Мацзу

3

28

Мы обогнали клипера. На якорь встали на рейде Макао. Мне не терпелось повидаться с женой. После интрижки с Эмили Кушинг стал тяжелее переносить воздержание.

Первым делом посетил Чарльза Эллиота, передал ему сумку с корреспонденцией. Из письма Уильяма Макнахтена он узнает, что я завербован, что являюсь носителем очень нужной для них информации и что являюсь еще тем сукиным сыном, за которым нужен глаз да глаз. В очередной раз убедился, что другие абсолютно не разбираются в людях. И так думает каждый.

Утром я приплыл на шхуну, к обоим бортам которой ошвартовался плавучий табор танка из будущего Гонконга. Местные отстрелялись вчера и очень быстро, поскольку на судне всего два европейца, а остальные китайцы. Я тормознулся возле сампана У Бо, сообщил, что весь «левый» опиум уйдет хакка, а остальное надо отвезти в Тринадцать факторий, чтобы таможенники ничего не заподозрили, но скоро придут клипера, и тогда танка получат свою долю. Старик отнесся к моим словам с пониманием и даже подарил фарфоровый кувшин с покрытым глазурью изображением голубого дракона, летящего между облаками, а под горлышком были медали с тао-тэ — мордами жадных чудовищ, охранителей дома. У Бо утверждал, что это очень древняя вещь, раньше принадлежавшая императору. Кувшин хранился в тайнике в храме, потому что бедным танка не положено иметь такой. Вот они и решили избавиться от него и заодно меня отблагодарить за то, что сделал их намного богаче. Я как-то сказал старику, что меня интересуют древние вещи, фарфоровые и бронзовые, готов покупать их, и он не забыл.

Ночью прибыли пятнадцать «взлетающих драконов» хакка во главе с Бао Пыном. Он больше не шлялся по морям, передав управление шхуной соплеменникам, не говорившим на английском языке. В Сингапуре для ведения бизнеса достаточно было знать китайский.

— Еле уговорил британцев в Калькутте нагрузить шхуну опиумом. Хотели хлопковыми тканями, — пожаловался я. — Пока будете перевозить его, придут клипера.

— Да-да, мы согласны! И отблагодарим тебя, списав часть долга! — растянув в улыбке щеки до ушей, произнес он.

Странно было бы, если бы не отблагодарили. Этот опиум будет первым, поступившим после полугодичного перерыва. Наверное, наркоманы уже измаялись, ожидая дозу. Так что продавцы наварят на нем намного больше, чем со следующих партий.

Управились хакка за две ходки. После чего я перевел «Мацзу» к острову Вампоа. Там уже ждали меня. Британцы тоже хотели навариться на первых поставках. Наверняка у них есть на этот счет договор с таможней. Я отдал им плату за «левый» груз за вычетом моих комиссионных, сразу учтенных при расчетах с хакка. Приняв и пересчитав остальное, они заплатили за фрахт шхуны. Из этих денег я заплатил экипажу за рейс в обе стороны, оставил немного себе на жизнь, а остальное отдал Бао Пыну в счет погашения кредита.

После чего началась погрузка щелка и чая на Калькутту. Теперь я привилегированный грузоперевозчик Джон-компани. Предполагаю, что оплата моих услуг, как агента, тоже будет из их кармана, а не из государственного. Я решил, что дальше Поль Фавро и без меня справится, и назначил капитаном. Он уже передумал возвращаться во Францию. Здесь с учетом премиальных будет получать раза в два-три больше. Его помощником за неимением лучшего кандидата назначил Адру Переша. Пусть исполнится его мечта, а китайцы утверждают, что надо бояться ее. Теперь другие будут делать меня богаче, терпя невзгоды и рискуя жизнью. Я займусь зарабатыванием денег более легким способом. Возле острова Лантхау уже встал на якоря клипер бомбейского богача Джамсетджи Джеджибхоя.

На это раз первыми получили опиум танка, макаоские и гонконгские. Взяли много и на погрузке задержались до ночи, поэтому хакка пришлось немного подождать. У Бо боялся, что будут терки, но все прошло спокойно. Предполагалось, что в этом году опиума привезут больше, чем в прошлом, так что хватит всем, поэтому Бао Пын сделал вид, что не заметил цзяньминей.

— Если все пройдет удачно, ты расплатишься до конца летнего муссона! — радостно, будто сам избавится от долга, сказал он.

Впрочем, я ведь должен его клану, так что и Бао Пын будет в плюсе.

— Не хотите построить еще одну шхуну? — поинтересовался я, чтобы подкинуть Педро Косте богатого клиента на зиму.

— Мы думали над этим, — ответил контрабандист. — Он сможет сделать ее без тебя?

— Кончено, — уверенно заявил я и добавил: — Скорее всего, и я зимой буду в Макао, так что помогу ему, если не справится.

На самом деле, как минимум, часть зимы я собирался провести в Калькутте с Эмили Кушинг, но португальский корабел и без меня выполнит заказ. Чертежи у него есть, как и опыт строительства двух почти однотипных шхун. Время от времени я буду появляться в Макао и помогать советом, если потребуется, так что не совсем соврал.

— Я передам твой совет нашим старейшинам, — пообещал Бао Пын.

29

Вторая наша встреча с Чарльзом Эллиотом состоялась уже после того, как он ознакомился с письмом от Уильяма Макнахтена. Забавно было наблюдать, как он выстраивает разговор со мной, уверенный, что я не знаю, что обо мне написал калькуттский чиновник. В дипломаты главный смотритель явно не годился. Гены отца ему не передались. Наверное, сказывалось и саксонское воспитание, не склонное к петлянию, недомолвкам. В основе порядка, так обожаемого немцами, лежат прямая линия, прямой угол, прямая речь, прямая кишка…

После нескольких фраз, подсказанных Уильямом Макнахтеном, Чарльз Эллиот перешел к делу:

— Нам нужно узнать, что находится на берегах реки выше Кантона. В первую очередь интересуют военные объекты. Если это крепости или форты, то сколько и какие там пушки. Если гарнизоны, то, кроме артиллерии, примерное количество солдат.

— Хорошо, через несколько дней получишь подробный отчет, — пообещал я.

На самом деле почти все уже было написано по пути из Калькутты в Макао. Мне надо было только вспомнить свою поездку в деревню контрабандистов-хакка. Несколько деталей, касавшихся количества пушек и солдат на разных военных объектах, я узнал через Бао Пына. Он даже назвал имена командиров и их придури. У каждого начальника — китайцы в этом плане не исключение — должна быть своя фишка, делающая жизнь подчиненных интереснее.

— Прекрасно! С первым же кораблем отправлю в Калькутту! — ознакомившись через пару недель (я не спешил, чтобы прониклись моей ценностью, как агента) с отчетом на трех страницах воскликнул Чарльз Эллиот. — Эта информация может помочь нам, если отношения с китайцами будут и дальше обостряться.

— Будут, — уверенно заявил я. — Мы подрываем экономику Китая, вывозя тонны серебра и ценных товаров в обмен на тонны опиума, который уничтожает подданных императора в физическом и моральном плане. Так что война неизбежна.

— Вот и я этого опасаюсь. Хань Чжаоцин все настойчивее требует прекратить поставки опиума и при этом уменьшить цену на него, — рассказал главный смотритель.

— Обычный китайский торговый прием. На первую часть его требований не обращай внимания, а от второй отбивайся изо всех сил, потому что любая уступка ударит по казне твоей страны, — подсказал я.

— С каждым днем это становится все труднее, — печально признался он.

— Мне тут пришло в голову, что в случае начала военных действий вам надо нападать не здесь. Война на окраине может остаться незамеченной в Бэйдзине (с китайского Северная столица, будущий Пекин), — сказал я.

— Как это незамеченной⁈ Разве войну можно не заметить⁈ — удивился Чарльз Эллиот.

— Китайская империя очень большая. В ней поместится несколько десятков Британских. На нее постоянно нападают варвары со всех сторон. Обязанность отбиваться от них лежит на правителях провинций. Даже если вы захватите далекий от столицы город Кантон, в столице всего лишь поморщатся и сменят правителя провинции Гуандун, — объяснил я, после чего предложил: — Если нападать на Китай, то там, где это сразу почувствуют в Бэйдзине. Надо атаковать столицу или хотя бы перерезать Великий канал, который длиной в тысячу миль, проходит через всю империю и по которому снабжаются рисом и другими продуктами северные провинции.

— Не уверен, что нам сейчас по силам поход на столицу. Зато с каналом идея интересная, — сказал он.

Я бывал в прошлом и будущем на Великом канале. В первый раз на экскурсии. Он начинается неподалеку от Шанхая, в который я несколько раз приходил на американском контейнеровозе. Знал и окрестности этого мегаполиса.

— Великий канал начинается с юга от реки Чанцзян (Янцзы), немного выше ее дельты. Если перекрыть вход в него, это сразу почувствуют в столице. Но лучше расположиться на архипелаге Чусань (Чжоушань), который немного южнее дельты и оттуда контролировать нижнюю часть реки. Там можно будет не опасаться атак китайской сухопутной армии, — рассказал я.

— Не помешал бы подробный отчет о тех местах. Сможешь написать? — спросил Чарльз Эллиот.

— На это потребуется много времени и денег, а лучше опиума. Мне соваться туда нельзя. После гибели шхуны на мне долги отца перед местными дельцами. Мы для них возили опий из Сингапура. Придется нанимать китайцев, причем много, чтобы сравнивать их сведения. Они ведь догадаются, на кого будут работать, запросят за предательство своего народа больше обычного. Китайцы — большие патриоты, — объяснил я.

— На счет оплаты не беспокойся. Я напишу в Калькутту, договорюсь об этом, — пообещал главный смотритель.

30

На самом деле я не собирался набирать кучу агентов, чтобы разведать архипелаг Чусань и нижнее течение Янцзы до Великого канала. Как-то утром меня перехватил на берегу китаец Мань Фа, хозяин нескольких джонок, пригласил попить чайку после напряженной ночи. Это был суетливый сухощавый мужчина лет под пятьдесят с морщинистым лицом и, как положено, неизменной улыбкой, открывавшей кривые зубы удивительной белизны. У него был офис — лачуга из бамбука с крышей из тростника — метрах в десяти выше зоны приливов, возле которой всегда кучковались торчки, желавшие подзаработать на шарик опиума. Обычно Мань Фа сидел в тени офиса и наблюдал, как обрабатывают его джонки, среди которых была даже трехмачтовая. Сам никогда не орал за грузчиков. Для этого был крепкий одноглазый биток, понимавший хозяина с полуслова. Почти каждая громкая тирада его заканчивалась мощным ударом. Обычно я уклонялся от разговоров с китайским судовладельцем, отлично понимая, чего он хочет. На это раз согласился

Пацаненок лет двенадцати приготовил нам чай по всем правилам. Я выполнил обязательную часть ритуала, не удивив угощавшего. Наверное, ему рассказали, что я не лыком китайским шит.

После обмена комплиментами Мань Фа перешел к делу:

— Я слышал, что ты помогаешь гвайлоу продавать часть товара, привезенного сюда. В этом году прибыло много кораблей. Им приходится долго ждать, пока продадут то, что хотят. Я мог бы помочь тебе на тех же условиях, что и другие покупатели. Возить буду не вверх по реке, никому не помешаю.

— А ты знаешь все условия? — иронично поинтересовался я.

— Девять с половиной серебряных монет за из меру веса, — без раздумий выдал он.

— Этого мало. Еще нужна информация о разных местах, где гвайлоу нельзя бывать, — сообщил я.

— Какая именно? — спросил он.

— О разных населенных пунктах: какие у него защитные сооружения, сколько в них пушек и солдат, кто командир и что за человек, — перечислил я.

— Это не тяжелое дополнительное условие! — радостно произнес Мань Фа.

— Смотря для кого, — молвил я. — Вот сейчас нужно узнать обо всем, что есть на пути от Чжоушаня до начала Великого канала.

— Я мог бы отправить туда свои джонки, но нужен очень выгодный груз. Путь туда далек, больше потратишь, чем заработаешь на обычных товарах, — начал он торговаться.

Как будто я не знал, что Мань Фа возит туда такой дешевый товар, как рис и овощи. Иначе бы не откликнулся на его предложение.

— На первый раз ты получишь по двадцать больших ящиков особого товара в три джонки. Одна должна будет разузнать все о Чжоушане, вторая — о районе дельты реки Чанцзян и поселении Занхэ, а третья — от дельты до Великого канала, — предложил я.

— Третьей придется слишком долго добираться, надо бы добавить, — продолжил он торг.

— Хорошо, на нее погрузим двадцать пять ящиков, — согласился я. — Но это все ерунда. Если хорошо выполнишь задание, будешь получать долю с каждого корабля.

— Сколько именно? — задал он уточняющий вопрос.

— По-разному. Все будет зависеть от того, сколько захотят продать через меня, сколько заберут другие покупатели. Думаю, от двадцати до сотни ящиков будет перепадать тебе, если будешь забирать быстро, — ответил я.

Мань Фа показал в улыбке белоснежные кривые зубы, включая жевательные, которые до сих пор были целы и здоровы, и пообещал:

— Ты получишь всё, что тебе надо!

Я бы очень удивился, если бы услышал другой ответ. Как догадываюсь, продавать опиум Мань Фа будет на берегах Янцзы, или Хуанхэ, или даже в столице империи, где цены в несколько раз выше. Шестьдесят пять больших ящиков сделают его богатым, а регулярные поставки озолотят.

Я все-таки предупредил на всякий случай:

— Ты же понимаешь, что за мной стоят серьезные люди. Если подведем их, последствия для нас обоих будут очень печальными.

— Можешь не сомневаться! — довольно убедительно заверил судовладелец.

Предполагаю, что всю информацию он уже имеет, потому что неоднократно бывал там. Разве что надо уточнить некоторые детали, что и сделают его люди.

Где-то через месяц вернулась «Мацзу» с грузом опиума и корреспонденцией для местных сотрудников Джон-компани и других важных лиц. В том числе письмо Чарльзу Эллиоту с разрешением выделить тридцать больших ящика опиума на оплату шпионов. Я их продал Маню Фа вместе с другими тридцатью пятью. Грузились они ночью, сразу после того, как отошли сампаны танка. «Взлетающим драконам» хакка пришлось подождать.

— Это приказ из Калькутты, — объяснил я Бао Пыну.

— В этом году всем хватит! — миролюбиво произнес он.

Действительно, мы едва успевали отвозить контрабандный опиум. И кораблей пришло больше, и мои индийские партнеры, включая Джон-компани, начала продавать налево около шестидесяти процентов привезенного. Все хотели разбогатеть побыстрее. Как я их понимал!

31

Еще через пару недель Мань Фа опять встретил меня на берегу и сказал, что информация собрана. За это время его джонки вряд ли успели смотаться до Великого канала и обратно. Значит, все разведал ранее и придержал, чтобы, как и я, набить себе цену. Отчет был подробнейший, не сравнить с моим, на семнадцати страницах латинским шрифтом, а иероглифами и того больше, не знаю сколько, потому что переписывали их по частям в течение трех дней. Вернувшись на берег с ночной смены, вместе с Мань Фа шел домой, где в моем кабинете он читал на китайском, а я переводил и записывал на английском.

— Теперь ты в доле, — пообещал я судовладельцу после составления отчета. — Думаю, потребуются сведения и о пути в Бэйдзин, любая информация о гарнизоне столицы. Понимаю, что все разузнать не сумеете, но хоть что-то. Я поговорю, чтобы за это добавили оплату.

— Хорошо, сделаю, что сумею! — улыбаясь плутовато, заверил Мань Фа.

Значит, уже все готово. Он тоже умеет думать, как минимум, на ход вперед.

Дальше была работа с Джоном Гимсоном, секретарем Чарльза Эллиота, двадцатитрехлетним коротышкой, предельно аккуратным, я бы даже сказал стерильным. Мне казалось, что каждое утро он складывает рыжеватые редкие волосины на голове одна к другой, чтобы лежали ровненько. В предыдущие эпохи я очень редко записывал что-либо, из-за чего ушла моторика руки и почерк стал… Впрочем, он и раньше был, как курица лапой. Иногда сам не мог прочитать, что накарябал. Пришлось переписывать, чтобы в Калькутте смогли прочесть. У Джона Гимсона почерк был эталонный. Идеальные буковки выстраивались в слова, как вымуштрованные солдаты в шеренги. Писал ручкой со стальным пером, и при этом ни одной помарки, не говоря уже о кляксах. Мне порой хотелось толкнуть его руку, чтобы испачкал лист бумаги, и посмотреть, что будет дальше. Подозревал, что Джон Гимсон заревет, как баба.

У меня с самого начала были хорошие отношения с Чарльзом Эллиотом. Приходящую ему почту в последнее время не просматривал, не было времени, но уверен, что, благодаря добытой мною информации, он теперь на хорошем счету у начальства. После подробнейшего отчета о пути к Великому каналу меня и вовсе начали приглашать в гости, что для британцев очень важно. То есть меня сочли своим. Правда, попросили не приводить Лианхуа. У главного смотрителя два сына, одному год, другому три, и две дочери, старшей из которых девять лет. Она, как это обычно бывает, уже все знала о местных нравах, но родители об этом не догадывались.

— Информацию получил из разных надежных источников, но головой поручиться не могу, — предупредил я на всякий случай.

— Это понятно. Если хотя бы половина подтвердится, мы заплатили не зря, — сказал Чарльз Эллиот, после чего попросил сделать то, что и так, уверен, было уже выполнено: — Нам нужны сведения о китайской столице. Ты мне как-то говорил об их рекомендации бить в голову, чтобы остальное само развалилось. Вот мы и попробуем, если китайская армия действительно окажется такой слабой, как утверждают твои агенты.

— В Бэйдзине больше шансов быть пойманным и казненным. Мало кто рискнет заниматься этим. Придется заплатить намного больше, чем за предыдущие задания, — предупредил я.

— Я тоже так предположил, поэтому написал в письме, которое повезла в Калькутту твоя шхуна, чтобы выделили дополнительные средства, — поделился он. — Скажу тебе по секрету, эти операции оплачивает Ост-Индская компания. Она больше всех выиграет, если добьемся открытия китайских портов для свободной торговли, так что не скупится на взятки и оплату шпионов. При их гигантских доходах эти затраты — мелочь.

Он оказался прав. «Мацзу» вернулась сразу после нового года, когда последние западноевропейские клипера покинули Кантон, и привезла приказ передать мне на шпионские расходы пятьдесят ящиков опиума, Эта партия по нынешним ценам стоила тысячу девять американских долларов. Я продал сорок семь, благодаря чему полностью расплатился с хакка и даже немного осталось на новые пушки и другие расходы. Пока нападений на «Мацзу» не было, но всякое могло случиться. Как говорил капитан-лейтенант Васильев, командир моей роты в мореходке, большой любитель казарменного юмора и исключительно трусливое чмо, лучше перебздеть, чем недобздеть.

— Получишь три ящика опиума бесплатно за отчет о Бэйдзин, — пообещал я Маню Фа.

— Я могу отдать его завтра, — сказал он.

— Не спеши, иначе нас будут ценить меньше, — посоветовал я. — Пусть твои люди еще раз сплавают туда. Может, что интересное добавят, и тогда нас будут ценить больше. А я пока смотаюсь в Калькутту за опиумом. К моему возвращению он может сильно подорожать.

В Кантоне начались перемены. Хань Чжаоцин был заменен на Ляин Цзэсюя, правителя (цзунду) соседней провинции Хугуан и заодно чрезвычайного уполномоченного высшего ранга (циньчай дачэнь) по борьбе с поставками опиума и командующего военно-морскими силами провинции Гуанчжоу с высшим военным буфаном цилинь — мифическое существо с головой рогатого дракона, телом коня, ногами оленя и хвостом быка (драконистый единорог, как окрестил я). Говорят, новая метла основательно подмела то, что начальник таможни нажил непосильным многолетним трудом на благо империи. Линь Цзэсюй был пятидесяти трех лет от роду и имел высшую ученую степень цзиньши, то есть академик по меркам двадцатого века. При этом не был скопцом, как положено настоящему китайскому ученому, имел жену и пять детей. Среди китайских чиновников выглядел белой вороной еще и потому, что грабил не государство, как все, а коррумпированных коллег. Честный чиновник — это не только большая редкость, но и огромная непредсказуемость.

32

Бывает так, что долго ждешь чего-то очень приятного, движешься к цели, добираешься, а там полный облом. Я, конечно, предполагал неприятные варианты, что чета Кушинг убыла на родину, или Эмили закрутила роман с другим, или с мужем наладились сексуальные отношение, из-за чего решила стать верной женой, но причина оказалась совершенно другой. Любовница осталась верна мне и даже более того. Эмили Кушинг была на восьмом месяце беременности. Как часто бывает на таком сроке, лицо ее припухло, подурнело. Про большой живот уже молчу. С одной стороны она была рада, что скоро станет матерью, а с другой стеснялась своей внешности, поэтому приняла меня в гостиной при почти полностью задернутых шторах, облаченная в темное свободное платье, перехваченное лентой под увеличившимися сиськами, из-за чего живот казался еще больше.

— Я так плохо выгляжу, боюсь подходить к зеркалу! — первым делом пожаловалась Эмили.

— Для твоего состояния это нормально, — произнес я в утешение. — Скоро опять будешь стройной и красивой.

— Быстрей бы! — жалобно воскликнула она, а потом сообщила с восторгом: — Он такой энергичный! Весь в отца!

— Думаешь, будет мальчик? — спросил я.

— Надеюсь! — сказала она.

— Мне все равно, мальчик или девочка. Главное, чтобы с тобой все было в порядке, — пожелал я и поинтересовался: — Как твой муж отнесся к этому?

— Самуэль вне себя от счастья. Уверен, что это его ребенок. Ему тут нашептали о нас с тобой, но он не поверил, потому что думает, что мне в постели со всеми будет так же плохо, как с ним, — рассказала она.

— А потом с ним стало лучше? — заговорила во мне ревность.

Впервые на лице моей любовницы появилась радостная улыбка: если ревную, значит, не безразлична.

— Не знаю. Он вернулся через четыре месяца, когда начал расти живот, стало понятно, что беременна. Я сказала, что будет опасно для ребенка, и он отстал, — поведала Эмили, после чего продолжила развивать предыдущую тему: — Есть тут у нас одна дама, которая всех учит правилам поведения, самая строгая блюстительница нравов. Так вот, самое удивительная, она не насплетничала ему обо мне. Как будто ничего не знает, хотя всегда все узнает самой первой!

Наверное, именно она подслушивала по утрам под дверью своего жилища, когда я, стараясь не шуметь, проходил по коридору.

— Значит, она считает, что некрасивые обязаны вести себя правильно, а красивым можно всё. Предполагаю, что влюблена в тебя, что в мечтах грешит вместе с тобой, — предположил я.

— Не смеши! Ты бы видел, как она кривится, когда увидит меня! — возразила Эмили.

— Потому и кривится, чтобы скрыть истинные чувства. Обычно женщины стараются казаться безразличными или даже изображают симпатию, когда видят врага. Действуют по совету китайцев «Прячь кинжал за улыбкой», — продолжил я стоять на своем.

— Тебе нравится выдавать желаемое за действительное, — произнесла моя любовница, чтобы последнее слово было за женщиной, даже если это будет фраза «Ты прав».

Спрашивать, хочет ли бежать со мной, теперь не имело смысла. Я подарил ей розовую жемчужину удивительной величины и блеска, которую подогнали мне танка.

— Скажешь, что купила у местного пацаненка за пару шиллингов. Сделай из нее кулон, — посоветовал я.

Такое здесь случается часто. Иногда детворе везет, добывают дорогую жемчужину и, не зная ее истинную цену, сплавляют британцам за пару монет. Для нищих индийцев это целое состояние.

Эмили не была китаянкой, поэтому не стала притворно отказываться, а воскликнула восторженно:

— Какая красивая!

— Красивая к красивой! — констатировал я, после чего предупредил: — Буду сильно занят. Навещу перед отплытием.

— Приходи, когда сможешь, — попросила она.

Я имел возможность приходить каждый день, но это была бы слишком тяжелая нагрузка для моего организма, соскучившегося по женскому телу. О существовании орального секса Эмили даже не подозревает, как и, наверное, все остальные нынешние британские женщины. Просветить ее надо было раньше, ведь сейчас может неправильно понять, но кто же знал⁈

Помню, во время первой плавательской практики один пожилой моряк рассказал мне историю, случившуюся в пятидесятые годы. В то время он работал на китобойной базе «Слава». Вернулись они с промысла в Одессу, получили сумасшедшие по советским меркам деньги и начали гужбанить. На базу каким-то невероятным способом, потому что проход в порт был по пропускам, пробралась местная проститутка, которая и принялась оминетчивать китобоев быстро и дешево. Какая-то сволочь стуканула. Прогрессивную девицу арестовали, закрыли в каталажке, сообщили, как положено, партийным властям, которые в то время были, в том числе, и блюстителями нравов советских граждан, поскольку органы правопорядка столкнулись с правовой дилеммой: в СССР официально не существовало проституции, как и наркомании, потому что для этого не было предпосылок, благодаря самому справедливому общественному строю в истории человечества. Отпустить нельзя, а наказать не за что. Рассказчик не знал, чем все закончилось, но сам первый секретарь областного комитета коммунистической партии, реальный глава Одесской области, приезжал, чтобы посмотреть на эту извращенку. Представляю, как бы удивилась его правнучка, узнав, против чего боролся прадедушка. Наверное, поперхнулась бы в следующий раз.

33

Вторая часть пути от Сингапура до эстуария реки Жемчужной была продолжительной и скучной. Медленно шли крутым бейдевиндом против слабого северо-восточного ветра, за сутки приближаясь к цели всего миль на тридцать-сорок. К тому же, началась весна, и с каждым днем становилось все жарче.

