Максимальный риск

Глава 10

Ланзо пригладил волосы рукой и заметил, что она трясется. Слова Джины заставили его многое признать. Он не мог отрицать ни одно из ее обвинений. Трус? Да. Она имела полное право так его называть, когда он поворачивался к ней спиной всю ее беременность и настаивал, что не хочет быть отцом их ребенку.

Он медленно повернулся к инкубатору, и его сердце быстро забилось, когда он заметил, что его дочь смотрит на него голубыми глазами, такими же как у ее матери. Он сделал шаг вперед и стал изучать ее личико.

— Можете к ней прикоснуться, — сказала вошедшая медсестра. — Просуньте руку в окошко инкубатора… вот так.

Она была такой маленькой, что легко уместилась бы на его ладони. Ее кожа казалась почти прозрачной. Но она была мягкой и теплой, и ее грудь почти незаметно поднималась и опускалась при каждом вдохе и выдохе.

Неописуемое чувство охватило Ланзо, когда она обхватила его палец рукой и посмотрела на него.

В горле все горело, словно он проглотил кислоту, и губы были солеными.

— Вот.

Медсестра улыбнулась ему и протянула платок.

Он не мог остановить слезы, бегущие по его щекам, и он тер глаза платком, как в детстве, когда разбивал колени и бежал к маме за сочувствием.

Джина назвала этого ребенка своим чудом, но она была и его чудом, крошечным чудом, которое разморозило лед в его сердце. У него не было выбора любить ее или нет, ведь любовь наполняла каждую клеточку его тела, и он понимал, что готов отдать свою жизнь ради этого ребенка.

— Какие у нее шансы? — спросил Ланзо у медсестры. — Как думаете, она будет в порядке?

Та кивнула:

— Я в этом уверена. Она борец. Я много лет работаю с недоношенными детьми, и я вижу, что эта малышка очень сильная.

— Это у нее от мамы, — прошептал Ланзо.

Джина сдерживала свои эмоции, пока не оказалась снова в своей палате, где она послушно проглотила обезболивающее. Но как только она осталась одна, слезы снова полились из ее глаз, и она уткнулась лицом в подушку, стараясь заглушить свои рыдания.

Наконец истерика прошла, оставив ей только головную боль и икоту. За свою жизнь она выучила, что слезы никогда не решают проблемы, поэтому высморкалась и откинулась на подушки, морщась от боли. Она должна поспать и набраться сил, чтобы заботиться о ребенке: теперь они остались вдвоем. Она всегда знала, что станет матерью-одиночкой, и ради дочери она должна перестать жалеть себя.

Она проснулась под вечер и ужаснулась, что проспала так долго. Из-за кесарева сечения ей казалось, что ее переехал грузовик, и она обрадовалась, когда медсестра сказала, что еще слишком рано ходить, и отвезла ее в детское отделение.

Она не ожидала увидеть там Ланзо, сидящего возле инкубатора. Он не отрываясь смотрел на ребенка. Он по-прежнему был одет в джинсы и черный джемпер, которые были на нем двенадцать часов назад, и у Джины возникло странное подозрение, что он провел здесь все время, пока она спала. Он оглянулся, когда медсестра остановила кресло-каталку возле инкубатора, но Джина не смогла прочитать выражение его глаз. Она прикусила губу, не зная, что сказать. Он разделял ее неловкость, поэтому опустил глаза и заметил книгу детских имен, которую она принесла с собой.

— Я думал, ты уже выбрала несколько имен? — прошептал он.

— Ни одно из них ей не подходит.

Сердце Джины растаяло, когда девочка зевнула.

— Мы не можем продолжать называть ее просто «малышка».

— Как насчет имени Эндриа? — предложил Ланзо. — Это означает «любовь и радость».

Она пристально посмотрела на него, но его взгляд был прикован к их дочери. Она трясущейся рукой погладила малышку по волосам.

