М.С.

Глава 7

— Оперативной информацией тебя снабдили?

— Да. В полном объёме.

— И что думаешь.

— Через полгода в тех лесах только грибы и ягоды останутся. Как раз к тому времени и поспеют. Двуногую живность выведем.

— Какая ты самоуверенная!

— Какая есть. — Дина самодовольно усмехнулась. Радоваться — то и вправду есть чему. Двадцать шесть лет. Кровь с молоком в жилах играет. Красавица, каких поискать. Умна. И уже подполковник. Её высочество ненаследная. Дина дочь Софи, в общем. Но вокруг все относятся к ней так, будто она родная дочь М. С… Самой-то Дине это весьма и весьма лестно.

— Список полевых командиров читала?

— Ага. Вызубрила.

— Есть там один, по кличке ''ястреб''. Номер четыре, кажется. Из молодых, да ранний, не старше тебя будет. Ты его живым попробуй взять. А то завёлся Фьюкрост Робингудович, разбойничек благородный, мать его, и всю пропаганду мне портит.

— Он тебе не только пропаганду портит.

М. С. добродушно усмехнулась.

— Разговорчики в строю.

— Ладно, ладно, привезу я тебе этого ''тетерева'' не в виде чучела. Но не стану обещать, что он вполне целым будет. Возможно, и полуразобранным. Сама чучело набьёшь, если захочешь. А с остальными как?

— А читала, небось, и сама, по кому сосенка горючими слезами обливается. Так что, обеспечь им свиданьице.

Дина злобно взглянула в сторону М. С., её злость явно относилась к материалам о повстанцах. И о ''деяниях'' некоторых из них.

— За это тоже можешь не волноваться. Пеньковые галстуки я этому дерьму обеспечу.

— Смотри, не перестарайся. А то знаю я тебя.

Они обе возлежат на шезлонгах в ''саду'' за домом М. С. в столице. На дворе конец пятого месяца, но довольно тепло. М. С. впервые за несколько лет решила отдохнуть. А Дина завтра должна уехать с очередной специальной миссией, на этот раз в южные регионы. Но этот день принадлежит им. Впрочем, говорят они обе о деле, хотя и в неформальной обстановке. Возле шезлонга М. С. стоит наполненная льдом пластиковая коробка, из которой торчат горлышки пивных бутылок. Рядом валяется парочка пустых. Возле Дины на столике высокий стакан с каким-то очень сложным коктейлем. Невдалеке столик, уставленный разнокалиберными бутылками. Некоторые явно довоенные. Подобные коктейли — одна из слабостей Дины. (Другая и самая известная — мужчины) Пива не пьет, считая слишком простонародным напитком. Впрочем, это единственное проявлением спеси. А стремление быть экстравагантной во всём у неё в крови сидит. И манеры зачастую довольно аристократичные. И одеваться она, когда хочет, очень даже умеет. Но и тупого солдафона из себя тоже частенько изображает. И делает это с видимым удовольствием.

Конечно, последний день своего законного отпуска Дина могла провести и в другом обществе. Мужчины вокруг неё увиваются. Знать М. С. знает про всех, лично известны только некоторые. Об иных даже спрашивала у Дины не желает ли она изменить характер их отношений на более постоянный.

На что Дина отвечала по-русски с точно таким же акцентом, как и мать ''А на хрена?''. М. С. пока подобные объяснения устраивают. Молодая и здоровая. Пускай гуляет, уймётся рано или поздно. Мать-то в своё время похлеще гуляла. Впрочем, матушка — то кем была? Гением! Вот то-то, а у таких всегда мозги слегка набекрень. ''Друзьям'' доченьки, в отличии о материнских, морды бить совершенно не хотелось.

И этот день Дина проводит в обществе М. С… В конце — концов, не часто удаётся с ней просто так пообщаться. Да и ей самой человек нужен, с которым можно просто поговорить. Последние года два заменившая ей мать выглядит довольно неплохо. Седина пропала, и сама словно поздоровела. Почти ровесницей Дины выглядит. Могла бы и ровесницей, если бы хоть немного косметикой интересовалась. Жизнь, похоже, налаживается. Причём у всех.

Только вот никогда хорошее в этой жизни долго не продолжается. И у Еггтов в особенности. А в жилах и той, и другой течёт эта кровь. Проклятая, по мнению некоторых.

— Змею брать будешь?

— Вот ещё! Пускай в сейфе полежит. Чести много этим отбросам подобный меч о них марать. Шашки образца 930 на них вполне хватит.

М. С. снова взглянула на Дину. Та потягивает через соломинку свой напиток. На неё как ни посмотри — вылитая мать. Словно от отца ни одной черты не досталось ей. Впрочем, у Еггтов почти всегда так. Дочь — вылитая мать. У Еггтов почти всегда так… К сожалению. А у Дины даже две родинки возле изящного ушка материнские. Словно вторую Софи сейчас видишь. Только она похожа на Софи только внешне. А нутро совершенно другое. Её уже успели прозвать Чёрной Диной. И есть за что.

Мало кто знает, что Дина ещё и химик-любитель. Вот только её опыты в основном относятся к экспериментам в области состава порохов и взрывчатых веществ. Да и данные опыты в основном направлены на увеличение '' эстетических'' (с её точки зрения) эффектов от выстрела или взрыва, чем на реальное улучшение боевых качеств. Впрочем, в данной области, она достигла определённых успехов, самым известным из которых была история с одним ''другом'', который в четыре часа ночи вылетел из окна её дома в чём мать родила и до смерти напуганным, ибо Дину как раз в это время (благо, М. С. не было) потянуло на эксперименты со взрывчаткой. Ну и ошиблась в дозировке. А лаборатория не слишком далеко от спальни… Рвануло капитально. Да ещё и пожар начался с огоньком какого-то странного цвета и весёленьким оранжевым дымком, прекрасно видным даже ночью. Дине повезло, и она отделалась парой шишек и ссадин. ''Другу'' повезло меньше, ибо пожар в доме М. С. вызвал некоторую заинтересованность у охраны. И к пойманному голому мужчине возникло много вопросов… От Дины ''друг'' после этого случая, сбежал, заявив при этом, что ничего не имеет против женщин вулканического темперамента, но если она на досуге ещё и атомную войну готовит… Спасибо, увольте, для меня это уже слишком.

''Как говорится, одним меньше'', - сказала по этому поводу Дина.

Неплохо она разбирается и в механике. Даже есть диплом слесаря какого-то разряда. Таланты в данной области тратятся на изготовление нового оружия и модернизацию имеющегося. Модернизации в основном шутовские. Последний ''шедевр'' — некая тяжеленная конструкция с семью стволами. Верхний — оснащён оптическим прицелом и предназначен для винтовочных патронов. Два пониже — для промежуточных патронов. Питание ленточное. Три нижних — под ружейные. И внизу ещё ствол для 40-мм гранат.

Эту конструкцию вывезли на полигон. Закрепили в станке… Как ни странно, ничего не взорвалось и не отвалилось. Стрелять вполне можно. Только кто такое поднять сможет? И сколько рук, лап или щупалец надо иметь для эффективного ведения огня?

М. С. предлагала ей получить техническое образование. Но Дине шашкой махать да на джипе рулить куда милее. Тоже дело. Командир степных патрулей из неё лихой. Солдаты в ней души не чают.

На машине гоняет отменно. Стиль езды напоминает тёткин. Всё бы ничего, но та навыки вождения в основном за рулём тяжелого танка осваивала. И очевидно, считает, что корпуса автомобилей столкновения со столбами переносят столь же безболезненно, как и двухсотмиллиметровая броня. К лобовому стеклу джипа Дины прилеплена табличка ''Сумасшедший за рулём''. К заднему борту — ''Хрен догонишь. Тормоза сломаны''.

Вечером зашла Рэтерн со своими детьми. Старшую девочку зовут Марина, младшей кэртерка дал непроизносимое имя с прежней родины. Имена выбрала вполне обоснованно- черноволосая старшая выглядит обыкновенным человеческим ребенком, зато длинные, заостренные, да ещё и торчащие словно антенны ушки младшей вкупе с очень узеньким личиком и необычным разрезом серых глаз с головой выдают её происхождение.

"Вырастет- будет красавицей- сказал Кэрт обеспокоенной столь причудливой внешностью ребенка матери- я не знаю, помнишь ли, но в твоем прежнем клане и раньше были подобные женщины. Их красота непривычна, но именно этим к себе и манит. Из-за неординарной внешности они и были людьми неординарными… Не знаю, в какой области, но твоя дочка будет блистать".

Незадолго перед свадьбой М. С. пришла к Рэтерн. Кэртерка сразу заметила браслет Младшего Еггта и Глаз Змеи.

— Я пришла говорить с тобой, как Глава Великого Дома.

— Внемлю каждому слову! — ответила Рэтерн встав, склонив голову и прижав кулак к сердцу. Кажется, пережитки феодализма впитались у неё даже в костный мозг.

— Речь идет о принадлежности к Дому твоих будущих детей. По известному тебе закону, накануне свадьбы, глава Великого Дома должен узнать у женщины- Еггта, к какому Дому будут принадлежать все её дети- к Еггтам или к иному. Решением должно быть одно слово, и глава Великого Дома не вправе спрашивать о причине.

Рэтерн осторожно взглянула в лицо М. С., и тут же опустила глаза. За зеленой броней не видно ничего. Совершенно ничего. Никогда не узнаешь, что хочет услышать М. С. Никогда не узнаешь, то или не то ответил. Ни один мускул не дрогнет. Перед Рэтерн глава клана. Рэтерн уже решила, что скажет ей. Не будет называть причину. Но скажет "Иному". Её дети не будут Еггтами. На Великом роде и в самом деле словно древнее проклятие основательницы, на которую так похожа М. С…

Рэтерн стояла рядом с М. С. у гроба Марины. М. С. стояла. Просто стояла, ни шевелясь, не говоря ни слова, и даже не моргая. Все эмоции загнаны в самые потаенные уголки души, откуда не вырвутся никогда. Не плакала и Рэтерн. Удары судьбы, даже самые страшные, следует принимать молча, а Рэтерн всё-таки из клана воинов. Семнадцатилетняя Дина плакала. Последний раз в жизни.

Никому не пожелала бы Рэтерн так стоять, как стояла тогда М. С…

— Иному.

М. С. шагнула вперед. Глаза в глаза! Несмотря на внешнюю хрупкость, Рэтерн одна из немногих, кто выдерживает прямой взгляд М. С.

— Я и не ожидала иного ответа, Третья! Пусть хоть твои дети будут счастливы!

— Старшей будет девочка. Я дам ей имя в память о ней.

— Хм, даже странно, что она такая, — сказал Кэрт о младшей дочери Рэтерн

— Такая это какая?

— На прочих гибридов непохожая. Набор генов- типичного гибрида, а внешность- столь же типичной чистокровной.

— Скорее уж нетипичной.

— Верно… Правда вот ещё одно "но"- все прочие известные мне гибриды- плод связи мужчины нашей расы с женщиной вашей. В случае Рэтерн и её дочери- всё наоборот. Лошак и мул не слишком похожи…

— А в глаз за такие шуточки? А если серьёзно… Рэтерн и сама в некоторой степени э-э-э гибрид.

— Не столько гибрид, сколько генетически измененный организм.

— Допустим… Недавно я была на приеме в посольстве. Туда же пригласили и Рэтерн… Не зная кто она, просто как чиновника из соответствующего министерства. Я честно говоря, ушами хлопнула, ибо ей не стоило там появляться…

— Тоже мне секрет, полстраны знает что в клане Еггт кэртерка состоит…

— Да уж, спасибо императорской канцелярии за издание "Исправленного и дополненного списка Древних и Новых Великих Домов Империи", да ещё с фотографиями! Я уж промолчу, кем Рэтерн считают те, кто справочника не читал!

Кэрт усмехнулся- опять та же загадочная полуулыбка древних изваяний.

— Так вот, посол явно относится к тем, кто справочник читал! Весь прием с Рэтерн глаз не спускал!

— Разговаривал с ней?

— Нет. Она подобные мероприятия не любит, и все старалась ко мне поближе держаться.

— Хм… Чтобы этот тип, да чего-нибудь не заметил… Какой-нибудь запрос о ней поступал?

— Пока нет… Но я на всякий случай перевела её семью на режим чрезвычайной охраны.

Рэтерн была несколько удивлена, узнав, что её (равно как и все прочие) дети совершенно не боятся М. С… Нет, она помнила, как Дина в свое время обожала М. С., но чтобы это распространялось на всех… Для себя Рэтерн смогла объяснить это только одним- дети остро чувствует фальшь, а М. С. при всей своей жесткости, колючести да и временами жестокости в словах не умеет фальшивить. Совершенно. Угрозу в М. С. чувствуют только сами умеющие угрожать. Те же, кто не умеют- ничего и не почувствуют.

Дина легко соскочила с подножки вагона. Ну, вот и приехали назад. Шуму-то было, а как взялись, так за четыре месяца и управились. Кого побили, кого поймали, кто сам завязать решил. Были повстанцы, да сплыли. Одни воспоминания от них и остались. Да и те неприятные.

Солдаты выпрыгивают из вагонов, строятся. Они хорошо запомнят, кто их сегодня встречал. На перроне уже выстроился гвардейский караул.

Дина парадным шагом подходит к М. С. и салютует шашкой. Стандартные слова рапорта, стандартные фразы приветствия от М. С…

Затем несколько нестандартная процедура награждения. Ибо М. С. не читала списка. Запомнила наизусть. Последними вызывают представленных к высшим наградам. В том числе и Дину. Она подходит. М. С. вручает ей бархатную коробочку с орденом и документы. Жмёт руку. Сейчас М. С. только глава государства. Военачальник, отмечающий заслуги отличившихся.

Честно признаться, на столь высокий орден Дина не рассчитывала.

— С главарем, что делать собираешься?

— Не решила ещё, сначала надо взглянуть, нельзя ли его как-либо использовать.

— Думаю, что нет. Он фанатик и почти с приветом.

— О тебе, между прочим, думают почти тоже самое.

— Вот спасибо!

— Так это факт. Равно как и то, что тебя многие считают моим приемником. Делай выводы. Ибо ты сейчас не более чем лихой командир, а этого маловато. А мне уже шестой десяток лет, и я вовсе не бессмертна. Что бы там некоторые не говорили.

Дина как-то странно взглянула на неё. М. С. подумывает об отходе от дел. И одним из вероятных приемников видит её. Прекрасно! С одной стороны, это всё весьма и весьма лестно. И целиком и полностью отвечает сокровенным мечтам самой Дины. А она имеет очень большие амбиции. Но с другой, она ведь действительно, только боевой офицер, но не в коей мере не политик, и не администратор. И элементарно не готова взваливать на себя все заботы М. С… Да и часть тоже. Она слишком давно её знает. Прекрасно понимает, что фраза о тяжести трехрого венца вовсе не пустой звук. Особенно в устах М. С… Дина ей практически дочь. Но вовсе не обязательно наследница.

— Какие выводы ты хочешь, чтобы я сделала?

— Остепенись, в первую очередь. Желательно, мужа себе заведи. Да и ребёнка заодно. Я так, например, против нынешнего твоего дружка ни в каком качестве вовсе не возражаю, да и он против не будет.

— Ещё бы он был против! С самой М. С. породниться! — буквально взвивается Дина. М. С. взглянула на неё. Он чью угодно вспышку может пресечь подобным своим взглядом. Дина помрачнела и буркнула безо всякого выражения. — Я подумаю.

В конце концов, почему бы и не этот. А может тот… Выбор есть… пока. И пора сделать окончательный. Двадцать семь лет. Уже немало. Но и не слишком много. У иных её бывших подружек уже детям по десять — двенадцать лет. А она всё по стране носится. Мирная жизнь, конечно, вовсе не по ней, но отдельные атрибуты даже Чёрной Дине вовсе не помешают.

А М. С. продолжила

— Думаю, что тебе не помешает некоторое время побыть во главе какой-либо области. Примерно, года два. Может, больше. Но область я тебе подберу из разряда тех, где шашкой махать не надо. Посмотрим, как себя покажешь. Потом, возможно, — на министерскую должность. У тебя очень большой потенциал. Если так пойдёт и дальше, то лет через десять-пятнадцать ты меня, возможно, и сменишь. Но учти никак не раньше, если не позже, да и к тому же пока есть и другие кандидаты. Ты выглядишь лишь немного перспективнее. А так же, не забывай, что о том, кто займёт моё место, подумывает ещё и император, а кроме того и кое-кто в парламенте. И вообще-то мой уход это дело вовсе не решённое. Так что время у тебя ещё есть.

— Пешка иногда становится ферзём.

— Не забывай, что ферзь- это не королева, это- визирь. А у нас королева может не царствовать. Но не может не править.

— Я это знаю.

— Я и не сомневалась.

Они сидят в кабинете М. С. всё в тоже доме, в котором обосновалась ещё в первую зиму. Правда, теперь дом привели в порядок, и оборудовали неподалёку неплохой центр связи. Да в гараже теперь несколько представительских машин, а вовсе не ''Малышка'', отправленная в музей.

