Мальчик с двумя именами

Разбирательство

Доктор Мравляк говорил больше часа. Речь его лилась так гладко, будто он был англичанин или американец. Председатель суда Ральф Ц. Уикс время от времени сердито поглядывал на часы и встряхивал своей огромной головой. Оба присяжных, Остин А. Брид и Оливер Э. Харди, внимательно слушали. Харди, сидевший слева от председателя, то и дело одобрительно кивал и что-то записывал на лежавшем перед ним листе бумаги. Доктор Мравляк отдавал себе отчет, что защищает правое дело, что говорит не только от имени несчастной матери, которая без кровинки в лице сидела за ним, но и от имени словенского народа, всех народов Югославии. К тому же Фриц Грот, державшийся так надменно и повелительно, словно всё ещё находился в роли оккупанта на словенской земле, да и сам председатель суда, явно благоволивший к бывшему врагу, в немалой степени разжигали в нём боевой задор. Доктор Мравляк, начавший свою судебную практику в партизанах, а после освобождения пополнявший свое юридическое образование на родине и за границей, ясно видел, как придирчиво следит за каждым его словом председатель суда. Малейшая оплошка могла обернуться потерей юного словенца, разумные, убедительные доводы могли означать возвращение мальчика и тем самым торжество справедливости.

Ана не понимала ни слова, но чувствовала, что её защитник вложил в свою речь всю душу. И поблагодарила его взглядом, когда он сел. Мравляк улыбнулся ей, но, когда председатель суда вызвал Фрица Грота, лицо его снова стало серьёзным.

Грот с помощью переводчика сыпал фактами, которые даже иные немецкие газеты открыто называли искажёнными, а подчас и вымышленными, тщился показать себя в самом что ни на есть выгодном свете, эдаким благодетелем и разве что не требовал орден за то, что немецкому народу воспитал ребёнка, которого родила не немецкая мать. Председатель суда одобрительно кивал, Харди не скрывал презрительной усмешки, а по лицу правого присяжного Брида видно было, что он ещё не принял одну из сторон. По залу прокатился гул возмущения. Послышались отдельные реплики:

— Господин Грот, кажется, вы запамятовали, что ни Третьего рейха, ни Гитлера уже нет!

— Не забывайтесь, тут вам не гитлеровский суд!

Председатель бросил сердитый взгляд на набитый битком зал. Впереди сидели приятели и единомышленники Грота. Дальше, рядом с людьми, которых привело сюда простое любопытство, сидели югославы, проживавшие в Ганновере или в его окрестностях, а также местные жители, сочувствовавшие матери Янко. На боковых скамьях теснились многочисленные журналисты, корреспонденты всех крупных югославских, немецких, американских и английских газет. Вооружённые карандашами и фотоаппаратами, они внимательно следили за ходом дела. Лойзе Перко, самый молодой среди этой вездесущей братии с отточенным пером, то и дело вставал, громко соглашался с доктором Мравляком, ещё громче возражал Гроту и снова садился, чтоб записать буквально каждое слово.

Пока Грот говорил, атмосфера в зале накалялась.

Грот чувствовал настроение большинства собравшихся в зале людей, но благорасположенность председателя суда придавала ему уверенности в себе, и он изо всех сил старался заполучить правого присяжного. И упорно разглагольствовал, несмотря на шум и реплики, несмотря на то, что его собственная жена, с самого начала заседания нетерпеливо посматривавшая на боковую дверь, не одобряла его слов. Он так заговорился, что даже сам председатель вынужден был ему указать:

— Ближе к делу!

Грот сразу сбился. Наступила тишина. В этот момент отворилась боковая дверь.

Обе матери вскочили со своих мест.

— Курт! — крикнула с облегчением госпожа Грот.

— Янко! — вырвалось у изумлённой Аны.

Все, кто был здесь, молча смотрели на дверь. Янко, сопровождаемый тётей Бертой, испуганно озирался вокруг. Обведя взглядом судей, Янко перевёл глаза на Грота и покосился на зал.