— Эндриа… Идеальное имя, — прошептала она в ответ. — Как звали твою маму?

— Роза.

— Это было вторым именем Нонны Джиневры.

Их глаза встретились в молчаливом согласии.

— Добро пожаловать в этот мир, Эндриа Роза, — сказал Ланзо и, к огромному удивлению Джины, положил свою руку поверх ее.

Ее сердце екнуло. Она не понимала, почему он здесь, если не собирался становиться отцом. Смела ли она надеяться, что он передумал? Она слишком боялась спросить, но внутри разлилось спокойствие. Они были просто двумя родителями, смотрящими на новорожденную дочь.

Как и предсказывала медсестра, Эндриа Роза оказалась борцом. Она становилась сильнее с каждым днем, а ее плач — все громче. Джина не возражала. Голос дочери наполнял ее огромной радостью и благодарностью. Каждый день приносил важное событие: Эндриа отключили от вентилятора, Джина сама смогла пройти в отделение, не корчась от боли, она первый раз взяла ее на руки без всех трубочек, которые поддерживали в ней жизнь, она впервые кормила ее грудью.

Джина быстро поправлялась, и ее выписали через десять дней после родов. Она плакала, когда ехала домой без ребенка, но Ланзо отвозил ее в клинику каждый день и неизменно оставался с ней и их дочерью.

— Я знаю, что у тебя много работы. — Джина наконец заговорила о том, что мучило ее последние дни.

Ланзо так настаивал, что будет принимать только финансовое участие, что ее смущало его постоянное присутствие в жизни Эндриа.

— Тебе не надо постоянно быть здесь. Ты четко дал понять, что не хочешь быть отцом.

Ланзо уставился на свою дочь, мирно спящую у него на руках.

— Я честно верил, что не хочу ребенка, — признался он. — Ты была права, назвав меня трусом. Я жил только ради себя и не позволял себе с кем-то сближаться. Потому что так проще и нет опасности снова обжечься. Но потом ты забеременела, и ты верила, что этот ребенок — чудо, которому не суждено сбыться. А я злился и думал, что буду только помогать деньгами. А потом родилась Эндриа. Маленький человечек, который так отчаянно цеплялся за жизнь. Я боялся, если ты полюбишь ее, твое сердце будет разбито, если она не справится. Я пытался защитить тебя. А ты пристыдила меня. Ты набросилась на меня как тигрица, защищающая своего детеныша. Ты знала — она может не выжить, но от этого ты любила ее еще больше. Ты не боялась рисковать своим сердцем, и ты заразила меня своей храбростью, cara. — Ему так много надо было сказать Джине, но после многих лет молчания ему с трудом давались эти признания.

Она откинула волосы с лица, и он вспомнил, как проводил по ним рукой.

— Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

— Я говорю, что хочу быть частью жизни нашей дочери. Я ее отец, и я сделаю все, чтобы исполнить эту роль, заботиться о ней и защищать ее. И самое главное, любить ее.

Джина не могла сказать ни слова. Она чувствовала, что Ланзо ждет от нее ответа, но она не знала, что сказать. Всю беременность она молилась, чтобы он передумал и принял ребенка, но сейчас она видела множество потенциальных проблем. Им придется определить время встреч, возможно, в присутствии адвокатов, и им нужно будет решить, где они с Эндриа будут жить. Может, Ланзо захочет, чтобы они жили в Италии, чтобы он мог часто видеть свою дочь, но она собиралась стать одинокой матерью и планировала вернуться в Пул, где ее семья сможет ей помогать.

Эндриа пошевелилась и засопела, и Джина сразу поняла, что она хочет есть. Она протянула руки, когда Ланзо поднес ей ребенка, и материнский инстинкт взял верх надо всем остальным. В одном она была уверена: она никогда не согласится расстаться со своей дочерью, и если Ланзо хочет стать частью ее жизни, то ему придется постоянно присутствовать и в жизни Джины.

