Маленков. Третий вождь Страны Советов

Смерть как освобождение

Всемирная небывалая слава Сталина, его огромная власть не давала покоя болезненно честолюбивым людям.

Ничего удивительного в этом нет. Чем больше восхваляют в народе какого-нибудь человека, тем сильней озлобляются на него индивидуумы, жаждущие известности и славы, сами мечтающие оказаться на его месте.

Вообще-то, признаться, преклонение перед некой личностью, пусть даже героической и достойнейшей, не вызывает у меня симпатии. Воздавать должное выдающимся людям, героям необходимо, но только в иных формах. Самое отвратительное и ужасное, когда публике подсовывают в качестве объекта поклонения поп-артистов, демагогов, бизнесменов и прочих далеко не лучших представителей рода человеческого. В этом случае деградация общества становится неотвратимой.

Культ личности Сталина определялся не только его положением как главы государства, а прежде всего его замечательной работоспособностью и самоотдачей ради великой цели. Просто удивительно, как он, находясь постоянно в работе, успевал учиться и стал, пожалуй, одним из самых образованных государственных деятелей своего времени.

Сталину завидовали многие; ему не приходилось завидовать никому. Единственное, о чем он мог порой мечтать, это — о покое. Как сказано в «Мастере и Маргарите»: «Он не заслужил света, он заслужил покой». Так Михаил Булгаков написал о себе. Но то же он мог бы сказать и о прототипе Воланда — Сталине.

В начале 1950-х годов он уже не мог работать так, как прежде. Однако приходилось по-прежнему обдумывать прежде всего проблемы внешней и внутренней политики государства. Для своего возраста он был еще достаточно крепким человеком. Во всяком случае у него не отмечалось признаков ослабления проницательности, памяти. Смерти как прекращения личного существования он не боялся.

Как материалист, он воспринимал ее как прекращение бытия, переход в Ничто или, как полагают индуисты, в божественную нирвану, что является, опять же по их вере, наградой за мудрую жизнь. Возможность посмертной хулы он не исключал, но относился к этому философски: со временем все станет на свои места и справедливость восторжествует.

В отличие от примитивных материалистов, утверждающих первичность материи и вторичность сознания, Сталин признавал единство всего сущего:

«Сознание и бытие, идея и материя — это две разные формы одного и того же явления, которое, вообще говоря, называется природой или обществом». Если ему и грезился порой Страшный суд, то не как апокалипсическое видение всеобщего судилища над душами живых и мертвых, а как терзания собственной совести.

Гением Ф. М. Достоевского было предсказано явление Сталина в поэме «Великий инквизитор» в романе «Братья Карамазовы». Этот образ кратко и емко характеризовал Николай Бердяев еще до того, как Сталин поднялся на вершину власти:

Подобно многим атеистам, Сталин в юности искренне верил в Бога. Пятнадцатилетний Иосиф Джугашвили писал (перевод с грузинского Ф. Чуева):

Тогда же, завершая стихи о вдохновенном певце, которого завороженные слушатели сначала восхваляли, а затем напоили ядом, юный Иосиф привел слова черни:

Трудно сказать, верил ли Сталин на исходе своей жизни в небесную правду, но в земную правду-справедливость он верил и старался утверждать ее всеми своими силами. Как вспоминал Главный маршал авиации А. Е. Голованов (в ту пору командующий авиацией дальнего действия), после Тегеранской конференции в начале декабря 1943 года его вызвал к себе на дачу Сталин. Верховный главнокомандующий прохаживался в накинутой на плечи шинели. Поздоровавшись, сказал, что нездоров и опасается заболеть воспалением легких. Вдруг:

— Я знаю, — начал он, — что когда меня не будет, не один ушат грязи будет вылит на мою голову. — И, походив немного, продолжал: — Но я уверен, что ветер истории все это развеет.

Сорокалетний Голованов был обескуражен. Ему и в голову не приходило, что после великих побед под Москвой, Сталинградом и Курском кто-то может сказать о Сталине плохое. Походив еще немного, Иосиф Виссарионович продолжил:

— Вот все хорошее народ связывает с именем Сталина, угнетенные народы видят в этом имени светоч свободы, возможность порвать вековые цепи рабства. Конечно, только хороших людей не бывает, о таких волшебниках говорят только в сказках. В жизни любой, самый хороший человек обязательно имеет и свои недостатки, и у Сталина их достаточно. Однако, если есть вера у людей, что, скажем, Сталин может их вызволить из неволи и рабства, такую веру нужно поддерживать, ибо она дает силу народам активно бороться за свое будущее.

Чем объяснить такую откровенность вождя? Пожалуй, он чувствовал себя плохо и, как нередко бывает в подобных случаях, думал о смерти. Он размышлял вслух, и вряд ли случайно высказал сокровенные мысли перед человеком, значительно моложе себя. Значит, не особенно полагался на свое ближайшее окружение. Понимал, что некоторые из тех, кто его прославляет, постараются в удобный момент свалить на него все ошибки и преступления, происходившие в годы его правления.

По словам В. М. Молотова, Сталин говорил: «Молотов еще сдерживается, Маленков, а другие — эсеры прямо: Сталин, Сталин!» (Как известно, культ личности культивировали именно эсеры, тогда как большевики утверждали величие народных масс.)

Это высказывание помогает понять, почему Сталин из молодых руководителей предпочел Маленкова (прежде были Щербаков, Жданов). Оказывается, Георгий Максимилианович не курил ему фимиам, не восхвалял по разному поводу и без оного, а вел деловые обсуждения.

…Приведу слова Сергея Кара-Мурзы, который вначале 1950-х годов был школьником. Он верно характеризует то время:

«В начале 50-х годов жизнь как-то резко успокоилась, и стал нарастать достаток. Этого тоже ждали и не удивлялись — люди очень много работали и мало потребляли. Поэтому хозяйство быстро восстановилось. Цены регулярно снижали, и очень ощутимо. На уровне нашего детского сознания мы были уверены, что Сталин нас любит. Мы это видели по множеству признаков ежедневно. Мы были уверены и об этом совсем не думали. Но, не думая, мы в массе своей Сталина любили. Что бы там ни говорили всякие краснобаи, а был у нас недолгий период взаимной скрытой любви между большинством народа и властью. Официальная любовь и преданность, знамена и барабаны к этому не касаются, я говорю о скрытой, редко выражаемой любви. Возможно, другого такого периода не было и не будет».

Тогда я учился в Геологоразведочном институте, и по анархическому складу своего характера (потому и выбрал профессию геолога-производственника) не испытывал к Сталину любви. Однако в своем окружении, как в школе, так и в институте, среди своих родных и знакомых замечал то чувство, о котором поведал Сергей Георгиевич. Уже одно это заставляло меня с уважением относиться к народному вождю. Вдобавок, несмотря на молодость и малую осведомленность, я понимал, что он — великий государственный деятель.

Сейчас в общественное сознание внедрили мысль, будто с уходом Сталина советский народ, задавленный тоталитаризмом, впервые ощутил благо свободы.

Нет, произошло совсем другое. Была всенародная скорбь (говорю о большинстве), но немалое число граждан, особенно торговых и номенклатурных работников, вздохнули с облегчением. Смерть Сталина стала для них освобождением от труда и ответственности. В народе она воспринималась как завершение великой эпохи.

«Дело врачей»

Странно, но крупнейшие государственные деятели разных времен и народов слишком часто уходили из жизни в результате покушений или при загадочных обстоятельствах. Отчасти это относится к Ленину, но в значительно большей степени — к Сталину.

21 декабря 1952 года Иосифу Виссарионовичу исполнилось 73 года. Немало, но и не слишком много. Чувствовал он себя неплохо, каких-то серьезных симптомов болезни у него не было. Говорят, он стал раздражительным, подозрительным и мрачным.

Но разве для этого не было оснований? Беспокоился он не за себя, а за свою страну. Даже в его ближайшем окружении не было единства при избытке интриг. Чему тут радоваться?

Ссылаются на его психическое расстройство, из-за которого он вроде бы санкционировал уголовное дело «врачей-убийц». Но эта выдумка понадобилась только для того, чтобы дать хоть какое-то объяснение некоторым фактам, которые более логично и доказательно свидетельствуют о других причинах.

Представьте себе: немолодой и не блещущий здоровьем вождь лишает себя квалифицированного медицинского обслуживания. Более того. Как выяснилось после его смерти, у него на даче, где он в последние годы проводил большую часть времени, не было даже аптечки с простым набором лекарств. Чем все это объяснить? Тут и подбрасывают диагноз: у него был маниакальный страх перед врачами (особенно евреями) и лекарственными препаратами. Дрожал за свою жизнь. Был патологически подозрительным и пугливым…

Вновь приходится удивляться, до какой степени можно отрешиться от здравого смысла, чтобы верить подобным нелепостям. А ведь верят миллионы! Ведь тот, кто страшится смерти, болезненно озабочен состоянием собственного здоровья, обращается к врачам при малейшем подозрении на заболевание. При тех возможностях, которые были у Сталина, он мог вызывать к себе на консилиум лучших врачей любой национальности. И уж наверняка бы при нем находились специалисты, отвечающие за его жизнь головой. Ничего подобного не было.

Вообще-то Сталин мало заботился о собственном здоровье. Работал он, что называется, на износ. И все-таки невозможно поверить, что он по собственной инициативе лишил себя врачебной помощи. Боялся, что его «залечат»? Ерунда. Много лет не боялся, а тут вдруг…

Надо четко понимать простую и неопровержимую истину: ни в сталинских речах, ни в его поведении, ни в беседах с самыми разными людьми психических аномалий не наблюдалось. Это, как говорится, медицинский факт.

Отстранить от него врачей было выгодно только тем, кто был заинтересован в его смерти. Существовал и другой подтекст: шла борьба за ключевые посты в Министерстве государственной безопасности. «Дело врачей» оказалось одним из эпизодов этой тайной войны.

Как полагает сын Георгия Максимилиановича Андрей: «Уничтожение ряда выдвиженцев Маленкова было победой Берии. Она была тем значительнее, что вскоре ему удалось провести постановление о том, чтобы все дежурные в ЦК были только офицерами МГБ.

