Мадемуазель Берта и её любовник

3

Жером Лакруа не мог себя сдерживать и каждую минуту с неуверенным видом поворачивался к Мегрэ и бормотал:

— Что вы об этом думаете, дядюшка?

А старый комиссар отвечал ему, улыбаясь краешком рта, что делало его слова еще более загадочными:

— Ты же прекрасно знаешь, сынок, что я никогда не думаю…

Он занимал так мало места, как только это было возможно. Подолгу он сидел в углу комнаты, около манекена портнихи, и курил свою трубку с отсутствующим видом.

Тем не менее его присутствие смущало всех. Комиссар участка боялся показаться неловким в глазах прославленного Мегрэ и неустанно искал у того одобрения.

— Будь вы на моем месте, вы бы поступили точно так же, правда?

На лестничных площадках толпились люди, и сержанту муниципальной полиции с трудом удавалось не пускать любопытных в квартиру. Еще один сержант, стоящий на пороге дома, напрасно повторял:

— А я говорю вам, что смотреть там нечего!

В этот вечер многие жители улицы Коленкур пожертвовали ужином, только лишь бы вести наблюдение с улицы или из своих окон. И в самом деле, погода выдалась отменная и иногда сквозь шторы квартиры на пятом этаже можно было разглядеть движущиеся силуэты.

На улице стояла карета «Скорой помощи». Однако примерно через час она, к всеобщему удивлению, уехала без раненой.

— Что вы об этом думаете, господин Мегрэ?

Возникла проблема. Мадемуазель Берта пришла в себя и отказалась ехать в больницу. Она очень ослабела, поскольку потеряла много крови. Ей нанесли сильный удар по черепу. Но взгляд ее оставался твердым, и она решительно сжимала вспотевшие руки.

— Это пусть решает доктор, — ответил Мегрэ, не желавший брать на себя никакой ответственности.

И инспектор Лакруа обратился к врачу:

— Вы полагаете, ее можно оставить здесь?

— Я думаю, что после того, как я наложу швы, ей ничего другого не останется, как проспать до завтрашнего утра…

Как всегда, все происходило в суматохе. Но взгляд раненой был пристально прикован к Мегрэ и, казалось, выражал страстную просьбу.

— Вы слышали, что сказала консьержка, дядюшка? Что касается меня, то я представляю себе произошедшее так: мадемуазель Берта спустилась, несомненно за покупками…

— Нет! — мягко отрезал Мегрэ.

— Вы полагаете? Тогда почему она спустилась?

— Чтобы бросить письмо в почтовый ящик…

Жером предпочел сейчас не выяснять, как Мегрэ удалось воссоздать эту деталь столь уверенно.

— Не важно…

— Наоборот, очень важно. Но продолжай…

— Едва она вышла из дома, как консьержка увидела, что в здание проник какой-то человек. В коридоре было темно. Консьержка подумала, что это один из друзей жилички. Мадемуазель Берта вернулась почти сразу же…

— В ста метрах отсюда есть почтовый ящик, на площади Константин-Пекер, — уточнил Мегрэ, любивший расставлять точки над «i» ради собственного удовлетворения.

— Допустим!.. Итак, она вернулась… И обнаружила у себя незнакомца… Он напал на нее, она защищалась… Тяжелораненый мужчина, если судить по следам крови, спустился вниз по лестнице, и консьержка видела, как он убегал. Прижимая обе руки к животу…

С некоторым огорчением Жером посмотрел вокруг себя и робко добавил:

— Самое неприятное, что нигде не нашли орудие нападения…

— Орудия! — уточнил Мегрэ. — Тупой предмет, каким была ранена мадемуазель Берта, и оружие, возможно нож, которым был нанесен удар незнакомцу…

— Вероятно, он унес их с собой? — рискнул предположить Жером.

И Мегрэ отвернулся, чтобы улыбнуться.

Уже был отдан приказ разыскать в квартале раненого мужчину. Врач заканчивал перевязывать голову девушки, которая, несмотря на боль, старалась не спускать глаз с Мегрэ.

— Вы полагаете, дядюшка, что этим человеком мог быть ее любовник?

— Который что сделал?

— Который пришел сюда и напал на нее…

На что Мегрэ ответил с неожиданной уверенностью, если не сказать большего:

— Конечно нет!

— Как бы вы поступили на моем месте?

