Маленькая белая лошадка в серебряном свете луны

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Мария проспала почти весь этот день и всю следующую ночь, а наутро ей было невероятно трудно сосредоточиться на занятиях. Трудно было, кроме того, умиротворить мисс Гелиотроп, которая была полна ярости по поводу ее не укладывающегося ни в какие рамки поведения.

– Все в полном порядке, мисс Гелиотроп, – твердила она. – Как только сегодняшняя встреча за чаем пройдет и пройдет мирно, я вам все объясню.

– Но кто придет на этот таинственный чай? – спросила мисс Гелиотроп.

– Кроме нас самих, Старый Пастор, одна очень несчастная леди, один очень злой человек и тот самый маленький мальчик, с которым я играла в Сквере в Лондоне.

– Но, моя дорогая Мария, я уже говорила тебе и снова скажу, что такого существа нет в природе! – воскликнула бедная мисс Гелиотроп.

– После сегодняшнего чая вы больше такого не скажете, – заявила Мария.

– Несчастная леди и злой человек! – сказала мисс Гелиотроп. – Все это звучит совершенно неподобающе.

– Но сегодня вечером она будет счастлива, а он подобреет, – объяснила Мария. – Кроме того, Мармадьюк Алли все знает о моей вечеринке.

– Это хорошо, если Мармадьюк Алли все знает, – приободрилась мисс Гелиотроп. Она теперь была высочайшего мнения о Мармадьюке, преклоняясь перед тем, как он потрясающе ведет домашнее хозяйство, и перед тем, как милостиво он разрешает ей заниматься в доме всем, что нуждается в штопке и починке.

После обеда Мария отправила мисс Гелиотроп в свою комнату с наказом оставаться там, покуда ее не позовут, а Дигвида к воротам поджидать сэра Бенджамина и провести его в дом тихо, не звоня в колокольчик. Еще Дигвиду была дана инструкция отвести сэра Бенджамина в его комнату с завязанными глазами и сказать ему, чтобы он тоже оставался там, пока его не позовут. Потом они с Мармадьюком собрали всех зверей, чтобы те помогли им в приготовлении счастливой развязки, и все – Рольв, Виггинс, Захария, Тишайка и Барвинок – потрудились на славу. Мармадьк запротестовал против того, чтобы привести Барвинка прямо в дом, но тот поднялся по ступенькам и стал у открытой парадной двери, так что ему было видно все, что происходило внутри. Можно быть уверенным, что участие Виггинса в общих заботах не стоило упоминания, но Виггинс сегодня выглядел так необычайно красиво, что всякий забывал, что его поведение не всегда соответствует его красоте.

Тут появился Робин, его простая деревенская одежда была тщательно вычищена, башмаки отполированы до зеркального блеска, зеленое перышко на шляпе весело колыхалось, а круглое розовое лицо, счастливое и взволнованное, так и сияло от мыла и воды.

– Старый Пастор уже идет, а мама будет в дальнем конце розария в половине пятого, – заверил он Марию. – Она обещала. Нелегко мне было получить это обещание, но в конце концов она обещала.

– Спасибо, Робин, – сказала Мария. – Ты не сердишься, что я закончила дело без тебя?

– Уже нет, – весело заверил ее Робин. – Тем более, что ты мне все расскажешь об этом.

– Я тебе все расскажу, когда мы будем готовы к приему, который устраиваем, – ответила Мария. – Всю жизнь я буду тебе рассказывать все и обо всем.

– И я тоже, – сказал Робин. – Если бы я не задавал тебе так много вопросов, что бы хорошего было в этой жизни?

И они принялись за работу. Рольв с огромной корзиной в зубах помогал Марии и Робину переносить в дом герани из маленькой комнатки Мармадьюка. Их было куда больше, чем сначала показалось Марии. Они с Робином заполнили гостиную, расставили их на подоконнике, так что если глядеть из розария, окно должно было казаться сплошь розовым, наполнили большую залу и окна комнатки в башне, где спала Мария. Потом они помогали Мармадьюку Алли накрывать к чаю в большой зале. Накрытый стол выглядел потрясающе, в центре стояли свечи, перемежающиеся вазами с самыми красивыми геранями, стояли лучшие фарфоровые чашки, блюдца и хрустальные бокалы, а все яства были разложены на серебряных блюдах. Чай в серебряных чайниках и огромные кувшины с подогретым кларетом Мармадьюк собирался принести попозже.