На рейд Макао прибыли перед полуднем. Встали на якоря подальше от порта, чтобы португальские чиновники, такие же ленивые, как и их китайские коллеги, не приперлись ненароком. Через проплывавших мимо рыбаков я передал приветы макаоским танка, представителю хакка, проживавшему в городе, и Маню Фа, который, плюнув на сиесту, прибыл первым на быстрой небольшой восьмивесельной джонке с кабинкой посередине. Впрочем, судя по помятому лицу, именно он традицию послеобеденного сна не нарушил. Несмотря на неизменную улыбку, было заметно, что чем-то встревожен.

После обмена приветствиями, Мань Фа рассказал:

— Линь Цзэсюй начал борьбу с продажей опиума. По его приказу закрыты все опиекурильни. Нарушителей убивают на месте, без суда. Даже в Макао не осталось ни одной. Португальский губернатор лично проверил это и предупредил, что все нарушители, в том числе европейцы, будут выдаваться китайцам. Еще Линь Цзэсюй приказал сдать все запасы опиума. Торговцы пока отказываются, поэтому Тринадцать факторий блокированы со всех сторон. Позавчера там была перестрелка, убили какого-то гвайлоу.

— Такое творится по всей Поднебесной или только в Гуанчжоу? — задал я уточняющий вопрос, потому что полная блокада грозила мне проблемами, ведь накупил опиума на все имеющиеся, довольно скромные средства.

— Нет, только в тех провинциях, которыми управляет Линь Цзэсюй, — ответил китайский судовладелец.

Тогда проблемы будут только у тех, кто имеет склады на берегу, или ведет себя неосторожно, или не умеет договариваться с жадными китайскими чиновниками. Мань Фа прекрасно это знает. Значит, разыграл обеспокоенность, чтобы сбить цену.

— Ты принес хорошую новость! — радостно заявил я. — Линь Цзэсюй расправился с нашими конкурентами, за что будем благодарны ему. Цены на опиум взлетят, если это уже не случилось, в несколько раз, и мы с тобой заработаем намного больше.

Мань Фа скривился, поняв, что его хитрость не удалась, но продолжил играть роль испуганного простачка, заявив:

— Ты так думаешь⁈ Все теперь боятся покупать опиум, цена падает!

— Я знаю тех, кто ничего не боится, кто купит опиум по десять и даже двенадцать долларов за фунт и, пользуясь моментом, заработает очень много, — сообщил ему и напомнил китайскую стратагему: — Грабь во время пожара.

— Нет, я тоже готов купить… — начал он.

— … но был уверен, что сумеешь меня обхитрить⁈ — шутливо перебил я.

Мань Фа ощерил в улыбке белоснежные кривые зубы и выдал:

— Ты ведешь себя, как настоящий сын Поднебесной!

Наверное, это лучшая похвала, которую можно услышать от китайца.

— Быть таким же образованным и мудрым человеком, как вы, большая честь для меня! — отплатил я. — В благодарность за это продам тебе опиум всего по одиннадцать долларов за фунт и большее количество, чем обещал перед рейсом.

Я привез тысячу ящиков опиума. Шестьсот, семь из которых мои, собирался продать контрабандистам, а четыреста отвезти в Тринадцать факторий на склад Джон-компани. Уверен, что британцы не будут возражать, если сплавлю весь запрещенный товар здесь, и, получив серебро из расчета девять с половиной долларов за фунт, задавать нескромный вопрос, по какой цене продал.

Мань Фа получил бесплатно три из моих за отчет, а остальные купит по десять с половиной долларов за фунт. Хакка за раз забирают триста ящиков, танка, макаоские и гонконгские вместе — около двухсот, а все остальное уйдет ему при условии, что увезет все этой ночью. Мне не хотелось торчать здесь с запрещенным грузом еще сутки.

Следом за ним во второй половине дня прибыли танка на сампанах, сперва макаоские, а потом и гонконгские. Они были в курсе действий Линя Цзэсюя, поэтому не удивились повышению цены и взяли двести десять ящиков, а не сто семьдесят, как раньше. Следующая партия будет не скоро, если вообще будет.

В вечерние сумерки к правому борту шхуны ошвартовалась трехмачтовая джонка Маня Фа. Его самого на ней не было. Видимо, решил не рисковать. Мои матросы-китайцы сразу начали переправлять на нее ящики с опиумом, используя две грузовые стрелы. Работа шла споро, потому что я пообещал тройную оплату, если закончат до рассвета.

Незадолго до полуночи прибыли «взлетающие драконы» хакка. Первый сразу ошвартовался к левому борту «Мацзу». По штормтрапу поднялся Бао Пын, заметно округлившийся с тех пор, как мы виделись в последний раз.

— Ты пополнел, а значит, дела идут хорошо! — подколол я.

— Да, успех сопутствовал нам, — согласился он и продолжил грустным тоном: — но ничто не длится вечно.

— Наоборот, нам с вами жаловаться не на что. Это у гвайлоу проблемы, а мы получим свое и на меньшем количестве товара, продавая его намного дороже, — возразил я, поняв, что имею дело еще с одним хитрованом, который решил получить скидку. — У меня покупают опиум по десять с половиной долларов за фунт. Могут забрать и вашу долю, если цена не устраивает.

Бао Пын оценил мои слова улыбкой до ушей, за которой можно спрятать кинжал полуметровой длины, и сказал:

— Мы заберем всё, заплатив твою цену.

— И не прогадаете, — уверенно заявил я, после чего перевел разговор на более приятную для него тему, поинтересовавшись: — Новую шхуну для вас уже построили?

— Заканчивают, — улыбнувшись естественнее, ответил Бао Пын.

— Когда их станет несколько, вы не будете зависеть от гвайлоу, — предположил я.

— Мы тоже так думаем, — согласился он и попросил: — Нам бы хотелось получить свой груз быстро.

— Сейчас начнем, — пообещал я и приказал носовой грузовой стреле отправлять ящики на «взлетающий дракон».

Все пятнадцать были загружены часа за четыре. Еще примерно через час закончили с джонкой Маня Фа. После чего закрыли трюма, закрепили грузовые стрелы по-походному, снялись с якорей и в начавшихся утренних сумерках пошли с легким попутным ветерком и приливным течением в порт Макао. Там встали на якоря настолько близко к берегу, насколько позволяла сильно уменьшившаяся осадка. Большая часть экипажа, получив зарплату за рейс и премиальные за быструю разгрузку, была отпущена в увольнение до утра. К острову Вампоа пойдем, как догадываюсь, не скоро. Я отправил в Тринадцать факторий гонца с сообщением о прибытии. Пусть думают, где и как нам разгрузить привезенные им легальные товары.

Перед тем, как спуститься по штормтрапу в тузик вместе с Полем Фавро, я проинструктировал вахтенного помощника Адру Переша:

— Если прибудут чиновники, португальские или китайские, покажи им документы и груз. Пусть поищут опиум, не мешай. Если будут вопросы ко мне, скажешь, что приплыву завтра, или пусть зайдут ко мне домой.

Уверен, что эти лентяя, зная, что ничего не обломится, ни ждать, ни, тем более, расхаживать по городским улицам не будут.

34

Во второй половине дня, отоспавшись, я отправился в канцелярию Чарльза Эллиота с заветной кожаной сумкой, деловая корреспонденцию в которой была мной прочитана за время перехода. Было там и письмо главному смотрителю от Уильяма Макнахтена, В очередной раз убедился, что люди думают о нас намного хуже, чем мы о себе, и приписывают нам собственные недостатки. Еще в нем было требование как можно быстрее разведать обстановку возле Бэйцзина и сообщение о том, что британская эскадра, захватив порт Аден, движется к Калькутте, где пополнит запасы, возьмет на борт пехоту и отправится в Макао для защиты интересов наркодилеров.

За время моего отсутствия Чарльз Эллиот, ранее тщательно брившийся, обзавелся короткой черной бородкой.

— Дал зарок, что сбрею ее только после того, как добьюсь свободной торговли с Китаем! — вроде бы шутливо объяснил он, заметив мое удивление.

— Судя по слухам, которые циркулируют в Калькутте, это случится скоро, — предположил я, отдавая ему сумку.

— А что там говорят? — поинтересовался он, сорвав сургучную печать.

Знал бы, что он даже не осмотрит ее, не возился бы с печатью долго.

— Что мистер Джардин уплыл в Лондон, чтобы добиться присылки эскадры для обеспечения свободной торговли с Китаем. Он человек очень богатый, со связями и умением договариваться. Так что у него должно получиться, — сообщил я, точно зная, что война будет, но даты не помнил. — Наверное, мистер Макнахтен написал тебе об этом.

— Сейчас прочитаю, — сказал главный смотритель, выбрав это письмо и вскрыв его, опять таки, даже не проверив печать.

Я расположился на диване с гнутыми ножками, привезенном, наверное, из Британии, и доставка стоила дороже, чем он. Зашел слуга-мулат с непроницаемым черным круглым лицом и в белых перчатках и расставил на столике фарфоровые приборы для чаепития, после чего налил сперва мне, а потом хозяину. Как догадываюсь, Чарльз Эллиот обзавелся им на острове Гаити во время службы там, как и женой Кларой. В обоих случаях не ошибся.

Я успел выпить две чашки чая, налив вторую самостоятельно, потому что слуга удалился. Поскольку знал, что написано в письме, наблюдал за реакцией Чарльза Эллиота. Вот он коротко глянул на меня и смутился, встретившись взглядами. Значит, прочел поклеп на благороднейшего и честнейшего из людей. Вот он покивал головой, соглашаясь, что надо срочно прислать сюда эскадру. Вот в конце письма, где были сплетни, улыбнулся, узнав, что какого-то Джона Спрейка выгнали из министерства колоний, потому что вымогал взятку не у того, у кого можно.

— Уильям Макнахтен пишет, что срочно нужны сведения о столице Китая, — дочитав, поделился Чарльз Эллиот.

— Завтра займусь этим, — пообещал я. — Как мне сказали, собрали, что смогли, надо только перевести с китайского на английский и записать,

— Может, сразу дать тебе моего секретаря? — спросил он.

— Я бы с радостью, но мои агенты не хотят, чтобы о них узнал еще кто-либо. Для них это вопрос жизни и смерти, — отказался я.

Судя по выражению лица, мой собеседник понял это, как отказ сдать свою агентуру из боязни, что с ней наладят прямой контакт, и я останусь без легких денег, но не обиделся.

— Спешить все равно некуда. В Калькутту отчет поплывет на моей шхуне, больше не на чем, а с разгрузкой и погрузкой ее, как понимаю, будут проблемы, — продолжил я.

— Может и не быть, — возразил он. — Линь Цзэсюй заявил, что торговле остальными товарами мешать не намерен.

— Ты уже встречался с ним? — полюбопытствовал я.

— Нет. Он нагло потребовал, чтобы я, как какой-то никчемный китайский чиновник, явился к нему с повинной. В ответ я предложил ему прибыть в Макао и провести переговоры на нейтральной почве. Как мне передали, это взбесило китайского самодура, — рассказал Чарльз Эллиот.

— Говорят, он очень умный и образованный человек, академик, если перевести его ранг на наши, — подсказал я.

— Уверен, что китайский академик по уровняю знаний уступает нашему школьному учителю, — заявил он.

Китайский эгоцентризм нарвалась на британский. Победителя не будет, потому что оба уже проигравшие.

35

Заняться на следующий день отчетом агентов не удалось. Рано утро ко мне домой прибыл гонец с приказом из Тринадцати факторий следовать под разгрузку к острову Вампоа. Он приходил вечером, но меня не было дома, гостил у Эллиотов, где меня накормили, в том числе, и белым пудингом, в котором говяжий жир и свиная печень преспокойно сочетались с местными сладкими фруктами. Это блюдо обожала хозяйка дома, которая была беременна в очередной раз. Я заметил, что британки в колониях плодятся намного лучше. То ли следуют примеру аборигенок, то ли просто от скуки.

Поскольку ситуация была сложной, я сам повел «Мацзу» вверх по реке, используя ветер и попутное приливное течение. На походе к острову нас встретили и сопроводили две военные джонки. Агрессивности не демонстрировали, на борт шхуны не попытались высадить десант или доставить таможенных чиновников. Наверное, знали, что опиума на ней нет.

После того, как «Мацзу» встала на якоря, на нее прибыл на грузовой джонке клерк Джонатан Липман, лицо которого показалось мне более желтым, чем было в прошлый раз. Наверное, у чувака хроническая малярия. Ему бы вернуться домой, на любимый пасмурный остров, и сразу вылечиться, но, видать, жаба задавила, хочет нарубить больше бабла. Я передал ему почту из калькуттского офиса компании, грузовые документы и серебро, вырученное за наркоту.

— Продал весь опиум контрабандистам, узнав, что у вас здесь проблемы с китайцами, — сообщил я.

— Думаю, мое руководство одобрит ваше решение, — предположил он, после чего дотошно, нудно взвешивал и перевзвешивал серебряные «копыта» и «черепах».

Убедившись, что всё верно, приказал начать перевалку хлопковых тканей в рулонах, часов и музыкальных шкатулок в ящиках и свинца в слитках в джонки, ошвартовавшиеся к обоим бортам шхуны, после чего убыл на первой же нагруженной, отказавшись выпить рюмку портвейна, приобретенного мной в Калькутте. Совсем нетипичный британец, что по цвету кожи, что по отношению к алкоголю.

Я собрался отправиться вслед за ним в Макао, но к освободившемуся борту, отогнав грузовую, подошла военная джонка. На высокой корме стоял пухлый пожилой офицер с бронзовым помпоном на темно-синей шапке и буфаном тюлень (второй военный чин снизу из девяти) на темно-синем халате.

— Чрезвычайный уполномоченный высшего ранга Линь Цзэсюй требует, чтобы капитан корабля прибыл к нему! В случае неповиновения мы откроем огонь! — громогласно объявил он на пиджин инглиш.

С пожилым человеком в таком низком чине лучше не спорить. Ему слишком нужен повод выслужиться.

— Не кричи, — спокойно сказал я на китайском языке, после чего спросил вояку, замершего с открытым от удивления ртом: — Зачем такому высокопоставленному чиновнику потребовался какой-то скромный капитан?

— Дашь ему клятву, что больше не будешь привозить сюда опиум, — ответил на китайском обладатель буфана тюлень.

— Ты видел на моей шхуне эту отраву⁈ — включил я дурака. — Если найдешь ее, забирай себе!

— Я не собираюсь ничего искать. Мне приказано доставлять всех капитанов к циньчаю дачэню, что я и делаю. Ты приплыл первым. Вот и узнаем, зачем ты нужен, — строго произнес он.

Я на французском языке дал инструкции Полю Фавро, что делать, если не вернусь до ночи, после чего перебрался на джонку, которая резво помчалась вверх по течению к пристани возле Речных ворот Гуанчжоу. Оттуда меня под конвоем командира и шести воинов, вооруженных короткими копьями и мечами-дао, повели к резиденции чрезвычайного уполномоченного, которая находилась метрах в трехстах.

Отовсюду начали сбегаться зеваки и демонстрировать свою высокую культуру оскорбительными выкриками и жестами. Я молчал, пока не добрались до входа в резиденцию. Там остановился и повернулся к толпе, шагавшей следом, заставив воинов напрячься.

— Благодарю всех обезьян за оказанный мне прием! Вы были великолепны! — задорно прокричал я на китайском языке, развеселив конвой и стражу у широких деревянных воротах с вырезанными на створках драконами и тиграми.

За каменным забором высотой метра три был двор с широкой, метров восемь, дорогой из каменных плит, идущей между постриженными кустами, отделявшими ее от подстриженных газонов, к двухэтажному (второй меньше первого, как у пагоды) зданию с изогнутыми крышами. В него вела каменная лестница, разделенная продольными низкими каменными парапетами на три равные части. Возле каждой из трех двустворчатых резных дверей, покрашенных в красный цвет, стояло по два воина в красных шестиугольных шапках и халатах, вооруженных короткими копьями и мечами-дао. Видимо, мушкеты, даже со штыком, считались недостаточно надежным оружием.

Командир конвоя сказал паре, стоявшей у средней двери, что привел меня к циньчаю дачэню. Левый из стражников приоткрыл ближнюю створку дверей и передал его слова кому-то внутри, тот еще кому-то и еще, а потом в обратную сторону полетело разрешение войти.

Два подошедших изнутри стражника в красном с мечами-дао в деревянных ножнах, обтянутых черной материей, провели меня через среднюю дверь и дальше по анфиладе комнат с очень высоким, метров шесть, потолком и деревянными, замысловатой формы решетками на окнах в самую дальнюю, где царил полумрак. В ней было три пары стеллажей с книгами у стен, что-то типа низкой софы с маленьким столиком для чаепития посередине, еще один столик с письменными принадлежностями, за которым сидел писарь на циновке, постеленной на каменном полу. На стенах парами висели узкие длинные картины с пейзажами, а в углах стояли большие фарфоровые вазы уникальной работы на специальных постаментах.

Линь Цзэсюй сидел на пятках на низком широком резном стуле, похожем на половину софы, покрашенном в красный цвет и расположенном на деревянном помосте полуметровой высоты. На чрезвычайном уполномоченном была черная шапочка с помпоном-рубином, обозначавшим высший военный чин, и черный шелковый халат-ханьфу, простенький, без узоров и буфана. Высокий лоб, высоко понятые дуги тонких черных бровей, раскосые глаза, крупноватый для китайца нос, густые черные с сединой усы над полноватыми губами и острая короткая бородка. Светлое, в полумраке казавшееся бледным, овальное лицо спокойно. Темные глаза смотрели сквозь меня.

Я поздоровался на китайском языке, после чего произнес:

— Для меня большая честь быть приглашенным в гости к такому уважаемому цзиньши (академику)!

Вот пусть теперь попытается поменять мой статус на подозреваемого или обвиняемого!

Улыбнувшись еле заметно, Линь Цзэсюй поздоровался в ответ и сказал:

— Я ждал переводчика. Не предполагал, что придется вести разговор с образованным человеком, — после чего обратился к сопровождавшим меня стражникам: — Идите и передайте переводчику, что он не нужен.

— Моя познания в сравнение с вашими — горстка пыли рядом с горой! — польстил я еще раз, хотя был уверен в обратном.

— Я тоже горстка пыли, но, может, чуть большая в силу возраста, жизненного опыта, — скромно молвил он и предположил: — Видимо, ты тот самый потомок Чингизхана, о котором мне рассказывали.

— Не ожидал, что так известен в Таньчао (Поднебесной династии, Китае), — в свою очередь поскромничал я.

— Только в самой южной части ее! — улыбнувшись, уточнил Линь Цзэсюй, после чего приказал писцу: — Пусть принесут чай, — и, вставая, жестом предложил мне занять место на «софе» за чайным столиком: — Прошу, уважаемый гость!

Скинув кожаные шлепанцы, в которых расхаживал за исключением тех случаев, когда навещал европейцев, я сел на пятки за низким столиком, столешница которого была расписана цветами и покрыта лаком. Линь Цзэсюй расположился напротив. Так получилось, что мы одновременно посмотрели друг на друга, пытаясь проникнуть внутрь собеседника, понять, с кем имеешь дело. Взгляды встретились — и обоих накрыла неловкость, будто застукали за подглядыванием, и в то же время возникло щемящее чувство симпатии с легким сексуальным оттенком, которое, особенно в Азии, является фундаментом хороших, близких отношений.

— Уверен, что наш разговор будет интересным и полезным обеим сторонам, — после продолжительной паузы, первым справившись со смущением, предположил Линь Цзэсюй.

— Беседа с умным человеком не может быть иной, — сказал я, имея в виду в том числе и в первую очередь себя.

Старик понял, как ему хотелось, и, кивнув, спросил:

— Ты из какой страны приплыл к нам?

— Из Америки, которая расположена на другой стороне океана, — ответил я.

— Расскажи мне о ней, — попросил он.

В это время к нам подошел юноша, одетый слишком богато для слуги, наверное, сын или внук чрезвычайного уполномоченного, приготовил и налил нам зеленый чай, после чего молча удалился. Я выполнил необходимую часть ритуала, что произвело впечатление на Линя Цзэсюя, который, ухмыльнувшись, тоже постучал пальцами по столику. Значит, он вырос в Южном Китае, но в столице империи отвык от этой традиции.

Отпив чая очень высокого качества, я начал рассказывать историю Соединенных Штатов Америки. Линь Цзэсюй слушал меня внимательно, изредка задавая уточняющие вопросы или переспрашивал то, что не сразу понял. Я терпеливо разъяснял, повторял. Особенно его поразило, что янки избирают своего правителя.

— Верховную власть дают боги! — возмутился он.

— Ее никто не дает, а берет сильный и наглый, и вы это прекрасно знаете на примере своей страны, — возразил я и подсластил пилюлю: — У гвайлоу так же. Всего лет сорок назад никому неизвестный, безродный капитан артиллерии стал императором, захватив большую часть стран, пока не пошел с полумиллионной армией на Россию, вашего северного соседа и родину моих предков, где ему отбили охоту нападать.

— Это из его народа те, кто приплывал на переговоры к моему повелителю? — задал он вопрос.

— Нет, он был императором Франции, а к вам приплывали послы короля Британии, — рассказал я. — Кстати, сейчас у них правит королева.

— Женщина на престоле⁈ — удивился он.

— Да, но это не имеет значения, потому что реальной власти у нее мало. Все решает двухпалатный парламент, — и я рассказал, как устроена политическая система британцев. Закончил словами: — Они уже захватили столько земель по всему миру, что хвастливо заявляют, что над их империей никогда не заходит солнце.

— У них очень сильная армия? — поинтересовался Линь Цзэсюй.

— Сильный у них военный флот, а армия хоть и хорошо вооруженная и выученная, но слишком малочисленная. Если навязать им войну на суше, долго не выдержат. Сейчас они напали на Афганистан. Это страна северо-восточнее Индии, захваченной ими из-за раздробленности последней. Так вот я уверен, что британцы проиграют, несмотря на то, что афганцев в сотни раз меньше, чем индусов, и вооружены хуже, но они смелые воины, — пересказал я своими словами то, что читал в учебнике истории.

— То есть мы тоже сможем победить их, — сделал вывод мой собеседник.

— Нет, вы проиграете, — огорчил я.

— Почему? Ты же сам сказал, что на суше они плохо воюют, — произнес он.

— Не плохо, а большую армию сюда не смогут перевезти, слишком много уже захваченного надо охранять, поэтому не будут сильно углубляться в Таньчао. Ваша столица Бэйцзин находится рядом с морем. Как гласит ваша стратагема, бей в голову, а остальное само рассыплется. Ваша огромная армия похожа на толстяка, который кажется грозным, пока сидит и ест, а как только попробует встать, тут же упадет. Я читал путевые заметки своего предка, который служил хуанди Канси, занимался переобучением его армии. Мне кажется, с тех пор ничего не изменилось. Вы опять отстали лет на двести. Вооруженные более современным, точным и дальнобойным оружием, британцы легко разобьют вашу армию и флот на подступах к столице, после чего вы сдадитесь. К этому надо добавить, что мало кто из ваших солдат готов умереть за родину. Мне рассказывали, что их обворовывают командиры, из-за чего им приходится разными сомнительными способами добывать пропитание, — развернуто ответил я.

— Мне горько слушать твои слова, но я понимаю, что они лучше сладкой лжи, — печально молвил Линь Цзэсюй. — Надеюсь, мы сможем избежать войны с ними, а если нет, то случится она не скоро.

— Ошибаешься, — возразил я. — Они уже собирают эскадру. Она прибудет сюда во время летнего муссона, на следующий год жди вторую, намного большую.

— Ты точно это знаешь? — внимательно глядя мне в глаза, задал он вопрос.

— Точней не бывает, — ответил я.

— И ты предупреждаешь меня, своего врага? — не унимался чрезвычайный полномочный.

— Вы мне не враг, а британцы не друзья, мы с ними воевали двадцать пять лет назад. Я зарабатываю деньги, помогая тому, кто платит, — честно признался ему.

— Если мы заплатим, тоже поможешь? — спросил он.

— Да, — согласился я и добавил условие: — Если это будет не слишком опасно.

Нагадить британцам — святая обязанность любого порядочного человека.

— Я не могу приглашать тебя сюда, это будет подозрительно. Буду присылать к тебе надежных людей, — предложил Линь Цзэсюй. — Только надо договориться, как ты будешь узнавать, что они от меня.

— Вы откуда родом? — поинтересовался я.

— Из Хоугуаня, — ответил он.

— Вот пусть ваш человек и продаст мне по дешевке какой-нибудь недорогой, но оригинальный китайский старинный предмет от друга из Хоугуаня. Все знают, что коллекционирую такие, — предложил я.

— Хорошо, — согласился он, после чего спросил: — Как тебя отблагодарить за ту информацию, что поведал мне сегодня?

— Никак, — отказался я, — но было бы неплохо, если бы вы дали мне что-то типа пропуска, чтобы ваши чиновники случайно не арестовали меня. Типа я ваш ученик, и они обязаны помогать мне.

— Сейчас напишу, — пообещал он и шутливо признался: — У меня впервые будет ученик, который знает больше меня!

— Очень мудрый гвайлоу по имени Сократ, живший в одно время с Кун Цю, сказал: «Я знаю, что ничего не знаю», — поделился я.

— Великолепные слова! — воскликнул Линь Цзэсюй, после чего вздохнул огорченно и произнес: — Раньше жили великие люди, нам далеко до них.

Кому-то далеко, а кому-то не очень.