Но М. С. остаётся М. С. Дом всё равно не выглядит жилым. Хозяйка к бытовым деталям равнодушна, а Дина постоянно находится в разъездах. После свадьбы она очень редко виделась с Рэтерн. Слышала, что у неё уже есть дети. А свою старшую дочь она назвала Мариной. Имя же младшей могли выговорить только мать да Кэрт. Самой Дине общаться с детьми сестры не хочется совершенно. М. С. относится к кэртерке как к дочери, да и Дина считает Рэтерн своей сестрой, и та думает также, и с точки зрения закона кэртерка приравнена к дочери М. С…

С такой внешностью Дина естественно привлекает к себе внимание, и почти каждый визит в столицу у неё завязывался очередной роман. Безо всяких обязанностей с чьей-либо стороны. Дина просто расслабляется. Иногда её друзья появляются и в доме М. С… Сама М. С. на это откровенно смотрит сквозь пальцы. Дина вся в мать, та тоже в своё время лихо погуливала. Только то ли народ за прошедшие годы так сильно изменился, то ли Дина в связях поразборчивее жизнелюбивой матери, но ещё никому из её друзей М. С. не хотелось банально набить морду. В отличии от. Дело Дина знает лихо, а раз так — пусть расслабляется как угодно.

Но всё-таки в глубине души М. С. хочется, чтобы у Дины с кем-нибудь завязались постоянные отношения. Железной М. С. хотелось увидеть детей Дины. В разговорах с ней она несколько раз поднимала подобную тему. Сама Дина на первый взгляд ни о чём подобном не задумывалась. ''Только свистну — любой прибежит. Но пока свистеть неохота''.

— Всё-таки не пойму, зачем он тебе сдался? Ну, молодой, ну перспективный парень из леса. Был. Храбрый, глупый, отличный тактик, но ничего не понимал в стратегии, а тем более в политике. И времени научится не будет… Как жаль!

— Он-то может ни черта не понимал. Зато другие понимали. И кое-что увидели, что Я никак не могу разглядеть.

— Так поймай этих других, да от души поспрашивай. Помочь?

— Как только через океан плавать научишься — пожалуйста.

Дина замолчала. Присвистнула.

— Так вот в чем дело… — протянула она, — я даже и не подозревала об эмиссарах…

— А их и не было.

— А что же было?

— Кто-то из них был за морем. Возможно, и он. Не один.

— Давно?

— Года не прошло.

— Почему молчала?

— Я тебя не кэртерские артефакты искать посылала.

— Да уж, посылать ты умеешь!

— Их суда иногда. Очень редко заходят в один из разрушенных портов.

— Так там же фонит!

— Не настолько сильно. И они не знают о установке трех РЛС.

— А работы на станции пять уже прекращены?

— Давно уже идут только для отвода глаз длинноухих.

— Я так и думала.

— Он честолюбив, прям как и ты, и подобное внимание к его персоне, не оставит человека подобного склада равнодушным.

— Думаешь его расколоть?

— Не очень в этом уверена. Но что-то ценное для нас он может и сказать. Это он ведь думает, что дело в нем любимом.

— А дело в канале за море.

"Что же такое ушастые разглядели, чего не вижу я? Он не знает их манер, но я-то знаю. Принят как потенциальный глава союзного государства, самое меньшее. У своих-то он в подобном почете не хаживал. Что же в нем за океаном разглядели?

Не глуп, харизматичен, популярен… хотя последнее не показатель, СМИ и созданы для создания популярности тем, кто этого вовсе и не стоит.

Что ещё?

Смел, образован…

Рассмотрим подробнее где: явно не в подпольном духовном училище, ибо он при всей своей внешней набожности абсолютно светский человек, более того, атеист. Но считает что темной массе религия полезна в качестве фактора, не дающего возможности прорваться наружу зверю…

Если взглянуть как на военного, то он 100 % обучен кем-то, прошедшим нашу разведывательно-диверсионную школу. Причем старую школу в худшем смысле слова. Сколько народа пропало без вести или легло на дно после войн и революций? Только в звании от майора… Много. Слишком много. С этой стороны искать бесполезно…

Если только его не готовил кто-то из верхушки. Кто-то из прогрессивно мыслящих военных деятелей межпутчевого разлива.

Но даже если так, это все равно никак не объясняет такого пристального интереса к нему колонистов…

А интерес есть… Почему одновременно с тем, как Дина поставила свой капкан последовал запрос от посольства о разрешении организовать экспедицию для розыска останков павших в прошлой войне. И как раз в те районы где действуют повстанцы.

Кто-то мутит воду как раз там, где есть большие запасы сырья. Колонистам выгодно все, не дающее нам возможности должным образом развить промышленность. Выгодно это одно, но не настолько что бы организовать дипломатические осложнения такого масштаба.

Теперь ещё это.

Что же в нем такого, что не вижу я?

С другой стороны… Он не понял, что колонисты в нем заинтересованы. Им он не верит. Канал есть, но не используется для поставки оружия".

Взгляд М. С. буравит Линка. Нечеловеческий взгляд зелёных глаз. От взгляда хочется съёжится, и став как можно меньше, заползти в какую-нибудь щель. Не зря её так опасаются. Человек словно становился слабее, когда она так смотрит. Вправду очень сильна. Жестока. Вовсе не труслива. Хитра. До невозможности хитра, и об этом всегда надо помнить в первую очередь.

А для Линка она ещё и личный враг, убивший его отца и мать. Он знает, что практически обречён. А чего же тогда ей от него надо? Нервы что ли хочется пощекотать, общаясь со смертником? Кто поймёт. Она ведь не вполне человек.

Допрос начался несколько неожиданно.

— Учтите, что с точки зрения закона вы являетесь не военнопленным, а обыкновенным бандитом. А числиться за вами столько, что в принципе вас можно хоть сейчас расстрелять.

— Вызывайте расстрельную команду, я смерти не боюсь.

— А вот и не вызову. У нас государство, а не банда. Сначала должен состоятся суд, который определит степень вины и вынесет приговор.

— Все суды подконтрольны вам. Справедливости в них нет.

— На этом свете всё относительно…

— На том всем воздастся по делам их.

— Я атеист, и в подобное не верю.

Линк заметил, что она как-то странно смотрит ему на руку, и на доставшийся от матери перстень — единственное, что осталось от неё.

— Откуда у вас этот перстень?

— Семейная реликвия.

— Не ври.

— Это правда.

— Нет. Этот перстень из государственного алмазного фонда. Их два почти одинаковых. Где находится один, мне известно. А вот второй… С конца войны он в розыске. Он не может быть твоей семейной реликвией. Рассказывай, откуда он у тебя.

Линк молчит.

— При переводе во внутреннюю тюрьму у тебя его всё равно отберут. И положат в мешочек с номером. И он будет лежать, пока тебя не выпустят, а если тебя не выпустят, в чём я почти уверена то он вернётся в алмазный фонд. А прежний владелец этого перстня, насколько мне известно, погиб под бомбёжкой в середине войны. Погиб в столице. Так что ты его только с трупа мог забрать. Да и то, скорее не ты, а твой отец или кто.

Линк решил выплеснуть в лицо ей всё о своей судьбе. Пусть знает, тварь, что перед ней сидит личный враг. Не просто один из главных повстанцев, а именно человек, который ненавидит именно её. Лично, как человека лишившего его семьи. И убившего эту семью.

— Этот перстень- подарок моей матери. Единственный, который сохранился. Мне лет пять тогда было. Я его сначала на цепочке носил, потом только надел. Это подарок той женщины, которую я звал своей матерью, и её мужа, человека, которого я звал отцом. Их убили в самом начале войны. По твоему приказу. По твоему же приказу убита моя сестра. Ты помнишь, тварь, сколько ей было лет? Вряд ли, чудовище. Ты не помнишь всех, кого убила. Руки по локоть в крови. Может и выше. Я ненавижу вас. И убил бы, если мог.

В буравившем взгляде что-то изменилось. Только вот что? Он не может понять. Зато она поняла кое-что и возникли некоторые мысли на тему того, кто перед ней. Он ведь довольно сильно похож на Сергея. А М. С. очень наблюдательна.

— Ты помнишь свою мать?

— Да тварь!

Ну-ну, всё понятно, считает себя без пяти минут мучеником. Однако, попытаемся разобраться, кто он такой. Мысли-то о происхождении того… не очень хорошие. Верить не верила в мелодраматические сюжеты. А один взял да в жизнь претворился.

— Опиши мне её. Кем она была. Я и вправду убила немало людей. Ещё больше было убито по моим приказам. Я действительно знавала женщину, которая могла подарить своему ребёнку такой перстень. Только о смерти той женщины я знаю нечто иное. Сбита в воздушном бою. Муж погиб под бомбёжкой. А дочь их и сейчас жива. Противоречие, не правда ли? И кстати, люди тебя вырастившие, фамилии твоей матери не называли? Ах да, забыла, фамилий-то у вас нет… А одна из фамилий — Еггт. Не правда ли, знакомо?

Линк молчит.

— Не хочешь говорить? Ну и не надо. Я и так прекрасно помню, как выглядела твоя мать и твой отец, и твоя сестра. У меня даже фотографии остались. — Она берёт телефон и что-то говорит. —

Минут через пять принесут. Полюбуешься!

Линк сидит молча. М. С. пристально его разглядывает. Не может быть! Даже если не узнает фотографий, всё равно придётся делать генетический анализ, благо данные на Софи и Сергея сохранились. Да и Дина живёт припеваючи. Если совсем хорошо покопаться, то и на него найдется… кое-что биометрическое. Анализ крови не может лгать. По определению.

Приносят большой пакет фотографий.

— Они все довоенные. Двадцать- двадцать пять лет назад сделаны. Посмотри их. Отбери те, где изображены знакомые люди.

Первые снимки он откладывает в сторону. Они ничего не говорят. Никого из изображенных он не знал.

В следующий он вглядывался довольно долго. Повернул снимок к М. С. и негромко сказал:

— Это она. Моя мама. Помнишь её?

— Ты дальше смотри.

— Мой отец, — сказал он перебрав ещё несколько фотографий… — Сестра… Она с матерью… Мать со своим братом, вроде бы… Она с нами обеими…. Коллекционируешь портреты убитых людей?

— Я сказала. Дальше смотри. Пока пакет не кончится. Потом продолжим… беседу.

Очередной снимок… Линк дёрнулся, как от удара.

— Ты её знала… — простонал он.

— Это ещё не конец.

Он не досмотрел. Схватился руками за голову. Раскачивается из стороны в сторону. Скрипит зубами.

— Это… Этого не может быть… Откуда всё это взялось? Откуда?

М. С. молчит. Сомнений почти не осталось. Анализ только подтвердит то, что и так ясно.

— Вспомни фамилию матери. Вижу, и так не забывал. Хотя и пытались тебя убедить что это не так. А теперь немного подумай, откуда у меня могли взяться эти фотографии, если я тоже отношусь к роду Еггтов. Чёрная Дина, кстати, тоже.

Охрипшим голосом он сказал.

— Чёрная Дина… Дина… Так это чудовище моя сестра? Вот почему она так на маму похожа!

— Ты сам не белый и не пушистый. Не тебе её осуждать. Хорошо, хоть Софи и Сергей никогда не увидят, во что превратили единственного сына. Сын героев бандит, убийца и насильник. Рыло-то не вороти. Мне сказки про ваши методы можешь не рассказывать. Сестре твоей очень многие люди благодарны, за то, что избавила их от таких, как ты. Да и за тебя лично тоже весьма благодарны.

Линк злобно глянул на неё. Она сказала немыслимую вещь. Она правильно назвала имена отца и матери, его пытались уверить, что это было что-то вроде их псевдонимов, и на самом деле их звали по-другому. Сестру звали не Дина. Говорили ему. Он для вида поддакивал. Оставаясь при своём мнении — мать и отца действительно звали Софи и Сергей и сестра Дина. А если и были псевдонимы, то он про них ничего не знал. Никого из них мёртвыми не видел. Но ведь о матери и отце он судил в основном по рассказам. М. С. посеяла в душе определённые сомнения. Правду о себе узнать всё-таки стоит. У него и раньше были некоторые сомнения в истинности того, что ему рассказывали. Он никому не говорил о иных своих детских воспоминаниях. Ибо слишком они не походили на то, про что ему говорили. А вот на всё то, о чём сказала ему М. С., это весьма и весьма похоже. М. С. сказала жуткую вещь. Но откуда она знает те имена, которые Линк считал настоящими. И откуда ей так хорошо известно, как они жили? Сознанием ему хотелось, что бы это всё оказалось ложью. Разумом же он понимает:

М. С. правду ему сказала. К смерти родителей она непричастна. И как удар — почему жестокая Дина Еггт так похожа на его мать? Он это заметил в тот момент, когда впервые увидел её.

А М. С. неужели это провокация? Только зачем ей это надо? Чего она хочет? Непохоже, что она врёт. И лучше ей всё-таки ответить. Пока она ещё не пытается добраться до важных вещей. И она явно знает что-то о нём. Что-то, о чём ему никто ему не говорил, и о чём не догадывался он сам. И это лучше выяснить немедленно, тем более, что она вовсе не против сообщить об этом ему. Вот только какие последуют выводы?

Он рассказал ей всё. Что помнил сам. О чём ему говорили. Говорил, понимая, что несёт несусветную чушь. Ничего общего не имеющую с реальностью. Об участии матери и отца в восстании против тирании М. С., об их важной роли в новом правительстве, о том, как мать потом вынуждена была скрываться… М. С. вдруг прервала его.

— Кроме вас троих в том месте, где вы прятались был ещё кто-нибудь?

— Да, ещё две девочки. Они были постарше нас, им было, наверное, лет десять-одиннадцать, я помню, как мы с ними играли.

— Как их звали? Помнишь?

— Одну вроде очень странно, Марина, а вторую…

— Эрия. У одной были тёмные волосы, и она пониже, а вторая светленькая и повыше?

— Да. Но откуда…

Он резко вскочил, и вцепился руками в стол. Её ведь там не было! А мама не раз говорила о том, что мать Марины пропала! И что мать Марины её родная сестра! А потом исчезли Марина и Эрия. Мама сказала Линку, что их увезла мать Марины! То есть М. С… Его мать родная сестра М. С.! Та ведь Еггт! Дальше рассказывать уже не имело смысла! Всё ложь! Всё что ему говорили, а правда — только отрывочные детские воспоминания. У него в голове всё перемешалось. Этого не может быть! Она не может быть права! Но то что она говорит… До чего же это похоже на правду! А если так, то значит, это ему лгали всю жизнь. Лгали те, кого он любил почти как своих родителей! Из-за их лжи он чуть не убил своей родной сестры! Но ведь она тоже ничего не знала!

— Успокойся, парень, у вас, по вашей вере нет фамилий, это так удобно. Все люди типа братья! Но у тебя она есть! Мне прекрасно твоя фамилия известна! Ты Еггт-Саргон. Родной брат Чёрной Дины, сын великой Софи Саргон. И мой племянник. Хотя лучше бы не было у меня подобной родни. — она зачем-то полезла во внутренний карман. Некоторое время копалась в нём, а потом вытащила и швырнула на стол старую фотографию очень хорошего качества. — На, полюбуйся, изображённых, думаю и сам узнаешь!

Линк берёт снимок. Раскалённый кусок металла взять легче. Тот сожжет только кожу и мясо, может быть кости. Снимок сжег душу. Раз и навсегда. На нём пять человек. Он сразу узнает всех. Маму в саргоновской форме, теперь-то он точно знает, что никаким очень ценным и великолепно законспирированным агентом она не была, а саргоновскую форму носила только потому что сама саргоновец. Чёрный саргоновец. Чему-то ухмыляющуюся сестру, и ту Марину. И её — ту, которую он до сегодняшнего дня считал своим личным врагом. А была ли она его врагом? Или это так внушили? Теперь он уже ни во что не верит. Ибо некому уже верить. Если враг говорит правду, и лжёт лучший друг. То… Кому же верить? Сколько времени вглядывался в фотографию? Он не знал. М. С. не торопит. У неё тоже не легко на душе. Вот значит, во что превратился человек, которого двадцать лет считала погибшим! А кого винить? Саму себя, увёзшую из столицы только своего ребёнка? Чужаков, устроивших им всем такую жизнь? Запаниковавших солдат, потерявших мальчика? Или гада Гретта, так здорово промывавшего ему мозги все эти годы? Смысла нет разбираться. Гретта — то вот-вот поймают. И расстреляют. Но и Линка есть за что расстрелять. Он преступник, с какой стороны не посмотри. Он был одним из главарей повстанцев. Линк Еггт! Сын Софи Саргон! Будь его мать жива… Как бы она поступила? Она ведь и застрелить могла бы. И наоборот, попытаться спасти, возможно, ценой своей жизни. Софи-Софи, ты всегда была такой сложной и непредсказуемой. И честной. К себе, и к другим.

А твой сын одновременно и преступник. И жертва. Как с ним поступить? Он ведь очень много знает. Почти сломлен. Случай? Конечно. Но им не помешает воспользоваться. Кто он, наружу может и не всплыть, ибо таких частенько судит особое совещание. А судопроизводство там довольно упрощённое. Этот орган полностью подконтролен ей.

— Лучше бы Чёрная Дина тогда не промазала. — сквозь зубы выдавил Линк. Слишком легко разрушила М. С. всё то, чем он жил раньше.

Снова отвели в камеру. Только вот несколько иначе он смотрел теперь на всё. В том числе и на происходящее с ним. Он, злейший враг Чёрных Саргоновцев вдруг оказался сыном одной из них. Возможно, лучшей из них. Он убивал Чёрных. Они платили повстанцам тем же. Не ему решать, кто там был более жесток. Он уже не верил в успех дела за которое сражался. Только никто не знал об этом его неверии. Он ведь был почти символом для очень многих.

