Малютка с лесного озера

Косичка

Женя рассказал ребятам в классе, что Лида Костина до смерти боится маленькой выдры из озера и что она «трусишка-мамрышка». Мальчики хохотали и кривлялись: «Ой, боюсь! Ой, страшно, спасите меня!». Девочки заступались за Лиду: «А если ей показалось, что это крыса? Подумаешь, хвастуны! Будто сами ничего не боятся!»

Яша Шлыков, чтобы подольститься к Жене, подскочил к Лиде и высунул язык:

— Трусишка-мамрышка!

И сейчас же получил кулаком в бок. Если Женя поддразнивал Лиду, это вовсе не значило, что Яшка имеет право так делать. И вообще, — чего он лезет? То ябедничает на Женю учительнице: «Елена Сергеевна, Сомов опять вертится», «Елена Сергеевна, Сомов на перемене дрался», то подлаживается к нему.

Лида стояла, прислонившись к стене в коридоре, возле двери в их класс. Глядя прямо перед собой и раздувая ноздри от обиды, она гордо молчала.

На уроке списывали с доски предложения, где в некоторых словах надо было вставить пропущенные буквы.

Лида еле-еле водила пером и после каждых двух-трёх букв смотрела по сторонам. Так ей легче думалось, а думала она о том, что, когда вырастет, купит десяток крыс и всех сразу выпустит на Усатика. Вот закричит-то — по всем школьным этажам будет слышно! Уж кого-нибудь она подговорит донести мешок с крысами до школы. Да зачем ей ждать, пока она вырастет? Пусть Усатик завтра же провалится в какой-нибудь подвал, и там на него накинутся пятнадцать крыс.

Лида содрогнулась от отвращения, а Елена Сергеевна в третий раз сказала:

— Лида, не отвлекайся, пиши быстрее. И думай о работе.

Лида послушно склонилась над тетрадкой. Но вскоре мысли её опять начали бродить по подвалам и чердакам, полным страшных, длиннохвостых крыс, а взгляд невольно блуждал по всему классу. И только одно место в классе он тщательно обходил. Кто там ёрзает и сопит на другой половине парты? Лиде это совсем неинтересно.

И вдруг Лида нечаянно в упор посмотрела на своего соседа. Усатик усердно писал, помогая себе кончиком чуть-чуть высунутого языка. Ну-ка, чего он там намазюкал? Лида заглянула в Женину тетрадку и коварно улыбнулась. Так и есть! Буквы в Жениной тетрадке точно пришли к кому-то в гости: раскланиваются направо и налево.

— Как пло-охо! — с притворным сочувствием шепнула Лида.

Женя загородил локтем тетрадь:

— Ничего не плохо!

Минуты не прошло, и снова над его ухом прошелестело:

— Ой, ка-ак пло-охо!

Нижняя губа у Жени оттопырилась, уши начали медленно краснеть. Его взяло сомнение.

— А что у меня неверно? Костина, где у меня ошибка?

Лида будто не слышала. Перед Женей темнел её затылок. Торчали тугие косички с коричневыми бантами. Лида ещё больше повернулась спиной, немного склонила голову набок. Одна косичка свесилась над чернильницей в углублении парты.

Искушение было слишком велико. Просто невозможно было пропустить такой удобный случай, тем более, что девчонке жалко показать, где ошибка. Женя осторожно ухватил двумя пальцами кончик косички, и он погрузился в чернильницу.

Затем всё произошло очень быстро. Лида внезапно шевельнулась. Мокрый хвостик, роняя фиолетовые капли, мазнул Женю по лицу и превратил его не только в Усатика, но и в Бородатика. Раздался вскрик Лиды, испуганно глядевшей на свою тетрадку, всю в кляксах.

И вот Лида стоит и плачет и зажимает в руке кончик косички. Между лиловыми пальцами стекают у Лиды лиловые капли.

Елена Сергеевна берёт Женю за руку и сама отводит его в угол:

— Останешься после уроков и при мне будешь снова писать это упражнение. Лида, ступай в умывальную и хорошенько отмой косу и руки. Галя Степанова, проводи её, помоги ей умыться.

Галя Степанова выводит плачущую Лиду. В классе напряжённая тишина. Лицо учительницы не просто строгое, а необычно недовольное.

Женя стоит в углу за счётами, но его не тянет потрогать пальцем белые и чёрные костяшки.

