Маленькая смерть

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Дом сверкает, наполненный жизнью, но все, что я вижу — это смерть.

Сегодня ночь перед Хэллоуином, и я слишком взрослая, чтобы бояться темноты, но это не мешает волосам у меня на затылке вставать дыбом, когда я пробираюсь сквозь тени к месту назначения. Марафон фильмов ужасов за последние несколько недель доконал меня. Крики. Кровь. Меня мучают кошмары, и даже снотворное, которое прописал врач, не помогает.

Вот вам и экспозиционная терапия¹.

Я замираю на ступеньках перед входом и смотрю на величественный фасад с серо-голубыми распашными дверьми в стиле французской провинции. Их знакомый вид одновременно утешает и тревожит. Интересно, это момент, когда голос разума спасет меня от того, что я собираюсь сделать? Совсем не похоже на врата ада, но ощущение такое, будто я собираюсь войти в логово дьявола.

Влажный октябрьский ветерок, насыщенный сладким ароматом оливковых деревьев и пряной фиолетовой гвоздики, обдувает мои только что продепилированные ноги и дразнит нос. Пока я медлю еще мгновение, рациональный голос в моей голове вызывающе молчит. Я одна, и единственные голоса, которые слышны здесь, — это крики пьяного веселья, доносящиеся в ночном воздухе с шумной вечеринки в обширных садах за поместьем. Ощущение нереальности происходящего напоминает мне о карнавале и вызывает дурное предчувствие.

Полагаю, рациональность умерла в тот день полгода назад, и никакое желание ее не вернет. Кажется, что чем больше я цепляюсь за крохи контроля, которые у меня были раньше, тем быстрее они исчезают прямо из моих рук.

Совладав с волнением, я прячу его за безупречной завесой спокойствия. Я расправляю плечи и глубоко дышу, пока пульс не перестает скакать, а трепет в животе не утихает. Блестящая золотая маска, закрывающая большую часть моего лица, помогает мне в этом. С ней меня никто не узнает. Никто не будет успокаивать меня фальшивыми соболезнованиями или душить своим неприкрытым любопытством. Я могу быть кем угодно, только не собой.

Анонимность мимолетна, когда ты дочь известного местного политика, и тем более, когда твоя любимая мать совершила самоубийство у тебя на глазах в том самом доме, перед которым ты стоишь.

Я сглатываю, прогоняя воспоминания, и стучу в дверь с большей силой, чем нужно. Молодой человек с приятными невыразительными чертами лица открывает, из-за его спины доносится какофония музыки, смеха и разговоров.

— Добро пожаловать. Могу я увидеть ваше приглашение? — его черная венецианская маска поблескивает в свете фонарей на крыльце, когда я вкладываю приглашение в его протянутую руку.

Пока он изучает приглашение, за его спиной я вижу больше персонала в одинаковых черных смокингах и женщин в элегантных черных платьях, разносящих серебряные подносы с шипучими напитками и закусками. При виде еды мой желудок протестующе сжимается, и я вдыхаю через рот. Ошеломляющая, роскошная обстановка больше не кажется мне красивой и чистой, как раньше. Теперь я вижу лишь жестокость, скрывающуюся за маской.

Мужчина прочищает горло, его глаза прикованы к моим, как будто он не хочет отводить взгляд. Искра удовольствия успокаивает мое волнение, и я мысленно похлопываю себя по спине за то, что последовала совету Ясмин и выбрала это платье. Идеальное отвлечение. Короткое, как грех, с драпирующимся V-образным вырезом на груди, высокими разрезами по бокам, и глубоким на спине, открывающим ямочки на пояснице. Украшенное мерцающей золотой бахромой по низу и вышивкой золотой нитью на бюсте, оно идеально сочетается с моей вычурной золотой маской. Это не мой привычный розовый наряд, но чем меньше я похожа на себя обычную, тем лучше.