Однако Маленков нанес Берии ответный удар. В июне 1951 года старший следователь МГБ Рюмин, который в то время вел «дело Этингера» (с него, как известно, началась кампания против врачей, лечивших наш «ареопаг»), передал помощнику Маленкова Суханову записку о том, что в работе предыдущих следователей по этому делу им обнаружены подлоги. Записка была тут же передана Маленкову, а затем через Поскребышева попала к Хозяину. Тот вызвал Рюмина в Кремль и после беседы с ним поручил Маленкову создать комиссию по проверке МГБ. Позже была дана санкция на арест главаря этого ведомства Абакумова. И уже в ходе следствия по его делу в мае 1952 года. Маленков доложил Сталину об огромных злоупотреблениях абакумовцев из 9-го управления МГБ (оно занималось материальным обеспечением и безопасностью партийно-государственной элиты. Узнав, какое количество икры, белужатины и прочих деликатесов съедалось будто бы членами Политбюро, ЦК и правительства, Хозяин пришел в страшный гнев, и чистка авгиевых, точнее абакумовских, «конюшен» усилилась».

Правда, по мнению генерал-лейтенанта юстиции А. Ф. Катусева, «Маленков и Берия, по существу, предрешили судьбу Абакумова»; а последний у себя в сейфе держал «документы, объявленные совершенно секретными исключительно потому, что в них содержался компромат именно на Берию и Маленкова».

Хрущев вспоминал: «Я видел и «дружбу» эту Маленкова и Берии. Берия не уважал, не ценил Маленкова, а преследовал при этом свои политические цели.

Он мне как-то сам сказал:

— Слушай, это безвольный человек. Он такой козел. Он может прыгнуть, если его не держать. Поэтому я его держу, с ним хожу. Он русский человек, культурный человек, он может пригодиться.

Вот это «пригодится» — главное было у Берии в дружбе с Маленковым.

С Маленковым и Булганиным мы дружили, еще когда я работал в Московской организации. Мы часто проводили вместе выходные дни, на даче мы все вместе жили. Поэтому, несмотря на то, что Маленков проявлял некоторую наглость в отношении меня во время войны, особенно когда Сталин выказывал недовольство мною, я с ним не порывал».

Никита Сергеевич был человеком весьма хитрым и не отличался правдивостью. Из его признания следует прежде всего то, что он старался поддерживать «дружбу» со всеми. Даже с Берия были у него доверительные отношения.

Понятно, откуда у Роя Медведева сведения о слабости характера Маленкова. На мой взгляд, Хрущев на свой лад трактовал слова Берии. Безвольный человек не может «прыгнуть» самостоятельно, и его не требуется постоянно контролировать. Тем более если он русский, да еще культурный. Могли безвольный человек во время Великой Отечественной войны войти в состав Государственного Комитета Обороны СССР, состоявшего из пяти человек: Сталин (председатель), Молотов, Берия, Маленков, Ворошилов? Что-то не верится.

Судя по всему, Берия имел в виду нерешительность и относительную простоту Маленкова, которого можно легко облапошить. Во всяком случае Берия и Хрущев действительно его обманули, а Хрущев перехитрил еще и Берию. (Роль простачка в аппаратных играх, когда чаще всего побеждает подлейший, выигрышная.) Хотя и Маленкова вряд ли можно назвать робкой и доверчивой овечкой.

Непростыми были взаимные отношения приближенных к Сталину партийных и государственных деятелей. Тут многое зависело от их артистических способностей.

В жизни для честного и мужественного человека важно, как говорится, быть таковым, а не казаться. Он считает унизительным притворяться, лицемерить, обманывать, ловчить. Однако в политике таким людям редко удается оставаться на высоких должностях. Там преуспевают те, кто не брезгует никакими средствами ради достижения своих целей. Подобные ситуации характерны не только для трагедий Шекспира.

Какие же цели преследовали те, кто боролся за власть в СССР? Что могло их ожидать после ухода Сталина?

В принципе, говоря умозрительно, Берия мог рассчитывать даже на пост Генерального секретаря партии. Но и тут все не так просто. Хотя он был значительней и авторитетней Хрущева, к нему враждебно относились многие маршалы и генералы. А если бы за ним еще сохранилось руководство объединенным министерством внутренних дел и госбезопасности, то пределы его власти расширялись необычайно. Этого следовало опасаться многим, в том числе и Маленкову. Хотя его сын Андрей Георгиевич рисует более тревожную картину:

Правда, об упомянутом сговоре нет вроде бы никаких прямых или косвенных свидетельств. Во всяком случае Молотова и Ворошилова трудно заподозрить в каких-то интригах. А силу Георгий Максимилианович уже набрал немалую, ибо даже получил право подписи за Сталина как его первый заместитель в правительстве. Кого и по какой причине это могло всерьез тревожить?

По мнению Андрея Маленкова, такими людьми были Берия и Хрущев из-за разногласий с Маленковым по некоторым ключевым вопросам. Первый в своем докладе на XIX съезде партии делал упор на борьбу со шпионами и вредителями. Второй «ухитрился прямо в проект Устава партии внести дух шпиономании и нетерпимости к любым совершенным или даже предполагаемым промахам коммунистов. Объективно говоря, ту г Берия получил поддержку. И недаром позже, накануне XX съезда, по распоряжению Хрущева его доклад на XIX съезде был изъят из всех библиотек. Тогда же изъято было и его выступление на XVIII съезде, в котором расписывались успехи в борьбе с «врагами народа» на руководимой им Украине».

С таким мнением можно согласиться лишь отчасти. Проект Устава партии был заранее во всех деталях обсужден со Сталиным и Маленковым. Лукавый царедворец Хрущев не посмел бы внести в Устав даже малейшей отсебятины. Это невероятно. Он лишь «озвучил» ту линию на усиление внутрипартийной дисциплины и повышения ответственности крупных партийных работников, которую определил Сталин. Этот свой доклад он приказал изъять из библиотек потому, что не во всем был согласен с положениями нового Устава, взяв курс на единовластие партийной номенклатуры. Такое объяснение мне представляется наиболее логичным. Ведь именно при Хрущеве в стране была осуществлена диктатура партократии.

«В борьбе с Маленковым, — полагает Андрей Георгиевич, — Берия не мог рассчитывать на поддержку Сталина. Поэтому он решает создать почву для устранения их обоих. С этой целью он раздувает «дело врачей», придав ему зловещую истерическую окраску и размах. Расчет был прост: обвинение кремлевских медиков в умышленно неправильном лечении и отравлении представителей высшей власти: можно безопасно убрать и Маленкова, и Сталина, используя «медицинские методы». Ведь после «дела врачей» легко будет свалить вину за эти убийства на обвиненных ранее и уже разоблаченным «бдительным» Берией врачей.

Отец, как я знаю, сразу же понял смысл этой кампании, но для подозрительного Сталина необходимы были конкретные доказательства — ведь «дело врачей» вел Рюмин, только что назначенный Сталиным заместителем министра ГБ. Поэтому отец поручает С. Д. Игнатьеву неотступно следить за Рюминым и его командой. И уже через месяц Игнатьев докладывает отцу, что у него есть данные, раскрывающие истинный замысел «дела врачей». Маленков и Игнатьев докладывают эти данные Сталину, и тот произносит не оставляющую сомнений фразу: «В этом деле ищите Большого Мингрела» (на мафиозном жаргоне — Берию)».

В этом тексте есть некоторые странности. Оказывается, «подозрительный Сталин» требовал конкретных доказательств. Но ведь это нормальная реакция человека, не страдающего излишней подозрительностью. О Большом Мингреле если и было сказано, то, скорее всего, в связи с «мингрельским делом».

П. А. Судоплатов так понимал подтекст «дела врачей»:

Вряд ли отсутствие гласности объяснялось «грязной борьбой за власть». Подобные материалы шли в печать сплошным потоком. Но было принято во всем винить Сталина и его систему, а то, что не укладывалось в эти рамки, замалчивалось или искажалось (в официальной пропаганде так продолжается до сих пор). Упомянутое дело считали бредовой провокацией Сталина, вызванной ненавистью к евреям.

В действительности было иначе. «Дело врачей» было основано на фактах, которые допускали разное толкование. Следователь М. Рюмин (К. Столяров его характеризует крайне отрицательно) случайно обнаружил документ, написанный врачом Л. Тимашук еще в августе 1948 года. Тогда она незадолго до смерти Жданова констатировала у него инфаркт миокарда. Однако авторитетные врачи, лечившие Жданова (кстати, все трое были русскими), настояли на своем диагнозе и ее не послушались.

Под их давлением она уступила, но на всякий случай изложила свое мнение в письме начальнику Главного управления охраны МГБ СССР Н. С. Власику (давнему телохранителю Сталина). Тот не придал бумаге серьезного значения. Три года спустя ее обнаружил подполковник Рюмин. А тогда в ходе следствия, которым руководил Абакумов, умер врач Этингер. Возникло подозрение, что таким образом были скрыты материалы о заговоре с целью ликвидации руководителей СССР. Началось расследование.

Надо иметь в виду: Тимашук писала не донос, а излагала свое личное мнение по поводу болезни Жданова, страхуясь от возможного обвинения в некомпетентности или в преступных умыслах. Если бы она захотела наклеветать на врачей, то могла бы повторить свое заявление. Она этого не сделала.

Сейчас вряд ли можно безошибочно судить, с какими целями и какую роль играли в этом деле те или иные участники — от следователей до членов Политбюро. Чтобы это выяснить, следовало бы ознакомиться с десятками томов засекреченных материалов, да еще проверяя, петли среди них изъятий, подделок. К тому же известно, что многие важные материалы были уничтожены Хрущевым и Маленковым.

Для нас расследовать подобные запутанные криминальные клубки интриг — не цель. Да и при всем своем желании я сделать этого не в состоянии, не имея допуска к секретным архивам спецслужб. Приходится пользоваться изданными работами разных авторов. Однако сразу же выясняется, что наиболее честные и умные исследователи вынуждены были довольствоваться отрывочными опубликованными ранее сведениями. А те, кто допущен к закрытым хранилищам информации (и дезинформации), не внушают ни доверия, ни уважения. Они подбирают факты по своему усмотрению.

