожа блестела на солнце, подчеркивая контуры тела. Рядом с ним Энджел с ее тонкими руками и ногами и светлой кожей выглядела почти бесплотным существом.

Внезапно львица бросилась сбоку на Дэниэла и повалила его на пыльную землю. Они начали бороться, а Энджел заливисто захохотала. Эмма подошла еще ближе, чтобы лучше рассмотреть ее лицо. Глядя на девочку, никто бы не подумал, что несколько дней назад она собственными руками похоронила свою мать. Энджел выглядела как обычный ребенок, веселый и беспечный. Эмма обхватила себя руками, чувствуя, как холодная дрожь проходит через ее тело. Она хорошо помнила это ощущение, когда нужно смеяться — или делать хоть что-нибудь, — чтобы забыть о холодной пустоте внутри. А окружающие люди смотрят на тебя и недоумевают. Как можно улыбаться, смеяться и веселиться, когда у тебя умерла мама?

Ты просто раскалываешься надвое. Одна твоя половина ест, разговаривает, одевается и смеется, в то время как вторая затаилась в холоде и мраке. И эта часть тебя тоже хочет умереть, чтобы навсегда избавиться от воспоминаний и тяжести реальности, которая ломится во все двери. Сьюзан не вернется никогда. Человека, которого ты называла своей мамой, больше нет на свете. У Эммы Линдберг нет матери. Эта мысль пронзала ее всякий раз после пробуждения, превращая каждое утро в пытку.

Еще был ее отец. Те редкие моменты, когда Эмма выдавливала из себя улыбку, были для него как живительная влага. С того самого момента, когда в их дом пришли двое сотрудников из Североамериканского эпидемиологического центра и, поговорив с ним за закрытыми дверями в кабинете, оставили его один на один с дочерью, стало очевидно, что для него важнее всего на свете было знать, что с Эммой все в порядке. Когда она плакала, даже очень тихо, он тоже терял самообладание. И в этот миг Эмме становилось страшно. Отец всегда был сильным и спокойным человеком, и, когда он опускался рядом с ней на колени и начинал рыдать, она с трудом узнавала его. У нее возникало ощущение, что вместе с матерью она потеряла и отца.

Поэтому у нее не оставалось другого выхода, как вымученно улыбаться и заливаться громким смехом. Отец вернулся на работу, а она — в школу. Мало-помалу люди стали относиться к ней, как прежде, и они с отцом приспособились жить по-новому.

Эмма закусила губу, молча наблюдая за картиной перед ее глазами. Она почти никогда не плакала по матери. Но на протяжении всей жизни, когда выпадал повод поплакать, Эмма чувствовала, как вместе со слезами постепенно уменьшается давление и той, старой, боли. Однако же глубоко внутри она все еще чувствовала глухую тяжесть своих невыплаканных слез.

— Они веселятся, — неожиданно раздался голос Джорджа, который подошел сбоку и встал рядом с Эммой.

Она отбросила навязчивые мысли, повернулась к старику лицом и постаралась как ни в чем не бывало улыбнуться.

— Удивляюсь, как они еще не устали.

Джордж улыбнулся ей в ответ. Понаблюдав некоторое время за игрой с львицей, он указал трубкой на Дэниэла:

— Он красивый и статный мужчина. Сильный и умный, но вместе с тем не прочь поиграть. Поэтому он понравился Мойо.

Эмма почувствовала, как кровь приливает к ее щекам. Ей показалось, что Джордж угадал ее чувства к Дэниэлу, понял, что ей хочется на него смотреть, слушать его голос и быть рядом с ним. Выдержав довольно продолжительную паузу, она взяла себя в руки и непринужденно спросила:

— Вы думаете, что Мойо все это видит в Дэниэле?

— Конечно, — ответил Джордж. — Львица без колебаний отдаст предпочтение красивому мужчине с чувством юмора. Кроме того, этих животных привлекает хорошо сложенное, сильное тело, такое, как у них самих. — Он кивнул в сторону Мойо, под шкурой которой угадывались рельефные контуры ее твердых, как скала, мышц.

— Она выглядит такой гладкой и подтянутой, такой здоровой, — сказала Эмма.