Будущее невозможно угадать, поэтому она перестала думать об этом и сконцентрировалась на маленьком чуде в своих руках.

Они забрали свою дочь домой через пять недель после ее рождения. Теперь она весила шесть фунтов, и, хотя она по-прежнему казалась очень маленькой, ее требовательные крики давали понять, что у нее нет никаких проблем с легкими.

Вместо того чтобы отвезти их в квартиру, Ланзо сообщил, что организовал перелет на виллу ди Суссурри в Позитано.

— Но нам придется покупать колыбель и коляску, — забеспокоилась Джина, пожалев, что заранее не обсудила с Ланзо вопросы их проживания.

Она не может жить в одном из его домов как гостья. Эндриа нужен постоянный дом. Но пока она не знала, следует ли ей планировать его покупку в Англии или в Италии.

— Обо всем позаботились, — заверил ее Ланзо. — Дафна уже на вилле и ждет встречи с новым членом семьи.

Джина хотела возразить, что они не семья. Они еще ничего не решили. А теперь возникла и еще одна проблема, подумала Джина, когда Ланзо опустился рядом с ней в самолете, после того как удостоверился, что Эндриа надежно пристегнута в специальной детской переноске. Последние несколько недель гормоны бушевали в ней, и ей не давала покоя страсть к Ланзо.

Если бы только врач на последнем осмотре не сказал, что она может вернуться к обычной сексуальной активности, как только почувствует, что готова. В тот же вечер она почувствовала, как напрягся ее живот, когда Ланзо вышел в гостиную без рубашки, в потертых джинсах и с мокрыми после душа волосами и присоединился к ней на диване, где она смотрела телевизор. И Джина с ужасом поняла, что хочет «вернуться к обычной сексуальной активности» прямо здесь, на диване. Она пробормотала, что устала, и убежала в свою комнату, успев заметить блеск в его глазах, словно он сумел прочитать ее мысли.

Джина повернулась к окну. Ланзо говорил, что хочет стать отцом для своей дочери, но он никак не показывал, что хочет возобновить их с Джиной отношения. Но она знала о его темпераменте и была уверена, что вскоре он найдет новую любовницу, если еще этого не сделал.

Потерявшись в лабиринте своих грустных мыслей, она вздрогнула, когда он взял ее за руку. Она посмотрела ему в глаза и узнала блеск желания. Он хочет ее? Если да, то как долго продлятся их отношения? Что случится, когда он устанет от нее, но будет просто приезжать к дочери? Возможно, было бы лучше, если бы Ланзо не менял своего решения об отцовстве, потому что в этом случае ей было бы гораздо проще забыть его.

Белые стены виллы ди Суссурри блестели на весеннем солнце, и, несмотря на то, что был еще апрель, розы уже цвели возле главного входа. Дафна с сияющей улыбкой поприветствовала их. Ее глаза сверкали, когда она склонилась над ребенком.

— Я никогда не думала, что увижу Ланзо таким счастливым, — призналась она Джине, когда он вышел из комнаты.

Джина заметила слезы в глазах экономки.

— Кристина была любовью его жизни, и, когда она умерла, горе почти уничтожило его. Но вы и бамбино снова принесли радость в его сердце.

— Вы говорили, что это был несчастный случай. Что с ней случилось? — спросила Джина, хватаясь за возможность узнать о прошлом Ланзо.

Но Дафна ничего не ответила и вышла из комнаты, оставляя Джину с множеством вопросов.

Она отправилась в холл и посмотрела на картину красивой итальянки, которую, как сказала Дафна, любил Ланзо.

— Пойдем посмотрим детскую, — пригласил ее Ланзо, выходя из кабинета. Он забрал у нее Эндриа и отправился наверх к комнате, которая раньше была главной спальней.

Сейчас в ней поклеили розовые обои, постелили ковер и повесили занавески. На полках стояли мягкие игрушки, а на полу были расставлены белые кролики. Детская была обставлена с заботой и любовью, но Джина не понимала почему.

