Львы Эльдорадо

ЧИСТЫЕ РУКИ (Пролог 2 к роману «Львы Эльдорадо»)

— Что скажешь, Лео? «Черная лошадь»! С виду — вполне симпатичное бистро. Зайдем?

Молодой лев ответил хозяину коротким рыком.

— Согласен? Что ж, пошли. Получишь свою кока-колу!

И Тераи Лапрад толкнул обе створки низенькой дверцы. На Порт-Металл, единственный населенный людьми город на поверхности Эльдорадо, третьей планеты звезды Ван Пап, опускался вечер. Улица Кларион, находившаяся в нижней части города, была узкой и абы как вымощенной теперь уже разошедшимися цементными плитами, между которыми пробивались пучки хилой травы охрового цвета. Так как было еще рано — солнце только-только закатилось, и на западе все еще увядал остаток дня, — она была практически пустынной, но уже светилась яркими вывесками, беспорядочное мерцание которых озаряло фасады всех цветов спектра. С перерабатывающих заводов доносился глухой непрерывный гул, иногда прерываемый тихим, едва уловимым свистом большого передатчика материи, высившегося в нескольких сотнях метров и денно и нощно отсылавшего через гиперпространство на Землю десятки тонн редких металлов. По ясному звездному небу бежали одна за другой две из трех лун.

Тераи, проведший полгода на Англии в ожидании отправляющегося на Эльдорадо звездолета, тотчас же признал в улице Кларион то, чем она и являлась, — злачную улочку пограничного города, где, судя по всему, хватало не слишком богатых, но порядочных людей, более или менее пристойных баров, ночных кабачков и всякого сброда, который обрушивается на новые планеты и живет там, не признавая иного закона, нежели закон самого сильного или самого быстрого.

Он философски пожал плечами, попросил Лео быть начеку и вошел внутрь. Ему не терпелось познакомиться с изыскателями, а те, зачастую будучи людьми суровыми и неробкого десятка, гораздо охотнее посещали подобные заведения, чем шикарные кафе верхней части города, где они чувствовали себя не в своей тарелке.

Все еще пустой зал был довольно-таки хорошо освещен. Столы выстроились в линию в центральной его части, а по бокам стояли два ряда устаревшего типа игровых автоматов, за исключением одного, который возвышался в стороне и в котором Тераи признал аппарат электромагнитного шахматного покера, вероятно, являвшийся гордостью заведения и, по всей видимости, подкрученный. За одним из столов, перед бокалами с разноцветными напитками, сидели несколько девушек в ярких платьях.

Когда Лапрад вошел, они подняли глаза, и одна из них, восхищенно присвистнув при виде его могучей фигуры, встала и направилась прямо к нему. Она резко остановилась, как только из-за его спины возникла растрепанная голова Лео. Патрон, здоровенный толстяк в грязной рубашке, схватил лежавший на полке огромный револьвер.

— Эй, друг! У нас здесь не зоопарк! — сказал он с сильным акцентом юга Франции. Затем, на всякий пожарный, повторил по-английски: — It’s not a zoo here, friend! Get your beastie out![8]

Глядя хозяину заведения прямо в глаза, Тераи улыбнулся — одними лишь губами.

— Лео — не обычный лев, — произнес он по-французски, — а результат научного эксперимента. Он понимает человеческую речь и даже говорит, на свой манер. Если его не достают, он совершенно безобиден. Я отвечаю за его поведение.

— Все это, конечно, хорошо, дружище! Но здесь у нас бар, а не лаборатория!

— Вот именно! Мы и зашли сюда промочить горло. Мне, пожалуйста, ирландский виски, и не паленый, если это возможно! Лео принесите коки, только налейте в миску. Да, я знаю: в плане напитков хорошим вкусом он не отличается, но тут уж ничего не поделаешь!

— Вы что, смеетесь надо мной?

— Вовсе нет! Принесите — и увидите сами. Пошли, Лео!

Тераи расположился за свободным столом, и Лео растянулся у его ног, мордой — к двери, спиной — к стене. Тераи не смог сдержать легкой улыбки. Лео не любил, чтобы ходили у него за спиной, с того самого дня, когда на Англии какой-то дебил попытался огреть его железным прутом по ребрам. Впрочем, попытка успехом не увенчалась — жил этот идиот еще с пару мгновений, не более.

К столику осторожно подошел хозяин бистро; левой рукой он держал поднос с заказанными напитками, в то время как правая лежала на рукоятке второго револьвера, торчавшего из-за пояса.

— Стало быть, это животное действительно все понимает?

— Лео, поздоровайся с владельцем заведения!

Лев встал, убрав когти, вытянул правую лапу и издал тихий рык.

— Неплохо вы его выдрессировали!

— Дрессировка здесь ни при чем. Говорю же вам: он все понимает, при условии, что речь не идет об очень сложных вещах. По уму и сообразительности он не уступает ребенку лет пяти или шести. Впрочем, чтобы в этом убедиться, вы и сами можете отдать ему приказ — он вас послушается. Ты слышишь, Лео? Сделай то, что тебе скажет этот мсье — только разок!

Хозяин бистро с озадаченным видом почесал подбородок.

— И что же такое мне ему приказать? Ага, придумал! Вон сидят четыре шлюшки — они здесь уже часа три с лишним, а все тянут первый бокал. Напугай-ка их, Лео!

— Думаю, слово «шлюшка» — весьма для него абстрактное... Мсье хотел сказать: эти четыре женщины. Давай, только тихо!

Лео снова встал, взглянул на Тераи, с презрительным видом зевнул и направился к указанному столику. Оцепенев от ужаса, девушки смотрели на него во все глаза. Он остановился в паре метров от них, обнажил свои клыки и взрычал, испустив вызывающий рык разъяренного льва. В грохоте опрокинутых стульев девушки ринулись к двери, вопя во все горло и расталкивая одна другую локтями. Спустя секунду-другую их уже и след простыл.

— Что ж, вот теперь я — кстати, меня зовут Жозеф Мартиссу — вам верю! Вы не сделали ни единого жеста. Разве что не стоило пугать их так сильно.

— У Лео свое собственное понимание относительно того, что значит «тихо».

Мартиссу подтянул к себе стул и уселся на него верхом, скрестив руки на спинке, пока Лео с довольным видом лакал свою коку.

— Вы здесь новичок, иначе бы я о вас... и о Лео... уже слышал!

— Прибыл не далее как этим утром на «Бегельгейзе». Я — геолог. А к вам прилетел потому, что мне сказали, что здесь я наверняка встречу изыскателей. Я хотел бы осведомиться о возможностях работы на Эльдорадо.

— Изыскателей? Хм, тогда вы немного рановато. В городе они будут ближе к 3 июля, годовщине открытия планеты в 2161 году, — даже уж и не знаю почему, но именно в этот день они отмечают свой профессиональный праздник. Некоторые и сейчас в городе, но они возвращаются поздно вечером. Еще у нас тут есть такой господин Игрищев — вот он-то настоящий геолог. Если задержитесь, обязательно его увидите — каждый вечер у меня ужинает. А вы, кстати, сами не голодны? Там, в глубине, у нас ресторан. Как насчет отменного стейка из кулибы, да с картошечкой фри?

— Нет, спасибо, я уже перекусил в «Мондиале».

— Черт возьми, да вы, я посмотрю, при деньгах!

— Что есть — то есть. До прилета сюда я какое-то время исполнял обязанности директора отделения Международного металлургического бюро, проще говоря — ММБ, на планете Офир.

— ММБ! Уж лучше бы вам здесь об этом не распространяться! Но если ищете работу, я знаю, что им недостает квалифицированных кадров.

— С ними я порвал окончательно. Хотел бы заняться независимой разведкой — или же в паре с кем-то. Как я уже сказал, кое-какой капитал у меня имеется, и я склонен считать себя неплохим геологом.

— В таком случае вам нужен Игрищев. Скоро явится, не волнуйтесь. По правде сказать, уже должен был бы прийти. Хм!.. Это еще что там такое?

Снаружи донесся шум драки. Мартиссу бросился к двери, Тераи и Лео — следом. На узкой улочке летали вперемешку от стены к стене несколько тел. Наконец какой-то мужчина вырвался из этой кучи малы, отбежал в сторону и, нырнув в тень, прислонился к дверному проему. Нападавшие — их было шестеро — начали медленно подступать к нему, в руках у них сверкали ножи.

— Действуем, Лео! — крикнул Тераи. — Только не убивай!

В три шага он оказался рядом с тем, что шел справа, схватил его за плечо, развернул и коротким боковым в подбородок отправил в нокаут. Лео уже сидел верхом на другом. Увидев, что подоспела помощь, преследуемый вышел из своего укрытия.

— Господин Игрищев! — вскричал Жозеф Мартиссу и тотчас же вступил в бой, обрушивая на одного из нападавших рукоять своего револьвера, сбивая другого с ног мощным ударом кулака в солнечное сплетение. Оставшиеся со всех ног унеслись прочь. Подойдя к Мартиссу, Игрищев протянул ему руку.

— Спасибо, Жозеф! И вам тоже огромное спасибо, мсье?..

— Лапрад. Тераи Лапрад.

— Впервые вышел из дому без оружия, и надо ж такому случиться, что тут же на меня и напали! Дайте-ка взглянуть на их лица, — добавил Игрищев, приближаясь к четырем распростертым на земле телам. — Хе! Полагаю, что тот, на которого набросился ваш лев, уже одной ногой на том свете!

— Лео, я же сказал — не убивать! А, вижу, этот придурок попытался пустить в ход свой нож! Что ж, тогда ты поступил правильно!

— Ни одного не знаю, — спокойно произнес Игрищев. — Судя по всему, залетные... Ну, теперь-то я знаю, кому перешел дорогу.

— Мне вызвать полицию?

— Не стоит, Жозеф. Даже не сомневаюсь, что у них есть высокопоставленные покровители. Жаль только, Лапрад, что ваш лев убил всего лишь одного!

— Вы чертовски кровожадны!

— По правде сказать, плевать я хотел на этих животных в человеческом обличье, которые убивают за пригоршню долларов, но без них Эльдорадо стало бы чище! Вы уже ужинали? Если нет, я вас приглашаю.

— Ужинал. Но мне хотелось бы с вами переговорить. О делах.

— О делах? Что ж, пойдемте.

Мартиссу разместил их не в ресторанном зале, но в небольшой глухой комнате, куда сам же и принес ужин.

