Маленькие детки - маленькие бедки

Он подглядывает за девочками в туалете

В поведении шестилетнего ребенка появились странности: девочки из его группы в детском саду жалуются, что он подговаривает их «показать глупости». А недавно воспитательница застала его в туалете, где он подглядывал за другими детьми. Родители в ужасе: неужели их в ребенке проявляется склонность к разврату? Но подобные проявления — всего лишь возрастной симптом, связанный с процессом половой идентификации.

Чаще всего, столкнувшись с подобными явлениями, взрослые, особенно родители, испытывают неловкость, будто их самих уличили в чем-то постыдном. На смену неловкости быстро приходят гнев и раздражение, желание покарать истинного виновника преступления. То есть совершенно типичные реакции в ситуации, когда затронуто наше моральное чувство, но мы не знаем, как объяснить происходящее, как на него реагировать и что делать.

Конечно, поощрять подобное поведение детей не нужно, и запрет на него должен быть озвучен ясно и четко, но без лишних эмоций и запугиваний. Совершенно недопустимы угрозы, в которых ребенку за содеянное обещают телесные увечья — от подглядывания у него «лопнут глаза» или что-нибудь «отвалится». А самое главное — надо понимать: одних запретов в данной ситуации мало.

Для детей в возрасте между пятью и семью годами характерно пробуждение интереса к особенностям устройства тела, и в особенности — к отличиям в анатомическом строении мальчиков и девочек. В это время ребенок переживает процесс половой идентификации. Именно переживает, словно переваливает через некую вершину — поскольку понять, что значит «мальчик» и что значит «девочка», — нелегко. Ребенок инстинктивно чувствует: в этом кроется какая-то тайна, — и на свой страх и риск пускается в расследование. Даже если его детективные изыскания чреваты нарушениями приличий, в подобном детском поведении нет ничего патологического. И подсматривание за девочками в туалете, и уговаривание ребенка противоположного пола снять в укромном уголочке трусы вовсе не означает, что инициатор подобных действий обнаружил свою истинную «порочную» натуру и в перспективе неизбежно станет «развратником». Если честно порыться в воспоминаниях собственного детства, можно обнаружить там нечто похожее на поведение собственного ребенка. А ведь мы считаем себя нормальными людьми. Значит, нечего пугаться и раздражаться.

От того, насколько правильно прожит временной отрезок, связанный с половой идентификацией, зависят способность человека в будущем отождествиться с образом мужчины или женщины, его половая ориентация, умение принять на себя нужную социальную роль в семье. Значит, нужно, с одной стороны, помочь ребенку удовлетворить интерес к детям противоположного пола, а с другой стороны, сместить этот интерес в легитимную и эмоционально понятную ребенку плоскость.

С точки зрения психологического материала для создания образов мужского и женского незаменимыми оказываются волшебные сказки.

В образах принцев и принцесс, красавиц и благородных рыцарей, спасающих друг друга и женящихся друг на друге, заложены древнейшие общечеловеческие представления о мужественности и женственности, об успешной стратегии поведения каждого пола и правильного решения межполовых проблем. Эту информацию ребенок, по мнению психоаналитиков (в частности, по мнению классика сказкотерапии Бруно Беттельгейма), воспринимает на уровне подсознания.

Не менее целебными оказываются в этом возрасте наблюдения и уход за животными. Ребенок странным образом ощущает некое «родство» с малышами в шерсти и перьях и в то же время способен занять по отношению к ним «родительскую позицию». Познавательная информация и опыт, который он получает от общения с животными, гораздо полезнее, чем, к примеру, рассматривание анатомического атласа человека. Картинку с изображением внутренних органов маленький ребенок плохо соотносит с собой и с той жизненной загадкой, которую силится разгадать. А вот обучаясь определять самца и самку у животных по самым разным признакам — от повадок до особенностей строения тела, ребенок приобретает чувство причастности к волнующей его тайне пола и получает вполне легальное удовлетворение своему интересу, который до этого приходилось «загонять в угол». Появление потомства у кошки или хомячихи вызывает ни с чем не сравнимые впечатления, позволяющие связать образ мамы со своими новыми, еще смутными представлениями о женском начале.

