Льюис Кэрролл

Глава десятая «Алиса» выходит в свет

Поначалу Доджсон не собирался публиковать свою рукопись, однако сказку, записанную им для Алисы Лидделл, но еще не снабженную его рисунками, читали его друзья. Среди них был Джордж Макдональд (MacDonald), проповедник, профессор, сказочник и поэт.

С Макдональдом Доджсон познакомился в апреле 1860 году в Гастингсе, куда он поехал навестить тетушку Генриетту Латвидж. Он намеревался также посетить доктора Ханта, известного автора книги о заикании (Hunt J. Stammering and Stuttering). Макдональд, страдавший туберкулезом, с октября 1857 года жил в Гастингсе: считалось, что климат южного побережья Англии благоприятен при этой болезни. Благодаря покровительству леди Байрон Макдональд снимал там дом. Он, как и Кэрролл, страдал заиканием. В доме Ханта они и встретились. Для семьи Доджсон это был животрепещущий вопрос: брат Чарлза Эдвин и почти все сестры также заикались. Чарлз прошел у Ханта курс лечения. 11 апреля 1860 года он писал из Гастингса сестре Мэри: «Мне очень нравится система доктора Ханта; я думаю, она мне помогает».

К времени их знакомства Макдональд был уже известен благодаря сборнику «Стихотворения» и книге «Фантазион: волшебный роман» (1858), успех которой дал ему возможность вскоре переехать с женой и детьми из Гастингса в Лондон, где он занял пост профессора литературы в Бедфорд-колледже. Его романы о родной Шотландии, опубликованные несколько позже, принесли ему широкую известность.

Макдональд был поэтом-мистиком, высоко ценил немецких романтиков и особенно выделял Новалиса, оказавшего несомненное влияние на его поэтическое творчество. Впрочем, у него было немало общего с Кэрроллом, весьма далеким от немецкого романтизма, и они прекрасно понимали друг друга. Подобно Кэрроллу, Макдональд много размышлял о природе сна, занимавшего немало места в его творчестве. В его романе «Фантазион» действие происходит в пространстве снов, а в позднем романе «Лилит» (1895) автор размышляет о зыбкости грани между бодрствованием и сном.

В его сказках 1860-х годов порой звучали шутливые интонации (примером тому может служить «Принцесса Невесомость», не раз выходившая на русском языке), которые отчасти сближали его с Кэрроллом; однако с годами они уступили место более мрачному тону. Как и Кэрролл, Макдональд задумывался над тайной творчества. В написанном им позже эссе «Воображение» он заметил: «Человек, когда ему в голову приходит новая мысль, не столько думает, сколько слышит то, что ему диктуется». Этот феномен отмечают и другие поэты и писатели, в том числе и Кэрролл.

Вскоре после встречи в Гастингсе Чарлз познакомился с двумя детьми Макдональда — Мэри и Гревиллом, будущим биографом отца. Это произошло в студии Александра Манро, где шестилетний Гревилл позировал для скульптуры «Мальчик с дельфином», предназначавшейся для Гайд-парка. Тут же была семилетняя Мэри, которая как старшая сестра «приглядывала» за ним. «Я тотчас познакомился с детьми, — записал в тот день Кэрролл, — и начал доказывать Гревиллу, что он должен не упустить возможность обменять свою голову на мраморную. Не прошло и двух минут, как оба — и Гревилл, и Мэри — совершенно забыли о том, что они меня совсем не знают, и спорили со мной, как со старым знакомцем. Я сказал Гревиллу, что мраморную голову не надо причесывать ни гребешком, ни щеткой. При этих словах мальчик повернулся к сестре и произнес с великим облегчением: “Слышишь, Мэри? Не надо причесывать!” Я уверен, что его пышные волосы, такие же длинные, как у Галлема Теннисона, причиняли ему немало неприятностей. В конце концов он заявил, что мраморная голова не может говорить, и как я ни старался убедить их обоих, что это только к лучшему, мне пришлось сдаться».

Гревилл в воспоминаниях писал о Кэрролле: «Дядюшка Доджсон (так иногда называли его дети, с которыми он был особенно дружен. — Н.Д.) и не подозревал, чем он был для нас, и за это мы его очень любили. Мы ползали по нему, в то время как он рисовал пером и чернилами безумцев и романтичные или семейные сцены, рассказывая при этом истории, в которых никогда не было нравоучений. Я хорошо помню, как он доказывал мне — совершенно в стиле “Алисы”, — что мраморная голова будет для меня гораздо удобнее: ее не придется причесывать и от нее нельзя будет требовать, чтобы она учила уроки. И он изобразил также для меня, в какой ужас придет от моей мраморной головы скульптор Манро, которому я позировал».

Дружбу с Макдональдом и его семьей Кэрролл сохранил на долгие годы. Дети каждый раз бурно радовались его приходу Кэрролл фотографировал писателя, его жену и детей; многие из этих снимков сохранились. На одной из фотографий, сделанной в 1863 году, мы видим Кэрролла сидящим вместе с детьми и миссис Макдональд на траве — чувствуется, что он только-только успел добежать и сесть рядом с ними!

В течение последующих лет Кэрролл поддерживал самые теплые отношения со всем семейством Макдональд. Годы спустя Гревилл вспоминал: «Я его очень любил. На Риджент-стрит был игрушечный магазин, куда он водил нас, чтобы мы выбрали себе игрушки. Одна из них останется со мной, пока я буду его помнить. Это была некрашеная деревянная лошадка. Я любил ее, как девочки любят свою куклу».

Сохранились письма Кэрролла супругам Макдональд и их детям. Приведем несколько писем, посланных им Мэри Макдональд.[69]

^{«Крайст Чёрч, Оксфорд.}

^{23 мая 1864 г.}

Дорогое дитя!

У нас стоит такая ужасная жара, что я совсем ослабел и не могу даже держать в руках перо, а если бы мог, то толку всё равно было бы мало: все чернила испарились и превратились в черное облако. Оно плавало по комнате, пачкая стены и потолок, так что на них не осталось ни одного светлого пятнышка. Сегодня стало несколько прохладнее и немного чернил выпало на дне чернильницы в виде черного снега — как раз столько, чтобы мне хватило написать и заказать фотографии для твоей мамы.

От этой жары я впал в меланхолию и сделался очень раздражительным. Подчас мне едва удается сдерживать себя. За примером далеко ходить не надо. Не далее как несколько минут назад ко мне с визитом пришел епископ Оксфордский. С его стороны это было очень любезно, и он, бедняга, не имел в виду ничего дурного. Но когда я увидел своего гостя, то настолько вышел из себя, что швырнул ему в голову тяжелую книгу. Боюсь, что книга сильно его ударила.