— Поскольку я не на твоем месте, то мне трудно дать тебе ответ.

В свою очередь комиссар полиции решил удостоиться одобрения или похвалы:

— Вот что я решил: врач немедленно пришлет сиделку, которая присмотрит за раненой. Я также оставлю внизу полицейского. А завтра посмотрим, можно ли будет с пользой провести опрос…

Девушка слышала его слова. Она по-прежнему смотрела на Мегрэ, и ей показалось, что тот ей легонько подмигнул. И тогда, успокоившись, она отдалась во власть дремоте, все больше и больше завладевавшей ею.

Двое мужчин, дядя и племянник, прошли мимо любопытных, все еще толпившихся около соседних домов.

Мегрэ стал набивать очередную трубку.

— А не заморить ли нам червячка? — предложил он. — Если я не ошибаюсь, мы так и не ужинали. Тут есть один ресторан, и признаюсь тебе, что свинина с кислой капустой и картофелем… Давай звони своей жене…

Во время всего ужина Жером зорко следил за своим дядей, словно школьник, который боится быть схваченным на месте преступления. Мало-помалу у него портилось настроение, и даже возникла злоба на Мегрэ, который был слишком спокоен и слишком уверен в себе…

— Можно подумать, что вся эта история вас забавляет! — заметил он, кладя себе сосиску.

— Она и в самом деле забавная!

— Возможно, она забавная для того, кому не требуется находить решения!

Мегрэ ел с аппетитом: широкий, тучный, он с таким удовольствием пил свою большую кружку пива, что мог бы делать рекламу фирменному пиву.

Вытирая рот, он позволил себе злорадное удовольствие сказать мимоходом:

— Я его нашел…

— Что?

— Решение…

— Вы знаете, кто напал на мадемуазель Берту?

— Нет!

— Ну и?

— Это не важно… Я хочу сказать, что это не так уж важно ни для нее, ни для меня…

Лицо Жерома вытянулось еще больше, и если бы не уважение, которое он питал к Мегрэ, то он бы рассвирепел.

— Спасибо! — тем не менее пробурчал он, уткнувшись в свою тарелку.

— За что?

— За то, что вместо того, чтобы мне помочь, вы издеваетесь надо мной. Если вы действительно что-либо обнаружили…

Но напрасно он пытался растормошить своего дядю.

Мегрэ вновь напустил на себя равнодушный вид. Он заказал вторую порцию свинины, еще одну пару франкфуртских сосисок и третью кружку пива.

— Но вы считаете, что я сделал все, что должен был сделать?

— Ты сделал все, что ты считал необходимым сделать, разве не так?

— В ее комнате находится сиделка.

— Да…

— У входа стоит полицейский…

— Черт возьми!

— Что вы хотите сказать?

— Ничего…

Мегрэ оплатил счет, отказался от предложения своего племянника, который хотел пригласить его к себе домой на чашку кофе. А через полчаса он уже стоял около окна в гостинице «Конкарно».

По другую сторону улицы он видел слабо освещенную штору комнаты мадемуазель Берты. Он разглядел силуэт сиделки, которая читала, удобно расположившись в кресле. Внизу на тротуаре полицейский ходил взад и вперед по тротуару и каждые пятнадцать минут смотрел на часы.

— Пусть она отдыхает! — проворчал Мегрэ, закрывая окно.

Он сел на кровать и стал снимать ботинки. И, думая о своем племяннике, добавил:

— Пусть он делает свое дело!

Солнце заливало комнату, когда он подошел к кровати мадемуазель Берты. Было девять часов утра. Сиделка наводила в комнате порядок.

— Я пришел попрощаться с вами, — объявил он, напустив на себя нарочито невинный вид. — Теперь, когда этот проклятый Альбер потерпел поражение, я полагаю, что вы больше ничем не рискуете…

И тут же он прочитал в глазах раненой беспокойство, граничащее с ужасом. Она даже попыталась подняться, чтобы увидеть, где в этот момент находилась сиделка.

Затем она пробормотала:

— Не уезжайте… Умоляю вас!

— Вы действительно хотите, чтобы я оставался здесь?

— Да…

— А вы не боитесь, например, что я дам несколько советов моему бедному племяннику, который не знает, какого святого призвать на помощь?