Мария поднялась к себе переодеться в самое лучшее платье, в ее лондонский на'ряд, который она еще ни разу не надевала в Лунной Усадьбе. Это было кремовое шелковое платье, расшитое голубыми незабудками. В нем был большой карман, и туда она спрятала маленькую книжечку в обложке цвета гелиотропа, которую взяла почитать у Старого Пастора в тот день, когда первый он разрешает ей заниматься в доме всем, что нуждается в штопке и починке.

После обеда Мария отправила мисс Гелиотроп в свою комнату с наказом оставаться там, покуда ее не позовут, а Дигвида к воротам поджидать сэра Бенджамина и провести его в дом тихо, не звоня в колокольчик. Еще Дигвиду была дана инструкция отвести сэра Бенджамина в его комнату с завязанными глазами и сказать ему, чтобы он тоже оставался там, пока его не позовут. Потом они с Мармадьюком собрали всех зверей, чтобы те помогли им в приготовлении счастливой развязки, и все – Рольв, Виггинс, Захария, Тишайка и Барвинок – потрудились на славу. Мармадькж запротестовал против того, чтобы привести Барвинка прямо в дом, но тот поднялся по ступенькам и стал у открытой парадной двери, так что ему было видно все, что происходило внутри. Можно быть уверенным, что участие Виггинса в общих заботах не стоило упоминания, но Виггинс сегодня выглядел так необычайно красиво, что всякий забывал, что его поведение не всегда соответствует его красоте.

Тут появился Робин, его простая деревенская одежда была тщательно вычищена, башмаки отполированы до зеркального блеска, зеленое перышко на шляпе весело колыхалось, а круглое розовое лицо, счастливое и взволнованное, так и сияло от мыла и воды.

– Старый Пастор уже идет, а мама будет в дальнем конце розария в половине пятого, – заверил он Марию. – Она обещала. Нелегко мне было получить это обещание, но в конце концов она обещала.

– Спасибо, Робин, – сказала Мария. – Ты не сердишься, что я закончила дело без тебя?

– Уже нет, – весело заверил ее Робин. – Тем более, что ты мне все расскажешь об этом.

– Я тебе все расскажу, когда мы будем готовы к приему, который устраиваем, – ответила Мария. – Всю жизнь я буду тебе рассказывать все и обо всем.

– И я тоже, – сказал Робин. – Если бы я не задавал тебе так много вопросов, что бы хорошего было в этой жизни?

И они принялись за работу. Рольв с огромной корзиной в зубах помогал Марии и Робину переносить в дом герани из маленькой комнатки Мармадьюка. Их было куда больше, чем сначала показалось Марии. Они с Робином заполнили гостиную, расставили их на подоконнике, так что если глядеть из розария, окно должно было казаться сплошь розовым, наполнили большую залу и окна комнатки в башне, где спала Мария. Потом они помогали Мармадьюку Алли накрывать к чаю в большой зале. Накрытый стол выглядел потрясающе, в центре стояли свечи, перемежающиеся вазами с самыми красивыми геранями, стояли лучшие фарфоровые чашки, блюдца и хрустальные бокалы, а все яства были разложены на серебряных блюдах. Чай в серебряных чайниках и огромные кувшины с подогретым кларетом Мармадьюк собирался принести попозже.

Мария поднялась к себе переодеться в самое лучшее платье, в ее лондонский наряд, который она еще ни разу не надевала в Лунной Усадьбе. Это было кремовое шелковое платье, расшитое голубыми незабудками. В нем был большой карман, и туда она спрятала маленькую книжечку в обложке цвета гелиотропа, которую взяла почитать у Старого Пастора в тот день, когда первый раз пришла к нему в гости, и зелененькую книжку французской поэзии, которую Луи де Фонтенель подарил мисс Гелиотроп. Пока она одевалась, она заметила, что вернулись сэр Бенджамин с Дигвидом, и что сэр Бенджамин поднялся по ступенькам с завязанными глазами. Мария знала, что ему можно доверять – он не будет подглядывать, когда пойдет через залу. Он был человеком, внушающим полное доверие.