— Можете говорить здесь, мсье Лапрад. У этих стен нет ушей. Что вам от меня нужно?

— Значит, так... Я прилетел с Офира, где работал на ММБ...

— Вот как?

— Не беспокойтесь, я с ними порвал. Они пытались меня ликвидировать.

— Не захотели участвовать в их грязных делишках, полагаю?

— Да. Потому-то и отказался от предложенной мне должности регионального директора...

— Да уж, это в их манере. Любого, кто проявляет неуступчивость, они пытаются купить.

— Так или иначе, проведя несколько месяцев на Англии, я явился сюда в поисках работы. Но только не в ММБ!

— Простите, а вы дипломированный изыскатель? Или же просто геолог? Быть может, работали на производстве?

— Геолог. Защитил докторскую в Торонтском университете, но затем, еще до Офира, работал также во Франции, в Африке и в Соединенных Штатах.

— Возможно, у меня найдется что-нибудь интересное для вас, но мне нужно подумать. Приходите завтра утром в мою контору — улица Стивенсона, 32.

— Почему бы нам с Лео не проводить вас до дома? Возможно, компания вам не помешает.

— Успокойтесь! Раз уж они дали маху, то повторять не станут! По крайней мере — не сегодня!

Контора Игрищева занимала первый этаж каменного здания. Его рабочий кабинет, в котором он принял Тераи, оказался просторной светлой комнатой, где все пространство у стен занимали папки с документами, а в витринах сверкали восхитительные минералы. Тераи уселся в удобное кресло (Лео расположился рядом) и обвел хозяина кабинета изучающим взглядом. У Станислава Игрищева было типичное лицо славянина восточного типа, круглая голова, проницательные серые глаза, волевой подбородок и, однако же, нечто азиатское в области скул. Он был среднего роста, но довольно-таки плечист и уж точно здоров как бык.

— Вижу, вы привели с собой вашего льва.

— Пока его здесь не знают, оставлять его одного небезопасно. Какой-нибудь придурок всегда может в него выстрелить, и тогда, убьет он его или промажет, скандала не миновать!

Игрищев оценивающе посмотрел на широкие плечи и суровое лицо Тераи.

— Да уж, тут вы, полагаю, правы. Вчера вы мне говорили, что это — не обычное животное.

— Мой отец был биологом, содиректором Торонтского института прогрессивной психологии. Ему и его команде удалось вызвать направленные мутации. Вот результат биологической линии, которая, начавшись с обычных львов, за несколько поколений дошла до Лео.

— Да, теперь вспоминаю. Лаборатория сгорела во время какого-то мятежа, так ведь?

— Выжили лишь я и Лео. Мой отец, мать, их сотрудники, родители Лео...

— Но почему львы? Почему не обезьяны или, скажем, собаки?

— Моему отцу нравились львы. И больше всего он хотел дать людям, исследующим космос, надежных и сильных спутников, способных помочь им на чуждых планетах. В этом он преуспел. Лео уже не раз и не два спасал мне жизнь.

Игрищев почесал затылок.

— Лапрад... Тераи Лапрад. Олимпийский чемпион в десятиборье, не так ли?

— Да, то было счастливое время! Пока не... Но давайте лучше поговорим о делах, если вы не против. Что вы можете мне предложить?

— А вот что. ММБ получит лишь ограниченную лицензию на эксплуатацию этой планеты — это я точно знаю, информация из надежного источника. Поэтому Бюро не сможет выставить нас за дверь, как, вполне вероятно, сделало бы в случае получения лицензии неограниченной, но оно может создать нам проблемы. Те люди, что напали на меня вчера вечером, судя по всему, выполняли их заказ. Пока что здесь присутствуют лишь независимые изыскатели и Эльдорадовская перерабатывающая компания — более или менее секретная «дочка» ММБ, — которая отправляет металлы на Землю через гиперпространственный передатчик материи. Но ММБ, несомненно, пожелает иметь здесь свои собственные команды, а так как они являются официальной организацией, у них навалом денег и практически отсутствуют угрызения совести... За те три года, что я здесь, я много где побывал и много чего нашел. Эльдорадо — фантастически богатая планета, даже гораздо более богатая, чем полагали первые изыскатели. Но зона, в которой могли работать земляне, до сих пор была крайне узкой. Туземцы, проживающие по ту сторону холмов, образуют могущественные племена, которые не всегда относятся к изыскателям благосклонно.

— Какие они? Я слышал, это гуманоиды.

— Гуманоиды — это еще слабо сказано. Они практически люди — если чем-то и отличаются от нас, то совсем незначительно. Эволюция прошла здесь путь, который странный образом совпадает с тем, что имел место на Земле. В общем, нам нужно завоевать их доверие, чтобы, когда здесь развернется ММБ, в своих взаимоотношениях с туземцами оно было бы вынуждено действовать через нас. Понимаете?

— Боюсь, очень даже хорошо понимаю! Опять эта старая земная комедия, та, которую уже разыгрывали на Тикхане! Туземцы станут кули, чернорабочими, вкалывающими ради еще большей прибыли ММБ — а попутно и нашей!

— Но...

— Позвольте мне закончить, Игрищев! И расставить все точки над «i». Я — метис. Полагаю это заметно, не так ли? В моих жилах течет не только европейская — французская, — но также и полинезийская, индейская и китайская кровь. Подобная смесь дала довольно-таки любопытный результат. Но именно из-за этой «цветной» крови — как говорят некоторые англосаксы, что, впрочем, не мешало их девушкам гоняться за мною! — в отношениях, которые у нас могут завязаться с коренным населением, я хочу сохранить руки чистыми, и уж точно не запачкать их красной кровью, если, конечно, их кровь — красного цвета!

— Она красная. И я вас понимаю тем более хорошо, Лапрад, что сам прибыл сюда из страны, где мы пытались — и частично нам это даже удалось — искоренить расизм. Во мне, кстати, тоже есть немного азиатской крови — киргизской, если быть точным. Так что в этом я вас однозначно поддерживаю. Но чего я от вас прошу, так это всего лишь помочь мне защитить этих туземцев (они, впрочем, тоже не все такие уж ангелы) от амбиций ММБ, которое, хотим мы этого или нет, в самом скором времени обоснуется здесь прочно и надолго. Я уже наладил кое-какие контакты с двумя наиболее могущественными племенами бассейна реки Ируандика, умбуру и ихамбэ. С первыми у меня установились вполне корректные, но не сказать чтобы теплые отношения; со вторыми, которые гораздо более влиятельны в этой части Эльдорадо, — немного натянутые. Я хотел бы развить и улучшить эти связи, но сейчас — по различным причинам, о которых я вам уже говорил — мне нужно быть здесь, в Порт-Металле.

— И какой будет моя зарплата?

— Никакой. Но я предлагаю вам стать моим компаньоном, причем на равных паях.

— Компаньоном? Но ведь еще вчера вы обо мне даже слыхом не слыхивали!

Игрищев загадочно улыбнулся.

— Я лишь сделал вид, что о вас не слышал, уж простите, — мне хотелось немного вас разговорить. По правде сказать, я вас ждал. Я давно на связи с Жюлем Тибо, и в письме, которое доставил сюда месяца два тому назад один из специальных почтовых звездолетов ММБ, он рассказал мне обо всех ваших приключениях на Офире. В этом есть какая-то ирония, не правда ли?

— Так вы знакомы с Жюлем?

— Работали вместе на протяжении пяти лет.

— Но когда я ему объявил, что отправляюсь на Эльдорадо, он мне ничего не сказал!

— Жюль — человек весьма скрытный. Но, поверьте мне, не одно только ММБ плетет свою межзвездную паутину...

— Да, есть еще Компания межпланетных перевозок, «Cosmic Chemical»...

— Нет, я имел в виду не их. Вы слышали когда-нибудь о ВБК?

— О Всемирном бюро ксенологии?

— Да.

— Не очень-то и много. Кажется, это правительственная организация.

— Да, и как любая правительственная организация — ММБ здесь скорее исключение, — она не располагает большими деньгами. Ее цель — не допустить, или попытаться не допустить, повторения того, что произошло на Тикхане и на других планетах, — уничтожения туземных культур исключительно во благо Земли. Я — один из их агентов, как, впрочем, и Жюль Тибо. Не хотите к нам присоединиться? Нас пока мало, но со временем...

— Если это то, чем ВБК и занимается, то на его стороне — вся моя симпатия! Но... но во мне француз — недоверчив, индеец — независим, маори — беспечен. Что до китайца, то ему, возможно, и интересно, с данной позиции, это тайное общество, но он — в меньшинстве!

— Не смейтесь надо мной, Лапрад! Это серьезно!

— Да я над вами и не смеюсь, Игрищев! Я даже искренне готов вам помочь, но хотел бы сохранить независимость. Как член той или иной организации я работаю плохо. Я всегда предпочитал легкую атлетику, индивидуальный вид спорта, командным видам, пусть даже тренеры по американскому футболу и делали мне невероятные предложения.

— Хорошо, к этому мы еще вернемся. А сейчас давайте перейдем к вещам практическим. Раз уж вы согласны, мы сегодня же, во второй половине дня, подпишем договор о сотрудничестве. В нашу первую экспедицию в бассейн Ируандики отправимся через два месяца, а пока что осваивайтесь, обживайтесь на Эльдорадо. У меня здесь есть гипнопедические пленки, которые помогут вам выучить язык умбуру. Что до ихамбэ, то сам я знаю его неважно, но он очень близок к умбуру — примерно как испанский по отношению к итальянскому на Земле. Должно быть, эти две группы отделились одна от другой относительно недавно. Например, «мужчина» будет «гобэ» на умбуру и «габа» — на ихамбэ. «Женщина» — соответственно «мина» и «мено». Что касается обычаев, то они у них довольно-таки сильно разнятся. У вас есть склонность к языкам?

— Я говорю на шести: французском, английском, русском, испанском, китайском и маорийском. Это не считая языка стиков с Офира, который сейчас находится на грани исчезновения. Знаю несколько слов из языка индейского племени кри. Моя бабушка Вапано считала, что нет смысла изучать язык, на котором говорят всего несколько тысяч человек, но стоило ее рассердить, как она начинала браниться на кри — вот я и запомнил пару-тройку крепких выражений!