Главное, «дело врачей» позволило, как мы уже говорили, оставить Сталина без оперативной медицинской помощи. Кроме того, удалось провести ряд серьезных изменений в руководстве органов госбезопасности. В частности, руководителем там стал ставленник Маленкова С. Д. Игнатьев.

По словам Хрущева, Сталин в ту пору был «ненормальным», а потому поверил «доносу» Тимашук. (Пожалуй, только не вполне нормальный или глупый человек не обратит внимания на подобные материалы, касающиеся смерти своего близкого соратника.) Интересно дальнейшее откровение Хрущева: «Тогда министром госбезопасности был Игнатьев. Я знал его. Это был крайне больной, мягкого характера, вдумчивый, располагающий к себе человек. Я к нему относился очень хорошо…»

Судя по целому ряду признаков, в частности, по отсутствию соответствующих документов, курировал деятельность МГБ по линии партии Н. С. Хрущев. Его характеристика Игнатьева показывает, что между ними было полное согласие. Получается, что едва ли не все нити интриг и заговора (если он был) проходили через руки Хрущева.

Возможно, кто-то из юдофобов постарался представить «дело врачей» как еврейский заговор (так же как русофобы до сих пор обвиняют русских в великодержавном шовинизме и прочих грехах). Но вот что сообщило ТАСС 13 января 1953 года:

«Некоторое время тому назад органами госбезопасности была раскрыта террористическая группа врачей, ставящая своей целью, путем вредительского лечения, сокращать жизнь активным деятелям Советского Союза. В числе участников этой террористической группы оказались: профессор Вовси М. С., врач-терапевт; профессор Виноградов В.H., врач-терапевт; профессор Коган М. Б., врач-терапевт; профессор Коган Б. Б., врач-терапевт; профессор Егоров П. И., врач-терапевт; профессор Фельдман А. И., врач-отоларинголог; профессор Этингер Я. Г., врач-терапевт; профессор Гринштейн А. М., врач-невропатолог; Майоров Г. И., врач-терапевт.

Документальными данными, исследованиями, заключениями медицинских экспертов и признаниями арестованных установлено, что преступники, являясь скрытыми врагами народа, осуществляли вредительское лечение больных, подрывая их здоровье…»

Странно, что люди, обвиняющие советскую власть в притеснениях евреев, не хотят замечать некоторых очевидных фактов. Скажем, в привилегированной больнице, где лечились все крупные партийные и государственные деятели страны на ключевых должностях, находилось много евреев; представителей этой национальности было непропорционально много в среде писателей, журналистов, музыкантов, физиков, математиков. Те, кто объясняет это особой одаренностью данного народа, разделяют мнение нацистов, в частности Гитлера и Гиммлера, но только с противоположным знаком. Причины конечно же совсем другие.

Между прочим, когда-то один из редакторов издательства «Мысль» спросил меня, у какого народа больше всего выдающихся людей на душу населения. Я ответил, что, пожалуй, у евреев, учитывая, что и сам он этой национальности. Оказалось, что вместе с несколькими товарищами он просмотрел все тома Большой Советской Энциклопедии, делая соответствующие подсчеты. На первое место вышли… норвежцы, на второе — армяне и только за ними — евреи. Связано это не столько с общим количеством известных личностей, сколько с численностью населения: норвежцев меньше, чем армян, которых меньше, чем евреев. Тогда я отметил, что на первом месте должны стоять чукчи, у которых на десять тысяч человек — один известный писатель, тогда как у русских примерно один выдающийся писатель на миллион.

Череда странных совпадений

В журнале «Огонек» за сентябрь 1952 года помещена фотография приема в Кремле правительственной делегации КНР. В центре — Сталин в простом полувоенном кителе с единственной звездой Героя Социалистического Труда (звезду Героя Советского Союза он не надевал, говоря, что геройского подвига во время войны не совершал, в атаку не ходил). Стоит он спокойно и просто. Слева чуть поодаль от него Маленков, затем Берия, Микоян, Каганович, Булганин; справа среди дипломатов — Молотов. Хрущев как сугубо партийный функционер отсутствует.

На одной из картин о встрече Сталина с Мао Цзэдуном на переднем плане — министр иностранных дел Вышинский, за спиной Сталина стоят Молотов и Ворошилов, чуть дальше Хрущев. Над ними царит скульптура Ленина. Напротив Сталина — Маленков. Где Берия? Его фигура была сначала, но вскоре ее «перемалевали» в китайца. Следовательно, судя по именам и «рокировке» членов Политбюро, окончательный вариант картины относится ко второй половине 1953 года. А на потолке кольцевой станции метро «Комсомольская» была мозаика, показывающая советских вождей на Мавзолее. По ней можно было видеть, какие изменения происходили с этой группой со временем: исчезали Берия, затем Маленков, Молотов и т. д.

Этим изменениям на верхних ступеньках власти предшествовали менее заметные, не афишированные, но чрезвычайно важные кадровые перестановки. Сталин выдвинул на первый план П. Н. Пономаренко, руководителя из Белоруссии, возглавлявшего во время войны Центральный штаб партизанского движения. Он был введен в секретариат ЦК ВКП(б) — КПСС, стал заместителем Председателя Совета Министров СССР. Создавалось впечатление, что именно этого человека Сталин предполагает сделать своим преемником.

По свидетельству И. А. Бенедиктова, «документ о назначении П. К. Пономаренко Председателем Совета Министров СССР был завизирован уже несколькими членами Политбюро, и только смерть Сталина помешала выполнению его воли».

Если все было так, в чем трудно усомниться (все-таки говорит член ЦК, министр сельского хозяйства), то смерть Сталина после представления им на высокий пост не Маленкова, а Пономаренко представляется неслучайной. Кстати, еще до съезда партии выдвиженец Маленкова Б. Н. Черноусов был снят с должности Председателя Совета Министров РСФСР. Это был тревожный сигнал для его покровителя.

Историк H.H. Жуков отмечает (имея в виду 1951–1952 гг.): «Могла насторожить… продолжавшаяся несколько месяцев ротация высокопоставленных сотрудников МГБ, смена республиканских министров: в июне — в Грузии; в августе — сентябре в Армении, на Украине; в феврале в Латвии. В сентябре — начальника управления МГБ по Московской области. 15 декабря — арест некогда всесильного Н. С. Власика. Наконец, событие просто невозможное — отстранение в феврале 1952 года заведующего особым отделом ЦК, личного секретаря Сталина А. Н. Поскребышева. Ясным могло быть только одно: все это делалось при прямом участии руководителя… отдела ЦК по подбору и распределению кадров H.H. Шаталина, с довоенной поры соратника Маленкова, при прямом одобрении самим Маленковым».

Вспомним вдобавок, что в 1951 году министром МГБ стал С. Д. Игнатьев, который на XIX съезде был избран в президиум ЦК КПСС. Тем самым Маленков старался укрепить свои позиции на вершине власти.

7 февраля 1953 года неожиданно скончался молодой, вполне здоровый генерал Косынкин, лично поставленный Сталиным комендантом Кремля и ответственный за безопасность вождя. Не менее интересно то, что вскоре после смерти Сталина за ним последовали начальник его личной охраны Иван Хрусталев и один из охранников (официальная версия — самоубийство). В 1954 году скончался председатель (с октября 1952 г.) Комитета партийного контроля при ЦК КПСС Матвей Федорович Шкирятов. Правда, он был не молод (71 год), но как будто вполне здоров.

Историки A.A. Данилов и A.B. Пыжиков пишут: «Как показывают документы, радикальные кадровые решения могли последовать уже в первые дни марта. Во всяком случае, журнал посетителей кабинета Сталина зафиксировал последних его посетителей перед началом болезни, среди которых был неизменный спутник падения высших партийных чиновников… Шкирятов (причем дважды)».

Примечательно, что Маленков последний раз посещал кабинет вождя 17 января 1953 года, а Молотов — только 1 октября 1952 года. Правда, Георгий Максимилианович бывал на даче Сталина, но когда и сколько раз, выяснить нельзя. Есть свидетельства, что кабинет Сталина прослушивался. В таком случае его разговор со Шкирятовым мог стать известным заинтересованным лицам, которых предполагалось сместить с должности.

Помимо всего прочего, казнь Берии без открытого суда и в результате сомнительных обвинений выглядит странно. Явно хотели избавиться от него как опасного свидетеля.

Если сопоставить перечисленные выше события, невольно начинаешь подозревать существование заговора с целью устранения Сталина. Возможно и другое: взаимная слежка между Маленковым, Берией, Хрущевым сопровождалась, судя по всему, сбором компрометирующих материалов. Их приберегали впрок, прежде всего для того, чтобы обезопасить себя от своих друзей.

Те, кто желает понять, как происходит борьба за власть, должны отрешиться от слишком примитивного, на уровне романов Александра Дюма, представления о личных мелких конфликтах и кознях. Без этого, конечно, не обходится. Но главное в другом. Любому претенденту на высокую должность необходимо иметь опору как «сверху», со стороны начальства, так и «снизу», со стороны подчиненных. Только при такой поддержке можно не только подняться по ступеням карьеры, но и удержаться на них.

Вот почему руководителям всех уровней, а особенно высшим, приходилось внедрять в органы власти своих людей. Это было, в сущности, прелюдией криминальных связей. Так формировались партийные кланы, которые окончательно окрепли в последующие десятилетия.

При жизни Сталина групповые интересы не могли возобладать над общественными. Приходилось довольствоваться сравнительно малым: присвоением части имущества репрессированных состоятельных граждан, пользоваться, подобно Берии, своим положением для того, чтобы обзаводиться любовницами. Все это было «мелкими шалостями» по сравнению с теми гигантскими потенциальными возможностями, которые предоставляли их должности.

Наблюдение над руководящими партийными работниками и сбор компрометирующих материалов осуществляли, в частности, органы государственной безопасности. Поэтому высшим руководителям было особенно важно держать их под своим контролем.

Когда в 1952 году выяснилось, что при странных обстоятельствах умерли Щербаков и Жданов — «конкуренты» Маленкова, появились определенные основания подозревать его в утаивании всех обстоятельств, связанных с их безвременной кончиной. Из врачей «выбили» показания о том, что они действовали злонамеренно. Возникал вопрос: почему они вольно или невольно содействовали возвышению Георгия Максимилиановича? Притом взаимном недоверии, которое существовала между членами негласного триумвирата (Маленков — Берия — Хрущев), каждый из них мог опасаться за свою карьеру, а то и за жизнь.