И тут он вконец растерялся.

В первом ряду стояли две его матери. Обе были ему одинаково знакомы, хотя одну из них он столько лет не видел. У обеих глаза лучились любовью и добротой. Обе приближались к нему.

— Янко!

— Курт!

Он поспешил им навстречу и обнял сразу обеих.

— Мама, мама! — бормотал он.

Обе женщины обнимали его, гладили ему щёки, голову, плечи.

Сердце Аны преисполнилось счастья. Наконец Янко рядом с ней, она обнимает его, гладит, чувствует его дыхание, слышит его голос!

Госпожу Грот охватила какая-то горестная радость. Её радовало, что Курт снова подле нее, и тем не менее сейчас она лучше чем когда-либо понимала, что до разлуки с ним остались считанные минуты.

Ошеломлённый Грот изменился в лице и стал метать злобные взгляды то на возникшую вдруг странную группу, то на стоявшую в дверях тётю Берту. Но тетя Берта не обращала на него внимания.

Доктор Мравляк улыбался. Он верил, что присутствие мальчика приведёт к торжеству справедливости.

Первыми опомнились журналисты. Щёлкая на ходу фотоаппаратами, один за другим обступали они Янко и обеих женщин.

Председатель суда потряс колокольчиком, окинул взглядом зал и сухим, официальным тоном возвестил:

— Слушание дела продолжается. Господин Грот, вы хотели бы ещё что-нибудь добавить?

Грот, припасший целый ворох фраз, не мог выговорить ни слова.

— Послушаем мальчика! — нарушил молчание присяжный Харди.

— Спасибо, — поблагодарил председатель Грота. — пусть подойдёт Курт Грот, он же Янко Слапник.

Доктор Мравляк подошёл к Янко и обеим матерям:

— Господин председатель хочет выслушать мальчика. Отпустите его, пожалуйста! Янко, Курт, господин председатель хочет поговорить с тобой.

Янко медленно приблизился к столу председателя. Доктор Мравляк взял Ану за локоть и отвёл на место. Берта увела свою сестру, а Грот на шаг отступил назад.

Председатель через переводчика задал Янко общие вопросы: имя, фамилия, место и время рождения, где учился и как к нему относились супруги Грот. Следующие вопросы вызвали у Янко недоумение. Доктор Мравляк и большинство присутствующих еле сдерживали своё негодование. Председатель спрашивал, сколько у него костюмов, сколько пар обуви и белья, есть ли у него фотоаппарат, есть ли у них дома радио и телефон, а может быть, даже и автомобиль.

— Отлично, отлично! — удовлетворенно воскликнул он, услышав последний ответ Янко. — Не каждому английскому или американскому мальчику это доступно. Воспитание безупречное, будущее мальчика обеспечено и в материальном, и в политическом, и во всех других отношениях.

Затем он показал пальцем на госпожу Грот:

— Ты любишь свою приёмную мать?

— Люблю! — тихо ответил Янко.

— Что ты знаешь о своей родной матери? — спросил присяжный Харди, пользуясь короткой заминкой.

Янко обернулся. Глаза его остановились на бледной как полотно приёмной матери и уж потом перешли на родную мать, лицо которой сразу озарилось счастьем.

Ана не знала, о чём спросил председатель, она не поняла, что́ отвечал её сын. Она знала и чувствовала лишь одно: там стоит её сын, её Янко, которого она так долго искала, из-за которого пролила столько слёз. Он — живой портрет её покойного Симона. И о чём бы его ни спрашивали, Янко был и останется её сыном.

Янко вглядывался в черты своей матери, не зная, когда и как её живой облик слился с образом, который он носил в себе.

— Что ты знаешь о своём родном доме, об отце, о матери? — спросил председатель, дополняя вопрос присяжного.

Янко повернулся к судьям и рассказал им всё, что знал.

— Ты сразу узнал свою родную мать? — спросил Харди.