— Вся моя документация — в вашем распоряжении. Полагаю, я один из тех, кто лучше всего знает Эльдорадо, или, если быть точным, ту незначительную часть планеты, которая была исследована. Остальное же... О, есть, конечно, более или менее удовлетворительная топографическая карта, составленная по данным аэрофотосъемки, предварительный доклад Ван Папа от 2161 года, доклад экспедиции Клемана-Когсвелла от 2210 года — вот и все, пожалуй! В занимаемом нами уголке северного континента вокруг Порт-Металла обитают, уже зараженные нашей цивилизацией, племена обиэ, тенкеру и тахана. На севере, за холмами, живут умбуру. Еще севернее, на другом берегу Ируандики, находится территория конфедерации ихамбэ. В западной части этой территории, за горами Хетио, простирается империя Кено, продвинувшаяся гораздо дальше по пути того, что мы называем цивилизацией, нежели уже упомянутые мною племена. По уровню своего развития они близки к земной ассирийской империи, хотя и не отличаются столь же жестокими нравами. Тем не менее они располагают крайне организованной и эффективной армией, которая, однако же — по крайне мере, пока — нацелена исключительно на оборону. К востоку от нас, за горами Карамелоле, проживают бихуто, — с ними у нас довольно-таки напряженные отношения. На южном континенте, по слухам, существует и другая империя, находящаяся примерно на том же уровне, что и Кено. Что до остальной планеты... ну, с воздуха мы замечали отдельные деревни и города на западном континенте. Это все, что нам известно! Сами понимаете, Лапрад: любая планета — это целый мир, огромный и по-своему прекрасный!

— Да, и их только в одной этой галактике — миллиарды! Все это ставит нашу земную империю — пардон, нашу конфедерацию — на ее место!

— Последний вопрос, Тераи, и вы можете не отвечать на него, разумеется, если не захотите, так как он довольно-таки личный. На мой взгляд, вы представляете собой особенный тип мужчины, я бы даже сказал — исключительный, как в плане физическом, так и духовном. Ваш отец был биопсихологом. Здесь есть... какая-то связь?

— Вы хотите знать, не являюсь ли и я результатом какого-то опыта? Отвечаю: нет. Меня, равно как и вас, создала генетическая случайность. Мой отец выступал категорически против экспериментов над людьми.

— Гроты Дхоу, Тераи. Ночь мы проведем в них. Это лучшее место между Порт-Металлом и Ируандикой, но иногда оно бывает занято хищниками, так что будьте начеку. — И Игрищев указал рукой на скальный откос, изобилующий пещерами и уступами.

— Пошлем Лео в разведку.

— Если тут водятся псевдотигры...

— Лео обладает силой обычного крупного льва, к тому же он очень смышленый. За него не беспокойтесь. Если он поймет, что имеет дело со слишком сильным противником, то просто-напросто вернется назад. Разведка — это его работа, и он свое дело знает!

Но в расселинах никого не обнаружилось, лишь несколько обглоданных костей указывали на то, что здесь проходили некие плотоядные млекопитающие. Они расположились в самой сухой из пещер, метров пятнадцати в глубину и десяти в ширину. Акоара и Тилембе, два молодых слуги Игрищева, принадлежащие к племени тахана, собрав немного хвороста, разожгли огонь и принялись распаковывать продукты, и Тераи в который уже раз поразился их совершенно человеческой внешности. Высокие, но стройные, почти худые, они вполне сошли бы на Земле за горцев Магриба, с которыми их роднила смуглая кожа.

— Полагаю, скрещивание между коренными жителями Эльдорадо и землянами едва ли оказалось бы плодотворным, — проговорил он, обращаясь к своему спутнику.

— Да, плодотворным оно не является. Но не стоит требовать от природы слишком многого. Она и так уже сотворила чудо, создав этих эльдорадцев столь похожими на нас — не только физически, но и духовно. Впрочем, есть у нас тут и такие изыскатели, которые сожительствуют с туземными женщинами. Физиологически этому ничто не препятствует.

— Вот уж действительно — чудо!

— Как знать? Да, они в гораздо большей степени похожи на людей, чем тикханцы, или же стики с Офира II, судя по вашим словам. Но что мы знаем о Галактике? Нам известны всего лишь десятка четыре планет земного типа и шесть чуждых разумных рас, среди которых три — более или менее гуманоидные. Возможно, существует некий биологический детерминизм, благодаря которому наша форма находится среди привилегированных. Первичный тип, в принципе, довольно-таки логичен: пара двигательных конечностей, пара конечностей хватательных — чего всегда будет недоставать вашему льву, — свободная в своих движениях голова, имеющая пару глаз для стереоскопического видения и кое-какие другие органы чувств — нос для химической восприимчивости, уши для акустической восприимчивости и т.д. О, шея, конечно же, могла быть более длинной и гибкой, органы обоняния — заключены в усиках, но в общем и целом все, думаю, обстоит именно так.

— Каковы их умственные способности?

— Потенциально примерно такие же, как и наши, полагаю. Научным образом их никогда не тестировали.

— И их планета богата.

— Фантастически богата! И практически девственна. Лишь империя Кено и их возможные соперники уже начали добывать медь, олово и в какой-то мере железо. Другие племена в этом отношении все еще живут в каменном веке.

— Тогда меня не удивляет тот факт, что на Эльдорадо нацелилось ММБ. Вы хорошо знаете Тикхану, Игрищев?

— Никогда на ней не бывал.

— Я останавливался там по пути на Офир. То была гораздо более цивилизованная, чем Эльдорадо, планета, планета, которую фон Клюк, открывший ее в 2120 году, описывал как истинный рай. Миролюбивые и приятные на вид, пусть они и не гуманоиды, туземцы, непередаваемой красоты города, гармоничная природа. И что теперь, после ста с небольшим лет, от всего этого осталось? Развороченные нашей промышленностью холмы, заполоненные туристами пляжи, на которых тикханцы продают жалкие копии своих традиционных произведений искусства, разрастающиеся города, представляющие собой лишь слабые отражения Нью-Йорка, Токио, Лондона или Парижа! Выродился даже язык. Что до их культуры, то она теперь мертва и забыта! На Тикхане, правда, еще хватает глубоких философов и утонченных поэтов, пусть их ученость и осталась на уровне нашего шестнадцатого века. Здесь может случиться то же самое, и я хотел бы этого не допустить!

— Я тоже, Тераи. Но многое изменилось с тех пор, как...

— Да, изменилось к худшему. ММБ сегодня как никогда влиятельно!

— Но теперь существует ВБК!

— Вы и сами мне уже говорили, что их возможности ограничены.

— Они хотя бы пытаются. Да и влияние Бюро ксенологии среди ученых, молодежи растет изо дня в день...

— Будем надеяться! Но я уже сейчас чувствую, что полюблю Эльдорадо, полюблю настолько, что буду готов за него сражаться, если это потребуется.

— Тогда почему бы вам не принять мое предложение и не стать агентом ВБК?

— Потому, что, возможно, мне придется сражаться и против ВБК тоже! Не хотелось бы оказать им медвежью услугу. Но ужин уже готов, а я голоден!

Они покинули грот на следующее утро, но лишь после того, как Тераи вырезал свое имя на одной из стен, рядом с именами нескольких первооткрывателей. Он заметил, что фамилия «Игрищев» среди них не фигурирует.

— Я не ищу бессмертия, — с улыбкой ответил тот на соответствующий вопрос Лапрада.

Они прошли через болото. Игрищев, уделявший много внимания просвещению Тераи, поведал ему о ниамбах, коих вполне можно было отнести к одному из видов одноклеточных, — проникая под кожу в области желудка, они там размножались в своей оболочке, а когда «созревали», то выделяли особую кислоту, разъедающую брюшную стенку, и сразу же растекались по всей полости и пожирали свою жертву заживо изнутри, если ей вовремя не оказывали хирургическую помощь. С ними можно было успешно бороться при помощи хинина, атебрина или ВХ22, при условии применения этих средств в течение часа после укуса, укуса, после которого вокруг точки входа возникало небольшое фиолетово-красное пятнышко. Другую опасность представлял собой «болотный боа», который походил на огромную змею, хотя и не являлся рептилией по своей организации. Если на вас нападал такой, целиться ему нужно было прямо в голову.

Затем был еще густой лес, по которому экспедиция пробиралась двое суток, прежде чем вышла в саванну. Она уходила в бесконечность в переливах небольших холмов, покрытых выгоревшей на солнце травой.

— Здесь начинаются земли умбуру, Тераи. Самая большая их деревня, та, где меня лучше всего знают и без проблем принимают, находится на территории ихими — одного из кланов умбуру, — неподалеку от Ируандики. Называется она Богада. Но нам до нее идти еще девяносто километров, и мы вполне можем напороться на охотничьи стоянки или кочующие в поисках дичи отряды. Начиная с этой минуты незамедлительно выполняйте все мои приказы, держите вашего льва при себе и не стреляйте без моего разрешения по животным. На кое-какую живность охота в этот сезон запрещена, в частности на зомбара, похожего на безбородого бизона, или на одного довольно-таки редко встречающегося в этих краях зверя, который напоминает слона с двумя хоботами и нелепыми ушами-дудочками, — название у него довольно-таки мудреное, я так и не научился его выговаривать!

— Хорошо. Согласен со всем — за исключением того, что касается Лео. Как я уже вам говорил, его работа — разведка; он на это натренирован. Если где-то здесь есть какие-то группы туземцев, он обнаружит их значительно раньше нас и просигнализирует нам об этом, не показываясь им на глаза. А в такой вот высокой траве он и вовсе чувствует себя, как рыба в воде!

— Будь по-вашему. Тогда скажите ему — пусть приступает.

На туземцев они наткнулись уже на следующий день, вскоре после рассвета. Не успел Тераи поставить на огонь сковороду — из всех четверых он был наилучшим поваром, — как с виду дремавший неподалеку от костра Лео резко вскочил и исчез в траве. Встревоженные, Тераи и его спутники тут же укрылись в высоких зарослях у протекавшего рядом с их лагерем ручья. Лев вернулся через несколько минут, без малейших колебаний прошествовал к их убежищу, трижды тихо прорычал, а затем издал странный звук, напоминавший сдавленный чих.

— Их там трое, — перевел Тераи. — И Лео не чувствует их запаха!

— Держите ружья наготове, но без моего приказа не стреляйте. Возвращаемся в лагерь. Тилембе, ты — на часах! Мы же будем спокойно завтракать. Все-таки мы здесь — как обычные путешественники, с миролюбивой миссией, воевать ни с кем не собираемся... по крайней мере, я на это надеюсь.