Примечание. То, о чем я тебе рассказал, не совсем верно, поэтому верить всему сказанному не нужно. В следующий раз не верь ничему так быстро. Ты хочешь знать почему? Сейчас объясню. Если ты будешь стараться верить всему, то мышцы твоего разума устанут, а ты сама ослабеешь настолько, что уже не сможешь поверить даже в самые простые вещи. Всего лишь на прошлой неделе один мой приятель решил поверить в Мальчика с пальчик. После долгих усилий это ему удалось, но какой ценой! У него не осталось сил даже поверить в то, что на улице идет дождь, хотя это была абсолютная правда, — и он выбежал из дому без шляпы и зонтика! В результате его волосы серьезно намокли, и один локон почти двое суток никак не хотел принимать нужный вид. (Примечание. Боюсь, что кое-что из сказанного не вполне верно…)

Передай Гревиллу, что я продолжаю работать над его фотографией (той, которая должна быть в овальной рамке) и надеюсь выслать ее через день-два. Передай маме, что, как ни жаль, никто из моих сестер не сможет приехать в Лондон этим летом.

Наилучшие пожелания твоим папе и маме и самые нежные приветы тебе и другим детям. Остаюсь преданный тебе друг:

Чарлз Л. Доджсон.

P. S. Единственная неприятность, которая приключилась со мной в пятницу, — полученное от тебя письмо. Вот так-то!»

^{«Крайст Чёрч, Оксфорд.}

^{14 ноября 1864 г.}

Дорогая Мэри!

Давным-давно жила-была маленькая девочка и был у нее ворчливый старый дядюшка — соседи звали его Скрягой (что они хотели этим сказать, я не знаю). Как-то раз эта маленькая девочка пообещала своему дяде переписать для него сонет, который Россетти написал о Шекспире, и своего обещания, как ты знаешь, не выполнила. Нос у бедного дядюшки стал расти всё длиннее и длиннее, а характер — портиться всё сильнее и сильнее. Но почтальон день за днем проходил мимо дверей дядюшки, а сонета всё не было…

Здесь я прерву свой рассказ, чтобы объяснить, как люди в те далекие дни отправляли письма. Ворот и калиток тогда еще не было, и поэтому столбы у ворот и калиток не должны были стоять на одном месте и носились вперед и назад, где им только вздумается. Если кому-нибудь нужно было послать письмо, то он просто прикреплял его к столбу, который несся в подходящем направлении (правда, иногда столбы ни с того ни с сего меняли направление, и тогда возникала ужасная путаница), а тот, кто получал письмо, говорил, что оно “доставлено письмоносцем”.

Всё делалось очень просто в те давние дни. Если у кого-то было много денег, он просто клал их в банку, закапывал ее под забором, говорил: “У меня деньги в банке”, — и больше ни о чем не беспокоился.

А как путешествовали в те далекие времена! Вдоль дорог тогда стояли шесты. Люди влезали на них и старались удержаться на самой верхушке как можно дольше, а потом (обычно это происходило очень скоро) падали оттуда. Это и называлось путешествовать.

Но вернемся к нашему рассказу о плохой девочке. Заканчивается он, как и следовало ожидать, тем, что пришел большой серый ВОЛК и… Нет, я не в силах продолжать. От девочки не осталось ничего, кроме трех маленьких косточек. Что и говорить, грустная история!

Твой любящий друг:

Ч. Л. Доджсон».

^{«Крайст Чёрч, Оксфорд.}

^{[5 декабря 1864 г.]}

Дорогая Мэри!

Я уже давно должен был написать тебе, чтобы передать мою благодарность за сонет. Пожалуйста, не думай, что я не писал, — еще как писал! Сотни раз. Трудность была лишь в том, чтобы направить письмо куда следует. Сначала я направлял письма с такой силой, что они пролетали далеко мимо цели — некоторые из них потом подбирали на другом конце России. На прошлой неделе мне почти удалось попасть в цель и написать на конверте “Эрлз Террас, Кенсингтон”, но я перебрал с номером и поставил 12 000 вместо 12. Поэтому если ты спросишь на почте письмо с номером

12 000, то, смею думать, они отдадут тебе его. После этого здоровье мое сильно пошатнулось и я стал направлять письма так слабо, что они едва долетали до конца комнаты. “Оно еще лежит у окна, Самбо?” — “Да, масса, оно чуть не вылетело в окно”. Ты, должно быть, думаешь, что мой слуга негр, но это не так. Просто мне так нравятся негры, что я научил его говорить на ломаном английском и дал ему имя Самбо (его настоящее имя Джон Джонс). Каждое утро я начищаю ему физиономию сапожной щеткой. Он говорит, что ему нравится говорить на ломаном английском, но не нравится ходить с черным от ваксы лицом. “Странная фантазия”, — сказал я ему.

Я намереваюсь приехать в город на несколько дней перед Рождеством и зайду к вам минут этак на 5 или около того. Знают ли твои папа и мама мисс Джин Ингелоу? Мне известно, что она живет в Кенсингтоне.

Твой любящий друг:

Ч. Л. Доджсон».

«Мэри Макдональд.

^{Крайст Чёрч, Оксфорд.}

^{22 января 1866 г.}

Дорогая Мэри!

Я очень рад, что тебе понравилась новая книжка “Алиса в Стране чудес”, и я с большим удовольствием отправился бы в Лондон и снова увидел всех вас и Снежинку (котенка; потом он появится в «Зазеркалье». — Я. Д.), если бы у меня было время, но, к сожалению, его у меня нет. Кстати сказать, теперь твоя очередь навестить меня. Я твердо помню, что в последний раз гостем был я. Как только ты приедешь в Оксфорд, найти мои апартаменты не составит никакого труда. Что же касается расстояния, то от Оксфорда до Лондона оно такое же, как от Лондона до Оксфорда. Если в твоем учебнике географии об этом ничего не говорится, то он безнадежно устарел и тебе лучше раздобыть другой учебник.

Я долго ломал себе голову над тем, почему ты называешь себя противной девчонкой за то, что долго мне не писала. Противная девчонка? Как бы не так! Что за глупости? Стал бы я называть себя противным, если бы не писал тебе лет этак с 50? Ни за что! Я бы начал свое письмо, как обычно:

“Дорогая Мэри! Пятьдесят лет назад ты спрашивала, что делать с котенком, у которого заболели зубы, а я только сейчас вспомнил об этом. За пятьдесят лет боль могла пройти, но если же зубы у котенка всё еще болят, то сделай следующее. Выкупай котенка в заварном креме, затем дай ему 4 подушечки для булавок, вываренных в сургуче, а кончик его хвоста окуни в горячий кофе. Боль как рукой снимет! Это средство еще никогда не подводило”.

Поняла? Вот как надо писать письма!

Я хотел бы, чтобы ты сообщила мне фамилии твоих двоюродных сестер (думаю, что это были твои кузины), с которыми мне довелось однажды вечером встретиться у вас дома. Звали их Мэри и Мэй. Передай, пожалуйста, своему папе, что я прочитал “Алека Форбса” и в восторге от него. Я очень хотел бы встретить Анни Андерсон в реальной жизни. Где она живет?

С наилучшими пожеланиями папе и маме и любовью к твоим братьям и сестрам остаюсь твой любящий друг:

Чарлз Л. Доджсон».

^{«Крайст Чёрч, Оксфорд.}

^{30 ноября 1867 г.}

Дорогая Мэри!

