Мальчик-наоборот

Тринадцатое число

Да, конечно, это неправда, что тринадцатое — несчастливое число. Мама не верит в такую примету, и папа всегда над этим смеётся. Поэтому, когда я увидел на календаре цифру тринадцать, то сразу сказал себе: «Пустяки! Абсолютно безвредное число!» В школу я шёл очень довольный: вчера был какой-то странный день — я почему-то успел приготовить все уроки.

По расписанию сегодня пять уроков. Последний — история. Мне даже обидно стало, когда я услышал, что учительница истории заболела и на занятия не придёт. А я-то всё так хорошо выучил! Опять не повезло!

По другим предметам тоже не спросили, к доске не вызывали. Впрочем, я точно знаю почему: учителя всегда догадываются, кто выучил урок, а кто нет. И, конечно, всегда вызывают того, кто не выучил. А когда выучишь, они в твою сторону даже глядеть не хотят. Так и сегодня! Ладно, думаю, не стоит расстраиваться из-за пустяков. К тому же сегодня из школы отпустят пораньше, домой спешить не обязательно — значит, можно в парк сбегать, или погонять немного на школьной спортплощадке, или Томек ещё что-нибудь придумает.

Но Томек ничего придумывать не захотел. Злой был. Он-то как раз не приготовил уроков по арифметике, и его-то как раз вызвали к доске и выставили двойку, да ещё в тетради. А отец Томека часто просматривает его тетради.

Томек даже не стал ждать, когда я оденусь, и помчался домой, словно ему не терпелось поскорей отвести свою двойку родителям.

Я вышел вместе с Фе́леком, — он сидит на соседней парте и тоже живёт в нашем квартале, только значительно ближе к школе. Иногда утром мы с Томском проходим мимо его окон (он живёт на первом этаже, в том деревянном доме, что на правой стороне) и видим, как он кончает завтракать в кухне. Тогда мы обычно задерживаемся и ждём, когда он выйдет.

Фелек — товарищ неплохой, вот только драться не умеет. И никогда не научится: только начнётся какая-нибудь драка, он сразу в сторонку. «Мама не велит», — говорит.

А кому, спрашивается, мама велит драться? Мне, например, просто запрещает, но я дерусь, когда нужно, и дело с концом.

Ну вот, значит, вышли мы с Фелеком из школы. Медленно так идём и молчим. Вдруг я вспомнил, что у меня кусочек мела в кармане. Я его вынул, показываю Фелеку:

— Видишь?

— Вижу.

— Мел, — говорю.

— Ну и что?

— А то, что мелом можно писать. Знаешь?

— Получше тебя знаю, — отвечает Фелек. — Что я, мела не видел, что ли? Слава богу, второй год в четвёртом классе сижу, побольше тебя мелом на доске писал.

— Писать — это что, — говорю. — Меня интересует другое: умеешь ли ты нарисовать что-нибудь мелом?

— Умею. Завтра в школе могу тебе показать.

— Ну, до завтра ещё дожить надо, — говорю. — Я тебе сейчас, здесь покажу, как мелом рисуют.

И я изобразил на заборе такой рисунок, про который говорится:

Забор был довольно длинный, так что три таких рисунка уместились. А Фелек спрашивает:

— Чья морда, как у хрюшки?

— Какое твоё дело? — говорю. — Ты знай смотри, похоже ли я нарисовал. — И снова рисую и приговариваю:

— Не «запятушка», а «запятая», — поправляет меня Фелек, и чувствуется, что он уже разозлился.

— А тогда нескладно получается, — отвечаю я.

— Это у тебя нескладно, а у меня — вот так:

Я даже застыл от удивления. Вот так Фелек! Сумел такое стихотворение придумать.

Он, видно, заметил, что меня это поразило, напыжился, как воздушный шар, и говорит:

— Ну что?

«Подожди же», — думаю. И говорю:

— У щенка есть хвост, а на рисунке хвоста нет — значит, это какой-то человек, а не щенок.

— А про человека не говорят «морда»! — сердито кричит Фелек.

— Про кого не говорят, а про кого иначе и не скажешь, — отвечаю я и рисую ещё одну такую же рожицу.

— Перестань! — орёт Фелек. — Перестань, а не то увидишь!

— Ничего я не увижу, — говорю, — ведь тебе мама не велит.

А он как схватит камень, как запустит в меня!

Не попал, конечно. Камень об забор стукнулся. Но не мог же я простить ему такое! Схватил этот камень, и — за ним. А тут как раз его дом. Он вбежал в дверь, думал, что я не догоню. Так я камень пустил ему вдогонку. И тоже не попал. То есть в Фелека не попал, а в окно кухни как раз угодил. Стекло, видно, было уже треснутое, а может, вообще слишком тонкое, потому что моментально разлетелось на мелкие кусочки. Да ещё с таким звоном, что по всей улице слышно. Улепётывал я так, что только пятки сверкали.