Они снова уселись на большие камни — котелки на коленях, но и оружие под рукой. Лео опять исчез в траве. Спустя пару минут появились умбуру — трое высоких темнокожих воинов, вооруженных луками и длинными кремневыми ножами, продетыми за пояс кожаной туники. Игрищев издал легкий вздох облегчения.

— Все в порядке. Я знаю того, что чуть поплотнее других — это Кильно, из деревни Богада, в которую мы и направляемся. Мы нередко охотились вместе.

Он поднялся на ноги и вскинул правую руку над головой — в знак мира.

— Аке, Тохира! — сказал он.

— Аке этоу, Тохира ма! — прозвучало в ответ.

Через несколько минут трое умбуру уже делили с ними скромную трапезу.

— Они особенно падкие на бекон, — сказал Игрищев. Затем у него завязался оживленный разговор с Кильно, разговор, за которым Тераи как мог пытался следить. Но он быстро понял, что базового запаса слов, усвоенного им благодаря гипнопедии, здесь явно не достаточно. Ему не хватало знания культуры умбуру, что позволило бы различать малейшие нюансы интерпретаций, улавливать намеки. Беседа проходила в дружеском ключе; похоже, Кильно был искренне рад видеть Игрищева.

— Расскажите ему о Лео, Стан, не то резкая реакция на его появление может принести проблемы всем нам!

Игрищев объяснил умбуру, что Тераи — великий колдун, который водит дружбу с одним из Н’губу с его планеты. Судя по всему, слова геолога произвели на Кильно и его товарищей глубокое впечатление, так как, когда Лео вдруг вышел из зарослей, чтобы улечься в ногах у Тераи, они посмотрели на Лапрада с уважением и опаской.

Прошло два месяца. Игрищев и Тераи жили в деревушке Богада, на Тиланике, притоке Ируандики, прямо под порогами, наполнявшими тихие ночи глухим гулом. Им была выделена уютная хижина, напоминавшая Тераи полинезийские фарэ. Она стояла на берегу реки, снаружи от палисада, окружавшего собственно деревню. Дали им и пиро́гу, выдолбленную из ствола широкого дерева, и Игрищев, обожавший рыбачить в свободное время, часто ею пользовался, всякий раз возвращаясь с восхитительной рыбой, которую, прежде чем зажарить, он показывал Кильно и прочим умбуру.

— Тут водятся и ядовитые рыбы, — пояснил он Тераи, — но умбуру они известны, и так как наши метаболизмы практически идентичны, то, что является здоровой пищей для них, является таковой и для нас. Вот только во вкусах мы не сходимся! Они без ума от мяса билими, которое лично мне непреодолимо напоминает прогорклый свиной жир! Даже Лео его не ест!

Тераи делил свое время между геологоразведкой — он уже обнаружил интересные месторождения — и изучением языка умбуру. Этот язык был достаточно сложным, с массой нюансов, к тому же в некотором роде двояким: существовал народно-разговорный, или повседневный, умбуру, которым туземцы пользовались, например, на охоте или в беседах с друзьями, и умбуру священный, язык религии и взаимоотношений между вождями или жрецами. Эта религия представляла собой своеобразный анимизм, веру в одушевленность всей природы, и вместе с этим — культ предков. Где-то на небесах витали какие-то непонятные боги, которым было абсолютно наплевать на людей, за исключением разве что Антифорато, бога смерти, который призывал к себе воинов, когда наступал их час, и убывал с ними на своей лодке, вынуждая переплыть Конахандуку, мистическую реку, что разделяла мир живых и царство мертвых. Об этом царстве мертвых, Конахе, умбуру имели лишь смутное представление: они полагали, что это край цветущих равнин, богатый дичью и прелестными девушками, где храбрецы то воюют, то пускаются в амурные приключения, и так длится вечно. Что до трусов, то их Антифорато не брал в свою лодку, и тогда их поедал Гоха, великий боа болот, на котором и держалась планета.

Народ воинственный и безжалостный, умбуру не были жестокими. Церемонии посвящения у них были трудными, но не кровавыми. Врага, или даже чужака, убивали потому, что это было необходимо, так как он представлял собой опасность, но война рассматривалась как своего рода мужественная игра, и в ней было минимум ненависти и ни малейшего презрения к противнику. Отважный враг, павший в бою, был вправе рассчитывать на услады Конахи, равно как и любой из умбуру. По крайней мере, так было в старые добрые времена, объяснил Игрищев, так как контакт, пусть и далекий, с землянами породил новые идеи завоевания, эксплуатации, рабства — как минимум у тех из умбуру, что обитали на востоке.

Затем Игрищев вернулся в Порт-Металл, поручив Тераи завязать, по возможности, дружественные отношения с проживающим по ту сторону Ируандики племенем ихамбэ.

— В этом регионе они более влиятельны, чем умбуру, но ведут себя крайне сдержанно и осторожно. Мне так и не удалось по-настоящему с ними сблизиться. Но именно они — ключ к этой части северного континента, пусть и всего лишь благодаря своему соседству с империей Кено и тому факту, что их территория по своей геологической природе должна быть более богатой доступными минералами, чем территория умбуру. Сближайтесь с ними с осторожностью. Ваш лев, как это вышло здесь, вам, вероятно, в этом поможет, придав вам ореол сверхчеловека.

— Но я не знаю их языка!

— Многие из них также говорят на умбуру, и сам язык ихамбэ представляет собой всего лишь не столь ярко выраженный вариант умбуру, если только все не обстоит ровно наоборот. Как я вам уже говорил, разделение между этими народами, должно быть, имеет не слишком давние корни. Что, однако же, не мешает им относиться один к другому с откровенной ненавистью.

После ухода Игрищева Тераи понял, что, несмотря на богатую приключениями островную юность и не слишком продолжительное, но насыщенное событиями пребывание на Офире II, чтобы стать опытным бруссаром[9], ему еще многому предстоит научиться. Не будь рядом с ним Лео, с охоты он бы часто возвращался с пустыми руками, тогда как Кильно, Хорон или Кебу, его обычные спутники, легко и непринужденно отслеживали зомбаров, хокило или даже хитрых и трудноуловимых бираков. Но, мало-помалу набираясь опыту, вскоре и он научился верно истолковывать примятую траву, поцарапанную кору деревьев, сломанные ветки, и через несколько месяцев — а за это время ему удалось, к тому же, обнаружить несколько ценных месторождений — вполне уже мог сойти за настоящего умбуру. Все более и более тесные узы дружбы связывали его с Кильно, и эта дружба стала, как ему казалось, нерушимой после трагедии, случившейся у водопада Хан.

Водопад этот находился на Тиланике, примерно в десяти километрах вверх по течению от деревни.

Река там бурлящим каскадом низвергалась с сорокаметровой высоты, а в солнечную погоду в небе постоянно сверкала радуга, вследствие чего это место являлось священным для умбуру. В путь они отправились ввосьмером: Тераи, Кильно, его жена Оэтаа, Хорон — в первой пироге, еще четверо воинов, в том числе и Кебу, — во второй. Их целью было найти чуть выше водопада редкие плоды укебе, которые, будучи намазанными на мясо, оказывали противогнилостный эффект, — приближалась зима, и пора уже было запасаться провизией. Укебе росли лишь на склонах холмов Тобо. Тераи, в надежде заполучить натуральный антибиотик, из которого, возможно, удастся извлечь какую-либо пользу земной медицине, попросил взять в поход и его. Лео на сей раз предстояло остаться в деревне, так как для него места в пиро́гах уже не нашлось.

Подъем по реке до водопада прошел без сучка без задоринки. Течение было довольно-таки быстрым, но и рукам умбуру, и уж тем более Тераи, хватало мощи. На обоих, не слишком высоких берегах реки росли многочисленные деревья и высокие травы. Лианы грациозными завесами свешивались до самой воды. Мало-помалу дувший с юга ветер донес до них рокот водопада, падавшего с утеса, который тянулся покуда хватало глаз слева и справа, являясь, как решил геолог, результатом сбросового уступа. Вода устремлялась вниз широкой белой пеленой, разделенной прямо посередине у своего предела пиком черной скалы с растущим на ней одиноким деревцем, и в дымке водопада искрилась разноцветная радуга.

«Чудесное место для туристов! — подумал Тераи. — Будем надеяться, что они сюда никогда не доберутся!»

Они высадились на правый берег и, взяв с собой пиро́ги, принялись подниматься по поддерживаемой в более или менее нормальном состоянии тропе, чтобы выйти к реке чуть дальше по ее течению. Там, на приличном расстоянии от пропасти, они продолжили свое плавание к верховью реки. Оно продлилось еще несколько часов, и вечером они разбили лагерь неподалеку от устья небольшого притока Тиланики — Бокти. Даже здесь, в месте слияния рек, это был всего лишь ручей, пусть и не самый узкий, — ручей, который вскоре, правда, превращался в настоящий поток, спускавшийся по склонам Тобо. Наутро они пешим ходом двинулись вдоль его берегов, пробивая себя дорогу благодаря мачете Тераи и саблям из крепкого дерева гау его спутников, и примерно через час вышли к водопадам. Когда-то в древности поток лавы перегородил небольшую долину, и тут образовалось довольно-таки большое озеро. Тераи заметил, что регрессивная эрозия водопада уже значительно истончила запруду.

— Вскоре ее прорвет, — сказал он Кильно, — и я бы не позавидовал тем, кто окажется в этот момент на Тиланике. Деревне, правда, на мой взгляд, ничто не угрожает, так как она находится выше уровня самых высоких паводков, и Титаника разольется не у Хана, а гораздо дальше. Но, повторюсь, тем, кто окажется на самой реке, придется не сладко!

Сбор плодов укебе оказался делом относительно легким. Само по себе то было весьма высокое дерево, но его ветви начинались всего в нескольких футах от земли, образовывая затем своеобразную естественную лестницу, идущую до самой верхушки. Мешки быстро наполнились твердыми на ощупь желтыми фруктами.

— И как вы намазываете это на мясо? — спросил Тераи. — Или же вы используете только сок?

— Они созреют и станут мягкими, — ответил Кильно. Нет, не ешь! — добавил он, увидев, что Тераи поднес один из укебе ко рту. — Когда они незрелые, в них содержится яд!

Обратный путь до устья Бокти также прошел гладко. Тем не менее Тераи всю дорогу было немного не по себе. Все вокруг выглядело слишком тихим. Оромы, ситары, туэки — все молчали. Казалось, сама атмосфера вдруг сделалась тяжелой и спокойной.

— Скажи-ка, Кильно, здесь часто бывает такое, что трясется земля?