Я не видел тебя так давно, что опасаюсь, как бы ты не воспользовалась представившейся возможностью, не “выросла большой” и не стала воротить нос от моих писем, восклицая:

— Какая несносная композиция! Любящий тебя дядюшка! Вот еще! Любящий тебя смычок! Напишу-ка я ему ответ в третьем лице! “Мисс М. Макдональд свидетельствует свое почтение и выражает удивление по поводу того, что… и т. д. и т. п.”.

Посылаю тебе новый номер “Журнала тетушки Джуди” вместе с твоим экземпляром “Алисы”, так как в этом журнале напечатана повесть того же автора. Мои наилучшие пожелания твоим папе и маме и сердечный привет братьям и сестрам, если они у тебя есть.

Остаюсь любящим тебя дядюшкой:

Ч. Л. Доджсон».

«Мэри Макдональд.

^{Крайст Чёрч, Оксфорд.}

^{13 марта 1869 г.}

Нечего сказать! Ты бесчувственная юная леди! Заставив меня в эти недели ждать ответа, ты преспокойно пишешь о чем-то другом, как будто ничего особенного не произошло! Я писал (заметьте, мадам, что я пишу в прошедшем времени: весьма возможно, что я никогда не стану писать об этом впредь) тебе 26 января, предлагая прислать экземпляр немецкого издания “Алисы”. И что же? Дни проходили за днями, ночи — за ночами (если я правильно помню, каждая ночь отделяет друг от друга два дня или что-нибудь вроде этого), но ответа всё не было. Неделя проходила за неделей, месяц за месяцем, я постарел, отощал и загрустил, а ОТВЕТА ВСЁ НЕ БЫЛО. Мои друзья стали поговаривать о том, что волосы мои поседели, что от меня остались кожа и кости, и отпускать тому подобные приятные замечания, и… Но я не буду продолжать, ибо вспоминать об этом слишком тяжело. Скажу лишь, что за все эти годы беспокойства и ожидания (которые прошли с 26 января сего года — видишь, как быстро течет время у нас в Оксфорде!) ОТВЕТА от юной особы с каменным сердцем ВСЁ НЕ БЫЛО! А потом она спокойно пишет:

— Приезжайте посмотреть регату! Будет столько народу!

На это я отвечаю со стоном:

— Видно, мне на роду написано терпеть такое! Роду человеческому свойственна неблагодарность, но из всего человечества самая неблагодарная, самая черствая, самая… Перо мое отказывается писать, и я не скажу больше ни слова!

P. S. Боюсь, что меня не будет в городе, иначе я с удовольствием воспользовался приглашением, хотя бы для того, чтобы сказать тебе: “Неблагодарное чудовище! Прочь с глаз моих!”».

Отметим сразу, что переписка с Мэри Макдональд, которая продолжалась и в последующие годы, не была исключением: Кэрролл не любил терять друзей. Он переписывался — часто очень подробно — и с другими своими юными друзьями, а с некоторыми из них продолжал поддерживать отношения и тогда, когда они становились взрослыми.

Чарлз, питавший глубокую симпатию к Макдональду и его семье, еще в мае 1863 года передал им рукопись своей сказки, предложив прочитать ее детям, — ему хотелось узнать, что они скажут о ней. Впоследствии Гревилл вспоминал, как все они радовались и смеялись, слушая сказку, которую читала мать: «Я хорошо помню это первое чтение. Помню и свое хвастливое заявление: “Хочу, чтобы у этой сказки было еще 60 000 томов!”». Миссис Макдональд отправила Кэрроллу восторженное письмо, уговаривая его выпустить сказку в свет.

Были и другие, более «серьезные» отзывы. Примерно в это же время ректора Лидделла посетил Генри Кингсли, брат Чарлза Кингсли, также писатель, хотя и уступавший в славе старшему брату. Кингсли прочитал рукопись, лежавшую на столе в гостиной Лидделлов, и посоветовал миссис Лидделл убедить Доджсона ее опубликовать. Летом 1864 года Чарлз познакомился с Генри Кингсли на острове Уайт, куда тот приехал с молодой женой. Позже Чарлз навещал их в Уоргрейве, в 28 километрах от Оксфорда, и в Лондоне.

Единодушие друзей и читателей в конце концов заставило Чарлза задуматься. Он решил обратиться за советом к своему другу Дакворту. Вот как вспоминает об этом Дакворт: «Доджсон послал мне письмо, в котором спрашивал, не могу ли я прийти к нему прочитать “Приключения Алисы” и честно сказать ему, достойны ли они публикации, ибо сам он далеко не уверен в этом и не может позволить себе потерять на этой затее деньги. Я заверил его, что если ему удастся убедить Джона Тенниела сделать к сказке иллюстрации, книга будет иметь несомненный успех. По моему настоянию он послал рукопись Тенниелу, который вскоре написал ему, что он в восторге от сказки и что для него будет удовольствием иллюстрировать такую восхитительную книжку».

Впрочем, всё было не так просто. Прежде всего предстояло выбрать издателя книги. Доджсон решил обратиться к Александру Макмиллану, с которым познакомился в октябре 1863 года благодаря Томасу Куму, владельцу «Кларендон Пресс» и университетской типографии. Доджсон хотел заказать Макмиллану отпечатать для него листы из «Песен невинности» Уильяма Блейка (эти стихи и рисунки были впервые выгравированы Блейком на меди в 1789 году). О Блейке Доджсон узнал, скорее всего, от кого-то из прерафаэлитов, высоко ценивших его как поэта и художника и открывших его для своих современников. Возможно, его притягивала также известная близость поэта к Мильтону.

Дэниел и Александр Макмилланы основали свое издательство в Кембридже в 1843–1844 годах. После смерти старшего брата Александр Макмиллан переехал в Лондон. Ко времени знакомства с Доджсоном он уже стал преуспевающим издателем, пользующимся серьезной репутацией. Среди его первых изданий были упоминавшиеся выше книги «Эй, на Запад!» и «Дети воды» Чарлза Кингсли, а также «Школьные годы Тома Брауна» Томаса Хьюза. Эти книги получили широкую известность и стали классикой детской литературы. С годами Макмиллан расширил издательство, введя ряд новшеств и основав в 1859 году «Журнал Макмиллана». Среди его авторов были Теннисон, Мэтью Арнолд, Джордж Мередит, Томас Харди и Шарлотта Янг, известная в основном как детская писательница.