Берия давно организовал секретную лабораторию, где разрабатывали различные яды, испытывая их на приговоренных к смерти. Следовательно, он имел возможность сравнительно легко и просто получить яд, вызывающий смерть при симптомах, скажем, инфаркта миокарда или инсульта.

Правда, Ю. И. Мухин убежден, что Лаврентий Павлович не повинен в смерти Сталина, и называет убийцей Хрущева. Однако из всей упомянутой троицы лишь Берия имел доступ к ядам и умел профессионально планировать и осуществлять покушения. Он же был и наиболее уязвим в случае, если бы Сталин решил организовать новый цикл репрессий среди высшего руководства.

Для всего триумвирата ситуация приобретала тревожный оттенок и даже опасный. Было заметно, что Сталин желает обновить руководство страны и партии. Он явно разочаровался в своих ближайших соратниках. Ему нетрудно было заметить, что его многолетние помощники и охранники постепенно устраняются. Правда, основания для этого имелись. Власика, например, уличили в злоупотреблениях служебным положением. Но ведь о них было известно раньше, наказание последовало с большим опозданием, и возникало ощущение, что компромат берегли до особого случая.

Последние дни хозяина

Рассказывая о последних днях Иосифа Виссарионовича, будем опираться главным образом на обстоятельную работу A.A. Данилова и A.B. Пыжикова «Рождение сверхдержавы» (2001):

«Материалы истории болезни Сталина показывают, — что в этот критический момент был почему-то изменен традиционный (и проходивший всегда под неусыпным надзором МГБ) порядок лечения». И продолжают: «Некоторое недоумение с точки зрения практической целесообразности вызывает установление Бюро Президиума ЦК КПСС «постоянного дежурства у т. Сталина членов Президиума ЦК».

Много позже на вопрос Ф. Чуева о возможности отравления Сталина Молотов ответил: «Могло быть». Действительно, некоторые факты заставляют усомниться в том, что смерть вождя была вызвана «естественной причиной». Уклончивый ответ Молотова только укрепляет такие подозрения, ибо для обвинения потребовались бы четкие и убедительные доказательства, которыми он мог и не располагать или не пожелал озвучить.

Данилов и Пыжиков пишут: «Болезнь, начавшаяся в ночь с 1 на 2 марта 1953 г., была диагностирована как нарушение мозгового кровообращения (инсульт). Она же указывалась и как непосредственная причина смерти в официальных документах, опубликованных после кончины Сталина. Однако в истории этой последней болезни с самого начала обращают на себя внимание неполадки вовсе не в головном мозге, а в желудке и печени… Однако очистки кишечника решили не производить, чтобы не «беспокоить больного» (?!), а рвотную массу впервые за все годы наблюдения первого лица не отправили на специальную экспертизу (чтобы убедиться в отсутствии яда), как это было предусмотрено прежде.

В проекте официального заключения консилиума врачей 5 марта, составленного сразу после смерти Сталина, говорилось, что непосредственной причиной его смерти стало внезапно возникшее желудочное кровотечение. Именно оно «способствовало возникновению повторных приступов коллапса, которые закончились смертью». Однако именно эта фраза, равно как и упоминание о кровавой рвоте и других симптомах, связанных с желудком и печенью, были вычеркнуты из окончательного варианта документа чьей-то рукой. В том, что ни один врач, и даже министр здравоохранения, не мог взять на себя ответственность за такой шаг, сомневаться не приходится. Это могло быть лишь одно из высших лиц в государстве».

Конечно, пойти на такой шаг (совершить, по существу, подлог, преступление) можно из желания скрыть не только факт отравления, а даже намек на такую возможность. Хотя, в принципе, смерть действительно могла наступить от инсульта и, вдобавок, от кровоизлияния в желудок. Но чтобы не было кривотолков, вторую причину решили скрыть.

Однако очень странно, как мы уже говорили, что незадолго до смерти Сталина неожиданно скончался молодой генерал Косынкин (комендант Кремля, ответственный за безопасность вождя). Сталин лично назначил его на эту должность. Конечно, бывают в жизни удивительные совпадения. Но в данном случае их многовато.

То, что происходило 1 и 2 марта на кунцевской даче Сталина тоже вызывает определенные подозрения. Вот как вспоминал об этих событиях помощник коменданта дачи Петр Лозгачев (по книге В. Карпова «Генералиссимус»).

В ночь на 1 марта дежурили Хрусталев, Лозгачев, Туков и Бутусов. Сталин приехал на дачу около полуночи, за ним — Берия, Маленков, Хрущев и Булганин. На стол подали фрукты и виноградный сок. Гости уехали в пятом часу. (Есть сведения, что это произошло на час раньше.)

Полковник Хрусталев, проводив Сталина в спальню, закрыл двери и передал охране его (якобы) слова: «Ложитесь спать все, мне ничего не надо, вы не понадобитесь». Все легли спать и встали в 10 утра. Что делал Хрусталев в это время, никто из них не знал. А с 10 часов его сменил Старостин.

Обычно Сталин вставал вскоре после этого. Однако настал полдень, а Сталина все не было. Охрана стала волноваться, не зная, что предпринять…

Небольшое отступление. Обратим внимание на беспомощное поведение охранников. Было очевидно, что произошло нечто серьезное. В подобных случаях следует предпринимать какие-то меры, обычно предусмотренные заранее. Надо было срочно уведомить свое начальство о чрезвычайном происшествии. Почему не было сделано ни то ни другое?

Мне кажется, охранники либо что-то недоговаривают, либо скрывают. Складывается впечатление, что им кто-то из руководства приказал не беспокоить Сталина, и они выполняли этот приказ. А затем им было сказано, какие давать показания и о чем промолчать.

В 16 часов надо было доставить Иосифу Виссарионовичу корреспонденцию. В 18 часов Лозгачев предложил Старостину как начальнику войти к Сталину, но услышал отказ. (Не означает ли это, что Старостин получил соответствующее указание свыше?) Через полчаса в комнате у Сталина зажглось электроосвещение. Охранники облегченно вздохнули. Но время шло, а Сталин не выходил и никого не вызывал.

В 22 часа 30 минут пришла почта на имя Сталина. Лозгачев направился к нему, прошел одну комнату, заглянул в другую, в ванную комнату — никого. Наконец, в малой столовой увидел Сталина, лежавшего на ковре около стола, как бы облокотившегося на руку. «Я оцепенел, — писал охранник. — Покушение, отравление, инсульт?»

На полу — карманные часы, газета «Правда», на столе — бутылка минеральной воды и стакан. Сталин лежал в одной нижней солдатской рубашке. Подоспели еще трое охранников. Все они перенесли Сталина на диван и укрыли пледом.

Позвонили Игнатьеву. Он переадресовал их к Берии. Позвонили Маленкову. Он пробормотал что-то невнятное и повесил трубку. Через час он позвонил сам, но сказал только: «Берию я не нашел, ищите его сами». Еще через час позвонил Берия: «О болезни товарища Сталина никому не звоните и не говорите». И тотчас положил трубку.

«Я остался один у постели больного. Обида от беспомощности перехватила горло, и душили слезы. А врачей все нет и нет. В 3 часа ночи зашуршала машина у дачи. Я полагал, что это врачи приехали, но с появлением Берии и Маленкова надежда на медицинскую помощь лопнула…»

Приехавшие подошли к кушетке, где лежал Сталин, тяжело хрипя. Берия сказал: «Что, Лозгачев, наводишь панику и шум? Видишь, товарищ Сталин крепко спит. Нас не тревожь и товарища Сталина не беспокой».

Лозгачев попытался объяснить им, что это не сон, а тяжелая болезнь. Но они, не слушая, ушли. «Тут я понял, — писал он, — что налицо предательство Берии, Маленкова, мечтающих о скорой смерти товарища Сталина…

В 7.30 приехал Н. Хрущев и сказал: «Скоро приедут врачи», в 9 часов 2 марта прибыли врачи…»

Все происходившее совершенно определенно свидетельствует о том, что вне зависимости от первопричины тяжелого состояния Сталина, был он отравлен или нет, ему сознательно и преступно не давали оказать медицинскую помощь Маленков, Берия и Хрущев, а также зависимый от них Игнатьев. Данная четверка уже по одной этой причине ответственна за смерть Сталина.

Совершенно удивительно и слишком подозрительно прозвучало указание полковника Хрусталева о том, что все охранники могут спать. Как понимать такой приступ «гуманизма» то ли у Сталина, то ли у Хрусталева? Для того и существует охрана, чтобы дежурить день и ночь, а не спать, да еще всем сразу. И вдобавок ко всему после этого первого и последнего за все годы указания в ту же ночь произошел тяжелый приступ у охраняемого лица. Да еще и Хрусталев в скором времени скончался. Еще одно невероятное совпадение?

Вот что вспоминал академик А. Л. Мясников, одним из первых обследовавший Сталина: «На его большой даче в Кунцево не было даже аптечки с первыми необходимыми средствами, не было, между прочим, даже нитроглицерина, и, если бы у него случился приступ грудной жабы, он мог бы умереть от спазма, который устраняется двумя каплями лекарства.

С каких пор у него гипертония — тоже никто не знал (и он ее никогда не лечил)».

Удивительно, но Сталина — немолодого и не отличающегося крепким здоровьем человека — лишили медицинской помощи, даже самой примитивной; лишили даже лекарств, которые могут понадобиться в случае острой необходимости. Что это: забывчивость, халатность? Трудно поверить. Очень похоже на злой умысел.

«На следующее утро, четвертого, — писал Мясников, — кому-то пришла в голову идея, нет ли вдобавок ко всему инфаркта миокарда. Из больницы пришла молоденькая врачиха, сняла электрокардиограммы и безапелляционно заявила: «Да, инфаркт».

Переполох. В «деле врачей» уже фигурировало умышленное недиагностирование инфаркта миокарда и погубленных де ими руководителей государства… Ведь до сих пор мы в своих медицинских заключениях не указывали на возможность инфаркта. А они уже известны всему миру…

Утром пятого у Сталина вдруг появилась рвота кровью: эта рвота привела к упадку пульса, кровяное давление пало. И это явление нас несколько озадачило — как его объяснить?..»