36

По моему пожеланию меня отвезли на военной джонке сразу в Макао. По пути я приказал подойти к «Мацзу», чтобы передать инструкции Полю Фавро. Само собой, никаких проблем ни с выгрузкой привезенных легальных товаров, ни с погрузкой чая у нас не было к большому удивлению суперкарго Джон-компани, которых прессовали со всех сторон, требуя сдать китайским властям опиум. Они готовились грудью встать на защиту своих товаров, но никак не могли найти, чьей именно. Свою подставлять никто из них не собирался. В привезенной мною корреспонденции из Калькутты было известие, что сюда в летний муссон придет британская эскадра, но ждать еще долго и опасно. Поэтому имитировали исполнение служебного долга, не рискуя.

Все время погрузо-разгрузочных работ я провел с семьей. На основании сведений, добытых агентами Маня Фа, составил подробнейший отчет о районе китайской столицы и затем привел его в читабельный вид с помощью Джона Гимсона, секретаря Чарльза Эллиота, который был первым читателем нашего литературно-разведывательного труда.

— Это просто невероятно, что ты сумел добыть такую важную, такую детальную информацию! У меня возникло впечатление, что сам побывал в тех местах и всё увидел! — радостно воскликнул главный смотритель. — Уверен, что мое руководство оценит твой труд по достоинству!

— Не забудь написать им, что лучше всего измерять достоинство в ящиках опиума, — шутливо подсказал я.

— Обязательно упомяну! — торжественно заверил он.

И таки сдержал слово, причем отозвался обо мне настолько лестно, что я себя не узнал. При этом недвусмысленно дал понять, что я очень нужен ему и заодно британской короне, поэтому надо покрепче привязать меня высокой оплатой. В письмах из Джон-компани были вопли и сопли. Никто не хотел умирать. Становиться бедными тоже не собирались, поэтому все, что можно, отвезли в Макао. Американцы поступили также, и в моем сарае хранилось кое-какое барахло суперкарго Уоррена Делано.

До Сингапура мы долетели за шесть дней. На рейде и под погрузкой-выгрузкой у длинного причала стояли только джонки. Европейские корабли прибудут не скоро. Военных британских тоже не было. Как сказали торговцы с лодок, давно не появлялись здесь.

Может, именно из-за их отсутствия и в Малаккском проливе было пусто и спокойно. Следуя курсом галфвинд со скоростью узлов пять-семь мы наблюдали, как немногочисленные рыбаки занимались своими делами, не обращая внимания на «Мацзу». Они уже знали, что европейцы мелочь по карманам не тырят, что опасаться надо только местных уродов, которые могут прибить за старую лодку и рваные сети. На нас тоже никто не напал. То ли сделали вывод из предыдущего неудачного налета, то ли в ожидании летнего муссона занимались своим главным делом — пахали на полях (рисовых чеках). Если бы рискнули, то получили бы сполна. Теперь «Мацзу» вооружена шесьбю новыми шестифунтовыми пушками и экипаж обучен обращаться с ними. Время от времени я провожу учебные стрельбы. Острой нужды в деньгах больше нет, так что могу потратить немного пороха и ядер.

К Калькутте медленно ковыляли курсом крутой бейдевинд. Переход можно разделить на три примерно равных отрезка: Макао-Сингапур, Малаккский пролив, переход до Калькутты. При зимнем муссоне для нас в обе стороны самый трудный последний участок, при летнем — первый. Малаккский пролив в обе стороны в любой сезон проходим в полветра. Изредка бывают исключения в виде ветра «немуссонного» направления, но в этом раз нам не повезло.

На рейде Калькутты было пустовато. Ближе к форту стоял на якорях британский военный бриг. К обоим его бортам ошвартованы большие джонки. Наверное, пришел издалека и сейчас пополняет припасы. Не знаю, что именно, однако чаек возле него кружилось много. Или птицам просто нечем больше заняться. Подлетели они и к «Мацзу», покружились и вернулись к бригу.

Был прилив, пользуясь которым я провел «Мацзу» как можно ближе к городу. Здесь больше вспученных трупов курсирует вверх-вниз по реке, повинуясь колебаниям уровня Бенгальского залива, зато до причала возле Дома Правительства добираться быстрее. У меня была надежда, что в это приход меня встретят там интереснее.

Не успели встать на четыре якоря, два носовых и два кормовых, чтобы не разворачивало при смене течения, как прибыл двенадцативесельный баркас с пожилым пехотным сержантом, несмотря на то, что уже начало смеркаться. Видимо, шхуну опознали еще на походе, доложили по инстанции, и он получил приказ забрать у нас кожаную сумку с почтой.

— Мистер Уильям Макнахтен ждет тебя завтра утром, сэр, — передал сержант, после чего баркас довольно резво отвез его к причалу возле Дома правительства.

Я не рискнул последовать вслед за ним. Заявиться в такое позднее время в гости было бы слишком неприлично. В колониях британцы чтут нормы поведения, писанные и не очень, намного строже, чем на родном слякотном острове.

37

Уильям Макнахтен принял меня сразу после доклада слуги о моем приходе. Помощник губернатора опять слушал Самуэля Кушинга, который читал послание на нескольких страницах. Секретарю опять предложили удалиться. Это показалось мне странным, потому что уж кто-кто, а муж моей любовницы посвящен во все секреты своего начальника. Самуэль Кушинг посмотрел на меня с интересом, но не враждебно. Скорее, с легкой опаской, как шавка на овчарку. Может, мне так показалось из-за того, что смахивает на побитую собаку. Наверное, ему настучали, благодаря кому обзавелся рогами, но то ли не поверил, то ли ему пофиг, то ли я недооцениваю его умение управлять своими чувствами. Уильям Макнахтен тоже с интересом отследил наш обмен взглядами. Видать, и ему нашептали. Может, поэтому и приказал своему секретарю удалиться.

— Чарльз Уоллес очень хорошо отзывается о тебе, — начал Уильям Макнахтен с похвалы. — Я с ним согласен. Давно не читал такой толковый отчет. Действительно, складывается впечатление, будто видел это сам.

— Старался, как мог, оправдать доверие и деньги, которые мне обещали, — изобразил я жадного янки.

Британцы жуткие скупердяи и, если находят такой же грех у других народов, начинают относиться к ним лучше. Поэтому считают прекрасными людьми мелочных голландцев, хорошими жадноватых французов и немцев, терпимы к склонным к красивым жестам южноевропейцам и, мягко выражаясь, недолюбливают безалаберных в этом плане русских, азиатов, латиноамериканцев и прочих африканцев.

— Что ж, с заданием ты справился. Завтра, раньше времени, получишь причитавшиеся тебе пятьсот фунтов и еще сотню за прекрасный отчет. Ты их заслужил, — пообещал главный секретарь и продолжил: — Я приказал сделать несколько копий. Одну отошлю в Лондон в министерство по делам колоний, еще по одной для сэра Идена и командующего эскадрой, которая отправится к вам на помощь с началом летнего муссона.

— Там ждут не дождутся ее прибытия, — проинформировал я, будто не знал, что ему написали об этом.

— Раньше не получится. Управлять ветрами мы еще не научились, — огорченно молвил Уильям Макнахтен.

Представляю, сколько бед натворили бы британцы, если бы научились управлять ветрами.

— Других заданий у меня для тебя пока нет, а отказываться от твоих услуг не хочется. Ты хорошо знаешь китайские воды и их язык, так что мог бы стать лоцманом и заодно переводчиком на флагманском корабле нашей эскадры. Как смотришь на это? — спросил он

— Я бы справился с обеими ролями, но и лоцманам, и переводчикам платят мало и относятся к ним с пренебрежением, — сказал я.

Он задумался ненадолго и затем предложил:

— Как тебе стать советником по китайским вопросам с окладом пост-капитана корабля третьего ранга?

— Звучит приятнее, чем переводчик, — усмехнувшись, ответил я.

— Так я тебя и представлю коммодору эскадры, — пообещал он.

— Большая будет эскадра? — поинтересовался я.

— Пока четыре корабля: фрегат «Объем», шлюп «Кут», бриг «Круизер» и шхуна «Махи», — сообщил он.

— Та самая, что была в Адене? — задал я следующий вопрос.

— Да, — подтвердил Уильям Макнахтен. — Приходилось встречаться с ними?

— В прошлом году передавал письмо коммодору Генри Смиту, чтобы следовал в Калькутту, а потом в Аден, — напомнил я.

— Ах, да! — вспомнил главный секретарь. — Что ж, тогда тебе будет проще найти с ним общий язык.

— Четыре таких небольших корабля — это маловато. Китайцы, конечно, слабы, но не настолько. Этих хватит лишь на то, чтобы защитить ваши торговые корабли в Макао, — предупредил я.

— Надо будет продержаться до следующего лета. Мне написали, что формируют эскадру из трех линейных кораблей третьего ранга и вспомогательных, в том числе четырех пароходов Ост-Индской компании, но в этом году они не успеют прийти, — проболтался Уильям Макнахтен, после чего полюбопытствовал: — Видел раньше пароходы?

— Да, — ляпнул я, а потом вспомнил, что в этих краях их пока нет, но отказываться от своего слова было поздно, поэтому сочинил на ходу: — Приближался с востока к рейду Нью-Йорка, когда мы выходили из порта, направляясь сюда. Дымил он сильно. Паруса нижние на грот-мачте и бизани были черными.

— Я видел пароходы в Лондоне. Они там сейчас в моде. Говорят, за пароходами будущее. А жаль! В парусниках живет романтика, — произнес он.

Не ожидал, что этот прожженный чиновник так юн душой и сердцем.

— Уверен, что на наш век хватит парусников, — заявил я уверенно, потому что точно знал, что пароходы их выдавят только в двадцатом веке, и перефразировал маркизу Помападур: — а после нас хоть пароходы!

Уильям Макнахтен улыбнулся, значит, слышал исходную фразу, и кивнул, соглашаясь с моей, после чего приказным тоном произнес:

— Жду тебя завтра в это же время.

Я попрощался и вышел из кабинета. В коридоре возле широкой мраморной лестницы, ведущей на первый этаж, стояли супруги Кушинг и, судя по кислому лицу худшей половины, говорили о чем-то неприятном.

Увидев меня, он перебил супругу:

— Мистер Макнахтен освободился, мне надо идти, — и зашагал в мою сторону.

Эмили обернулась, собираясь сказать что-то неприятное, судя по ее грозному лицу — и увидела меня. Приоткрытый ротик захлопнулся и искривленные губки размякли и расползлись в улыбке до ушей. Если бы муж обернулся в этот момент, то догадался бы, что слухи о неверности жены не беспочвенны. Предполагая, что такой счастливой он не видел Эмили ни разу за все годы брака. Она протянула мне обе руки и крепко сжала мои пальцы своими тонкими, горячими и сухими.

Сзади нее по длинному полутемному коридору в нашу строну шли два мужчины, наверное, мелкие клерки, поэтому Эмили сразу отпустила меня и прошептала страстно:

— Пойдем ко мне!

До двери ее комнаты мы шли молча. Эмили смотрела себе под ноги, чтобы встречные не прочитали на ее лице то, что предназначалось только мне. В первой комнате возле окна стояла индийская колыбель — вертикальная деревянная рама на широких ножках, внутри которой подвешен к верхней продольной перекладине кузовок. Рядом сидела служанка Нитя в цветастом сари и покачивала грудного ребенка в белой распашонке, спавшего на спине с раскинутыми в стороны руками и раздвинутыми ногами. Взгляд у индианки был умиленный, будто старалась для своего дитяти.

— Наш сынуля Ричард! — гордо сообщила Эмили. — Назвала так в честь своего отца, — после чего поинтересовалась моим мнением: — Тебе нравится имя?

— Да, — подтвердил я, после чего положил руку на талию Эмили и легонько подтолкнул в сторону спальни. — Поговорим там, чтобы не разбудить его.

Разговор получился стремительным. Я завалил Эмили на кровать одетой, только задрал подол платья и нижней юбки. Обошелся без предварительных ласк. После родов ее влагалище стало менее упругим и более сочным, поэтому процесс сразу пошел хорошо. Эмили изо всех сил сдерживала стоны, но они прорывались в виде протяжного мычания, а руки ее то хватали меня за плечи, то вцеплялись в простыню, причем звук был такой, будто материя рвется. Кончила быстрее и задергалась всем телом резче. После чего, молча поглаживая меня по спине, не давала перелечь с нее.

— Как мне хорошо с тобой! — прошептала она слезливо.

— Мне тоже с тобой, — признался и я, после чего предупредил: — Надо вставать, Муж может нагрянуть.

— Пошел он к черту! — размазав слезы на щеках, искренне произнесла она.

— Ему не позавидуешь, — посочувствовал я.

— У Самуэля есть наложница-индианка, пусть идет к ней, — поделилась моя любовница.

— Странно, я был уверен, что он не способен договориться с женщиной, даже с проституткой, — сказал я.

— Это я свела их, чтобы не надоедал мне, но он, дурачок, не догадывается и боится, как бы я не узнала! — хихикнув, сообщила Эмили.

Предполагаю, что, если муж застукает нас, скажет, что сделала это в отместку за его измену.

38

На полученные от британцев деньги, добавив к ним заработанное ранее, я накупил опиума. Представитель Джон-компани собирался набить трюма «Мацзу» всякой легальной ерундой. Я пообещал, что продам и их наркоту по семь долларов за фунт и не возьму с них комиссию. Мол, цены сильно просели из-за репрессий китайцев, но у меня есть пара каналов сбыта по низкой цене. Если по каким-либо причинам не получится, бесплатно привезу груз обратно, потеряют только на оплате погрузки-выгрузки, а это сущие гроши, потому что докеров набирают из аборигенов. Условие бесплатного возврата вместе с ценой продажи были прописаны в договоре фрахтования, который я подписал перед отплытием, когда стало точно известно, сколько ящиков опиума компании смогу затолкать в трюм.

Погрузкой занимался Поль Фавро, а я проводил время в Доме правительства или по утрам на улицах рядом с ним, где совершенно случайно встречался с Эмили и служанкой Нитей, несущей нашего сына на руках. Малышу надо бывать на свежем воздухе, когда не жарко. В полдень, как уверяют аборигены, солнце припекает так, что можно жарить мясо, положив на ствол чугунной пушки. Наверняка Самуэлю Кушингу доносили о моих визитах, но он проявлял благоразумие, не появляясь там, где мог оказаться в сложной ситуации. Видимо, наложница-индианка решала все его проблемы, и обзаводиться новыми не хотел.

На обратном пути нам повезло. Мы прошли примерно половину Малаккского пролива, когда северо-восточный ветер сменился на юго-западный. Значит, примерно через месяц надо ждать западноевропейские клипера в Кантоне. Сперва они заглянут в Калькутту, оставят там часть привезенного груза и вместо него захотят взять опиум, а им сообщат пренеприятное известие.

До Сингапура мы двигались в полветра, а потом нас подхватил попутный. «Мацзу» прямо таки бежала по волнам, как и та, в честь которой шхуна получила название. Мы бы могли потягаться с клиперами. Обычно суда с косыми парусами сильно рыскают при попутном ветре, приходится ставить на штурвал по два рулевых, но марселя избавляли от этого недостатка.

На подходе к эстуарию реки Жемчужной запросто обогнали четырехмачтовую китайскую джонку на дистанции около мили. Скорее всего, военную. С нее пальнули в нашу сторону из погонной пушки холостым. Я приказал выстрелить в ответ, будто решил, что нас всего лишь приветствуют. На ее корме помахали в воздухе большим красным полотнищем. Я приказал помахать американским флагом. После чего в нашу сторону пульнули ядро из пушки, стоявшей на главной палубе, наверное, двенадцатифунтовки. Упреждение взяли маленькое, поэтому ядро проскакало по волнам далеко за нашей кормой. Отвечать я не стал. Может, еще встретимся на рейде или в порту. Если обиделись, скажу, что сигналы их не понял, принял за пиратов. Для следующего прицельного выстрела им надо было развернуться, но к тому времени мы уже выйдем из зоны поражения.

На этот раз встали на якоря возле острова Гонконг, причем там, где не были видны с соседнего Лантхау. Подошли со стороны открытого моря в вечерних сумерках, чтобы китайский гарнизон не заметил нас случайно. Как мне сказали, там служат те еще вояки, потому что платят им редко и меньше положенного, но даже у таких изредка бывают приступы служебного рвения. К обоим бортам «Мацзу» сразу ошвартовался табор морских цыган, которые заметили нас еще на подходе. Обслуживать им было некого, разве что Поль Фавро ненадолго пригласил девицу к себе в каюту и Адру Переш спустился к другой на сампан. Матросы-китайцы воздерживались, потому что расчет за рейс получат после полной выгрузки.

Я перебрался к сампану в крайнем ряду с правого борта, где меня ждал У Бо. Старик начал сдавать, двигался мало и медленно. Я подарил ему музыкальную шкатулку, а он отдарил розовой жемчужиной, оплетенной «бочковым» узлом черной шелковой нитью, образующей гайтан, благодаря которому висела на шее деревянной статуэтки богини Мацзу.

— Богиня не обидится? — на всякий случай спросил я.

— Нет, — ответил старик. — Мы дадим ей шарик опиума, и она забудет обо всем, что было раньше.

Теперь буду знать, что наркотики отменяют не только будущее, но и прошлое.

Мы выпили чая, обменялись новостями. Я предупредил У Бо, что в конце лета сюда прибудут военные корабли гвайлоу и начнется война. Может, не сразу, а на следующий год, когда их здесь соберется много.

— Вы хорошо заработаете на обслуживании экипажей. На каждом военном корабле будет по несколько сотен человек, желающих развлечься. Запаситесь байцзю. Гвайлоу очень любят крепкие напитки, — пообещал я.

Старик рассказал мне, что Линь Цзэсюй продолжает блокаду Тринадцати факторий, принуждая сдать ему весь опий. Меняет его на чай по очень выгодной цене для китайских торговцев. Само собой, гвайлоу упираются.

— Цены на опиум сильно взлетели? — задал я вопрос, зная ответ.

— Да, — подтвердил старик. — У нас готовы покупать по двадцать семь серебряных монет за большую головку (пятнадцать за фунт).

— Продам вам по двадцать две (двенадцать с небольшим за фунт), — предложил я.

— Это хорошая цена. Мы возьмем сто ящиков и еще столько же наши родственники из Аомэня (Макао). Я отправил к ним гонца, — сказал он.

Танка, в отличие от китайцев, торговаться не мастера, а между своими и вообще не практикуют. То есть я для них свой. Или они для меня.

— Не мог бы ты послать еще одного к хакка? Сказать, что мы ждем здесь. Ближе подходить опасно, — попросил я.

— Сделаю, — пообещал он, после чего долил нам обоим чая из дорогого фарфорового чайника в дорогие фарфоровые чашки, покрытые синей глазурью.

Обычно на плавсредствах пользуются небьющейся посудой: деревянной, оловянной, бронзовой… Этот сервиз, видимо, прикупили для торжественных случаев типа нынешнего.

39

Макаоские танка прибыли утром. Видимо, уже знали новую цену на опиум, потому что не удивились и серебра хватило на сто ящиков, хотя раньше брали меньше. Значит, оптовая цена на опиум намного выше пятнадцати долларов за фунт. Китайцы перекрыли отправку наркотика из Тринадцати факторий настольно хорошо, насколько это вообще возможно при продажных чиновниках. Даже если лазейки были, через них просачивались ручейки, а не текла широкая река, как при Хане Чжаоцине.

В начале ночи наши сигнальные огни привлекли «взлетающего дракона», всего одного. У меня появилось предположение, что стаю сильно пощипали. Командовал плавсредством Бао Пын, выглядевший не таким счастливым, как ранее.

После обмена приветствиями, я пригласил его в каюту на чашу портвейна.

— Нет времени, давай обсудим здесь, — отказался он.

— У вас проблемы? — поинтересовался я.

— Нет, у нас все в порядке. Мы заказали твоему другу в Макао еще одну большую джонку, как твоя, — возразил он и, усмехнувшись, добавил: — В отличие от гвайлоу мы умеем договариваться с чиновниками.

— Остается только позавидовать вам, — сказал я.

— Да, нам многие завидуют, потому что нам есть, где покупать и кому продавать. У остальных, в лучшем случае, имеется что-то одно, — продолжил он. — Гвайлоу имеют товар, но заперты в Тринадцати факториях, поэтому скинули цену до пяти серебряных монет.

Я поднаторел в китайской манере вести торг из слабой позиции, поэтому не стал дослушивать аргументы, которые должны опустить цену на привезенный мною товар, произнес шутливо:

— Друг мой, оставь это для тупых гвайлоу! Я найду, кому продать весь опиум по двенадцать с половиной серебряных долларов за фунт, а если хорошо поищу, то и дороже, — После чего предложил: — Если тебя устраивает такая цена, покупай, если нет, походи по базару, поищи дешевле.

— Продавцы скоро приплывут, и их будет много, — предположил он.

— Не думаю, что они привезут опиум. Разве что мои соотечественники, которые покупают у османов. Британцы знают, что здесь проблемы с его сбытом, так что нагрузят клипера легальными товарами, — возразил я.

— Даже если не привезут, тебе от этого легче не будет. Мне сказали, у тебя полные трюма опиума. Цзяньминь столько купить быстро не способны. Ты знаешь наш язык и, наверное, найдешь других покупателей, но на это потребуется много времени, за которое всякое может случиться, — сказал он тоже якобы шутливо.

Я тем же тоном поблагодарил:

— Спасибо, что предупредил! Я буду осмотрительным!

Бао Пын произнес еще несколько ритуальных фраз и попрощался.

Я смотрел, как «взлетающий дракон» растворяются в ночной темноте, и думал, что приплывал контрабандист-наркодилер не для того, чтобы договориться. Он точно знал, что получит отказ. Оставалось понять, какая у него была цель, и вычислить, кто донес, что у меня полные трюма опиума. На роль стукача напрашивались макаоские танка, но мог сболтнуть и посыльный У Бо. И надо срочно линять отсюда. Хакка могут напасть, если у них цель захапать почти полный трюм опиума, и еще шхуну, и в конечном итоге избавиться от конкурента. Я приказал потушить сигнальные огни, по-тихому выбрать якоря и поднять паруса, после чего приготовиться к бою. Уйдем на ночь в открытое море, а на рассвете перейдем ближе к Макао.

— Я видел его в тюрьме, приглашали, как переводчкиа, — припомнил Поль Фавро.

— Почему раньше не сказал? — спросил я.

— Да все эти косоглазые на одно лицо, и видел я его не долго. Он задал несколько вопросов, понял, что я по-английски не очень, и ушел. В предыдущие разы я думал, что он просто похож, что мог перепутать, а сейчас узнал по манере говорить — мёд с ядом, — ответил мой старший помощник.

Теперь понятно, почему хакка не очень боялись таможенных чиновников, Я списывал это на продажность последних, но все, видимо, интереснее.

— Ты рассказывал, что вел дела с местными торговцами опиумом. Не можешь свести меня с ними? — попросил я.

— Это не трудно. Я видел их несколько раз в Макао. Улыбались мне, будто ничего не случилось, не подставили меня. И тебя сдадут властям, так что лучше не связывайся с ними, — предупредил он.

— Пусть попробуют! — шутливо произнес я.

На рассвете мы галсами подошли к безлюдному островку Хоуван, встали на якоря в бухточке, закрытой от юго-западного ветра. Я отправил Поля Фавро на тузике в Макао, который едва был виден из нашего «вороньего гнезда» на грот-мачте, чтобы передал Маню Фа и танка, макаосским и гонконгским, где меня найти, и сам нашел своих бывших «деловых партнеров» и сделал им предложение от моего имени. Свободным от вахты членам экипажа разрешил на рабочей шлюпке отправиться на берег, развести костер и приготовить пищу. Заодно поймать пару змеюк или еще какую живность и сожрать. Во время перехода питание было однообразным, в основном солонина с рисом. Пусть отведают свежего мясца.

Как-то в Таиланде по совету судового агента попробовал сиамскую кобру. Она считается очень полезной для здоровья, потому что одна из немногих животных на планете, которая, как меня заверили, никогда не болеет. Еще этой способностью обладают галапагосские черепахи, акулы, грифы и фламинго. На самом деле болеют все, но некоторые очень редко. Меня отвезли на такси на змеиную ферму вдали от Бангкока, где эти гадины свободно ползали внутри оцементированной прямоугольной емкости типа бассейна без воды. Я кивком указал на самую длинную. У тайцев считается неприличным показывать пальцем. Ее поймали, надели на шею (или на хвост возле головы?) удавку, которую привязали к одному шесту, а конец хвоста зажали на другом, растянув туго. Специальным ножом сделали надрез, вынули и отделили сердце, которое продолжало биться, и подставили стакан, куда стекала кровь. Когда наполнился примерно наполовину, долили грамм семьдесят дешевого местного виски и кинули бьющееся сердце. Я выдул эту смесь залпом. На вкус — вискарь и только. Вроде бы змеиное сердце дернулось у меня в пищеводе. Может, показалось. Потом подождал, когда кобру освежуют и обжарят во фритюре. Есть там особо нечего, немного мяса на хрящах, а в горячем жире у всего вкус почти одинаковый.

40

Поль Фавро вернулся во второй половине дня на шестивесельной джонке в компании толстенного китайца по имени Чжан Гуй. Иногда я произношу букву «г» глухо, как «х» (вырос на юге СССР), поэтому сам радуюсь, какое красивое имя у человека. У китайцев сейчас принято, чтобы вес тела соответствовал социальному положению: чем более знатный, или выше рангом, или просто богаче, тем толще должен быть. Некоторые заранее готовятся к повышению, как, например, прибывший Чжан Гуй, всего лишь купец и наркодилер средней руки, собравшийся стать миллиардером, наверное. Оба были пьяны, причем французу вставило сильнее. Не привык к китайскому самогону и жара поспособствовала.

— Он готов забрать весь наш груз по пятнадцать долларов за фунт! — радостно сообщил Поль Фавро, ловко поднимаясь по штормтрапу, едва его голова оказалась выше планширя.