Этим утром в нем слились воедино нечто суровое и нечто отеческое. Он отчетливо видел, что мадемуазель Берта колебалась, не зная, то ли улыбнуться, то ли заплакать. Она наблюдала за ним. Вчера вечером у нее поднялась температура, и она могла ошибиться.

Присутствие сиделки еще больше усложняло положение, поскольку девушка не могла говорить так, как ей хотелось бы.

— Кстати, — задал вопрос Мегрэ, — вы сегодня не получали письма?

Она отрицательно покачала головой, и он с уверенностью сказал:

— Вы его получите завтра… Да, конечно!.. С почтовым штемпелем Кале или Булони… Я даже вам скажу больше, на марке будут проколоты булавкой две маленькие дырочки…

Он улыбался. Весь освещенный солнцем, он играл, точно так же, как и вчера, с фарфоровой чашкой, в которой лежали булавки, пуговицы и марки.

Ему не требовалось дальше продолжать. Мадемуазель Берта все поняла и покраснела.

Еще раз она поискала глазами сиделку, поскольку опасалась именно ее, но по взгляду Мегрэ поняла, что та находится в кухне, откуда доносилось шипение газовой плиты.

— Вы знаете, кто живет рядом с вами? — спросил он, неожиданно перейдя от одной темы к другой. — Вы мне рассказывали о пожилой чете? Не так ли? У них есть прислуга?

— Нет… Жена сама ведет хозяйство…

— И сама ходит за покупками?

— Да… Каждое утро, около девяти или десяти часов… Я знаю, что она ходит на рынок, расположенный на улице Лепик, поскольку несколько раз я встречала ее там…

— А муж?

— Он выходит в то же самое время и все утро роется на развалах букинистов на бульваре Рошуар…

— Значит, квартира пуста, — сделал вывод Мегрэ почему-то громким голосом.

И вновь раненая не знала, то ли улыбнуться, то ли заплакать. Она непрестанно спрашивала себя, на ее ли стороне Мегрэ или против нее. Она не осмеливалась высказаться вслух.

— Представьте себе, — добродушно, но по-прежнему громко продолжал он, — что они оставили на улице полицейского. Знаете, что ему поручено?

Он делал вид, словно и не обращается к мадемуазель Берте. Он даже отвернулся от нее.

— Он должен помешать вам покинуть квартиру, если вдруг вам взбредет в голову подобное, а также помешать войти сюда вашим врагам! Я говорю войти, обратите на это внимание! Полиция на самом деле боится, что кто-нибудь придет и прикончит вас прямо в постели…

При этих словах он настежь распахнул окно, выбил трубку о каблук и стал набивать ее табаком.

Воцарилось молчание. Можно было подумать, что девушка, как и комиссар, что-то ждала. Мегрэ нервно ходил по балкону, затем перегнулся через ограду, чтобы лучше видеть улицу, и передернул плечами, как человек, теряющий терпение.

Дело дошло до того, что он процедил сквозь зубы:

— Ну и кретин!

Внезапно он застыл на одном месте, вглядываясь в улицу. Мадемуазель Берта была готова в любую минуту встать, несмотря на свою слабость. Сиделка наблюдала за ними обоими, спрашивая себя, что все это значит. Она была готова думать, что они немного сошли с ума.

— Однако на углу улицы расположено метро… — вздохнул Мегрэ. — А остановка автобуса находится в пятидесяти метрах!.. К тому же такси ездит в поисках клиентов… И что тогда?..

На этот раз мадемуазель Берта не удержалась и задала вопрос:

— Он уехал?

А он угрюмо ответил:

— Во всяком случае, он к этому стремится!.. Можно подумать, что он был привязан резинкой… Одним словом…

— Автобус?

— Метро…

И Мегрэ вернулся в комнату, прошел на кухню, чтобы взять бутылку белого вина, и вздохнул, наливая себе стакан:

— Если бы оно было вдобавок сухим!

Мадемуазель Берта безудержно плакала. Она плакала, как говорится, горючими слезами, а сиделка пыталась ее утешить:

— Успокойтесь, мадемуазель… Вам сделается плохо… Уверяю вас, ваша рана неопасна. Не надо грустить…

— Дура! — проворчал Мегрэ.

Ибо эта гусыня-сиделка не поняла, что из глаз мадемуазель Берты исступленно текли слезы радости, в то время как солнечный лучик играл на ее простыне.