Только вот его-то всю жизнь обманывали. М. С. он ненавидел по личным причинам. Но причин-то и не было! М. С. крута, зла, жёстка и временами жестока. А сам-то лучше был? Та хоть могла что-то создавать. А он-то мог только убивать. И ничего больше. За что они сражались? Разве искренне помогали им колонисты? Да нет, они просто испугались усиливающихся с каждым днём Чёрных. Старались попросту натравить на них всех, кого могли. В том числе, и Линка. А борьба-то с каждым годом становилась всё более и более бессмысленной. Одновременно становясь, всё более и более кровавой. Обе стороны почти одинаково жестоки. А вот с Чёрными становилось всё тяжелее и тяжелее воевать. Крестьяне, раньше безоговорочно поддерживавшие повстанцев, стали сдавать их саргоновцам. А те двигались всё дальше и дальше в глубину бывшей своей территории. Двигались, словно машина, рубящая всё, что попадало в неё. Не повстанцам её останавливать. Свой-то главный бой — бой за поддержку местного населения они уже проиграли. Они не могли дать людям спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. А для многих это главное. А вот саргоновцы оказались способны на это. А лидеры повстанцев умели только болтать. Делать же… На страхе да клятвах крови далеко не уедешь. А что до холмов на окраине деревень, в которых зарыты подписанные кровью договоры о вечной поддержке повстанцев. Явятся саргоновцы и даже не с автоматами, а с лопатами, разроют холм, выроют договоры, соберут мужиков, разожгут костёр и давай читать ''Ты такой-то вот твой договор. Мы освобождаем тебя от этой клятвы. И пусть она сгорит. '' И летит всё в огонь. Потом уезжают. И никого не трогают, и с собой не увозят. Только вот повстанцем в такую деревню лучше больше не соваться. Сдадут при первой возможности. Народ повстанцам верит всё меньше и меньше. Линк это понимал, и ещё совсем недавно мучительно думал о том, как выйти из сложившегося положения. Ничего сколько-нибудь дельного он придумать так и не смог.

А лично ему сейчас главное — разобраться в себе.

Среди повстанцев он слыл почти что гуманистом, ибо был принципиальным противником любых акций устрашения и несколько раз под тем или иным предлогом не допускал участия в этих мероприятиях своего отряда. Причин он не объяснял, но вполне справедливо считал, что вспарывать животы беременным — не лучший способ повышать свою популярность. Саргоновцы при всех своих недостатках, подобных номеров не выкидывали, по крайней мере, он про такое не слышал. А вот про методы сбора ''Налога свободы'' иными командирами он знал предостаточно. И даже сам расстрелял парочку особо ретивых сборщиков.

Приносят результаты анализа. Делался без указания имён. Даже не вполне понятно, для какого именно отдела. Секретность соблюдена полностью. Требовалось подтвердить, возможно ли родство объектов А, Б, В и Г. Читает М. С. с самой кислой физиономией. Она достаточно понимает в медицине что бы для чтения заключения не требовался консультант. Предварительные результаты — родство вполне возможно. Особо медик выделил наличие у трёх объектов генов чужаков. У объектов Б и В- в меньшей степени, чем у объекта А. Анализы будут продолжены. Но М. С. и так уверена — результаты совпадут с предварительными.

Да уж, ситуация. Пристрелила бы Софи сестрёнку за подобную новость или как? А на сыночка какими глазами бы глянула? Сергей-то был не настолько импульсивным. Но сцену в стиле "Тараса Бульбы" с его участием вполне можно было представить. А вот Софи… Ну, да сейчас не до воспоминаний.

Есть ещё император и Дина. Их-то новость тоже касается. Только под каким соусом подавать? Или не подавать вовсе? Или подавать, но не всем?

Сначала разберёмся, как блюдо сготовить. А там поглядим. Может, тип этот и не безнадёжен. Не часто удаётся из-под ног всю почву выбить. А с ним такое и произошло.

Попытаемся перевербовать. На родственные чувства времени нет. Железная М. С. чётко решила — будет Линк перевербован — будет жить. Нет — значит нет, она бандитов не спасает. Она машина. Часть и важнейшая другой. Имя которой — ИМПЕРИЯ. И её задача — уничтожать всё, что может большую машину повредить. А пока часть вроде неё на месте — машина не сломается. Линк в машину попал. И выйдет ли целым — зависит только от него. Исчезнет он без следа. И кроме М. С. и знать-то никто не будет, кем он был. Машина многих перемалывает. Ибо зачастую иначе нельзя. Машина-то тоже живая….

Сейчас Линк просто преступник. Числится за ним столько… Суд будет простой формальностью. Если вообще состоится. Не будь приказа М. С., его расстреляли бы сразу после захвата. Ну, в крайнем случае, собрали бы военно-полевой.

Она и сейчас может позвонить в третий сектор безопасности и приказать оформлять документы на перевод. И всё. Свои тайны Линк унесёт в могилу. И сам вскоре исчезнет.

— В твоем аппарате у кого-то специфическое чувство юмора.

— В чем именно проявляющееся?

— Да вот пришло мне письмо с кучей печатей и курьером. А в нем сказочка похлеще лучших новогодних наших и довоенных мирренских фильмов. Свежепойманный мной уголовничек оказывается-то братец мой родной без вести скопытившийся. И как всё убедительно расписано! Чуть было не поверила. Только глянула на дату, и обнаружила первое четвертого, тут же вспомнила о твоей второй национальности. Смеялась жутко. Так тонко меня ещё никто не разыгрывал! Но всё равно: можно я шутника побью как-нибудь?

М. С. даже не улыбнулась. Барабанит пальцами по столешнице.

— Это чистая правда, Дина. Я давно уже утратила чувство юмора.

— Что!?!?

— Этот Линк и в самом деле твой брат. Внимательней читать отчёт надо было.

— Он сломлен. Ещё не с нами, но уже и не с ними.

— Не верю я в подобных союзничков.

— Он пока не союзник. Но постановление об амнистии не отменено, и при определенных обстоятельствах вполне к нему применимо. Ибо он выложил уже столько… В общем, сейчас с большой помпой идут похороны всего того, что колонисты и всякие бывшие оппозиционеры создавали почти десять лет.

Человек вошёл в приемную М. С… Внешне совершенно обыкновенный капитан МВД. Немного постоял, словно раздумывая, потом подошёл к одной из приёмных книг. Писал не долго.

На приём записаться мог любой. Естественно, что не любой попадал. Часть дел шло для разбирательства в местные администрации, часть — в другие ведомства.

Но каждый чиновник в канцелярии знал список имён и номеров дел, относительно которых было дано указание — этих людей или по этому вопросу — на приём немедленно! В любое время суток!

Человек пришёл перед самым закрытием приёмной. Обычно разбираться с записавшимися начинали на следующий день с утра. Но закрывая книгу, чиновник машинально взглянул на последнюю запись. У него хорошая память на параграфы должностных инструкций. Он сразу вспомнил указанный в одной из них номер дела. И то что любого пришедшего на приём по этому делу следовало вызывать немедленно. Чиновник также знает, что именно скрывается за безликим номером. Насколько этот вопрос важен. Начальства уже не было, а человек тот ушёл. Чиновник позвонил начальству домой. Начальник сначала взвился, но едва услышал номер, как тон немедленно изменился, и сказал, что немедленно доложит министру; непосредственного выхода на М. С. он не имеет.

Министр безопасности идеальный исполнитель. Он по сегодняшний день ощущает себя словно вроде заместителя у грозного предшественника. Перед М. С. до сих пор откровенно робеет. Его самого побаиваются подчинённые. Дело слишком серьёзное. Начальник приёмного отдела попал на заместителя министра. Тот тоже не в восторге оттого, что побеспокоили после завершения рабочего дня, но узнав, о чём речь, и он сразу переменился.

Любое другое сообщение, попавшее в канцелярию, доходило до М. С. сквозь самые различные фильтры. Это же прошло словно горячий нож сквозь масло. На то есть причины.

Министр несколько минут сидит в раздумье, потом поднимает трубку телефона.

Секретарь вежлив и хотел назначить министра на приём первым на завтрашнее утро. Но министр назвал номер. Соединили немедленно.

М. С. в кабинете одна. Никто не мог видеть, какая гримаса боли исказила лицо. Но министр слышал, как она почти прошипела в трубку ответ.

Приказы, как известно, надо выполнять.

— Странный у неё сегодня взгляд, — сказал один из секретарей.

— Да. С утра она не так смотрела. И рука у неё немного трясётся. Может, стоит вызвать генерал-полковника. — это тот секретарь, которому вчера позвонил министр. Он весьма и весьма осведомлённый человек. Прекрасно понимающий, какие эмоции вызвал у М. С. тот звонок.

— Пожалуй, но дело надо представить так, словно он приехал по своей инициативе.

— Об этом он и без нас догадается.

— Говори! — почти прохрипела М. С., или это капитану так показалось.

— Так не о чем говорить. Он ведь и так у вас.

Она рухнула в кресло и сдавила пальцами виски.

— У меня это где?

— Вчера я видел его в центральной тюрьме.

Не убирая рук от лица, М. С. сипло сказала.

— Уверен?

Он кивнул, но сообразив, что М. С. не видит чётко сказал.

— Абсолютно. Он шёл под конвоем от блока ''А'' к блоку ''С''. Время- около 15. 30. Это он. Заматерел только, но не слишком изменился. У меня очень хорошая память на лица.

Она смотрит взглядом, переполненным бесконечной мукой и ничем больше. Сипло не сказала, а выдавила из себя.

— В настоящее время в тюрьме нет подозреваемых по этому делу.

— Я абсолютно уверен. Я видел его там и смогу опознать.

М. С. ещё раз взглянула, но теперь уже взглядом затравленного зверя и хлопнула по кнопке вызова машины.

Значит, ещё раз встанет та ночь. Перед самым рассветом. Дождь. Девять тел, лежащих в ряд. Раскисшая земля на берегу реки. Капитан, тогда лейтенант. Смертельно белое от потери крови лицо. Он даже не стоит, а висит на плечах двух солдат. Один из этих девятерых застрелен им несколько часов назад. Он ранил второго. Тот ушел. Второго НАДО достать из-под земли. Лейтенанта подводят к каждому. Он еле шепчет: ''Не тот…'' Следующий, ещё один.

Чей-то голос: ''Ещё двое прыгнули в реку. Мы стреляли по ним. Там глубоко. Течение сильное, и река после дождей разбухла. Вода уже холодная. Не уйти им…'' Одно тело вскоре нашли. Другое же…

Всем, абсолютно всем хотелось, что бы он утонул. Она сама тоже надеялась. Была бы хоть какая-то крошечная доля справедливости. Справедливости из древних времён, когда схваченный с поличным убийца не доживал до следующего рассвета. М. С. ощущала довольно большую долю своей вины в произошедшим. Дочь ведь была очень похожа на неё. Они обе не боялись гулять по ночному городу без охраны. Одна — потому что ни черта не боялась, и свято верила, что всегда сумеет выхватить пистолет первой… Другая — просто она считала что если не делать людям зла, то и тебе не сделают… Странная немного реакция на мир для человека, выросшей среди если и не злых, то безусловно очень суровых и жёстких людей. Но такой была. Марина Саргон.

Её ведь именно поэтому и застрелили. Фигура, черты лица — всё одно. Дочь приняли за мать. А мать слишком многие ненавидели, и очень много у неё врагов. А смерть не стёрла с лица Марины какого-то странного неподдельного удивления с примесью испуга. Она так и не успела понять, за что? Так и не успела…

Откуда подняли её саму? Кто именно? Она потом так и не смогла этого вспомнить. Но что именно ей сказали, помнит точно: ''На их высочество совершено покушение. Состояние критическое''. А она уже поняла в этот момент, что Марины больше нет.

Говорят, материнское сердце, предчувствие… Не было его, был день как день. В чем-то серый и обыденный. Такой же, как и вчерашний… Но ставший тем днем, про которые говорят '' Это было до, а это после''. Того дня. Ударившего страшной тьмой.

Кэрт не верил. На многое способен гениальный врач. Но выше человеческих сил — поднять мёртвого. Пуля пронзила сердце. Она умерла мгновенно. Видела убийцу. Кэрт знал, что потерпел поражение, не успев начать боя. Иным казалось, что генерала из реанимации придётся уводить силой. Но он вышел вслед за всеми остальными. И не было на нем хирургической шапки. Он боялся смотреть М. С. в глаза. Хотя совсем не было его вины.

Кэрдин… Дождь хлещет как из ведра, а у неё на голове ничего нет. Кто-то держит раскрытый зонт. Она стоит засунув руки в карманы длинного кожаного плаща. Смертельно белое лицо абсолютно ничего не выражает, в углу рта зажата потухшая сигарета. А она стоит, и невидящим взглядом смотрит в тот переулок.

И вот теперь перед М. С. вновь встают события той ночи. Их снова придётся пережить. Все до одного. Ту ночь, когда убили её дочь. Прошлое напомнило о себе. Напомнило жутко.

Снова этот взгляд буравит Линка. Только в прошлые разы не сквозила из него такая смертная мука. Горечь. Левый глаз прищурен, а правый буквально налился кровью. Рот приоткрыт, словно в зверином оскале. Такое ощущение, что если она отпустит руки, то повалится на стол. Слова вылетают отрывисто. Словно она их выплёвывает. Да она сейчас сама на себя не похожа. Что же произошло?

— Где ты был во второй половине восьмого месяца в 979 года? Говори! И не вздумай врать!

Теперь Линк понял одно — для него всё кончено. М. С. узнала всё. Узнала не от него. В настоящий момент Линк для неё личный враг номер один. Она пришла за одним — отомстить! И всё.

Первый вопрос всё разъяснил. Страшен для Линка этот вопрос. Она всё знает. Узнала об этом вовсе не от него. А ведь сначала не знала. Он действительно хотел порвать с прошлым. Начать жить по-новому. Но только об одном факте из его биографии не должны были узнать саргоновцы. Он только недавно окончательно понял, кого убил тогда. Это должно было навеки остаться камнем у него на душе. Он хотел бы забыть об этом эпизоде из прошлого, и знал одновременно, что забыть никогда не сможет. Прошлое пришло за ним. Предъявило счёт. Заплатить можно только одним.

А в левую половину головы, словно раскалённый гвоздь вгоняют. Всё дальше и дальше. Перед глазами всё плывёт. И руки уже практически не слушаются. Но она до конца выслушивает эти страшные слова.

— Я был послан с диверсионной группой сюда. Мы… Точнее я, совершили только одно преступление. В ночь с 20 на 21 восьмого я застрелил молодую женщину в черном кожаном пальто и с мечом. Женщина показалась мне похожей на вас. Буквально через несколько секунд после выстрела в переулок вбежал военнослужащий. Я и напарник выстрелили в него. Возможно я ранил его. Он стал стрелять в нас. Убил напарника, легко ранил меня… Потом облава загнала нас на пустырь. Я прыгнул в реку.

— А ну-ка, повтори то, что ты сейчас сказал.

Линк с трудом выдавливает.

— Я принял её за вас. Потому и стрелял. Знай, кто она, я бы не стал стрелять. Клянусь!

Гвоздь словно пробил голову насквозь. Лицо скривило ещё больше. Со стороны хорошо видно как рука буквально скребётся по кобуре. Только движения такие, словно она кобуру не может расстегнуть. Словно забыла, как это делается. Скрюченные пальцы левой руки царапают стол. Солдату, стоящему спиной, слышно как она скрипит зубами. Она словно хочет что-то сказать. Уже не может. Наконец вытаскивает пистолет и словно с трудом поднимает. Все видят, что оружие прыгает в руках. Такого не видел никто и никогда.

Видит и Линк. Он сидит по-прежнему неподвижно. Чёрный зрачок пистолета прыгает в паре метров от лица. Это смерть. Он знает. Примет молча. Ему лгали всю сознательную жизнь. Лгали люди, кому безгранично доверял. А правду сказали только недавно. Сделал это человек, которого до недавнего времени считал своим смертельным врагом! Считал убийцей отца и матери! Верил в эту чудовищную ложь! Считал себя чуть ли не великим мстителем!

В результате, сделал слишком много ошибок. Иные из которых уже никогда не исправишь. Он убил единственную дочь человека, сказавшего правду о нём же самом. В лицо матери рассказал то, как убивал дочь.

Силуэт. Тот силуэт. Ненавидимое лицо, столь памятное по фотографиям. Чёрное кожаное пальто. Хвост на затылке. Чёрные ножны странного меча.

Он помнит лицо. Не раз потом виденное в кошмарах. Те несколько секунд после оклика ''Эй ты''. Она обернулась. Линк ждал, что рука метнется к ножнам. С такого расстояния у неё немаленький шанс достать клинком. Мечи Еггтов славились остротой, их владельцы — умением с ними обращаться. Он всё-таки не считал достойным бить в спину. Она ничего не поняла. Ибо смотрела в глаза. А не на руку. Не видел больше Линк подобных лиц. Ибо было это не лицо, а лик. Такие бывают только на иконах. Словно светился изнутри человек. Понятно стало, почему за ней идут люди. Он выстрелил сразу. Он помнил. В сердце. Странную смесь обиды и удивления на этом лике после выстрела тоже помнит. До смерти не забудет! Словно хотела спросить ''За что?''. Не смогла. Стала падать. В кошмарах не раз слышал потом этот немой вопрос. Ни разу не ответил на него. Ибо нет ответа.

Линк помнит неизвестно откуда взявшуюся мысль ''Никогда не думал, что она такая красивая! Этого не может быть, столь злое существо не может быть столь прекрасно! Это не справедливо как-то.'' Тогда он ещё ничего не знал.

А сейчас в руках матери убитого ребёнка пляшет пистолет. Кровь за кровь! Она хочет его убить. Хочет отомстить. Хочет забрать жизнь в качестве хоть какого-то утешения за смерть. Она права. Пусть стреляет. Он не будет уворачиваться. Он с места не сдвинется. Пусть стреляет. Это конец. И может, даже лучший, чем он заслужил. Пусть стреляет. Перекошенное болью и ненавистью лицо. В глазах — муть, и нет прежнего огня. Трясущееся веко, трясущиеся руки. Воздух с хрипом вышвыривается из лёгких.