Поскольку китайские язык и манеру вести дела мой старший помощник знал плохо, я не обратил внимания на эту информацию, жестом показав слуге Земину отвести француза в каюту. Задачу он выполнил, как сумел, так что пусть отдохнет

Чжану Гую помогли преодолеть штормтрап два гребца джонки, подталкивающие его толстенный зад снизу, и два матроса шхуны, тащившие за руки сверху. На главную палубу он опустился с выпученными от страха глазами и красным от натуги и мокрым от пота лицом. На синем шелковом халате ниже подмышек были темные овалы от впитавшейся влаги. Может, и еще где, но я не заметил.

Постояв молча пару минут и придя в себя, он заявил с вымученной улыбкой:

— Чего только не сделаешь, чтобы помочь своему старому другу Полу!

Если бы я не знал, что это он сдал чиновникам своего «друга», то поверил бы, что передо мной благороднейший человек.

— Благодарю за отзывчивость и визит к такому скромному человеку, как я! — произнес я ритуальную фразу.

Следом за хозяином поднялся слуга с глиняным, литра на три кувшином с узким горлышком. В такие обычно разливают байцзю.

Перехватив мой взгляд, Чжан Гуй предложил:

— Хочу угостить моего нового друга нашим целебным напитком, который дарит радость людям!

В годы моего детства самогон называли шмурдяком из-за препротивнейшего запаха, но китайский в этом плане переплевывал его запросто. Я не стал отказываться, пригласил гостя на полуют. Буду действовать согласно китайской стратагеме «Прикидывайся безумным, сохраняя рассудок».

Над большей частью полуюта во время стоянки на якоре натягивали тент из просмоленной плотной черной ткани для защиты от солнца и дождя, под которым стояли стол, три (по количеству офицеров-европейцев) банки (табурета) и кресло-качалка, изготовленное по моему заказу из лозы и деревянных планок. Там я днем принимал пищу и отдыхал, а по ночам спал на толстом мате. В каюте на стоянке слишком душно, нет сквозняка даже при открытых верхнем люке и входной двери. Слуга Земин составил гостю две банки, чтобы удобнее было сидеть.

— У моего народа принято пить байцзю полными чашами и залпом, — предупредил я.

— Придется мне подчиниться обычаю твоей страны! — радостно согласился Чжан Гуй, предполагая, видать, что так быстрее споит меня.

Мой слуга, заранее проинструктированный, налил нам обоим в оловянные кружки емкостью грамм двести, но гостю до краев, якобы из уважения, а мне намного меньше. В этой посуде трудно разглядеть, сколько там жидкости у соседа. Оба дернули залпом. Я был трезв, поэтому первая кружка, с учетом вонючести напитка, прошла более-менее. Чжан Гуй, уже принявший ранее с Полем Фавро, выдул с трудом и сразу закусил узкими и длиной сантиметров десять кусками рыбы-сабли, наловленной моими матросами и запеченной на углях на берегу, большое деревянное блюдо с которыми принес Земин. Ел гость жадно, словно голодал с утра. Я тоже закусил, чтобы слабее вставило. У меня еще много дел на сегодня, среди которых обхаживание Чжана Гуя — не самое важное.

41

Не могу описать запах моря в Юго-Восточной Азии. В нем не только и не столько солирует йод, а сильно шибает чем-то похожbм на аромат какой-то специи, которую я никогда не пробовал и даже не встречал. Особенно он силен в безветренную ночь, какая была сейчас.

Я стоял на планшире рядом с опущенным к воде штормтрапом и настраивался на нырок. Выпил неслабо, а впереди дела, надо освежить голову. Вода была черная и, казалось, скрывала всякие неприятные нежданчики. Темнота будит мрачные сектора моего сознания, порождая ужасные предположения, порой фантастичные. Днем много раз нырял здесь. Глубина большая, акул не встречал, не говоря уже про всякую нечисть, но все равно тревожно. Даже опьянение не шибко помогает. Впрочем, трезвым я бы не стал нырять среди ночи, спал бы спокойно. Я делаю вдох и отталкиваюсь босыми ногами от сухого, теплого и немного шершавого планширя, который как бы граница между реальным и не очень. Короткий полет — и вклиниваюсь в теплую воду, легко скольжу в ней под углом вниз, а потом, когда скорость падает, вверх, помогая руками и ногами. В момент смены направления страх превращается в радость. Я выныриваю и ору от восторга. Всё-таки днем при нырянии такой кайф не словишь.

Я подплываю к штормтрапу, поднимаюсь по нему. Когда обе ноги оказываются на балясинах, страх перед темной водой исчезает полностью. Я иду к своей каюте, возле которой ждет слуга Земин с большим полотенцем, вытираюсь, одеваюсь. Затем выпиваю полную оловянную кружку крепчайшего зеленого чая. Готов к бою и походу, то есть к переговорам.

Я поднимаюсь по скрипящим ступенькам трапа на полуют, останавливаюсь у фальшборта и наблюдаю, как к «Мацзу» приближается на веслах, подгоняемая отливом, двухмачтовая джонка. Темный силуэт то становился виден отчетливо, когда стареющая луна выглядывала из-за облаков, то растворялся в темноте, когда пряталась. На джонке ни одного огонька. Так раньше подходили к нам только хакка на «взлетающих драконах». Мои подчиненные опознали ее, как принадлежавшую Маню Фа. На всякий случай я приказал всем быть готовыми к бою и посматривать по сторонам. Может быть, эта безобидная с виду джонка должна отвлечь наше внимание.

Когда приблизилась к концу нашего утлегаря, с ее носовой части послышался веселый голос Маня Фа:

— Далеко вы спрятались на этот раз! Я уже подумал, что меня разыграли конкуренты!

— Так времена начались напряженные. Сам знаешь, чем дальше от беды, тем больше шансов выжить, — сказал я.

Мои матросы приняли швартовы с джонки, оборудовали переходной мостик, по которому китайский купец перебрался на «Мацзу».

Поднявшись на полуют, он первым делом спросил насмешливо, указав на толстяка, спящего на спине с вытянутыми вдоль тела руками, будто рухнул из положения стойка «смирно!»:

— Кто это так храпит? Мы услышали его за пять ли (два с половиной километра)!

— Твой коллега Чжан Гуй. Мы с ним отметили заключение сделки, договорились на пятнадцать серебряных монет за фунт опиума и потом отпраздновали, выпив привезенный им кувшин байцзю, — рассказал я и поинтересовался: — Знаешь такого купца?

Я предполагал, что и Мань Фа начнет продавливать цену, ссылаясь на действия властей, поэтому и пригласил и споил Чжана Гуя. Ничто так не сбавляет наше желание поторговаться, как щедрый конкурент.

— Я всех здесь знаю. Кого-то с хорошей стороны, а кого-то… — он посмотрел на конкурента, — … с разных.

— У меня пока нет оснований не доверять ему. Разве что в выпивке он слабоват, — поделился я своим мнением.

— Слабоват⁈ — искренне удивился Мань Фа. — Обычно все остальные храпят, а он все ещё сидит за столом и предлагает выпить!

— Теперь буду знать, что единственный одолел такого великана! — шутливо произнес я и предложил: — Выпьешь? Там немного осталось.

— Нет-нет, не обижайся, но не хочу храпеть рядом с ним! — улыбаясь, отказался он.

— Настаивать не буду, понимаю, что ночь тебе предстоит тяжелая, — сказал я, после чего перешел к делу: — Сколько ящиков опиума ты готов купить?

— Это будет зависеть от цены. Пятнадцать — это слишком много. Я постоянный покупатель, беру много, — ответил он.

— Если возьмешь пятьсот ящиков или больше, отдам по четырнадцать, — выдвинул я условие.

— Давай по тринадцать, и возьму пятьсот ящиков сейчас и еще тысячу через два-три дня, когда вернется моя самая большая джонка, — сделал он интересное предложение.

Не зря я тратил время на Чжана Гуя.

— Хорошо, но мне опасно держать товар долго. Через три дня может остаться меньше тысячи ящиков, а то и весь уйдет, — предупредил я.

— А если я заплачу вперед? — предложил он.

— Тогда они дождутся тебя здесь или в другом месте, о котором сообщу с гонцом, — пообещал я.

После чего приступили к перегрузке. Мои матросы работали, как черти. Когда избавимся от груза, сразу получат расчет за рейс, а это раза в два больше, чем имеют другие китайские моряки, причем за самовыгрузку даже втройне. К тому же, без этого опасного товара будут чувствовать себя спокойнее. Да и ночью прохладнее, не так влом вкалывать, как днем в жарищу.

Мань Фа расплатился серебряными «копытами» и «черепахами» за полторы тысячи ящиков опиума, после чего убыл в восточном направлении, к Гонконгу, хотя прибыл с севера, из Макао.

Попрощавшись с ним, я прилег возле фок-мачты, подальше от храпящего Чжан Гуя, который выдавал такие рулады, громкие и замысловатые, что заснуть рядом было бы подвигом. В данном случае не хочу быть героем.

Показалось, что разбудили меня буквально через минуту. На самом деле темнота начала сереть, значит, проспал часа два. Вместо рулад с полуюта доносился громкий голос Чжан Гуя, который желал лицезреть меня.

— Ничего не помню! — признался он, шлепая ладонями по припухшим, помятым щекам. — Что вчера случилось?

— Ничего особенного, — ответил я. — Мы с тобой пили-пили, а потом ты рухнул на палубу и заснул.

— Я рухнул⁈ — не поверил он. — Такого никогда не было!

— Всё когда-нибудь случается в первый раз, — поделился я жизненным опытом и перевел разговор в нужное мне русло: — Мы договорились, что ты купишь десять ящиков опиума по двадцать семь серебряных монет за головку, а вечером приплывешь на двух больших джонках и доберешь еще тысячу.

На самом деле он не говорил такого, но, если ничего не помнит, запросто мог. У пьяного языком распоряжается хвастовство.

— В мою джонку один ящик с трудом поместится! Второй мне придется держать на руках! — возмущенно произнес Чжан Гуй.

— Вот я тоже так подумал, поэтому отнесся к твоим словам про десять ящиков без должного уважения, понадеявшись, что ты не обидишься, но, надеюсь, что про тысячу ты все-таки не шутил, — предположил я.

— Про тысячу говорил серьезно, — признался он, но как-то не очень убедительно. — Вечером приплыву и куплю, как договорились. — После чего испуганно спросил: — Где моя джонка?

— Вон она, на берегу, — показал я на узкий пляжик на острова, куда гребцы вытащили нос джонки и расположились рядом с ней ан ночлег. — Сейчас пошлю человека, чтобы разбудил их.

— Не надо! — раздраженно отмахнулся Чжан Гуй, после чего сложило руки рупором у рта и проорал громче судового тифона: — Эй, бездельники! Просыпайтесь и плывите ко мне!

Повторять ему не пришлось. Гребцы вскочили мигом и полусонные метнулись к джонке. Наверное, когда хозяин был рядом, слова подкреплялись тумаками. При таком весе даже легкий удар может запросто превратить лицо в морду.

В кувшине еще осталось малость, поэтому я предложил купцу похмелиться.

— Нет, с тобой больше не буду пить, — категорично отказался он, но кувшин с остатками байцзю забрал вместе с одним ящиком опиума, заплатив, как ни странно, американскими долларами.

Наверное, по пути в Макао зальет горе самогоном. Ведь гребцы обязательно проболтаются, что какой-то гвайлоу перепил их хозяина, отомстят за тумаки. Ничего, как-нибудь переживет. Я точно знаю, что наша встреча не войдет в историю человечества, как день национального позора Поднебесной.

42

Начался день с неожиданной побудки и закончился так же. Если выбиваешься из обычного графика, лучше дотянуть до следующей ночи и наверстать сразу за две. Иначе начнется необычный график.

Я крепился до конца сиесты. Чтобы не заснуть, сплавал на остров, полазил по нему, узкому и длинному, густо поросшему деревьями и кустами. В будущем на островах в этом районе, не знаю точно именно про этот, будут курорты, так сказать, китайская здравница не для бедных. Проходишь мимо на контейнеровозе — и малехо завидуешь тем, кто валяется на пляже или возле бассейна. Сейчас он необитаем, хотя есть следы деятельности человека — много пней. Наверное, приплывают с соседних, большего размера и обжитых, заготовить лес, поохотиться или порыбачить. Вернувшись на шхуну, занялся бухгалтерией, чтобы точно знать, сколько подниму за этот рейс. Получалось нехило. Еще несколько рейсов — и можно отправляться в Европу на заслуженный безбедный отдых. Когда глаза начинали слипаться, прыгал за борт, отмахивал метров двести кролем, а потом возвращался брасом, медленно и спокойно, наслаждаясь теплой и очень соленой водой. Мои матросы уже проснулись, когда я сел в кресло-качалку и как-то незаметно убаюкал себя. Приснилась мне богиня Мацзу, которая медленно скользила по спокойному морю прямо на меня. Вот-вот она должна была приблизиться настолько, что смогу разглядеть ее лицо. Мне очень хотелось увидеть, какая она. Надеюсь, очень красивая, хотя обычно спасительницы, когда бог раздает внешность, стоят в очереди за уникальными способностями. Поль Фавро разбудил меня именно в тот момент, когда лицо Мацзу начало терять расплывчатость, прорисовываться.

— Две военные джонки, — испуганно доложил он, добавив с нотками вины: — Мы думали, что торговые Чжана Гуя, обещавшего в это время приплыть за товаром, — и закончил огорченно: — Предупреждал я, что не надо связываться с этим подонком!

Ветер был слишком слабый, чтобы попытаться удрать. Попутный погнал бы нас навстречу китайским воякам, а на курсе галфвинд, чтобы проскочить между двумя маленькими островками, расположенными восточнее, нас быстро догонят. Судя по испуганным лицам матросов-китайцев, сражаться они не хотели. Одно дело с пиратами, а другое — с собственными военными, которые, даже если проиграют, все равно всех вычислят на берегу и казнят.

— Занимайтесь своими делами. Мы мирные торговцы. Я постараюсь убедить в этом ваших чиновников, — объявил я экипажу, а Полю Фавро сказал: — Рано или поздно эта встреча должна была случиться. Проверим, как сработают мои амулеты.

— Какие амулеты? — поинтересовался он.

— Китайские, — короткое ответил я и, упреждая его следующий вопрос, объяснил: — Ты все равно не понимаешь иероглифы.

Командовал маленькой флотилией мой старый знакомый с буфаном тюлень на темно-синем шелковом халате. Звали его Ван Сяомэй. Мы с ним познакомились поближе на переходе из Гуанчжоу в Макао, куда он отвозил меня после встречи с Линем Цзэсюем.

— Какая приятная встреча! — искренне произнес я и, включив дурака, поинтересовался: — Вас прислал циньчай дачэнь?

— Нет, нам сказали, что на этой джонке находится опиум, ввоз которого запрещен в нашу страну, — ответил он.

— Наверное, сообщил вам это Чжан Гуй, толстенный такой купец? — с невинным видом задал я следующий вопрос и по тому, как дернулись мышцы на лице бравого китайского командира, понял, что угадал, и с наигранной небрежностью молвил: — Чего только люди не наговорят на конкурента из зависти!

— Мы должны проверить, что в вашем трюме, — настойчиво заявил он.

— Сперва мы зайдем ко мне каюту и поговорим, после чего, если не передумаете, прикажу открыть трюм, — предложил я.

Ван Сяомэй понял меня неправильно и обрадовался. Наверное, уже подсчитывает, сколько сейчас хапнет. Не стал его разочаровывать раньше времени.

Мы зашли в душную каюту и одновременно тяжело вздохнули. Придется потерпеть, ведь на виду у всех темные дела не принято вершить. Слуга Земин налили нам красного портвейна в оловянные кружки, приготовленные заранее. Ван Сяомэй не стал ломаться, осушил залпом, после чего издал что-то среднее между восторженным возгласом и отрыжкой.

— Какое вкусное байцзю! — похвалил он.

— Гвайлоу умеют делать крепкие напитки, — поддержал я и приказал слуге: — Земин, принеси командиру Вану Сяомэю бутылку. Не зря же он плыл сюда.

Китайский командир принял презент и спросил удивленно:

— И это всё⁈ Значит, будем открывать трюм.

— Сначала прочти вот это, — я положил перед ним охранную грамоту, выданную мне Линем Цзэсюем.

В ней на листе дорогой плотной белой бумаги красивейшим, каллиграфическим почерком и слишком многословно было написано, что все чиновники и командиры любого ранга обязаны оказывать всяческую помощь обладателю ее, как лично циньчай дачэню. Ван Сяомэй, судя по движениям его головы, перечитал документ трижды, каждый раз внимательно изучив красивую красную личную печать чрезвычайного полномочного, расположенную ниже текста по центру.

— Видишь ли, — перешел я на ты, — циньчай дачэню нужна информация разного рода, которую не могут добыть его подчиненные, а только гвайлоу, поэтому приходится закрывать глаза на некоторые правонарушения, совершаемые ими. Надеюсь, никто, кроме тебя, не узнает об этом документе. В свою очередь я доложу многоуважаемому циньчай дачэню Линю Цзэсюю, что командир Ван Сяомэй отлично служит ему и всей Поднебесной, поэтому достоин получения следующего буфана.

На лице моего собеседника отобразилось так много самых разных эмоций, что я не сумел вывести среднее арифметическое. Наверное, я увидел, как выглядит китайский вариант полного облома. Это что-то типа изнанки многослойной китайской вежливости: «Спасибо вам за то, что сказали 'Спасибо!», когда я вам сказал «Спасибо!», когда вы мне сказали «Спасибо!»…

43

На следующую ночь прибыл Мань Фа на двух своих джонках, самой большой и средней, и забрал полторы тысячи ящиков опиума, доплатив разницу. Видимо, он знал, что я сумел отбиться от Вана Сяомэя, но понятия не имел, как именно. На его лбу, высоком, удлиненном выбритой передней частью головы, прямо таки горела бегущая строка «Сколько заплатил?». Спросить меня так и не решился. Это к лучшему, потому что ответить правду я не мог, а если бы соврал, купец догадался бы. В этом плане он очень чуткий человек.

Днем пригребли гонконгские танка и забрали остатки запрещенного товара. Они тоже знали о визите китайских вояк. У Бо, в отличие от Маня Фа, китайскими комплексами не страдал. Мы пили чай в его сампане в то время, когда шли грузовые работы. Старик преподнес мне уже традиционную розовую жемчужину и спросил, за сколько мне удалось решить проблему, чтобы знать, сколько предлагать, если и их прихватят.

— Хочешь верь, хочешь нет, не заплатил ему ни одного юань-бао (серебряной «лодочки»). Я оказал услугу одному чиновнику очень высокого ранга, и он, как у нас говорят, взял меня под свое крыло, — честно признался я.

— В это мире связи решают всё, — покивав головой, изрек У Бо вечную истину.

К вечеру мы перешли на рейд Макао, где экипаж получил расчет за рейс и самовыгрузку — приличнейшие для этих мест деньги. Я наведался к жене, снял накопившуюся моральную усталость. Она наверняка догадывается, что у меня есть женщина в Калькутте, но в ее обществе принято делить мужчину с другими, поэтому намекнула, что хочет еще одного ребенка. Женщины почему-то уверены, что, чем больше детей, тем надежнее привяжут мужчину. Многие представители сильного пола даже не догадываются о такой привязке.

Утром я наведался в канцелярию Чарльза Эллиота, передал ему кожаную сумку с корреспонденцией. Ничего интересного там не было, если не считать сплетню о моем романе с Эмили Кушинг. Когда я был молодым, то считал себя самым умным и был уверен, что никто ни о чем не догадывается, а потом стал еще умнее.

После сиесты, воспользовавшись приливом, мы перешли к острову Вампоа под погрузку. Несмотря на то, что уже начало смеркаться, на «Мацзу» прибыл представитель Джон-компани, «малярийник» Джонатан Липман. Узнав, что я продал весь привезенный опиум по семь долларов за фунт, очень удивился.

— Китайцы перекрыли почти все каналы сбыта. Мы продаем по пять с половиной, иногда по шесть долларов за фунт и небольшими партиями, — рассказал он.

Значит, Бао Пын почти не врал, заявляя, что покупает по пять. Видимо, хакка и остались тем, наверное, одним из немногих, если не единственным, каналом сбыта, благодаря сотрудничеству контрабандиста, как переводчика, с властями.

Мы с ним встретимся на следующее утро на крыльце резиденции циньчай дачэня. Вечером на «Мацзу» прибудет улыбчивый суетливый китаец и передаст мне подарок от друга из Хоугуаня — бронзовую чашу эпохи Мин с барельефом в виде дракона, летящего через заросли кривых деревьев. Я поблагодарю и скажу, что мог бы завтра навестить дарителя. Если ему удобно, пусть пришлет за мной маленькую джонку. Она придет рано утром, и доставит меня к воротам города. На этот раз зеваки глазели на меня молча. Может быть, потому, что шел без охраны.

— Какая неожиданная и приятная встреча! — произнес я, чтобы вывести Бао Пына из состояния шока, в который он впал, увидев меня в том месте, куда даже большей части китайцев запрещен вход. — Я слышал, что тебя приглашают сюда в роли переводчика.

На самом деле я уверен, что он здесь в роли стукача, а переводчик — это прикрытие. Осталось выяснить, знает ли об этом глава клана Бао Ки. Судя по испугу в глазах его внука, если дед и проинформирован, то не полностью.

— Да, меня попросили объяснить кое-что, — торопливо согласился Бао Пын, после чего сам атаковал: — А ты здесь с какой целью?

— Мы с многоуважаемым Линем Цзэсюем беседуем о красоте китайской поэзии эпохи Тан, — улыбаясь как можно искреннее, ответил я.

Сомневаюсь, что контрабандист знает не только об эпохе Тан, но и о существовании поэзии, что не помешало ему произнести тоном задроченного школяра:

— Циньчай дачэнь Линь Цзэсюй — один из самых образованных людей нашей великой страны. Беседы с ним — это и обучение, и удовольствие!

Хозяин дома выглядел неважно. Такое впечатление, что не спал всю ночь. Он сразу предложил мне занять место за чайным столиком. Если в Японии чай — это церемония, то в Китае — это еще и вид приятного времяпровождения, и сближение семьи, и знак уважения и даже извинения.

— Специально для тебя приготовил белый чай, — сказал Линь Цзэсюй, когда юный помощник наполнил наши чашки, простенькие, керамические без орнамента. — Пробовал такой?

Белый чай делают из особых ранних сортов, стволы и первые почки которых покрыты белым ворсом для защиты от заморозков. Срывают такие почки и один-два верхних листочка ранним солнечным утром, не употребляя перед этим всё, что имеет сильный запах. Сушат, чередую по наработанной технологии, то на солнце, то в тени, не скручивая и не перемалывая. Чай должен отлежаться не меньше месяца, но долго хранить нельзя, потому что быстро теряет свои уникальные свойства. Мы с моей китайской подругой пару раз ходили в Шанхае в специальную чайную, где заваривали и подавали клиентам только два высших сорта из горной провинции Фуцзянь: «Байхао иньчжень (Белые серебряные иглы)» и «Баймудань (Белый пион)».

— Приходилось, — признался я, но не стал уточнять, где и когда.

Пока пили довольно таки приятный напиток, очень светлый, болтали ни о чем, только после завершения процесса взаимоуважения перешли к делу.

— Как я понял, у тебя важная информация для меня, — сказал циньчай дачэнь.

— Важная и неприятная. Британцы решили начать войну с вами. Обычно они официально оповещают об этом, но с вашей страной у них нет дипломатических отношений. В конце лета сюда придут четыре небольших военных корабля, а в следующем пожалуют очень большие. Если любой из первых запросто одновременно справится с двумя вашими военными джонками, то каждый большой — со всем вашим флотом, — выложил я.

— Неужели они настолько сильнее нас⁈ — не поверил он.

— Вы даже не представляете, насколько, — продолжил я огорчать. — Вы лет двести спали, убаюканные собственным величием, а они постоянно воевали с равными противниками. Сейчас у них самый сильный военно-морской флот на всей нашей планете.

— Твои слова горьки, как кудин (травяной чай из листьев падуба, из которых делают и матэ), но так же, как он, должны помочь нам выздороветь, — сделал вывод Линь Цзэсюй. — Одно утешает, что у них, как ты говорил, слишком малочисленная сухопутная армия.

— Да, победить они вас сумеют, навяжут тяжелый договор, но захватить весь Таньчао, как получилось в Индии, у них не выйдет, — сказал я, прекрасно знающий из учебника истории, как все будет, точнее, как об этом напишут люди, далекие от этих мест по расстояния и от событий по времени.

Циньчай дачэнь жестом показал юноше, чтоб подошел к нам и заварил еще чая.

— Как ты относишься к опиуму? — спросил он, когда помощник, совершив ритуал, удалился в противоположный конец помещения.

— Отрицательно. Сам не употребляю и другим не советую, — честно ответил я.

— И при этом торгуешь им, — напомнил Линь Цзэсюй.

— Это самый выгодный товар, — признался я. — У гвайлоу (мой собеседник улыбается каждый раз, услышав от меня это слово) опиум не запрещен, потому что употребляют его, как лекарство, а не для того, чтобы убежать от жизни, как ваши соплеменники.

Не стал ему говорить, что наркотики и через двести лет так и останутся второй после азартных игр слабостью китайцев. К тому же, есть у меня предположение, что в веке двадцать первом или двадцать втором многие наркотики будут легализованы, как это уже было при мне с марихуаной, а до этого с табаком и алкоголем. Трезвая жизнь — слишком тяжелое наказание.

— Некоторые люди слабы и не нужны природе. Она избавляется от них, как умеет. Не было бы опиума, пили бы байцзю день и ночь, или подались в чиновники-скопцы, или нашли еще какой-нибудь способ остаться без потомства и по-быстрому лишиться жизни, — изложил я собственный вариант теории эволюции.