Конечно, наблюдения и забота о животных имеют косвенное отношение к проблемам половой идентификации ребенка. Но опыт показывает, что детям не нужны прямые ответы на заданные вопросы. В глубине души они знают, что не получат их и готовы довольствоваться позитивными эмоциональными «заменителями».

Однако ни сказки, ни «натуралистические» изыскания детей не могут заменить ребенку опыт полоролевого поведения, который он должен получить, наблюдая за окружающими. У малыша из неполной семьи, воспитываемого мамой и бабушкой, складываются неправильные представления не только о мужчинах, но и о женщинах. Социально приемлемые образы мужчины и женщины не могут сложиться изолированно друг от друга — только в совокупности. Ведь в обществе мужчин женщины ведут себя иначе, действуют иначе, чем сами по себе. Поэтому нужно всеми возможными средствами восполнять дефицит мужского присутствия в семье, дефицит мужского влияния в детском саду и в школе — за счет участия в семейных туристических походах, за счет выбора кружков и секций, в которых занятия ведут мужчины, за счет участия в жизни семьи дедушки, дяди, других родственников.

Иными словами, нужно обеспечить малыша необходимым поведенческим и эмоциональным материалом для заполнения тех белых пятен на карте самопознания, которые он внезапно обнаружил, преодолевая пятилетний возрастной рубеж.

По достижении семи лет избыточный интерес к телу, связанный с ощущением себя мальчиком или девочкой, перестает быть столь острым. Его место заступают другие заботы, продиктованные новым статусом ребенка и началом школьной жизни. Ребенок возвращается к проблемам половой идентификации по достижении раннего подросткового возраста — в десять-одиннадцать лет. Но его ощущения сильно отличаются от тех, которые в старшем дошкольном возрасте он пытался удовлетворить тихо и практически в одиночку. Теперь повышенное любопытство к различиям мужского и женского облекается в форму «войны полов», противостояния мальчиков и девочек, замешанного на чувстве возникающего группового сознания: «мы — мальчишки» или «мы — девчонки». Если подглядывания и возобновляются, то теперь они носят не столько познавательный, сколько агрессивный характер, связанный с демонстративным нарушением известных запретов и нанесением оскорблений (в мягком случае — игровых, в более крайнем случае — реальных) детям противоположного пола.

Подглядывания, как правило, носят групповой характер, потому что главным в этом возрасте оказывается необходимость не что-то увидеть, а лишний раз испытать чувство солидарности со своей полоролевой группой. Когда какого-нибудь мальчика общими усилиями заталкивают в туалет к девочкам, он на это время становится изгоем по отношению к собственному половому сообществу, что только усиливает сплоченность остальных.

Способы противостояния взрослых подобным поведенческим проявлениям младших подростков несколько иные, чем в случае с маленькими детьми, хотя основаны они все на том же постулате: поведение детей, каким бы неприятным и «диким» оно ни казалось, вписывается в картину нормального развития. А вот одиночные подглядывания, к которым, к примеру, проявляет склонность ребенок восьми-девяти лет, должны насторожить родителей и педагогов. Они свидетельствуют о том, что ребенок так и не справился с проблемами предыдущего возрастного этапа, или в его развитии налицо регрессивные процессы, которые могут свидетельствовать о глубоких личностных неполадках. В этом случае исключительно педагогическими средствами проблему не решить: требуется помощь психолога или даже психоневролога.

Он не умеет проигрывать

Неумение проигрывать — серьезный психологический недостаток. Жить с таким недостатком тяжело, поэтому ребенку нужно помочь от него избавиться.

Эстафета с участием третьеклассников закончена. Болельщики выдохнули. Победители ликуют, побежденные вздыхают. Кому приятно проигрывать? Но чувства одного из них вовсе не покрываются словом «неприятно». Глаза красные — вот-вот заплачет. Руки сжаты в кулаки. Цедит сквозь зубы обвинения в адрес судей и угрозы в адрес соперников. Праздника для него уже не существует: проиграны не командные состязания у новогодней елки, а целая жизнь. Кто-то из взрослых пробует утешить расстроенного: «Ну-ну, и проигрывать надо уметь! Быть может, в следующей раз ваша команда победит!»