Когда авторитетные врачи затрудняются объяснить рвоту больного естественной причиной, невольно задумываешься о причине искусственной. Предшествовавшие события, поведение «преемников вождя», отсутствие у престарелого Иосифа Виссарионовича даже элементарных медицинских препаратов, не говоря уже о медицинском обслуживании, — многое свидетельствует в пользу версии о злодейском умерщвлении Сталина.

Дочь Сталина обращала внимание на то, что, несмотря на тяжелое состояние ее отца, высшие чины охраны не оказали больному никакой помощи. Она утверждала: какой-то информацией об участии отдельных членов высшего руководства в устранении Сталина располагал ее брат Василий. Он попытался поделиться ею с зарубежными корреспондентами, и был за это арестован.

Можно предположить, что у него не было серьезных доказательств убийства отца, что у него, убитого горем, была лишь своя версия, а после того, как все уже произошло, предположения Василия Иосифовича угрожали государственной безопасности вне зависимости от того, насколько они соответствовали действительности. Но факт остается фактом: ему не дали возможности высказаться. Вскоре он скончался или был убит при невыясненных обстоятельствах.

Вожди Китая, Северной Кореи, Северного Вьетнама и Албании не приехали на похороны Сталина. Причина может быть только одна: они не хотели быть вместе с теми, кого подозревают в убийстве вождя.

В 1964 году Энвер Ходжа с подачи Мао Цзедуна прямо обвинил Хрущева в убийстве Сталина. В том же году Хрущев был свергнут. Незадолго до этого Никита Сергеевич весьма прозрачно намекнул на то, что «кремлевский тиран» (которого он тогда свирепо обличал) был убит. По своему обыкновению, войдя в раж, он проговорился. На митинге в честь венгерской партийно-правительственной делегации 19 июля 1964 года он заявил: «В истории человечества было немало тиранов жестоких, но все они погибли так же от топора, как сами свою власть поддерживали топором».

Выделив эти слова, H.A. Зенькович продолжал: «Ветераны Старой площади, готовившие текст выступления Хрущева для печати, рассказывали мне, что выделенные слова о тиранах в газетах не появились — их вычеркнули на самом верху, но в эфире их слышали многие миллионы людей в СССР и Европе. Слова о тиранах, правивших при помощи топора и от топора погибших, были сказаны по адресу Сталина в присутствии руководителей ЦК и правительства».

Действительно, если бы в этих словах не было намека на Сталина, то не требовалось бы их вымарывать из печатного текста.

Итак, целый ряд косвенных улик свидетельствует о том, что Сталин был умерщвлен. Почему приходится говорить лишь о косвенных уликах? Потому что преступление (если оно было) организовали, продумали и совершили профессионалы. Сделано оно было умело и ловко. Именно поэтому до сих пор не удается выяснить, как все произошло. Не исключено, что важные документы или свидетельства, проливающие свет на эту темную историю, были уничтожены.

Уточним: убийство Сталина могло произойти не только посредством отравления. Совершенно бесспорен факт неоказания помощи больному. Хотя осуществить покушение не представляло большого труда: из охраны вождя убрали наиболее преданных ему людей, а те, кто ужинал с ним в ту роковую ночь, имели все основания желать его смерти.

Что касается «подходящего» яда, то в распоряжении кураторов и руководителей органов госбезопасности этого «добра» было предостаточно, поскольку разработками их занималась специальная секретная химическая лаборатория. О ней подробно написано в книге П. А. Судоплатова «Разведка и Кремль».

Впрочем, сам автор, как мы знаем, категорически отвергал причастность своего шефа Берии к предполагаемому убийству Сталина. На каком основании? Его слова: «Все сплетни о том, что Сталина убили люди Берии, голословны. Без ведома Игнатьева и Маленкова получить выход на Сталина никто из сталинского окружения не мог».

Очень неубедительно. Даже не верится, что это написал профессиональный разведчик высокого класса, сам умевший организовать «ликвидацию» тех или иных влиятельных лиц. Почему упомянуты только люди Берии (к ним, как известно, относился и Судоплатов)? Люди Берии вполне могли подготовить отраву, а подложить или подлить ее вождю мог сам Берия или Хрущев. Игнатьев и Маленков тоже могли принимать участие в заговоре. Возможно, Хрусталеву было дано задание дать Сталину снотворное или поставить ему на стол бутылку минеральной воды…

Фантазировать можно и дальше. Но все-таки главное, что надо иметь в виду: был ли серьезный повод для устранения вождя? Сын Лаврентия Павловича Серго писал:

И все-таки убийство?

В последнее время были опубликованы дополнительные материалы в пользу версии отравления. Они появились в массовой печати, а потому не могут считаться достоверными.

Газета «Аргументы и факты» (№ 51, 2005) сообщила: «В бывшем кремлевском архиве обнаружены документы, свидетельствующие о том, что Сталина отравили». 9 марта 2006 года тот же автор, публицист Николай Добрюха, опубликовал более расширенный материал в «Вечерней Москве».

Приведенные автором выписки из медицинской карты Иосифа Виссарионовича не подтверждают версии о плохом состоянии его здоровья через пять лет после окончания Великой Отечественной войны:

«4. 09. 50. Пульс до ванной 74 в 1 мин. Давление 140/80. После ванной пульс 68 в 1 мин., ритм[ичный], давление 138/75. Тоны сердца стали лучше. Сон удовлетворительный. Кишечник регулярно. Общее состояние хорошее. Кириллов».

Выходит, Сталин вовсе не боялся врачей. В то время ему было 70 лет. Кровяное давление для этого возраста в норме. Когда в январе 1952 года он заболел гриппом и лежал с высокой температурой, показатели сердечно-сосудистой деятельности были отличные: пульс 70, ровный, а давление 140/80. Поэтому можно усомниться, что у него была, как официально утверждалось, гипертоническая болезнь.

По мнению автора статьи, «Сталин отравился не сразу, как только выпил минералку. Об этом свидетельствует тот факт, что его нашли лежащим у стола, на котором стояли бутылка минеральной воды и стакан, из которого он пил».

Хочу оговориться. Н. Добрюха разделяет достаточно широко распространенное мнение, будто у Сталина был двойник, которого тоже ликвидировали люди Берии. Действительно, однажды, как рассказывали охранники, они увидели сразу двух Сталиных в форме генералиссимуса.

Это был шок. Часть охраны пошла за одним из них, другая — за другим. Вскоре выяснилось: таким образом артист Геловани проверял, насколько точно он вошел в роль Сталина, который не возражал разыграть таким образом охрану. Никаких других достоверных сведений о «двойнике» вождя нет.

В газете приведены записи врачей, отмечавших симптомы болезни и ее ход. «Судя по всему, — пишет автор, — врачи понимали, что у Сталина отравление. Поэтому среди лечебных назначений есть почти все, что применяется при поражении ядами: холодный компресс (пузырь со льдом) на голову, сладкий чай с лимоном, очистка желудка сернокислой магнезией и т. д.»

Утром 4 марта врачи зафиксировали ухудшение состояния больного, отметив резкий цианоз лица и конечностей. Автор комментировал: «Цианоз — посинение и почернение кожи и слизистых оболочек. Синюшная окраска кожи появляется при отравлении некоторыми ядами — анилином, нитробензолом, бертолетовой солью и др., — так как из-за них гемоглобин крови превращается в так называемый метгемоглобин, имеющий темную окраску. Не исключено, что Сталин был отравлен смесью различных ядов».

Откуда взялась кровавая рвота? — спрашивает автор. И сообщает:

«5 марта. С 1 часу до 3 часов ночи дневник опять почти не ведется. Вначале я думал, что это от полной безнадежности. Но когда вдруг обнаружил цитируемую ниже невзрачную бумагу, то понял — причиной молчания была растерянность. К тому времени… пришли анализы крови и мочи, из которых следовал однозначный вывод: отравление! Заключение консилиума на 1 час ночи 5 марта предельно лаконично:

«При исследовании крови отмечено увеличение количества белых кровяных телец до 17 000 (вместо 7000–8000 в норме) с токсической зернистостью в лейкоцитах. (Вот оно! — Автор.) При исследовании мочи обнаружен белок».

Еще одно подтверждение! Но как врачи могли сообщить такое Берии? Сразу бы последовал вопрос: «Лучше сами признавайтесь, кто из вас отравил товарища Сталина?! Иначе — всех…» Что делать? Решили, учитывая безнадежность положения и упущенное время, просто зафиксировать факт. Поэтому возникла такая длительная без всяких процедур пауза.

3 часа ночи (…) Печень остается увеличенной.

(Один из признаков сильнейшего отравления. — Автор.)».

Один из присутствовавших врачей, профессор A.Л. Мясников, был настолько сильно удивлен происходящим, что записал: «Утром пятого у Сталина вдруг появилась рвота кровью: эта рвота привела к упадку пульса, кровяное давление пало. И это явление нас несколько озадачило — как его объяснить? Все участники консилиума толпились вокруг больного и в соседней комнате в тревоге и догадках».

Тревога их понятна, ну а какими могли быть догадки? Судя по недоумению нескольких специалистов, никаких типичных проявлений инсульта или инфаркта не было. Отравление — другое дело. О нем свидетельствовал целый ряд показателей анализа крови, который завершался так: «Особые замечания. В части нейтрофилов имеется токсическая зернистость». Она могла быть, пожалуй, только результатом отравления. Однако о нем врачи не упомянули под страхом смерти.

Вечером последний укол — инъекцию адреналина — сделала Сталину медсестра Моисеева, после чего больной скончался. «Как сказали мне медики, — комментировал автор, — при состоянии, которое наблюдалось у Сталина в последние часы, уколы адреналина категорически противопоказаны, так как вызывают спазмы сосудов большого круга кровообращения».