— Считаешь, что с опиумом не надо бороться? — задал он вопрос.

— Конечно, надо, чтобы эта зараза не расползалась, но боюсь, что ничего не поможет. Я слышал, что даже члены семьи хуанди употребляют его. Так что придется вам дырявым кувшином черпать воду из тонущей, дырявой джонки, — дал я расширенный ответ.

Мог бы рассказать ему, что справятся с тотальной наркоманией китайского общества только коммунисты, которые без жалости будут расстреливать и продавцов, и покупателей, и от их рук погибнет больше людей, чем от опиума, но ведь не поверит. Чем образованнее человек, тем дальше от реальности.

— Я все-таки попробую, — с грустной улыбкой произнес он.

— Тогда поспешите. После прихода британских военных кораблей Тринадцать факторий перестанут быть китайской территорией, — посоветовал я.

— Я бы хотел купить несколько их пушек, чтобы посмотреть, чем отличаются от наших, — сказал Линь Цзэсюй.

— Это будет нелегко, потому что всем гвайлоу запрещено продавать оружие в другие страны. Да и дело не в пушках, а в артиллеристах, в их обученности, боевом опыте, — попытался я увернуться от трудного задания.

— Все-таки постарайся достать, какие и сколько сможешь. Я очень хорошо заплачу, — настойчиво произнес он, приняв, наверное, мои отговорки за элемент обычного торга.

Пришлось мне согласиться, чтобы не потерять такого влиятельного покровителя, хотя понятия не имел, где раздобыть британские пушки.

44

Джонатан Липман не сразу поверил, что я готов купить у Джон-компани четыреста ящиков опиума по шесть долларов за фунт. Двести готов сразу забрать Мань Фа и придерживает для этого одномачтовую джонку и по сотне — танка, гонконгские и макаоские. Можно было бы нагрузиться только опиумом и продать весь в районе Макао, но, во-первых, не хотелось идти в Калькутту в балласте, во-вторых, слишком злоупотреблять хорошим отношением ко мне Линя Цзэсюя, а в-третьих и самых важных, для продажи крупной партии потребовалось бы дольше торчать в этих краях, а мне хотелось побыстрее вернуться к Эмили Кушинг.

— Китайцам скажете, что, выполняя их требование, отправляете его назад, в Индию, — подсказал я.

— Если у тебя конфискуют груз, мы не будем нести за это ответственность, — предупредил клерк.

— Само собой, — согласился я. — Вы продали груз с доставкой к борту шхуны, а что с ним будет дальше — это мои проблемы.

Что мы и проделали. Сперва были погружены шелковые ткани в рулонах, а сверху, вопреки всем рекомендациям по остойчивости судна, более тяжелые ящики с опиумом. Я не собирался штормовать. Мы всего лишь во время отлива перешли от острова Вампоа к острову Хоуван. Там сперва отгрузили часть опиума танка, а остальное ночью — Маню Фа, и на рассвете подняли паруса и пошли галсами к Малаккскому проливу.

К Сингапуру подошли во второй половине дня и встали на якорь. Соваться в пролив на ночь глядя я не рискнул. К нам сразу приплыли сампаны торговцев, у которых я купил два кувшина байцзю, свежих фруктов и овощей и живую свинью, которую мои матросы зарезали сами. Кок приготовил великолепный ужин с выпивкой. Две недели мы были в отрыве от берега, и экипажу нужно разрядиться

Пока шло приготовление к пиру, прибыл сампан с местными купцами-китайцами — сухощавыми стариком и мужчиной лет тридцати. У обоих волосы на голове не выбриты спереди, но заплетены в косу сзади, и у первого седые, а у второго еще черные. Как я понял, второй был переводчиком. Видимо, не предполагали, что я говорю по-китайски. Мы разместились на циновках под навесом на полуюте. Земин принес чайный столик и приготовил напиток. Втроем дружно постучали пальцами по столешнице. Значит, они выходцы из южных провинций. Потом оба китайцы зависли ненадолго — и удивленно посмотрели на меня, будто услышали пароль от человека, слишком не похожего на связного.

— Очень приятно, что многоуважаемый капитан знает не только наш язык, но и наши обычаи! — улыбаясь радостно, изрек старик.

— Нельзя не поддаться обаянию великой многовековой культуры вашего народа! — выдал я ответный комплимент.

Выпив чая, старик предложил:

— Мы продаем опиум-бенгази по девять серебряных монет за большую головку (пять долларов за фунт). Если будешь брать много, сделаем скидку до восьми.

— К сожалению, сейчас не могу вести с вами дела, потому что у меня договор с гвайлоу. Вожу для них грузы из Калькутты в Гуанчжоу и обратно. К тому же, циньчай дачэнь Линь Цзэсюнь запретил ввозить опиум в Таньчао. Если обнаружат на моей джонке, то заберут и товар, и ее, а меня казнят, — сообщил я, но решил не обрывать деловой контакт: — Если ситуация изменится, буду готов вернуться к нашему разговору.

Мой собеседник решил, что это элемент торга, и предложил:

— Мы можем сбавить цену до семи серебряных монет.

— Дело не в деньгах. Слишком опасно сейчас заниматься торговлей опиумом, — сказал я.

И не соврал, потому что, покупая опиум в Сингапуре по семь долларов, я бы наваривал немного больше за счет более короткого, в два с лишним раза, расстояния. Правда, и рисковал бы намного больше. Какой-нибудь отважный командир китайской военной джонки мог сперва атаковать, а потом уже разбираться, имел право это делать или нет. И что главнее, тогда прощай Эмили Кушинг. К последнему я не был готов ни за какие деньги. Тем более, что уже не беден, и мог бы отправиться на шхуне в Европу.

Утром мы продолжили путь с большей, чем раньше, скоростью, потому что шли с ветром в левый борт. Малаккский пролив миновали без происшествий. В Индийском океане нас подхватил попутный ветер. Там тоже было тихо и спокойно. Попадались только рыбацкие джонки, хотя в это время самые шустрые клипера должны уже быть в этих водах. Военные британские корабли тоже не встречали. Я подумал, что, может, просто разминулись, но увидел их на реке Ганг, стоящими на якорях в Бриллиантовой гавани среди пары десятков клиперов. Наверное, в том месте кто-то когда-то нашел потерянный кем-то драгоценный камень. У меня нет другого разумного объяснения такого красивого названия для этого грязного и вонючего отрезка реки.

45

В Калькутте праздновали захват без боя Кандагара и с боем — крепости Газни, в которой перебили тысячу человек и полторы тысячи взяли в плен, потеряв всего семнадцать своих солдат. Судя по круглым цифрам, подсчитывали проигравших, как нужно. Британцы были уверены, что у них в кармане завоевание страны Дуррани (Жемчужина жемчужин), как сейчас называется территория, позже ставшая Афганистаном, состоявшей из четырех ханств: Кабульского и номинально зависимых от него Кандагарского, Пешаварского и Гераткого. Я не стал огорчать колонизаторов. Придет осень, подсчитают цыплят…

Я отдал кожаный мешок с почтой пожилому сержанту, приплывшему на двенадцативесельном баркасе. На рабочей шлюпке сплавал на берег вместе с двумя матросами, которые несли мешки с серебром. Отнесли их в роскошнейший дворец Джон-компани. Там меня одного под охраной двух рыжих крепких молодых ирландцев, вооруженных палашами, отвели в подвал с тремя железными дверьми. Еще два охранника, похожих на первую пару, как братья-близнецы, несли следом драгоценный металл. Между второй и третьей дверьми в небольшой комнате, где были только маленький стол и весы на высоком постаменте, при свете масляной лампы я сдал третьему рыжему ирландцу, правда, пожилому, мешки с серебром за проданный опиум, полученный здесь и из Тринадцати факторий. Слитки и монеты были тщательно проверены, взвешены и отнесены в следующее помещение, а я вернулся в предыдущее, где клерк-валлиец выдал мне расписки об оплате обоих грузов.

Англичане и шотландцы сидели выше. Не сказал бы, что в более комфортных условиях. Да, помещения там были просторнее, светлее и чище, но в подвале намного прохладнее, что в тропиках переплевывает все остальные преимущества. Я зашел к Роджеру Найману, рулившему в Джон-компани закупками и продажами опиума. Клерк, несмотря на жару, в светло-сером камзоле сидел за столом, а за его спиной и чуть сбоку стоял обязательный для важного европейца, как в будущем кондиционер, босой слуга-индус в белой чалме и просторной длинной рубахе из хлопка и монотонно работал огромным опахалом из желтого шелка с длинной бамбуковой рукоятью. Роджер Найман был плотным коротконогим мужчиной. Пока сидит, кажется рослым, а, когда встает, такое впечатление, что нагло обманул тебя. Наверное, поэтому вставал очень редко. У него длинные темно-русые бакенбарды, которые на щеках образовывали выступы, направленные к выбритому пространству под носом, из-за чего издали казалось, что есть усы. Наверное, это такая местная шутка, потому что усы здесь имеют только аборигены, а британцы всячески стараются, чтобы их даже случайно не приняли за индусов.

Я показал ему расписки и грузовые документы и доложил:

— Продал весь ваш опиум и четыреста ящиков, взятых у вашей компании в Кантоне.

Ему написали об обеих сделках и предупредили, что я тот еще фрукт, якшаюсь с китайцами, поэтому надо быть со мной очень осторожным. В общем, Джонатан Липман — бо́льшая сволочь, чем я думал. Отблагодарил, что я спас для его компании почти двадцать тонн опиума.

— Как тебе это удалось? — поинтересовался Роджер Найман явно не из праздного любопытства.

Может, тебе еще и явки с паролями сдать?

— Знаю китайский язык, наладил связи с местными контрабандистами и чиновниками, — коротко ответил я.

Он правильно понял и сменил тему:

— Да, знание языка сильно помогает. Я вот учу хинди. Дебдан, — легкий кивок в сторону слуги с опахалом, — помогает мне. Уже способен поговорить с прислугой, торговцами на рынке, — и закончил, ёрничая: — Это сильно бесит мою жену, которая считает, что нельзя так низко опускаться, но чего только не сделаешь, чтобы она не скучала⁈

— Можно еще завести любовницу-индианку, — подсказал я.

— Нет, обезьянки не в моем вкусе, — презрительно сморщив мясистый красный нос, отказался Роджер Найман.

Есть такая порода националистов, которые слишком старательно изображают уважение к другим народам, чтобы срыть неприязнь. Так сказать, работают от противного во всех смыслах слова.

— Могу и в этот раз взять немного опиума на реализацию, но по полтора фунта стерлингов за большую головку (четыре и почти две десятых доллара за фунт). Думаю, к моему приходу в Кантон именно за столько будут продавать там, — предложил я.

— Не получится, — отказал он и объяснил: — У меня приказ не отгружать опиум в Кантон, пока там не прояснится ситуация. Уверен, что случится это в ближайшие месяцы.

— Скоро пойдет туда ваша военная флотилия? — спросил я.

— Не знаю. Говорят, что ждут приход пехотного полка из западных районов, — ответил он.

— Скорей бы, а то надоело вести дела с оглядкой на местных жадных чиновников! — пожелал я, хотя меня нынешняя ситуация очень даже устраивала.

Мы договорились, что сперва куплю на собственные средства столько опиума, сильно подешевевшего, на сколько их хватит, а потом, если останется свободное место в трюмах, догружусь товарами Джон-компани.

— А нельзя ли купить у вас пушек, в первую очередь карронад? — поинтересовался я на всякий случай, уверенный, что услышу категоричный отказ, который, как отмаз, и повторю Линю Цзэсюю. — Собираюсь построить еще один корабль, и надо будет вооружить его. К китайским пушкам у меня нет доверия.

— Наши пушки — самые лучшие! — хвастливо заявил Роджер Найман и запросто согласился: — На днях прибудет на клипере партия новых, специально заказали для своих кораблей, перевозящих опиум в Кантон. От китайцев можно всего ожидать. Тебе, как нашему партнеру, уступим несколько штук, я договорюсь.

46

Эмили Кушинг в новом шикарном платье, крепдешиновом кремовом с красными цветами, поджидала меня наверху лестницы, ведущей из вестибюля Дома правительства на второй этаж. Раньше из этой ткани делали одежду только для членов семьи хуанди. Кроме того, что очень дорогая, она еще и пропускает воздух, из-за чего создается ощущение, что в ней прохладнее, а также почти не мнется и легко впитывает пот, не образуя характерных пятен. Из недостатков — сравнительно легко рвется и сильно садится при стирке в горячей воде. Это мне объяснила Лианхуа, когда подарил ей отрез фиолетового крепдешина. Второй кремового цвета с красными цветами подарил Эмили Кушинг в прошлый визит в Калькутту.

— Услышала, что прибыла почта из Кантона, и догадалась, что это ты привез! — радостно поведала она. — Где ты был так долго⁈

— Отвозил деньги в Джон-компани. Сумма была слишком большая, чтобы доверить ее кому-либо, — объяснил я.

Каждая англичанка твердо знает, что сперва деньги, а потом любовь.

— А я уже подумала, что не придешь сегодня, — радостно улыбаясь, поделилась она несостоявшимся горем.

— Как я мог так поступить, если приплыл сюда только ради тебя! — добавил я счастливого блеска в ее голубые глаза.

Мимо нас, обменявшись понимающими взглядами, прошли два молодых чиновника. Как догадываюсь, они бы с криком «Ура!» поменялись местами со мной.

— Пойдем ко мне, не будем привлекать внимание, — потребовала Эмили Кушинг.

— А Самуэль? — напомнил я. — Рабочий день заканчивается.

— Он уехал вместе с лордом Иденом в Шимлу. Это где-то на севере в горах. Говорят, там климат намного лучше, не так жарко. Там заканчивают строить летнюю резиденцию генерал-губернатора. Предлагал и мне отправиться в Шимлу, но я сказала, что дорога будет трудной для сына, — поведала моя любовница по пути к ее жилью и закончила лукаво: — Тогда он втайне от меня взял с собой любовницу-индианку.

— Не напомнишь, кто пару лет назад говорил, что готов уехать отсюда куда угодно, где не так жарко⁈ — иронично произнес я, заходя вслед за ней и закрывая за собой входную дверь.

— С милым и раем в шалаше, — выдала она английский вариант известной поговорки, повернулась ко мне и розовым кончиком языка провела между алыми губками.

Губная помада сейчас под запретом для порядочных британских женщин. Она привилегия проституток и актрис, разница между которыми только в цене.

Я поцеловал мягкие губы Эмили. Они словно расплавились в моих. Умеют женщины раствориться в мужчине, а потом восстановиться в целости и сохранности, хотя иногда и с прикупом.

— Не спеши! — шепотом попросила она, взяла меня левой сухой горячей рукой возле правого локтя и повела, как нашалившего школяра во вторую комнату, где был полумрак.

Я попробовал завалить ее одетой, но Эмили попросила:

— Я сама разденусь.

Наверное, платье пожалела, которое так идет ей.

Я стремительно освободился от одежды и завалился на заранее приготовленное ложе, откуда в приподнятом настроении наблюдал стриптиз в полумраке, из-за чего казалось, что подглядываю. Тело у Эмили белое, словно нет здесь палящего солнца, ничего не слышала о загаре. Сиськи разбухшие от молока и с темными набрякшими сосками. В низу живота более темный треугольник примятых, спутанных густых русых волос. Не знаю, почему, но подглядывание заводит меня быстрее и ярче, чем разрешенное любование. Эмили чувствует мой взгляд, мою мощную сексуальную энергетику и, будто преодолевая ее, движется все медленнее, изящнее. Театр одной актрисы для одного зрителя.

— Давай быстрее! — требовательно произношу я.

Она улыбается, небрежно швыряет нижнюю юбку на комод, делает шаг к ложу и наклоняется ко мне, демонстрируя увеличившиеся сиськи и прикрывая рукой послеродовые складки на животе. Я обнимаю любовницу, прижимаю к себе, после чего напару перекатываемся по мягкой постели, и я оказываюсь сверху. Эмили обхватывает меня ногами ниже ягодиц и придавливает к себе, всхлипнув томно, когда мой член входит в горячую сочную мякоть. После родов стала чувственнее, эмоциональнее и требовательнее. Раньше она была для меня, теперь я для нее. Впрочем, я не ропщу, заставляю ее извиваться всем телом и кусать меня неистово, чтобы не дать вырваться ее протяжным сладким стонам.

47

Ранним утром дом правительства тих и прохладен. Мраморный пол звучно реагирует на мои шаги. За одной дверью я слышу шорох. Сдерживаю дерзкое желание наклониться к замочной скважине и глянуть глазом в глаз. Правила приличия требуют, чтобы уходил я рано, до того, как все проснутся, и как можно незаметнее. Люди не любят попадать в неловкие ситуации, особенно требующие обязательной реакции, одолженной из пыльного сундука с протухшими моральными устоями.

На крыльце сидят на корточках и тихо болтают на своем языке черноусые сипаи в белых чалмах, красных кителях и белых коротких, выше колена, штанах в обтяжку. Мушкету прислонены к стене. Скрип отрывшейся наружу входной двери заставил их быстро встать и дернуться к оружию. Увидев меня, расслабились и заулыбались.

— Привет, парни! — шутливо козырнув, здороваюсь я.

— Доброе утро, мистер! — хором отвечают они, скаля зубы, которые на фоне темных, почти черных губ кажутся ослепительно белыми.

Я сбегаю по светлым мраморным ступеням к безлюдной дороге, вымощенной булыжниками, пересекаю ее наискось, спугнув трех шакалов, которые, оглядываясь и тявкая, отбежали метров на десять и замерли, настороженно наблюдая за мной. По переулку спускаюсь к реке, где у деревянного причала ждет меня тузик с двумя китайцами, гребцом и рулевым. Я предупредил вчера, что, если до темноты не приду, могут отправляться на «Мацзу», но на рассвете должны вернуться сюда. Они тоже тихо переговариваются и настороженно поглядывают по сторонам, держа наготове палаши. В такое время у реки шляется много всяких агрессивных животных, начиная с крокодилов Эмили рассказала, что с неделю назад на центральной улице Чуаринги подстрелили тигра, который наведывался туда несколько ночей, охотясь за собаками и прочей живностью.

Я здороваюсь с подчиненными, занимаю место на носовой банке, командую:

— На шхуну.

Разворачивая лодку, гребец отталкивается веслом от распухшего голого трупа, плывшего спиной кверху и с наклоненной вниз головой, словно любовался подводным миром. Мясо на спине выше воды почти все было выклевано птицами.

Когда мы подошли к борту «Мацзу», к штормтрапу вышел Поль Фавро с проституткой-индианкой с крепким телом. Оба были довольны друг другом. Они подождали, когда я поднимусь, после чего старший помощник игриво шлепнул даму по мощной заднице, а она радостно хихикнула — каждый правильно выполнил свою часть ритуала прощания. Проститутка спустилась в тузик и была отвезена на берег. Поль Фавро приказал матросам открыть трюма и приготовить грузовые стрелы. К нам сплавлялись по течению два больших плоскодонных лихтера Джон-компани.

Где-то через полчаса, когда я закончил завтракать, прибыла шлюпка с фрегата «Объем» с знакомым мне молодым лейтенантом в синем шерстяном мундире, несмотря на то, что солнце уже взошло и начало припекать по-летнему.

— Сэр, коммодор Генри Смит приглашает тебя на свой корабль, — доложил он.

Судя по обращению «сэр», мой социальный статус подрос в глазах лейтенанта, несмотря на то, что не являюсь подданным королевы.

Коммодор Генри Смит тоже встретил меня намного теплее, даже с некоторым подобострастием. Титул у него громкий, потому что командует маленькой эскадрой, но как был всего лишь пост-капитаном, то есть капитаном на посту, а не на берегу на половинном окладе, командующим двадцативосьмипушечным, самым слабым из фрегатов, так им и останется, когда эскадру распустят или вольют в более сильную под командованием адмирала, которая должна прийти в следующем году. Оклад у него командира корабля пятого ранга, а у меня третьего. На не самом умном его лице читался вопрос: как этот штатский умудрился занять такое место? У человека простого и ответ напрашивался простой: по блату. Значит, со мной надо быть осторожным.

На этот раз Генри Смит угостил меня отличным красным бордо, привезенным одним из клиперов Джон-компани. К сожалению, вся эта прелесть была продана сразу же, в течение двух дней, как рассказал мне коммодор, иначе бы я прикупил несколько ящиков вина. Пили из оловянных кружек. Видимо, сказывалось детство в пабе.

— Мистер Уильям Макнахтен перед отъездом в Шимлу проинструктировал меня, что в Кантоне я должен буду очень серьезно относиться к твоим советам, рекомендациям. По его словам, ты давно ведешь дела с китайцами, хорошо знаешь их язык и обычаи, — первым делом проинформировал меня Генри Смит.

— Уже двенадцатый год в этих краях. Много чему научился, — соврал я.

— Гражданский моряк видит все не так, как военный, — сказал он.

Это точно. В годы моей первой молодости бытовала поговорка «Бойся в море рыбака и вояку-дурака». Коммодор, наверное, считает иначе.

— Я участвовал в нескольких стычках с местными пиратами, и каждый раз выходил победителем. Результат одной из них в Малаккском проливе видел ваш предшественник на этом фрегате. Они стояли на рейде Сингапура, когда я пришел туда с трофейными джонками, — сообщил я.

— Уверен, что у нас сложатся хорошие деловые отношения! — решил сразу повеселевший Генри Смит и наполнил кружки вином почти до краев.

— Что было в Адене? — полюбопытствовал я, чтобы он проникся еще большей симпатией ко мне.

Ничто так не вызывает симпатию к другому человеку, как хвастовство ему о наших подвигах.

— Да ничего особенного! — с наигранной небрежностью начал он. — Порт охраняла две береговые батареи, нижняя обычная и верхняя в большой каменной башне. Мы встали напротив них на якоря и начали бомбардировку. Они даже пытались отвечать, но артиллеристы у них такие криворукие! Всего несколько ядер попали по нашим кораблям, не нанеся серьезного ущерба. Через полтора часа башня была разрушена, обе батареи уничтожены. Я высадил десант и захватил их. После этого Аден пал. Мы потеряли всего двух матросов и шестнадцать солдат, а врагов было не меньше тысячи.

Врагов всегда в десятки, а то и сотни и даже тысячи раз больше.

— Здорово вы с ними разделались! — похвалил я.

— Сэр Иден тоже так сказал и пообещал хорошие награды всем участникам сражения. Ведь это первая значительная победа после восшествия на престол королевы Виктории, — поделился коммодор.

— Надеюсь, не последняя! — пожелал я и спросил: — Когда двинетесь в Кантон? Может, вместе пойдем. Я еще с недели две здесь проторчу под выгрузкой и погрузкой.

На самом деле можно уложиться за неделю, но мне спешить уже некуда. Если этот рейс будет таким же успешным, как предыдущий, то, кроме Эмили Кушинг, меня в этих краях больше ничего не будет держать. В любой момент можно будет нагрузиться тем же чаем и отправиться в Европу, где продать его вместе со шхуной, а вырученные деньги вложить в государственные облигации или купить акции частных компаний и стать рантье — обеспеченным бездельником.

— Думаю, проторчим здесь еще с месяц, не меньше, — ответил коммодор и, подмигнув, как сообщнику, сказал: — Здесь хотя бы есть, с кем провести время!

В деревне Калькутта сплетни разлетаются так же быстро, как в британских, несмотря на отсутствие пабов.

— Говорят, что в Кантоне в этом плане совсем скучно, — продолжил он.

— Как по мне, китаянки покрасивее индусок, — поделился я.

— Другие капитаны говорили мне так же, но все-таки белая женщина — это белая женщина! — с умным видом произнес Генри Смит.

Индус или китаец поспорили бы с ним, а я разве буду⁈

48

Так уж повелось, что в эстуарии реки Жемчужной танка всегда встречают нас первыми. Стоило мне отправить Поля Фавро в Макао с почтой для Чарльза Эллиота и известием для остальных заинтересованных лиц о нашем прибытии к острову Хоуван, как через несколько часов на горизонте появились два табора из сампанов: один с северо-запада, второй с северо-востока. Они пришли в светлое время суток якобы для обслуживания членов экипажа, хотя, уверен, все, кому следует, знали, что морские цыгане приторговывают опиумом. У Бо и сообщил мне первым, что произошло в Тринадцати факториях за время нашего рейса в Калькутту.

Несмотря на интеллигентность и внешнюю мягкость, Линь Цзэсюй оказался очень решительным и жестким управленцем. Не зря сюда прислали именно его. Сперва циньчай дачэнь перекрыл, насколько смог, продажу опиума с Тринадцати факторий и предложил европейским торговцам обменять его на чай. Само собой, цены были далекими от рыночных, поэтому мало кто согласился. Именно эти люди и оказались в выигрыше, получив за запретный товар хоть что-то. После окончания срока ультиматума всем остальным приказали сдать опиум бесплатно. Ящики с наркотой вывозили на пустырь возле Гуанчжоу и сжигали. У местных наркоманов был, так сказать, день открытых дверей, потому что могли сидеть вокруг костров и на халяву вдыхать сладкий яд. Мешки с таблетками высыпали в реку Жемчужную. Линь Цзэсюй попросил у нее прощения от имени хуанди Таньчао, всего китайского народа и своего собственного. У рыб в реке случился День наркомана. Двадцать шестого июня был совершен рейд по Тринадцати факториям, во время которого выгребли и сожгли остатки опиума и ранили несколько особо ретивых европейских клерков. Как по мне, Линь Цзэсюй заслужил прозвище китайского дона Кихота.

— Цены на опиум взлетели до небес! — закончил свой рассказ бесхитростный У Бо.