В ответ — взрыв негодования. Этот ребенок не умеет проигрывать.

Неумение проигрывать обнаруживается у некоторых детей в возрасте между пятью и семью годами, когда они осваивают новый для себя вид игр — игры с правилами (прятки, салки, колдунчики, вышибалы, классики, резиночки, некоторые спортивные игры и т.п.). До пяти лет малыши практически равнодушны к победам или поражениям в игре. Для них сам процесс игры значит гораздо больше, чем его результат. Но в играх с правилами появляется новый, отсутствовавший раньше элемент — соревновательность. Маленькие уверены в том, что они во всем «самые-самые». Старшие уже приобретают по отношению к себе некоторую критичность и начинают понимать: превосходство надо доказывать, умения — демонстрировать, лидерство — отстаивать. Стремление победить в игре и есть выражение духа соревновательности, который является одним из важных условий социальной адаптации и жизненной успешности. Однако подчинение принципу соревновательности вовсе не исключает удовольствия от самого процесса игры. Нормально развивающийся ребенок (впоследствии подросток и даже взрослый) находит для себя правильный психологический баланс этих составляющих. Удовольствие от процесса должно побуждать ребенка вновь и вновь включаться в игру, невзирая на случающиеся поражения. Ведь смысл игры, кроме всего прочего, заключается еще и в тренировке физических возможностей и социально-психологических качеств. А возможность поражения и создает необходимое игровое напряжение и увлекательность. И принятие поражения одной из играющих сторон — одно из условий игры.

Однако у некоторых детей будто бы отсутствует для этого некий психический резерв. Они никогда не могут внутренне согласиться с собственным проигрышем и воспринимают его как личное оскорбление, как тотальную дискредитацию собственного «я». Такие дети могут включаться в игру только с гарантией победы или добывают победу любой ценой.

В результате не умеющий проигрывать ребенок либо совсем отказывается играть, либо нарушает правила, жульничает, обманывает других участников, и за ним очень быстро закрепляется слава нежелательного игрового партнера.

Естественно, такое поведение ведет к обеднению социального опыта и сокращению контактов с другими детьми. В дальнейшем неумение проигрывать может трансформироваться под воздействием воспитания, но не исчезает. У некоторых подростков стремление жульничать и зависть к победителям могут приводить к асоциальным действиям и даже к насилию. А образованного взрослого страх проиграть лишает возможности участия в конкурсах, в том числе — и в профессиональных, и резко снижает его конкурентоспособность.

Но словесными призывами «Проигрывать надо уметь!» ситуацию не исправишь. Как не исправишь ее и игрой «в поддавки», которую взрослые часто практикуют по отношению к дошкольникам.

Возможно, первый шаг к решению проблемы — понимание того, что за неумением проигрывать стоят более серьезные личностные проблемы.

Как правило, не умеющим проигрывать детям свойственно чувство обделенности, ощущение того, что им чего-то «недодали» или лишили чего-то важного, что у них было. Такое чувство может быть свойственно детям, пережившим родовую травму, развод родителей, детям, для которых появление в семье другого малыша стало травмирующим событием, детям неврастеничным и страдающим неврозами. Чувство обделенности характерно для детдомовских детей и вообще для детей «недолюбленных».

Поэтому самое главное, что можно сделать для такого ребенка, это проявить к нему максимум внимания — к его чувствам, переживаниям, детским занятиям.

Вторым шагом может быть обучение ребенка играть. Для этого нужно выбрать подходящую по возрасту игру или игровые действия, в которых ребенок мог бы действительно достичь некоторого технического совершенства и где поначалу он бы имел возможность соревноваться с самим собой: сегодня пробежал, подпрыгнул, метнул с таким результатом, завтра — с таким. На этом этапе можно использовать и компьютерные игры, но дозированно и с отбором содержания: у не умеющих проигрывать детей они могут порождать чувство неадекватного всемогущества.