— Да, она просто красавица, — с гордостью произнес Джордж. — У меня, конечно, может быть предвзятое мнение, но я считаю, что львы — это самые восхитительные животные, преданные, отважные и умные. Они обладают чувствами, которые мы, люди, уже утратили.

Эмма вопросительно подняла одну бровь.

— Они даже могут угадывать наши мысли. Я в этом уверен, — продолжил Джордж.

— Что вы имеете в виду?

— Несколько раз в год я езжу в Арушу или Найроби. Когда я возвращаюсь в питомник, что происходит обычно вечером, по меньшей мере два из моих львов приходят ко мне в гости. До этого я мог не видеть их месяцами, и они никак не могли знать, что я уезжаю. Однако они чувствуют, когда я возвращаюсь домой, и приходят, чтобы поприветствовать меня.

Эмма промолчала в ответ. Ей не хотелось показаться циничной.

— Вы можете подумать, что они видели меня на дороге или до них донесся какой-то звук, — сказал Джордж. — Но это не так. Некоторые из них приходят издалека. Они отправились к питомнику еще до того, как я выдвинулся домой.

Джордж говорил с уверенностью, но при этом вовсе не собирался убеждать Эмму в чем-либо. Ему, по всей вероятности, было не важно, верит она его словам или нет. И самое странное, что это равнодушие добавляло вес его словам.

— А что еще они умеют, в отличие от людей? — спросила Эмма.

Перед ее глазами возник образ начальника лаборатории, укоризненно качающего головой. Ведь что бы ни говорил Джордж, это нельзя было доказать научными методами.

— Когда вы только приехали, я вам сказал, что не люблю пускать сюда туристов. Это сбивает с толку животных, а у меня здесь не зоопарк. Но мне довольно часто пишут разные люди, предлагают помощь и просят разрешения посетить питомник. Большинство из них, конечно же, не приезжает. Но бывают исключения. Моим последним гостем была Элизабет — симпатичная молодая американка. Она прожила тут несколько месяцев, занималась счетами и писала отчеты спонсорам, которые поддерживают мою работу. До нее у меня был полный бардак с этим, и она привела в порядок все бумаги.

На лице у Джорджа появилось нежное выражение. С таким же точно видом он вспоминал Мойо. Эмма подумала о кудрявой девушке на фотографиях, которые она видела в столовой, и решила, что Джордж наверняка говорит о ней.

— В истории Элизабет был один грустный момент. Когда она приехала, у нее был довольно потерянный вид. А потом, уезжая, она сказала, что львы вылечили ее. И я не сомневался, что так оно и есть, ибо она выглядела совершенно другим человеком. Это лишь один пример. — Джордж перевел дыхание и посмотрел на Эмму. — Львы притягивают людей. Никто не попадает сюда случайно.

Эмма чувствовала себя так, как будто с нее содрали защитный покров. Ей казалось, что Джордж знал про нее все и догадался, что она, как и Элизабет, переживала нелегкий период в жизни.

— Ну, у нас совсем другой случай, — заявила она. — Нас привела сюда Энджел.

— А девочку привела Мойо…

Джордж пристально посмотрел на Эмму. Глядя в его выцветшие голубые глаза, она почувствовала, как что-то переворачивается в глубине ее естества. Как будто земля начала двигаться под ее ногами. Она почувствовала легкую дезориентацию, и от этого ей стало не по себе. Ей даже захотелось схватиться за ветку рядом стоящего дерева, чтобы удержаться на ногах.

Джордж улыбнулся краешком губ и пошел по своим делам. Послышался звук открывающейся жестянки, из которой распространился медово-изюмный аромат табака.