Ровно в десять минут пятого Мария сходила за мисс Гелиотроп и привела ее вниз, одетую в лиловое бомбазиновое платье, в одном из лучших чепчиков Эстеллы на голове и в кружевной косынке.

– Ну вот, мисс Гелиотроп, – сказала она, открывая дверь в гостиную, где в центре комнаты стоял, склонившись со шляпой в руке Робин, – это Робин. Я с ним знакома почти всю мою жизнь, и я собираюсь за него замуж, потому что мы не можем не быть вместе. Я его очень люблю, и вас я очень люблю, так что вы должны любить друг друга.

– Боже мой! – сказала мисс Гелиотроп, в крайнем изумлении рассматривая Робина поверх очков. – Боже мой! Что за необычный, такой розовощекий мальчик.

– Разве не таким я описывала вам его в Лондоне? – спросила Мария.

– Да, он такой, – отозвалась мисс Гелиотроп. – Только больше.

– Мадам, я с тех пор вырос, – сказал Робин и снова очень вежливо поклонился, шляпа с павлиньим пером, метущим пол, в правой руке, левая рука прижата к сердцу в галантной манере, модной в те времена, когда мисс Гелиотроп была молода. Тут стало очевидно, что оправившись от первого шока и изумления, сердце мисс Гелиотроп потеплеет.

– Боже мой! – снова произнесла она, но уже более сердечно.

Робин подошел к ней и поцеловал ей руку:

– Ваш слуга, мадам, до скончания моих дней.

Тут сердце мисс Гелиотроп растаяло окончательно, и она наклонилась и поцеловала его. – Хороший мальчик, – сказала она. – Тот ли ты мальчик, которого Мария придумала в Лондоне, или нет, я сказать не могу, но ты хороший мальчик, и если ты нравишься Марии, у тебя не будет более верного друга, чем Джейн Гелиотроп.

Прозвучали чьи-то шаги и вошел Старый Пастор с веточкой розовой герани, воткнутой в петлицу сутаны.

– О, сэр, – воскликнула Мария. – Не будете ли вы так любезны прогуляться с мисс Гелиотроп в саду за кухней? Там приятно и тепло на солнышке, и деревья цветут так красиво. Там такая уютная скамейка под тутовником. Не посидели бы вы там и не почитали бы немного вслух мисс Гелиотроп? Она любит, когда ей читают вслух, особенно поэзию. Ей понравится книга английской поэзии, которую вы одолжили мне, и французская тоже. – Мария вынула из кармана обе книжечки и подала их ему. – Чай в пять, – закончила она.

Старый Пастор заморгал глазами, взял книжечки, поклонился мисс Гелиотроп и предложил ей руку. – Достоин ли я этой чести, мадам? – сказал, он и повернулся к Марии: – Ваше королевское высочество, до сего дня ни одной из самых искусных ловушек, расставленных женщинами, не удавалось меня поймать. Но в вашу я добровольно иду сам. Ибо в ней колдовство и храбрость луны, которая так мала, а сражается со всей великой тьмой, и мужчина, что не сочтет себя ее добровольным рабом, рожден глупцом.

Отдав таким образом дань восхищения Марии, Старый Пастор повел мисс Гелиотроп из комнаты, и Мария с Робином остались одни. – Робин, – сказала она, – я хочу, чтобы ты пошел в комнату к сэру Бенджамину и привел его вниз. Будь здесь у окна гостиной, гляди на розарий и занимай его беседой.

– Как долго? – спросил Робин. – И о чем?

– Пока я не вернусь. Я ненадолго. Поговори об овцах. Сэр Бенджамин может часами стоять в одной позе и говорить об овцах.

Затем она вылезла в окно гостиной и побежала в самый дальний потайной уголок розария. Эстелла ее не обманула. Она была там в сером с розовым узором платье, весеннее солнышко освещало ее непокрытую маленькую гордую головку. Она стояла очень прямо, и несмотря на свой крошечный рост, держалась по-королевски, и побеги роз окружали ее свежей зеленью.

– Малютка Мама, – обвивая ее руками, закричала Мария, – Человек из Темного Леса придет сегодня на чай.