Следующий этап обучения — когда игровым партнером ребенка выступает взрослый. Для этого подходит любая настольная игра с кубиком: шансы на успех и у взрослого, и у ребенка здесь практически равны. Перед началом важно проговорить возможные варианты финала, в том числе и поражение. А после игры проговорить ситуацию проигрыша или выигрыша: пусть ребенок обозначит свои переживания словами. Если ребенок проиграл, поражение можно смягчить. По условиям игры он, к примеру, должен похлопать победителю-взрослому (принятие своего поражение начинается с признания победы другого), а потом пойти и выпить стакан сладкого сока — чтобы «подсластить» настроение или «залить» гнев. Вообще проигрыш можно обставлять очень весело. А чувство юмора по отношению к самому себе — великий психотерапевт.

Он не хочет учиться читать

«Ребенка нужно научить читать до поступления в школу!» — считают многие современные родители. Но пятилетний малыш не желает «корпеть» над букварем. Он хочет играть. Это раздражает и настораживает взрослых: вдруг он недоразвитый?

Пятилетка не хочет учиться? Это его естественное право. Согласно законам психологии, дети пяти и даже шести лет должны хотеть играть, а не учиться. И судить о развитости ребенка нужно по его игре. Малыш легко придумывает игровой сюжет? С его игрушками происходят разные приключения? Он умеет договариваться с приятелями о ходе событий и о правилах игры? Значит, все нормально. Ребенок сам себя воспитывает — причем психологически грамотно. В задачу взрослого входит интересоваться игровыми событиями, по возможности включаться в игру, обсуждать с ребенком «детские» дела и читать ему по полчаса в день или рассказывать сказки. Детская фантазия нуждается в постоянной подпитке. Кстати, чтобы малыш узнал о существовании букв, достаточно читать ему сказки и стихи, персонажами которых являются буквы.

Чтению же в современной интеллигентной семье «ребенок играющий» в возрасте пяти — семи лет, как правило, обучается самостоятельно. Окружающая нас городская среда насыщена «азбукой» — от значка «М» над входом в метро до огромных слов рекламных плакатов. Достаточно время от времени обращать на них внимание ребенка. Ну, а в строительном арсенале малыша, конечно, есть кубики с буквами.

Если же вы не хотите отказываться от идеи целенаправленных занятий по чтению, важно правильно их организовать. Пятилетка устроен совершенно иначе, чем семилетний ребенок, поэтому и учить его нужно по-другому. Школьные буквари для этой цели категорически не годятся. Малыши легче всего обучаются читать методом «целых слов». Для этого удобно использовать лото с короткими подписями под картинками.

Можно изготовлять самодельные книжки — картинка + буква или картинка + слово — и играть в вывески. Например, к вам в гости прибывает инопланетянин. Нужно развесить по всему дому таблички с названиями неизвестных ему предметов: «стол», «шкаф», «лампа» и т.д. Не успели приготовить вывески, налетел ветер и все перепутал и т.д. Вообще обучение чтению должно открывать простор для любимого занятия малыша — играть: в школу, в почту, в картинную галерею...

Больше играйте с ребенком и имейте в виду: никакой жесткой связи между ранним обучением чтению и будущими гениальными свершениями не существует. Михаил Ломоносов не был «скороспелым» учеником. А Альберта Эйнштейна вообще следовало отдать в школу для детей с задержкой умственного развития: он научился читать позднее всех своих сверстников и к тому же не успевал по математике.

Выбираем школу для ребенка

Приближается весна — период, когда ребенка надо записывать в школу. В какую? Конечно, в хорошую. Но под словом «хорошая» каждый родитель понимает что-то свое.

Время очередей, столь характерных для нашей жизни в 70-80-х, казалось бы, счастливо миновало. Ни колбаса, ни колготки, ни тарелки с цветочками уже не представляются обывателю страстной целью, ради достижения которой следует терять свое время и силы.