Результаты вскрытия тела Сталина показали, как сказано в публикации, что «весь желудочно-кишечный тракт усопшего был будто посечен дробью» (подробного описания приводить не станем). Интересен осторожный, но тем не менее весьма красноречивый комментарий к приведенным результатам анализов главного судмедэксперта Москвы Владимира Жарова:

«Основываясь на виденных мною материалах, могу сказать, что исключить отравление Сталина нельзя. Некий токсический фактор, возможно, действительно присутствовал. Это мог быть яд не разъедающего действия, а, допустим, вызывающий поражение дыхательной, сосудодвигательной функций. В пользу версии об отравлении говорит и массивное кровоизлияние в полость желудочно-кишечного тракта из-за нарушения проницаемости стенок сосудов. Отмеченное у Сталина увеличение печени тоже может быть связано с токсическими воздействиями. На определенные мысли наводит и отмеченный у Иосифа Виссарионовича лейкоцитоз.

Дело в том, что если в организм попадают бактериальные или токсические элементы, то лейкоциты, лимфоциты и нейтрофаги начинают размножаться и «съедают» их. В этом случае действительно наблюдается такое явление, как токсическая зернистость. Однако в имеющихся материалах недостаточно все-таки оснований, чтобы однозначно сделать вывод об отравлении И. В. Сталина».

Некоторая неопределенность данного заключения вполне оправданна. Ведь если покушение на Сталина организовали профессионалы своего дела, то и средства были подобраны основательно.

По свидетельству В. В. Карпова, Берия не скрывал своего торжества по поводу успешно проведенной операции по «устранению» вождя. Об этом сообщил Карпову В. М. Молотов. Сначала он отвечал уклончиво, что для подозрений об убийстве Сталина есть основания. Но позже в порыве откровенности рассказал о следующем эпизоде, произошедшем на трибуне Мавзолея 1 мая 1953 года:

«Берия был тогда близок к осуществлению своих замыслов по захвату власти. Он уже сам, да и все мы считали его самым влиятельным в Политбюро. Боялись его. Вся охрана вокруг была его ставленники. Он мог в любой момент нас ликвидировать. Но он понимал, что так поступать нельзя, народ не поверит, что все мы враги. Ему выгоднее превратить нас в своих сторонников. И вот, как бы напоминая, что произошло на пленуме XIX съезда, когда Сталин хотел с нами расправиться, Берия на трибуне Мавзолея очень значительно сказал мне, но так, чтобы слышали стоявшие рядом Хрущев и Маленков:

— Я всех вас спас… Я убрал его очень вовремя».

Трудно усомниться в правдивости сообщения Молотова. Хотя не исключено, что Берия солгал, желая показать свои неограниченные возможности по части устранения любых, даже культовых личностей. Этим он дополнительно запугивал таких убежденных коммунистов, как Молотов.

Но все-таки, скорее всего, Берия сказал правду. А присутствовавшие тут же Хрущев и Маленков не выказали никакого удивления и никогда не вспоминали об этих словах потому, что были соучастниками преступления.

Во всяком случае знали о нем заранее.

По мнению Карпова, события разворачивались так. Ужинали в гостях у Сталина на даче четыре вероятных сообщника: Берия, Хрущев, Маленков, Булганин… Мог кто-нибудь из участников пиршества подсыпать в стакан Сталина какого-то зелья? Вполне. Они вставали, курили, ходили в туалет. Наиболее вероятным отравителем был Берия, потому что в его распоряжении была специальная лаборатория Майрановского, который разрабатывал яды и применял их практически для умерщвления неугодных. Яды эти были специальными, не оставляющими следов при вскрытии умерших.

Надо заметить, что следы, заставляющие подозревать отравление, остались, хотя ядовитых веществ действительно не обнаружили, да и, судя по всему, не искали.

«Можно предположить другую версию, — продолжает Карпов: — яд подсыпал в минеральную воду Хрусталев, когда разъезжались гости, а Сталин вышел их провожать. Помните — Сталин лежал у стола, на котором стояла бутылка минеральной воды. Что подтверждает вероятность этой версии? Именно Хрусталев (а не сам Сталин) сказал охране от имени Сталина: «Ложитесь спать все, мне ничего не надо, вы не понадобитесь». Такого странного распоряжения от Сталина никто прежде не слышал…. Следовательно, полковник придумал распоряжение от имени Сталина — чтобы все спали. Зачем? Догадаться не трудно: Берия именно ему поручил подсыпать яд в воду Сталина. Может быть, при инструктаже Берия сказал, что действует яд не сразу, поэтому пусть все спят, никто не заходит, чтоб зелье подействовало наверняка, к утру все будет кончено. Вот убедительный аргумент, подтверждающий эту версию, — спустя некоторое время полковник Хрусталев… умер! Скончался тихо, по неизвестным причинам здоровый охранник, атлет. Типичное устранение исполнителя-киллера».

Пожалуй, не обязательно подозревать Хрусталева в умышленном убийстве. Он мог выполнять поручение Берии: поставить на стол бутылку минеральной воды (отравленной). Яд мог действовать в сочетании со снотворным. Хотя не менее вероятно, что действовал Хрусталев под угрозой смерти, сознательно…

Вновь и вновь нам приходится фантазировать, выдумывая возможные варианты преступления. И всегда остаются сомнения: а было ли оно?

Когда-то впервые услышав версию об убийстве Сталина, я счел ее невероятной. Со временем, узнавая и сопоставляя все новые факты, прихожу к убеждению, что она вполне правдоподобна. К тому же многие влиятельные лица были заинтересованы в скорейшем устранении вождя.

Был ли среди них Георгий Максимилианович Маленков?

Увы, на этот вопрос окончательного ответа нет. Думайте сами.

Кому это выгодно?

С этих позиций мы проанализируем период перехода власти от скончавшегося в начале марта 1953 года Сталина к Маленкову. Последующие события показали, что произошла не тривиальная замена одного лидера другим или другими. Вскоре последовали политические убийства и репрессии, направленные против некоторых государственных и партийных деятелей. Уже одно это свидетельствует о необычности произошедших перемен.

В политико-публицистической работе Ю. И. Мухина «Убийцы Сталина» сказано без обиняков:

«Иосиф Виссарионович Сталин не умер естественной смертью.

Иосиф Виссарионович Сталин был убит.

Убит заговорщиками из собственного окружения.

Убит за попытку великих реформ. За намерение отстранить от управления страной коммунистическую партию и передать всю полноту власти народу СССР.

Так трагически разрешился конфликт, давно зревший в советском руководстве, — конфликт между людьми, поставившими себе целью построение счастливого и справедливого общества, и человекообразными животными, пробравшимися во власть ради удовлетворения своих инстинктов. Так нелюди победили. Побеждают они и сейчас…

Читайте правду о трагической гибели вождя, вместе с которым были похоронены надежды России на великое будущее».

Не будем обращать внимание на публицистическую риторику. Ведь Мухин написал не памфлет, а солидную работу (более 600 страниц!), насыщенную самыми разнообразными сведениями. Он провел скрупулезное расследование. Не обязательно соглашаться с его выводами, но к аргументам прислушаться следует.

Причины смерти Иосифа Виссарионовича, как мы уже говорили, до сих пор остаются загадочными или, точнее, не вполне выясненными. В наше время при отсутствии убедительных документов и свидетельств очевидцев остается место для сомнений и домыслов. Некоторые недавние публикации помогают кое-что уточнить, не более того.

Но для нас криминальные проблемы не столь уж важны. Для понимания судьбы нашей страны, а не только ее вождей, принципиальное значение имеет вопрос: какие силы были заинтересованы в свержении Сталина? И разве нельзя было обойтись без убийства? Или вождь самым естественным образом умер в нужное время и в нужном месте?

Напрашиваются параллели: во многих первобытных или патриархальных обществах, для которых характерно правление вождя, сочетающего в себе черты руководителя, идеолога и гуру, когда он становился старым и немощным, его лишали жизни. В этом смысле положение верховного владыки, ответственного за все, происходящее с его подопечными, было не только почетно и хлопотно, но и трагично.

Однако в СССР у кормила власти Сталин находился три десятилетия, за время которых страна добилась небывалых успехов. Немощным он не был. Правление его сопровождалось не только сильными потрясениями, но и замечательными победами. В послевоенное время благосостояние населения страны постепенно улучшалось, как было и до войны. Это еще больше укрепляло авторитет, а значит, и власть вождя.

Никаких очевидных политических или социально-экономических причин для его свержения не было. Только этим можно объяснить то, что не была принята его отставка. Вряд ли все делегаты были искренне единодушны в таком решении. Возможно, большинство из них охотно согласились бы отправить вождя, как говорится, на заслуженный отдых. Ну а что потом? Власть Маленкова и Берии? Но ведь при живом Сталине это ничего по существу не меняло.

Чем отставка Сталина могла обернуться для номенклатурных работников? Скорее всего, серьезными неприятностями. Самое лучшее для них, чтобы все оставалось, как есть. Ведь вождь уже немолод. Надо было только запастись терпением…

Это только антисоветская пропаганда внушила множеству наивных «россиян», будто в СССР общественное было ничьим. Потому, мол, его не берегли, а то и разворовывали.

Нет, не так обстояли дела. Существовали специальные органы и организации, призванные препятствовать расхищению всенародного добра и карать виновных в таких преступлениях. В те времена сообщениям с мест, критическим материалам придавалось большое значение.

Многие из тысяч тех, кто пребывал в сталинскую эпоху в ГУЛАГе, были осуждены по экономическим статьям, а вовсе не за кражу «трех колосков» на поле, как нередко пишут теперь. Совершивших хищения в особо крупных размерах приговаривали к высшей мере. Все это, конечно, не нравилось тем, кто уже скрытно смог или хотел поживиться за счет общества. Следовательно, значительное количество влиятельных партийных и государственных деятелей, в особенности на местах — в республиках, областях и городах, — с опаской, тревогой, а то и паникой восприняли ту часть доклада Маленкова на XIX партийном съезде, где говорилось о решительной и жестокой борьбе с развивающейся коррупцией.

Казалось бы, им следовало прежде всего «обезвредить» именно Георгия Максимилиановича. Ведь он не только зачитывал и составлял доклад, но и вел кадровую политику, а также отчасти курировал органы внутренних дел, не говоря уж о том, что был заместителем Председателя Совета Министров СССР (Сталина). Не было сомнений, что инициатива реорганизации структуры власти с понижением статуса правящей партии принадлежала, хотя бы отчасти, ему.