Вбежал в парк, сел в боковой аллее на краешек скамейки. Сижу и думаю: что же теперь будет? Самое скверное, что Фелек меня знает. Будь это незнакомый мальчик, никто бы и не догадался, что я стекло разбил, а так разве скроешь? Наверно, он уже рассказал маме, как меня зовут, где я живу… Нет! Адреса моего Фелек и не знает! Я его много раз приглашал зайти ко мне домой, но он всегда отказывался. Выходит, это к лучшему. Не то его мама уже наверняка была бы у моей мамы. А так, самое большее, Фелек завтра в школе на меня пожалуется, а учительница часто нам повторяет, что всё время жаловаться — нехорошо. Но, пожалуй, Фелек не очень-то сообразительный парень, где уж ему понять, что учительница говорит. Он бы, может, и понял, если ему подарить что-нибудь драгоценное. К примеру, два новых пера. Или три. Дам ему четыре, пусть только забудет про это дело.

Сижу я, сижу, размышляю и вдруг чувствую: по моей ноге что-то течёт.

Смотрю, а это собачонка какая-то. Ошиблась, видно, спутала мою ногу с ножкой скамейки.

Я как вскочу! Хотел наподдать этому глупому щенку, но тут вдруг слышу:

— Ты на кого ногу поднимаешь, негодник?! Это же моя собака!

Вижу — бежит ко мне какая-то женщина, очень толстая и от злости очень красная. И зонтиком в меня нацелилась.

На всякий случай я отбежал в сторонку и говорю:

— Извините, но ведь она первая на меня ногу подняла.

А женщина всё равно грозит мне зонтиком, а вдали, вижу, уже дворник показался.

Что поделаешь? Пришлось уходить.

Дома передохнул наконец. Потом глянул на календарь и вспомнил, что сегодня тринадцатое число.

«Как теперь быть? Верить или не верить в тринадцатое? — думаю. — Пожалуй, не стоит верить. Ну ладно, случилось, стекло разбил, в парке поскандалил. Зато теперь всё позади, тишина и покой».

Но не тут-то было: оказалось, до тишины и покоя ещё далеко.

После двенадцати в школе был назначен сбор нашего отряда. Я пошёл как ни в чём не бывало. О собаке даже думать забыл, а о стекле вспомнил лишь потому, что пришлось дом Фелека стороной обойти.

На несколько минут я опоздал на сбор — дорога в обход заняла лишнее время. Вхожу, ребята уже сидят на своих местах, ну и я как можно скорей уселся за парту. И тут вижу, что все как-то странно на меня смотрят.

Будто кольнуло меня. Что называется, недоброе предчувствие. Наконец наш вожатый заговорил:

— Яцек, только что в школе была мать твоего товарища…

— Фелека? — вырвалось у меня.

Честное слово, я даже поверить не мог, что из-за какого-то стекла его мать, солидная занятая женщина, сразу же побежит в школу.

— Да. Мама Фелека, — говорит вожатый, и лицо у него при этом такое печальное, словно действительно случилось какое-то великое несчастье. — Ты бросил камень, ты разбил стекло в комнате. Это правда?

— Нет, неправда, — отвечаю.

— Яцек, посмотри мне прямо в глаза, — говорит вожатый. — Разве мать твоего товарища могла сказать неправду?

— Да, — отвечаю я и смотрю ему прямо в глаза, — вполне могла, а что тут особенного?

— Фелек тоже приходил с ней. И говорил то же самое. Как же это понять? Может, тут какое-то недоразумение?

— Вот именно, недоразумение, — говорю я и всё время смотрю ему прямо в глаза.

— Ты вместе с Фелеком возвращался домой? — начинает допрос вожатый.

— Возвращался.

— Вы поссорились?

— Поссорились. Потому что Фелек шуток не понимает и сразу за камни хватается. Он в меня бросил, а я в него.

— Так. Значит, теперь ты признаёшься, что бросил камень? — вмешался Вацек из нашего класса.

— Не признаюсь, а просто говорю. Меня же никто не спрашивал, бросил ли я камень. Спрашивал только, разбил ли я стекло в комнате.

— А ты стекла не разбивал? — спрашивает вожатый.

— Я — нет, — отвечаю, — но вообще-то оно разбилось.

— Ничего не понимаю. — Вожатый даже за голову схватился. — Минуту назад ты говорил, что мать Фелека сказала неправду.

— И сейчас скажу, что неправду!

— Почему?

— Да потому что стекло разбил не я, а камень, и не в комнате, а в кухне.

— Ну и ну! — вскричал вожатый.

А в классе поднялся страшный шум: одни смеялись, другие что-то кричали. Один только я помалкивал. Потом вожатый стукнул кулаком по столу:

— Тихо!

Все утихли, а мне велели на минутку выйти за дверь.

Я вышел, но двери только слегка притворил и встал тут же за порогом. Сперва слышно было, как вожатый о чём-то спрашивал ребят. О чём — я недослышал. Ответ был погромче. Несколько голосов закричало:

— Здоровый он, совершенно здоровый! Шарики у него в порядке, это точно.

Тут снова голос вожатого:

— Я не вижу другого выхода, — говорит он. — Некоторое время придётся не допускать Яцека в школу…

Услышав такой приговор, я сразу сообразил, что делать: пойду прогуляюсь или в футбол сыграю. А раз у меня шарики не в порядке — значит, с меня и спрос не велик! Я не стал тратить время на хождение по коридору, ещё встречу кого-нибудь. Взял и выпрыгнул в окно. Сегодня они меня на сборе не увидят.

Ну и день! Тринадцатое число!..