Зато классическую очередь — с ночными дежурствами, списками и перекличками присутствующих — можно обнаружить по весне перед какой-нибудь престижной физико-математической школой — очередь родителей будущих первоклассников. Так и хочется сказать «очередь в светлое будущее». Так ведь нет. Те, кто выдержал ночные бдения, приобретают для своего ребеночка всего лишь право пройти тестирование. То самое тестирование, которое, согласно заявлениям вышестоящих лиц, строжайше запрещено приказами и распоряжениями и не может определять возможности ребенка обучаться в той или иной школе.

Но что, скажите, делать школе, если желающих поступить в первый класс в десять раз больше, чем парт, отведенных для будущих первачков? А количество этих парт в аудитории превышает все допустимые санитарные нормы. Конечно, в Москве, да и в других российских городах достаточно школ, чтобы в них, согласно Закону об образовании, могли обучаться все достигшие необходимого возраста дети. Но, согласно этому же Закону, родители имеют право выбирать для своих детей школу и форму образования. И они почему-то предпочитают учить своих детей не просто в школах, а в хороших школах. То есть в тех школах, которые считаются хорошими. Что под этим понимается, отдельный вопрос. Но очевидно, что родитель, выбирая школу, выбирает не просто программу и уровень сложности. Он выбирает атмосферу на перемене и контингент учащихся. Он вовсе не стремится испытывать своего малыша различными издержками демократизма в виде обильного мата, прокуренных туалетов и полукриминальных ситуаций в школьной столовой. Поэтому слово «отбор», вызывающее резко отрицательную реакцию у демократически настроенных педагогов, ласкает родительский слух и привлекает родителя туда, где его ребенка будут подвергать не очень приятной процедуре тестирования.

Результат тестирования неизвестен. Если малыша напряженно готовили к этому испытанию, настраивали на «победу», эмоционально заряжали, а он почему-то не проходит «по конкурсу», это может обернуться самыми неприятными последствиями в виде глубокого разочарования в предстоящей школьной жизни и в самом себе. Но родитель почему-то готов в этой ситуации рисковать ребенком. Возможно, потому, что он верит: его любимый, замечательный малыш не может не выдержать конкуренции. С конкретной школой родитель связывает мечты о карьерном взлете сына или дочки, об их блестящем, обеспеченном будущем. А ради будущего мы привыкли приносить в жертву настоящее.

Что здесь скажешь? Несмотря на все законы и постановления, в нашей стране появился новый, до сих пор неосознаваемый дефицит — дефицит школ определенного уровня. Этот дефицит связан с привлекательностью элитарности, со страстным желанием взрослых видеть своих детей в составе элиты.

Вопрос о том, действительно ли элитарная школа хороша для конкретного ребенка, обычно задается во вторую очередь.

Признав это, посоветуем родителям при выборе школы постараться сохранять спокойствие и здравомыслие и учитывать два обстоятельства.

Первое обстоятельство, характеризующее ситуацию «здесь и теперь»

Прежде чем подвергать своего малыша процедуре тестирования и включать его в конкурентную борьбу, оцените как следует его эмоциональные силы и возможный ущерб от поражения.

И десять раз подумайте, нужна ли вам именно эта, элитная, школа, на тестирование в которую нужно стоять в очереди целую ночь. Если школа с этого начинается, она, скорее всего, будет выдерживать принцип отбраковки «обучающегося материала» на протяжении всей школьной дистанции. И с таким трудом доставшее поступление в первый класс совсем не гарантирует ребенку беспроблемного вписывания в конвейер элитарного образования.

Может, есть менее «крутой», но более спокойный вариант? Например, через два двора от вашего дома? И быть может, отдавая ребенка в первый класс, следует выбирать не столько школу, сколько конкретного учителя? Ведь первые четыре года именно умения педагога и его психологическая грамотность будут определять условия обучения вашего малыша.