Но ведь за ним стояла несокрушимая фигура вождя. Никто другой не обладал даже десятой долей его власти. Он был, скорее всего, инициатором, вдохновителем и покровителем той внутренней политики, которую предлагал проводить Маленков. Чтобы радикально изменить такую политику, сначала следовало убрать Сталина.

На первый взгляд может показаться, что наилучший способ для этого — принять его отставку. Однако если бы съезд удовлетворил его просьбу, такое решение могло иметь трудно предсказуемые последствия, в особенности если на его место не был бы избран Молотов.

Утверждение пленумом своей отставки Сталин мог расценить как несогласие с мероприятиями по обузданию коррупции (все остальные положения доклада Маленкова, касающиеся внешней и внутренней политики, не могли вызвать резкого протеста). В таком случае вождь получал возможность устроить основательную «чистку» партийной верхушки.

Но даже не это главное. Отставку Сталина советский народ счел бы происками своих врагов (и был бы прав). А это грозило гибелью для значительной части партийно-государственной номенклатуры. Им надо было всеми силами показывать свое полное согласие со сталинской генеральной линией. Вот почему в тот момент отстранить Сталина от руководства могла только смерть.

Кому она была выгодна в личном плане?

Вряд ли ее жаждал Маленков. Он был мало похож на тех, кто рвется к вершине власти из честолюбия, используя любые средства (таким был, судя по всему, Берия). Как преемник Сталина он и без того имел возможность в ближайшее время занять его место в управлении государством. Фактически, он уже находился на этом посту. Никаких серьезных расхождений, а тем более конфликтов с вождем у него в этот период не было и не намечалось…

Впрочем, не совсем так. Как мы знаем, есть свидетельства, что у вождя появилась другая кандидатура на пост Председателя Совета Министров СССР — П. К. Пономаренко. Но и в таком случае Георгию Максимилиановичу могла достаться другая высокая должность — Генерального секретаря партии.

Из ближнего сталинского окружения наиболее «обиженным» был В. М. Молотов. Сталин его резко критиковал, распорядился арестовать его жену (основания для этого были). Тем не менее Вячеслав Михайлович вынужден был признать критику обоснованной, а по своим убеждениям и складу характера не мог выступить против Сталина и тем более желать его смерти.

Ю. И. Мухин в указанном выше сочинении доказывает, что едва ли не единственным другом и последователем Сталина был Л. П. Берия, а потому он был убит после того, как расправились с Иосифом Виссарионовичем. Идея оригинальная, но не очень убедительная и не единственно возможная. Скажем, В. В. Карпов назвал организатором данного преступления именно Л. П. Берию.

«Убийцей Сталина был Н. С. Хрущев, причем он убил Сталина лично». Такова версия Ю. И. Мухина. Он доказывает ее, приводя более или менее убедительные аргументы.

Зная, как высоко взлетел Никита Сергеевич после смещения Маленкова, можно согласиться, что у него были основания желать скорой смерти Иосифа Виссарионовича. Но большая ли польза ему от этого была в то конкретное время? В начале 1953 года он был всего лишь одним из секретарей ЦК КПСС, членом Политбюро и, вероятно, куратором органов безопасности. Претендентом на высшую власть в стране после Сталина оставался Маленков. По личной инициативе «убрав» Сталина, Хрущев рисковал тут же лишиться всех своих постов, а то и жизни. У Маленкова и Берии были для этого все возможности.

Можно возразить: на стороне очень хитрого и коварного Хрущева могли стоять Жуков и некоторые крупные военачальники. Но ведь и у Берии хватало ума, хитрости и коварства, не говоря уже об осведомленности, а Маленков неплохо ладил с прославленными полководцами.

Самое главное, пожалуй, другое. Фактически только Берия имел реальные возможности скрытно уничтожить врага или даже «друга и учителя», которому он постоянно клялся в верности. Без его помощи никто, пожалуй, даже и не помыслил бы организовать убийство Сталина.

Хрущев почти наверняка втайне люто ненавидел вождя. Однако в этом он не рискнул бы признаться даже ближайшим друзьям и родным. Для него была наиболее целесообразной стратегия выжидания. Он имел возможность приглядывать за более крупными фигурами, участвовать в их беседах в роли мужиковатого простака, режущего «правду-матку», угождать каждому из них, не гнушаться доносами, вести двойную и тройную игру, выбирая, к какой группе выгодно примкнуть, и ждать удобного момента для выхода на первый план.

Из близкого окружения Сталина лишь Берия мог — теоретически — осуществить без сообщника его «ликвидацию». Но что бы это ему дало? Могли он в таком случае стать вождем, возглавить государство и партию? Такая возможность исключена. Для этого потребовалось бы осуществить государственный переворот. Его больше боялись, чем уважали. Почти наверняка маршалы при первых же его претензиях на верховную власть ввели бы в столицу свои войска и арестовали самозванца при полной поддержке населения.

Единственно, на что мог бы рассчитывать Берия в результате своей опаснейшей авантюры — сохранить за собой имеющиеся у него на данный момент должности при каком-то другом вожде. Надо ли ради этого рисковать собственной жизнью? Ведь даже если Сталин задумал от него избавиться (что проблематично), ему грозила максимум отставка. Правда, два его предшественника — Ягода и Ежов — были расстреляны. Но из этого лишь следовало, что надо проявлять максимальную осторожность, не портить отношения с влиятельными людьми, избегать подписывать сомнительные смертные приговоры.

Выходит, Лаврентий Павлович вряд ли мог единолично решиться на ликвидацию Сталина. Для такой акции у него должны были быть очень серьезные основания. Хотя могла сказаться его почти маниакальная любовь к власти, наслаждение своим господством над людьми. Этим, в частности, объясняется его склонность к сексуальным победам над самыми разными женщинами. Ему требовалось ощущение своей почти неограниченной власти, но «почти» ему было мало.

Мог ли Хрущев стать инициатором покушения на Сталина? Вряд ли. Ведь ему вождь доверил доклад на съезде по изменениям устава партии. Правда, предполагалась очередная чистка государственного и партийного аппарата при ослаблении роли КПСС. Тогда ведомство Берии вновь, как в конце 1930-х годов, обретало большую власть. Но конечно же для Лаврентия Павловича это имело значение лишь в одном случае: если бы он оставался во главе его. А это произошло сразу же после смерти вождя (даже на несколько часов раньше).

Итак, в сфере сугубо личных интересов смерть вождя была наиболее выгодна Берии, отчасти Хрущеву и в меньшей степени Маленкову. А наиболее выгодна, буквально жизненно необходима она была для набиравших силу партийных функционеров на всех уровнях власти.

Сталин был поистине народный вождь. Он являлся гарантом народной демократии. Точно так же, как при капиталистической системе, президент — гарант буржуазной демократии, власти олигархов.

Конец великой эпохи

Что происходило в последние часы жизни и после смерти Сталина на высшей ступени власти? Об этом приходится судить по воспоминаниям не отличавшегося честностью Н. С. Хрущева:

«Сейчас же, как только умер Сталин, Берия сел в машину и уехал в Москву. А были мы на ближней даче за городом. Мы решили немедленно вызвать всех членов Бюро или даже членов Президиума. Не помню сейчас. Пока они не приехали, Маленков расхаживал по комнате, видно, тоже волновался.

…Я подошел к Маленкову и говорю:

— Егор, надо мне с тобой поговорить.

— О чем? — отвечает он так холодно.

— Вот Сталин умер. Есть о чем поговорить. Как мы дальше будем?

— А что говорить? Вот съедутся все и будем говорить. Для этого и собираемся.

Казалось, очень демократичный ответ. Но я-то по-другому понял. Я понял так, как было на самом деле, что уже давно все вопросы оговорены с Берией и все уже давно обсуждено».

Никита Сергеевич таким образом дал прозрачный намек: Маленков и Берия давно сговорились разделить власть между собой. Стало быть, они были заинтересованы в смерти Сталина и, возможно, организовали заговор. Хотя из слов Маленкова ничего подобного не следует. То ли Хрущев от кого-то знал о сговоре, то ли сам в нем участвовал. Второе, мне кажется, вероятнее.

Далее Хрущев сообщает, что, когда приехала Светлана, дочь Сталина, он «очень разволновался и заплакал». Он даже повторил: «Искренне мне было жалко Сталина, искренне я оплакивал его смерть. Я оплакивал не только Сталина, а я волновался за будущее партии, за будущее страны, потому что я уже чувствовал, что сейчас Берия будет заправлять всем, что это начало конца. Я не верил, я не считал уже Берию коммунистом к этому времени. Я считал его вероломным человеком, готовым на все…

Началось распределение портфелей. Сейчас же Берия предложил Маленкова назначить Председателем Совета Министров с освобождением от обязанностей секретаря ЦК. Маленков тут же предложил своим первым заместителем утвердить Берию и слить два министерства — госбезопасности и внутренних дел — водно Министерство внутренних дел и назначить Берию министром…

Я молчал потому, что видел настроение всех остальных. Если бы мы с Булганиным сказали, что мы против, нас бы обвинили, что мы склочники, что мы дезорганизаторы, что мы еще при неостывшем трупе начинаем драку в партии».

Он не удивлен, что при «неостывшем трупе» (точнее, когда Сталин еще был жив; туг Хрущев слукавил) начался дележ портфелей. Как видим, особого потрясения кое-кто из присутствовавших там не испытывал. Хрущев упорно повторяет, что оплакивал смерть вождя. (Как известно, люди могут плакать и от радости, и от снятого напряжения, и от проявлений артистических способностей.)

«Меня — продолжал Хрущев, — Берия предложил освободить от обязанностей секретаря Московского комитета с тем, чтобы я сосредоточил свою деятельность на работе в Центральном Комитете. Провели и другие назначения. Приняли порядок похорон…»

Между прочим, Хрущев был единственным, кто вошел сразу в два высших партийных органа: Президиум и Секретариат ЦК КПСС. По существу, это было равноценно посту Генерального секретаря. Об этом он предпочел скромно умолчать.

Сошлюсь на В. В. Карпова:

«Сталин был еще жив, когда произошел своеобразный захват власти. Фактический заговор трех высших партийных функционеров — Берии, Маленкова и Хрущева…

Почему именно эти трое? Я выскажу свое предположение, правда, не подтвержденное документально. Если даже были какие-то на этот счет бумаги, их конечно же уничтожили, придя к власти, те, кого я подозреваю.