У меня перехватывает дыхание, когда он опускает глаза на мое имя, но он едва читает его, прежде чем сверить со списком на клипборде.

— Спасибо, — бодро говорит он, возвращая приглашение. На лицевой стороне изящным каллиграфическим почерком написано золотом «Сенатор Рори Галлахер и семья». Я мысленно благодарю своего дорогого старого отца. Это единственный случай, когда я использовала его имя, чтобы открыть нужные двери.

— Приятного вечера. Основное мероприятие проходит в гостиной и продолжается на террасе и в садах, где проходят благотворительные игры.

Я бормочу слова благодарности, заходя внутрь, но не уверена, что мой голос прозвучал достаточно громко, чтобы он услышал его за музыкой струнного квартета по другую сторону дверей патио. Ком встает в горле, когда воспоминания всей моей жизни обрушиваются на меня, как только дверь за нами закрывается в ожидании следующего гостя. Я чувствую себя как дома и в то же время совершенно чужой.

Мой взгляд против воли устремляется к величественной парадной лестнице, несмотря на то, что по дороге сюда я несколько раз напоминала себе, не делать именно этого. Но я словно не контролирую свое тело. Раньше холл был моей любимой частью поместья. Лестница, занимающая большую часть помещения, — это великолепное произведение инженерного искусства, закручивающееся над головой и украшенное витиеватыми металлическими элементами ручной работы.

После той ночи, когда я нашла свою мать внизу, ее тело, сложившееся в жуткий узел и залитое кровью, при виде этой лестницы у меня снова и снова сводит живот.

Сосредоточься, Катриона.

Я слегка встряхиваюсь, как будто это поможет укрепить мою решимость. Я не могу позволить себе отвлекаться, тем более, когда эта вечеринка — единственный шанс снова оказаться в доме. При первой же возможности я выбрасываю приглашение в одну из мусорных корзин, стратегически расставленных по всему дому. С комком в горле размером с кулак, я улыбаюсь под маской и беру бокал с пузырящимся шампанским у проходящего мимо официанта. Алкоголь ослабляет волнение, и я делаю глоток, чтобы чем-то занять себя, пока изучаю лица окружающих. Легкое опьянение поможет развеять давящее беспокойство, которое я подсознательно испытываю.

Телефон жужжит в моем огромном клатче от входящего сообщения. Протиснувшись между комнатным растением и мужчиной, который не понимает, что нужно убраться с дороги, я роюсь между пауэрбанком и презервативами — Господи Иисусе, Ясмин — в поисках своего телефона. Мужчина улыбается из-под своей дьявольской маски, когда я вынужденно сталкиваюсь с ним. Я сверкаю глазами и случайно проливаю шампанское на его костюм от Ральфа Лорена.

— Упс, — резко говорю я.

Его выдавленное сквозь зубы «Сука» преследует меня, когда я выхожу в огромную гостиную открытой планировки, обставленную белоснежной мебелью. Полагаю, новый владелец не позаботился о смене интерьера. Все почти в точности так, каким мы оставили. Даже любовно отреставрированный рояль «Steinway Model O», который принадлежал отцу моей матери. Не то чтобы я его знала. Все мои бабушки и дедушки умерли прежде, чем я появилась на свет. Призрак воспоминания — моя мать, сидящая за роялем и перебирающая клавиши, — вот-вот настигнет меня, но я подавляю его, отворачиваюсь от рояля и открываю свои переписки, как только никого не оказывается рядом.

Ясмин: Прошло 32 минуты. Ты обещала, что будешь выходить на связь каждые полчаса. Ты еще жива? Нужно прислать скорую? Подкрепление?

Ясмин: У меня был обход до полуночи. Я должна сейчас спать, а не следить за твоим местоположением. Я добавлю бесконечные бокалы с «Маргаритой» к списку дерьма, которое ты мне должна за то, что заставила пройти через это.