Туман застилает глаза. Словно двоится сидящий силуэт. Она почти не различает черт. Почти не чувствует рук. Уже почти ничего не видит. Но всё-таки один раз смогла спустить курок. А кругом всё черно. Она чувствует, что вот-вот упадёт. Но этого нельзя сделать. Пока не доделано дело. Ещё дважды смогла нажать на спуск. Пистолет словно живой бьётся у неё в руке.

Линк увидел вспышку. Но ничего не кончилось. Только обожгло щёку. Была вторая вспышка. И эта пуля прошла мимо. Третья выбила из стены кусок штукатурки. Линка прошиб холодный пот, но он сидит. И вроде, жив.

Все находившиеся в помещении слышали рассказ Линка. Никто не удивился такой реакции М. С., но когда три выпущенный почти в упор пули прошли мимо…

А М. С. повалилась. С хрипом, похожим на плач. Люди опешили. Какие бы ни были крепкие нервы, а растерялись. М. С. лежит неподвижно.

В этот момент заверещал телефон. Начальник тюрьмы, как ненормальный, кидается к нему.

— Да!!! — орёт он в трубку.

Звонят от главных ворот. Подъехал Кэрт.

В этом зале собралось несколько человек, чьи портреты известны всему миру. Элита новой империи. Они очень редко так вот собираются Ситуация более чем серьёзна. М. С. фактически при смерти. Что будет дальше? К чему бы она сама не стремилась, но строй, который она олицетворяет полу монархия. Со многими атрибутами обычной монархии. В том числе, и передачей власти по наследству. Поэтому они совершенно спокойно относились к человеку в звании подполковника, находящемуся среди них. Этот человек Дина. М. С. никогда не давала иных распоряжений, и поэтому все собравшиеся смотрят на неё как на приемника

М. С… А следовательно, как на человека, чья подпись и чьё слово возможно уже завтра, будет решать очень и очень многое. Но далеко не всё. Дина далеко не М. С. она не политик, и не дипломат, и не слишком хорошо разбирается в экономике. И довольно взбалмошна. Правда, она подающая надежды офицер. Но таких и без неё немало.

Многих волнует только одно: они её плохо знают, и просто сомневаются, удержит ли штурвал такого огромного корабля. Хотя с другой стороны, М. С. в начале карьеры была ещё моложе.

Кое у кого есть и собственные амбиции… Смерть главы государства самое подходящее время для претворения их в жизнь.

Но в настоящий момент Дина как приемник М. С. устраивает всех собравшихся. Какие-то группировки вступят в борьбу за её спиной. Для кого-то она просто окажется знаменем. Ею возможно, удастся управлять. Ибо она молода. И она не М. С…

Кэрт сказал:

— Состояние очень тяжелое. Есть вероятность комы. Но есть и надежды на благополучный исход. Ещё не всё безнадежно. Эта ночь решит всё.

Он и сам выглядит немногим лучше живого покойника.

Смерть М. С. будет означать крушение его мира. Он умрёт на её могиле.

Внизу раздался какой-то совершенно ненормальный звонок. Рэтерн встала из-за письменного стола. Пока дети на отдыхе, можно, наконец, разобраться с накопившимися делами. Она достаточно крупный чиновник в министерстве образования, и довольно сильно загружена. А сейчас лето, и вскоре можно будет присоединится к детям. Сегодня она никого не ждала, а мужу ещё рано приходить.

Она спустилась на первый этаж. Вот так сюрприз! У дверей стоит Дина. Рэтерн знает, что она уже подполковник, но сейчас она меньше всего похожа на офицера. Поверх дорогой контрабандной рубашки на ней красуется чёрный кожаный жилет с погонами на плечах и тремя нашивками за ранения на левой стороне груди. Костюм дополняют явно не штатные потёртые кожаные штаны. Да сапоги со шпорами. Явно бутафорскими. В нагрузку — два пояса — на одном — кобура, на другом — меч, да ни какой-нибудь, а Золотая Змея. И Рэтерн прекрасно известно — кобура на поясе болтается для красоты. Где Дина носит второй пистолет, про то знает только она сама. Сквозь стеклянную дверь видно, как Дина нервно барабанит пальцами по косяку двери. Рэтерн поспешила открыть. Особой дружбы с Диной у неё никогда не водилось. Но нет и неприязни. Просто Дина и стремилась, и ведёт такую жизнь, которая в принципе не слишком нравится Рэтерн. Но они считают себя практически родными сёстрами. Отчасти из-за этого и не слишком ладят. Но ни одна никогда не говорила ничего плохого про другую, хотя Дина более чем язвительна.

Когда появлялась возможность, бывала Дина на кладбище. Рэтерн знала, но вместе с Диной никогда не ездила. Уютнее им на некотором расстоянии одной от другой, хотя и ссор между ними не было.

Ясно, случилось что-то очень серьёзное. Дина в более чем скверном расположении духа. А это почти уникальное явление. Жизнерадостности и энергии в ней обычно хоть отбавляй. Только лучше не уточнять, чем и как эта энергия подпитывалась. Скандалов с её именем связано предостаточно. Она ввалилась почти по-хозяйски и нервно выкрикнула.

— Здорово!

Хм. А она ещё явно и в крепком подпитии. Это-то притом, что она практически не пьянеет.

— Выпить будет?

— Пошли на кухню, налью.

Пока они шли, Дина нервно спросила.

— Муж где?

— Скоро должен прийти.

У Рэтерн всегда имеется немало закусок. В основном на случай неожиданных гостей. Но она ещё не успела практически ничего выставить на стол, как Дина успела сцапать бутылку и набухать полный стакан, который сразу же и опустошила. Лицо сильно скривилось, но на столе ни к чему не притронулась. Рэтерн помрачнела. Подобным образом Дина себя никогда не вела. Она ведь в столице славится своим изяществом. Хотя ничуть не меньше любит и шокировать немыслимым коктейлем из манер тупого солдафона и светской леди. Умеет картинно одеваться. А тут такое. Не форма, но и не наряд. А по костюму, если конечно знать, можно было многое понять о её настроении. Сейчас вид явно говорит- случилось что-то очень серьёзное. Лицо Дины тем временем приобрело почти нормальное выражение. Она потянулась было к бутылке, потом резко отодвинула, и помолчав некоторое время резко сказала.

— Скоро он не придёт. И вообще сегодня вряд ли придёт.

— Что случилось? — испугалась Рэтерн

— С ним ничего. Гарнизон переведен на казарменное положение. Случилось кое — что похуже. У М. С. похоже кровоизлияние в мозг. — увидев изменившееся выражение лица Рэтерн, Дина поспешила добавить. — Больше чем надо, не волнуйся, она в сознании, и Кэрт сказал, что состояние тяжелое, но опасности для жизни никакой. Она выкарабкается. И вообще, её состояние сейчас не главное.

— Как так?

— А вот так! Знаешь, что её долбануло? — Дина выругалась последними словами.

— Нет. Я последний раз виделась с ней несколько месяцев назад, и она тогда не особенно откровенничала.

— В ТОТ день?

Кивок в ответ.

— Понятно…

Это в день рождения Марины. Пару лет назад Дина в этот день была дома. Днём съездила на кладбище. На могиле в этот день всегда много цветов. Совершенно неожиданно в четвёртом часу ночи вернулась М. С… Совершенно чёрная от пьянства. Буквально сама на себя не похожая. Как показалось Дине, возможно, даже заплаканная. Она вполне нормально поднялась по лестнице и ушла отсыпаться. Она даже не заметила, что Дина её видела. М. С. была пьяна практически до бесчувствия. Естественно, поминать про это М. С. она не стала, но сочла нужным сказать Кэрту и Рэтерн. Выяснилось, что пили они вчера втроем у него. Хотя Рэтерн этого вовсе и не одобряла.

Рэтерн действительно очень боялась этих двух дней в году. Дня рождения Марины. И дня её гибели. Вообще, нечастых визитов М.С. к ним домой. Хотя ничего действительно страшного не происходило. М. С. появлялась всегда во второй половине дня. Совершенно нормально общалась с Рэтерн и даже играла с детьми.

Но когда наступал вечер, и приезжал Кэрт… Она шла, если звали. Рэтерн не пила. Но с ними сидела до самого конца. Ей было страшно, ибо эти двое буквально преображались. Дело тут вовсе не в алкоголе. Начинали они говорить такое… Это совершенно ужасные вещи. Рэтерн не знала, что из этого правда, а что — нет. Но она великолепно знала, что далеко не всё из сказанного ими ложь. М. С., и Кэрт выглядели в ходе этих разговоров вовсе не такими, какими их привыкла видеть Рэтерн. Она знала, что за приделами её маленького семейного мирка и спокойной работы ещё гремят грозы и свирепствуют бури. И что и М. С., и Кэрт, и муж, и Дина к этому весьма и весьма причастны. Она боялась узнавать подробности из их мира. Ей хватило детских воспоминаний.

Было ещё одно. Никогда так и не высказанное страшной, великой и такой несчастной М. С… Точнее, даже не так, ибо никогда бы не сказала она ничего подобного. Но не глупа Рэтерн. И чуяла, что стояло за мукой в глазах М. С. Тем, как она говорила с ней. Никогда бы этого не сказала М. С., но чует, чует Рэтерн эту не высказанную боль и обиду. Боль и обиду матери, потерявшей своего единственного ребёнка. И сохранившей при этом жизни двум чужим.

''Почему… Почему её, а не тебя? Почему!!!!'' Не высказано это. Но знает, очень хорошо знает это Рэтерн. Ибо неплохо она всё-таки понимает эту великую и страшную М. С… Которая тоже человек. Как и Рэтерн. И была она матерью. Как и Рэтерн. Только живет она в совершенно другом и жутком мире. Хотела защитить от него других. Кого-то удалось…

Но Дина тоже человек из этого жуткого мира. Мира, в который Рэтерн сознательно не пускали, и всячески стремились от него оградить. Но этот мир уже ни раз напоминал о себе.

Дина некоторое время молчала, а потом выдавила из себя.

— Ты знаешь, чем я занимаюсь?

— Только в самых общих чертах.

Дина снова замолчала на несколько секунд. Рот скривился в гримасе. Нервно барабанит пальцами по столу. Сидит так с минуту. Потом заговорила снова. Буквально выдавливая из себя каждое слово. Словно осколки из раны вытаскивает она.

— Она узнала, кто убил Марину. Это тот бандит, которого я поймала. — не дожидаясь реакции Рэтерн, она грохнула кулаком по столу так, что зазвенела вся посуда и простонала — Это мой родной брат Линк. Понимаешь! Это он убил Марину десять лет назад! М. С. стреляла в него! И промазала! Я убью его как падаль!!!

Дина редко бросалась словами. Известно всем. Ясно: это не нервы, и не стресс. Это абсолютно осмысленное желание убить Линка. Неважно, что будет потом. Ибо это она — Чёрная Дина его приговорила.

Мало кто мог похвастаться, что видел злобное выражение на лице Рэтерн. А сейчас ненависть почти до неузнаваемости исказила лицо. Враг должен быть мёртв! И чем скорее, тем лучше! Она не абстрактно добра, и умеет прощать. Но за некоторые вещи никому и никогда не видать от неё прощения. Не пустым звуком в понятиях о добре и зле кэртерцев было понятие о ненависти и мести. И о чести. Кое-что из своего родного, и так жестоко обошедшегося с ней мира она всё-таки вынесла. И есть у неё понятия о долге.

И отомстить за Марину было для неё долгом. И это чувство мести иногда, что для кэртерца, что для человека, значило превыше всех остальных чувств вместе взятых. Марина была единственным человеком, с которым она чувствовала духовное родство. Первый человек, которого она могла назвать своим другом. И этот человек был подло убит из-за угла. За него оставалось только отомстить.

И кем убит? Но это уж дело Дины. А для Рэтерн это просто бешеный пёс, которого стоит только пристрелить. Скотина на двух ногах, убившая ЧЕЛОВЕКА. А взбесившуюся скотину пристреливают.

Некоторое время обе молчали, потом Рэтерн медленно проговорила.

— Что ты собираешься делать?

— То, что сказала. Я знаю, где он, и я его достану!

— Где же он?

— Император, ублюдок, так его раз так, прячет его у себя.

Рэтерн имеет некоторые представления о политике. И довольно немаленькие. И знает о более чем напряженных отношениях М.С., а следовательно и её людей, с императором.

— Они тебя не пустят.

— Ха! Пусть только попробуют! — Дина вытаскивает из кармана какое-то удостоверение и протягивает Рэтерн.

— На, полюбуйся!

Удостоверение похоже на генеральское, но только похоже. ''Спецпредставитель командующего''. Его редко кому выдавали, ибо оно давало допуск абсолютно во все государственные учреждения, без разницы, кому они подчинялись. А заодно давало и право ареста любого лица на срок до пяти суток. Причём звание или положение арестованного роли не играли. Имеют эти удостоверения только лучшие из лучших. И право выдавать было только у М. С… Последним из обладателей удостоверения, о котором Рэтерн знала, была Бестия. А на этом фотография Дины. А у неё не такая уж большая должность. А дата выдачи-то сегодняшняя!

— Оно настоящее?

Дина усмехнулась.

— Охрану устроит. Подпись и корочка настоящие, остальное — моё художественное творчество.

Я у неё это стащила. В жизни не думала, что буду в её бумагах рыться. Дело сделаю — и пусть судят за подделку документов. Мне всё равно будет. А всё остальное больше чем на превышение должностных полномочий всё равно не потянет. Официально он ещё не амнистирован, а даже если и был бы, мне всё равно было бы плевать!

— Странная здесь формулировка: ''и сопровождающие лица''.

— Такое тоже бывает.

Они переглянулись. Обоим всё ясно. Рэтерн протянула удостоверение Дине. Та спросила.

— У тебя есть оружие?

— Да.

— Бери и пошли.

— Сейчас. Найти ещё надо его.

Искать пришлось довольно долго. Когда же пистолет, наконец, нашёлся, то Дина первым делом вытащила его из кобуры.

— Засрала ты оружие, сестрица. Ничего, сейчас почистим.

На Дину, чистящую оружие, действительно стоит посмотреть. Рэтерн всегда учили ценить в людях профессионализм. Учили этому её ещё… дома. А тут был даже не профессионализм, тут был какой-то немыслимый артистизм, особенно если учесть, чем она занималась. Ни одного лишнего движения тонких пальцев с великолепно сделанным маникюром. Её руки словно порхают над оружием. Словно волшебство какое-то творилось. Видимо, от матери- художницы достались Дине такие руки. Только не умеют они держать кисть. А вот оружие — великолепно. И ведь о смерти речь идёт. Рэтерн даже показалось, что пистолет стал новее выглядеть после того, как Дина вновь собрала оружие.

Рэтерн берет с подставки катану. Вряд ли понадобится, но Лунный Цветок должен быть с ней. Она должна увидеть эту смерть.

Когда они выходили, Рэтерн спросила у Дины.

— Ты на машине?

— Конечно.

— Не возражаешь, если я поведу?

— Нет.

Даже странно, ибо к машине она обычно никого не подпускает.

Машина Дины выглядит столь же экстравагантно, как и хозяйка. В первую очередь этот крытый джип послевоенного выпуска запоминался своей раскраской: он чёрно-синий, а на капоте огромными красными буквами, с которых словно стекали струйки крови, написано ''Дина''. На обеих дверях джипа, вместо штатных звёзд, красуются изображения черепов с горящими глазницами. Ещё один такой же череп изображен на диске висевшего на заднем борту запасного колеса. Языки пламени обрамляют колёса. Глядя на эти ''рисунки'' нельзя сказать, что Дина так уж обделена художественными способностями. Конечно, это зависело от того, с кем сравнивать. На антенне джипа весело колышется по ветру треугольный красный флажок с чёрным кругом, о котором никто не знает, что он означает. Не знает и сама Дина. Впрочем, на этой машине Дина ездит только в столице. И следует также учесть, что джип собран самой Диной из нескольких списанных когда ей было семнадцать лет. Годы прошли. А машина оставалась её единственным постоянным спутником.

Рэтерн села за руль, Дина порылась в бардачке и вытащив оттуда какой-то пропуск прилепила его к стеклу.

— Этот-то мой, настоящий.

Опустив правую руку, она резко вытащила откуда-то из-под сиденья странный короткоствольный автомат.

— Ты ещё танк возьми.

— Пожалуй, верно, — ответила Дина и убрав автомат, снова принялась рыться в бардачке.

На этот раз она извлекла упаковку каких-то таблеток, и высыпав три штуки, стала их жевать.

— Любой запах перешибает!

— Что именно будем делать?

— Я потребую вызвать его. Это будет, скорее всего, на втором этаже. Там такой длинный коридор с решёткой в одном конце. Его поведут по коридору, если мне не наврали, где именно он сидит. Стрелять буду я. Ты — страхуй меня, то есть наставь пистолет на охрану и кто там ещё будет.

— Смотри, не промахнись!

Дина оскалилась в ответ.

Дина стремительно идёт по коридору, Рэтерн, хотя и почти такого же роста с трудом за ней поспевает.

Вызван начальник охраны. Переданы соответствующие бумаги. Ни тени сомнения. Им похоже просто неизвестно о новых обвинениях в адрес Линка.

Телефонный звонок. Подзывают начальника охраны, многозначительно глядя наверх. Дина к счастью, смотрит в другую сторону. На зарешеченную дверь. Напряглась, словно рысь перед броском. Устремлён в одну точку взгляд. Пусть только появится…

— Она здесь?!!!