Доджсон заключил с Макмилланом обычное для тех лет соглашение: его книга печаталась «на комиссионной основе». Он должен был оплатить труд иллюстратора и издательские расходы, составлявшие около трети отпускной цены, и определить вместе с Макмилланом оформление книги и количество экземпляров (выпускаемых отдельными заводами, как это называют в типографском деле). Макмиллан передавал отпечатанные экземпляры книготорговцам и получал комиссию с вырученной суммы. Основные расходы выпадали на долю автора — немудрено, что Доджсон признался Дакворту, что не может позволить себе потерять деньги «на этой затее». Первый же завод мог обернуться убытками до 500 фунтов стерлингов (на такие огромные по тем временам деньги многие могли прожить в течение десяти лет). Впрочем, как видим, он всё же рискнул…

Выше уже говорилось об изменениях, внесенных Кэрроллом в «Приключения Алисы в Стране чудес» по сравнению с подаренной им Алисе Лидделл рукописью. Он написал стихотворное посвящение и поместил его в начале сказки; сочинил для «истории Мыши» другое стихотворение, ставшее самым известным «фигурным» стихотворением в английской литературе; развернул небольшие фрагменты в целые главы и ввел новые эпизоды и даже главы: главу о Безумном чаепитии, две главы о Грифоне и Черепахе Квази, а также две заключительные главы о суде над Валетом — пожалуй, самые блестящие сцены во всей сказке. В целом «Приключения Алисы в Стране чудес» почти вдвое больше рукописи, подаренной Алисе: в рукописи — 18 тысяч слов, а в книге — 35 тысяч!

Художник Джон Тенниел, к которому обратился Кэрролл, был к тому времени широко известен благодаря своим иллюстрациям к «Басням Эзопа» (1848) и карикатурам в юмористическом журнале «Панч». Свою первую картину маслом он выставил в Королевской академии в 1837 году, когда ему было всего 16 лет (он был одиннадцатью годами старше Чарлза), после чего выставлялся там в течение пяти лет. В 1845 году он получил заказ на исполнение фрески в палате лордов по мотивам оды святой Цецилии Джона Драйдена. «Клига английских баллад», первая книга с его иллюстрациями, вышла в 1842 году (Чарлзу тогда едва исполнилось десять лет, и его отправили в школу). Тенниел согласился взяться за иллюстрации к книжке неизвестного автора, запросив за работу весьма внушительную сумму — 138 фунтов. Цена была слишком высока для скромного преподавателя колледжа, но Кэрролл без колебаний согласился.

Приняв предложение, Тенниел никак не ожидал, что его ждут сюрпризы. В лице никому не известного оксфордского преподавателя, который к тому же был значительно моложе, он нашел весьма сурового критика. Кэрролла не смущали ни возраст, ни известность художника: он хорошо знал, чего хочет, и с присущим ему вниманием к мельчайшим деталям изучал присылаемые рисунки. Тенниел жил в Лондоне, а Кэрролл, за исключением каникул, в Оксфорде, так что общались они главным образом с помощью почты. Сохранилась их переписка, которая отражает все перипетии этого сотрудничества. Надо отдать Тенниелу должное: он скоро понял, что младший член этого неожиданного тандема ясно видит свой замысел и, не будучи, строго говоря, художником, ни в чем не уступает ему. Работа шла нелегко. Едва ли хотя бы один рисунок Тенниела был сразу принят Кэрроллом. Впрочем, оба относились друг к другу с уважением, не мешавшим им с прямотой выражать свои мысли. Тенниел познакомился и с иллюстрациями самого Кэрролла, что, несомненно, сыграло немаловажную роль.

Кэрролл полагал, что Тенниел будет рисовать героиню с натуры, и предложил ему снимки одной из девочек, которых он фотографировал в это время. К его удивлению, Тенниел решительно отверг такую помощь. Вспоминая позже об этих годах, Кэрролл писал: «Мистер Тенниел, единственный из иллюстраторов моих книг, наотрез отказался рисовать с натуры. Он сказал, что она так же не нужна ему для рисования, как мне — таблица умножения для решения математической задачи! Я склонен думать, что он ошибался и что из-за этого некоторые рисунки в “Алисе” непропорциональны — голова слишком велика, а ноги слишком малы».

Эту непропорциональность сейчас отмечают многие. Однако как знать — возможно, Тенниел вовсе не ошибался, а хотел избежать строго реалистического портрета и попытался как-то «маркировать» Алису как героиню сказки, а не бытовой повести. Подобного рода маркировку мы встречаем и в наши дни — вспомним хотя бы Алису замечательного английского художника Ральфа Стедмана или нашего соотечественника Мая Митурича. Каждый из них, разумеется, принимал в этом вопросе собственное — весьма оригинальное — решение[70].

Первые 48 переплетенных книжных блоков, отпечатанных в типографии Оксфордского университета «Кларендон Пресс», были получены 27 января 1865 года. Кэрролл подписал 20 экземпляров и разослал их друзьям; остальные 28 пошли в продажу. Радостный день, совпавший с днем рождения Чарлза, — являлось ли это случайностью, можно только гадать, — был, впрочем, вскоре омрачен. Тенниел заявил, что решительно недоволен тем, как в Оксфорде отпечатали иллюстрации. Многие биографы утверждают, что это Доджсон — «известный педант» — был недоволен качеством печати рисунков, однако это не соответствует действительности. Осенью того же года Тенниел признался работавшему с ним граверу Дэлзиелу: он так негодовал по поводу плохого выполнения иллюстраций, что Доджсону пришлось отозвать весь первый завод в две тысячи экземпляров.

Надо признать, что отзыв первого завода и печатание нового вели за собой серьезные расходы, на которые Доджсон вовсе не рассчитывал. К его чести, надо сказать, что, невзирая ни на что, он принял во внимание мнение Тенниела и согласился на переиздание: остановил продажу отпечатанного тиража, обратился к тем, кто успел приобрести книжки, с письменной просьбой вернуть их и отдал распоряжение безвозмездно передать их в больницы для детей. В дневнике же он не без горечи записал, что остальные экземпляры завода, стоившего ему 135 фунтов, «будут проданы, как макулатура». Однако оставшиеся непереплетенными комплекты — 1952 экземпляра — в конце концов нашли лучшее применение: решив сократить, насколько возможно, расходы, Доджсон отправил их в Соединенные Штаты. Их купила нью-йоркская фирма Эплтона; комплекты тут же получили новый переплет и были пущены в продажу. В Англии меж тем кое-кто из обладателей книжек первого завода не захотел с ними расстаться.

«Таким образом, — отмечал московский библиофил и собиратель произведений Кэрролла А. М. Рушайло, — на роль первого теперь претендуют, по существу, три разных издания: единичные экземпляры (по некоторым данным — 6) из 48 переплетенных, но отвергнутых автором; непереплетенные блоки, проданные в США и выпущенные там предприимчивым Эплтоном с новым титульным листом и в новой обложке, и книги, отпечатанные в типографии Ричарда Клея. Каждое из этих трех изданий является библиофильским раритетом, но особую ценность на книжных распродажах и аукционах всегда составляли первые экземпляры, отвергнутые Кэрроллом».

Как видим, по странной иронии судьбы именно экземпляры первого, забракованного завода стали теперь подлинными раритетами, за которыми гоняются коллекционеры, готовые платить за них фантастические суммы. Замечу, кстати, что разница между первым и вторым заводами заметна лишь опытному, натренированному глазу. Если вам выпадет случай сравнить их, убедитесь в этом сами.