Эстелла вскрикнула от радости и крепко сжала Марию в объятиях. – Что же ты сделала, Мария? Ты чудесная храбрая маленькая Лунная Дева! Как это тебе удалось?

– Рассказывать все придется долгие часы. Поэтому займемся этим попозже. А теперь, Эстелла, я хочу, чтобы ты взглянула в окно гостиной на то, как я украсила ее цветами.

– Ты заставила меня проделать весь этот путь только для того, чтобы взглянуть на цветы? – спросила Эстелла. Но она не сердилась, а просто улыбалась.

– То, что ты увидишь в окно гостиной, стоит прогулки, – заверила ее Мария, – А теперь, пожалуйста, закрой глаза.

Эстелла закрыла глаза, и поскольку, как и сэр Бенджамин, она. была личностью, полностью заслуживающей доверия, она не подглядывала сквозь ресницы, пока Мария вела ее к дому. Они обе смотрелись так красиво, когда шли рука об руку через розарий в цветочных платьях, солнечный свет золотил их легкие волосы, а облако маленьких птичек сопровождало их трепетом разноцветных крылышек и каскадом песен, взмывающих вверх в синее небо. Мужчина и мальчик, стоящие у окна гостиной, перестали разговаривать об овцах и в восторге затаили дыхание.

– Пора! – сказала Мария, и Эстелла открыла глаза.

Она увидела обилие ярко-розовой герани – гордости Корнуолла. Они наполняли окно и всю гостиную, как в тот вечер много лет тому назад, перед тем как ее возлюбленный потерял самообладание и выбросил их в окно. И он стоял среди цветов, одетый в свой лучший, похожий на цветную капусту, парик, в свой воскресный сюртук и жилетку, которую она сделала для него много лет тому назад, и смотрел на нее, как будто она была солнце, луна и все звезды, собранные воедино.

– Эстелла! – зарычал он в восторге, – Прости меня во имя Неба за то, что я выбросил эти проклятущие герани из окна, иди скорее сюда и больше не исчезай!

Эстелла забралась через открытое окно на подоконник, и как дитя, скользнула в его объятья, а Мария унеслась, как ветер, через сад и по ступенька поднялась в залу.

– Все в порядке! – закричала она Робину, который тоже, как ветер, выскользнул из гостиной. – Мы хорошо поработали. Ты не возражаешь, чтобы сэр Бенджамин женился на твоей маме?

– Пусть женится, если хочет, – сказал Робин. – Меня не волнует, кто на ком женится, если только ты выйдешь замуж за меня.

Охваченный внезапной радостью, он сделал то же самое, что и сэр Бенджамин, обнял Марию крепким медвежьим объятием, так что у нее перехватило дыхание. И все звери, Рольв, Захария, Тишайка, Виггинс и Барвинок (который был теперь уже в самой зале) собрались вокруг них в хоровод и рычали, мяукали, пищали, лаяли и ржали от радости, пока Мармадьюк Алли не встал, руки в боки, на пороге кухни и не улыбнулся широчайшей из всех своих улыбок, концы которой побежали к его ушам и скрылись там.

Тут сквозь шум, который они производили, проник звук цокающих копыт, но не одной лошади, а множества. Казалось, приближается большая компания всадников. Мария и Робин оторвались друг от друга и побежали к двери, а Мармадьюк и все звери сгрудились вокруг них. Сад был полон Людьми из Темного Леса на черных лошадях, некоторые из них были совершенно неподвижны, а другие двигались по двое, и неподвижные были тисовыми кустами, а двигающиеся – месье Кукарекуром де Мраком и его присными. В саду было полно и черных петухов, хотя все за исключением одного стояли неподвижно, и только этот один махал крыльями и кукарекал с плеча своего хозяина.

– Они пришли все! – в ужасе прошептала Мария. – Я пригласила только месье Кукарекура де Мрака, а они пришли все!