Впрочем, я и сам догадался об этом, поэтому предложил:

— Тридцать пять серебряных монет за головку (двадцать долларов за фунт) будут приемлемой ценой для вас?

— Конечно! — радостно согласился он, после чего снял с шеи деревянной статуэтки богини Мацзу традиционную розовую жемчужину на черном шелковом гайтане и подарил мне.

Сегодня у богини будет ночь сладких снов.

Я отдарил музыкальной шкатулкой. У меня хранится небольшой запас их именно на такие случаи и взятки китайским чиновникам. Старику очень нравятся. Радуется, как ребенок.

Танка, гонконгские и макаоские, забрали по сотне ящиков опиума и уплыли к покупателям.

Ночью прибыл на двух джонках, большой и средней, Мань Фа.

— Сейчас опиум есть только у хакка. Они умудрились договориться и вывезти несколько тысяч ящиков из тех, что были конфискованы, — сообщил он.

— Скорее всего, украли они намного меньше. Просто у хакка есть собственный подвоз из Синьцзяпо на двух джонках, похожих на мою, только без верхних прямых парусов, а может, и на других, таких, как у тебя. Не знаю, где именно разгружают их, но, скорее всего, недалеко отсюда, потому что хакка продают опиум выше по течению реки, — поделился я.

Уверен, что у Маня Фа есть «покровители» среди китайских чиновников, иначе бы не смог торговать опиумом, которым он и расскажет интересную информацию о конкурентах.

Мань Фа без торга купил полторы тысячи ящиков по двадцать долларов за фунт и пообещал дня через два-три взять еще, но заплатить вперед не рискнул. Наверное, не был уверен, что меня не тронут, а я не захотел посвящать его в наши отношения с Линем Цзэсюем.

— Сколько останется к тому времени, столько и заберу, — заверил торговец.

И прогадал. На вторую ночь, несмотря на соблюдение нами полной световой маскировки, шхуну «Мацзу» нашел Бао Пын на «взлетающем драконе». Контрабандист улыбался мне, как лучшему другу, с которым встретился после долгой разлуки. Я был уверен, что подобную радость может изобразить только женщина, пославшая далеко и надолго, а потом вдруг узнавшая, что беременна от тебя. Много веков живи — много веков учись.

— Наш предводитель Бао Ки, зная твою любовь к старинным предметам нашего народа, прислал тебе этот подарок, — сладким голосом произнес Бао Пын и двумя руками предложил мне старинную, позеленевшую местами, бронзовую чашу для байцзю в виде быка, спина и верхняя часть головы которого были поднимавшейся крышкой.

— Не могу принять такой ценный подарок! — выполнил я положенную часть ритуала.

— Не огорчай нас отказом! — ритуально настаивал он.

После чего я согласился и отдарил серебряными карманными часами с музыкой, показав, как заводить их.

— Я правильно понял, что время опии ума по пять серебряных монет закончилось? — как бы шутливо поинтересовался я.

— Ты, как всегда, проницателен, мой друг! — слишком искренне воскликнул Бао Пын. — Все меняется и цены тоже. Тебе уже, наверное, рассказали, как многоуважаемый. долгих лет ему жизни, циньчай дачэнь Линь Цзэсюй уничтожил весь опиум из Тринадцати факторий.

— Попросил его сделать это, чтобы заработать побольше, — пошутил я.

Контрабандист отнесся к моим словам серьезно и сказал подобострастно:

— Я знаю, что у тебя очень хорошие отношения с циньчаем дачэнем.

— Он считает меня своим учеником, — сообщил я, хотя всё с точностью до наоборот, и полюбопытствовал: — А тебе не предлагал поучиться у него?

— Нет, я из крестьянской семьи, плохо образован. Все мои знания — немого болтаю на одном из языков гвайлоу, поэтому меня иногда приглашают, как переводчика, — скромно молвил контрабандист.

— Твои односельчане, наверное, радуются, что тебе оказывают такую честь? — стараясь говорить серьезно, спросил я.

— Это надо для общего дела, — коротко ответил он и поменял тему разговора: — Мы готовы купить опиум по тридцать пять долларов за большую головку. Сколько сможешь продать?

Интересно, кто ему слил цену? Танка стараются держаться подальше от хакка. Остается Мань Фа, но, скорее, не он сам, а кто-то из людей торговца.

— Как другу, — произнося эти слова, я широко улыбнулся, — уступлю тебе всё, что осталось — двести сорок восемь ящиков.

— Сейчас подойдут «взлетающие драконы», и мы заберем их. Попробуем успеть до рассвета, а если нет, то следующей ночью доберем остаток, — пообещал он.

— Можете не спешить. Ко мне и днем никто не сунется, — проинформировал я.

— Знаю, но на нас могут напасть. У нас нет такого влиятельного защитника, как у тебя, — с горькой иронией молвил Бао Пын.

49

Борода у Чарльза Эллиота становилась все длиннее, а до решения проблемы с опиумом, то есть до победы Британии еще далеко.

— Клара требует, чтобы я сбрил ее, но зарок есть зарок, держусь пока! — весело поделился он.

— Эскадра прибудет в конце лета, — сообщил я, хотя он и так это знал из письма, присланного канцелярией генерал-губернатора Индии.

— Вот тогда и поговорим с китайцами, а то они совсем обнаглели. К острову Вампоа для грузовых работ пропускают только те корабли, капитаны которых клянутся, что не будут привозить опиум. Всем подданным королевы Виктории я приказал не давать никаких обязательств. Приходится торговать через французов и янки, твоих сограждан, которые оказались не такими принципиальными, — рассказал он и заявил торжественно: — Ничего, скоро мы научим этих дикарей правилам свободной торговли!

Как по мне, лучше бы не научили. Текущая ситуация устраивала меня полностью. Можно сказать, получил практически монополию на торговлю опиумом в Гуанчжоу. За один этот рейс наварил больше, чем за предыдущие годы.

К острову Вампоа мы подошли во второй половине дня вместе с приливом. Неподалеку от него стояли десятка два китайских военных джонок. Ни с одной нам не посигналили, ни прислали лодку с досмотровой командой. Шхуна у меня приметная, не похожа на клипера ни размером, ни высотой мачт, и, как предполагаю, Ван Сяомэй, командир одной из них, рассказал коллегам, с кем я корешую.

Джонатан Липман прибыл на маленьком сампане с единственным гребцом. Может, мне показалось, но лицо его стало бледнее. То ли вылечился от малярии, то ли с перепугу. Все время, пока были на главной палубе, с опаской посматривал на китайские военные джонки.

— Что, обыскивали вас очень грубо во время налета? — поинтересовался я у очевидца, потому что то, что слышал из третьих уст, было немного чересчур даже по китайским меркам.

— Они вели себя нагло! Они украли мои позолоченные настольные часы с музыкальным боем! Надеюсь, наша армия накажет их за всё! — выпалил обычно спокойный, даже занудный клерк.

За часы с боем я бы тоже дал бой всему Китаю.

— Но не били? — задал я уточняющий вопрос.

— Нас нет, только слуг-китайцев, — ответил он.

А мне рассказывали жуткие истории. Люди не любят слушать о живых врагах что-либо хорошее. Или плохое, или ничего.

— Будут и вас бить, если сюда придет британский флот и начнет прививать свободную торговлю. Так что перебирайся в Макао, — посоветовал я.

— Кто-то должен присматривать за товаром. На слуг нельзя положиться, всё разворуют, — произнес Джонатан Липман как-то не очень убедительно.

— Наверное, тебе доплачивают за риск? — поинтересовался я.

— Да, тройное жалованье получаю, — признался он.

Если учесть, что и до этих событий имел он раза в три больше, чем клерк такого уровня в Британии, то сейчас и вовсе сказочное жалованье получает. Это не считая левые доходы, которые наверняка тоже есть. Китай прививается быстро.

— Ты женат? — спросил я, хотя раньше мы бесед на личные темы не вели, не принято это у англичан между малознакомыми людьми.

Он замялся, произнес виновато:

— Живу с китаянкой. У меня была девушка там, дома, в Эксмуте. Это в графстве Эксетер, на юго-западе острова.

Я чуть не ляпнул, что бывал там.

— Мы собирались пожениться, когда заработаю здесь денег и вернусь, но не дождалась, вышла за другого, — печально сообщил Джонатан Липман.

Большая трагедия маленького человека. Я простил ему нелестные отзывы обо мне.

— «Если невеста сбежала к другому, то неизвестно, кому повезло», — процитировал ему строку из песни, модной в годы моей юности. — Зато вернешься отсюда богатым.

— Всё равно обидно, — признался он, вздохнул тяжело и перешел к делу: — Опиума у нас больше нет. Могу предложить, перечислю по снижению цены фрахта, фарфоровую посуду в ящиках с рисовой соломой, рулоны шелковых тканей и чай в мешках. Первых двух товаров мало, подвоз перекрыли.

Фарфор возить выгоднее при условии, что сдашь целым, а разбиться может не только из-за шторма, но и при погрузке-выгрузке. Если не уследишь за грузчиками, вычтут ущерб из фрахта. Стоит фарфор здесь не очень дорого, не сравнить с европейскими ценами, но придется долго ругаться с представителями грузополучателя из-за каждой разбитой тарелки.

— Давай сколько есть шелка, а остальное доберем чаем, — предложил я.

— Подвоз груза организуют твои сограждане из «Рассел и Ко». Якобы получишь товары от них. Нам нельзя, — предупредил Джонатан Липман.

— Меня просветил Чарльз Эллиот, — сказал я. — Завтра встречусь с ним. Может, что-нибудь надо передать ему?

— Передай, что я еще жив, — скривив бледные губы в зловещей улыбке, мрачно пошутил желтолицый клерк.

Юмор у него тоже малярийный.

50

Ночью мне приснилась Мацзу. Бледная фигурка, словно бы сотканная из тумана, плавно скользила по спокойному морю к какому-то большому острову. Он казался знакомым, я видел его часто, но никак не мог вспомнить, где расположен и как называется. Так и не определил ни во сне, ни наяву. Сделав ранее вывод, что богиня Мацзу имеет хорошую привычку предупреждать меня о надвигающейся опасности, я первым делом оглядел море с полуюта, где ночевал. Горизонт был чист. Ни островов, ни судов. Курсом полный бейдевинд мы не спеша двигались на юго-юго-восток, под острым углом к главным островам Филиппинского архипелага, который сейчас является испанской колонией. На подходе к длинному и узкому острову Палаван поменяем галс и пойдем в сторону материка, к территории будущего Вьетнама, а потом повернем к острову Калимантан, называемому англичанами Борнео, и от него проследуем к Сингапуру. До первой точки поворота нам добираться не менее суток. Других островов по пути нет. Ближние по левому борту примерно на таком же расстоянии.

Убедившись, что ничего нам не угрожает, я решил, что богиня на этот раз дала маху, и пошел в каюту, чтобы, пока не жарко, подсчитать там доходы и расходы. Если делать это, сяду на полуюте, Поль Фавро обязательно будет заглядывать через мое плечо. Не потому, что его так уж интересуют финансы, а от скуки. Курс на его вахте менять не будем, погода хорошая, вот он и будет прогуливаться от борта к борту, по пути удовлетворяя здоровое любопытство.

Где-то через час из «вороньего гнезда» донесся крик впередсмотрящего:

— Слева впереди три большие джонки, идут в нашу сторону!

Если бы не сон, я бы не обратил внимания. В этих краях много рыболовных судов разного размера. Ловят тунца, сельдь, сардину…

Для матроса-китайца все суда — джонки, только прилагательные к ним разные, а на самом деле это были проа — узкие длинные суда с бревном-балансиром с наветренного борта, заостренного с обоих концов и прикрепленного к корпусу двумя балками, между которыми обычно делают настил решетчатый, как для отдыха на нем, так и для уменьшения крена, когда туда перебирается часть экипажа. Наветренный борт изогнутый, а подветренный плоский и всегда выше, наращен леерными досками, чтобы не зачерпывал воду при сильном крене. Нос и корма одинаковые, меняются названиями по ситуации. При смене галса не разворачивают проа, а переносят рулевое весло на противоположный конец, борт с балансиром опять становится наветренным и двигаются в обратную сторону. У этих судов мачта-однодревка, часто бамбуковая. Парус — равнобедренный треугольник, так называемая «клешня краба»: немного изогнутые рей и гик одинаковой длины, связанные под углом пятьдесят-шестьдесят градусов, крепятся сочленением в той части судна, которая на данный момент является носом. Второй конец рея поднимается на мачте на определенную высоту в зависимости от направления ветра и с помощью шкота управляют вторым концом гика. Образуется что-то типа крыла с мощной подъемной силой, и проа при свежем ветре глиссирует, разгоняясь узлов до двадцати и даже более. Против ветра они ходят быстрее и круче всех известных мне нынешних плавсредств. Зная это, я приказал своему экипажу срочно готовиться к бою.

— Они же далеко! — удивленно воскликнул Поль Фавро. — Наверное, идут по своим делам.

— Ты сильнее удивишься, когда через несколько минут догонят нас. Они быстрее клиперов, — привел я понятное ему сравнение.

И не ошибся. Проа шли именно по нашу душу. Два атаковали с носа с разных бортов и под таким углом, чтобы не оказаться под обстрелом наших бортовых пушек и трудно было попасть в них из погонной из-за значительного бокового смещения цели. Третье собиралось напасть с кормы под таким же углом. У всех трех на носу по вертлюжной однофунтовой пушке, а у атаковавших с носа еще и на бортах по паре. На каждом проа человек тридцать, причем часть экипажа на помосте. На головах у пиратов конические соломенные шляпы. Доспехов никаких. Вооружены короткими копьями и луками. Мушкетов заметил всего пару. Отважные голодранцы, решившие быстро разбогатеть.

Расчетам погонной и ретирадной пушек я приказал:

— Заряжайте картечью и бейте по парусу, — а бортовых: — Стрелять по экипажам, когда будете различать их лица.

Бой начали пираты. Сперва пальнула пушка с проа, что держал курс на левую скулу шхуны, потом с того, что на правую. Первое ядро проскакало по волнам метрах с пятидесяти от цели, второе пролетело над полубаком, никого не задев. Наверное, провоцировали, чтобы мы в ответ разрядили свои пушки и дали им время прижаться к корпусу «Мацзу». Не получилось. Расчет погонной пушки выждал и первым же выстрелом картечью снес, продырявив во многих местах, парус у левого проа, и зацепил несколько человек.

— Помалу влево! — приказал я рулевому.

Шхуна начала медленно поворачивать на ветер. Правый проа решил, что собираемся обстрелять его, и тоже начал поворот. По нему выстрелила погонная пушка, но по паруса не попала, неверно учли упреждение, хотя несколько человек на платформе зацепила. Двое свалились в море и не вынырнули.

Мы прошли вдоль проа, лишившегося паруса, и по очереди из трех пушек правого борта с дистанции полкабельтова по очереди расстреляли картечью тех, кто находился на ней. Десяток пиратов, располагавшихся на платформе, словно ветром сдуло после первого выстрела. Может, сами спрыгнули, а может, картечь помогла. Из воды появилась пара черноволосых голов без шляп и быстро укрылась за корпусом проа, уцепившись смуглыми руками за балки платформы. Дальше пусть с ними акулы разбираются. Я заметил в воде темные тени, которые приплыли на запах крови.

Мы продолжили делать циркуляцию, намериваясь стрелять по двум оставшимся вражеским проа с двух бортов. По тому, что собирался напасть с кормы, пальнула наша ретирадная пушка и промазала и готовились сделать то же самое бортовые пушки. На проа поняли это и шустро перенесли сочленение гика с реем на противоположную часть судна, которая сразу превратилась из кормовой в носовую, и, быстро набрав скорость, полетели курсом галфвинд в сторону Филиппинского архипелага. Их примеру последовало и другое, пока еще целое проа.

Выписывать маневры и спасать уцелевших пиратов с третьего я не захотел. Ничего ценного у них нет, сто́ят, как рабы, дешево, больше еды сожрут. Корпус у подбитого проа, вроде бы, целый. Пусть подрейфуют на нем в открытом море. Глядишь, свои вернутся и подберут или течение и ветер прибьют к какому-нибудь острову. Будет время хорошенько подумать, стоит ли заниматься пиратством? Этот промысел требует не только отваги, но и мозгов и, конечно, удачи. Джентльменов неудачи не бывает.

51

К моему удивлению, Роджер Найман сдержал обещание, оставив для меня две девятифунтовки на роль погонных орудий, две двенадцатифунтовые карронады и одну шестнадцатифунтовую. Чем хороши хвастуны, так это способностью плюнуть на любые запреты, лишь бы доказать свою исключительность.

— Всё, что смог! — разведя руки, сказал он в оправдание по поводу непарности шестнадцатифунтовой карронады. — Остальное забрали наши военные.

Я подумал, что для Линя Цзэсюя две пушки и три карронады будет немного чересчур. Британские девятифунтовки ничем не отличаются от китайских, разве что изготовлены из крепкого чугуна и ствол высверлен в болванке, а не отлит сразу, как все еще делают здесь. Да и двенадцатифутовые карронады ему ни к чему, хватит одной шестнадцатифунтовки. Она точно такая же, только немного больше, и, главное, сильно отличается от китайских пушек. Пусть поломают голову над ней, постараются понять, зачем нужна такая короткая. Столкновение с пиратами убедило меня, что надо усилить огневую мощь шхуны, поэтому установил по шестифунтовке на полубаке и полуюте, как погонную и ретирадную, а девятифунтовки и двенадцатифунтовые карронады — на главной палубе «Мацзу». Шестифунтовые пушки будут помогать им. В трюма до упора натрамбовали опиума, купленного на собственные деньги. Я теперь мог позволить себе отказаться от фрахта. Да и Джон-компани, по большому счету, нечего было предложить мне для перевозки в Кантон. Разве что снабжение для эскадры, которая снялась на два дня раньше нас. Я пообещал Генри Смиту, что догоню их, потому что смогу идти круче к ветру. Коммодор недавно стал кавалером ордена Бани за захват Адена. Название награда получила за то, что перед церемонией отличившийся обязан был помыться. Сложное предварительное условие. В Британии до сих пор многие мылись реже, чем получали ордена.

Само собой, задержался я из-за Эмили Кушинг. Ее муж все еще был в командировке, но к следующему моему приходу в Калькутту должен вернуться. Так что мы наслаждались коротким периодом относительной вседозволенности. Судя по взглядам обитателей Дома правительства, о нашей связи знали все, но, поскольку мы не афишировали отношения, никто «не замечал».

— Надоело мне встречаться с тобой украдкой. Давай уплывем в Америку или во Францию, Бельгию и заживем, как муж и жена. Деньги у меня уже есть, хватит на поместье и безбедное существование, — предложил я однажды ночью после бурных ласк.

По тому, как напряглась Эмили, понял, что она одновременно мечтала и боялась услышать эти слова. Для общества, а рано или поздно тайное станет явным, она будет всего лишь содержанкой, которую не пустят в «приличный» дом. Британская женщина из хорошей семьи не может пасть так низко.

Эмили поцеловала меня в щеки, как догадываюсь, отблагодарив за осуществление мечты, после чего сказала:

— Давай не будем спешить.

Британскую эскадру мы догнали в северной части Малаккского пролива. Я передал коммодору Генри Смиту почту, пришедшую после его отплытия. В письме от генерал-губернатора Джорджа Идена сообщалось о взятии Кабула и занятии афганского трона Шах-Шуджем, ставленником британцев, армия которого из тринадцати тысяч человек содержалась на деньги Джон-компани. Коммодора поздравляли с награждением орденом Бани и приказывали сделать всё возможное и невозможное, чтобы спонсоры войны как можно скорее перестали терпеть убытки в Кантоне из-за своеволия китайских властей.

— Что, по-твоему, надо сделать там в первую очередь? — спросил меня Генри Смит.

— Зачистить эстуарий реки Жемчужной от китайских военных кораблей. Тогда наши торговые корабли смогут безбоязненно совершать там грузовые операции, — посоветовал я.

— Я думал начать с освобождения Тринадцати факторий, где склады с товарами. Кому они будут продавать опиум в эстуарии реки⁈ — удивился коммодор.

— Ты же читал мой доклад. На реке несколько батарей, пусть и не самых грозных, и в городе очень большой гарнизон. На месте увидишь, что Кантон — это не маленький Аден. Пока будешь захватывать Тринадцать факторий, потеряешь людей и корабли зазря. Так что лучше перекрыть выход из реки Жемчужной, не давать китайцам торговать. Там преимущество будет на твоей стороне, потому что военного флота у них практически нет, а тот, что есть, плохо обучен и неопытен, самое большее участвовал в разборках со слабо вооруженными пиратами, — объяснил я. — Думаю, Чарльз Эллиот скажет тебе то же самое.

— Ладно, поговорю с ним и потом приму решение, — сделал вывод Генри Смит.

После этого я обогнал эскадру, чтобы первым добраться до Макао, продать опиум и избавиться от шестнадцатифунтовой карронады до того, как припрется этот придурок и начнет ломать дрова со свойственной британцам самоуверенностью.

52

Остров Хоуван стал моей новой базой возле эстуария реки Жемчужной. Как догадываюсь, танка и Мань Фа договорились с местными рыбаками, чтобы те сразу сообщали о приходе «Мацзу», потому что появились и те, и другие покупатели почти одновременно и сразу после того, как мы встали на якоря. Мне даже не пришлось посылать гонца к ним.

Первыми были гонконгские танка, и я успел поговорить с У Бо. Старик держится бодрячком, хотя движения стали медленными, плавными, будто воздух для него теперь более плотный. Он подарил мне традиционную розовую жемчужину, я отдарил розовой восьмигранной музыкальной шкатулкой, при открытии которой исполнялся отрывок из «Вальса дождя» модного сейчас Франца Шуберта и перед зеркалом, вделанном в крышку, кружилась девушка в длинном белом платье.

— Мацзу! — восхищенно воскликнул У Бо, увидев ее.

Вообще-то у девушки европейское лицо, но такое маленькое, что при плохом зрении не трудно принять за китаянку. Именно на это я и рассчитывал. Судя по счастливому взгляду старика, подарок оказался в жилу.

Я рассказал ему о приближении британской эскадры и о том, что коммодор проинформирован о танка, будет относиться к ним с большим доверием, чем к китайским торговцам и проституткам. У Бо сообщил мне последние новости, главная из которых — цена на опиум продолжает расти, потому что предложение упало практически до нуля. Хакка подвозят немного из Сингапура, но этого не хватает миллионам наркоманов. Мы договорились, что продам танка опиум по сорок пять долларов за большую головку (двадцать пять за фунт), и сразу приступили к погрузке.

В это время прибыли макаоские танка и Мань Фа на большой джонке. Последний, узнав, на какую цену согласился У Бо, поморщился, но торговаться не рискнул, купил тысячу ящиков опиума. Есть ведь еще и хакка, которые наверняка уже знают о прибытии шхуны и готовятся наведаться ночью. Видимо, еще и поэтому он не побоялся начать погрузку сразу, не дожидаясь темноты. Значит, уверен, что китайские таможенники не тронут меня и заодно их. Подозреваю, что у него есть покровители среди китайских военных моряков, которые знают, кто крышует меня, поэтому крышуют его. Я даже догадываюсь, кто именно. По крайней мере, Мань Фа точно знал, где находится джонка под командованием Вана Сяомэя.

— Предай ему, пусть приплывет сюда завтра днем, — попросил я.

— Обязательно передам твое пожелание, но не уверен, что он согласится плыть сюда, — виновато произнес купец.

— Ты сильно удивишься, когда увидишь, с какой радостью он отзовется на мое приглашение! — улыбаясь, заявил я.

Мань Фа понимающе ухмыльнулся, решив, что Ван Сяомэей огребет нехилую взятку, и еще раз заверил меня, что передаст мои слова настолько быстро, насколько сможет.

К прибытию «взлетающих драконов» хакка около полуночи у обоих наших бортов было свободно. На этот раз Бао Пын возглавлял эскадру из двух дюжин плавсредств. Дела у хакка идут в гору. Я подарил ему бутылку забористого португальского портвейна, купленного в Калькутте у испанского капитана, приплывшего за опиумом для соплеменников. Британцы травили всех врагов, а не только китайцев.

Контрабандист-переводчик вручил мне бронзовую стопку, небольшую, но явно не новодел:

— Мы слышали, что тебе нравятся наши старинные предметы из бронзы,

Уверен, что ни с танка, ни с Манем Фа он не встречался, но новую цену уже знал или хорошо изобразил осведомленность. Впрочем, догадаться, что она подрастет и насколько, не составляло труда.

— Мы заберем всё оставшееся, — предложил Бао Пын.

— Если успеете за две ночи, — предупредил я. — Сюда идет большая эскадра гвайлоу. Не хочу, чтобы они увидели.

— Уложимся, — заверил он.

Мы нагрузили всех «взлетающих драконов» до рассвета.

— Будьте осторожны. Сюда утром поплывет военная джонка, — предупредил я перед расставанием.

Боа Пын понимающе улыбнулся и кивнул. У меня появилось впечатление, что мы с ним вместе разводим кучу народа, не разбираясь, где свои, где чужие.

Ван Сяомэй пригреб во второй половине дня, как будто сам сидел на веслах и делал перерыв на послеобеденный сон. Наверное, хотел показать, что не такая уж я важная птица, чтобы лететь ко мне стрелой. С трудом передравшись на шхуну, он всем своим видом показывал, что главнее меня, что приплыл только ради того, чтобы послушать нижайшую просьбу никчемного гвайлоу. Я не стал издеваться над пожилым неудачником, потому что время поджимало: сегодня вечером, самое позднее завтра днем должна прибыть британская эскадра.