Во время одного из посещений Англии мне неожиданно представилась редкая возможность положить рядом два экземпляра из первого и второго заводов «Приключений Алисы в Стране чудес» и сравнить их. После одного из регулярных собраний в Лондоне Общества Льюиса Кэрролла один из его членов Селвин Гудейкер пригласил американскую супружескую пару и меня к себе в гости в Бёртон-на-Тренте в графстве Стаффордшир, обещая показать свою коллекцию.

Путь из Лондона в Бёртон-на-Тренте не близкий, и мы доехали до места уже поздно вечером. Нас ждал вкусный ужин, после которого мы поспешили в кабинет Селвина. Там в большом книжном шкафу располагалась — полка за полкой — его коллекция. Почетное место в ней занимали последовательно собранные заводы прижизненных изданий «Приключений Алисы в Стране чудес» — от первого и до последнего. Мы бережно брали в руки два первых издания — 1865 и 1866 годов — и внимательно рассматривали их. Признаюсь, лично я не заметила никаких дефектов в иллюстрациях первого издания, на которые жаловался Тенниел! Возможно, будь у меня увеличительное стекло… Правда, я не обладаю особой зоркостью, а главное, не являюсь специалистом в области полиграфии. Американские гости, казалось, всё же что-то увидели и поспешили обратить мое внимание на то, что в забракованном издании шрифт местами слегка просвечивает с другой стороны. На этом и закончились наши «исследования» двух первых заводов знаменитой «Алисы».

Наконец вторично отпечатанный первый завод был благополучно одобрен. 4 июля 1865 года, специально ровно через три года после знаменитой речной прогулки вместе с девочками Лидделл, в лондонском издательстве Макмиллана вышли «Приключения Алисы в Стране чудес». Книжка поступила в продажу и начала быстро расходиться. Этот третий, значительно расширенный вариант рукописи автор напечатал под новым и окончательным псевдонимом «Льюис Кэрролл».

Появление сказки об Алисе в Стране чудес вызвало разноречивые отзывы критики. Оно и понятно — уж очень необычна была эта книга! Такое, по словам У. X. Одена, «нередко происходит с шедеврами». Влиятельный журнал «Атенеум» в отзыве, появившемся 16 декабря 1865 года в разделе «Детские книжки», сказку решительно не одобрил: «Это сказка-сон, но разве возможно хладнокровно сфабриковать сновидение со всеми его неожиданными зигзагами и пересечениями, оборванными нитями, путаницей и несообразностью, с подземными ходами, которые никуда не ведут, с послушной паломницей Сна, которая так никуда и не приходит? Мистер Кэрролл немало потрудился и нагромоздил в своей сказке странные приключения и разнообразные комбинации — и мы отдаем должное его стараниям. Иллюстрации мистера Тенниела грубоваты, мрачны, неуклюжи, несмотря на то, что художник чрезвычайно изобретателен и, как всегда, почти величествен. Мы полагаем, что любой ребенок будет скорее недоумевать, чем радоваться, прочитав эту неестественную и перегруженную всякими странностями сказку». «Спектейтор» отозвался о ней в общем положительно, но раскритиковал Безумное чаепитие; а «Иллюстрейтед тайме», хотя и признала за автором богатство воображения, заявила, что приключения Алисы «чересчур экстравагантны и абсурдны и не столько развлекают, сколько разочаровывают и раздражают». Зато «Иллюстрейтед Лондон ньюс» и «Пэлл-Мэлл газетт» сказку одобрили; последняя даже назвала ее «торжеством бессмыслицы и праздником для детей». В результате «Атенеум» оказался в меньшинстве: несмотря на некоторую растерянность, отзывы в основном были благожелательными. Появились и восторженные отклики.

«Ридер» писал: «Господа Макмиллан и Кº выпустили великолепное художественное произведение — книгу, которую надо поставить на свою книжную полку: она будет служить вам прекрасным средством против печали». Вообще говоря, по замечанию одного автора, критики разделились «на тех, у кого есть чувство юмора, и тех, у кого его нет». В целом надо признать, что некоторые даже весьма строгие критики настолько устали от набивших оскомину морализаторских книжек с их утомительными длиннотами и нравоучениями, что с радостью приветствовали необычную сказку Кэрролла. Уже вскоре после первых рецензий появились статьи, отмечавшие, что «Приключения Алисы в Стране чудес» — книга, которую оценят не только дети, но и взрослые. Высокую оценку получили иллюстрации Тенниела — о них почти все отзывались с большой похвалой.

Были и восторженные отзывы, посвященные лично Чарлзу. Генри Кингсли, который был дружен с Макмилланом, писал ему после получения от Кэрролла «Алисы»: «Какую очаровательную книжку ты опубликовал для Доджсона! Он посетил нас на днях и прислал нам экземпляр». Кингсли написал и автору: «Огромное спасибо за Вашу очаровательную книжку. О моем мнении свидетельствует тот факт, что я, получив ее утром, еще лежа в постели, несмотря на угрозы и уговоры, не встал, пока не прочитал ее. Если бы я расхваливал Вас на дюжине страниц, я не смог бы сказать Вам лучшего комплимента, чем признавшись, что не мог оторваться от Вашей книжки, пока не прочитал ее до конца. Фантазия всей книги прелестна, ощущение такое, будто рвешь первоцветы по весне… А Ваше стихотворчество — дар, которому я бесконечно завидую».

Вскоре об «Алисе» Кэрролла пошли всевозможные анекдоты и рассказы — верный признак растущей популярности книжки. Говорили, что королева Виктория, похоронившая мужа в 1861 году и безудержно оплакивавшая его, с удовольствием читала «Алису в Стране чудес». Говорили даже, что книжка ей так понравилась, что она милостиво вручила автору медальон! Ходил также слух, что королева, придя в восторг от «Алисы в Стране чудес», попросила принести ей другие книги, написанные этим автором. Каково же было ее удивление, когда ей принесли «Сведения из теории детерминантов», «Элементарное руководство по теории детерминантов» и прочие математические труды Ч. Л. Доджсона. Впрочем, этот анекдот принадлежит более позднему времени: в 1860-х годах еще очень немногим было известно, что Льюис Кэрролл и мистер Доджсон — одно и то же лицо, да и труды эти вышли позже.

Кэрролл был скромным человеком, лишенным обычного авторского честолюбия. Он отказывался принимать письма от поклонников, присылаемых ему в Оксфорд на имя «Льюис Кэрролл», и дал указание почте отсылать их обратно. Впрочем, друзьям, старым и малым, он посылал в подарок свои книги, подписанные псевдонимом. С годами его псевдоним стал секретом Полишинеля. Он не гнался за популярностью и не интересовался отзывами о своих книгах. Ему были настолько неприятны доходившие до него слухи о милостях королевы, что спустя годы он опубликовал заявление: «Пользуюсь случаем публично опровергнуть сообщения газет о том, будто я преподнес некоторые свои книги в дар Ее Величеству. Считаю необходимым заявить раз и навсегда, что подобные сообщения являются ложными от начала и до конца и что ничего подобного никогда не было».