– Не бойтесь, молодая госпожа, – прозвучал из-за ее плеча успокаивающий голос Мармадьюка, – всего предостаточно. Есть сливовый пирог, шафрановый пирог, вишневый пирог, пирог с воздушной глазурью, эклеры, имбирные пряники, меренги, сладкий крем, миндальные пирожные, песочные пирожные, шоколадное суфле, овсяное печенье, рожки с кремом, девонширские булочки, корнуолльский пирог, бутерброды с вареньем, бутерброды со сладким творогом, тосты с корицей, медовые тосты. Этого хватит на двадцать человек и больше. Не бойтесь, молодая госпожа, когда готовит Мармадьюк Алли, всего предостаточно.

– А подогретый кларет! – воскликнула Мария.

– Его тоже, – отозвался Мармадьюк. – Запасы неограниченны.

Мария и Робин рука об руку стояли на верхней ступеньке, как принц и принцесса, и восклицали: «Добро, пожаловать!» А мужчины, спешиваясь у камня, с которого обычно садились на лошадей, и оставляя своих черных коней бродить в компании тисовых лошадей из сада, поднимались по двое, кланялись Марии и Робину, проходили мимо почетного караула, в котором стояли все звери, в залу, где их приветствовали сэр Бенджамин и Малютка Эстелла, стоящие, как король и королева, перед большим камином.

К чести сэра Бенджамина и Эстеллы, вытащенные из гостиной в залу шумом, который в ней происходил, они немедленно перестали заниматься только своими личными делами и без малейшего недоумения начали играть роль хозяина и хозяйки по отношению к двадцати гостям, на которых раньше они всегда смотрели как на врагов…

– В будущем, сэр Бенджамин. – сказал месье Кукарекур де Мрак, низко кланяясь, – вы найдете во мне все, что должно быть в добром соседе.

– Я в этом не сомневаюсь, сэр, – ответил хозяин. – Что было, то прошло, и давайте с сегодняшнего дня начнем все заново.

После этого развернулось чаепитие. Мармадьюку Алли было разрешено усесться за большой стол вместе с сэром Бенджамином и Эстеллой, Марией, Робином и двадцатью обитателями Темного Леса. Виггинс устроился у Марии на коленях, Захария делил кресло с Мармадькжом, черный петух сидел на плече у хозяина, а Барвинок и Рольв стояли каждый со своей стороны у кресла сэра Бенджамина, положив на стол свои морды. Все ели, пили, смеялись, пели песни, а затем когда гости, продолжая распевать песни, ускакали на закат, на столе не осталось ни крошки еды, ни капельки питья, а в сердцах не осталось ни крошки ненависти, ни капельки горечи. Все было объяснено и забыто, и в будущем все должно было быть хорошо.

Так и случилось, и все они с той поры были счастливы.

Внимательный читатель мог заметить, что ни Старый Пастор, ни мисс Гелиотроп так и не появились. Они попросту забыли о чае.

После того, как они отправились ненадолго прогуляться в сад при кухне, наслаждаясь солнечным теплом и приятной беседой, потому что с первой же встречи в воскресенье в церкви им было удивительно приятно друг с другом, Старый Пастор вспомнил приказание Марии, усадил мисс Гелиотроп на скамью под тутовником и открыл обе маленькие книжечки, чтобы посмотреть, какая из них лучше для того, чтобы читать ее вслух.

В этот самый момент луч солнца пронизал зеленую листву над их головами, осветив все вокруг, и мисс Гелиотроп увидела имя того, кто когда-то был ее возлюбленным, ее собственной рукой написанное на титульном листе одной из книг, а Старый Пастор увидел имя единственной женщины, чье имя он когда-нибудь писал на титульном листе, написанное его рукой в другой книге. И в это же мгновение другой солнечный луч осветил медальон, который она носила, и Старый Пастор узнал медальон, подаренный ей им самим много лет тому назад, когда они оба были молоды, медальон с прядью его собственных волос.

После этого им много чего надо было сказать друг другу, потому что несмотря на годы, нельзя забыть своей юности и тех, кого ты в юности любил. Наоборот, чем старше ты становишься, тем яснее ты помнишь те времена и тем дороже тебе становятся те люди… Поэтому не удивительно, что миес Гелиотроп и Старый Пастор забыли о чае.