— Трясется земля? Что ты имеешь в виду?

— Я понял, — вмешался в их разговор Хорон. — Мой дед рассказывал, как во времена его молодости, когда он жил в Хуту, примерно в двадцати днях пути вверх по течению от Богады, земля вдруг задрожала, и храм обрушился прямо на жрецов. Тогда они совершили подношение богам, и все снова стало, как прежде. Но почему ты спрашиваешь?

— Потому что на моей родине, которая там, далеко за звездами, некоторые говорят, что животные могут предчувствовать, когда земля затрясется, и тогда они умолкают и разбегаются кто куда. Другие полагают, что это всего лишь суеверие. В любом случае, одно несомненно: кругом стоит зловещая тишина. Вы не находите?

— Действительно. Но такое иногда случается. Ладно, грузим все в лодки и отплываем.

Катастрофа случилась, когда они уже приближались к Хану и река бежала между крутыми берегами. Тераи, который в этот момент отдыхал, внезапно заметил, как еще мгновение назад спокойно стоявшие деревья вдруг скрутило, будто неистовым ветром, с вершины утеса в воду полетели обломки скальной породы, а образовывавшиеся от их падения волны начали сотрясать пиро́ги.

— Гребите к берегу! Скорее, или нам конец! Земля задрожала, и запруду, вероятно, уже прорвало!

Кильно пожал плечами.

— И где ты хочешь подойти к берегу? Или у тебя есть когти, как у н’губу или твоего льва, чтобы вскарабкаться на эту стену?

— Весло! Дай мне весло! Скорее!

Пиро́ги уже буквально летели по реке. Через несколько минут Хорон заявил:

— Да ничего не будет!

— Греби, дурья твоя башка! Воде нужно время, чтобы подойти, — ответил Тераи, бросая быстрый взгляд назад.

Но и в самом деле ничего не происходило, поверхность воды выглядела совершенно спокойной. Возможно, в конце концов, запруда действительно устояла? Однако же...

— Прекратите грести, всего на секунду!

Ветер донес до него отдаленный гул.

— Вода! Она подступает! Как быстро мы сможем достичь вон тех скал?

— На это нам нужно примерно столько же времени, что и на тысячу шагов!

— Гребите! Гребите, если вам дорога жизнь! Быть может, еще успеем!

Но становившийся все более и более громким шум воды вскоре отнял у него последнюю надежду.

— Послушайте меня! Нам теперь остается только одно! Разверните пиро́ги носом к верховью реки! Попытаемся «оседлать» волну!

Она прибывала на полной скорости, эта огромная, увенчанная гребнем пены завеса воды, несущая с собой вырванные с корнем деревья... и через несколько секунд должна была накрыть их.

— Ничего не делайте — я сам! — прокричал Тераи своим спутникам по пироге. — А вы, постарайтесь держаться впереди волны! — бросил он, повернувшись к Кебу. — «Боже правый! Это гораздо хуже, чем все то, что мне доводилось видеть в Тихом океане! — подумал он. — Если б только у меня была нормальная пирога с балансиром, а не эта байдарка! Хорошо, хоть Лео здесь нет, который так боится промокнуть!»

Дальнейшее произошло очень быстро. Почти тотчас же ялик Кебу опрокинулся, и все четверо исчезли в пене. Чья-то рука попыталась ухватиться за ствол дерева, соскользнула — и все было кончено.

Держа в напряжении все мышцы своего тела, Тераи как мог маневрировал при помощи весла, огибая деревья и прочий мусор, и в какой-то момент ему даже показалось, что он все же сумеет спасти лодку. Но тут один из умбуру сделал неловкое движение, пиро́гу развернуло, и уже в следующее мгновение она накренилась и опрокинулась. Подхваченный бурлящим потоком, Тераи отчаянно пытался удержаться на поверхности. Что-то черное проплыло рядом и, наугад выбросив руку в сторону, он вцепился в длинные волосы. Распрямился, насколько это было возможно, огляделся. Ничего, один лишь мусор. Они уже миновали гребень. Теперь, если его случайно не убьет каким-нибудь обломком дерева, возможно, ему удастся спастись. Вода стремительно неслась вперед, разбиваясь о стены ущелья на космы пены.

— Птьфу!

Голова, которую он держал за волосы, возникла на поверхности воды. Оэтаа, живая.

— Плавать умеешь?

— Да. Где Кильно?

— Не знаю! Где-то здесь, в воде. Послушай! Как только нас вынесет из ущелья, плыви к берегу! Вон к тому! — Он указал вправо. — Если совсем уж выбьешься из сил, кричи и хватайся за какую-нибудь палку. Я приду на помощь!

По выходе из каньона вода растеклась по сторонам, и течение стало уже не таким стремительным. Правда, подплыть к берегу им удалось не без труда: Тераи дважды был вынужден подхватывать изнуренную девушку. Наконец они выбрались на небольшой холм.

— Уровень воды вскоре спадет, и мы сможем приступить к поискам остальных.

— Так ты думаешь, есть шансы, что Кильно...

— Вполне возможно. Он хороший пловец. Мы же выбрались, будем надеяться, и он тоже...

Но когда вечером река вернулась в свое русло, никто не ответил на их призывы, никто не возник из ночи, чтобы сесть рядом с ними у костра. На рассвете они ушли, следуя вдоль покрытого тиной берега. Со свойственным всем умбуру стоицизмом, Оэтаа не выказывала своего беспокойства.

— Как думаешь, нашу деревню смыло?

— Вряд ли. Мой дом — возможно... Как я уже говорил вчера, за водопадом Хан Тиланика сильно расширяется. И потом, запруду, вероятно, тоже снесло не целиком, иначе бы мы не остались в живых!

Ведя такой разговор с девушкой, он обводил внимательным взглядом оба берега в поисках если и не выживших, то хотя бы трупов, над которыми можно было бы произнести слова молитвы. Но ничего не попадалось ему на глаза. Ничего... ровно до того момента, как они оказались прямо над водопадом Хан. Оэтаа вдруг вскрикнула:

— Смотри! Вон там! На скале!

Скала, разделявшая водопад надвое, выступала над водой метров на десять. Почти на самом ее верху, на небольшой известковой платформе, кто-то лежал.

— Один из наших, — тихо проговорила девушка. — Живой или мертвый? И главное — кто?

Тераи окликнул лежавшего — без особой, впрочем, надежды. Никакого ответа. Оэтаа последовала его примеру, и ее более пронзительный голос, вероятно, лучше прорезал шум водопада, так как лежавший на скале умбуру, как им показалось, чуточку пошевелился.

— Продолжай звать! Возможно, он жив!

Умбуру попытался привстать, но снова упал на спину и нашел в себе силы лишь вяло помахать рукой.

— Живой, в этом нет сомнений! Черт! Нужно как-то оттуда его вытащить, а это будет непросто!

Возвышавшаяся над пропастью скала была примерно двадцатиметровой ширины и метров на пятнадцать отстояла от берега, на котором они находились. Чуть впереди нее выступали из воды два других осколка скалы, разделявшие поток и создававшие рядом с собой зону, где течение, несмотря на водоворот, было более спокойным.

«Когда-то я проплывал сто метров за каких-то пятьдесят пять секунд, — подумал Тераи. — Я и сейчас в хорошей форме. Вероятно, смог бы, зайдя в воду повыше, удержаться в этом потоке и доплыть до скалы, не разбив голову о камни. Но как вернуться, да еще с раненым? Посылать Оэтаа в деревню нет смысла; к тому времени, как она приведет подмогу, этот бедняга давно уже умрет от ран... А что, если... Так и есть: нам нужно дерево!»

Он повернулся к девушке:

— Здесь растут где-нибудь поблизости лианы пиа-пиа? Мне нужны две — потолще и потоньше; первой должно быть с пятнадцать «меня», второй — с полсотни. Поняла? Вот, возьми нож...

— Не надо, у меня свой.

— Отлично! А я тем временем поищу парочку длинных куту.

Тераи первым вернулся на берег с двумя полыми, примерно метровой длины стеблями молодого куту — растения, аналогичного земному бамбуку. Еще где-то через час возвратилась и девушка, неся через плечо ползучую лиану толщиной с палец и таща за собой другую — толщиной с морской канат. Он взял ту, что была потоньше, внимательно осмотрел. Цилиндрической формы, очень гибкая и совершенно гладкая, она достигала в длину, по его прикидкам, метров восьмидесяти — восьмидесяти пяти. Он привязал конец к дереву, потянул изо всех сил, резкими рывками. Лиана не порвалась.

— Прекрасный выбор! Полагаю, теперь мы сможем спасти... того, кто там находится. И вот что ты должна делать, слушай внимательно! Сейчас я обвяжусь сдвоенной лианой вокруг талии, доплыву до середины реки, зайдя в воду чуть выше, и, подхваченный течением, спущусь до скалы. Ты же, после того как обернешь свой конец вокруг дерева, станешь постепенно ослаблять лиану. Не спускай с меня глаз, когда я буду в воде. Если я вдруг почувствую, что не могу остановиться, где нужно, и меня вот-вот унесет поток, я подниму руку, ты ее заблокируешь — то есть просто перестанешь ослаблять, — и я поднимусь обратно, держась за эту «веревку», как спилилу поднимается по своей нити. Если же, напротив, мне удастся доплыть до скалы, уже не ты, а я ослаблю один из побегов, и ты станешь подтягивать его к себе. Как увидишь, что подтянула достаточно, где-то с половину всей его длины, привяжешь к нему толстую лиану и оба стебля куту, чтобы я смог подтащить их к себе с помощью того побега, который останется у меня. Другой конец толстой лианы ты должна будешь привязать вот к тому дереву, что стоит напротив скалы, как можно выше, но главное — покрепче!

— Я поняла, но чтобы навести мост, тебе понадобится больше лиан!

— Никакой мост мы наводить не будем! Давай, за дело!

Они поднялись по берегу метров на тридцать от водопада.

Тераи всматривался в реку, затем пожал плечами и нырнул. И тотчас же понял, что не все предусмотрел: он едва не разбился о скрывавшиеся под водой скалы. Пару раз бурлящий водоворот едва не унес его к пропасти, и Тераи пришлось сильно постараться, чтобы не допустить этого. Наконец ему удалось ухватиться за гладкую верхушку одного из рифов и немного передохнуть. Вторая часть пути прошла уже более легко и, добравшись до основной скалы, он вскарабкался на скользкий уступ и подошел к лежащему на нем умбуру. То был Кильно. Увидев Тераи, он слабо улыбнулся.