Эмма склонила голову над большой неровной картофелиной, которая была у нее в руках, и специальным ножом принялась срезать тонкие полоски фиолетовой кожуры, обнажая белую мякоть. Что-то было умиротворяющее в том, как изменялся цвет овоща под ритмичными движениями ее рук. Эмма работала не спеша — расслабленная атмосфера питомника начинала проникать в нее. Ей нравилось чувствовать тепло солнечных лучей у себя на спине и слышать мелодичное воркование птиц в кустах. Откуда-то из-за столовой раздался петушиный крик, но какой-то нерешительный, будто петух пока еще не проснулся. Мойо вместе с львятами отдыхала в тени. Джордж, Дэниэл и Ндиси возились возле старого «лендровера», на котором они ездили вчера. Из-под поднятого капота доносилось звяканье гаечных ключей, но в движениях мужчин не было спешки. Энджел сидела рядом с Эммой и занималась своим вязанием. Конец шарфа уже почти касался ее колен.

Эмма посмотрела на девочку. Светлая прядь ее волос спускалась по щеке, и ее кончик пропадал в уголке рта. Эмма с ностальгией вспомнила, как в детстве тоже любила сосать кончики волос. Энджел подняла голову, словно почувствовала на себе взгляд Эммы.

— Спасибо за то, что постирала мою одежду, Эмма. Это было очень мило с твоей стороны.

— Пожалуйста, — ответила Эмма, удивленная таким вежливым обращением.

Образ Лауры, как матери, не навевал мысли о том, что она старалась приучить дочь к такого рода социальным изыскам. Но затем Эмма вспомнила, что Энджел выросла в Африке, где вежливость присутствует во всех сферах жизни.

— Я могла бы сделать это и сама, — добавила девочка. — Я умею готовить и убирать. Еще умею ремонтировать одежду. У сестер милосердия я помогала шить распашонки для больных деток.

— Сестры милосердия… — задумчиво повторила Эмма. — Это больница?

Энджел кивнула.

— Она находится в деревне со смоковницами. Это там, где я родилась.

— И вы там жили? — осторожно поинтересовалась Эмма.

— Нет, мы приезжали туда только в тех случаях, когда нам нужны были лекарства. У нас не было постоянного дома. Мы все время путешествовали и навещали людей, которые умирали от рака, СПИДА и других болезней. Они жили в деревнях, где нет ни докторов, ни больниц. У них были только мы.

— И ты помогала маме?

Энджел кивнула.

— Я отсчитывала таблетки, подавала больным воду. Умывала их и пела им песни. Мы старались всегда находиться рядом с больным. В этом была наша работа.

От удивления Эмма раскрыла рот. Эта девчушка не только жила рядом с матерью, работавшей в африканской глуши, но была ее коллегой! Она представила, как маленькая девочка трудилась бок о бок с Лаурой, помогая людям на последних стадиях болезни и оставаясь с ними даже перед лицом смерти. Время от времени Эмме приходилось бывать в хосписах в связи с исследованием, но даже в условиях современной медицины она порой становилась свидетелем достаточно тяжелых сцен. Ей страшно было подумать, что могла видеть Энджел в бедных африканских хижинах.

— Тебе не было страшно? — спросила Эмма, внимательно вглядываясь в лицо девочки, как будто на нем обязательно должны были остаться следы тех страданий, свидетелем которых она была.

— Иногда. Но когда это происходит, нужно просто оставаться смелым. В любом случае я нужна была маме. Работы было очень много. Иногда мы сами делали нужные нам лекарства. От морфия бывает запор, а таблеток от него у нас никогда не имелось. Но можно высушить семечки папайи и мелко их растолочь. Они очень хорошо помогают. Еще можно сделать лекарство из плюмерии[4]. Некоторые особые растения мы брали у лайбонов.