Однако это заявление не мешало даже некоторым серьезным авторам повторять эти слухи. В 1932 году известный английский поэт и писатель Уолтер де ла Мар выпустил о Кэрролле очень интересную и глубокую книгу, но и он не удержался — изложил рассказ некой старой дамы, которая вспоминала, как в три с половиной года, еще не умея читать, сидела у королевы и рассматривала картинки Тенниела: «Увидев девочку, склонившуюся над книжкой и ничего не замечавшую вокруг, королева спросила, чем это она так увлечена. Девочка встала и подала королеве книгу, раскрыв ее на той странице, где Алиса, уменьшившись в размерах, купается в море собственных слез. Указывая на рисунок, малышка подняла глаза на королеву и спросила: “А вы смогли бы столько наплакать?”». Старушка не помнила в точности ответа ее величества, но говорила, что королева весьма одобрила автора. На следующий день, по ее словам, специальный курьер из Виндзора доставил ему в дар медальон.

Эта легенда оказалась очень живучей. Даже в 1939 году Александр Уолкот, также весьма уважаемый писатель, писал, что «Алиса в Стране чудес» настолько «покорила сердце королевы, что она милостиво предложила мистеру Доджсону посвятить ей следующую книгу»!

Чтобы более не возвращаться к теме «Льюис Кэрролл и королева Виктория», расскажу об эпизоде, взволновавшем в конце XX века не только Англию, но и другие страны, в том числе и Россию. Еще бы! Авторство «Страны чудес» было поставлено под сомнение! 21 февраля 1984 года в газете «Известия» появилась небольшая заметка «Кто автор “Алисы в Стране чудес”», в которой говорилось:

«Исследователи из Континентального исторического общества в США, проведшие 11 лет за изучением неизвестных дневников королевы Виктории, склонны приписывать ей авторство популярнейшей сказки для детей и взрослых “Алиса в Стране чудес”. В одном из своих “откровений”, приведенных в монографии “Секретные дневники королевы Виктории”, она якобы писала: “Это, вероятно, поразит многих, когда станет известно, что я выступала под именем Чарлза Доджсона и его литературным псевдонимом Льюис Кэрролл”.

В исследовании проводятся параллели между персонажами сказки и реальными лицами. Так, Герцогиня — это мать королевы, герцогиня Кентская, Белый Кролик — ее отец, герцог Кентский, а Белый Рыцарь в Сияющих Латах — ее муж, принц Альберт. Американские историки утверждают, что ее величество подкупила английского математика Ч. Доджсона, пробовавшего свое перо в рассказах для детей, чтобы он приписал авторство “Алисы” себе, а также сэра Джона Тенниела, чьи иллюстрации в книге полны скрытых намеков на эпизоды из биографии королевы Виктории. Ошеломляющее заключение американцев, как пишет агентство ЮПИ, звучит следующим образом: “Алиса в Стране чудес” представляет собой тайную автобиографию королевы Виктории. Что ответят на это английские литературоведы?»

«Литературная газета», сочтя необходимым ответить на этот вопрос в рубрике «По следам сенсации», обратилась к Сергею Воловцу, собственному корреспонденту агентства печати «Новости». Как видим, была задействована тяжелая артиллерия — еще бы, ведь вопрос задала такая газета, как «Известия», которая в советские годы была рупором «партии и правительства»! В свою очередь Воловец счел необходимым обратиться к двум авторитетам: всемирно известному Мартину Гарднеру, американскому знатоку творчества Кэрролла, автору «Комментированной “Алисы”», а также статей о Кэрролле и ряда научных книг («Теория относительности для миллионов», «Этот правый, левый мир» и др.), и профессору Оксфордского университета Кристоферу Батлеру, специалисту в области английской литературы Викторианской эпохи.

2 мая того же года в «Литературной газете» появилась статья Вол овца под названием «Кто автор Алисы?», где он приводит мнения обоих ученых.

На вопрос корреспондента, что думает Гарднер по поводу сенсации, тот ответил письмом, что «теория» эта совершенно «бредовая» и он не считает даже нужным упомянуть имя автора, преследовавшего его в течение десяти лет своими «открытиями», в которые могут поверить лишь «наивнейшие из наивных». Посредством компьютера он связал «каким-то известным только ему способом» различные аспекты жизни Кэрролла и королевы. Статья в «Литературной газете» приводила его мнение: «“Одно из двух, — пишет Гарднер, — либо автор решил пошутить, либо он просто сумасшедший. Впервые с этим ‘исследователем’ я познакомился десять лет назад. Подписывался он тогда женским именем и лишь спустя некоторое время признался, что он — мужчина”». Гарднер заявил, что его несказанно возмущает то, как охотно газеты «печатали сообщения о книге проходимца, не дав ей при этом никакой серьезной оценки»: «Так делаются дешевые сенсации на потребу наивных читателей».

С Батлером корреспондент разговаривал лично. Поначалу в ответ на вопросы Воловца тот только смеялся, однако, отсмеявшись, решительно отверг «теорию американского проходимца»: «Дело не только в том, что существует огромный мемуарный и исторический материал, просто не позволяющий всерьез покушаться на авторство Кэрролла. Важнее то, что его стиль сохраняет легко отличимые черты повсюду, хотя бы в переписке с иллюстратором его “Алисы” сэром Джоном Тенниелом или в “Русском дневнике”». Добавим к этому, что королева не обладала чувством юмора, не была ни математиком, ни логиком, ни священнослужителем, что ее образование было весьма ограниченно и что хотя она и писала множество писем, они ничем не походили на письма Кэрролла. Самый элементарный анализ языка текстов Кэрролла и королевы Виктории убил бы всякую охоту играть в подобные игры.

В заключение приведу один пример из сопоставлений текста «Алисы в Стране чудес» и «тайной автобиографии» королевы Виктории. Откроем начало второй главы, где Алиса внезапно вырастает: «Всё страныие и страныие! — вскричала Алиса. От изумления она совсем забыла, как нужно говорить. — Я теперь раздвигаюсь, словно подзорная труба. Прощайте, ноги!» А вот отрывок из дневника королевы: «Хотя мой отец, герцог Кентский, был англичанином, он умер, когда я была совсем маленькой. Я росла под наблюдением матери. Она была немкой и так и не научилась говорить как следует по-английски. В моменты возбуждения я переходила на родной язык (немецкий), как это обычно делают люди, владеющие двумя языками». И эти фрагменты приводились в поддержку авторства королевы! Как говорится, комментарии излишни.

В оправдание того, что я привела здесь эти строки, скажу лишь одно: видите, как всех волнует всё, что касается Кэрролла и его «Алисы»! Такие эпизоды, причем без участия безумцев, происходят то и дело.

Многое поражало первых критиков и читателей в «Алисе в Стране чудес», но более всего, кажется, их восхитили шутливые пародии на знакомые с детства нравоучительные стихи. Вот, скажем, стихотворение известного классика Роберта Саути «Радости старика и как он их приобрел», которое многие в детстве заучивали наизусть:

В сказке Кэрролла этот стишок звучит так:

Такое новое «прочтение» заученного в детстве серьезного стихотворения дает удивительный взрывной эффект! Нравоучительный стишок забытого Дэвида Бейтса под пером Кэрролла приобретает совершенно неожиданное звучание. Его распевает у себя на кухне Герцогиня, качающая своего младенца.