— Тебе не нравится? — спросил Ланзо, заметив ее смущение.

— Очень красиво, как я и мечтала, — признала она. Джина вспомнила, как она изучала журналы в поисках идей для детской, но она не стала украшать комнату, потому что не собиралась оставаться в доме Ланзо. — Но все это напрасно, раз мы с Эндриа здесь ненадолго.

Ланзо осторожно положил дочь в кроватку и несколько секунд просто смотрел на нее, и любовь переполняла его сердце. Он чуть не потерял свою девочку, потому что так боялся любить ее, и одумался только благодаря Джине.

— Разумеется, вы с Эндриа останетесь здесь, cara,Я решил, что ей лучше будет расти в Позитано, чем в Риме. Побережье Амалфи такое красивое, и здесь у нее будет свобода, которой она не найдет в городе.

Джина разозлилась. Иногда Ланзо становился слишком самоуверенным и заносчивым.

—Что ты имеешь в виду под «я решил»? По-моему, мы вместе должны решать, где пройдет детство Эндриа. И нам стоит начать планировать, как мы будем ее растить, — быстро добавила она. — Если ты хочешь, чтобы я жила с ней в Италии, я готова сделать это. Я понимаю, что ты захочешь часто ее навещать…

— Я не собираюсь ее навещать, — резко перебил Ланзо. — Я сказал тебе, я хочу быть хорошим отцом, а это значит, что я буду жить с ней, завтракать с ней каждое утро и укладывать спать по вечерам. — Он помолчал и закончил: — Поэтому я считаю, что нам стоит пожениться.

Джина открыла рот, но ничего не сказала. Предложение Ланзо стало полной неожиданностью, но, хотя она долго мечтала об этом, реальность не принесла никакой радости. Оно прозвучало так прозаично и расчетливо. Его глаза сузились, когда он заметил ее напряжение.

— Мы оба хотим быть постоянными родителями для нашей дочери, — напомнил он.

— Но для этого нам не обязательно жениться.

— Но для Эндриа будет лучше, если она вырастет в семье, где родители преданы друг другу.

Этого Джина не могла отрицать. Она всегда считала, что ребенок должен расти в крепкой семье. Но не в том случае, когда это просто было удобно для проживания.

— Я не считаю, что мы должны пожениться только ради Эндриа.

— Но мы поженимся не только из-за нее, cara.

Ланзо подошел к ней и посмотрел в глаза. Джина быстро пришла в форму после родов и выглядела стройной и сексуальной, джинсы с заниженной талией прекрасно подчеркивали ее фигуру. Много раз, когда он наблюдал за тем, как она кормит дочь, он чувствовал нарастающее желание, которое быстро проходило, но сейчас он больше не мог бороться с ним.

— Химия все еще осталась между нами, — проговорил он, опуская глаза на ее губы. — Ты думала, что можешь обмануть меня, но я знаю каждый дюйм твоего тела и каждую реакцию на меня. Ты не можешь скрыть свои чувства ко мне, cara,и я не могу скрывать, что хочу тебя.

Было так легко последовать за сердцем, а не за разумом, но Джина напомнила себе, что он может снова разбить ей сердце. Она покачала головой:

— Это просто секс.

— Это всегда было больше чем физическое влечение. И мы оба это знаем.

С самого начала их отношений Ланзо понял, что Джина — единственная женщина, которая могла заставить его нарушить данное Кристине обещание. А может, все началось раньше, когда она была еще полным подростком с застенчивой улыбкой?

Джина не знала, могла ли она заставить себя поверить, что их связь что-то значила для него. Ни разу за время ее работы у него он не дал ей понять, что она стала для него больше чем временной любовницей.

— Ты бы не женился на мне, если бы не ребенок, — упрямо сказала она.

Бессмысленно было отрицать правду. Но сейчас он стал другим человеком, Джина изменила его и заставила иначе посмотреть на многие вещи.