— Да.

— С приказом от М. С.?!!!

— Это не совсем приказ, она…

Император буквально взорвался.

— Задержите её!!! Она убивать пришла!!!

Офицер бросает трубку. Дина стоит к нему спиной. Что делать? Кэртерка явно что-то увидела в его лице. И краем глаза — появившегося в конце коридора человека с руками за спиной. Она никогда не видела его, но сразу поняла, что это он. Поняла, что офицер что-то узнал. Время словно замедлило свой бег. Рука исчезает за оборотом пиджака. Пальцы оплетают рукоятку.

— Приказ императора, задержать обеих, увести его.

Поняла это и Дина. Новые обстоятельства, которые против неё, она заметила. Она стоит, сложив руки на груди. Никто и не заметил, как она выхватила два пистолета. Рэтерн была не особо умелым стрелком, но зато она быстрая. Пистолет тоже стремительно вылетел из кармана.

— Ни с места!!! — завизжала она.

У Дины очень странные пистолеты. Она выстрелила сразу из двух. Они довольно длинноствольные. При выстрелах из стволов словно вырываются языки пламени. От грохота заложило уши.

Пистолеты, и боеприпасы к ним сделаны самой Диной. Ни то, ни другое в боях она не использовала, а в столице обожала форсить, в том числе и своим оружием.

Вырывались из стволов языки пламени. Крошилась штукатурка и кирпичи на стене в конце коридора. Как раз на той высоте, где несколько мгновений назад находилась голова Линка. Снова выплюнули пламя стволы. Где он? И где охранник? Дина не могла промазать!!!

Охранник прыгнул на спину Линку и повалил его. Очень хорошо соображал приносивший присягу императору солдат. Он вырос в очень консервативно настроенной семье, где все считали М. С. узурпатором. Для него император был олицетворением государства. Именно император, а не его властолюбивая дочка, в принципе не имевшая никаких прав на престол. Три года назад он добровольцем записался в императорские части, хотя это вовсе не престижно.

Сейчас ему представился шанс проявить свою верность. Он прекрасно знал, кто такая Дина, и кто такой Линк. И понимал, что переводом в это место Линка хотят от чего-то спасти. Он на долю секунду раньше всех прочих сообразил, зачем Дина сложила руки на груди. Понял по взгляду. Взгляду ядовитой змеи перед броском. Змея и вправду бросилась. Только на мгновение позже, чем следовало бы.

Дина уже видела, что не достать. Пистолеты выплюнули ещё два языка пламени. Патроны оставались. Они и очень мощные, и вполне могли бы пробить два человеческих тела. Но одним из них был свой. Дину называют жестокой. Оснований масса. Но не на столько, чтобы убивать дурака выполнявшего приказ. Он закрывает собой второго. Всё теряет смысл. Зачем он это сделал?! Неужели не знал, что сотворил этот выродок?! На Дину теперь страшно смотреть. Она резко развернулась к собравшимся. Пистолеты теперь держит стволами вверх. У многих руки потянулись к оружию, настолько нечеловечески сейчас выглядит Дина. Огнём горят глаза, а в лице не кровинки.

А она разжимает ладони. Два пистолета глухо стукнули по полу.

— Отпустите её. Мы уходим домой. Понадобимся — знаете, где меня найти. Её я силой заставила пойти со мной.

— Не ври, Дина. — никто и никогда не слышал от неё подобного голоса сквозит сталь, сквозит мощь. — Я сама пошла с ней. Я, лишенная имени Рэтерн. И я клянусь свершить МЕСТЬ. И свершу.

Их если можно так выразиться, ''проводили'' до машины. И теперь Рэтерн идёт впереди. А Дина за ней буквально плетётся. И даже рукой о стену опирается, словно больная. Хотя все видят ещё одну кобуру у неё на ремне, каждый уверен — за оружие не возьмётся. Явно произошло что-то большее, чем просто неудачное покушение.

Офицеры ждали следователей. Хотя дело было бы пустой формальностью. Собравшиеся не знали о болезни М. С… Но Дина есть Дина.

— Заметили, из чего она стреляла?

— Да. По стене словно из крупнокалиберного пулемёта шарахнули.

— Что же это было?

— Не знаю.

Дежурный офицер сказал.

— Проклятое занятие! Через месяц комиссия, и больше меня здесь не будет. Либо в отставку уйду, либо на границу. Там хоть всё не так гадко. — он резко провёл рукой по шее. Словно горло хотел перерезать — Вот где у меня уже эта поганая столичная жизнь сидит! Нажрался, аж больше не лезет. Что у нас за мир? Брат сестру убил, а другая его самого порешить хотела! И каждый прав по-своему. Хоть не нам разбираться, кто из них правее, и то хорошо. А тем, кому придётся, каково будет? Только не по-людски это всё как-то! Мы люди вообще или кто? Что мы тут творим, и какой жизнью живём?

— Останови.

Рэтерн затормозила. Дина стукнула кулаком по приборной панели.

— Глупо! Как всё глупо! Дурдом просто какой-то! Ничего я не смогла сделать! Ничего! Как же всё глупо! Бессмысленность!

Рэтерн молчит. У неё свои представления о том, как следует встречать поражения. Проигрывать тоже надо уметь. Это надо делать молча, как бы тяжело тебе не было. Она родилась в том социальном слое, который просто обязан воевать. Он для этого и существовал. Но она даже в теории не хотела нести смерть. Она не верила в красивые фразы о долге перед родиной и о необходимости её защиты. На Кэртерцев никогда никто не нападал. Нападали они. Как правило, на тех, кто слабее. Ей не хотелось жить как все вокруг. Может, это было возрастным, и останься Рэтерн в той среде, то со временем бы прошло. Но судьба распорядилась иначе…

Ей не нравился социальный слой, к которому она принадлежала, но помимо своей воли, ещё в детстве впитала слишком многие понятия и представления этого слоя. И не худшие понятия.

Она только понаслышке знала, какую жизнь ведут М. С. и Дина. И жизнь эта была страшная. Но никогда не носила Рэтерн розовых очков. И понимала она так: именно благодаря тому, что люди, подобные М. С. и Дине живут так, а не иначе, могут жить в мире и покое люди подобные Рэтерн, и благодаря таким, как М. С. и Дина и она, и её дети не увидят всех тех ужасов, которые видят они сами.

Этот бой она просто должна была дать. А выиграть… Но она сама бы себе потом не простила бы, если его не дала. Ибо это был просто её долг. Долг перед своим единственным другом. Она обязана была за неё отомстить. Слишком много для кэртерца значило это понятие — месть.

Слишком много тёплых и хороших воспоминаний у неё связано с Мариной.

Она была… Просто слишком хороша для этого мира. А тот кто, лишил её этого мира, и одновременно лишил мир её света, не заслуживал жизни. Ни на миг. В этом мире и так слишком мало светлого, и поэтому никто не имел права лишать мир этого сияния. Так мало, светлого в этом мире!

Что же, бой проигран. Единственный бой, который она должна была дать. И при поражении надо отступать молча. Стиснув зубы для следующего боя. Пусть, сама Рэтерн слишком слабый боец. Она предпочтёт ждать, что скажет М. С. или Дина. Поддержит их во всём, что бы не решили. Если только понадобиться им её поддержка.

Маленькая черноволосая девочка. Пусть хоть она не увидит того, что пришлось пережить той, в память о ком названа. Но жизнь идёт здесь и сейчас, и она пока не знает о многом, что ей ещё предстоит узнать. Может, к ней судьба будет и добрей.

Дина вдруг разрыдалась и откинулась на плечо Рэтерн. Страшная Чёрная Дина может плакать. Глаза Рэтерн оставались сухими.

А Дину буквально трясло. У неё жуткая истерика. Значит, и так может реагировать человек на поражение.

Рэтерн помогла Дине выбраться из машины. Похоже, без поддержки она вообще бы не могла сейчас ходить. Офицеры охраны помогли ей дотащить Дину до спальни. С неё стащили сапоги, оба ремня, жилет, в который мастерски вшиты две кобуры и уложили на кровать. Рэтерн хотела уйти. С точки зрения кэртерца, если человек попадал в подобное состояние, его следовало оставить одного — и пусть хоть головой о стенку бьётся. Следить надо только чтобы с собой чего — либо не сделал. Хотя самоубийства кэртерская мораль в определённых ситуациях вполне допускает. Но Рэтерн знает, она уже давно не вполне кэртерка. Она уже почти двадцать лет живёт в этом мире. Ей ещё никто не помянул расу. Хотя сами по себе кэртерцы всё-таки расисты. Правда, для их чувства превосходства над всеми и вся имелись некоторые основания. Рэтерн этого не понимала, да и смысла уже не было пытаться понять давно уже ставший чужим для неё мир. А в этом мире был человек, переживший страшную психическую травму. Человека Рэтерн считает своей родной сестрой. Человек думает о ней тоже самое. Человеку надо помочь, только Рэтерн не знает как. Но она попытается.

— Не уходи, — очень тихо попросила Дина.

Та пододвинула стул к кровати.

— Не уходи. Эрти, — повторила Дина.

Эрти. Лицо Рэтерн изменилось. Уменьшительная детская форма её имени. Так её, наверное, называла мать, которой она не помнила. Её в принципе, так мог называть муж, но он её так не называл. Всё-таки он довольно суховатый человек. Плоховато знает кэртерский. Мало способен на нежные чувства. Да и она сама почти такая же.

Они почти все такие, те кого зовут боевые кэртерцы. Её вообще никто Эрти не называл, и она думала, что Дина весьма поверхностно знает кэртерский, ибо не разведчик, и на кэртерку вовсе не похожа. Не предполагала, что Дина может знать эту форму её имени. Эрти. Так могли называть любимого ребёнка. Так говорит Чёрная Дина. А Рэтерн уже давным-давно не говорит на своём языке. И детям её он неизвестен. А Дина… Оказывается, многого Рэтерн о ней не знает. Хотя помнит Дину совсем маленькой. А Рэтерн впервые услышала Эрти от человека, которого она считала почти бессердечным. Значит, что-то скрывалось за бронёй Дины. Только вот что? Она способна на жалость. Она способна даже на нежность, эта Чёрная Дина. Только нерастраченной останется весь запас её нежности. И многих других её хороших качеств. Она хоть к кому-нибудь хотела испытывать привязанность. А сейчас она просто нуждалась в участии и сочувствии. И единственный человек, к которому Дина привязана, сама при смерти. Поняла уже Рэтерн, что наврала ей Дина о состоянии М. С… Поняла в тот момент, когда Дина вытащила поддельное удостоверение, и даже наверное, чуть раньше. Слишком уж странно себя Дина вела. А Дине очень тяжело было врать о состоянии М. С… Не хотела ранить Рэтерн ещё и этим. Что же, она на её месте поступила бы так же.

Рэтерн села и коснулась её руки.

— Я никуда не уйду. Выспись. Может, станет легче.

''Хотя это-то вряд ли'', - подумала она про себя. Ибо она до какой-то степени могла понять, насколько сейчас муторно и тяжело на душе у Дины. Ибо прекрасно теперь Рэтерн знала, что вовсе не настолько Дина бесчувственна, какой её считали слишком многие. Да и она сама до сегодняшнего дня. Всё-таки люди видимо, способны к более тонким чувствам, чем они. Наверное поэтому, они и живут намного меньше. И так часто гибнут молодыми! Почему же за бронёй так сложно разглядеть истинное лицо человека. Иногда мы этого не успеваем сделать. А человек уходит. И зачастую навсегда. А мы слишком поздно понимаем, каким он был.

Ночь прошла тяжело. Дина то засыпает, то просыпается вновь, то мечется во сне, больше похожем на бред, иногда её буквально колотит. Казалось, она не понимает где находится, и что с ней происходит. Она ругается во сне и выкрикивает какие-то имена. Она говорит, она командует. Вновь летят по степи джипы. Падают мертвецы. Видно что-то горящее. Она снова в тех местах, где пылает земля. Тяжело её слушать. Очень тяжело. Но Рэтерн её только слушала. А сама Дина вновь и вновь видит это перед собой. Коснувшись лба, Рэтерн обнаружила, что у неё сильный жар. Путалась разбудить. Бесполезно.

Она вызвала медиков, Дине сделали какие-то уколы, а она так и не просыпалась. Жар вроде стал спадать, но она мечется по-прежнему. Только не кричит больше.

Это нервы. Устала душа. Она сейчас очень сильно страдает. Ей очень, очень плохо. Она не смогла отомстить за Марину. Не смогла сдержать ту свою клятву. Поклялась она той, которая в настоящий момент умирает. Той самой М. С… И матери Марины одновременно, женщине, потерявшей единственного ребёнка.

А Рэтерн казалось, что и она словно виновата в чём-то перед ними. Она помнит добро. И просто не смогла отплатить им тем же. Пусть платой и должна была быть смерть. Всё равно.

Она помнит Дину ребёнка. Озорную, живую и очень быструю. Этакий живой огонек. Сколько лет с той поры минуло и сколько всего произошло! Тогда Дина её откровенно недолюбливала и ревновала к М. С…

К утру её пробил холодный пот. Рэтерн так и не уснула.

Мельком взглянув в коридоре в зеркало, кэртерка не узнала себя. Недешево ей далась эта ночь.

Утром позвонил Кэрт. Сказал, что состояние М. С. стабилизировалось, и опасности для жизни нет. Похоже, на этот раз говорит правду. Рэтерн промолчала о болезни Дины. Он ведь в любом случае не психотерапевт. Да и вряд ли бы ей кто-либо смог помочь сейчас.

Она никогда не считала себя сильной, но вдруг оказалась сильнее такого человека, как Дина. А её-то звали не только Чёрной, но изредка, ещё и железной. Ей очень нравилось, когда её так называли. Ибо М. С. -то железной звали все. Рэтерн держалась там, где свалилась Дина. Но Дина-то пережила гораздо больше Рэтерн, хотя и моложе. Но дело тут вовсе не в годах.

А что толку быть сильнее, если ты не знаешь как поддержать того, кто оказался слабее?

— Мне всё известно, — Кэрт склонился к лежащей М. С. и прошептал, — его перевели в госпиталь в казармах гвардейцев императора. Дина тоже промазала. А многие медики там — мои люди. Только скажи — и мы что-нибудь такое ему дадим. Мы это сумеем.

Сначала он подумал, что она не слышит. И вообще без сознания. Но глаза у неё открылись. Взгляд затуманенный, но вполне осмысленный. Она слышала всё, что он говорил. Размышляла. Приняла решение.

Заговорила с трудом.

— Это мое дело… Ты не лезь… Приказываю…

Приказ есть приказ. Хотя в сложившихся обстоятельствах именно Кэрту проще всего убить Линка. Ибо лично он считает, что за смерть Марины стоит отомстить. И за это не жалко заплатить любую цену.

К ней приехала М. С. Она ещё не слишком хорошо ходит, лицо перекошено в левую сторону так, что почти не может открыть глаз. Словно полугримаса или полуоскал на лице. Но это М. С., и она снова прежняя. А из госпиталя попросту удрала.

Дина сидит у большого окна в коридоре. В позолоченном кресле, очень напоминающие те, которые стояли когда-то в Загородном дворце. Она словно спит, опершись щекой на кулак правой руки. На Дине длинное светлое платье довольно простого покроя, хотя и из неплохой материи. Раньше М. С. у неё такого не видела. Она хотела подойти тихо, на сразу поняла, что это не получится, слишком уж сильно хромает.

Но Дина никак не отреагировала на её появление.

Подойдя, М. С. коснулась её плеча. Дина не сразу открыла глаза, и повернула голову в её сторону. Буквально смертельно усталой выглядит Дина. Словно больной. ''Мне шестой десяток, а ведь выгляжу здоровее её'' — подумала М. С… Дина довольно долго на неё смотрит. Никогда раньше не видела у дочери Софи-Елизаветы М. С. подобного взгляда. Светлого, и печального одновременно. Грустью какой-то переполненного. Это-то у вечно неунывающей Дины такой взгляд! Да она в жизни ни о чём не грустила! Молчит она довольно долго. Потом неожиданно сказала.

— Мы дети большой и кровавой эпохи

Враги смертные брат и сестра

Это было словно пророчество. Про нас всех. Лично про неё. Одно из последних стихотворений. Оттуда эта фраза. Ты читала?

— Нет… Я не разбирала бумаг. Хотела издать, то что она мне показывала, но как-то не до того потом было.

— А я вот всё разобрала. Тот сборник дополнила. Нашла ещё одно. Юношеское. Словно из того мира. Не знаю, сколько ей было тогда. Семнадцать… Шестнадцать… Называется Осенний Петербург.

Осень сыпала листья в туман

Время мчалось сквозь рамки веков

Этот город мечта и обман,

Этот город весь соткан из снов.

Я люблю свежий холод Невы,

Серый камень её берегов.

Помнят прошлое сфинксы и львы,

Помнят волны обрывки стихов.

В мутной дымке тонул Петербург,

Осень плакала серым дождем,

И лиловые сумерки вдруг

Растворились причудливо в нём.

Над водой изогнулись мосты

Словно вечный решая вопрос.

А из мглы и ночной темноты

Ветер листья опавшие нес…

А другое назвала Посвящается Петербургу Достоевского

Сумерки ложатся над Невою,

В забытье дома погружены…

Серый снег кружится над тобою,

Оживают все твои герои,

Оживают призраки и сны.

Этот <<город полусумасшедших>>

Мир дворцов-колодцев и углов.

Мир людей, событий, лет ушедших,

И протянутых из века в век мостов.