Через месяц была свадьба сэра Бенджамина и Эстеллы. Это была прекрасная свадьба, хотя она прошла тихо, рано утром, и присутствовали только несколько человек, которые действительно их любили, потому что сэр Бенджамин и Эстелла немного стеснялись своего возраста. Эстелла закончила вышивать свадебный жилет, и сэр Бенджамин его надел, а Эстелла была в своем подвенечном платье, и смотрелись они великолепно. Их обвенчал Старый Пастор и сделал это прекрасно.

Еще месяц спустя была свадьба Старого Пастора и мисс Гелиотроп. Она была – еще тише, но тоже прекрасна. Проблема была только в том, что Старый Пастор не мог сам себя обвенчать, и это пришлось делать толстенькому низенькому пастору из прихода за холмами. Но он тоже был хорошим пастором, поэтому все оказалось в порядке. Старый Пастор и мисс Гелиотроп вместе поселились в приходском доме и были счастливее, чем кто-нибудь из них мог себе представить. Мисс Гелиотроп никогда больше не страдала несварением желудка, потому что на самом деле оно было просто результатом ее печали от разлуки с Луи де Фонтенелем, и когда она вышла за него замуж, несварению больше неоткуда было взяться.

Робин и Мария не поженились до следующей весны, потому что старшие считали, что им нужен еще год для того, чтобы проверить их мерривезеровские характеры перед тем, как начать жить вместе. Но следующей весной в прекрасное теплое апрельское утро была их свадьба, и она совсем не была тихой, это была самая шумная, самая счастливая и самая прекрасная свадьба, которая только была в старой церкви в Сильвердью. Мария надела подвенечное платье Эстеллы, а в руках у нее был огромный букет первоцветов, перевязанный золотыми и серебряными лентами, а на голове у нее был венок из первоцветов. Робин оделся в новую с иголочки ярчайше-зеленую куртку с первоцветами в петлице и нес в руке зеленую шляпу, украшенную золотыми и серебряными лентами и пучком петушиных перьев, которые месье Кукарекур де Мрак собственноручно выдернул из хвоста своего большого черного петуха, как знак того, что между Людьми из Темного Леса и Мерривезерами теперь царит дружба.

Они прискакали из усадьбы в церковь на свадьбу не в карете, а на Рольве и Барвинке, а за ними следовали Захария, Виггинс и Тишайка с золотыми и серебряными лентами вокруг шей, и дети из Сильвердью, одетые в лучшие наряды, встретили их в воротах церкви. Они несли охапки цветов и распевали Колокольную Песню, а над их головами вызванивали колокола.

Когда Мария и Робин шли между рядами к ступеням перед алтарем, чтобы Старый Пастор их обвенчал, преданные звери следовали за ними парами, а за зверями следовали дети. Сэр Бенджамин и Эстелла (которая была теперь леди Мерривезер), мисс Гелиотроп (которая была теперь мадам де Фонтенель), месье Кукарекур де Мрак и Мармадьюк Алли сидели на скамье, принадлежащей обитателям усадьбы, одетые в свои лучшие наряды, они были так счастливы, что могли разорваться от счастья, а за ними вся церковь до самых дверей была заполнена жителями Сильвердью и Людьми из Темного Леса, распевающими так, что крыша чуть не улетала прочь. Церковь была прекрасно украшена цветами – первоцветами, яблоневыми ветвями, нарциссами, фиалками, подснежниками и крокусами, которые уже решили расцвести к этому времени, так, чтобы они могли все вместе присутствовать на свадьбе Марии. Гробница сэра Рольва Мерривезера была совершенно завалена цветами, и когда Мария и Робин накануне вечером внесли последние штрихи в убранство усыпальницы, им показалось, что они заметили тень улыбки на лице вырезанного из камня изображения их пользующегося дурной славой предка.

– Только теперь он больше не пользуется дурной славой, – сказала Мария Робину. – Он больше не бродит по Райскому Холму, потому что попал в настоящий Рай и скачет там на белом коне по полям, где у бегущего ручья растут лилии.

После того, как их обвенчали, Мария и Робин вскочили на Рольва и Барвинка и поскакали по залитому солнцем прекрасному парку, полному молодой зелени, а все, кто был в церкви, отправились за ними, распевая песни, на свадебный завтрак, приготовленный Мармадьюком Алли.