Хуже всего, пожалуй, что Елена Сергеевна не ругает Женю ни на уроке, ни на перемене. После звонка она, не глядя, говорит ему: «Иди в коридор». Она так рассердилась, что совсем не смотрит на него, точно его нет ни в классе, ни вообще на свете. Женя засматривает в лицо учительницы, но ни разу не может поймать её взгляд.

На следующем уроке Лида, которую Галя отмывала всю перемену, неподвижно сидела на самом кончике парты. Можно было подумать, что на другом конце парты змея и Лида боится нечаянно к ней прикоснуться. На арифметике Женя придвинулся к Лиде и пробормотал:

— Я не нарочно обмакнул… Коса сама влезла в чернильницу…

Лида не шелохнулась.

Два урока она совсем не замечала Женю. А на последнем уроке, на «ручном труде», она показала подбородком на крышку парты и язвительно расхохоталась:

— Ха-ха-ха! Это что за уродики?

Им было задано сделать из бумаги домик и коробочку.

Женя и сам видел, что его изделия не очень красивы. Не то, что у Васи Грачёва, например. У того из весело раскрашенного дома с дверью и окнами даже вился клубами серый дым. Женин дом был просто белый и притом кособокий, а на коробочку точно кто-то немножко наступил ногой… Но разве так уж плохо?

Уже не обращая внимания на Женю, Лида с торжеством извлекла из коробки от маминых туфель, которую она всегда приносила с собой на уроки ручного труда, блестящую коробочку из голубой бумаги, сплошь усыпанную серебряными звёздочками.

Коробочка была великолепна, и рядом с ней Женина придавленная коробчонка выглядела такой неуклюжей и жалкой, что Женя растерянно заморгал. Потом рывком, двумя руками схватил свои творения, над которыми вчера просидел не меньше сорока минут, и скомкал их.

Елена Сергеевна обходила парты, рассматривая домики и коробочки, и многих ребят хвалила.

— А где твоя работа, Сомов?

Красный и надутый, как индюшонок, Женя молча показал кивком головы на два белых комка на крышке парты.

— Ах так? — сказала Елена Сергеевна. — Ставлю тебе единицу!

— Кол! Кол! — зашептали ребята.

На лице у Лиды появилась довольная улыбка.

Учительница заметила это и нахмурилась.

— Очень нехорошо, Костина, радоваться чужим неудачам, — сказала она грустно. — Сомов тебя сегодня обидел и за это был и ещё будет наказан. А радоваться чужим неудачам не по-товарищески.

Маня Гусева подняла руку:

— Он её еще дразнит часто, что Лида его выдру боится.

Лида вся порозовела:

— Не так уж и боюсь!

Елена Сергеевна пристально посмотрела на Женю:

— А я тебя считала добрым мальчиком… — она вздохнула. — Видно, и правда, вас придётся рассадить. Не умеете вы жить мирно. С завтрашнего дня, Лида, поменяешься местом с Валей Груздевой. Она сядет к Жене, а ты — к Васе Грачёву.

— И очень хорошо, — чётко сказала Лида.

Учительница оглядела класс:

— Ребята, вы понимаете, за что я поставила единицу Сомову?

— Задание не сделал! — закричал Яша Шлыков.

— Нет, не за это. Ведь работу он сделал, но потом уничтожил её. За неудачную работу я бы не поставила единицу, все мы еще учимся, у каждого может случиться неудача. А вот за то, что у Жени терпения, выдержки нет совсем, он и заслужил единицу. В прошлом году мы советовались, как помочь Жене терпеливо сидеть на уроках. Не пришлось бы нам и в этом году опять всем классом заняться Сомовым…

Лиде очень захотелось спросить Женю, — как это в прошлом году весь класс им занимался? Но она, конечно, не спросила, а, наоборот, повернулась к нему спиной.

И ещё в этот несчастный день Женя около часа просидел в классе вдвоём с учительницей. Елена Сергеевна проверяла домашние тетради, потом что-то выписывала в общую тетрадь из очень толстой книги. А Женя всё писал и писал упражнение, в третий раз подряд, потому что первые два раза вышло очень грязно. На душе у Жени было уныло и как-то мутно.

А на другой день он уже сидел с Валей Груздевой, толстой, спокойной девочкой. Лида переселилась к Васе Грачёву.