Малый апокриф (сборник)

Я гляжу: сыграли куклы

В развеселую игру.

И четыре белых куклы

Закачались на ветру.

Как из праздничного сыра,

Головы - в почине дня.

Я смотрю на них с улыбкой:

Место есть и для меня.

На веселую лужайку

Мне приятно поглядеть.

Меж еловыми столбами

Куклам радостно висеть.

Бил барабан в ночи, в тумане,

И пух лежал на барабане.

И поднимался сладкий дым

Над миром тихим и больным.

Печальным строем - дураками

Маршировали тараканы,

И открывал огромный рот

Их повелитель - Идиот...

Зачем зелеными ночами,

Зачем они идут печально,

Зачем печально так идут,

Как будто чувствуют беду?

Идут прославить - Таракана,

Тмутараканского болвана...

Бил барабан бессонной трели,

Безумно тополя летели,

И равнодушен был и глух

Безумный тополиный пух.

Я этой трелью околдован,

И у меня одна тоска:

Бежать из Каменного Дома,

Где бродят трели у виска.

Нет! Власти нет без поклонений!

Нет царствия без песнопений!

Нет верности без черной ржи!

И нет любови безо лжи!

И день и ночь - одна картина:

Республика и гильотина.

Монархия - ее сестра

Все греет руки от костра.

Идут печально к барабану

За тараканом тараканы...

Народы плачут или дети?

Вожди страдают или тени?

В зеленых сумерках столетий

Темны у времени ступени.

А под луной - открытый лести,

А над венцом кирпичных лестниц

Бог тараканьих похорон

Стоит фарфоровый Бирон.

И замирают тараканы

Вокруг немого Истукана...

Опять я с ним в ночи один,

С печальным гладкокрылым войском,

Опять застыли глыбы воска,

Как головы у гильотин.

Опять проходят в черном платье,

Голов проносят этажи,

Республика покорно платит

Просроченные мятежи.

И рвется кожа барабана,

И умирают тараканы...

Был вечер страшной осени, и комната-фонарь

Сочилась изнутри тревожным соком лампы,

На дольки пульс расслаивался слабый

И одинокий замирал звонарь.

Был вечер страшной осени. Был дик и был космат

Пропитанный огнем, теряющий в нем лица

Вольерами тоски бредущий зоосад,

Который лишь больным и сумасшедшим снится.

Который - лишь больным. Плыл серый карнавал

Когтей и рыл. И варевом варенья

Над градом обретений набухал.

И я захлебывался от столпотворенья.

И, как корабль, тонул в пучине сентября,

И шествие шагов, виски сжимая, слушал,

И не хотел быть в нем - хотел иную душу,

И обмирал внутри сквозного фонаря.

А вечер осени пылал закатом лиц.

Нетопыри в глазах метались, словно птицы

На крыльях лет. И камень колесницы

Скрипел - перерождаясь в пытку спиц.

Был вечер страшной осени. Закат. И видел я:

Тащился карнавал - неисчислимой ратью

Моя родня, мои скупые братья

За стенкой моего почти небытия.

Сон времени. Кипение в крови.

Слияние до ужаса знакомых

Печальных и веселых насекомых,

Мерцание их тягостной любви.

В благоустроенных кладбищенских квартирах

Им отданных во временный удел,

И в тесных норах кооперативных

Идет коловращенье душ и тел.

Тяж сажи черной газового крана.

Жар синих языков. Горящая слюда.

И пьется вдосталь, пьется из стакана

Холодная и чистая вода.

Магические хороводы чисел:

Две пары глаз. О трех коронках рот.

Из царства полоумных трубочистов

Берет начало насекомый род.

Такой упорный. И такой невзрачный.

Распространяющий свой медленный восторг

По дреме лет. Кипение прозрачной

Любви - во граде каменных реторт.

Сон времени. Кипение любви.

Вращение квартир, чуланов, кухонь.

Мохнатые больные муравьи

Переползают в раковину уха,

Чтоб выжрать жизнь.

Чтоб выжрать сонм мгновений.

И такова судьба святой воды:

На чаше дня от их прикосновений

Останутся пахучие следы.

Сохнущие кроны.

Остерман. Фольварк.

Тянется Бироном

Тополиный парк.

Мертвенного света

Капельки в норе

Стертые монеты

Редких фонарей.

Я хожу бессильный,

Я гляжу в окно:

В темноте осиной

Лунное пятно.

Я не верю божьей

Многомудрой лжи

Никогда мне больше

Не придется жить.

Никогда оконных

Не пугать ворон.

Царствуйте спокойно,

Боги похорон!...

Я их вижу ясно,

Словно пред собой:

Белый и безглазый,

Мятый, голубой.

Старческие лица.

Кости черепиц.

Желтые ресницы

Высохших глазниц.

Брови. И надгробья

Зубчатой стены.

Сколько раз в утробе

Сна отражены.

Сколько раз - удушлив

День мой умирал

В скопище подушек,

Простынь, одеял.

Сколько бесполезно

Медленно гореть,

Восковой болезнью

Чахнуть и болеть.

Пустота фольварка.

Остермана рот.

Призрачного парка

Долгий хоровод.

Хоровод безбольный

Черный, золотой.

Я качаюсь - полный

Сонной немотой.

Полный не любовью,

Пылью пустяков,

А сухою кровью

Двух холостяков.

На тисненой коже

Синие ножи.

Никогда мне больше

Не придется жить.

Никогда оконных

Не пугать ворон.

Царствуйте спокойно,

Боги похорон!

Не пойдут живые

В мертвую страну.

Куклы восковые

Любят тишину.

Иночество.

Язык налит

Немотой непреклонной.

В скворечнике города

Осень горит

Желтыми листьями кленов.

Недолго осталось

До того дня,

Когда глухая квартира

Деревянным забором

Отгородит меня

От всего остального мира.

Не думать - ничего - не сметь.

К сердцу крадется сладко

Поздняя осень, Грачиная смерть,

На тонких когтистых лапках.

Иночество.

Та же лесть,

Что - листопад кружила,

Будучи ложью.

Мертвы есть

Вены ее и жилы.

Час наступает.

Деревянный забор

Скрыть не сможет огня.

Тих осенний собор,

Что призовет меня.

Вчерашние страхи легки.

Я вброд через них бреду.

Недолго осталось

До той реки,

В которую я войду.

Шепоты суток. Обвал ночей

Смерть. Листопад И рой

Черного снега.

И хор грачей

Останутся за спиной.

Иночество.

Коса - звенит.

Волосы ломки, как лен.

Больно старухе.

Осень горит

Янтарным своим огнем.

Был впереди один исход,

Была одна награда.

Был неумолчен тихий ход

Большого циферблата.

Соленым чем-то был стакан

Наполнен. И беспечно

За тараканом таракан

Шагали прямо в вечность.

И кисеями небеса

Над ними нависали.

На стебельках у них глаза.

И - двигали глазами.

Был день, намеченный вчерне,

Был дождь, глухой и мелкий.

Был циферблат часов черней,

Чем часовые стрелки.

Плелась стоухая Молва.

Домов лепились соты.

Моя катилась голова

По краю горизонта.

Сидит за шторами паук,

Магистр всех познанных наук.

Он непомерно головаст,

Он не догматик, не схоласт.

Он друг любого интереса .

И вечный движитель прогресса,

Прогресса палок, конуры,

Доносов, сплетен и муштры.

Он друг велеречивой куклы,

Он друг засахаренных буклей,

Он друг огромных париков

Таких же умных пауков.

А по призванию - он лекарь,

Целитель желчи и мочи.

А по призванию - он пекарь

Засохших корок на печи.