— Но наш брак будет удачным. Помимо желания сделать нашу дочь счастливой между нами есть дружба, смех, отличный секс. Что еще нужно?

Джина проглотила подступающие слезы.

— Если ты не понимаешь сам, то нет смысла тебе объяснять. В твоем списке отсутствует главное. То, что заставило тебя сделать Кристине предложение. Дафна сказала, что она была любовью всей твоей жизни. — Заметив, что он вопросительно смотрит на нее, Джина сказала: — Любовь. Вот чего не хватает в наших отношениях, и поэтому я не выйду за тебя, Ланзо.

Он внимательно смотрел на нее, видя на ее лице те эмоции, которые она пыталась скрыть, и она неожиданно почувствовала себя униженной, когда в его глазах блеснуло понимание.

— Джина?

Она не могла позволить себе расплакаться перед ним, но глаза наполнялись слезами.

— Джина? — снова позвал он.

Она увидела, что он сделал шаг к ней, развернулась, вылетела из комнаты и сбежала вниз по ступенькам, ее дыхание превратилось во всхлипы, когда она остановилась возле портрета его невесты.

Его единственной любви. Слова звучали в ее голове, и, услышав шаги, она распахнула входную дверь и побежала дальше.

Он нашел ее в саду возле бассейна наблюдающей за золотыми рыбками. Когда она добежала до дороги, она вспомнила, что оставила Эндриа в детской, и ничто на свете не могло заставить ее бросить своего ребенка.

Ланзо замедлил шаг, когда увидел ее. Он подошел к ней и тоже посмотрел на воду.

— Сад был построен на месте, где раньше стоял дом моих родителей, — проговорил Ланзо. — Дом сгорел дотла во время пожара. Мои родители и моя невеста не могли спастись.

— О боже!

Когда Дафна говорила, что они погибли из-за несчастного случая, она сразу подумала об узкой извилистой дороге вдоль побережья и решила, что они попали в аварию. Но оказаться взаперти в горящем доме было намного хуже.

— Что произошло? — прошептала она.

Ланзо повернулся и посмотрел на нее, в его глазах читалась боль. До этого Джина верила, что он не способен на человеческие чувства, но сейчас она поняла, что ошибалась.

— Ночью началась гроза, и в дом ударила молния. Дом был очень старый, построенный еще в семнадцатом веке, и деревянная крыша мгновенно загорелась. За несколько минут огонь охватил верхние этажи, где спали мои родители. Мама и папа с трудом поднимались по лестнице, и я много раз просил их переехать в одну из спален на нижних этажах, но мама обожала вид из окна с верхнего этажа. У них не было шансов. Пожарные рассказали мне, что ветер быстро распространил огонь и весь дом вспыхнул как спичка.

— Значит, тебя не было там, когда случился пожар? — спросила Джина.

— Нет, — хрипло ответил Ланзо. — И я не простил себя за это. Я должен был быть там. Кристина умоляла меня не уезжать в Швецию на деловую встречу. — Он прикрыл глаза, воспоминания ранили его даже спустя столько лет. — Она только что сообщила мне, что беременна, — признался он.

Его рот скривился, и Джина не смогла сдержать судорожного вздоха.

— Стыдно признаваться, но я ужасно отреагировал. Мы оба были очень молоды и не собирались заводить детей еще несколько лет, чтобы я смог принять дела отца, когда он выйдет на пенсию. Я не был готов становиться отцом. Я убежал, как обиженный избалованный ребенок. Но в отъезде мой здравый смысл вернулся ко мне. Я знал, что справлюсь, знал, что буду любить нашего ребенка, я так торопился вернуться в Позитано, чтобы заверить Кристину, что рад ее беременности. — Его челюсти сжались. — Но совещание затянулось, и я опоздал на самолет. Мне пришлось ждать следующего рейса до утра, и тогда стало уже поздно.

— Но ты не мог знать, что такое произойдет, — мягко сказала Джина. — Ты не можешь винить себя.