Второе обстоятельство, связанное с возможными утешительными перспективами в будущем

Ребенку предстоит прожить в школе целое десятилетие, даже больше. За это время он может сменить образовательное учреждение несколько раз — ориентируясь на свои меняющиеся и определяющиеся с возрастом возможности. Во-первых, вступительные испытания в гимназический класс другой школы можно пройти после окончания начальных классов. Во-вторых, можно попытаться сдать экзамены в специализированные лицейские классы какого-то учреждения с подходящим профилем, предварительно позанимавшись на курсах предлицейской подготовки. Более того: в некоторых по-настоящему хороших школах обучение может начинаться лишь с седьмого или с восьмого класса. Туда с удовольствием берут победителей предметных олимпиад и детей, проявивших выраженный интерес к какой-то области знаний. А ребенок, когда он постарше, все-таки обладает большей устойчивостью к экзаменационным стрессам. Кроме того, он уже может ездить по городу самостоятельно, а значит, ареал поиска нужной школы значительно расширяется.

Так что если на светлое будущее и нельзя получить определенных гарантий, то на просвет в образовательной судьбе ребенка надеяться можно. Самое главное — чтобы он не потерял желание учиться.

Нужно ли настраивать ребенка на «хорошую учебу»?

Родители, стараясь подготовить ребенка к будущей школьной жизни, настраивают его: «Учиться нужно хорошо, на четверки и пятерки. Пообещай, что будешь стараться!» Малыш обещает. Он же хочет порадовать маму, папу, бабушку. Но родители допускают серьезную ошибку, вымогая у ребенка то, за что он не может ручаться, о чем пока и понятия не имеет.

Лишь хорошие отметки Обещаем получать!

Обещаем мы учиться На четыре и на пять!

Подобные рифмованные клятвы, с чувством произносимые звонкими детскими голосами, можно частенько услышать на выпускных праздниках в детском саду. Они необычайно льстят родительскому самолюбию, но, по существу, являются самой настоящей словесной диверсией, направленной против психического здоровья ребенка. Клятву быть отличником малышу навязали, и нет никаких гарантий, что он сможет ее выполнить. Одно дело — не иметь сил справиться с тем или иным учебным заданием, другое дело — чувствовать себя клятвопреступником.

Поэтому будьте осторожны: не внушайте ребенку, что он должен получать только хорошие отметки. Не это главное в предстоящей ему школьной жизни.

Это вовсе не значит, что нужно наплевательски относиться к учебе малыша. Просто процесс обучения и получение отметок — вещи хоть и взаимосвязанные, но не тождественные.

Зададим себе вопрос: что такое «отметка»?

Пушкин, например, хоть и был лицеистом, двоек не получал (хотя, говорят, было за что): их тогда еще не придумали.

Появились школьные отметки во времена царствования Николая Первого. Русский царь Николай Первый образцовым государством почитал Пруссию и от Бисмарка был без ума. Он и ввел в российских гимназиях пятибалльную отметочную систему вместе с обязательной для всех гимназистов формой — исключительно для укрепления дисциплины. Как в Пруссии. А то расплодили всяких либералов да бунтарей! И вся демократическая общественность России этим обстоятельством была крайне возмущена, потому что усмотрела в николаевских реформах серьезную угрозу живому духу обучения.

Несмотря на то что отметочная система считалась крайне несовершенной и в двадцатые годы с крушением старой российской гимназической системы от нее отказались, советская школа тридцатых годов к ней вернулась — именно в силу ее подчеркнуто дисциплинарного характера. Ну и простоты. Чего тут усложнять-то? За полтора столетия (с небольшим перерывом) мы к отметкам привыкли и сделали их символом школьной жизни.

Сколько ни призывали педагоги перестроечной эпохи к отказу от двоек и пятерок, к разработке более гибкой и гуманной шкалы оценивания успехов детей, все безуспешно: натолкнулись на стену непонимания — как со стороны чиновников, так и со стороны родителей. Это было обидно, но объяснимо: родители боялись потерять привычные ориентиры отслеживания процесса учебы своего ребенка. А 1-2-3-4-5 — это как сигналы светофора: два — беремся за ремень, пять — покупаем пряник в виде новеньких монстров или наклеек. Ребенка за лесом из отметок и не видно.

Но отметка — всего лишь формальный и чрезвычайно негибкий показатель. Тройка тройке рознь. И пятерки разные бывают. Как учителю иной раз хочется поставить за работу не просто 3, а 3,9 или 4,5. Но таких тонкостей в арсенале пятибалльной системы не имеется.

