Мы воротились в дом молча, неосознанно сохранив жуткое напряжение, сковывающее маленькое тело ведьмы цепями, а меня ломающее изнутри, чуть ли не заставляющее пасть на колени и признать поражение.
Но волнения и тревоги слегка утихли, когда Мала, перешагнув порог, невозмутимо заявила:
— Я голодна. Приготовишь что-нибудь?
Я так опешил от ее спокойствия, что не сразу додумался до ответа.
Он вырвался, когда чертовка уселась за стол и ожидающе сложила руки, подперев подбородок сомкнутыми в замок пальцами.
— Я твоим поваром не нанимался.
— Не будь букой, Дон, — улыбнулась хитро, пригвождая взглядом к полу. Я не сдвинулся с места, только дверь за собой закрыл, обрубая путь лунному свету. — Пожалуйста. Еда в твоем исполнении божественна. Мы с Эленой можем хатку спалить, если до печи дотронемся. И я правда жутко голодна…
Это могло бы прозвучать дико двусмысленно, если бы не ее заурчавший в этот миг живот, своим жалобным протяжным звуком подтвердивший все сказанное.
Я предпочел бы забраться на лежанку и погрузиться в сон, который подарил бы мне спасение от мыслей о колдунье.
Но какой там…
Тело напряглось, готовое сорваться и ублажить бестию; руки приготовились творить ради нее, а в голове пронеслась сотня рецептов самых изысканных блюд, которые ни за что не оставят ее равнодушной.
Избежать исполнения любого каприза было столь же невозможно, как и избавиться от сладкого притяжения, то набирающего мощь, то на время слабеющего, чтобы в какой-то момент ударить по сознанию с невообразимой силой.
— Апельсины любишь? — спросил, перед этим вздохнув и выпустив со вздохом какую-то часть раздражения.
— Обожаю, — призналась Мала.
И это действительно было признанием: ее глаза загорелись, а сердце забилось немного быстрее, обласканное трепетом, как бывает, когда ожидаешь чего-то приятного, способного изменить все за короткое мгновение и доставить редкостное удовольствие.
Дом снова погрузился в тишину, прерываемую звуком нашего дыхания и изредка стуком ножа о разделочную доску. Разговаривать за готовкой я не привык, потому был несколько благодарен ведьме за молчание. Но не был так же признателен за ее сверлящий меня взгляд.
Она следила за каждым движением — пристально и с безбожно огромным интересом, проделывая дырки то в затылке, то в спине, то на руках, а порой даже на заднице, чего греха таить. Смотрела, как я нарезаю апельсины, которые прихватил сегодня на рынке; как зажигаю дрова в устье печи и наполняю чугунок апельсиновыми дольками, перед этим намазав их медом, смешанным с корицей и орехами.
Заготовка отправилась в печь, а я примостился на стул, прихватив буханку.
Нарезал, намазал медом и надкусил. Приторный вкус подействовал как никогда успокаивающе — мышцы расслабились, сердце замедлило бег, и все жгучие противоречивые желания мгновенно утихли.
— Любишь мед? — неожиданно вопросила Мала, и я наконец решился встретить ее взгляд.
Слишком внимательный. Смотрит прямо в душу, выковыривает самое сокровенное. Пытается понять, узнать больше. Но зачем? Что это, чистый интерес или способ выведать мои слабости?
— Жить без не могу.
Абсолютная правда.
С детства мед стал для меня чем-то вроде успокоительного. Самое мощное оружие, способное унять мой гнев, мои страхи и переполох в груди. Я с трудом мог прожить одну неделю без густого живительного нектара, но не способен был протянуть и дня без него, когда луна начинала показываться во всей своей красе. Приближалось полнолуние — и я становился неконтролируемым. Собратья не раз сталкивались с моей внезапной яростью, оказывались ее жертвами, но полагали, что я всего лишь неуравновешенный псих и что от меня нужно держаться подальше. А на деле все было куда сложнее.
Луна — моя слабость. Она странным образом влияет на меня, как влияет серебро на любого нечестивого. Но в отличие от него не ранит, просто… меняет.
Я не знал, насколько сильно. Восходила полная луна, и я не находил сна в эту долгую тяжелую ночь. Засыпал под утро, а когда просыпался, не помнил ничего, что произошло за томительные ночные часы. Догадывался, но…
Признавать этого не желал.
— А малину? — продолжила расспрос колдунья, удивительно точно попадая по моим слабым местам.
Поднял на нее глаза, встретил испытывающий взгляд, мигом взбудораживший кровь.
Она почти не дышала, терпеливо ожидая ответных слов. Что-то неуловимо поменялось в ее поведении и голосе. Что-то спряталось под лазурной пеленой глаз. Нечто такое, что растревожило сердце. Такое, что вызвало легкую дрожь, которая стремительно пронеслась вдоль позвоночника.
Ведьма словно видела меня насквозь и уже знала ответы на все свои вопросы. Знала, кто я и на что способен.
— Люблю.
Я вовсе не хотел говорить ничего из того, что поможет ей сложить все домыслы в единую картинку, но ответ сорвался сам собой.
— Прелестно, — сказала с улыбкой, а затем кивнула на печь. — Кажется, мои апельсины готовы.