— Но я виню себя. Я ничего не знал о пожаре, пока не прилетел в аэропорт Неаполя, где меня встретил отец Кристины. Когда он сообщил мне, что мои родители и Кристина погибли, я понял, что это моя вина. Я мог бы их спасти, — настаивал он, когда Джина покачала головой. — Если бы я не уехал, я мог бы вывести их из дома, даже если бы мне пришлось нести родителей по лестнице.

Джина снова поежилась, представив себе ужасную сцену:

— А комната Кристины тоже была на верхнем этаже?

Она понимала, почему родители Ланзо оказались в ловушке, но, судя по портрету, Кристина была молода и здорова, почему же она не спаслась?

— Она спала в моей комнате, на этаж ниже моих родителей. Дафна спала в комнате прислуги на первом этаже и проснулась от пожарной сигнализации. Она знала, что Кристина ее не слышит, и пыталась добраться до нее, но лестница уже горела, и повсюду был дым. — Ланзо вздохнул. — Бедная Дафна так и не простила себя за то, что оставила всех в доме. Она не смеет говорить о событиях той ночи.

— Но… Почему Кристина не слышала сигнализацию? Почему она не попыталась выбраться?

— Она была глухой. В детстве она переболела менингитом и потеряла слух.

— О, Ланзо! — Джина встала и подошла к нему. — Мне так жаль.

Слова прозвучали банально. Чувствуя, что должна утешить, она обняла его. На мгновение он замер, а потом поднял руку и провел пальцами по ее волосам.

— Кристина была моим другом детства, — тихо объяснил он. — Мы вместе выросли, и я всегда заботился о ней .И я собирался делать это до конца своей жизни. Иногда она грустила из-за своей глухоты и волновалась, что я хочу быть с кем-то из здоровых девушек, но я пообещал ей, что никогда не полюблю другую женщину. Если бы я тогда не уехал, она могла бы быть жива сейчас. Я не смог позаботиться о ней и о нашем ребенке, но, стоя у ее могилы, я снова поклялся, что ее место в моем сердце навсегда останется незанятым.

Джина все понимала, но это осознание не облегчало ее собственной боли. Она догадывалась, что Ланзо никогда не оплакивал своих любимых, а похоронил это горе глубоко внутри себя. Она понимала, почему он отказывался рисковать своими чувствами. Должно быть, ему тяжело открыть свое сердце для новорожденной дочери, но он любил Эндриа и хотел стать хорошим отцом.

После всего, через что ему пришлось пройти, как она могла лишить его дочери? Но она не могла выйти за него замуж, зная, что его сердце принадлежит девушке, чья красивая улыбка всегда приветствовала его, когда он входил в дом. Она сделала шаг назад.

— Ты не предал Кристину. Той ночью судьба поступила очень жестоко, но ты не мог этого изменить. И я не думаю, что женщина, которая освещает тебя своей любовью с портрета, хотела бы, чтобы всю оставшуюся жизнь ты провел под гнетом вины. — Джина проглотила подступающие к горлу слезы. — Я думаю, Кристина хотела бы, чтобы ты снова был счастлив.

Она ждала, что Ланзо ответит, что не может быть счастливым, поэтому удивилась, когда он снова обнял ее.

— Ты такая мудрая, cara, — проговорил он. — Я так долго не решался признаться себе в этом. Я знаю, что Кристина не хотела бы, чтобы я вечно страдал, но я использовал это обещание как защиту. Я не хотел снова испытывать ту боль, поэтому я прикрывался своей клятвой, чтобы больше не влюбляться. Но больше я не могу этого делать. Я люблю тебя, Джина, всем сердцем и душой.

Она молча смотрела на него, боясь поверить в эти слова. Она видела, как он смотрит на Эндриа, и молилась, чтобы он когда-нибудь так посмотрел на нее. Сердце подсказывало, что ее самая заветная мечта исполнялась, но она не могла поверить тому, что видели ее глаза, затуманенные слезами.