Это был такой потрясающий праздник, что даже сам Мармадьюк был склонен считать его выдающимся достижением в своей необычайной кулинарной карьере. Белоснежный свадебный торт был размером с тележное колесо, высотой в шесть футов и напоминал пирамиду. Он был украшен сахарными цветами, фруктами и птичками, звездами, бабочками и колокольчиками, а на самой вершине были крошечный полумесяц и крошечное солнце, обрамленные серебряной подковой. Конечно, было полно и других пирогов, всевозможных сахарных бисквитов и тортов из мороженого, тут были все виды бутербродов, которые только можно изобрести, блюда с засахаренными вишнями и имбирным сахаром, миндалем в сахаре и шоколадом. Были желе и кремы, муссы и мороженое, горячий кофе и кофе с мороженым, чай, лимонад и шербет, подогретый кларет и шампанское.

Еды и питья хватило на всех, и все наслаждались едой и питьем, но никто не объелся и не напился, потому что никто не хотел, чтобы замечательный день был потом испорчен разными болячками. Всем хотелось, чтобы весь этот день до конца прошел весело и счастливо.

Так и произошло. И следующие дни тоже были такими же счастливыми, а за ними и месяцы, и годы. Месье Кукарекур де Мрак сдержал свое обещание, как и была убеждена Мария, и он, и его люди продавали рыбу деревенским жителям и покупали у них то, что надо было им самим, и больше не было ни краж, ни браконьерства. Они перестали носить черную одежду и оделись в яркие цвета, как и все остальные жители долины, выкрасили свои рыбачьи лодки в красный, зеленый и голубой и натянули белые, как птичьи крылья, паруса. Дети из Сильвердью могли теперь приходить на берег бухты Доброй Погоды, и Люди из Темного Леса не протестовали, а наоборот, играли вместе с детьми, помогая им собирать морские раковины, чтобы приносить их в дар Богородице на Райском Холме.

Обитатели замка в сосновом бору были счастливы, а сэр Бенджамин отдал им в пользование еще и дом у ворот, чтобы им было куда уйти, когда им хотелось каких-то перемен.

Сэр Бенджамин, Эстелла, Мария, Робин, Дигвид, Мармадьюк и все звери были счастливы в усадьбе, а мисс Гелиотроп, Старый Пастор и все обитатели Сильвердью были счастливы в их домах в деревне, а на Райском Холме были счастливы овцы. Там пели птицы, а маленький источник был излюбленным местом паломничества всех окрестных обитателей. Все были счастливы в солнечные дни, а лунные ночи были полны сладких снов.

Но в этом мире ничего не остается таким же, и по истечении времени мисс Гелиотроп и Пастор состарились и устали от жизни в этом мире, поэтому их души покинули тела, похороненные рядом, и радостно отлетели в другой мир.

Спустя долгое время то же самое случилось и с сэром Бенджамином и с Эстеллой, и тогда Мария, которая была наследницей сэра Бенджамина, получила Лунную Долину и управляла ей вместе со своим мужем Робином. У него была храбрая душа, а у нее чистый дух их фамильного девиза, и у обоих единое сердце, веселое и любящее, и потому они унаследовали царство вместе.

Они никогда не ссорились, как другие Мерривезеры, поэтому Рольв не покинул их, а остался с ними навсегда. У них было десять детей, и приятно было смотреть, как все десять преклоняют колени вместе с отцом и матерью на двенадцати подушечках на скамье Мерривезеров в церкви, и когда Мария глядела на эту картину, она чувствовала, что ей нечего больше пожелать… кроме, конечно, одного…

Иногда ночью во сне она стояла под ветвями таинственного леса и смотрела на залитую лунным светом лужайку, а глаза ее пытались разглядеть что-то, что она никак не могла увидеть. А когда она просыпалась, на ее щеках были слезы, потому что никак не исполнялось ее горячее желание.

Но из-за этих снов она не становилась несчастной. Она знала, что однажды, когда она будет уже очень старой, к ней придет, наконец, этот сон в последний раз, и в этом последнем сне она увидит маленькую белую лошадку, и та не умчится от нее. Она приблизится к ней, а Мария побежит навстречу, и они помчатся далеко-далеко, неизвестно куда, но в очень хорошее место, туда, куда всегда стремилась ее душа.