Эмма слушала и не верила своим ушам. Энджел рассказывала с такой непринужденностью, легко вставляя медицинские термины и даже не осознавая, до какой степени все, о чем она говорит, не укладывается в рамки нормальной жизни. Эмме снова захотелось осудить Лауру за то, что она ставила на первый план работу, вместо того чтобы быть прежде всего матерью. Но затем она подумала о страданиях тех людей, которым помогала Лаура, имея на руках маленькую дочь, и ее мнение изменилось. Эмма вспомнила лицо Дэниэла, когда он рассказывал о страданиях Лэлы. Она представила себе их крохотную малышку — серую и беспомощную. Она подумала о своей собственной матери, которая пожертвовала жизнью, пытаясь спасти людей от трагической смерти. В этом смысле у нее было немало общего с Лаурой. Должна ли была Сьюзан поставить на первое место благополучие Эммы? Следовало ли Лауре сделать такой же выбор в пользу Энджел? Скольких смертей стоит счастье одного ребенка? Эмма покачала головой. На этот сложный вопрос вряд ли отыщется ответ. И вообще, в чем измеряется счастье? Эмма вспомнила о том, как Энджел все время повторяла «мы» и «наша работа», и в этих словах ясно чувствовалась гордость. Эмму накрыла волна зависти. Как же здорово было матери и дочери вместе переживать столь сильные эмоции! С одной стороны — радость и восторг, а с другой — трагедию и боль. Она почувствовала невероятную тоску, внезапно осознав, что именно благодаря этим воспоминаниям будущее Энджел будет совершенно не таким, как у Эммы. Годы тесного общения и постоянного контакта с матерью — это как раз то, чего была лишена Эмма.

— Вы распаковали сумки на седлах? — Голос Энджел прервал ход ее мыслей. — Чтобы достать это, — добавила она и показала на свою одежду, которая была уже вся в пыли и коричнево-золотых волосках.

— Матата открыл сумки и разбросал все вещи по двору, — сказала Эмма. — Дэниэл дал ему за это нагоняй.

Энджел хихикнула.

— Да, он постоянно проказничает, — сказала она, и ее лицо вдруг внезапно омрачилось. — Когда я смогу их увидеть?

— Скоро, — ответила Эмма.

— Вы же не позволите, чтобы меня увезли, прежде чем я попрощаюсь с ними?

Эмме стало нестерпимо жаль девочку. Энджел с такой смелостью принимала создавшееся положение.

— Конечно же, ты с ними повидаешься, — твердо произнесла Эмма, и, едва эти слова слетели с ее губ, она поняла, что только что дала еще одно обещание. Дай Бог, чтобы она смогла его исполнить.

— В одной из сумок были очень ценные вещи, — взволнованно сказала Энджел. — Вы их нашли? Ожерелье из бисера и штука, чтобы отгонять мух, сделанная из львиного хвоста.

— Не волнуйся. Они в целости и сохранности, — заверила ее Эмма.

Энджел облегченно вздохнула.

— Они принадлежали Валайте. Когда она умирала, мы пообещали ей, что отвезем эти вещи в маньяту ее брата у подножия Ол Доиньо Ленгаи. И когда мы туда шли, маму укусила змея. Мы ее даже не заметили… — Голос девочки дрогнул и затих. Энджел крепко сжала губы.

Эмма положила руку на ее плечо, чувствуя до невозможности меленькие, хрупкие кости у себя под ладонью. Она не знала, стоит ли ей расспрашивать Энджел о том, что случилось после этого, или же попытаться обратить ее внимание на что-то другое. Но Энджел уже сама приняла решение.

— Ты почти закончила чистить картошку, — сказала она. — Что будем делать дальше?

От Эммы не ускользнуло то, что Энджел включила их обеих в этот вопрос, и она снова почувствовала приятное ощущение избранности.

— Нужно спросить у Ндиси, — ответила она и убрала руку с плеча девочки.

— Ему нравится, что я здесь, — сказала Энджел. — Ему нужны помощники.

Эмма посмотрела на нее с некоторым подозрением. У нее мелькнула догадка, что Энджел старается на что-то намекнуть, но не могла понять, на что именно.

Энджел поднялась со своего места.

— Ну, пойдем же! — Девочка протянула руку Эмме, будто та была маленьким ребенком, которого нужно уговаривать.

Эмма поднялась. Взяв Энджел за руку, она тут же узнала давно забытое ощущение. У нее в голове возникло воспоминание из детства — как большая и сильная рука взрослого человека крепко держала ее маленькую детскую ладошку. Она вспомнила, как отчаянно сжимала руку матери, не желая с ней расставаться. Сцена разворачивалась в ее памяти, словно в кино. Сьюзан разжимала ее пальцы, наклонялась и шептала на ухо:

— Не плачь, милая. Мамочке надо на работу, но она скоро вернется.

— А если ты не вернешься?