— Мы сейчас быстро перегрузим на твою джонку кое-что очень большое и тяжелое, завернутое в джутовую ткань и завязанное. Ты доставишь его нашему общему знакомому как можно быстрее. Это дело государственной важности. Никто не должен видеть, что там, и рассказывать, что что-то брали у меня, и вообще вас здесь не было, — строго изложил я и добавил малость сладкого: — Уверен, что успешное выполнение этого задания не останется без награды.

— Я все понял, выполню, как надо! — сразу подтянувшись внешне и внутренне, отчеканил Ван Сяомэй.

Он лично проследил за перегрузкой и даже спустился в трюм джонки, чтобы проверить, не порвалась ли ткань. Уверен, что Ван Сяомэй, как и многие члены экипажа джонки, догадался, что это пушка, не похожая на их собственные. Гвайлоу продают секреты китайцам, китайцы — гвайлоу… Международный пинг-понг.

53

У меня сложилось мнение, что в Китае не может быть секретов в принципе. Слишком много людей в этой стране. При такой толкотне трудно что-то скрыть. Вот где раздолье для шпионов. Просто слушай и запоминай. Уверен, что и среди членов моего экипажа есть доносчики, которые подробно сообщают циньчай дачэню и не только ему, где бывала шхуна, что возила и чем занимался судовладелец на берегу. Не знаю, кто проболтался Линю Цзэсюю о моей симпатии к Мацзу, но во время погрузки шелка у острова Вампоа приплыл на сампане посыльный — тот самый юноша, который готовил нам чай в резиденции циньчай дачэня — и вручил подарок от друга из Хоугуаня. Это была изящная золотая статуэтка богини, как бы собравшейся оглянуться на бегу. Такую не изготовишь за пару дней. Значит, была заказана заранее. То есть Линь Цзэсюй знал обо мне слишком много. Несмотря на маленький размер, весила статуэтка более килограмма. Шестнадцатифунтовая карронада обошлись мне намного дешевле. Это не считая художественную ценность статуэтки, которая удорожала ее на порядок, а то и на два. Я установил золотую Мацзу в специальном, закрываемом на ключ шкафчике в своей каюте. Пусть и дальше охраняет нас. Постепенно превращаюсь из атеиста в язычника.

Ненужные пока трехфунтовые пушки я оставил на верфи Педро Косты. Рядом с ними укрыли джутом груду из бревен и досок, издали напоминавшую упакованную шестнадцатифунтовую карронаду. Если вдруг англичане узнают, что она попала к китайцам, и начнут пускать пузыри, им сообщат, что была тайно ночью подменена на верфи, о чем узнали, проверив только вот сейчас.

Перед отплытием в Калькутту наведался к острову Гонконг, возле которого стояла на якорях британская эскадра и американские клипера, нагруженные турецким опиумом. Там теперь ставка Чарльза Эллиота. На малозаселенном острове обосновались около двух тысяч подданных королевы Виктории. Еще в июле пять британских матросов нажрались байцзю и в лучших национальных традициях начали объяснять превосходство англосаксов над другими народами, забив толпой насмерть одного аборигена и несколько покалечив. Главный смотритель потратил четыреста фунтов стерлингов (триста семье погибшего, а остальные на взятки чиновникам), пытаясь замять инцидент. Не получилось. После чего он устроил суд над преступниками, пригласив китайские власти в качестве зрителей. Глупее не придумаешь, о чем ему и передали от Линя Цзэсюя, напомнив, что находятся они в Таньчао, а не на острове Британия. В итоге китайцы запретили продажу продуктов и воды британцам и потребовали, что гвайлоу убрались из Макао и даже покинули эстуарий реки Жемчужной. Вход был разрешен только купцам, которые везли легальные товары. Губернатор португальской колонии Адриан Акасиу да Сильвейра Пинту, занявший этот пост в феврале позапрошлого года, решил не вмешиваться в конфликт и попросил Чарльза Эллиота покинуть город.

В том месте, где, если не ошибаюсь, будет построен Международный финансовый центр — восьмидесятивосьмиэтажный (согласно китайскому поверью, две восьмерки — магическое число, приносящее успех в делах) небоскреб высотой четыреста пятнадцать метров — сейчас возводят каменно-деревянные двухэтажные здания для чиновников и их семей, а ближе к проливу — казармы и пакгаузы. Деньги у Джон-компани есть, поэтому строительство идет полным ходом. Сотни, если не тысячи, китайцев трудятся на благо врагов своего народа. Это я подсказал главному смотрителю за британской торговлей расположить здесь свою резиденцию. Гонконгцы не оценят это и не поставят мне памятник. Хотя и Чарльзу Эллиоту, вроде бы, тоже, по крайней мере, мне на глаза не попадался.

Прибыл я к острову, чтобы малость подзаработать и на вырученные деньги построить особняк для себя. Если Эмили Кушинг не хочет возвращаться со мной в Европу, может, согласится остаться с милым здесь? Тем более, что шалаш будет в лучших британских традициях и немалых размеров.

Одним из стоявших на рейде клиперов была «Юдифь Перкинс» под командованием моего друга Бернарда Бишопа. Трубка у него теперь была пенковая в виде головы пирата. Читая в детстве романы, я был уверен, что такие трубки делают из пеньки, и пытался понять, почему они не сгорают? Или веревкой просто обматывали мундштук, но для чего? Побродив по эпохам, узнал, что пенка — это пористый белый минерал, похожий на морскую пену, благодаря чему и получил название. Опытные курильщики утверждают, что он хорошо охлаждает дым и впитывает смолу. Я бросил курить еще в первой своей эпохе, так что верю им на слово.

— Как хорошо, что ты приплыл! — увидев меня, радостно заорал капитан, будто отдавал приказ в бурю.

— Только не говори, что у тебя завис груз опиума! — произнес я шутливо.

Легонько толкнув меня кулаком в грудь, он обнял меня за плечи и потащил в свою каюту, сообщив на ходу:

— Именно это я и собирался тебе сказать! Я готов сбыть его по дешевке, хотя бы по семь… и даже по пять долларов за фунт, лишь бы не торчать здесь!

В каюте был бардак, словно после шторма. Видимо, у капитана поменялся стюард, потому что раньше порядка было больше.

— Небось, хочешь побыстрее вернуться к молодой жене? — ехидно полюбопытствовал я.

— Опять ты угадал! Я крестил Мэйли, дал ей христианское имя Маргарет и потом обвенчался. Моя родня была не в восторге. Видел бы ты их рожи на свадьбе! — Он загоготал, показав крупные, желтые, прокуренные зубы. — Ничего, привыкли. Она родила мне сынишку Кристофера перед самым моим уходом в рейс. Мои родители решили, что брак одобрен богом, и пообещали заботиться о ней до моего возвращения.

— С местными контрабандистами не пробовал договориться? — спросил я.

— Их сюда не пропускают. Британцы открываю огонь по любой подозрительной джонке, — сообщил он.

— Да, не повезло тебе. Что ж, пять долларов за фунт не обещаю… — мрачно начал я, сделал продолжительную, театральную паузу, наслаждаясь скисшим лицом капитана, после чего толкнул его кулаком в плечо и. улыбаясь, продолжил: — … но могу забрать весь твой опиум по десять. Судовладельцу скажешь, что продал по семь. Остальное — твой навар за дружбу с нужным человеком. Можешь считать моим свадебным подарком.

— Ты серьезно⁈ Сможешь продать его по такой высокой цене⁈ — удивленно воскликнул Бернард Бишоп.

— И даже дороже, но остальное будет уже моим наваром, — сказал я.

— Я согласен, продавай, за сколько сможешь! — радостно замахал он руками, после чего вспомнил: — Я вина тебе привез. Сейчас крикну юнгу, чтобы принес.

— Это ты правильно сделал! — одобрил я. — Выпьем его после окончания сделки. Сейчас у меня должна быть светлая голова. Надо смотаться на берег, потолковать кое с кем. А ты снимайся с якорей, переходи на противоположную сторону острова. Там между двумя длинными полуостровами есть удобная бухта Тай Там. Я приду туда до темноты.

— Уже снимаемся! — радостно проорал Бернард Бишоп и, открыв дверь каюты, скомандовал аврал экипажу: — Все руки на палубу!

54

Чарльз Эллиот жил со своей семьей в маленькой избушке из бамбука и тростника в деревне на два десятка домов, которую всю выкупили у китайских рыбаков. Как рассказал мне главный смотритель, цену заплатили настолько хорошую, что следующие несколько дней к ним приплывали аборигены из других населенных пунктов, расположенных по соседству, и предлагали купить и у них, причем дешевле. Его и жену новое жилье явно не радовало, зато дети, весело крича, носились по грунтовой, пыльной улице.

— В дом не приглашаю, сам понимаешь… — извиняющимся тоном произнес он.

— Это временные трудности. Скоро здесь будет большой, благоустроенный город, — напророчил я.

— Надеюсь, твой китайский пророк был прав! — криво усмехнувшись, молвил Чарльз Эллиот.

Я навешал ему, что знакомый китайский прорицатель предсказал, что на острове Гонконг будет один из главных финансовых центров мира. Судя по усмешке, мне не шибко поверили, но другие острова в этом районе еще хуже. Этот хотя бы отделяет от материка всего лишь узкий пролив, хорошо защищенный от ветров и волн.

— Я слышал, у вас проблемы со снабжением, — перешел я к делу.

— Да, китайцы перекрыли все каналы подвоза продуктов и даже воды. Колодцы в округе отравили. Приходится возить ее издалека, — рассказал Чарльз Эллиот.

— Отравили колодцы⁈ — удивился я. — Странно! А где воду берут крестьяне, живущие здесь⁈

— Понятия не имею… — начал он и задумался. — Думаешь, нас обманули?

И даже развели, как тупых лохов, но говорить это не стал.

— Могу наладить поставку провианта по завышенным, конечно, ценам. Взамен мне нужно место для строительства дома, — предложил я и уточнил, усмехнувшись: — Неподалеку от твоего.

— Я не для себя строю. Надоело мне здесь, написал в Лондон, чтобы прислали замену. Это будет резиденция представителя королевы, — сообщил он.

— Жаль! — искренне произнес я. — В любом случае это здание будет в центре будущего города, как и соседние, а мне не нравится жить на окраине.

На самом деле я не люблю постоянный движ и гам, толкотню центральных улиц, но в ближайшие годы здесь будет малолюдно, а потом земля подорожает в сотни раз, и мои потомки скажут мне огромное спасибо.

— Хорошо, я распоряжусь, чтобы тебе выделили участок, — согласился он.

Мы договорились о цене на продукты, куда их будут доставлять, сигналах, чтобы отважные британские вояки не перебили союзников, после чего я откланялся и убыл на «Мацзу», чтобы до темноты успеть добраться до бухты Тай Там. Там у меня назначено рандеву не только с Бернардом Бишопом, но и с танка, гонконгскими и макаоскими, и Манем Фа, и хакка.

Не помню, что будет на берегах бухты через полторы сотни лет. Наверное, курортная зона. Места здесь красивые. Пока имеются две рыбачьи деревушки, у обитателей которых наступили золотые времена, потому что продают улов богатым гвайлоу в разы дороже, чем раньше своим соплеменникам. Сампаны танка уже стояли у обоих бортов «Юдифь Перкинс»: у левого гонконгских, у правого — макаоских. Шло ускоренное обслуживание сексуально озабоченных матросов клипера.

На сампане У Бо перестановки в пространстве под навесом. Старая деревянная Мацзу исчезла. На ее месте стоит розовая музыкальная шкатулка. Когда я зашел под навес, хозяин поднял крышку — и под музыку Шуберта закружилась керамическая девушка в белом платье. У Бо был счастлив, как ребенок. Что малое, что старое…

— Я договорился с гвайлоу, что вы будете привозить им рис, пшеницу, свиней, кур, яйца, овощи, фрукты — в общем, все съестное, и они будут покупать в два раза дороже. Утром сведу тебя с их чиновником, с которым будете торговать, — предложил я предводителю гонконгских танка.

— Хорошо, сделаем, как ты говоришь, — сразу согласился он.

После чего У Бо сказал, сколько ящиков опиума готов купить, и проболтался, что цена на опиум стала еще выше. Миллионы китайских наркоманов не хотели жить в реальном мире. Я не стал задирать цену, продал, как и привезенный из Калькутты, по двадцать пять долларов за фунт.

Мань Фа, прибывший в самом начале ночи сразу на трех джонках, средней и двух маленьких, тоже заинтересовался предложением снабжать британцев, но захотел больше навара. Мол, слишком большие взятки придется давать гуань (чиновникам). Кстати, португальцы называют китайских чиновников мандаринами (от санскритского мандари — командир, руководитель), и это слово уже прижилось среди европейцев и американцев.

— Сведу тебя с их представителем, будешь договариваться с ним, — предложил я.

Он согласился, после чего спросил:

— Сколько буду отдавать тебе?

Я, конечно, мог бы договориться с британскими интендантами, чтобы сообщали мне, сколько и чего купили у китайского купца, но это было бы слишком напряжно для обеих сторон, поэтому предложил:

— Сделаешь разовый подарок — десяток крупных жемчужин с хорошим блеском.

Это устроило Маня Фа, как и цена на опиум. К погрузке его джонок приступили сразу после того, как от бортов клипера отошли и растворились в темноте сампаны танка.

Хакка прибыли на семи «взлетающих драконах», когда добивали трюм третьей джонки, маленькой. Первые две уже убыли куда-то на северо-восток.

— Мне поздно передали твое сообщение. Приплыл с теми джонками, которые были свободны, — объяснил Бао Пын.

Он, как и Мань Фа, захотел договариваться с британцами напрямую и поинтересовался моим процентом от сделок.

— Утром сплаваем вместе к гвайлоу и обсудишь с ними. Я помогу вам, но дальше в этом процессе участвовать не буду, отправлюсь за опиумом в Калькутту. Мань Фа пообещал мне десять больших жемчужин. Ты, как старый друг, можешь не благодарить совсем или так, как сочтешь нужным, — предложил я.

В общении с друзьями для китайца очень важно не показаться жлобом, поэтому благодарность должна быть безразмерной, но в пределах разумного. Посмотрим, как он решит это противоречие, скрестив выпендреж с жадностью.

55

Переговоры проходили в тенипод высоким деревом с широченной кроной за широким деревянным столом. Три китайца сидели на деревянной лавке по одну длинную сторону его, два европейца — по другую. Вторым был Джералд Фрейзер, представлявший британскую сторону. Это был сорокадвухлетний мужчина, длинный и ровный во всех смыслах слова. Складывалось впечатление, что его посадили на кол, но он выжил и продолжил расхаживать с ним внутри, перестав чувствовать боль и проявлять любые другие эмоции. Я бы принял его за робота, тем более, что водянистые глаза смотрели неотрывно и как бы сквозь собеседника. Все заранее были жуликами и не имели права на пощаду. Его взгляд вгонял в тоску Бао Пына и Маня Фа и даже много повидавшего У Бо заставлял тушеваться, поглядывать на меня с безмолвной просьбой о помощи. Джералд Фрейзер наотрез отказался от чая и байцзю, которые принесла молодая девушка с сампана предводителя танка. Так встречают вражеских парламентеров.

— Относитесь к нему, как к сундуку с серебряными монетами. Этот гвайлоу враг сам себе, — сделал я вольный перевод.

Аборигены закивали и попробовали изобразить улыбки.

— Что ты им сказал? — строго спросил британец.

— Что у них не получится обмануть тебя, — сделал я вольный перевод.

Бао Пын знал английский настолько, чтобы понять мои слова, поэтому улыбнулся искренне.

Джералд Фрейзер заподозрил неладное и стал еще каменистей, что ли.

— Переведи им список товаров, которые нам нужны, и цены, по каким будем покупать, — потребовал он, положив передо мной два исписанных сверху донизу листа бумаги.

Я глянул на верхние цифры, сделал вывод, что они всего на треть отличаются от рыночных, поэтому пренебрежительно оттолкнул их к чиновнику и предупредил:

— Если считаете их дураками, тогда на этом и закончим.

— Что не так? — спросил чиновник, причем по строгому выражению лица было понятно, что он действительно не понимает, почему мне не понравились такие хорошие цены. — Это намного дороже, чем мы платили в Макао.

— Так в чем же дело⁈ Отправляйтесь в Макао и купите, — предложил я.

Водянистые глаза смотрели сквозь меня. Проблесков мысли в них не наблюдалось.

— Этим людям придется рисковать жизнью, привозя вам продукты. Если их поймают, то повесят или утопят без суда. Вы защитить не сможете и не захотите, — объяснил я попонятнее и резюмировал: — Поэтому будете платить в два раза больше, чем здесь написано, или я попрошу мистера Эллиота назначить переговорщиком кого-нибудь другого.

— Это слишком много, — попробовал он брыкаться.

— У вас не та ситуация, когда вспоминают слово дорого. К тому же, заплатит в конечном итоге Джон-компани, — сказал я и задал провокационный вопрос: — Или тебе жалко денег этих жуликов и транжир⁈

Каждый порядочный чиновник, а иных не бывает, считает личным оскорблением существование богатых бизнесменов.

— Пожалуй, ты прав, увеличим из-за риска цену вдвое, — согласился Джералд Фрейзер, хотя, как догадываюсь, больше его испугал вариант с заменой на другого переговорщика.

Я переписал цены в прейскуранте чиновника, после чего Боа Пын сделал перевод на китайский в трех экземплярах, и они вместе с английскими вариантами были розданы всем участникам встречи. Теперь любой британский чиновник или офицер, которому будут доставлены продукты, обязан заплатить, исходя из расценок, указанных в этих документах.

После чего я отправился с Джералдом Фрейзером к выделенному мне участку земли, располагавшемуся метрах в пятистах от строящегося Дома правительства. Все участки между ним и моим уже осваивались другими собственниками, причем самый большой и быстрее всех возводимый принадлежал Джон-компани. Начальником стройки у них был рослый огненно-рыжий густо-конопатый ирландец Эддан О’Нейл. Я договорился с ним на кельтском языке, что параллельно займется и моим домом. Объяснил на словам, что именно хочу, и выдал аванс — все заработанное за ночь на перепродаже опиума. При этом я не буду возражать, если рабочие будут трудиться на меня, а получать зарплату у Джон-компани и строительные материалы будут оплачиваться ею же. За это буду доплачивать лично ирландцу.

— Приятно встретить сообразительного соплеменника в такой глуши! — радостно произнес Эддан О’Нейл, удовлетворенный заключенной сделкой

— Моя мама была твоей соплеменницей, а я американец, — уточнил я.

— Все американцы — это бывшие ирландцы, а все ирландцы — это будущие американцы! — выдал он, хохотнув первым и единственным.

С этим трудно поспорить, потому что сейчас основной поток эмигрантов в США из его родины. Ирландцам надоело давиться картошкой, решили переключиться на кукурузу.

56

Бернард Бишоп перед отправкой к острову Вампоа для продажи легальных товаров порекомендовал меня другим американским капитанам. Клипера по одному начали переходить в бухту Тай Там и избавляться от запрещенного груза по цене, хорошей для них и великолепной для меня. Покупали опиум танка, хакка и купец-одиночка Мань Фа и взамен привозили провизию.

Еды не хватало на всех, поэтому Чарльз Эллиот послал куттер (одномачтовое судно с гафельным парусом) «Луиза» и шхуну «Пирл» к прибережным деревням в эстуарии реки Жемчужной, чтобы купили все, что смогут. Возле полуострова Кау-лун (Девять драконов) они встретились с тремя большими китайскими военными джонками. Переводчиком у британцев был Карл Гюцтлафф, немецкий миссионер, служивший в Джон-компани и использовавший свое положение для бесплатной раздачи Библий, которые китайцы прочитать не могли, поэтому употребляли для совершенно других, более приземленных целей. Его жена Мэри — уже вторая, первая умерла при родах — заведовала в Макао школой и приютом для слепых, расположенном неподалеку от моего дома. При первом взгляде на нее, у меня в мозгу вспыхнула неоновая вывеска «Чокнутая мымра», а начиная со следующего, одно из этих слов, причем без какой-либо системы. Карл Гюцтлафф был полиглотом, прекрасно говорил и писал в том числе и на китайском, который выучил в Сингапуре, но, вот беда, так и не понял менталитет этого народа, как и других юго-восточноазиатских. Миссионер был искренне уверен, что аборигены любого возраста — это невинные дети-язычники, которых следует добрым словом и примером переманивать на путь истинный. Китайцы подыгрывали ему, считая блаженным дурачком. Они несколько часов гоняли его с одной джонки на другую, затягивая время и мороча голову. Китайский менталитет не позволял сказать твердое «нет», а тупой гвайлоу не понимал это, продолжал настойчиво тарабанить в закрытую дверь.

В итоге британцы без разрешения отправили на берег шлюпки, купили что-то, но их заставили вернуть всё. Командир шхуны сообщил это Чарльзу Эллиоту, который выдвинул китайцам ультиматум: если в течение получаса его людям не позволят купить продукты, будет открыт огонь по джонкам. Аборигены и американцы и французы с кораблей поблизости заняли места рядом с театром предполагаемых боевых действий, ожидая представление. И оно началось. К сражению подключилась даже береговая батарея и фрегат «Объем». Было много грохота и дыма, ядра летали стаями. И только наступившая темнота остановила первое великое морское сражение двух держав. считавших себя исключительными. На рассвете джонки ушли пополнить боеприпасы, что их враги сочли победой. Как я узнал позже, командир китайской эскадры Ли Энжу в свою очередь доложил Линю Цзэсюю о разгроме флота гвайлоу.

На следующее утро в бухту Тай Там прибыла узкая, быстрая, двенадцативесельная джонка с юным посланником, который передал мне привет от друга из Хоугуаня и просьбу навестить его, как можно скорее. Я тут же согласился отправиться в путь, хотя не выспался, потому что половину ночи провел, перепродавая опиум для китайского народа. Звали юношу Линь Сиконг. Он приходился племянником циньчаю дачэню. Свое имя, которое можно перевести, как Сообразительный, оправдывал. Он увлекался поэзией и по моей просьбе часть пути, пока я не заснул, декламировал стихи, не уточняя, какие его, а какие принадлежат другим авторам, поэтому не могу сказать, талантлив или нет. Это не считая того, что китайская поэзия очень оригинальна. Обычно в строках, рифмованных или нет, пять или семь иероглифов, подобранных под определенный ритм, напев, о чем и делается пометка. Одни для солиста, другие для хора. Поскольку форма сильно довлела над содержанием, а не наоборот, как принято у европейцев, китайская поэзия произвела на меня усыпляющее впечатление.

Племянник доложил об этом дяде, который и начал разговор с ироничного замечания:

— Сиконг рассказал, что наша поэзия так понравилась тебе, что ты сразу заснул.

— Не спал половину ночи, вот и отключился под монотонные напевы, — сказал я в оправдание.

— Продавал опиум? — как бы в шутку поинтересовался Линь Цзэсюй.

Я помнил, что в каждой шутке всего лишь доля шутки, поэтому изложил свои установки на этот жизненный период:

— Понимаю, что кажусь вам беспринципным дельцом, который с одной стороны порицает употребление опиума и помогает вам, а с другой наживается на нем и помогает британцам. Я знаю, что этот процесс невозможно остановить ни мне, ни вам, ни хуанди. Значит, надо если не возглавить, то хотя бы поиметь с него. Тем более, что в моей стране торговля опиумом сейчас не считается преступлением, и она не является союзником или врагом Таньчао и Британии.

Не стал говорить ему, что я не американец, что для моей родины обе стороны нынешнего конфликта — враги, только одни уже сейчас, ведь через полтора десятка лет начнется Крымская война, а другие в более далеком будущем. Так что помогаю борьбе жабы и гадюки. Пусть взаимоистребляются.

— Эти британцы оказались не так сильны, как ты говорил. Наши отважные моряки потопили их двухмачтовую джонку, — насмешливо произнес Линь Цзэсюй.

— Ваша победа оказалась настолько тайной, что британцы даже не заметили потерю своей шхуны, — тем же тоном заявил я.

— Ты хочешь сказать… — начал он.

— … что твой подчиненный немного приврал. У британцев всего трое раненых, — сообщил я.

— Ли Энжу опять обманул меня! — возмутился циньчай дачэнь. — Я уже отправил гонца к хуанди с докладом о победе, и теперь тоже буду выглядеть вруном!

— Ничего страшного. Вряд ли кто-нибудь узнает, как было на самом деле. Слишком далеко отсюда до Бэйцзина, — успокоил я.

— Не в этом дело! — огорченно воскликнул он. — На основании ложных докладов наш хуанди принимает неверные решения. Он приказал мне писать только правду, какой бы горькой ни была, а я подвел его.

— Пошли второго гонца с честным докладом, — предложил я.

— Это еще хуже. Скорее всего, первый останется незамеченным, а если я пришлю второй, то запомнят только то, что в предыдущем я наврал. Ты не догадываешься, сколько у меня врагов при дворе, готовых воспользоваться любой моей оплошностью, — объяснил Линь Цзэсюй.

— Почему же, очень даже догадываюсь. Ровное зеркало — самый опасный враг кривых, — сказал я.

Польщенный циньчай дачэнь произнес, сочтя, наверное, свои слова ответным комплиментом:

— В тебе пропадает придворный!

— Предпочитаю быть свободным человеком! — отмахнулся я.

— Ты даже не догадываешься, как я порой завидую тебе! — признался мой титулованный собеседник, после чего сделал знак племяннику, который с набором для чаепития на большом, деревянном, черном с красными цветами подносе молча ждал в другом конце помещения.

Юноша быстро приготовил нам белый чай, разлил по пиалам и сразу удалился.

— Как ты предлагаешь поступить с британцами? — сделав пару глотков чая и успокоившись, спросил Линь Цзэсюй.