Гонит в непогоду ветер резкий

Тени бедных и больных людей,

Здесь порою бродит Достоевский,

А над черною водою невской

Слышен шепот уходящих дней

(Автор стихов — Елизавета Ведерникова)

И тоже издать хотела. Не успела… Я ведь много её стихотворений нашла. Последних самых… Всё тут лежало. Никто, кроме неё их не видел. Грустно… Кое-что она читала… Когда ей было семнадцать лет. Может, их ещё Эрти слышала, а может только я. Только не поняла ничего. Семнадцать лет, и такая грустная она была. Грустила о чем-то невероятно прекрасном и уже безвозвратно ушедшем. Словно весенний цветок распустившейся поздней осенью. Неестественно яркий среди грязи и пожухлых листьев…

А я думала… Завтра будет лучше, чем вчера! Так и летела. Словно комета… Кометы возвращаются. Всегда! Может ещё и будет новая Дина. Но никогда уже не будет Марины-Елизаветы. В семнадцать лет писала про город. Я не понимала её…

— Ты застала Город разрушенным. Но не застала кошмарным.

— Может, да. А может, и нет. Она запомнила эти камни все-таки прекрасными. Грезы, мечты… Немного наивные, но как же тяжело жить не имея их! Она грустила о добрых и прекрасных временах. Из будущего, из прошлого ли. Не знаю.

''Вот значит как ты ещё раз напомнила о себе, Софи-Елизавета. Что-то ещё вложила в этот живой огонек?"

— Думаешь, лучше будет, если люди их, наконец, увидят?

— Да. Лучше. Она ведь для людей творила, и пусть они, наконец, увидят созданное ей. Ей бы понравилось это.

— Пусть…

Они обе молчали довольно долго. Потом М. С. спросила:

— Сама-то ты как?

Дочь Софи-Елизаветы как-то скучно ответила.

— Поправляюсь. Скоро в норме буду. Но ещё месяц думаю побуду здесь.

''Зачем ты врёшь?'' — подумала М. С…

— Клятва. Та клятва… Мир переменится, когда Чёрный Еггт не сдержит клятву. А миру и наплевать. Он каким был, таким и останется. Ему всё равно. А мне — нет.

— Та клятва… Будь свободна от неё. Это говорю тебе Я, Младший Еггт.

— Последний истинный Еггт. Они всегда знали, ради чего живут. Пылают сами, и сжигают других. И думала я, что сама такова.

Она замолчала, глядя в никуда.

— А сейчас?

— А сейчас не знаю. Всё сгорело, всё лопнуло и обрушилось. И погребло меня под собой. Моя прежняя жизнь… Ради чего была? Годы, наполненные смертями… Кому, и что я доказывала? Ради чего? Тех пуль прошедших мимо? Детей, убитых его людьми, тех кого я не смогла спасти. Боролась со злом. Но и причиняла не меньшее. Они… Ну, по крайней мере он сражались за то, во что искренне верили. Как и я. А вера не совпала.

— Его обманывали. Жестоко обманывали с самого детства.

— Так ведь так же обманывать могли бы и меня… Тогда. Давно. В столице. Я помню, хотя и была маленькой. Солдат хотел бросить меня. Лишний груз. А кругом ночь, и огонь. А я вцепилась в ремни у него на груди. Он не смог меня отодрать. Так и бежал… Он ведь только за ремни не удержался… Могла бы я. Или оба…

Где гарантия, что сегодня какой-нибудь Гессет не хвастался бы моей головой… А ты бы стояла и думала ''бандитка, а до чего на Софи похожа…'', а потом подписала бы ему наградной лист. Или подала бы запрос в алмазный фонд о трофейном перстеньке. Всё бы выяснилось. Или же поточнее упала бомба… И всё кончилось сразу бы. Как знать, может так было бы лучше всего! Всё ведь могло кончиться и потом… Не убеги я немного вперёд. Я обычно сзади шла. Я с трудом тебя узнала… А они. И ты. Может, и стали бы стрелять. А я помню, что у тебя было в руках… Ещё один случай, поменявший мне жизнь…Только зачем?

— Но что прошло, то прошло. И этого не вернуть.

— Случай. Всю мою и его жизнь предопределили случаи.

— И колоссальная война, во время которой они произошли.

— Может, так. А может, и по-другому. Теперь я ничего не знаю. Случаи слишком часто определяли мою жизнь. Они властвовали надо мной… Но теперь я хочу стать подобным случаем. Первый, и последний раз, ибо чувствую — немного у меня времени. Обещай мне, что выполнишь любую мою просьбу. Одну, всего одну, но любую.

— Обещаю.

— Так вот… Случай… Пусть будет случай… Я буду им. Через тебя. Он не умрёт. Доведи это до всех. Он не умрёт. Будет жить, сколько отмерено, раз столько пуль прошло мимо него. Будет жить. И мучаться. Это ведь будет гораздо более жестоко, чем просто убить его.

''А нужна ли мне самой смерть Линка?'' — подумала М. С… - ''Что это мне даст? Кровь за кровь… Не худший из принципов. А что он мне дал? Её не вернуть. С формальной точки зрения его можно амнистировать. Карателем не был, это факт. Но убил её… Могу его достать. Только не хочу. Зачем мне это? Ещё одна смерть не принесёт покоя. Оказался слепым оружием в не своей войне. А она стала жертвой чужой для неё войны. Претила ей сама война как таковая. Хотя и была вовсе не из непротивленцев. И не из трусов. Смелая… Наверное, лучшая из Еггтов за несколько сот лет. Совершенная во всём. И притягивающая беду".

Но что-то надломилось в Дине. Заметила ли это М. С., Рэтерн не знала, а вот сама она это как-то почувствовала.

Она скоро уедет туда, где бывала раньше. Но она уже не та, она надломилась. Лопнуло что-то, на чём она жила, и что помогало ей держаться. Но что-то должно заменить прежний стержень. Но только что? Рэтерн не знает этого. И этот стержень должен, просто не может не появиться. Иначе Дине конец. Это Рэтерн чувствует. Надлом, страшный надлом.

Рэтерн считает Дину своей сестрой. Та о ней такого же мнения. Но Линк… Абсолютно пустое место он для одной. Пустое место, и даже хуже. Тот, кому всё равно следовало заплатить по старым счетам. Он по ним неизбежно заплатит. Никогда больше Рэтерн не говорила с Диной на эту тему. Но и не меняла своего мнения по данному вопросу. С Линком она ещё столкнётся на узкой дорожке. И на этот раз не промажет.

А Дина… Он ведь когда-то был её братом. Они росли вместе. Какие-то детские воспоминания связаны с ним. Но намного больше воспоминаний связано с Мариной. И с ними-то что делать? С памятью и болью. Для Рэтерн Линк только преступник и ничто иное. А для Дины теперь? Он преступник. И жертва. Тот человек, с которым играла в детстве. Убийца сестры. Враг, сбитый с коня. Что Дине делать теперь со всеми этими знаниями? А равно как и своей памятью.

''А мне ведь её попросту жалко''.

Снова роскошный кожаный жилет, кожаные штаны с бахромой, сапоги со шпорами, два ремня. И великолепная фигура, на которой всё это красуется. Шашка у бедра. Вроде бы всё по-прежнему. А вроде и нет. Это ведь не Дина, это только оболочка её. А внутри уже что-то не то. Там внутри, практически всё уже пусто. Ей тяжело. Ей, бывшему воплощению бесстрашия, страшно. Только словами этого не объяснишь. Она уже почти собралась, что бы ехать на аэродром. Куда ей лететь? А какая разница! Почему, почему Рэтерн чувствовала, что вот так на аэродром Дина едет в последний раз.

— Тебе не слишком плохо? Может, ехать не стоит? Никто ведь не смог объяснить, что с тобой было.

— Плевать! — ответила Дина. — Мне сейчас всё равно. Не важно, что со мной будет.

Спорить с Еггтом практически бесполезно, это Рэтерн знает чётко. Но слишком плохо её сестра выглядит. И поэтому она сказала.

— Так нельзя. Ты оттуда запросто можешь не вернуться уже никогда. Ты уже не та, Дина, старый огонь в тебе уже почти потух, а нового ещё нет. И там ты его вряд ли сможешь обрести. Останься здесь, прошу тебя. Не вернёшься ведь ты оттуда.

— Там я либо смогу стать прежней, либо… тогда и смысла не будет возвращаться.

Не случилось ни того, ни другого. Уже в самолёте Дине стало плохо. Её экстренным рейсом отправили обратно в столицу. И вот Рэтерн снова видит её. Прошло чуть больше трёх дней с их последнего разговора. А Дину совершенно невозможно узнать. Это не Дина, это даже не её оболочка, это её тень.

Она входит. У Саргона сразу же защемило сердце. Дина всегда была слишком похожа на мать, но сейчас ничем на Софи не походила.

Дина умирает и знает это. Софи тоже погибла молодой. Ей тогда было лишь немногим больше, чем дочери сейчас. Софи, великая Софи Саргон. Какой талант погиб тогда!

Из талантов матери Дина унаследовала только безудержную храбрость и чёрное чувство юмора. А все остальные свои качества позаимствовала от М. С… В этом Саргон не сомневается ни на миг.

Жизнь Дина прожила очень ярко. Только никто не знал, что это была яркость подобная яркости падающей звезды, метеора, несущегося по ночному небу. Дина была обречена с детства, с той великой войны, превратившей в руины почти весь мир. Никто об этом даже не догадывался.

Но жила бы по-прежнему, даже знай о своем приговоре и отмеренном ей сроке.

А слава Дины росла и крепла с каждым днём.

Саргон чувствовал, что М. С. готовит из Дины приемника. И наследник будет достойным!

Настолько, что все сложнейшие интриги последних лет можно смело запихивать в долгий ящик. Ибо и вправду будет Дина V!

Незадолго до болезни Дины от М. С. пришло представление на звания генерал-майора. Имя Дины в списке было первым. Через звание решили перескочить. А он тогда решил немного подействовать им обеим на нервы. Конечно, представление он бы рано или поздно подписал, никуда бы не делся. Но вполне мог себе позволить потянуть с этим пару месяцев.

А Дина в это время заболела. Вскоре выяснилось, что безнадежно. Император её всё-таки утвердил, но дочь Софи отказалась от звания, сказав при этом ''Не всё ли равно, кем кормить червей, подполковником или генералом?''

Так же как и мать, Дина была ослепительно красива. Этим оружием тоже владела мастерски.

Но теперь от красоты мало что осталось. Самым подходящим, что сейчас можно сказать — гниёт заживо.

Огромные мешки под глазами, полубезумный взгляд воспалённых глаз, хриплое дыхание, вылезающие волосы, экзема. Даже заполнивший весь кабинет аромат дорогих духов не может перебить сильнейшего запаха гниющей плоти.

Поражённый видом Дины, Саргон не сразу обратил внимание на то, что в другое время сразу бы бросилось в глаза.

Дина в полной парадной форме даже в шлеме с плюмажем и мечом у бедра. Та самая Золотая Змея. Впервые вот так надетая Диной.

Это Дина-то, всегда славившаяся полным презрением к уставной форме одежды, в обычное время изо всей формы носившая только погоны, которые на её любимых кожаных жилетах смотрелись просто нелепо.

Привычки никогда не меняет. И вдруг нате! Единственное, что на ней сейчас не по форме — длинные белые перчатки.

— Тебе что-нибудь нужно? — по возможности неофициальным тоном спросил Саргон.

Дина криво ухмыляется в ответ.

— Стакан водки. И быстро.

— Есть только коньяк. Тебе не вредно пить?

В ответ — очередная кривая усмешка.

— Не всё ли равно? Мне осталось жить от силы два месяца. Так что…

Даже фразочку эту от неё позаимствовала. Достойная наследница была бы… Почему была? Ведь она ещё здесь… Да нет, она считай уже там. И прекрасно знает. Но вовсе не хочет уходить. И знает, что не сделать уже ничего.

— Так что же тебе нужно?

Дина как-то странно принялась рассматривать его одним глазом. Император только сейчас заметил, что на второй она похоже, ослепла. Слишком уж странный цвет, и зрачок словно кровью заполнен. ''А ведь она наркоманка — подумал император — при таких болях назначают сильнейшие наркотики. Это ведь словно вид раковой опухоли. Но хуже. Облегчать такие боли… Своеобразный гуманизм. Она существует на дозах. Если ей суждено будет выжить… Впрочем, нет этого-то ей как раз не суждено''.

— Сам догадайся!

— Его я вам не отдам. — совершенно ровно и спокойно сказал. Пусть этот человек его ненавидит. И Дина его тоже теперь ненавидит. Но они Линка не получат. Ни та, ни другая. И пусть они, словно мать и дочь, одним миром мазаны. Но не получат они Линка. И псов своих за ним не пустят, когда он на свободу выйдет. Пусть хоть в нём какая-то частица Софи — Елизаветы будет жить. Пусть хоть в нём. Даже в нём. Софи только догадывалась, откуда взялось её второе имя. Но он-то об этом знал. В Линке для него сосредоточена память. О гениальной старшей дочери… И о той женщине издалека. Той, на которую по какой-то невероятной прихоти судьбы была похожа Софи. Память о ней. Елизавете. Лизе.

А в Дине он сейчас не видел ничего от матери. А видел в ней только кипящую Еггтовскую ненависть и ярость. И простую человеческую боль. Но ничего от Софи. А вот от бешеной Марины очень даже много в ней сейчас.

— А я и не за этим и пришла! — она явно начинает заводится.

А вот этого-то император и не ждал вовсе. Ибо не мог он представить себе никакого иного повода, зачем он мог понадобиться той, которую все вокруг звали Чёрной Диной. Только за ЭТИМ, за смертью своего брата могла прийти к нему она. Так он думал. Но… Не зря говорят, о том, насколько темна чужая душа. Хотя эта-та душа и не темна вовсе. А попросту черна самой чёрной чернотой. Безжалостная душа молодого хищника, волею судьбы умирающего в капкане. Но клыки ещё крепки. И вполне могут лязгнуть, если слишком подойдёшь близко. Пусть говорит, что хочет. С ней держи ухо востро.

Не зря её хотели видеть наследницей. Не зря. Достойна была бы пресловутой шапки. Только… Жалости вот не имела. Это факт. Хитра. Тоже факт. Держи ухо востро! Не позволяй себе пожалеть её. Она на это и рассчитывает. Что ты расслабишься, может и сопли распустишь. И тогда держись! На последний бросок у неё ещё есть силы. Только какова цель этого броска?

— Рэтерн.

— Что Рэтерн?

— Она не простит никогда. Если хоть раз их дороги пересекутся… Она может быть страшной.

— Как и любой из нас.

— С меня хватит!!!

Совесть перед смертью что ли замучила? Вряд ли. Нет у Дины такого качества. Император уверен. Но зачем же всё-таки пришла? От М. С. Линка вряд ли спасёшь. Если она захочет с ним расправиться. Если захочет.

— Я хочу его увидеть. Последний раз. Когда-то он был моим братом…

— Это возможно. При одном условии: Ты сейчас поклянешься Словом Еггта на Золотой Змее, что не причинишь ему вреда. Дашь такую клятвы при свидетелях- и говори с ним сколько захочешь.

— Не зря М. С. говорила, что ты шантажист и интриган… Но мне и в самом деле не нужна его смерть. Зови своих свидетелей. Я, второй Еггт, первый и последний раз скажу Слово Еггта.

— Говори сейчас. Еггт никогда не нарушит своего слова!

— Зачем?

— Не знаю…

— Я твой враг, и навсегда им останусь. Но вам, чёрным я больше не враг.

— Что с ней? Надежды нет?

— Ни малейшей. Она, по всей видимости, облучилась ещё в столице. Тогда… Я только примерно представляю, что с ней. Контакты с колонистами не помогут. Я делал запросы…

— Опять создали яд без противоядия?

— Да. Какие-то опытные излучатели. Применялись ограниченно. Признаны неэффективными. Они у себя уже выявили всех аборигенов, попавших под это дело. Все мертвы. Умерли и немногие колонисты, попавшие под излучатели. Она последняя. Лекарства нет и быть не может. У неё поражено всё: кровь, кости сердце, печень. Нарушены все функции, и в первую очередь, репродуктивная. Она — гибрид. И только потому не мертва.

— До чего же гибриды живучи! Это ведь наше проклятие — умирать так!

— Она будет только мучаться… Ты меня понимаешь?

— Прекрасно. Но… Я не могу предложить такого. А сама она… Очень сильна. И живёт назло. Назло всему. Гордая она. Не попросит.

— Мы словно виноваты перед ней чем-то…

— Не будем ворошить прошлое.

— Человек бы уже умер. Чистокровный… когда надежды нет. В таких ситуациях смерть принято ускорять. У нас так считают гуманным.

— Она женщина двадцати семи лет. Совсем ещё молодая женщина.

— Она воин. Как ты. Как я.

— Она ещё и женщина. Совсем молодая.

Некоторое время они молчат. Два могущественных государственных деятеля. Способных очень на многое. Совершенно бессильных в сложившейся ситуации. Они властны на жизнью. Способны пригласить к человеку безносую. Но не в их силах отсрочить визит.

— Рэтерн… — глухо проговорил Кэрт.

— Что Рэтерн?

— Не отходит от неё… Может поговорить с ней… Пусть повлияет на неё… Видеть не могу, как она мучается. Хорошо знаю, как она страдает.

— Подбери сопли, Элендиэленделииванкэреналандалинделиетинэртинден. Не баба. Мне тоже тяжело. Но не попросит она. Даже не намекнёт. Сражаться будет до конца. Хотя и знает — всё бесполезно.

— Рэтерн…

— Что опять?

— Она как на врагов смотрит. На меня. На тебя даже. Словно виноваты мы чем-то.