Эмма слышала свой голос и словно заново переживала тот едва осознаваемый страх перед загадочным словом «заграница», куда все время уезжала Сьюзан. В ее воображении это было темное таинственное место. Если мама там потеряется, то никто ее не сможет найти и отвезти обратно домой.

Сьюзан только улыбалась и говорила:

— Ты же знаешь, что я всегда возвращаюсь.

Эмма попыталась отбросить все эти мысли о прошлом. Она в который уже раз подумала о том, что приезд в Танзанию всколыхнул бурю давно забытых воспоминаний, над которыми она была не властна. События и образы приходили к ней в разном порядке, скорее засыпая ее новыми вопросами, чем предоставляя ответы. Как будто кто-то поместил все это под микроскоп, но при этом Эмма не понимала, насколько установлена резкость и под каким углом рассматривается объект. Фокус все время смещался от образа той матери, которую Эмма, как ей самой казалось, помнила. Вместо прежней Сьюзан она видела женщину, которая была настолько предана работе, что исключила собственного ребенка из истинного центра своей жизни. И теперь Эмма ясно осознавала, что пример Сьюзан оказал существенное влияние на ключевые взаимоотношения в ее судьбе. Эмма выбирала тех людей, которые были похожи на мать. Она сама стремилась быть такой же, как Сьюзан. Она делала это потому, что в противном случае ей бы пришлось признать, что Сьюзан не была мудрой и совершенной матерью, какой ее представляла Эмма.

И теперь в этой игре возник еще один элемент. Присутствие Энджел должно было добавить нечто новое в старую головоломку. Эмма вздохнула, стараясь сбросить появившееся напряжение. Она надеялась, что весь этот неконтролируемый процесс прекратится, как только она вернется домой, к привычному распорядку, с кучей рабочих бумаг, которыми будет завален стол к моменту ее возвращения. Там, на расстоянии, ей, вероятно, удастся понять истинный смысл всего, что здесь происходило. Быть может, этот неожиданный поворот в ее путешествии таит в себе самые ценные уроки. Она крепко сжала руку Энджел и зашагала с ней через двор.

Маленькое пушистое существо село посреди стола и принялось своими крохотными лапками чесать у себя за ушами. Эмма постаралась проигнорировать промелькнувшую в ее голове мысль о том, что у животного могут быть вши. Джордж открыл банку с орехами и вытряхнул на стол несколько зерен арахиса. Белка тотчас подбежала к ним и встала на задние лапы. Взяв орех в передние лапы, она начала сосредоточенно его грызть. Глядя на ее повадки, Эмма не смогла удержаться от улыбки, хотя ей очень не нравилось, что все это происходит на обеденном столе. Она перевела взгляд на Энджел, чтобы посмотреть, наблюдает ли она тоже за белкой, но девочка склонилась над своей тетрадкой и что-то усердно рисовала. Ее волосы падали на тетрадь, закрывая рисунок. Она то и дело меняла карандаши, а по движениям ее локтей можно было угадать, что на бумаге появляются длинные линии.

Повернувшись снова к белке, Эмма увидела, что та, только что закончив есть орех, уже мчалась вдоль стола. Она вскочила на руку Джорджа и взобралась по ней до спинки стула, оттуда прыгнула вниз и скрылась из виду. Эмма заметила, что белка оставила после себя несколько маленьких шариков помета, которые Джордж, казалось, просто не замечал. Эмма открыла свою сумку и вытащила оттуда две влажные салфетки. Одной она собрала помет, а второй еще раз протерла поверхность стола. Бояться нечего, говорила она самой себе, ведь, согласно исследованиям Дэниэла, такие мелкие животные не являются носителями вируса Оламбо. А как насчет львов? Эмма подумала о том, что Дэниэл еще не проверял крупных млекопитающих, и тут же вспомнила, что люди, работавшие в питомнике, не пострадали во время эпидемии.

Послышался звук отрываемой бумаги.

— Это тебе, — сказала Энджел и протянула ей свой рисунок.