У Бейтса читаем:

А у Кэрролла Герцогиня поет младенцу совсем другую колыбельную да при этом еще и яростно встряхивает его.

Читателей, как малых, так и больших, восхитили веселые шутки и всякие «чепуховины» или «бессмыслицы» Кэрролла, известные в Англии под названием «нонсенсы». Кэрролл соединял несовместимое, отчуждал части от целого, менял местами причину и следствие и то и дело изрекал, как просили его девочки Лидделл, «всякие глупости». «Сказку! — требовали они во время знаменитого пикника. — Расскажите нам сказку! И пусть там будет побольше всяких глупостей!» Оказалось, что «всяких глупостей» в этой сказке хоть отбавляй. Но как ни странно, многие из этих глупостей были, если подумать, далеко не так глупы, как могло показаться. В «бессмыслице» (nonsense) нередко прятался свой смысл (sense).

В «Алисе в Стране чудес» основное действие происходит во сне. Задремав на берегу реки, героиня проваливается, как в глубокий сон, в кроличью нору и начинает свои странствия, во время которых встречается с разными странными существами. Возможно, читателя поначалу удивляет, что Алиса не осознаёт, что все ее приключения происходят во сне. Однако природа сна сложна: нередко спящий, подобно Алисе, не понимает, что ему снится сон. Кэрроллу это было хорошо известно. Еще за несколько лет до того, как сказка была окончена, он записал в дневнике: «Мы часто видим сон и ничуть не подозреваем, что он — нереальность. Сон — это особый мир, и часто он так же правдоподобен, как сама жизнь».

Особенно интересовало Кэрролла пограничное состояние полусна-полубодрствования. Он пишет: «Мысль: когда мы спим и, как это часто бывает, смутно сознаём это и пытаемся проснуться, не говорим ли мы во сне таких вещей и не совершаем ли таких поступков, которые наяву заслуживают название безумных? Нельзя ли в таком случае иногда определять безумие как неспособность отличать бодрствование от жизни во сне?» Тут невольно возникает вопрос: не потому ли во сне Алисы так много безумцев?

Немало удивила читателей и сама Алиса. Героиня Кэрролла, смело шагающая по диковинной стране, в которой она неожиданно очутилась, ничем не походила на обычных для того времени персонажей детских книжек — благонравных и скучных детей, строго соблюдающих сословную иерархию, покорно повторяющих истины, внушаемые им родителями и воспитателями. И дети в назидательных рассказах известных авторов — Марии Эджворт, Ханны Мур, Анны Летиции Барбо, писавшей вместе со своим братом Джоном Эйкином, и даже Чарлза Лэма, а также многих других — походили на маленьких взрослых, которым были неведомы ни смех, ни шалости, ни игры. Читатель всегда знал наперед, как эти дети сейчас поступят, что скажут и о чем подумают. Если и случалось им иногда допустить какую-то шалость или самостоятельность, то очень скоро они признавали свою вину, искренне сокрушались и просили у взрослых прощения. Кэрролловская Алиса была совершенно новой героиней детской книжки — живой, готовой к восприятию нового, умной девочкой, в голове которой роятся «всякие мысли». Она отважно шла вперед и почтительно, но с достоинством беседовала на самые неожиданные темы с самыми неожиданными персонажами, встреченными на своем пути. Э. Уилсон замечает: «Алиса всегда ведет себя как воспитанная девочка — разумно, практично», — и специально указывает на то, что в отношении Кэрролла к Алисе «нет ничего сентиментального». Не будет преувеличением сказать, что на протяжении многих десятилетий сентиментальность в той или иной степени неизменно присутствовала в книгах для детей. Такой героини детской книжки, как Алиса, английская литература еще не знала.

В 1962 году по случаю столетия исторического пикника, во время которого была впервые рассказана сказка о приключениях Алисы под землей, появилась статья Уистена Хью Одена, которую он назвал «Сегодняшнему “миру чудес” нужна Алиса». Обстоятельный портрет героини он заканчивает словами:

«Можно ли считать Алису тем идеалом, к которому должен стремиться любой человек?

Я склонен ответить на этот вопрос утвердительно. Одиннадцатилетняя девочка (или двенадцатилетний мальчик) из хорошей семьи, то есть из такой семьи, где их окружали любовью, но вместе с тем приучали к определенной дисциплине, где к интеллектуальной жизни относились достаточно — но не излишне — серьезно, может быть замечательным существом. Уже не дети, они научились самообладанию, приобрели внутреннюю цельность и способность логически мыслить, не утратив вместе с тем воображения. Они не знают, конечно, что эта цельность досталась им слишком легко — это родительский дар, а не результат собственных усилий — и что им скоро предстоит его утратить, сначала в “буре и натиске” юности, а затем, когда они вступят в мир взрослых, — в заботах о деньгах и положении в обществе.

Однако, встретившись с такой девочкой или мальчиком, невозможно не почувствовать, что в них, пусть ненадолго, по счастливой случайности воплощено именно то, чем после долгих лет и бесчисленных глупостей и ошибок нам хотелось бы в конце концов стать».

«Приключения Алисы в Стране чудес» имели успех, какого не ожидали ни автор, ни художник, ни издатель. Вскоре был напечатан второй завод, а за ним и третий, четвертый… С 1865 по 1868 год «Страна чудес» переиздавалась ежегодно. Было подсчитано, что за два года она принесла автору 250 фунтов дохода помимо тех 350 фунтов, что покрыли расходы на издание, включая и расчеты с Тенниел ом.

В январе 1869 года вышли первые переводы «Алисы в Стране чудес» — переводы на немецкий и французский языки, инициированные самим Кэрроллом и осуществленные под его наблюдением. Для этого он даже специально занялся французским языком, в котором был не слишком силен. Он неплохо преуспел в этих занятиях и даже сочинил как-то по-французски коротенький стишок (не имевший никакого отношения к Алисе или «Стране чудес»), который дошел до нас благодаря тому, что его старый друг Томас Бейн записал его в своем дневнике.

В 1872 году появился первый итальянский перевод и вскоре за ним и голландский. А в 1879 году «Алиса в Стране чудес» вышла на русском языке под названием «Соня в царстве дива» — перевод был анонимным, имя автора на титуле также не значилось.[75]

Но что же семейство Лидделл? Как оно реагировало на успех сказки? Как ни странно, об этом мы ничего не знаем. Среди писем, полученных Кэрроллом и тщательно им зарегистрированных, нет ни одного от Лидделлов. А ведь он послал всем трем участницам июльской прогулки по экземпляру своей сказки, и они должны были бы ответить ему, как полагается, благодарственным письмом или письмами, хотя и жили поблизости. Нет и слов благодарности от родителей. В дневнике Кэрролла мы не находим ни слова об ответах на его подарки. Сказка, рассказанная девочкам и подаренная им, выросла почти вдвое, и их должны были бы заинтересовать новые, неизвестные им приключения Алисы. Видно, отношения ректорского семейства с «мистером Доджсоном» вконец испортились.

