Мадемуазель Берта и её любовник

4

Когда пришел доктор, Мегрэ взял свою шляпу и ушел, не сказав ни слова. Но квартал он не покинул. Беззаботно, словно последний бездельник, он вошел в кафе «Занзибар», откуда немного погодя он увидел, как его племянник шел устраивать тщательный допрос мадемуазель Берте.

Вдруг появился малыш Луи. Увидев комиссара, он попытался было сбежать, но тот успел к нему обратиться:

— Я пришел взять реванш… Дайте-ка нам кости, хозяин… Анисовую водку, для месье… Ведь анисовую, а, малыш Луи?.. Начинайте… Три дамы один раз… Полагаю, это будет недостаточно… Что я вам говорил? Три короля!.. Вам спичку…

И без всякого перехода он продолжил, наклонившись к своему партнеру, который старался не потерять над собой контроль:

— Деньги лежали в супнице?

Малыш Луи отрицательно покачал головой.

— Их прикарманил Альбер?

И снова малыш Луи покачал головой, на этот раз более энергично, а затем признался:

— Спасаясь, он побежал по набережным и бросил деньги в Сену…

— Ты уверен?

— Клянусь!

— Тогда зачем вчера приходил некто?

— Потому что он мне не верил…

Мегрэ улыбнулся. Наступила поистине уникальная минута, и не только потому, что стояла весна, светило солнце, на улице Коленкур царила ослепительная атмосфера, а пиво было холодным, но потому, что одно-единственное слово его успокоило.

Он испытывал такое облегчение, что внезапно забеспокоился о страхе, который он еще недавно испытывал.

Теперь он мог действовать открыто. У него в руках были все козыри.

— Кто стрелял?

— Марселец… Именно ему Альбер передал свой револьвер…

И Мегрэ засмеялся, увидев, как его племянник с мрачным видом выходит из № 67-а и направляется на автобусную остановку, расположенную в нескольких метрах от «Занзибара».

— Что вы собираетесь предпринять? — спросил встревоженный малыш Луи, все еще держа в руке стаканчик с костями.

— Я? Пойду попрощаюсь с твоей сестрой и сяду на поезд.

Мимо проехал автобус, увозя Жерома Лакруа. Мегрэ перешел улицу и на пятом этаже столкнулся с сиделкой, которая собирала свои вещи.

— Моя помощь больше не нужна, — объявила она. — Доктор будет приходить каждый день, да и консьержка станет иногда ее навещать.

В глазах Мегрэ сверкали веселые искорки. Он ходил взад и вперед, словно у себя дома, дожидаясь ухода сиделки. Очень редко когда расследование приносило ему столько удовлетворения, а тем не менее это было дело о ничтожном мошеннике, о котором к тому же он никогда не сможет никому поведать.

Он вспомнил, как отреагировал на письмо мадемуазель Берты в Мен-сюр-Луар.

— Странно, — заметил он, — можно сказать, что оно одновременно и искреннее и неискреннее…

И девушка в красной шляпке, пришедшая к нему на встречу в «Кафе-де-Мадрид», оставила у него точно такое же впечатление. Она действительно боялась, это было видно. Но в то же самое время было также видно, что она лгала, когда рассказывала о том страхе, какой ей внушает ее любовник. Ей не удавалось произнести имя Альбера с желаемым выражением. Вопреки ее воле голос звучал слишком нежно, слишком ласково.

Тогда почему эта решительная особа осмелилась нарушить деревенский покой бывшего комиссара? И почему она показывала именно ему, а не полиции письма с почтовыми штемпелями Булони и Кале?

Он не сумел сразу понять. Он понимал еще меньше, когда часами наблюдал из окна, как она спокойно делает примерки, словно человек, совершенно не опасающийся никакой мести. Марки, лежащие в фарфоровой чашке, подали ему мысль, и он их проткнул булавкой.

— Почему вы улыбаетесь, господин комиссар?

— А вы?

Теперь они остались одни. Сиделка ушла. До них доносился приглушенный шум улицы вместе с запахом перегретого асфальта, который знаменует собой наступление лета в Париже.

Однако Мегрэ попытался принять суровый вид и произнести грозным голосом:

— Знаете ли вы, что если бы шестьдесят тысяч франков находились здесь или если бы стрелял Альбер, я бы вас засадил в тюрьму?