Поэтому разговоры об успехах в учебе не должны были бы ограничиваться формальными результатами.

Важны ведь еще и качество знаний, и затраченные на выполнение задания усилия, и интерес к тому или иному предмету.

При жестких установках родителей исключительно на хорошие отметки вместо спокойного отношения к поставленным учебным задачам, вместо желания добросовестно выполнять задания и узнавать что-то новое ребенок оказывается в состоянии нездоровой конкуренции, все время сравнивает свои успехи с успехами окружающих. И если все-таки становится отличником, то относится к тому типу учеников, которые готовы душу продать за отметку, унижаться, умолять учителя о повышении балла, лишь бы не выйти за рамки того пагубного образа, который внушен бабушкой или чрезмерно честолюбивой мамой. Таких в школе не любят, считают выскочками и подлизами. А ведь социальный статус ребенка, его отношения с одноклассниками не менее важны для его нормальной жизни, чем хорошие оценки!

Кстати, для того, чтобы быть отличником в начальных классах, кроме природной сообразительности, надо обладать еще рядом специфических качеств. Школа — как уже не раз говорилось, кроме всего прочего, еще и дисциплинарный институт. Здесь в первую очередь надо сидеть и слушаться. Старательной девочке с красивым почерком, которая смотрит учительнице в рот, понимает, что от нее ждут, и готова с удовольствием выполнять все требования, гораздо легче стать хорошей ученицей в первом классе, чем заводному мальчишке, который ненавидит писать. Его голова забита роботами, конструкторами и футболом, по сравнению с которыми правила русской орфографии кажутся досадным отвлечением от истинной жизни. Это вовсе не значит, что он обречен. Возможно, в старших классах, где на первый план выходит не старательность, а интеллектуальные возможности детей, ситуация изменится. Случается, что средний по формальным показателям ученик вдруг проявляет исключительный интерес к определенному предмету, демонстрирует глубокое понимание сложнейшей проблематики, по окончании школы поступает в МГУ и становится ученым.

Многие учителя это прекрасно знают. Конечно, в классе бывают блестящие ученики, которые рождены быть отличниками. Но случается — и довольно часто, — что отличник — вовсе не самый умный ребенок в классе.

А может возникнуть ситуация, что главные способности ребенка лежат в сфере, не контролируемой общеобразовательной школой: это может быть музыка, пластика, театр, футбол, ручной труд. Тогда будущее малыша определится именно здесь, сюда должны быть направлены основные силы в обучении. И тогда уж ему точно нет необходимости быть отличником. Неплохо, но не обязательно.

Подводя итоги, скажем: отношение к отметкам должно быть рабочим. Да, они являются сигналом о состоянии учебы, но не приговором в последней инстанции относительно дальнейшей судьбы вашего сына или дочери. Приговор выносите вы сами.

Имейте в виду, что иногда для сохранения хороших отношений в семье не устраивающую вас оценку лучше проигнорировать, иногда она должна вызвать сочувствие, а иногда ей можно.. даже обрадоваться!

Конечно, и здесь можно перегнуть палку, поторопившись с выводами типа: «Мой ребенок гуманитарий, потому что математика ему не дается» Вряд ли это правильно выстроенная причинно следственная связь. Пушкин стал Пушкиным не потому, что ему не давалась математика, а потому, что он писал стихи. Поэтому помогите маленькому школьнику реализоваться в том, что у него хорошо получается. И никогда не наказывайте его запретом посещать любимый кружок, если он получил двойку или тройку.

Лучший способ попытаться перекрыть неприятные ощущения от не удовлетворяющих вас отметок — это сделать предметом своей заботы развитие ребенка, его интересы, его внутренние коллизии, его чтение. Помогать в учебе тоже нужно, но не агрессивно.

Мудрый человек и замечательный поэт Валентин Берестов написал:

А дети читают,

А дети мечтают,

И даже их папы и мамы не знают, Кем станут, кем вырастут дети!