— Если это правда, то ты не можешь быть счастлив, любя меня, если считаешь, что ты предал Кристину, — прошептала она.

Ланзо улыбнулся и пальцами вытер слезы на ее щеках:

— Это, правда, и любовь к тебе делает меня счастливейшим человеком на свете. — Он оглядел сад, который создавался как мемориал женщины, которая стала его первой любовью. Он всегда будет хранить особые воспоминания о Кристине, но Джина научила его снова любить. Она подарила ему дочь и будущее, которое он хотел разделить с ней. Сердце переполнялось любовью к ней. — Ты моя жизнь, Джина, — прошептал он. — Ты и Эндриа — мои главные причины, чтобы жить, и я больше не буду рисковать своей жизнью.

Джина улыбнулась, стараясь скрыть бурлящую в ней радость:

— То есть ты бросишь прыжки с парашютом и гонки на катерах? — Трудно поверить, что такой сорвиголова может вести тихий образ жизни. — Как же ты будешь удовлетворять свою потребность в риске?

— Для выплеска адреналина мне нужна только ты, cara.

— Ланзо…

Он накрыл ее губы мягким поцелуем, но она хотела большего, хотела страсти, которая всегда присутствовала в их отношениях.

— Ты можешь кое-что для меня сделать. Выходи за меня замуж, любовь моя. И не ради Эндриа или по какой-то другой причине, а потому, что ты — любовь моей жизни, и я хочу провести остаток своей жизни с тобой, делая тебя счастливой. — Он провел пальцем по шраму на ее щеке. — Ты заслуживаешь счастья, Джина, и я обещаю, что никогда не сделаю тебе больно.

Он был совсем не похож на ее первого мужа, и она всегда знала это.

— Однажды ты сделал мне больно, — призналась Джина. — Я влюбилась в тебя, когда мне было восемнадцать, а ты разбил мне сердце. А потом ты сделал мне еще больнее, когда уехал и забыл обо мне.

Он покачал головой:

— Я никогда не забывал тебя. Многие годы я приезжал в Пул, не зная, что подсознательно ищу девушку с застенчивой улыбкой. И когда мы, наконец, встретились, я не сразу понял, что красивая, элегантная Джиневра Бейли — это моя Джина.

— Твоя Джина? — переспросила она.

Он кивнул:

— Я начал влюбляться в тебя десять лет назад, но понял, что ты угроза для моего сердца, и сбежал. Я боялся любить тебя. Но больше не боюсь.

Он погладил ее волосы, и Джина с удивлением заметила нерешительность в его глазах.

— Я был бы не против узнать, что девушка, которая любила меня десять лет назад, чувствует ко мне сейчас.

Она снова улыбнулась:

— Она все еще любит тебя. И никогда не переставала любить.

— И ты будешь моей женой и останешься со мной навсегда?

— Да, — искренне пообещала она.

Он поцеловал ее сначала нежно, а когда страсть захлестнула его, с жадностью. Его руки гладили ее тело, а язык проник в ее рот, и Джина задрожала.

Она улыбнулась, когда он снял с нее футболку, расстегнул бюстгальтер, обнажив грудь, и стянул джинсы с бедер. Ланзо встал на колени, чтобы снять с нее трусики, и начал ласкать ее с бесконечной заботой и нежностью, пока она не стала умолять его заняться с ней любовью.

— Телом и душой, — заверил ее он, снимая свою собственную одежду и опускаясь на ромашковую лужайку, которая окутала их своим сладким ароматом.

Он вошел в нее медленно, боясь, что может причинить ей боль, но она с готовностью приняла его и приподняла бедра, наслаждаясь каждым его движением, пока они больше не смогли сдерживаться.

— Я люблю тебя, Джина, и всегда буду любить, — простонал Ланзо.

Она поймала его голову руками и прижалась губами к его рту.

— Я тоже буду вечно тебя любить.