Кэрролл иногда видел сестер Лидделл издалека. 5 декабря 1863 года он отметил в дневнике, что встретил миссис Лидделл с детьми на любительском спектакле, но «не подошел к ним, как делал это весь семестр». Через две недели, будучи приглашен в ректорскую резиденцию, он высчитал, что не общался со своими юными приятельницами пол года. А летом 1864 года миссис Лидделл объявила, что не позволит более девочкам отправляться с ним на лодочные прогулки. Лорине в это время было уже 15 лет, Алисе — 12, а Эдит — 10.[76] Самая младшая сестра Рода была еще совсем малышкой. Вскоре всё семейство уехало на лето в Лландидно.

Художник Уильям Блейк Ричмонд был приглашен в Лландидно четой Лидделлов, где написал портрет трех сестер. Впоследствии он вспоминал, что летом 1864 года Доджсон также гостил у Лидделлов в Лландидно. То же читаем в воспоминаниях миссис Харгривс (Алисы Лидделл), записанных ее младшим сыном. Однако оба, по-видимому, ошибаются — в это время Кэрролл находился на острове Уайт. К тому же отношения Кэрролла с Лидделлами настолько охладились, что он никак не мог гостить у них в «Пенморфе». В дневниках Кэрролла нет упоминаний о поездке в Лландидно.

Что касается портрета трех сестер кисти Ричмонда, то он до сих пор бережно хранится в семействе Лидделл. Кэрролл видел его в апреле на выставке в Британском институте и отозвался о нем весьма благосклонно. Однако, скажем прямо, портрет во всём — выборе поз, композиции, естественности и живости моделей — решительно уступает фотографиям Кэрролла.

В замкнутом пространстве Оксфорда, как всегда, ничто не проходило незамеченным. Не было пропущено и охлаждение между Лидделлами и Кэрроллом. Пошли сплетни, высказывались разные предположения. Говорили, что Доджсон сделал предложение то ли Алисе, то ли ее старшей сестре. До последнего времени исследователи ломали головы над тем, что же именно произошло. Недавно появились новые сведения о вырезанных страницах дневника Кэрролла, относящихся ко времени «ссоры» с семейством Лидделл. Мортон Коэн убежден, что страницы были вырезаны не самим Кэрроллом, а одной из его незамужних племянниц, Менеллой Доджсон, строго блюдущей честь семьи. Именно у нее находились дневник Кэрролла и другие семейные документы с 1941 по 1960 год. Коэн приводит свидетельства американских поклонников Кэрролла, посетивших Менеллу. Нимало не смущаясь, она призналась им, что вырезала эти страницы собственными руками, и прибавила, что собирается вырезать еще кое-что, ибо публике незачем знать о сугубо семейных делах Доджсонов.

Что было написано на этих страницах, мы, вероятно, никогда бы не узнали, если бы не недавние открытия исследователей. Среди бумаг, хранящихся в архиве семейной коллекции Доджсона в Суррее, была обнаружена запись сестер Доджсон, кратко излагавшая содержание уничтоженных страниц. На одной из них рукой Менеллы было написано: «Л. К. узнаёт от миссис Лидделл, что он, как полагают, использует детей для того, чтобы ухаживать за гувернанткой. Некоторые также полагают, что он ухаживает за Иной».

О слухе относительно мисс Прикетт уже говорилось выше, что же касается сообщения об Ине (Лорине), то его вряд ли следует принимать всерьез. Кэрролл никогда не выделял ее. Две сказки — «Приключения Алисы в Стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье» — и стихотворные посвящения к ним адресованы Алисе Лидделл, а не ее старшей сестре. С Алисой связаны и две поздние, вышедшие в 1880-х годах публикации Кэрролла — факсимильное воспроизведение подаренной ей рукописи «Приключения Алисы под землей» и авторский пересказ «Алиса для малышей». О том же свидетельствует письмо к миссис Харгривс (Алисе Лидделл), написанное 1 марта 1885 года в связи с публикацией факсимиле рукописи.

Судя по всему, Кэрролл вообще не думал о женитьбе. Он никогда не выказывал склонности к браку. Это становится ясно еще из его ответа отцу, который по окончании сыном университета прислал ему рекомендации относительно дальнейшей жизни — вплоть до подробного расчета трат, устройства дома и пр. Преподобный Доджсон полагал, что старший сын последует его примеру: оставит через некоторое время колледж, женится и станет священником. Однако Чарлз ответил отцу, что вряд ли он когда-либо женится. Он был вполне доволен своим положением в Оксфорде и не думал изменять его.

Со временем отношения между семейством Лидделл и Кэрроллом наладились, хотя уже никогда не стали даже отдаленно похожими на те, какими были во время его дружбы с детьми. 5 декабря 1866 года, спустя более полутора лет после последней встречи с сестрами Лидделл, Кэрролл был приглашен на обед (по существующей традиции ректор время от времени приглашал преподавателей). Миссис Лидделл показала ему новые снимки дочерей, сделанные другим фотографом. В мае 1867 года он записывает в дневнике, что «долго беседовал» с миссис Лидделл в ректорском саду. «Приключения Алисы в Стране чудес», вышедшие в 1865 году, продолжали свое триумфальное шествие, и Чарлз уже не был в ее глазах просто скромным преподавателем в колледже, руководимом ее супругом. К сожалению, Кэрролл не указывает, о чем говорил с миссис Лидделл, — его записи вообще весьма коротки и сдержанны.

Да, отношения с семейством Лидделл вошли в обычные для колледжа рамки. Однако заметим: литература понесла при этом невосполнимую потерю, ибо, по свидетельству миссис Харгривс (Алисы Лидделл), ее мать «уничтожила все письма мистера Доджсона, которые он писал мне, когда я была девочкой». Она пишет об этом спокойно, без каких бы то ни было эмоций, просто констатируя факт. О недовольстве миссис Лидделл нет ни слова: возможно, миссис Харгривс о нем забыла или не сочла нужным вспоминать. Тон воспоминаний позволил некоторым исследователям предположить, что по прошествии времени письма Кэрролла были уничтожены вместе с другими бумагами, как это обычно делалось в конце года в викторианских домах. Однако сам факт уничтожения писем говорит о том, что для Лидделлов они не отличались от «других бумаг».

Даже позже, когда Кэрролл стал известным писателем и отношения с семейством Лидделл были восстановлены, никто из его членов не выразил ни сожаления об уничтоженных письмах, ни удовольствия от чтения его книжек, которые он продолжал исправно посылать им и которыми зачитывалась вся Англия. Видно, для них Доджсон слишком долго оставался всего лишь одним из преподавателей Крайст Чёрч.

По иронии судьбы, Лидделлы отвернулись от Кэрролла в то самое время, когда он подготовил и издал окончательный вариант сказки, которой суждено было принести всемирную славу — и автору, и им самим, и особенно Алисе, вдохновившей его на написание этой сказки.