Эмма молча смотрела на собственное изображение. Не узнать себя было невозможно. Энджел изобразила ее так же искусно, как и свою мать на рисунке под названием «Моя семья». Густые темные волосы, ниспадающие на плечи, большие глаза и красный рот. Энджел определенно хотела изобразить ее красивой. При этом она придумала ей другую одежду. На рисунке Эмма была одета в простую тунику и штаны, а на руках были браслеты. Изображение располагалось посередине листа: голова почти касалась верхнего края, а ноги — нижнего. Что-то в ее позе делало ее сильной и храброй на вид.

— Спасибо, — чуть слышно произнесла Эмма. — Мне очень нравится. Меня раньше никто не рисовал.

На лице Энджел загорелась улыбка.

— Что, правда, никогда? За всю твою жизнь? — с любопытством спросила она.

— Никогда, — подтвердила Эмма.

Энджел довольно посмотрела на нее и взяла рисунок обратно.

— Я хочу кое-что добавить, — заявила она. — Здесь не хватает Мамы Киту.

На закате дня они снова ужинали, сидя на полу, словно придерживаясь установленной традиции. Эмма оказалась рядом с Мойо. Одна из огромных передних лап львицы лежала прямо возле ее колена. Каждый раз, когда ее взгляд падал на нее, Эмма испытывала легкий шок. Как она может с таким спокойствием сидеть рядом с этими когтями? Но это ощущение быстро прошло под влиянием мягкости, которую прямо-таки излучала львица.

Сегодня они ели из отдельных тарелок с помощью ложек, поэтому во время ужина то и дело слышался звон металла об эмалированную посуду. Еда была самая простая: сладкий картофель и вареные красные бобы с помидорами, немного приправленные солью. Но, несмотря на это, Эмма была поражена тем, насколько нехитрое сочетание овощей выгодно подчеркивало вкус каждого из них. Она ела безостановочно, пока ее тарелка не опустела. Затем она вытерла руки о джинсы и прижала ладони к щекам. Сегодня она забыла нанести солнцезащитный крем и только теперь почувствовала, что кожа порядком подгорела на солнце. Заметив, что Дэниэл смотрит на нее, она печально улыбнулась.

— Надеюсь, что с меня не будет слезать кожа, как с того голландца, о котором ты рассказывал.

Дэниэл улыбнулся в ответ. Интересно, вспоминает ли он сейчас их самый первый разговор? Ведь с тех пор столько всего произошло!

— Твоя кожа станет коричневой, — сказала Энджел. — И тогда ты будешь похожа на меня.

— Ну, не совсем, — ответила Эмма. — У меня волосы другого цвета.

— А знаете ли вы, что когда-то мои волосы были такого же цвета, как у вас, — вступил в разговор Джордж, указывая трубкой на Эмму.

Эмма посмотрела на его длинные седые пряди, откинутые назад с его точеного лица. Он был похож на древнего пророка с картинки из детской Библии. Этот образ так хорошо ему подходил, что практически невозможно было представить его юношей.

— Откуда вы родом? — спросила она у Джорджа.

— Я родился здесь, в Танзании. Конечно, в то время она еще носила название Танганьика, — сказал он и улыбнулся Энджел. — Я — белый африканец, как и ты.

Он начал рассказывать разные истории из своего детства, которое он провел на кофейной плантации у подножия Килиманджаро. Он занимался трофейной охотой, пока не решил для себя, что никогда впредь не убьет ни одного животного, за исключением тех случаев, когда ему самому или его львам нечего будет есть. Джордж также рассказал им, что был влюблен в одну женщину, которую повстречал в Найроби, но так на ней и не женился, потому что понял, что она на самом деле не горит желанием навсегда осесть в Африке. Ндиси слушал его, открыв рот. Было видно, что он впервые слышит все это от своего начальника. Эмма подумала, что, быть может, присутствие ребенка всколыхнуло массу ярких воспоминаний в памяти Джорджа, точно так же, как и у нее.

Доев все подчистую, они начали пить чай с медом, по-прежнему сидя в уютном кругу. Вскоре настало время готовиться ко сну.

— Ты не хочешь спать сегодня с нами под открытым небом? — спросила Энджел у Эммы. — Тебе не будет так одиноко.