— Может, и так. И она права.

— Может, и так…

— Вот был человек. Жила, воевала, вроде бы даже любила. И вот ушла, а что от неё осталось? Неужели только новые пули, пистолет и взрывчатка, принятые на вооружение? Это что, память о человеке? Она была молода, может быть даже слишком молода. А какой у неё была жизнь? Вряд ли слишком лёгкой. Её звали Чёрной Диной. А была ли у неё настолько черна душа, как о ней слишком многие говорили? Теперь мы этого никогда уже не узнаем. Будем ли её помнить? А давайте попробуем быть честными! Звёзды сгорают мгновенно. И она из таких и была. А вряд ли её будем помнить. Слишком мало она жила. И слишком плохо мы её знали. И лучше уже не узнаем никогда. Она называла меня своей сестрой. А я только незадолго перед концом смогла понять, какой же она на деле была. Зачем она прятала так глубоко свою доброту и нежность? Мы не видели этой её стороны, зато слишком хорошо знали другую. Как удобно видеть чужую броню, и не замечать, что под ней. И мы словно виноваты перед Диной, что много не разглядели в её душе.

— Ты понимаешь, что фактически послужил причиной смерти Марины и Дины, и М. С. до сих пор хочет тебя убить, и жизнью своей теперь ты целиком и полностью обязан мне?

Он медленно произнёс в ответ:

— Жизнью я обязан только своей матери и отцу, тем что не умер в этом году — только тому, что промазали люди гораздо лучшие меня или вас. Лучше бы было, чтобы одна из них не промазала. А что до смерти Дины, так в этом есть и ваша вина, ибо это вы способствовали её смерти, тем, что не дали ей прикончить меня.

Сама М. С. не обвиняла императора в подобном, хотя их последний разговор был довольно нервным, и чуть не кончилась вызовом реаниматоров… Вопрос только, к кому. Инфаркта у бессмертного быть не может, а вот инсульт — вполне. Да уж, сыночек Софи-Елизаветы, жесток ты. Под стать потомку Чёрной Дины, и Дине по прозвищу Чёрная.

Да, парень не слаб, хотя, если без эмоций разбираться, и не чета Дине. К счастью. Или нет? Император ведь и сам раньше задумывался о сказанном им сейчас. И ни к какому выводу не пришёл. Вернее, не захотел додумывать до конца. Хотя и так всё было понятно, и М. С. вероятно, думает тоже самое, что её персональный враг.

— Ты я вижу, вовсе свою жизнь не ценишь? Я ведь могу просто вот так щёлкнуть пальцами, и ты исчезнешь.

Линк ухмыльнулся в ответ. Саргон уже видал такие усмешки у людей, которым всё равно, будут они жить или умрут. У фанатиков. Или висельников. Но Линк-то ни к тем, ни к другим теперь не относится.

Да, совсем позабыл, ещё М. С. умеет ухмыляться подобным образом. А вот язвительная мать этого типа так не умела.

— В стране всё уже давно решается щелчками вовсе не ваших пальцев. Она ведь если захочет, без труда достанет меня даже там, где я нахожусь. И никто не сможет ей помешать. Она с вами, а не со мной в кошки-мышки играет.

— А как ты думаешь, далеко ты пройдёшь по улице, если я тебя сейчас выпущу? Они ведь тебя может, там уже стерегут.

— Это их право, а если постановление об амнистии не отменено, то вы и так обязаны выпустить меня не сегодня завтра.

— Допустим. И что же ты будешь делать на… свободе?

— Я не смогу теперь забыть, кто я. Просто постараюсь жить, как человек. Только и всего. Я ведь не только стрелять умею. В политику точно никогда больше лезть не буду. Во! Налазился в неё по уши! Хватит! С меня достаточно. Слишком уж это дело грязное. И крови слишком много проливается бессмысленно. Ничьим оружием я быть больше не желаю. Одни меня использовали несколько лет, теперь другие хотят того же самого. Только я этого уже не хочу совершенно. Тебе врёт лучший друг, и говорит правду злейший враг. Значит, таков ваш мир огненных людей. Мир, где зачастую проще сгореть, чем понять, где свой, где чужой. Ну и горите вы и сжигайте друг друга. Только без меня. С меня хватит! Не для меня тот мир, где живёте все вы, и все ваши враги. Вообще, не для людей он. А для зверей двуногих. Я был кем-то вроде одного из этих зверей. И больше быть им не желаю. Может, злы не мы, а заполнен злом мир изначально. Не знаю. Но ведь и мы меняем мир, и он меняет нас.

— Посмотрим, далеко ли ты от нашего мира сможешь уйти. Когда тебя выпустят, — закончил он со значением.

Всё как во сне. И вправду выпускают. Именно по тому указу, в истинность которого он не верил. Только не несёт свобода радости.

Они сдержали слово. Все сдержали.

Заполняют документы. Спрашивают фамилию. Об этом он уже думал. Материнской ему не носить. И сам считает, что не достоин. И уверен — не позволят. Какой из него Еггт или Саргон. Так, название одно больше. Придумывать что-либо с потолка тоже не стал.

Фамилию отца помнит. Её и назвал. Пусть в нем продолжится род. Из другого мира отец пришёл. Здесь нашёл и любовь, и смерть.

Но Линк сейчас не думает о будущем. И о настоящем. Только о прошлом. Машинально отвечает на вопросы. Машинально подписывает бумаги.

Документы и тонкая пачка денег в кармане.

Через двор впервые идёт один. Проходит КПП. Они только сверились с какой-то бумагой. Дверь захлопнулась за спиной.

И всё.

Свободен!

М. С. открыла сейф. В последний раз. Больше не понадобиться. Кончился великий род. Кончились Еггты. Она последняя. Ничья рука больше не коснётся Золотой Змеи. Ничья. И никогда. Сбылось старинное пророчество. Даже дважды сбылось. Всегда. Уже несколько сотен лет Глаз Змеи менял владельца при жизни того, у кого была Золотая Змея. Глаз Змеи по-прежнему у неё… И останется при ней до конца.

Была Младшим Еггтом… А стала последним. Всему на свете есть предел.

Сейф изнутри обделан бархатом. В бархатных креплениях покоится она. Дине, как и матери не пришлось использовать прославленный меч в бою. Но клинок знал их руки. Бывал в боях, пусть и не появляясь из ножен. Алмазный глазок на рукояти словно подмигнул М. С… Прощаясь.

Кто знает, есть ли у такой вещи душа? А если есть, то что она чувствует? Клинок пробуждается, когда его берут в руку. А так словно спит. Сну продолжаться вечно. Никто больше не коснётся рукояти.

Достойным Еггтом была последняя хозяйка клинка. Пусть и взбалмошной немного, но всё равно достойной. А теперь осталась только ты. Последний Еггт. Последний Младший Еггт. Одна на всём белом свете.

Жизнь. Просто жизнь ушла из стен этого дома вслед за Диной. Ушло веселье, пусть и довольно сумбурное. Ушла молодая энергия. Больше не звучать задорному смеху этой довольно ветряной красавицы. И никогда больше не раздастся в этих стенах детский смех. И не затопают ничьи маленькие ножки.

Она ведь говорила незадолго перед болезнью: ''Не знаю, как насчёт замужества, а ребёнок в ближайшие два года у меня будет''. М. С. не возражала. Пусть жизнь идёт своим чередом. И появится ещё одна Дина. В чём-то похожая на мать, а в чём-то и очень отличная. Пусть в доме вновь начнётся полный бедлам. Только по вине уже другой Дины.

У Еггтов почти всегда так: первый ребёнок — девочка. Называют обычно в честь матери. Дина не особенно жаловала традиции, но этой бы стала придерживаться. И забегала бы по дому новая Дина.

Которой теперь никогда не будет.

Мечты- мечты. Сама ведь тоже устала. В империи незачем убивать императора. Грозный старик… или старуха умрёт и сама. Подождать только надо. Бить надо наследного принца. Или надеяться, что тот сам свернёт себе шею. А дело рухнет после смерти императора. Сколько раз уже так бывало. Пока уходить не собираешься… Теперь уже и не сможешь. Дело оставить не на кого. Теперь не на кого. Тащить ношу эту теперь предстоит до самого конца. Тяжёл, до чего же тяжел этот лёгкий и тоненький трёхзубый венец с голубым камнем. И снять его теперь можно только с головой.

Не передать венец Дине. Нет даже близко кого-то иного. Все только исполнители. Кто с мозгами. А кто без, но с амбициями. Как всегда.

Сколько жизней ушло вместе с ней? Одна… может, две или три. Что теперь думать о пустом? Ничего уже не изменишь. Ничего не вернёшь.

Дина! Потух тот вечно живой огонь. Озорной, немного дурашливый, а временами, как и любое пламя, смертоносный. И как всякое пламя, притягательный.

Сильно обезобразила болезнь лицо и тело. Но когда прощались, она снова казалась прекрасной. Словно спит она. Подобные рукам древних богинь руки лежали на мече. Том самом, с гардой из рыбок. ''Не думал, что таков будет конец этого оружия, уверен был что меч будет жить дольше, чем я'' — сказал Кэрт.

Народу пришло много — в основном те, кто служил вместе с ней или учился. Многие привели детей. Залпы последнего салюта. Рэтерн с абсолютно одеревеневшим лицо. Она до самого конца рядом с Диной. А та до последних мгновений находилась в сознании. Могла говорить. Довольно много говорила. Пока оставались силы. Она умерла на рассвете. А всем казалось — конец будет предыдущим вечером.

Та ночь… Последний бой Чёрной Дины. За то, что бы увидеть зарю нового дня. Какие остатки сил ей пришлось приложить. Что бы держаться. Не умереть. Всё-таки увидеть, как забрезжит восток. Выигран этот бой.

Очень ярким оказался тот день.

Хоронили её утром следующего. Всё уже подготовлено заранее. Давно уже знали — конец предрешён. Кладбище. Та березовая аллея. В начале которой лежит Кэрдин. В основном на ней старая гвардия. Но есть и молодые. Венков и цветов легло очень много на свежий могильный холм. А на фотографии она улыбается. Это одна из её любимых фотографий. Ей тогда восемнадцать лет. Хотя и не очень удачен снимок. У Дины всё-таки немного крупноватый рот, и белозубая улыбка кажется наклеенной. Но лихим огоньком пылают глазки из под длинной чёлки. Раздувает волосы свежий ветер. На берегу моря сделан снимок. В начале пятого месяца. Ей очень нравился этот снимок. И плевать, что такая жизнерадостность неуместна в таком месте. Правильно сделала Рэтерн, взяв такую фотографию. Не умела Дина предаваться унынию. Пусть её такой и запомнят.

Завтра будет лучше, чем вчера. Так она думала. Так и жила. Неслась по жизни с грохотом и треском. Как метеор по небу. Подобной полёту метеора и оказалась жизнь. А прозывали её Чёрной Диной. В чём-то за дело. А в чём-то и нет. Только трудно оказалось разглядеть в ней другую сторону. Зачем так глубоко прятать доброту? Теперь уже никто не даст ответа.

Сейф заперт. Навеки.

Ещё одна страница жизни перевёрнута. И так будет не хватать кого-то на следующей! В который уже раз хоронишь верных соратников и друзей. Давно уже потерян счёт. Почему? Нет ответа…

Подбери сопли. Скоро придут с докладами министры. А завтра прием кэртерского посла. И не разобраны бумаги. Дел масса. Все срочные. Все неотложные. Всё надо решить как можно скорей. На чувства уже нет времени. Дела не ждут.

Но в дверях развернулась, и взглянула на сейф.

Всё-таки жалко Дину. Очень жалко. Стыдно перед памятью Софи-Елизаветы. Не уберегла ты её детей. Никого из дорогих тебе людей уберечь не смогла. Не твое ли пламя всех их сожгло? Нет, и не будет ответа.

Рэтерн вошла. М. С. сидит за тем самым столом в том самом знаменитом кабинете. Внешне она снова прежняя. Только Рэтерн не забыть, какой она была на похоронах. Лопнул стержень. Надломлена М. С… Не ослабела. Но надломлена. Устало посмотрела на Рэтерн. Хоть перед ней можно не изображать всезнающую машину.

— Скульптор. Очень известный. Я у многих бывала. Смотрела работы. Но только он показал мне кое-что… Вызовите его. Он уже не молод. Был знаком с её матерью. И сам думал о памятнике. Ей. Софи-Елизавете. Но согласился, что таким может быть и памятник её дочери. Ибо они обе были прекрасны. Пусть покажет эскизы и модель. Это нечто. Если создаст что-то подобное. Это не памятник. Не статуя будет. Чудо! Просто чудо! В веках останется такая Дина. И её Мама. Будут вечными. Всегда о них будут помнить люди. Ибо скульптор гений. И замысел этот нечто. Богиня весны. Короткой и вечной. Достоин её будет такой памятник.

М. С. кивнула. Память о Дине должна остаться. И она останется. Только… Почему вновь и вновь уходят лучшие? Нет ответа на этот вопрос…

Скользнул взгляд по фигуре. И в который раз уже зацепился за ''Лунный цветок'', так и не спасший свою хозяйку. Единственная вещь Марины, которую кэртерка взяла себе. Не по прихоти. По древнему обычаю. Мечом убитого подло должна быть свершена месть. Старший член рода должен назначить мстителя. Так это звучало на их языке. Хотя мститель должен был в первую очередь найти убийцу, и либо покарать его сам, либо сообщить главе клана. Тот требовал выдать убийцу у главы враждебного клана. Чаще всего выдавали. Ибо иначе клан шел войной на клан. А в такой войне не щадили никого.

Но убийца мог остаться и безымянным. Долг мстителя оставался невыполненным…

Когда-то в сущности ещё девчонка взяла ни разу ни обнаженный в бою клинок. Взяла, чтобы забрать жизнь только одну жизнь. Теперь она знает, чью.

Сумбур в голове у дитя двух культур. Ей четвертый десяток, у неё дети. Она зрелая женщина. С одной точки зрения. Но есть и другая. И по ней перед М. С. стоит просто взбалмошная девчонка, конечно, искренне переживающая о двух погибших сестрах. Но не дело ребенку играть с оружием.

Насколько знает М. С., кэртерки редко заводят детей раньше пятидесяти. Не из-за физиологии. Из-за моральной неготовности.

Рэтерн не найти Линка. Слишком уж велика страна. Кэрт ей не скажет, даже если узнает… Хотя поди разберись, насколько перепутались обычаи разных времен и разных народов.

Но столкнись она с Линком — и молнией вылетит из ножен ''Лунный цветок''. И пусть Рэтерн фехтовальщик куда слабее М. С., но сильна у кэртерки воля. М. С. не запрещала ей охоты. Ибо знает — бесполезно.

Рэтерн не станет кружить по свету в поисках врага. Но рано или поздно столкнется с ним. И никто. Даже М. С. не смогут воспрепятствовать рвануть из ножен ''Лунный цветок''.

Линк медленно идет по городу. Так он бродит уже, наверное, часа три. Точнее не знает, а на часы не смотрит. Не до того. Слишком уж много мыслей зараз крутится в голове. Это тот самый огромный, и не только по нынешним временам, город. Тот самый город, который он сам в пропагандистских выступлениях, называл бывало, сердцем зла. Это и было одно из сердец, только не зла, а просто мира, жившего по другим законам. Однажды он здесь уже бывал… Только лучше не вспоминать об этом. Хорошей памяти по себе он тогда не оставил… Саргоновцы его и вправду выпустили. Как и обещала М. С. несколько месяцев назад. Только вот слишком много всего произошло за эти месяцы. Он уже не был прежним. Слишком круто несколько раз за этот год менялась его жизнь. Лидер повстанцев, военнопленный, перевербованный агент, личный враг главы этого государства, почему-то пощажённый ей, и наконец, просто человек, пытающийся начать обычную жизнь. Только дадут ли ему это сделать?

Профессиональные навыки оставались при нём, и вскоре после того, как железные двери захлопнулись за его спиной, он понял, что за ним следят. И ''пасут'' его вовсе не пресловутые люди в штатском. Они все в форме. Парадной. И разных родов войск. И они, похоже, и стремились, чтобы он их заметил. Они словно ждали от него чего-то. Какого-то действия, после которого они и сами смогут начать действовать.

Желают свести старые счёты? Может быть. Больше-то им всё равно ничего не может быть нужно от него. Император его предупреждал, но он сам выбрал свою судьбу. Дурак! Он ещё на что-то надеялся, что-то даже планировал. У него в кармане лежала довольно приличная пачка денег. Пособие амнистированному, не имеющему иных средств к существованию. Три месяца на эти деньги можно вполне прилично жить. А дальше — иди работай, благо отказать в приёме тебе не имеют права. Власть тебя простила.

Власть — может быть. А вот люди — далеко не все. Как вот эти пятеро. Что же, пора бросать делать вид, что ты их не замечаешь. В этих районах города хватает пустынных улочек. Если они хотят свести с ним счёты, лучшего места не найти. Что же, покончим с этим поскорее. Он свернул в одну из таких улочек, и пошёл помедленнее. Пусть догоняют. Весь день за ним бегают. И остановился, буквально как вкопанный. Многое, очень многое изменилось за эти годы. Но у него прекрасная память. И полдня он просто не отдавал себе отчёта в том, куда его несут ноги. А принесли сюда… Он уже был здесь много лет назад!!!

Это ТА САМАЯ улица. И она упала вон там, у того серого бетонного забора. На том месте растут цветы. Кто-то отметил это место. И не трогают их люди. Они знают, они помнят о ней. И проклинают его. Цветы ещё не успели отцвести. Они смотрятся таким противоречием на фоне грязного асфальта и серого забора. Каким она сама была противоречием всему этому жестокому миру. А он стоял почти там же, где и сейчас… Что же, прошлое пришло и за ним.