Под подкреплением она подразумевает своего старшего брата Реджи, который служит в полиции Нового Орлеана. Меньше всего мне нужно, чтобы она позвонила в полицию, и она это знает. Может, Реджи и не мой брат, но без колебаний поведет себя именно так, если Ясмин сообщит ему о том, что я задумала.

Я: Я жива. Только что вошла. Хотела бы я, чтобы ты была здесь.

Ясмин: О, конечно, потому что ворваться на вечеринку, устроенную новым мультимиллиардером NOLA, звучит как отличное времяпрепровождение.

Ясмин, благослови ее Господь, гораздо лучший человек, чем я. Она также гораздо более доверчивый человек, чем я, потому что ее воспитывали родители, которые верят в закон и порядок. Будучи юристами, они верят в то, что наша система правосудия, несмотря на свои недостатки, всегда будет действовать наилучшим образом. За последние полгода мне довелось познакомиться с другой системой правосудия. С той, которая не беспокоится о фактах, а только закрывает дела. Я не верю, что кто-то преследует интересы моей матери. Тем более что даже близкие мне люди — в том числе она — не готовы делать то, что необходимо, чтобы докопаться до правды.

Я: Шампанское потрясающее.

Ясмин: По крайней мере, я знаю, что это действительно ты, а не кто-то, выдающий себя за тебя, чтобы скрыть твое убийство. Ты уже видела его?

Под ним она подразумевает человека дня и хозяина вечеринки. Эйдена О'Коннора. Таинственного ублюдка, который появился, когда моя семья была в бедственном положении, чтобы купить за наличные родовое поместье моей матери. После ее смерти все произошло так быстро, что я даже не успела выразить протест отцу или придумать другой выход.

Я не смогу и дня прожить в этом доме, Катриона. Пожалуйста, не заставляй меня чувствовать себя еще более виноватым, чем я уже чувствую. Это слишком тяжело, сказал он, когда сообщил нам новость меньше чем через месяц после ее смерти. Моя младшая сестра, Элизабет, была слишком ошеломлена потерей, чтобы встать на мою сторону, и никто из них не хотел слушать мои отчаянные мольбы о том, что мама никогда не покончила бы с собой. Она никогда не оставила бы меня. Они хотели, чтобы вся эта безобразная история была предана забвению, и согласились с выводами полиции о самоубийстве, несмотря на мои показания об обратном.

В то время мы жили в отеле, ожидая, пока бригада, специализирующаяся на ремонте после подобных инцидентов, очистит мрамор, заменит его, или что они там еще, черт возьми, делают. Кровь была... У меня сводит желудок, и я отгоняю воспоминания. Как бы то ни было, вскоре после того, как мой отец объявил о продаже, он нанял бригаду грузчиков, и через несколько дней дом моей матери — ее гордость и радость — исчез. Ее наследство перешло к незнакомцу. Мне потребовалось так много времени, чтобы выяснить, кому он его продал, потому что в Интернете было очень мало информации об Эйдене О'Конноре. О загадочном предпринимателе-миллиардере из Ирландии практически молчали социальные сети.

Серьезно, что он за псих, если у него даже нет аккаунта в Instagram?

Вспомнив о Ясмин, я набираю ответ, одновременно изучая окружающее пространство в поисках мужчины, о котором идет речь. Я здесь не для этого, но не могу удержаться. Кто захочет купить дом, в котором предположительно покончила с собой известная светская львица?

Я: Пока нет, но я только что пришла.

Как будто эти слова заставляют его материализоваться, в холле появляется Эйден О'Коннор, окруженный толпой подхалимов. Моя хватка слабеет на телефоне и бокале шампанского, который я все еще держу в руках и едва не роняю на пол, но в последнюю секунду я сжимаю руку.