— Спасибо, что присоединился ко мне. Вскоре мы славно поохотимся вместе в Конахе!

— Но прежде мы должны вернуться к Оэтаа, которая ждет тебя на берегу.

— Так она жива!

На секунду-другую извечно невозмутимое выражение сползло с его лица.

— Я этому очень рад, Тераи, но твоя жертва напрасна. Ни одна пирога не сможет забрать нас отсюда. И я не смогу спуститься по веревке вниз, даже если представить, что это возможно. Я ободрал о камни все руки, вывихнул левое запястье, да и сил у меня осталось не так уж и много.

— Доверься мне!

Подойдя к краю скалы, Тераи прокричал: «Это Кильно! Он жив!», и начал подтягивать к себе толстую лиану. Потом из половины той, что была потоньше, он сплел некое подобие крупноячеистой сети и крепко привязал ее к двум стеблям куту, которые, в свою очередь, нанизал на толстую лиану. Конец этой лианы он привязал к росшему на скале деревцу. То был молодой колибентон, дерево гибкое и крепкое; оно уже просочилось корнями в расселины камня и потому едва ли могло упасть от того веса и напряжения, которые ему предстояло выдержать. Напротив, на берегу, оседлавшая толстую ветку Оэтаа заканчивала закреплять другой конец лианы, которая теперь в самой нижней своей точке находилась метрах в пяти или шести над поверхностью воды.

— А теперь, Кильно, я помещу тебя в эту сеть. Добравшись до берега, я вытащу тебя при помощи тонкой лианы, привязанной к стеблям куту. А теперь — по местам! — закончил он по-французски.

Расположив умбуру поудобнее в сети, Тераи повис на толстой лиане и, закинув на нее и скрестив ноги, начал медленно продвигаться к берегу за счет работы рук, словно огромный ленивец, висящий на ветке.

Через пару минут он уже спрыгнул на берег и без особых проблем подтянул к себе умбуру. Кильно покорно позволил вытащить себя из сети, посмотрел на высокий водопад, с грохотом низвергающийся в ущелье, и как-то уж совсем по-человечески содрогнулся.

— А остальные? — спросил он.

— Боюсь, что погибли! Вчера вечером никто не вышел к разожженному нами костру.

— Ты спас меня, Тераи. Теперь моя жизнь принадлежит тебе.

— И меня он тоже спас, — сказала Оэтаа.

— Я расскажу об этом вождям. Давайте вернемся в деревню!

Спустя несколько дней к Тераи, сидевшему у своей хижины, которую река лишь немного омыла бурными водами, подошел Кильно. На туземце была парадная одежда — длинная кожаная туника, обшитая жемчугом, роскошный красный пояс, на котором висел восхитительный обсидиановый кинжал, и высокий головной убор, украшенный перьями.

— Пойдем, — сказал он.

— Куда?

— Вожди и жрецы ждут тебя в Священном Доме.

— Зачем?

— Увидишь.

Тераи встал и последовал за ним. С первых же дней, следуя в этом совету Игрищева, он воздерживался от проявления даже самого минимального любопытства касательно Священного Дома, длинной свайной хижины, располагавшейся в центре деревни, и выказывал равнодушное почтение по отношению к жрецам. То немногое, что он знал о религии умбуру, происходило от намеков, подхваченных у костра, и парочки разговоров с охотниками, просветившими его относительно тех табу, которые следовало соблюдать. Вслед за Кильно он поднялся по наклонной лестнице, сделанной из куту, и пригнулся, чтобы войти. Зал оказался длинным и темным, с очень высокой соломенной крышей. Окон в нем не было — лишь дверь, но Тераи смог различить во мраке два ряда туземцев; с одной стороны сидели вожди, вполне узнаваемые по их высоким, украшенным перьями головным уборам, гораздо более пышным, чем тот, что был на Кильно, с другой стороны — жрецы (этим головными уборами служили обсидиановые пластины). Один из жрецов при его появлении встал.

— Входи, чужестранец. Ты спас жизнь двум нашим соплеменникам, рискуя при этом своей собственной. Ты уважал наши законы и обычаи. Ты отдавал свою часть добычи деревенским женщинам и детям. Садись здесь!

Он указал на место между двумя вождями. Кильно поклонился и вышел на платформу перед дверью, встав там на часах. Между двумя рядами, на вымощенном камнем настиле, разводили костер; и Тераи с интересом заметил, что жрец получает огонь посредством трения одной деревянной палочки о другую, тогда как в повседневной жизни умбуру пользовались огнивом, сделанным из кремня и железного колчедана. В этот огонь набросали сухих листьев, и помещение быстро заволокло густым дымом, ароматическим и отравляющим. Тераи вдруг почувствовал, что ничего уже не соображает, перед его закрывшимися глазами начали проплывать один за другим красочные пляжи, которые мало-помалу сменялись фантастическими, невероятно яркими образами. Он снова пережил, словно в каком-то калейдоскопе, свои приключения на Офире II, более отдаленные земные воспоминания, другие, из прошедшего на Островах раннего детства; затем образы сделались бессвязными, абсурдными. Где-то глубоко в нем та часть сознания, что еще была способна мыслить здраво, волновалась, спрашивая себя, не является ли этот галлюциногенный дым смертельным ядом для его организма. Его заложенные уши едва улавливали, словно во сне, далекое заклинание, сходившее с губ его спутников. Он не смог бы даже примерно сказать, сколько времени длилась эта церемония. Когда он вдруг резко пробудился, после того как его обдуло мощным потоком холодного воздуха, то увидел, что находится один в Священном Доме вместе с самым старым из жрецов и уже опустились сумерки. Пошатываясь, он попытался было встать, но умбуру жестом удержал его.

— Твоя душа говорила во время транса, но говорила она на твоем языке, и потому я не знаю, что ты сказал. Но это знают боги! Твое тело не сотрясали судороги, а значит, душа твоя чиста, и ты можешь вступить в нашу общину. Поднимись и ступай, умбуру! Так как отныне ты — такой же умбуру, как если бы вышел из живота одной из наших женщин!

Погруженный в раздумье, Тераи спустился по лестнице. Внизу, с пятью другими воинами, его ждал Кильно.

— Теперь ты — один из нас, Тераи. Пойдем, это нужно отметить!

В последующие дни он заметил, что туземцы приняли его «официальное», так сказать, включение в состав племени более чем всерьез. Раньше он полагал, что уже влился в жизнь умбуру, но теперь осознал, как же сильно на сей счет заблуждался. Отныне, когда он подсаживался к костру, будь то на центральной деревенской площади или же у одной из хибар, никто уже не переводил разговор на такие безобидные темы, как охота или рыбалка. Он услышал, как говорят о проблемах деревни, соперничестве между вождями, возможной войне с проживающим по ту сторону Ируандики племенем ихамбэ. Его теперь называли «Тераи-Икото», что означало «приемыш», но без того несколько уничижительного оттенка, который придают этому понятию на Земле. Среди всей этой информации наиболее интересной для него была та, которая касалась ихамбэ, так как он помнил, как Игрищев говорил, что именно ихамбэ являются ключом к этой части северного континента, а никак не умбуру, лишь одна немногочисленная ветвь которых продвинулась когда-то столь далеко на запад. Основная часть племени умбуру по-прежнему проживала примерно в четырехстах километрах к востоку от Порт-Металла. Как-то вечером, когда они сидели перед костром у его хижины, он сказал об этом Кильно.

— Вскоре мне придется покинуть вас, брат, и пересечь реку.

— Не делай этого, Тераи-Икото! Среди этих пуши тебя не ждет ничего хорошего!

— Почему вы их так ненавидите? Я слышал, они не слишком сильно от вас отличаются, у них почти тот же язык и обычаи, и...

Кильно плюнул в огонь.

— Да, много лун тому назад умбуру и ихамбэ были братьями — еще там, вдалеке, где восходит солнце. Но они последовали за мнимым пророком Уту на запад, и с тех пор между нами пролилось немало крови!

— Но вы же тоже ушли на восток!

— Позднее, и по другим причинам! Нас-то никто не изгонял!

— И что проповедовал этот мнимый пророк?

— Что не боги стоят у истоков всего, но что существуют силы природы, которые можно подчинить себе и использовать. И что когда луны исчезают, это происходит не потому, что боги прячут их забавы ради, но потому, что что-то проходит между богом-солнцем и ними, закрывая их своей тенью...

Интересно, подумал Тераи, но вслух сказал:

— Ты-то это откуда знаешь?

— Мой старший брат Оито — жрец, он-то мне и объяснил.

— Когда жил этот пророк?

— Двадцать поколений тому назад. А ты что об этом думаешь, брат, ты, о котором говорят, что он сошел с неба?

— В том, что касается лун, боюсь, Уту был прав!

Настал день, который Тераи назначил себе для переправы через Ируандику. Никто из умбуру не пожелал сопровождать его — все они были уверены, что назад уже не вернутся. Кильно и Оэтаа прошли с ним до причала, у которого стояла его пирога.

— В последний раз умоляю тебя, Тераи-Икото, не пересекать эту реку! Дождись весны, и мы вместе отправимся охотиться на этих пуши-ихамбэ!

— Я отнюдь не собираюсь охотиться на ихамбэ, Кильно! Я человек другой планеты, и, хотя вы приняли меня к себе и относитесь, как к одному из ваших, ваша война — не моя война. Вы можете просить меня обо всем, но только не об этом! Ваше дело, возможно, правое, но я не намерен превращать его в мое дело. Надеюсь, что я вернусь с новостями о том, что ихамбэ готовы заключить с вами мир, если вы согласны заключить мир с ними.

Кильно ухмыльнулся.

— Смотри, как бы они тебя не убили сперва! Мир с ними? Да никогда!

— Никогда — это довольно-таки долго, не находишь, брат? Пойдем, Лео, мы отплываем. До скорого.

И Тераи энергично заработал веслом. Добравшись до середины реки, он обернулся, чтобы бросить последний взгляд на деревню. На берегу не было ни души. Пожав плечами, он начал спускаться по течению Тиланики. Она протекала между пологими и лесистыми берегами, теперь уже, приближаясь к месту своего слияния с Ируандикой, довольно-таки медленно. Ируандику Тераи увидел где-то через час с небольшим. По словам Кильно, деревня ихамбэ находилась на другом берегу, — до нее, опять же, если верить умбуру, было полдня сплава на пироге вниз по реке. Спешить Тераи не стал. Он намеревался как следует осмотреться и лишь затем попытаться установить контакт. Существовала вероятность того, что ихамбэ известно о его пребывании у их врагов, и в таком случае первая встреча рисковала оказаться не самой приятной.