На той стороне улицы остановился военный грузовик. Из него выходят ещё двое. Интересно, это их приятели, или как? Судя потому, как уверенно двинулись точно посередине улицы, и прямо на него, неспроста их машина здесь остановилась.

Они остановились метрах в пяти от него. Два капитана. Судя по виду — его ровесники. Один — в форме безопасности. Другой — артиллерист. И лицо словно судорогой сведено. Он тоже остановился. Никаких сомнений — они знают, кто он, и чего им от него надо. Он тоже догадывается. И спокоен. Линк давно уже знает, что вряд ли умрёт своей смертью. Эти семеро решили стать посланцами Безносой. И не хуже его знают, что это за улица. И наверняка думают- есть какая-то справедливость в том, что столкнулись с ним именно здесь. И каждый из них очень жалел, что тогда не оказался здесь. Любой бы принял пули, предназначавшиеся ей. Впрочем, окажись тогда здесь любой из них, всё бы пошло по иному… Да один, похожий на них, тогда и успел. Почти.

Дуракам счастье — почему-то вспомнилось Линку. Хотя они были не дураками, а считали себя передовым отрядом борцов за новый мир. А были просто слепцами. И только Линку и суждено было прозреть. Только, слишком поздно. И какую за это пришлось заплатить цену!

Он считал, что смерти тех, кого он считал своими друзьями, по крайней мере, окажутся не напрасными. Ибо им, пусть ценой жизни удалось свершить действительно, нечто значительное. Убить саму М. С.! Но…

Тогда он так и не понял, кого убил, ибо просто не знал, что у М. С. есть дочь. Ему сказали, что это была какая-нибудь обманутая женщина, слепо подражавшая своему кумиру. Случайная жертва великой борьбы! Так ему сказали тогда… Он ответил… Тогда он ничего не ответил, ибо послышалась ему в этих словах ложь. Много позже Линк понял — они поняли, кого он убил. И промолчали. Но именно тогда закралось в душу сомнение. Твёрдокаменной была уверенность. Но появилась в ней крошечная трещинка, которая потом расколола и обрушила всё. Он подумал тогда ''Может, я и борец за великое дело. Но я не в коей мере не убийца беззащитных женщин''. Он и потом старался быть именно борцом.

Теперь он думал, что лучше бы было с этой самой проклятой уверенностью тогда и повалиться лицом в грязь на этой улице с чьей-либо пулей в сердце.

Каким-то звериным чутьём он почувствовал, что подошли и те пятеро. И стоят у него за спиной, чего-то выжидая. Он решил, что тот, из безопасности, главный у них. И он сказал, обращаясь к нему.

— Делайте, что должны. Я не побегу. Только скажите одно. Кто послал? Старшая? Или это последняя воля младшей? От чьей руки я умру.

Некоторое время было тихо. Потом раздался голос у него за спиной.

Он резко обернулся. Смерть лучше встретить в лицо. Говорит молодой майор. А рядом стоит подполковник явно старше любого из них лет на десять- пятнадцать. Линк почему-то подумал, что именно подполковник ненавидит его больше всех. И стрелять будет первым. Что-то во взгляде у него такое… Но пока говорит майор.

— Слушай сюда! — он сделал паузу, похоже, с огромным трудом далось ему не заполнить эту паузу словом ''погань'' или другим в том же духе. Чувствуется, что тяжело, очень тяжело, говорить с Линком. А другие говорить не смогли бы вообще. Другие хотят стрелять. Другие хотят крови. Но что-то их держит. Только вот что? — Слушай сюда. Я знаю, чего ты от нас ждёшь. Но не дождёшься этого. А знаешь почему? Она тогда уже при смерти уже была. Послала за мной. Я пришёл. Она хорошо меня знала. Очень хорошо. Она попросила… Понимаешь, она попросила меня!!! ''Не трогай его.'' Просила передать это остальным. Иные из нас выполняли в своё время её приказы. Но никто из нас и никогда не слышал от неё просьбы. Только эту! Первую и последнюю! Единственную! Это было последнее, что я от неё слышал! Она больше ни с кем из нас не говорила. И к себе не звала. Мы решили выполнить её просьбу. Даже Сама её послушала! Но ты должен знать, кому ты обязан жизнью! Почему, почему она решила тебя пощадить? Ты ведь её волоска не стоил!!! Ты по милости Дины на свете живёшь, и ещё будешь эту землю поганить. Запомни, только по её милости ты ещё червей не кормишь. Мы все так решили. Даже он. — майор кивнул в сторону подполковника — Хотя у него-то оснований убить тебя больше, чем у нас всех вместе взятых. Запомни это. Сейчас мы уйдём. И как у вас говорят, не дай бог, что бы нам пришлось пожалеть, о выполненной просьбе. Запомни это! Ибо иначе мы тебя из-под земли достанем. И сама М. С. нас не остановит. Понял. Живи! Наслаждайся жизнью! Если сможешь.

Они как по команде развернулись и пошли назад. Чуть задержался только подполковник. Казалось, он с трудом сдерживает желание всё — таки рвануть из кобуры пистолет. Но чья-то дикая воля запретила это ему. Недолгой была эта борьба. Он тяжело вздохнул, и словно сгорбился. Что-то словно не давало ему права свершить то, что он явно очень давно хотел свершить. Плюнул он в сторону Линка, развернулся и пошёл вслед за остальными. Они ещё не дошли до конца улицы, а за спиной Линка уже завёлся мотор грузовика.

Который раз за этот проклятый год с ним разминулась Безносая? Он уже сбился со счёта. Зачем? Ради чего берегла его злая судьба? Почему проходили мимо предназначенные ему пули? А ведь почти в упор шли эти пули. Зачем же судьба так подшутила над меткими стрелками? И оставила жизнь ему. Зачем?

Наверное, впервые Линк понял, почему М. С. иногда называют жестокой. Она перевернула ему душу и чуть не сделала одним из своих соратников. Но… Она же сколько угодно раз могла его убить и после. И пощадила. Беспощадная.

Она не пощадила. Она такое жестокое наказание отмерила ему. Воистину, драконье у неё сердце!

Живи!

С этим камнем на душе и осознанием своей вины. Посмотрим, как легко тебе жить будет, и не повесишься ли ты на первом суку. Легко ли будет жить, зная что тебе дышат в спину. И видят твой каждый шаг. И любой день может стать последним.

Но он будет жить. Именно вопреки ей. Одновременно, благодаря ей. И с этим неснимаемым камнем на душе. Он будет жить. Будет вечно травить ему душу чувство вины. Вины, которую не загладишь уже ничем и никогда. Вины перед людьми. И перед самим собой. Своей слепостью.

Одного он не понял. Младшая, младшая-то почему его пощадила? Она ведь слыла безжалостной. Со старшей он довольно много говорил. С младшей же даже виделся всего раза два. Если это можно было назвать встречами. Разъярённую ведьму на джипе, вставшую во весь рост за пулемётом и несущуюся прямо на него. Свою родную сестру он так увидал впервые за двадцать лет. Прекрасную и смертоносную Чёрную Дину. Она была прекрасна. И потому и шли за ней люди. Видели огонь горячего сердца. И готовы были умереть за неё. Гвардейцы. Саргоновские гвардейцы. Смеялись над ними повстанцы. Считали их столичными бездельниками. Смеялись над ними. И напрасно! Как же всё вдруг переменилось, когда появились они! Всё, что удавалось раньше стало срываться. Раз за разом. Гвардейцы умели всё, что прочие солдаты и повстанцы, но делали это гораздо лучше. Мастера засад сами стали попадать в засады. Из которых никто живым не уходил. Сам он попал в такую же засаду… Потом, размышляя на ''досуге'', он пришёл к выводу, что среди его людей кто-то был засланным. А кто? Теперь уже не важно.

Они разом появились на гребне холма. Молча полетели вниз. Джипы с чёрным всадником на правом крыле и несколько танкеток. Чёрные всадники — степные патрули М. С… Словно вернулись из прошлого другие Чёрные Всадники другой Чёрной Дины. Но их вела эта Дина. На джипах захлёбывались огнём пулемёты. Чуть ли не по пять на каждой машине. Он сразу понял — на каком джипе она, Чёрная Дина. Не было на машине никакого знака, но сразу понял Линк, кто встал за турелью. А когда они налетели, то стало ясно — это конец. И больше ничего уже не будет. А Дина разглядела именно его. Он тогда ещё понадеялся, что в откровенно проигранном бою сможет всё-таки свалить их командира. Размечтался! Короткой очередью подрезали коня, он кубарем полетел в грязь. От удара Линк потерял сознание, а когда очнулся, Дина уже стояла над ним, с усмешкой целясь ему в голову из его же пистолета. Она забавлялась, а ему почему-то показался очень знакомым взгляд этих светло-карих глаз. Взгляд откуда-то из детства. Только раньше не было во взгляде смерти. Была теплота и любовь. Но это был другой взгляд.

Его не убили только потому что в столице велели привезти живым.

М. С. он смог понять до какой-то степени и насколько её вообще возможно было понять. С ней то он одного поля ягода… был. А вот Дина… Не понял он, почему заслужил пощады от не знавшей жалости. И знал, что никогда уже не поймёт.

И теперь он обязан жизнью обеим. Таким непохожим. И имевшим одно, но зато какое, основание лишить жизнь его. Зачем? Ради чего?

Несколько лет спустя он приехал в столицу. Пришёл на могилу Дины. Сам не знал зачем. Но всё-таки считал, что должен побывать в этом месте. Именно там сначала. А у умирающей львицы — уже потом.

Он купил роз. Огромный букет. Тёмно-бордовых. Какие любила Софи. Они наверняка понравились бы и её дочери.

Памятник узнал сразу. Пусть и надгробный, но нет в нём скорби. Из розоватого мрамора, в конце берёзовой аллеи стремится ввысь она. Словно в танце застыла мраморная фигура. Немыслимо изящная и воздушная. Как будто летящая. И одновременно, сильная. Но почему-то совершенно не грозная. Ибо добрая эта сила. Ветер колышет длинные волосы. Смеётся она. Даже в камне кипит жизнь. Какая же она юная! И вечная одновременно! Прекрасная, словно богиня весны и любви. Лицо к небу. Навстречу ветру. Грозам и бурям. Тёплому весеннему солнцу. Всей той жизни, которой так богат этот мир. Не надо вечного огня, в мраморе словно пылает живой огонь. Всё ей нипочём. В веках останется такая Дина. Так похожая на живую. И в чём-то иная. Да, скульптор, имени которого Линк не знал, этим памятником обессмертил себя. Одновременно, даровав Дине бессмертие. Пусть такое. Но теперь её не забудут никогда.

У ног Дины лежат тёмно-бордовые розы. Их очень много. Приносят ей люди. Любила она, воительница эти цветы. Как и мама. Это Линк помнит и сам. Сколько таких роз росло в Загородном дворце. И что-то она говорила об аромате. Давно это было. Память осталась. И он положил к ним свои. Они ещё не начали увядать. Они пока прекрасны. Красота цветов кратковременна. А её — вечна!

А на постаменте нет дат. Только имя. Как писали в старину о первых Еггтах. Дина дочь Софи-Елизаветы. Памятник словно обеим. Таким неповторимо прекрасным. И поэтому, так рано ушедшим. Но люди не забудут этой красоты.

Его вина есть в том, что такой красоты в мире стало меньше. От самого себя не спрячешься, и точной доли не высчитаешь. Вина есть. Насколько велика? Неизвестно. И жизнь-то тебе оставили в наказание. Бывает и так.

Но приложив руку к разрушению, так ничего и не создал. Люди не знают имени. Но тебя есть, за что проклинать. Только проклятие забудется. И забудут тебя. А их красота останется в веках.

— Эй ты! — окликнули Линка.

Он обернулся. И вздрогнул. Она! Откуда? Как! Тот самый, многократно виденный в кошмарах овал лица. И немой вопрос ''За что?''.

Чёрные волосы и кожаное пальто, перехваченное поясом на осиной талии, и даже катана. Всё тоже. Как тогда.

Но мгновенный ужас был и прошёл. Перед ним стоит другая. Почему-то похожая на ту, чьего имени он называть не осмеливался. И одновременно, иная.

Она выше, плотней, старше. Да и неестественен цвет чёрных волос. Парик похоже.

Холодной сталью сверкают серые глаза на суровом и властном лице. Нездешняя, манящая и пугающая красота. Кэртерка. Кажется, Линк её узнал. Краем уха слышал какие-то слухи, что у М. С. от кого-то из чужаков есть незаконная дочь (не мог отвыкнуть от привычки мыслить категориями прежней жизни, законный, незаконный, ребенок падшей, даже дитя демона. Куда как добрее к детям были жестокие саргоновцы). Не придал этому значения, а теперь вспомнил — тогда Дина была не одна и вторая тоже стреляла в него. Он не запомнил вторую. А слухи значит, правда. Вот она какова, вторая дочь М. С., столь непохожая на первую. Куда больше похожая — на свою мать. Навряд ли в ней заиграли родственные чувства. М. С. есть М. С., Дина есть Дина. Но эта похоже ничего не обещала. А если и давала клятву — то вырвать у него сердце. И пришла сдержать свою клятву. Отточенными клинками впиваются в него серые глаза. Уверенность в них твёрдокаменная. Знает, кто перед ней. Только словно ждёт она чего-то.

Руки засунуты в карманы.

Старые навыки вспомнились сами собой. Линк сразу понял, у неё там оружие. Они довольно долго стоят вот так глядя друг на друга. Молчат. Смерть сквозит в сером взгляде. Возмездие. И ещё что-то. Но она не стреляет. Витает в воздухе старая ненависть. Но ему безразлично. Он сможет молча принять смерть. По лицу словно судорога пробежала, и она заговорила.

— Знала, что рано или поздно повстречаю тебя на узкой дорожке. Знаешь, кто я?

— Догадываюсь.

— И кто?

Он медленно выдавил из себя.

— Её сестра.

Тонкие губы скривились.

— Надо же, какой сообразительный. Тогда наверняка знаешь, зачем я здесь.

— Делай, что считаешь нужным. Мне всё равно — глухо ответил Линк.

Смерть частенько разминалась с ним. Но долго дразнить безносую не получалось ни у кого. Сейчас, так сейчас. Но она не торопится. Ждала столько лет. И по капле жаждет выпить долгожданную месть.

— Сначала я ждала, что ты уйдёшь сам. Повесишься на первом суку. Но этого не происходило. Потом я стала искать тебя. Сама. И вот нашла. Когда-то я поклялась найти двуногую тварь… Не зная, кто это на самом деле. Сейчас я думаю. Сдержать клятву. Или впервые в жизни нарушить. Сдержу я её, или нет, зависит только от тебя.

— Поступай, как знаешь. Мне всё равно.

— А мне нет. Поэтому говори.

— Что говори? — с вызовом спросил Линк. — Стреляй! Как я тогда! Я ни о чём ни спрашивал! И она ничего не сказала! Я стрелял! Бей! — крикнул он.

Он ждал выстрела. Но серые глаза ни дрогнули.

— Говори. Зачем ты сюда пришёл? Ни к ней. Я давно за тобой шла. Поверни к ней, и я бы тебя тут же застрелила. А ты взял роз. Зачем. И пришёл сюда. И положил их. Она их так любила!

— Я с детства помнил. Такие розы любила Мама. И они бы понравились ей.

— Я их тоже приносила сюда. Но не только ей нравились такие розы…

И слёзы в серых глазах. Линк молчит. Он всё ещё ждёт выстрела. А кэртерка заговорила снова.

— Я никогда не хотела отнимать жизни. Ни у кого. Но потом… В каждом скрывается зверь. Ты разбудил его. Хотела я забрать жизнь. Всего одну. Твою жизнь. Во искупление. Ибо жить должна была она. И я как зверь, шла по твоему следу. Но почему-то вспомнила, когда ты принёс розы, как было бы больно её матери если бы я убила тебя. Она бы лишалась последнего ребёнка… Не знаю, что бы она сказала тогда мне. И предполагать не берусь. Но у меня есть дети, и я могу представить — насколько это страшно их потерять.

Я не забуду о Марине. Но вспомнила о ней, Софи-Елизавете. И только благодаря тому, что я вспомнила о ней, ты останешься жить. Пусть я не сдержу клятву, и возьму несмываемое пятно на свою честь. Но ты хорошенько запомни: ты дважды обязан жизнью Софи-Елизавете и один раз Дине. Ибо только память о них спасла тебя. Память. И ничего больше. А теперь уходи. Больше не появляйся здесь!

— Нет, дочь М. С., я ещё не видел умирающую львицу. Я схожу к ней. Только потом уйду. И когда-нибудь, нескоро, я вновь приду сюда. Принесу ей розы. Даже ты мне не сможешь помешать. Ибо это всё-таки и моё прошлое.

Ссутулилась. Но руки по-прежнему в карманах. Ещё гложут её сомнения.

— Не пришлось бы мне пожалеть, что я сегодня не спустила курок.

— Не придётся.

Она тяжело вздохнула.

— Почему-то, Брат Дины, я тебе верю. Да и запомни: Я не дочь М. С., хотя и росла в её доме, и вторая в её клане. Имя мое Рэтерн!

Линк кое-что читал про кэртерцев. И знает, что вот так сказав ''Имя мое Рэтерн'', она признала, что больше не враг он ей. Просто незнакомцу они говорят как люди ''Меня зовут…'' А вот так скажут только тому, кого не считают врагом. Другу, возлюбленной…

Имя мое Рэтерн.

Не станет другом. Но перестал быть смертельным врагом.