Девочка говорила это с таким видом, словно быть в компании по определению лучше, чем оставаться одной. Эмма не знала, что на это ответить. С одной стороны, ей нравилось иметь крышу над головой, а с другой — не хотелось нарушать атмосферу доверия и тепла, которая возникла между ними в тот вечер. Эмма взглянула на Дэниэла и представила себе, как они будут лежать на стоящих рядом раскладушках в течение всей ночи, не касаясь друг друга, но чувствуя при этом близость.

— Хорошо, — улыбнувшись, сказала наконец Эмма. — Буду спать вместе с вами.

Эмма ненадолго остановилась на пороге домика для гостей. Она уже переоделась в пижаму, но на ее ногах все еще были ботинки. Она посмотрела на свою раскладушку, которую поставили между раскладушками Джорджа и Дэниэла. Ндиси ни за что не согласился покидать свою хижину и лишь закатил глаза, когда узнал о намерении Эммы. Очевидно, он не привык к тому, чтобы гости разделяли эксцентричное поведение его босса.

Сам Джордж уже спал, растянувшись на своей раскладушке. Энджел заняла привычное место с Мойо и львятами. Дэниэл еще не вернулся из душа.

Эмма направилась к месту ночлега. Когда она ступила в круг света от лампы, шелковая ткань ее пижамы засияла, приобретя бледный розовато-абрикосовый оттенок.

Энджел смотрела на нее как завороженная.

— Ты такая красивая, — сказала она, — прямо как принцесса. — Затем на ее лице появилось выражение задумчивости. — Эта одежда такого же цвета, как язык крокодила. Когда они выползают на берег реки и сидят там, раскрыв пасть, — добавила она и невольно вздрогнула. — А мухи садятся на их языки. Крокодилам приходится их глотать.

— Подумать только, — с улыбкой произнесла Эмма.

Неожиданно для себя она наклонилась к девочке и провела рукой по ее длинным шелковистым волосам. Энджел не стала увертываться от ее прикосновений. Напротив, она закрыла глаза, словно концентрируясь на ощущении ласки и тепла. А когда Эмма убрала руку, послышалось тихое сопение несогласия.

— Пора спать, — ласково сказала Эмма. — Увидимся утром.

— Лапа салама, — сонно пробормотала Энджел.

— Лала салама, — ответила Эмма, и эти слова легко и непринужденно слетели с ее губ.

Эмма забралась на свою раскладушку и легла поверх спального мешка, после чего как можно ниже опустила рукава и штанины пижамы. Не имея даже сетки над собой, она чувствовала себя предельно беззащитной. Перед ее глазами рисовалась картина бескрайних пустынных просторов, начинавшихся сразу же за оградой питомника. Она вспомнила, что забор здесь высокий, а ворота закрыли на закате на цепь и тяжелый висячий замок. В нескольких метрах от нее виднелась массивная фигура львицы. Ощущение мягкости и доброты, которыми прямо веяло от Мойо, уравновешивалось ее силой и готовностью всегда прийти на помощь. Она была своего рода охранником, надежно оберегавшим их покой, и Эмма почти не заметила, как подошел Дэниэл, — настолько тихо он двигался. Его высокая фигура появилась из темноты почти внезапно. Он прошел по периметру столовой и выключил светильники. Когда осталась одна лампа, он подошел к ее раскладушке. На нем была только китенге, обернутая вокруг бедер. На его коже все еще блестели капельки воды после душа. При свете лампы они походили на мелкие бриллианты, рассыпанные по груди и плечам. От него приятно пахло домашним сандаловым мылом.

Эмма лежала не шевелясь и наблюдала за тем, как его взгляд окидывает ее с головы до ног. Когда их глаза встретились, они улыбнулись друг другу.

Дэниэл сел на свою раскладушку. Ее лицо приняло серьезное выражение.

— С ней все в порядке? — спросил он вполголоса, кивая в сторону Энджел.

— Сегодня она быстро уснула, — ответила Эмма. — У нее был насыщенный день. Она, должно быть, порядком устала.

— Я немного беспокоюсь за нее, — сказал Дэниэл. — Она выглядит слишком счастливой. Она даже ни разу не заплакала.

— Наверное, она еще не готова. Она боится сломаться. Я помню это чувство.