Помог ему случай. Ближе к вечеру, когда солнце отбрасывало на реку уже немного красноватый свет, он услышал приближающиеся к низкому и болотистому берегу крики и шум ломаемых ветвей. За счет нескольких широких гребков он подплыл ближе и через заросли камыша увидел с полдюжины довольно-таки высоких туземцев, раз за разом вонзавших во что-то свои длинные копья. Присмотревшись получше, Тераи идентифицировал это «что-то» как огромную змею, которая сжимала своими кольцами чуть более пожилого, чем его спутники, аборигена, — с выпученными глазами и широко открытым ртом, тот тщетно пытался разжать мускулистыми руками эти удушавшие его тиски. Тераи подхватил с днища пироги самый мощный из своих карабинов, соскочил на берег и выстрелил. Попавшая точно в цель, пуля разорвала голову змеи на брызги крови и фрагменты костей и мозга. Обезглавленное тело конвульсивно задергалось, сбив с ног двоих туземцев и ослабив хватку на уже обмякшем теле.

Тераи не терял времени даром. Крикнув одному из ихамбэ, чтобы привязал к чему-нибудь пирогу, пока ту не унесло течением, он склонился над пострадавшим и тщательно ощупал его грудную клетку. На первый взгляд, ни одно из ребер не было сломано. Вероятно, отвлеченная атаками воинов псевдозмея — «болотный боа», как называли ее изыскатели — не успела применить всю свою силу. Тераи начал делать искусственное дыхание. Разъяренный рык заставил его обернуться. Устроившись на носу пироги, Лео угрожал молодому ихамбэ, который, стоя по пояс в воде, пытался подтянуть лодку к берегу.

— Спокойно, Лео! Это друзья! По крайней мере, я на это надеюсь, — добавил он вполголоса, продолжая оказывать потерпевшему первую помощь.

Внезапно под его могучими руками грудь бедняги приподнялась сама по себе. Повернув туземца лицом к небу, Тераи увидел, что его глаза открылись, и в тот же миг почувствовал легкий укол — в спину ему уткнулся наконечник копья. Лео зарычал и спрыгнул на берег.

«Если он сейчас бросится на них, нам конец», — подумал геолог. Вдвоем против шестерых, без оружия — карабин валялся на земле в метрах пяти от него, — даже несмотря на его собственную силу и силу Лео, у них было мало шансов.

— Не нападай! — крикнул он по-французски.

Лео в нерешительности остановился. Трое туземцев направили свои пики на него, еще трое — на Тераи. Лео зарычал, обнажив клыки, прижался к земле, готовый к прыжку.

— Не нападай! — повторил Тераи и поднял обе руки, ладонями вперед. — Я пришел с миром, — сказал он на ихамбэ.

— Габа умбуру, габа муну! — ответил один из туземцев. Тераи не составило труда понять: «Слово умбуру — слово обезьяны».

— Я не умбуру, а человек, явившийся из другого мира, сошедший с неба!

— Тогда почему же ты был с умбуру? Абеке видел тебя там!

— Потому, что боги пожелали, чтобы сначала я встретился с умбуру! Они живут между территорией ихамбэ и теми землями, на которых проживают люди неба!

Тот из воинов, что стоял ближе всех к нему, поднял копье.

— На небе нет людей! Сейчас ты умрешь!

— На небе гораздо больше чего бы то ни было, чем тебе кажется! И если тебе удастся меня убить, что будет не просто, остерегайся моего н’губу, — добавил он, кивнув в сторону Лео, которому, похоже, уже не терпелось вступить в бой. — Если ты тронешь меня, этим вечером в лагере ихамбэ будет стоять женский плач!

— Ээнко уже убил трех н’губу!

— Не таких, как этот, воин! Тебе еще не доводилось убивать н’губу, который понимал бы речь! Лео, — добавил он по-французски, — постереги-ка того, что лежит на земле!

Отпрыгнув вбок, Лео опустился на землю рядом со стариком, которому все никак не удавалось подняться, и положил огромную лапу на его грудь, выпустив когти, но не надавливая. Ихамбэ в нерешительности попятились.

— Шестеро охотников против одного безоружного человека, — презрительно проговорил Тераи. — Так вот оно каково — пресловутое мужество ихамбэ, которое признают даже умбуру! Я проплывал по реке, увидел вашу тщетную борьбу с этой гадиной, сокрушил ее моим смертоносным оружием, спасая тем самым вашего товарища, а вы теперь хотите меня убить? Так вот, значит, какова она — благодарность ихамбэ?

— Ты — умбуру, — продолжал стоять на своем Ээнко.

— Ты когда-нибудь видел такого умбуру, как я? Умбуру, которого сопровождал бы понимающий речь н’губу?

— Нет, — признал воин. — Но ты говоришь, как умбуру!

— Позвольте мне пожить среди вас, и вскоре я заговорю еще и на прекрасном ихамбэ! Я вообще говорю на нескольких языках!

Лео испустил мягкий рык — пожилой туземец пытался подняться.

— Позволь ему, Лео!

И Тераи направился к старику, протянул ему руку. Встав на ноги, пострадавший повернулся к тому из воинов, который говорил с Тераи.

— Довольно, Ээнко! Этот человек — не умбуру! Он спас меня, и я, Охеми, ваш вождь и твой отец, окажу ему все гостеприимство ихамбэ!

Деревня ихамбэ сильно отличалась от поселения умбуру. Ее составляли не деревянные домики, но одни лишь шатры из выделанных шкур (аналогичные тем, в которых некогда проживали индейцы североамериканских прерий), служившие обиталищем в теплое время года. Зимой ихамбэ жили в обустроенных пещерах, коими был изрыт известковый утес на восточном берегу небольшого правого притока Ируандики, на которой и стояла деревня. На первый взгляд, именно поэтому ихамбэ казались менее продвинутыми в материальном плане, чем их враги, по крайней мере, в том, что касалось жилищ. Что до остальной «материальной» цивилизации, то уровень был вполне сопоставимый: оружие из тщательно обработанного камня и твердого дерева, каменные же инструменты. Их луки были рефлекторного типа, с двойным изгибом, меньших размеров, более легкие, но одновременно и более мощные, чем луки умбуру. Тераи быстро выучил их язык, действительно очень похожий на тот, на котором разговаривали на другом берегу реки. Верований, правда, они придерживались немного иных. Боги у них были еще более непонятные, чем у умбуру, за исключением Антафаруто, бога смерти (Антифорато — у умбуру), но их магические обряды показались Тераи более сложными и развитыми. Они верили в некую упорядоченность природы, на которую мог влиять тот, кто знал слова и жесты, необходимые для воздействия на дух воды, огня, ветра или земли.

Сначала подозрительные и даже враждебные — потребовалась вся власть Охеми, парочка демонстраций силы Тераи и присутствие Лео, — ихамбэ постепенно привыкли к нахождения геолога среди них, но в течение нескольких месяцев ему приходилось общаться лишь с самим вождем, его старшим сыном Ээнко и сестрой последнего, красавицей Лаэле, которая в первые же дни сдружилась с Тераи и принялась обучать его языку.

Лаэле была высокой и прелестной девушкой лет семнадцати, которая выглядела бы совсем как земная женщина, если бы не слишком мелкие зубы, часто обнажавшиеся в улыбке. Ко всему новому и неизведанному она испытывала буквально-таки ненасытное любопытство, над которым часто подтрунивал ее брат и за которое ее порой порицал отец. Как только Тераи стал способен поддерживать мало-мальски содержательный разговор, она засыпала его вопросами о нем самом, о Лео, о его путешествиях, об умбуру (эти последние вопросы вызвали крайнее раздражение у Охеми), о Земле и о звездах. Она быстро завоевала доверие Лео, который с видом несказанного удовольствия позволял ей почесывать себя за ушами — к величайшему удивлению Тераи, которому было прекрасно известно, до какой степени его лев независим и недоверчив. Ни Кильно, ни Оэтаа приручить Лео так и не удалось.

Мало-помалу Тераи вписался в жизнь племени, как это чуть раньше произошло и у умбуру. Благодаря его физической силе, его достоинствам охотника, его ужасному оружию, тому престижу, наконец, который придавало ему присутствие Лео, недоверчивость к нему ихамбэ постепенно рассеялась, уступив место сначала обычному признанию, затем все более и более тесным узам дружбы с различными воинами. Перелом в этих отношениях произошел спустя полгода после его прибытия.

Он сидел на скале, разговаривая с Лаэле и еще несколькими юношами и девушками. Уже стемнело, большой костер полыхал в центре образованного шатрами туземцев круга. Минутами десятью ранее их покинул Ээнко, отправившийся на совет вождей, собравшихся в одной из пещер. Тераи рассказывал о своих приключениях на Офире II, приводя в неописуемое восхищение слушателей, которым трудно было представить, что существуют и другие миры помимо того, что находится здесь, под их ногами. Тихий, словно тень, в свете огня возник какой-то охотник.

— Тераи, Совет желает тебя видеть, — сказал он.

Немало озадаченный, геолог поднялся на ноги. Уж не означает ли это, что сейчас он будет принят окончательно и бесповоротно? Или же... Впрочем, что гадать? Сейчас будет видно! Охотник довел его до входа в самую северную из пещер.

— Входи, — сказал он. — Я должен остаться здесь.

Тераи вошел. Пещера оказалась небольшой и темной — обычным узким проходом, в котором ему, широкоплечему мужчине, приходилось держаться бочком. Он взял факел, вставленный в одну из щелей, зажег его и двинулся вперед. Пройдя с полсотни шагов, он увидел перед собой слабый свет, затем грот внезапно расширился в зал с низким потолком, шириной метров в десять, не больше. Охеми, Ээнко и шестеро других вождей сидели кружком на песке у небольшого костра, дым от которого выходил через расселину в потолке.

— Садись, — скомандовал Охеми, указывая на свободное место рядом с собой. Тераи повиновался. Вожди хранили ледяное молчание, что навело его на нехорошие мысли. Наконец заговорил Ээнко.

— Человек из другого мира, мы дали тебе еду и кров. Ты спас моего отца, разделял с нами опасности охоты, сидел у наших костров, участвовал в работах нашего народа. Но прежде чем стать одним из ихамбэ, ты должен пройти последнее испытание. Готов ли ты сражаться на нашей стороне?