— Но вы же работали на меня, как это говорится…

— Именно так! Это то, что я понял… Я понял, что вы позвали меня не для того, чтобы защитить себя от Альбера, но чтобы защитить самого Альбера… И если бы вы его любили немножко меньше, то я бы вчера вечером вытащил его из укрытия…

— Я не понимаю, при чем тут моя любовь… — пробормотала она краснея.

— Возможно, вы и не понимаете, но это так. Я размышлял следующим образом: вот молодая решительная особа, которая представляется мне прямодушной. Она старается спасти юношу, попавшего в переплет. Она пытается спасти его, движимая любовью. Итак, я убежден, что если бы этот юноша действительно убил бы, то он вызвал бы у нее отвращение…

— Он поклялся моей жизнью, что стрелял не он, господин комиссар. Впрочем, все это произошло немного и по моей вине. Я знала, что он встречается с моим братом, а тот водит дружбу с сомнительными типами. Альбер так и не нашел работы в Париже и к тому же спешил жениться на мне, вот почему его можно было легко соблазнить. Те другие, которых я даже не желаю знать, оставили его стоять на шухере. Один из них попросил у Альбера револьвер на всякий случай. Когда появилась полиция, они все убежали, бросив револьвер на месте преступления, а по дороге сунули деньги Альберу…

— Я знаю.

— Он прибежал сюда в три часа утра, бледный как полотно, и во всем мне признался. Он уверил меня, что бросил деньги в Сену. Он умолял спрятать его…

— Я знаю…

— Как вы догадались, где он прячется?

— Перво-наперво, я убедился, что в доме нет ни подвала, ни чердака. Затем я заметил, что во время разговора со мной вы порой повышали голос, словно хотели, чтобы вас услышал кто-нибудь еще… Раньше на этаже располагалась только одна квартира… Когда ее разделили на две, то оставили смежную дверь, но сделали ее двойной. Таким образом, с каждой стороны стены есть дверь, а между этими дверьми — пространство… Альбер скрывался там… Только…

— Только я была уверена, что полиция, которая уже однажды приходила, вновь станет рыскать в доме… Я не знала, может, за домом ведется наблюдение… Чтобы это узнать…

— Вы прибегли к моей помощи, зная, что я буду держать вас в курсе официального расследования… Я служил прикрытием… Я отвел бы подозрения от вашей квартиры и в то же самое время информировал бы вас… Вот что я понял… Но видите ли, это же переходит всякие границы!

— О! Господин комиссар!.. — застенчиво пробормотала она. — Ведь надо было спасать Альбера, разве нет? Его сообщники никогда не рассказали бы правду… Они утверждают, что это он будет расхлебывать… А ведь они были уверены, что деньги находятся у нас… Мне об этом рассказал брат…

— …который пытался вас защитить!.. Вчера вечером вы пошли отправлять двойное письмо своей подруге из Булони… — Он показал на портрет девушки. — Этой самой Мадлене было поручено отсылать назад письма с угрозами… А в это самое время вашим отсутствием воспользовался сообщник и проник в вашу квартиру в поисках денег… Вы вернулись, и он ударил вас дубинкой… Альбер выскочил из своего убежища и набросился на него с ножом… Я прав?..

Он знал это заранее! Он также знал, что оба орудия нападения унес в свое укрытие Альбер.

— Держу пари, что они по-прежнему лежат там! — проворчал он.

Он открыл смежную дверь и действительно обнаружил резиновую дубинку и нож, перепачканный кровью.

— Где вы должны с ним встретиться? — спросил он, ища свою шляпу.

Она заколебалась, потом пробормотала:

— Я должна это сказать? Я хочу быть уверена, что…

И тогда он рассмеялся от всей души.

— Что я не прикажу вас обоих арестовать на границе? Вы это хотите выведать?

— Нет… Но…

— Вы настолько любите своего Альбера, не правда ли? Что при мысли о том, что другая могла бы…

Он стоял около двери и поворачивал ручку.

— По сути вы ревнивы… Отлично, мадемуазель Берта!.. И даже ревнуете его ко мне сверх всякой меры, поскольку вам хотелось спасти его самой… В таком случае я разрешаю вам, как только я отвернусь, встать, несмотря на вашу рану, и сесть на поезд, идущий в Брюссель… Я даже держу пари, что скоро там откроется ателье «Модели из Парижа»… Прощайте, мадемуазель Берта…

И вопреки всему, стремясь хоть немного отомстить, он бросил на ходу:

— Я пришлю вам счет…