Ср.: «— Ну, довам, — сказал я на прощанье. — Это как же понимать? — Доволен вами, это вместо „спасибо“. Спасибо — это ведь спаси бог и, значит, — религиозное» (Н. Огнев. Дневник Кости Рябцева).
Правда, из этого общего правила бывают исключения: «Лишь в редких случаях социальное воздействие приводит к скрещиванию разных языков, создающему новое целое, причем одна из образующих систем формирует субстрат, а другая — суперстрат в этом новом целом. Исходные языковые системы при этом, естественно, перестают существовать для данного языкового коллектива — и в этом смысле они разрушаются» [Русский язык… 1968, I, 35].
«Для того, чтобы в речи объявился, „обнаружился“ РЯ, нужны определенные условия. Основное — неофициальные отношения между говорящими… На РЯ говорят в тех случаях, когда нужно показать, что отношения между говорящими дружеские, приятельские, добрососедские, отношения хороших знакомых или незнакомых, но расположенных друг к другу людей. Таким образом, РЯ говорит о самом говорящем и о его собеседнике (или собеседниках), об их отношениях» [Панов 1990, 19].
М. В. Панов не отрицает существование особого разговорного стиля, который находится в пределах кодифицированного литературного языка и выражается в подборе специфической лексики, иногда — специфических синтаксических конструкций; фонетических признаков у разговорного стиля нет. Приравнивать разговорный язык и разговорный стиль кодифицированного литературного языка нет никаких оснований [Панов 1979, 220].
М. В. Панов разграничивает термины «разговорный язык» и «разговорная речь»: «Разговорной речью называем такую, в которой реализуется разговорный язык. Иногда разговорный язык условно называют разговорной речью, но оговаривают эту условность» [Панов 1979, 220]. В современных работах по русской разговорной речи принято именно такое условное употребление термина «разговорная речь».
Конечно, самостоятельность каждой такой локальной разновидности не стоит преувеличивать: это, скорее, та или иная (диалектная, обусловленная иноязычным окружением и т. п.) окраска литературной речи (см. об этом: [Ерофеева 1979, Крысин 1989]), и, безусловно, М. В. Панов прав, когда на основании сопоставления различных локальных черт литературного произношения приходит к выводу: «сложение целостных локальных подсистем русского литературного языка маловероятно» [Панов 1990, 55].
Примечательна перекличка идей и методов социофонетических исследований М. В. Панова с идеями и методами американского социолингвиста У. Лабова, разрабатывавшимися примерно в те же годы (первая социофонетическая статья У. Лабова была опубликована в 1964 году: см. [Лабов 1964]. И у Панова, и у Лабова — ясное понимание вариативности как естественного свойства языка (даже нормированного); четкая ориентация на речевую реальность, в которой проявляется зависимость произносительных навыков от возрастных, социальных, территориальных и других характеристик говорящих; последовательно выраженное стремление количественно измерить наблюдаемые произносительные различия; наконец, для обоих характерна изобретательность в методике социофонетичсского обследования носителей языка. (Разумеется, есть и значительное несходство этих двух ученых во взглядах на язык, в понимании задач лингвистики, но здесь речь не об этом).