Эмма надеялась, что скоро у Энджел появится подходящее место и время, чтобы как следует выплакаться. Она знала по себе, что непролитые слезы постепенно превращаются в лед. Ей очень не хотелось, чтобы Энджел всю свою жизнь несла в себе этот груз, как это произошло с ней самой.

— Мне тоже знакомо это чувство, — сказал Дэниэл. — Все-таки хорошо, что она такая сильная, — с восхищением добавил он, тряхнув головой. — Она сегодня так всем помогала. Если бы она была моей дочерью, я бы ею очень гордился.

Эмма посмотрела на его лицо. Интересно, вспоминает ли он о своей дочери? Сейчас ей было бы уже три или четыре года. Если Дэниэл в этот миг и подумал о ней, то это только прибавило мягкости его взгляду.

— Тебе удобно? — спросил он, повернувшись к Эмме.

Она кивнула. Деревянные раскладные кровати были жесткими, но благодаря спальному мешку это не особенно чувствовалось.

— Я выключу свет, — сказал Дэниэл и потянулся к последней оставшейся лампе, свисавшей с ветки дерева. Светильник с шипением погас, унося с собой желтое сияние. Затем Дэниэл лег на раскладушку, и та заскрипела под тяжестью его тела.

Эмма ждала, когда Дэниэл пожелает ей спокойной ночи, но он так ничего и не сказал. Неужели он, как и она сама, не хочет признавать, что день подошел к концу? Они оба лежали тихо и неподвижно. Через небольшое расстояние, которое их разделяло, Эмма почти ощущала тепло его тела. Она напрягла слух, чтобы услышать его дыхание, и представила себе, как оно, подобно теплому ночному воздуху, касается ее тела, дотрагивается до ее шеи и полной груди. Ей захотелось прикоснуться к нему рукой. Просто дотронуться и ничего больше — в конце концов, они здесь не одни. Но даже не в этом дело. Все, что она знала о Дэниэле, определенно свидетельствовало о том, что он не из тех людей, которые берутся за что-то, не имеющее будущего. И она разделяла это чувство. Ей очень не хотелось, чтобы после всего, что они пережили вместе, между ними встала стена стыда и сожалений. Несмотря на это, ей страстно хотелось близости, пусть даже малейшего ее проявления, — чего-нибудь, что бы она смогла увезти с собой и хранить в памяти до конца своих дней. Но даже одно-единственное прикосновение может разрушить все. Эмме оставалось довольствоваться знанием того, что Дэниэл находится рядом с ней.

Она лежала не шевелясь и смотрела на небо, которое казалось мягким и бархатистым, как огромный навес, распростершийся над всем миром. Из-за горизонта поднялась полная луна и осветила все вокруг. Она была не похожа на луну, какой ее привыкла видеть Эмма. Особенно необычными казались серо-лиловые отметины на белом. Взгляд Эммы блуждал от созвездия к созвездию, названия которых ей были неведомы. Ей стало странно от того, как далеко занесла ее судьба от той части планеты, которой она принадлежала. Она опустила взгляд на Мойо. При свете луны львица казалась серебристой, и ребенок, спавший рядом с ней, тоже был серебристого цвета. Эмма вспомнила о делах, которые им предстоит сделать поутру. Кто-то должен будет объяснить Энджел, что ее ждет впереди. Затем нужно будет связаться с полицией. Эмме придется планировать своей отъезд обратно в Австралию. Всем им необходимо подготовиться к окончательному расставанию.

Она сделала усилие над собой, чтобы не дать этим мыслям завладеть ею полностью. Все, что она хотела прямо сейчас, — это раствориться в сильном и неслышном присутствии Дэниэла, в спокойствии и тишине спящего ребенка, а также в ненавязчивой мудрости Джорджа. Ей хотелось закутаться в теплоту их общего спокойствия и уюта.

Эмма представила, как бы выглядела эта сцена, будь она нарисована на холсте. Она была бы выполнена в мягких пастельных тонах. Это была бы странного вида семья, члены которой спят бок о бок — львы и люди, молодые и старые, друзья и незнакомцы. Все они были собраны здесь вместе этой ночью.