— Сразу!

— И всё же лучше знаешь свою приёмную мать, не так ли? — елейно спросил председатель. — Хочешь ли ты остаться у неё, в Германии, на своей второй родине, или хотел бы вернуться в Югославию, к родной матери?

Янко оглянулся. В двух шагах от него стоял Грот, устроивший на своём лице ласковую улыбку, но Янко за этой маской ясно видел хитрость и угрозу, видел эсэсовца в серой каске и с автоматом на груди.

— Итак, — сказал председатель ещё ласковее, — ты останешься здесь, не так ли? С матерью и отцом…

— С отцом Гротом не останусь! — крикнул Янко.

Председатель забеспокоился, улыбка его мгновенно исчезла.

— Мальчик, спрашиваю тебя ещё раз: ты хочешь поехать в незнакомый край, где у тебя нет никого, кроме матери, с которой вы, кстати, говорите на разных языках, или останешься у своих приёмных родителей, которые до сих пор преданно заботились о тебе и которые в будущем удвоят и утроят свои заботы? Хочешь ли остаться в городе, где у тебя много школьных друзей и где ты можешь учиться, посвятив себя любому призванию?

Янко не ответил. Он не мог ответить. Перед глазами у него проходили картины раннего детства и последних месяцев, он видел обеих матерей, одинаково ласковых и добрых, видел обоих отцов. Родной отец смотрел на него гордо и тепло, приёмный — лукаво и бездушно. Видел дом среди деревьев, белую дорогу под полем, слышал…

— Ты любишь свою родную мать? — услышал он вдруг голос Харди.

Янко взглянул на мать.

— Люблю! — ответил он, не обернувшись.

— Ты хочешь вернуться к ней? — спросил молчавший до сих пор присяжный Брид.

Перед Янко возникли освещённые солнцем горы, на ветвях над ними краснели спелые яблоки, со двора, где отец запрягал лошадей, слышались его ободряющие возгласы, а из дома доносилась песня матери. И вот уже с её песней слился смех школьных товарищей и ребят со двора огромного жёлтого дома. И вслед за тем в окне появилась приёмная мать, она ласково махала ему рукой…

— Ты хочешь вернуться к своей родной матери? — спросил и левый присяжный.

Доктор Мравляк при всей своей выдержке и уравновешенности, не усидел на месте. Он видел, какая борьба происходит в душе Янко. Победят ли воспоминания детских лет, или, несмотря на присутствие родной матери, они окажутся слишком слабыми? Если он на вопрос присяжных не ответит утвердительно, процесс проигран.

Он направился к столу председателя.

Грот, испугавшийся, как бы Янко не вздумал вернуться к своей родной матери, тоже подходил к столу.

— Господин председатель! — начал было он.

— Господин председатель, — перебил его доктор Мравляк, — позвольте заметить, что подобный вопрос при создавшихся обстоятельствах представляется мне несколько преждевременным…

Казалось, появление доктора Мравляка и Грота было на руку председателю. Он тут же встал, покровительственно посмотрел на присяжных и официально объявил:

— Слушание дела окончено.

Оба присяжных вскочили. Особенно ретиво протестовал тот, что сидел справа, но председатель не изменил своего решения.

— Слушание дела окончено, — членораздельно повторил он. — Всё ясно. Определение суда будет объявлено через неделю.

Не сказав больше ни слова и никого не удостоив взглядом, он направился к выходу. Присяжные удивлённо переглянулись и, немного помявшись, двинулись за ним.

В зале никто не шелохнулся.

Первым опомнился Грот. Он шагнул к Янко и крепко схватил его за руку.

— До вынесения приговора мальчик мой! — бросил он подходившему к Янко доктору Мравляку. — А там мы посмотрим, чьим он будет! — И, злобно хихикнув, потащил Янко за собой.

Когда доктор Мравляк и Ана вышли из здания суда, машина Грота уже мчалась по улице, увлекаемая потоком автомобилей.