Я узнаю его по единственной фотографии, которую нашла. Сходя с ума от ярости, я часами изучала ее, так что никак не могла пропустить его появление. Я не слышу, что говорят люди вокруг него, потому что шум оркестра заглушает слова, но меня это не волнует. Мне не нужно ничего слышать. Одного взгляда на него достаточно, чтобы мне захотелось уйти, не выполнив ни одной чертовой задачи, которую я ставила перед собой.

Сама того не осознавая, я оказываюсь в дверном проеме, ведущем на террасу. Большинство гостей вечеринки уже там, они толпятся вокруг столов для игры в блэкджек и кости, одетые в вульгарные платья и нарядные смокинги, которые напоминают мне о Марди Гра. За масками они прячут алчность, с нетерпением ожидая начала азартной игры. Люди, у которых есть деньги действительно любят играть с ними. Я врезаюсь спиной в дверной косяк, но почти ничего не чувствую. Вокруг меня мелькают лица в масках, словно в комнате смеха, наполненной громким хохотом и дьявольщиной.

Сейчас золотой час, идеальное время для того, чтобы лучи заходящего солнца лились сквозь высокие окна от пола до потолка и окружали Эйдена светящимся ореолом. Словно он падший ангел. Его грешные губы, такие полные и соблазнительные, подобны искусству, вызывающему реакцию, но в моих ушах стоит гул, заглушающий это. Мое зрение сужается, и теперь я вижу только его. Если бы мы снимались в романтической комедии, это был бы «милый момент знакомства», но вместо этого выходит, как в хорроре, с внезапным испугом.

Его сшитый на заказ черный костюм облегает его мускулистое тело, подчеркивая широкие плечи, тонкую талию и крепкие бедра. Белоснежная рубашка обтягивает мощные грудные мышцы и открывает шею с множеством татуировок. Единственная, которую я могу разглядеть на расстоянии, — это мотылек смерти у основания его горла. Остальные — чернильные тени, абсолютно черные, которые покрывают всю его кожу, кроме лица. Пальцы одной руки, унизанные кольцами, быстро двигаются, крутя на костяшках одинокую черно-золотую фишку казино. Он прохаживается среди этих лизоблюдов, на его губах играет улыбка, но она не касается его жесткого взгляда.

Проходит достаточно времени, прежде чем у меня хватает сил оторвать взгляд и заметить, что за ним неотрывно следуют двое мужчин. Один из них одет в строгий черный костюм, похожий на тот, что был на швейцаре у входной двери. При беглом осмотре он кажется помощником или телохранителем, возможно? Он держится в тени, внимательно смотрит по сторонам и отказывается от шампанского, что-то бормоча в наушник, к которому прикасается каждые несколько секунд, словно тот не очень удобен.

Другой, должно быть, один из друзей О'Коннора, потому что он держится рядом. Его широкая, безумная улыбка служит финальной точкой в любом предложении, которое он шепчет О'Коннору на ухо. Одет он гораздо более непринужденно — черные брюки и белая рубашка, застегнутая в лучшем случае наполовину. Шею украшает множество золотых цепочек, спускающихся на гладкие мышцы обнаженной груди. Он часто запускает руки в темные, буйные кудри, создавая дикий беспорядок вокруг его угловатого, выразительного лица. Еще больше поражают его невероятно светлые голубые глаза.

Чтобы унять боль в животе, я допиваю остатки шампанского и отворачиваюсь от них. Рядом, словно из ниоткуда, появляется официант и с улыбкой наполняет мой бокал. Мне следует держать себя в руках — мне понадобится ясная голова для того, что я запланировала, — но я выпиваю его несколькими большими глотками.

Когда тепло и расслабленность, подаренные алкоголем, уносят мое волнение, я поднимаю глаза и замираю.

Потому что Эйден О'Коннор смотрит прямо на меня из-под своей белой полумаски, его густые брови нахмурены, взгляд серебряных глаз пронзителен.

Он смотрит на меня так, будто знает, что меня здесь быть не должно.