Проклятые умбуру — да заберет их Антафаруто! — с каждым днем становятся все более и более дерзкими. С десяток их воинов вчера пересекли Ируандику, убили одного охотника и похитили трех женщин из деревушки Ние, расположенной в двух днях пути вверх по течению отсюда. Тилен, — он указал пальцем на мужчину, сидевшего на корточках в тени, — бежал весь день, чтобы сообщить нам эту новость. Выступишь ли ты с нами — ты, твое смертоносное оружие и твой друг лев? С тобой мы, несомненно, одержим победу вскоре после того, как пересечем, в свою очередь, реку. Без тебя мы тоже победим, но уже заплатив гораздо большую цену. Будут погибшие среди ихамбэ, и женщины долго еще будут плакать! Что ты на это скажешь?

Тераи почувствовал, как на лбу у него выступил пот. Вот-вот должно было случиться то, чего он боялся с самого начала.

— Ты требуешь от меня слишком много, Ээнко! Умбуру, которые живут на том берегу, — тоже мои братья, и ты это знаешь! Они также принимали меня у своих костров. Мое сердце обливается кровью при мысли о том, что ты, Ээнко, убьешь Кильно или падешь от его руки. Почему бы вам не заключить мир? Дичи полным-полно как на этом берегу реки, так и на том. Оставьте южный берег умбуру, и пусть они оставят вам северный!

— Кровь нашего брата, убитого вчера вечером, требует возмездия, и наши похищенные женщины заливаются горькими слезами в лагере умбуру!

— Если хочешь, я сам пересеку реку, повидаюсь с Кильно и договорюсь с ним о том, чтобы он вернул вам женщин. Что же до убитого воина... разве тебе самому не доводилось убивать умбуру?

— Ты отказываешься нам помочь, и это при том, что мы оказали тебе самый сердечный прием!

В груди у Тераи уже вскипала ярость. Он встал и распрямился во весь рост, едва не задев головой потолок.

— Правда, Ээнко, заключается в том, что ты встретил меня направленным на меня копьем, в то время как я спас твоего отца, здесь присутствующего! И если бы не он, одному Антафаруто известно, что бы случилось! И тебя, Броль, — продолжал он, указав пальцем на одного из вождей, — я тоже спас, остановив моим смертоносным оружием того биштара, который едва не затоптал тебя в период гона! Вспомни и ты, Бикор, как я вытащил тебя из грязи зыбкого болота, в котором ты увяз! А тебя, Рофе, не окажись рядом Лео, сожрал бы н’губу, следовавший за тобой, тогда как ты его даже не заметил! Полагаю, я был верным другом всем ихамбэ! И я хочу таковым остаться. Но я не буду помогать вам в вашей войне!

— Но почему? Ты ведь не трус, и нам это известно!

— Потому, что любая война абсурдна, и даже не будь она такова, ваша война — не моя война! Я явился в этот мир не для того, чтобы убивать людей. Я хочу сохранить дружеские отношения с умбуру так же сильно, как желаю остаться другом и вам, и я постараюсь остановить эту дурацкую бойню, если смогу! В истории моего собственного мира было слишком много войн и крови. Здесь же я хочу сохранить руки чистыми. Если вы меня отвергнете за это, я уйду, преисполненный печали, но сохранив мое дружеское к вам расположение. Но это самое большее, что я могу сделать!

— Если ты не наш союзник, значит, ты наш враг, и...

— Тихо! — отрезал Охеми. — Я понимаю, что хочет сказать Тераи, я, который после того как умбуру убили моих родителей, был подобран бихуто и прожил немало лун с ними, прежде чем смог воссоединиться со своим народом. Я бы тоже отказался поднять оружие против бихуто. Так и быть, Тераи. Мы не станем больше требовать от тебя сражаться на нашей стороне, но если этот наш поход состоится, сможешь ли ты защитить наших женщин и детей от хищников или людей, пока наши воины будут на том берегу?

— Конечно, Охеми. Это я сделаю.

— Да будет так!

Ихамбэ отсчитывали время по фазам Антии, самой крупной из лун, и в течение следующих трех лунных месяцев все было тихо и спокойно — не происходило ровным счетом ничего необычного. Тераи уже начал надеяться, что от военного плана решено было отказаться. После нескольких дней холодной отстраненности Ээнко предложил геологу поохотиться вместе на н’губу, и, при помощи Лео, они отследили и уложили парочку этих хищников, поразительно похожих на земных тигров, с той лишь разницей, что у н’губу на оранжевом шерстном покрове черные полосы встречаются лишь изредка. В деревню они триумфально вернулись с восхитительными «шубами», и Тераи преподнес свою Лаэле — та с радостью ее приняла и еще долго пребывала на седьмом небе от счастья! Ээнко с ухмылкой наблюдал за всей этой сценой, спрашивая себя, знает ли Тераи значение только что сделанного им жеста: предложение вступить в брак — и ответ: да, я согласна.

Но ихамбэ все же не отказались от своего возмездия — просто они готовили его самым тщательным образом. Несколько раз собирался совет вождей, дважды в нем принимали участие вожди деревушки Ние и других поселений. По ночам воины скрытно грузились на быстрые пироги и уплывали в направлении противоположного берега. К’ту, лучший во всем племени кремнетес, проводил свои дни за разбиванием камней и преобразованием пластин и отщепов в кинжалы, наконечники копий, дротиков и стрел. Наконец, как-то утром, Охеми вызвал Тераи к себе.

— Этой ночью, значительными силами, мы пересечем реку. Я беру с собой всех воинов, которым уже доводилось сражаться. Оставляю лишь неопытных юнцов, которые были бы там скорее помехой, нежели подмогой... Мы атакуем и сожжем деревню, которая находится вон там.

Его вытянутая рука указывала на юго-запад. Тераи облегченно выдохнул: деревня его друзей-умбуру располагалась значительно восточнее.

— Молодежь, которая останется здесь, получила приказ подчиняться тебе, как мне самому. Не позволяй им уходить далеко, держи в пределах видимости. Если понадобится, тебе помогут старейшины.

— Хорошо. Но я бы предпочел, чтобы ты отказался от этой войны, Охеми.

Вождь вознес руки к небу.

— Между нами — я тоже ее не хочу! Но ихамбэ — свободный народ, и власть вождя — не безгранична. А уж потом он должен идти со всеми, если хочет остаться вождем.

В кромешной ночи войско ихамбэ, несколько сотен голов, тихо погрузилось на пироги и отплыло. Накануне весь день тайком прибывали и прятались в гротах воины из других деревень. Тераи долго еще оставался на берегу реки. Когда взошла Антия, самая крупная из лун, на волнах уже ничего не было видно.

Следующий день прошел без происшествий. Юнцы строили из себя храбрецов, заявляя каждому, кто хотел их послушать, что, если бы только они могли принять участие в этом походе, каждый убил бы как минимум с полдюжины умбуру. Впрочем, можно было не сомневаться: сердцем они и сами понимали, что против зрелых и опытных воинов у них практически не было бы шансов. Их взгляды часто обращались в сторону Тераи, ходившего теперь по деревне с двадцатизарядным карабином через плечо. Восхищенными голосами они рассказывали друг другу, как из этого ужасного оружия он с шестидесяти шагов застрелил несшегося на Броля биштара. Вечером Тераи расставил по краям лощины и даже на скале часовых, но ночь прошла спокойно.

На следующий день, часа в четыре пополудни, в который уже раз призвав часовых не терять бдительности, Тераи поднялся на вершину изрытой гротами гряды скал и прошелся по противоположному берегу своим мощным биноклем. Ничего, за исключением столба дыма, поднимавшегося клубами где-то далеко-далеко на юго-западе: судя по всему, ихамбэ преуспели в своем стремлении сжечь деревню. Разок ему показалось, что он заметил парочку силуэтов, крадущихся между деревьями на том берегу, но полной в этом уверенности у него не было. Чуть позже он увидел вдалеке на востоке пирогу, скользящую по реке усилиями трех гребцов.

Медленно подступил вечер. Солнце залило горизонт багровым светом. Тераи спустился в деревню. Там, вместе с двумя вооруженными юношами, его ждала Лаэле.

— Тераи, мне нужны плоды бахалмэ для твоего ужина.

— Сегодня, Лаэле, я вполне обойдусь и без бахалмэ! Из лагеря никто не выйдет!

— Но это совсем рядом, вон там, посмотри, на берегу, — возле того высокого дерева!

Он прикинул на глаз расстояние: метров сто, за небольшой изгородью из сучьев и хвороста. Едва ли это было опасно.

— Ну давай, только быстро. Ступай вместе с товарищами. Лео, ты с ними, и если что-то заметишь, сразу же возвращайся и скажи мне!

Он смотрел, как они удаляются, исчезают за изгородью. Внезапно он ощутил беспокойство. Эта пирога... Ба! Лео один стоит троих, а с ним еще двое воинов, пусть молодых и неискушенных, но все же весьма крепких. Да и ничего в кустах не может ускользнуть от глаз или ушей Лео.

Внезапно Тераи хлопнул себя огромным кулаком по лбу. Дурак! Трижды дурак! Он забыл предупредить Лео, что умбуру теперь могут оказаться врагами! Он побежал со всех ног, зажав карабин в руке. До него донесся рык Лео — удивленнораздраженный. Один из юношей прорвал изгородь, следом за ним, отчаянно пытаясь спастись, неслась Лаэле. Их преследовали двое, двое умбуру — с боевым раскрасом на лицах и большим пером в волосах. Затем появился Лео, подобрался, прыгнул и сбил одного из умбуру с ног. Второй настиг Лаэле, схватил за развевающиеся на ветру длинные волосы и бросил на землю. Занеся над девушкой копье, он повернулся лицом к Тераи, который вдруг замер как вкопанный.

Боже мой! Кильно!

— Остановись! Не надо! — прокричал Тераи на умбуру.

Молодой умбуру посмотрел на него, и лицо туземца исказил триумфальный оскал. Державшая копье рука оттянулась назад, уже готовая ударить. Ружье Тераи, словно само по себе взлетевшее к плечу, ухнуло дважды. Высоченный умбуру неуклюже взмахнул руками, выронил копье, упал навзничь, перекатился на бок и затих. Оторопевший, бледный как мел Тераи пристально смотрел на свои сжимавшие ружье руки, руки, которые в кровавых лучах заката ему вдруг тоже показались окрасившимися в красный цвет.