…А факты таковы. Берия всегда и во всем поддерживал Маленкова и Хрущева. Он продвигал их по служебной и партийной вертикали. Пользуясь своей близостью к Сталину, он информировал вождя о преданности и верности этих соратников, а их конкурентов, наоборот, отодвигал нелицеприятной информацией».

Требуется уточнение. Хрущев был выдвиженцем Кагановича, а Маленков еще с 1934 года был заведующим отделом руководящих партийных кадров. Хрущев с 1931 года работал в Москве и спустя три года стал первым секретарем МК и МГК ВКП(б). А Берия до 1938 года работал в Грузии и вряд ли мог активно содействовать продвижению своих будущих «заклятых друзей». Но в дальнейшем действительно мог сформироваться их тайный триумвират.

«Маленков и Хрущев, — продолжает Карпов, — в свою очередь постоянно не только поддерживали Берию, но и выполняли все его пожелания. Это дает основание сделать предположение, что Маленков и Хрущев были завербованы органами КГБ, еще когда они не были крупными деятелями, а находились, так сказать, на подходе к важным должностям. Такое в те годы практиковалось очень широко…

Вот и собралась в критический момент эта тройка и по-свойски, как и полагается заговорщикам, решила, кому кем быть и как держать власть в своих руках.

На этот счет у меня есть даже документальное подтверждение. Я познакомился с Сухановым, начальником секретариата Маленкова. Он работал в этой должности 18 лет! Был настолько доверенным человеком, что хранил печати ЦК, факсимиле Маленкова, по своему усмотрению заверял документы, им самим же подготовленные.

Суханов мне рассказал о «тайной вечере» троицы и в подтверждение ее хранил в своем сейфе записи, которые делал Маленков при распределении ими должностей: Хрущева сделают Первым секретарем ЦК КПСС, Маленкова — Председателем Совета Министров, Берию — его замом и одновременно министром внутренних дел, с которым объединяется КГБ» (точнее, МГБ).

Иначе говоря, Берия, Маленков и Хрущев по-деловому разделили между собой высшие посты в стране еще при живом Сталине. Почему бы не предположить, что так же деловито они еще раньше не согласились отправить вождя на тот свет?

Как вспоминал Хрущев: «В последние годы жизни Сталина Берия все резче и резче проявлял в узком кругу неуважение к Сталину. Более откровенные разговоры он вел с Маленковым, но он вел их и в моем присутствии».

Вот уж поистине на всякого хитреца довольно простоты! Каким же был «узкий круг», где можно было неуважительно отзываться о Сталине? Надо полагать, речь идет о треугольнике. Вряд ли даже Булганин был допущен сюда.

Хрущев говорил про «оскорбительные выпады против Сталина со стороны Берии». И постарался отвести от себя какие-либо подозрения: «Я слушал, уши не затыкал, но никогда не ввязывался в эти разговоры и никогда не поддерживал их. Несмотря на это, Берия продолжал в том же духе.

Он был больше чем уверен, что ему ничего не угрожает. Он, конечно, знал, что я не способен сыграть роль доносчика».

Мило звучит: «не ввязывался в эти разговоры», а Берия их продолжал, «несмотря на это». Зачем? И насколько же безупречно чистым и прозрачным был Никита Сергеевич, что даже коварнейший Берия не мог заподозрить его в доносительстве!

В подобных случаях выгадывает тот, кто первый донесет начальнику о нелестных высказываниях в его адрес. Как показала вся жизненная линия Хрущева, он никогда не отличался ни сердобольностью, ни честностью. В бытность партийным руководителем на Украине и в Москве он ежемесячно составлял списки сотен, а то и тысяч «врагов народа», не стесняясь обращаться к Сталину с жалобой на то, что не всех этих людей подвергают репрессиям.

Берия действительно мог скверно отзываться о Сталине, играя двойную роль. На всякий случай (страхуясь от доноса) он, скорее всего, заранее предупредил вождя: мол, таким образом проверяет степень преданности его ближайших соратников. А их он склонял к заговору по захвату власти, ссылаясь на старческую немощь вождя.

Интересно, что Хрущев ничего не говорил о поведении Маленкова в том самом «узком кругу». Можно предположить, что Георгий Максимилианович выпады Берии не поддерживал или даже возражал против них. Но вряд ли делал это активно. Судя по всему, он опасался Лаврентия Павловича и старался поддерживать с ним дружеские отношения, во всяком случае внешне. Но и ему было бы целесообразно рассказать Сталину о предосудительных высказываниях Берии.

Что оставалось делать Сталину, когда Хрущев, Берия, а возможно, и Маленков наговаривали ему друг на друга? Любой человек на его месте постарался бы отдалить от себя подобных соратников, заручившись поддержкой более честных и преданных людей. Так он и собирался поступить. Но не успел…

Как бы ни старался Хрущев изобразить свое отчаяние в связи со смертью Сталина, она для него и немалого числа других партийных функционеров была желанна. Они должны были испытать облегчение. Ведь авторитет и суровые моральные принципы Сталина довлели над ними. Безусловно, приходилось по-прежнему опасаться своих коллег. И все-таки прежде всего они если не понимали, то чувствовали, что произошло событие исторического значения: завершилась целая эпоха.

Об этом свидетельствовал Константин Симонов в книге «Глазами человека моего поколения». Он вспоминал:

«Пятое марта, вечер. В Свердловском зале должно начаться совместное заседание ЦК, Совета Министров и Верховного Совета, о котором потом было сообщено в газетах и по радио. Я пришел задолго до назначенного времени, минут за сорок, но в зале собралось уже больше половины участников, а спустя десять минут пришли все. Может быть, только два или три человека появились меньше чем за полчаса до начала. И вот несколько сот людей, среди которых почти все были знакомы друг с другом, знали друг друга по работе, знали в лицо, по многим встречам, — несколько сот людей сорок минут, а пришедшие раньше меня еще дольше, сидели совершенно молча, ожидая начала. Сидели рядом, касаясь друг друга плечами, видели друг друга, но никто никому не говорил ни одного слова. Никто ни у кого ничего не спрашивал. И мне казалось, что никто из присутствующих даже и не испытывает потребности заговорить. До самого начала в зале стояла такая тишина, что, не пробыв сорок минут сам в этой тишине, я бы никогда не поверил, что могут молчать триста тесно сидящих рядом друг с другом людей. Никогда по гроб жизни не забуду этого молчания».

В его книге приведены строки четырех поэтов, посвященных смерти Сталина. Авторы разные, а чувства и мысли схожи:

Так писал Александр Твардовский. Он был сыном раскулаченного и сосланного крестьянина.

Это скорбит Ольга Берггольц, которая была арестована в 1937 году «за контрреволюционную деятельность». А вот слова Михаила Исаковского:

И у Симонова примерно то же, что и у других:

По-разному можно оценивать художественные достоинства подобных произведений (а было их немало), но они писались не на заказ, не по конъюнктурным соображениям, не с чужих слов. Они были искренними.

19 марта 1953 года в передовой статье «Литературной газеты» ее главный редактор К. Симонов, помимо всего прочего, писал: «Самая важная, самая высокая задача, со всею настоятельностью поставленная перед советской литературой, заключается в том, чтобы во всем величии и во всей полноте запечатлеть для своих современников и для грядущих поколений образ величайшего гения всех времен и народов — бессмертного Сталина».

Это были его искренние слова. Пожалуй, они показывают все еще сохранявшееся смятение и даже какую-то беспомощность автора. У литературы конечно же не может и не должно быть такой задачи. Она в лучшем случае должна стоять перед историками, да и то с уточнением: не величайшего гения вообще, а величайшего государственного деятеля всех времен и народов.

Последнее утверждение не голословное. Мне довелось писать биографии 500 наиболее выдающихся людей за всю историю человечества, а позже достаточно подробные жизнеописания ста гениев. И в том, и в другом случае получалось при беспристрастном анализе, что из государственных деятелей по величию свершений буквально некого поставить рядом со Сталиным.

Так вот, за статью о Сталине Симонов подвергся жестокой критике со стороны Хрущева, секретаря ЦК, горячо и зло потребовавшего отстранить автора от руководства «Литературной газетой». Судя по всему, Никита Сергеевич, до того времени чрезмерно и подобострастно восхвалявший Сталина, резко перестроился. Но когда у него прошел первый приступ негодования, он понял, что еще не настало время раскрывать свои карты и претендовать на роль вождя. Свое распоряжение он отменил.

И тем не менее сталинская эпоха завершилась, и уже выгодно было помалкивать о покойном вожде во избежание лишних неприятностей. В годовщину его смерти А. Твардовский, возглавлявший журнал «Новый мир», опубликовал в нем отрывки из своей поэмы «За далью даль». Там говорилось честно и правдиво:

Да, было тогда у великого советского народа Отечество, за которое отдавали жизни миллионы. Был и Отец народа, кому-то ненавистный, а большинством — любимый. О таком отношении к власти написал С. Г. Кара-Мурза:

Мысль верная. Надо лишь уточнить. Свобода рыночных отношений относительна. Тирания рынка бесчеловечна, ибо там отношения строятся по принципу выгоды, купли-продажи. А если народ объединен в единую (относительно, конечно) семью и не только уважает, но и любит своего вождя-отца, то называть его тираном глупо. Тиранов не любят, а боятся.

Не все в нашей стране поняли тогда, что смерть Сталина явилась рубежом, предопределившим завершение эпохи Великой России. Признаться, и для меня это стало ясно не сразу (тогда меня удивляла народная скорбь), а лишь через десятилетие. За этот срок я успел поработать в разных регионах страны и ощутить, как власть безнадежно отдаляется от народа…

В нашем обыденном сознании смерть крупного государственного деятеля означает завершение его эпохи. Но если его деяния грандиозны, если его усилиями создана великая держава, то проходят годы, а то и десятилетия, пока его эпоха сойдет на нет.

Можно ли считать Маленкова преемником Сталина, продолжателем его дел? Если и можно, то лишь отчасти.

У Сталина не могло быть преемника, соразмерного ему по знаниям, уму, работоспособности, беззаветной преданности идее. Вдобавок менялась постепенно страна. Шел объективный исторический процесс, противостоять которому можно было лишь ценой огромных усилий.