— Никак, — ответил я. — Считай случившееся страшным сном, а чтобы он не повторился, прикажи своим военным морякам «не замечать», как враги закупают провизию у ваших крестьян. Голодный человек на пути к еде превращается в дракона, — перефразировал я китайскую поговорку. — Так что пусть ваши бедняки немного заработают, а враги расслабятся. Наслаждайся последними месяцами или даже днями мира. Когда прибудет их главная эскадра, проблем у тебя будет намного больше, чем сможешь решить.

— Хочу написать письмо их правительнице, объяснить, что опиум наносит вред обоим нашим народам, поэтому ее подданные должны прекратить возить его к нам, — поделился циньчай дачэнь задумкой.

— Не советую. Она даже не узнает о твоем письме, потому что ты для королевы Виктории такое же ничтожество, как я для хуанди Айсиньгёро Маньнина, — предупредил я.

— Я все равно напишу, — упрямо повторил Линь Цзэсюй.

Что ж. перо тебе в руки и барабан на шею.

Вернувшись вечером на остров Гонконг, я навестил Чарльза Эллиота и проинформировал, что китайцы не будут замечать, как британцы покупают еду в деревнях по соседству, но наглеть при этом не надо.

— Откуда ты знаешь⁈ — удивленно спросил он.

— Из достоверного источника, — ответил я, не став уточнять, из какого именно, и напомнил: — Я не зря получаю жалованье капитана корабля третьего ранга.

После этого обе победившие стороны начали вести себя аккуратнее. Чарльз Эллиот наладил покупку продовольствия в нескольких прибережных деревнях, а китайские военные моряки вдруг «ослепли». К тому времени Мань Фа договорился с несколькими коллегами из Макао, которые через него продавали продовольствие гвайлоу. В общем, продовольственная проблема перестали быть очень острой, хотя британцы, привыкшие здесь жить на широкую ногу, вынуждены были стать намного скромнее.

57

Декабрь и январь — два самых лучших месяца в Юго-Восточной Азии. Уже не идут тропические ливни, воздух суше, и еще не жарко. Даже в Калькутте, где кажется, что влагой пропитано всё, включая каменные стены зданий и чугунные пушки, в эти два месяца жизнь становится терпимой. Минус только один — Джордж Иден, генерал-губернатора Индии, вернулся в город вместе со своей многочисленной сворой чиновников, среди которых был и Самуэль Кушинг. Судя по тому, как рогатый муж и его начальник Уильям Макнахтен поглядели на меня при встрече в кабинете последнего, им обоим рассказали о наших свиданиях с Эмили много раз и с пикантными подробностями, по большей части фантастичными. Пришлось нам перенести свидания в другое место. Моя любовница позаботилась об этом, договорившись с вдовой чиновника, оставшейся жить в Калькутте в собственном домике, которая сдавала нам комнату на пару часов всего за полшиллинга, что равнялось дневной зарплате лондонского ремесленника, и при этом подслушивала, мастурбируя, наверное — два удовольствия за одну услугу.

— Я строю в Гонконге большой двухэтажный каменный дом. Скоро остров станет британской колонией и на нем будет большой город, лишь немного уступающий Калькутте по размеру и населению, — сообщил я Эмили во время свидания.

У женщин очень силен инстинкт гнездования. Попав в любое жилье, они примеряют его на себя, как платье, и, если размер подходит, начинают мысленно обзаводиться детьми. Кто будет их отцом — второстепенно. Возможность завести собственное гнездо толкает их на самые безрассудные поступки. Эмили Кушинг не была исключением.

— Свой дом — это хорошо, — мечтательно произнесла она и поинтересовалась: — Долго еще будут строить?

— Обещали закончить к концу лета, но по личному опыту знаю, что любое строительство требует в два раза больше денег и в три раза больше времени, чем запланировано, — ответил я.

— У тебя хватит на него денег? — задала она следующий важный вопрос, подразумевая, наверное, останется ли у меня что-нибудь после окончания строительства.

— Хватит на два таких дома. Это не считая того, что заработаю на опиуме за время строительства, — признался я

Золотая Мацзу буквально притягивала деньги. Как только получил ее, начал стремительно богатеть. Впрочем, этот процесс обычно так и идет — по экспоненте. Чем больше у тебя денег, там быстрее они плодятся. Главное — суметь остановиться в верхней точке.

Больше мы не возвращались к этому разговору, но Эмили Кушинг постоянно задавала вопросы о Гонконге, китайцах, ценах на еду, мебель, ткани… Процесс обзаведения собственным домом запущен. К моменту окончания строительства будет принято решение. Надеюсь, правильное.

С ее мужем я встретился еще раз и опять в кабинете Уильяма Макнахтена, которого Чарльз Эллиот оповестил в письме о моей роли в урегулировании конфликта с китайцами, поэтому оба изображали теплое отношение ко мне. Хозяину кабинета это давалось легче, чем его секретарю.

— Вам надо продержаться до осени. К тому времени к Кантону прибудет помощь. Нам сообщили, что эскадра уже собрана, готовятся к выходу. Вполне возможно, что, пока письмо добиралось сюда, она уже отправилась в плавание, — сообщил Уильям Макнахтен.

— Продержимся, — заверил его.

Я не помнил перипетии Первой опиумной войны, как ее назовут историки. Эта тема не интересовала меня в двадцатом веке. Если бы знал, что окажусь ее участником, то обязательно прочитал бы всё, что смог раздобыть. Как говорили в годы моей юности, умная мысля приходит опосля.

С покупкой опиума проблем не было. Торговцы знали, что я «свой», поэтому глупые вопросы не задавали. К тому же, других покупателей у них все равно не было, если не считать небольшие отгрузки в Сингапур и Европу. В первом случае покупали китайцы, живущие там, чтобы перепродать соплеменникам-контрабандистам, а может, сами возили в северные районы Китая. Из-за почти нулевого спроса цена была неприлично мала. Я забил опиумом оба трюма до отказа и разрешил членам экипажа в дополнение к тому, что было позволено по договору, скинуться и купить несколько ящиков на перепродажу. Поль Фавро купил два, Адру Переш — один, и теперь мои помощники перемещались по своей каюте бочком.

Во время заключения сделки я поинтересовался у суперкарго Роджера Наймана:

— Нельзя ли приобрести еще несколько двенадцатифунтовых карронад? Они очень хорошо показали себя. Собираюсь заменить на них все свои шестифунтовки.

Он блажено фыркнул, как мерин, которого поскребли по шее, и изрек:

— Лучше наших не найдешь! Так и быть, скажу, чтобы уступили тебе еще пару. Больше не могу, самим нужны.

Все четыре карронады — две старые и две новые — были принайтованы накрепко на главной палубе между трюмами. Когда подойдем к Малаккскому проливу, приготовим их к бою, расположив возле пушечных портов. Две шестифунтовки были опущены во второй трюм, чтобы по прибытию в Макао отправиться на верфь Педро Косты. У меня появились лишние деньги, а вместе с ними и желание обзавестись второй шхуной. Сдерживало только отсутствие вахтенного помощника для Поля Фавро, которому собирался доверить командование вторым судном.

58

Пока я развлекался в Калькутте, в эстуарии реки Жемчужной случилась очередная стычка, причем более кровавая. Китайцы оказались втянутыми в нее случайно. Британское купеческое судно «Королевский сакс», нагруженное хлопковыми тканями, положило на требование Чарльза Эллиота не совершать сделки с аборигенами. Капитан заявил, что государство такой закон не издавало, а придурь какого-то чиновника ему не указ. Третьего ноября «Королевский сакс» с приливом отправился к острову Вампоа для досмотра и продажи привезенных товаров и последующей закупки чая. Начался зимний муссон. Пора было сваливать на родной слякотный остров, а не торчать без толку в глухомани на скудном пайке. По приказу главного смотрителя за британской торговлей с фрегата «Объем» произвели предупредительный выстрел по носу торгового судна, который дежурившие в том районе китайские джонки сочли нападением на них и пошли в атаку. Видимо, известие о предыдущей «победе» вдохнуло в них мужества. Рядом дрейфовал шлюп «Гиацинт». Напару с фрегатом они, благодаря попутному приливу, быстро приблизились на пистолетный выстрел и произвели залп из орудий правого борта, после чего развернулись и добавили из левого. В итоге три джонки были потоплены и одна взорвалась. Остальные, изрядно подпорченные, удрали. После чего «Объем» и «Гиацинт» неспешно вернулись на исходные позиции. У британцев всего один матрос был ранен. Фрегату продырявили паруса и порвали рангоут, а шлюпу в бизань-мачту попало двенадцатифунтовое ядро, но та устояла. На этот раз слепить победу у китайцев не получилось. Линь Цзэсюй написал хуанди Айсиньгёро Маньнину правду и, как надеюсь, поверил в мои предупреждения. По крайней мере, китайский флот теперь держался намного дальше от британского и в чужие разборки не встревал.

Я без проблем продал привезенный опиум по двадцать пять долларов за фунт, распределив его между тремя покупателями — танка, хакка и Манем Фа. Они в придачу подарили мне отборные жемчужины в благодарность за возможность поставлять провизию британцам по изрядно накрученной цене. Бао Пын расщедрился на полтора десятка. Я заметил, что мои деловые партнеры перестали изображать из себя китайцев, то есть заключали сделки без театральных представлений, петляний, хитрых заходов из-за угла, попыток кинуть… С кем поведешься, с тем и обрусеешь.

Оправив «Мацзу» под командованием Поля Фавро грузиться чаем, который подорожал в Британии, потому что подвоз из Кантона сильно уменьшился, я занялся делами в Макао. Глупо копить серебро, храня в сундуках. Может по самым разным причинам исчезнуть вместе с тарой. Деньги не любят покоя. Они, как проститутки, предпочитают переходить из рук в руки, доставляя удовольствие временным владельцам. После изгнания из португальской колонии британских и мелких местных наркодиллеров появилось много недвижимости на продажу и/или аренду и цены резко просели. Я воспользовался этим и купил два небольших каменных двухэтажных дома, которые раньше сдавались клеркам из Джон-компани, и два участка с двухэтажными деревянными строениями, в которых были опиекурильни. В каменных начали делать капитальный ремонт, превращая в более удобное жилье для европейцев. Я знал, что после окончания войны оно будет очень востребовано. Деревянные разобрали на дрова. На их месте выроют котлованы, заложат крепкие фундаменты, на которых возведут доходные пятиэтажные каменные дома для бедных европейцев и разбогатевших китайцев, решивших перенять образ жизни гвайлоу. К моему удивлению, таких оборотней много. Если заграницей китайцы стараются держаться обособленно, не растворяться среди аборигенов, то в своей стране старательно мимикрируют под европейцев. Как-то ведь надо доказывать, что ты не такой, как все, пусть и в худшую сторону.

На острове Гонконг строительство тоже шло полным ходом. Эддан О’Нейл поспевал на два фронта. Мой дом рос немного быстрее, и не только потому, что был в разы меньше. Мы перетерли с архитектором накопившиеся вопросы. Я заплатил ему за уже сделанное, после чего стал лучшим другом.

— Слушай, мне сказали, что ты по-китайски говоришь. Не поможешь мне? — обратился Эддан О’Нейл с личной просьбой. — Хочу бабу завести из местных. Они не выделываются и не требовательные. Только нам привозят таких зачуханных, что смотреть на них противно.

— Они все здесь не красавицы по нашим меркам, — предупредил я.

— Это я понял, но хотя бы симпатичненькую и не тощую, чтоб сиськи были, — и он показал руками размер средних арбузов, что в будущем будет соответствовать номеру шесть с тремя плюсами.

— С такими здесь не найдешь, но поищем что-нибудь приблизительное, — пообещал я.

Лианхуа моя просьбы не удивила. Видимо, уже была наслышана о вкусах гвайлоу. Она передала пожелание ирландца через торговцев в свою деревню и за день до моего отплытия в Калькутту прибыли на торговой джонке сразу шесть девиц с феноменальными по китайским меркам внешними данными. Я не удержался и по время перевозки девушек на остров Гонконг проверил качество товара чисто на ощупь. Скажем так, на любителя.

Эддан О’Нейл оказался именно таким. От счастья он даже растерялся и долго расхаживал перед девицами, не в силах остановиться на одной.

— Можешь взять двух или даже всех! — иронично предложил я.

— Нет, я не мусульманин! — шутливо отмахнулся он и ткнул пальцем в огромную сиську одной из претенденток. — Возьму эту!

Девушка покраснела от смущения и счастья, что выбрали именно ее. Видимо, китайских парней ее прелести не восхищали.

Я предполагал, что остальных придется везти в Макао и оттуда отправлять в деревню, но их тут же разобрали другие европейцы. Наверное, профессиональные поставщики «невест», а на этом зарабатывали несколько китайцев, не понимали, что требует заказчик, и привозили не тех. Осчастливленные даже собирались заплатить мне.

— Ничего не надо, парни! Когда-нибудь окажете мне ответную услугу! — отказался я, потому что был уверен, что совершил не благое дело, а подогнал парням пожизненное наказание за все их грехи, прошлые, настоящие и будущие

59

Зима и весна прошли в тупой рубке бабла. Я бы остановился, так сказать, на достигнутом, однако мотаться в Калькутту и обратно в балласте не имело смысла, а оставаться рядом с Эмили надолго было неприлично по ее мнению.

— Когда встречаемся после разлуки, у меня такое чувство, будто это опять первое свидание, — как-то поделилась она.

Я тоже подозревал, что расставания не дают любви перемолоться в жерновах бытовухи. Так что возил из Кантона чай и обратно опиум. По объемам продаж наркоты я запросто переплевывал все вместе взятые колумбийские наркокартели из двадцать первого века. При этом британцы считали меня успешным бизнесменом, приличным членом общества, кое-кто даже намекал, что у него есть дочка на выданье, которая скрасит мою холостяцкую жизнь. Наличие любовницы-англичанки и сожительницы-китаянки с ребенком преградой не являлись. Богатый мужчина мог в этом плане позволить себе какой угодно бэкграунд.

В конце мая в Калькутту прибыл клипер из Лондона и заодно привез почту и много свежих газет, то есть всего трехмесячной давности. Один выпуск «Таймс» был в нескольких экземплярах, потому что содержал письмо Линя Цзэсюя к королеве Виктории. Послание привез в Лондон капитан британского корабля «Томас Куттс», который был квакером и по религиозным мотивам не торговал опиумом, приходил в Кантон из Бомбея с хлопком. Чарльз Эллиот пытался не пропустить его, но тогда еще не додумался стрелять. Квакер попробовал передать письмо адресату через министра иностранных дел лорда Генри Палмерстона, но тот, как я и предупреждал, отказался принять какого-то капитанишку. Послание китайского дикаря не интересовало просвещенную, каковой она себя считала, правящую элиту Британии. Тогда капитан отдал письмо в газету. Публикация вызвала бурную полемику в британском обществе. Тори, находившиеся в оппозиции, попробовали использовать ее, чтобы свалить вигов, внесли на рассмотрение законопроект о запрете продажи опиума в Китае, налаживании мирных отношений с этой страной. Победила жадность с перевесом всего в девять голосов: на пошлины с поставок китайского чая, который покупали на вырученное от сбыта опиума, содержалась половина британского военно-морского флота. Восемнадцатого марта Китаю официально объявили войну. Поводом назвали конфискацию имущества британских купцов, скромно умолчав, что это был опиум. Известие об этом и о голосовании пришло раньше, через Египет, который отделился от Османской империи.

Я привез один экземпляр газеты в Гуанчжоу, подарил Линю Цзэсюю и за чашкой белого чая рассказал все остальное, что выведал у британских чиновников в Калькутте.

— Я пытался воззвать к их разуму и ошибся, — сделал печальный вывод циньчай дачэнь.

— У британцев нет разума. Вместо него неизлечимая мания величия, помноженная на неуемную жажду наживы, — проинформировал я, после чего добавил иронично: — Как и у китайцев.

— Не у всех, — поправил он.

— Исключения подтверждают правило, как сказал один древний мудрец-гвайлоу по имени Цицерон, — поделился я.

— Красивые слова, с ними трудно не согласится! — восхищенно произнес Линь Цзэсюй.

Судя по тому, что мой собеседник не уловил оксюморон выражения «мудрец-гвайлоу», я был прав и на счет китайцев.

— Как думаешь, когда начнутся боевые действия? — спросил он.

— Сегодня я отправил с посыльным Чарльзу Эллиоту почту из Лондона и Калькутты. Там два послания, одно запасное, от королевы Виктории хуанди Айсиньгёро Маньнину с сообщением об объявлении войны. Вам передадут его завтра или послезавтра, но боевые действия начнутся, когда сюда прибудет британский флот, который сейчас собирается в Синьцзяпо (Сингапуре). Когда проходил там, они отрабатывали высадку десанта на берег, — поведал я.

— Он не смогут привезти сюда много солдат. Неужели ты думаешь, что справятся с нашей армией, которая превосходит их в десятки, если не сотни раз⁈ — все еще не верил циньчай дачэнь.

— Если бы решало количество, никто и никогда не смог бы победить Таньчао, потому что у вас самое большое население в мире, но вы лучше меня знаете, сколько раз вашу страну захватывали малочисленные необразованные дикари. На этот раз вам придется иметь дело с образованными, — ответил я.

60

В конце июня прибыла первая часть британского экспедиционного корпуса под командованием коммодора Джеймса Бремера, а потом главные силы под командованием контр-адмирала Джорджа Эллиота, младшего брата нынешнего Первого лорда Адмиралтейства Гилберта Эллиота и двоюродного брата Чарльза Эллиота.

Последний просветил меня о карьере своего родственника, и я сделал вывод, что мы встречались во время моей службы под британским флагом. Джордж Эллиот в то время был услужливым мичманом и лейтенантом, а после довольно вялым капитаном фрегата. Карьера его пошла в гору, когда во время службы в Портсмуте познакомился с герцогом Кларенсом, взошедшим вскоре на престол под именем Вильгельм Пятый. Джордж Эллиот тут же стал морским адъютантом, кавалером ордена Бани, секретарем и позже лордом-комиссаром Адмиралтейства и даже депутатом парламента и членом Лондонского королевского общества по совершенствованию естественных знаний. Живешь себе дурак дураком, никчемным капитанишкой без титула, а потом незаметно подкрадешься к заднице наследника престола, лизнешь нежно — и ты знатный, богатый, опытный, обрзованный и даже умный.

Британский экспедиционный корпус состоял из трех линейных семидесятичетырехпушечных кораблей, двух фрегатов, пяти корветов и бригов. Почти все корабли были дополнительно вооружены ракетными установками Конгрива, которые запускали металлические цилиндры весом три, шесть, двенадцать и тридцать два фунта, начиненные порохом. При взрыве производили много шума и огня. Точность была не велика, но годились для обстрела площадных целей, поджигания построек в населенных пунктах. Двадцать восемь транспортных кораблей привезли четыре европейских полка с дивизионами двенадцатифунтовых гаубиц и девятифунтовых пушек (около трех тысяч человек) и полк сипаев с ротой саперов и батареей девятифунтовок (около тысячи человек). Пехотой командовал генерал-майор Джордж Баррелл, лицо у которого было не глупое, но имел репутацию тупого солдафона. Точных цифр я не знал, но не сильно ошибусь, предположив, что китайская армия раз в сто больше. Это абсолютно не смущало британцев, привыкших гонять толпы плохо вооруженных и обученных туземцев.

По приказу Чарльза Эллиота я отправил «Мацзу» с грузом чая в Калькутту под командованием Поля Фавро, а сам остался выполнять обязанности советника с окладом капитана корабля третьего ранга. Совещание старших офицеров проходило на острове Гонконг в Доме правительств, в котором еще не закончились внутренние работы, но большой кабинет главного инспектора уже был готов и богато обставлен. Мы сидели на кривоногих мягких стульях с высокими спинками за длинным овальным столом строго по рангу и по левую сторону моряки, по правую — пехота и чиновники. Слева от меня занимал место Хамфри Сенхауз, пост-капитан линейного корабля третьего ранга «Бленхейм» (тезка линкора, что принимал в сражении при Сент-Винсенте во время моей службы под британским флагом), а справа — пост-капитан фрегата «Объем» Генри Смит. Первый явно не понимал, что делает этот штатский сопляк, то есть я, между опытными боевыми командирами. Во главе стола под висевшим на стене большим портретом королевы Виктории восседал в темно-коричневом сюртуке контр-адмирал Джордж Эллиот, выглядевший моложе своих пятидесяти шести лет, но сильно изменившийся. Не будь я проинформирован заранее, не узнал бы его.

— Мой кузен Чарльз предлагает начать не со штурма Кантона, а захватить острова напротив устья Чанцзян (Янцзы), самой большой реки Китая, — начал контр-адмирал и обратился к родственнику: — Не объяснишь командирам, почему?

— Лучше меня это сделает наш американский друг Александр Хоуп, который хорошо знает те места, — показав на меня рукой, перекинул стрелки главный инспектор.

Джордж Эллиот посмотрел на меня так, будто увидел привидение. Он и перед началом совещания пялился на меня, но заговорить не рискнул. Не в английской традиции болтать с не представленным и не по важному делу, тем более, старшему по возрасту и чину с младшим, а я старательно делал вид, что впервые вижу этого типа.

— Нападение на Кантон не произведет впечатления на китайского императора. У него очень большая страна, на границы которой постоянно нападают какие-нибудь дикари. Вы не поверите, но китайцы считают нас теми же, кем мы их, — сообщил я собравшимся забавную новость, вызвавшую улыбку у всех вновь прибывших в эти края. — Даже если вы захватите Кантон, а это сделать не очень трудно, потому что китайская армия недисциплинированная, плохо вооруженная и, что важнее, не собирается погибать за свою родину, для императора Айсиньгёро Маньнина это будет лишь незначительный неприятный пограничный инцидент, где-то там, далеко от столицы. Он пошлет сюда дополнительные войска, потом еще и еще. У него много солдат, которых абсолютно не жалко, наберет новых. Людей в его стране в несколько раз больше, чем в Британии вместе со всеми колониями. Какими бы плохими ни были китайские воины, в конце концов они задавят вас количеством. Поэтому действовать надо быстро, не удаляясь далеко от моря и не ввязываясь в большие сражения и многодневные осады. Если вы захватите архипелаг Чусань, он станет базой для главного удара. Поскольку военный флот китайцев намного слабее вашего, на островах вы будете защищены от многочисленной сухопутной армии, лишив китайцев главного козыря. Оттуда сможете нападать вверх по реке Чанцзян до начала Великого канала, по которому снабжаются северные районы Китая, включая столицу Бэйцзин. Как только вы перекроете подвоз провизии, там сразу поймут, что дело нешуточное. Затем можно будет наведаться в Бохайский залив, рядом с которым находится их столица. Императору Айсиньгёро Маньнину ничего не останется, как договариваться на ваших условиях.

Мои слушатели обменялись взглядами, после чего генерал-майора Джордж Баррелл, сидевший наискось, верхним справа, задал вопрос:

— На островах большой гарнизон?

Я перечислил, сколько примерно в Динхае, как называлась административная единица на архипелаге, солдат и пушек, уточнив, что никто не помнил точно, когда они стреляли последний раз.

— Вход в гавань защищает каменная башня с шестифунтовыми пушками. Динхай — это четырехугольная крепость с каменными стенами высотой до шести метров, предназначенная для защиты от пиратов, не имеющих осадной артиллерии. Можно обстрелять ее с моря, но лучше высадить десант, расположить батареи на холмах рядом с ней и ударить с двух сторон, — добавил я в заключение.

Пехотные командиры закивали, соглашаясь с моим предложением, а сидевший слева от меня командир линейного корабля хмыкнул, удивленный, видимо, моими полководческими талантами.

— Еще есть вопросы, предложения? — спросил командующий экспедиционным корпусом.

Были вопросы по снабжению, на которые ответил Чарльз Эллиот, после чего приняли решение следовать предложенному мной плану. Выход назначили на утро.

После окончания совещания главный инспектор подозвал меня и представил своему родственнику:

— Наш лучший разведчик с окладом капитана корабля третьего ранга. Уже много лет здесь, свободно говорит на китайском языке, знает их обычаи.

— И неплохо разбирается в военном деле, — добавил Джордж Эллиот и спросил: — Имеешь боевой опыт?

— Только в стычках с местными пиратами, — ответил я.

— В молодости я был знаком с пост-капитаном Генри Хоупом. Не твой родственник? — полюбопытствовал он.

— Кузен моего отца. Мы младшая ветвь. Мой отец был капитаном торгового судна, а после хозяином шхуны. Он женился на американке и осел в Уилмингтоне, штат Северная Каролина. После смерти мамы и двух моих старших сестер мы вместе с ним оказались здесь. Он утонул вместе с нашей шхуной пять лет назад во время тайфуна, я один спасся, — поведал я придуманную заранее легенду.

Джордж Эллиот выказал соболезнование, после чего сообщил, улыбаясь:

— Ты вылитая копия своего двоюродного дяди! И такой же воинственный! Я было решил, что случилось чудо и он воскрес снова молодым!

На английском языке двоюродный дядя и двоюродный племянник называются одинаково — первый кузен в другом (первом) поколении, не важно, в какую сторону оно. Троюродные — второй кузен в первом поколении. Деды-внуки — во втором поколении. На китайском языке все намного сложнее. У каждого родственника свое название, причем отдельно по отцу и по матери, по сыну и по дочери, по брату и по сестре и при этом еще и по возрасту (старший, младший…).

— Мой отец тоже говорил, что я очень похож на дядю и внешне, и внутренне! — улыбаясь, соврал я.

С легкой руки кого-то, послушавшего наш разговор, среди офицеров разошелся слух, что Джордж Эллиот в молодости служил лейтенантом под командованием моего дяди пост-капитана Генри Хоупа. С тех пор никого из них не удивляло мое высокое положение в экспедиционном корпусе и солидный оклад. К тому же, я еще и судовладелец, а каждый военный моряк мечтает обзавестись собственным парусником и осесть на берегу с половинным окладом, послав службу к черту.