Дарья Дивеева
Есть такой цветок – мать-и-мачеха. Ранней весной он распускается по всей средней полосе яркими желтыми пятнами. Он получил свое название за то, что нижняя часть листьев мягкая и теплая из-за множества мелких волосков, а верхняя – жесткая и холодная. Как рука матери и рука мачехи.
Когда я рассказываю, что меня воспитывала мачеха, обычно слышу вздохи и сочувственные ободрения. Но дело было совсем не так, как в сказке «Морозко».
Она появилась в моей жизни после того, как мама родила второго ребенка и уехала с ним жить к своей маме, а меня оставила с отцом.
– Знакомься, это Аня, – сказал мне он.
Мне было двенадцать. Я не понимала… кхммм… многих нюансов. Аня, так Аня. Я Даша, очень приятно.
Мы прожили вместе восемь лет. Многое тогда было новым и очень странным для меня. Например, вкусная еда, разговоры по душам, обсуждение книг, поездки в парки и активный отдых. Вообще веселье.
Мне до одури хотелось быть похожей на нее. Да и сейчас хочется.
Хочется брать от жизни все, в какую жопу меня бы ни закинуло. Улыбаться, махать рукой и говорить: «Все пройдет».
Готовить вкусно, с душой. Говорить страстно и то, что думаешь. Спонтанно уезжать на море. Собирать дома друзей и гулять до поздней ночи по городу.
Любить жизнь. И просто Любить.
Для меня, взрослой женщины, моя мачеха кажется почти святой. Сейчас мне столько же лет, как было ей, когда мы стали жить вместе. Теперь я понимаю… нюансы нашего знакомства. И безумно благодарна Ане за то, что она отнеслась ко мне, не как к «прицепу», а подружилась со мной, что дала мне опыт любви и привязанности. Дала мне пример человеческого отношения пусть даже к неродному ребенку. Я чувствовала себя роднее ей, чем родителям.
Пару раз в разговоре я случайно называла ее мамой. И мы обе смущались. Нюансы, сами понимаете.
Я стала врачом, потому что именно Анины больничные истории меня захватывали больше всего на свете. Мне хотелось той жизни, которую она вела. Пусть и с некоторыми нюансами. Да и она всегда поддерживала во мне стремления к медицине, с удовольствием делилась всем, что знала сама и умела. Думаю, если бы она с таким же воодушевлением рассказывала про работу кондуктором, я пошла бы проверять билеты и считала себя кондукторшей от бога.
Когда мне становится очень тяжело, я просто вспоминаю ее улыбку. И благодарю небо, что моим родителям хватило ума развестись, а мачехе – глупости связаться с моим папочкой.
Когда она собиралась уйти от него, мы сидели вместе на темной кухне и плакали. Мне безумно хотелось вцепиться в нее и не отпускать эту замечательную женщину. Чтобы она осталась, и нам было хорошо. Но еще больше я хотела, чтобы Аня была счастлива. Поэтому я плакала и уговаривала ее уйти. Она не заслуживала страдать от того, как относился к ней отец. Не уверена, что она меня правильно поняла в тот момент. Может, считала, что я так поступаю из ревности или что-то в таком духе. А еще я понимала, что она точно не позовет меня с собой. Все-таки я не ее дочь. Такой вот нюанс.
Сейчас мы мало общаемся. Живем на разных концах города, изредка созваниваемся, еще реже видимся. У меня своя семья, своя жизнь. У Ани – своя.
Греческие аэды не сложили бы о ней песен, как о многомудрой жене, но воспели бы, как богиню. И я пишу не о мудрости, а о любви к жизни, о бесстрашии, о горении и воспламенении всего вокруг. Когда у меня получается хоть на искорку так же, как у нее, я собой горжусь.
А весной, когда в парках зажгутся огоньки жёлтых цветков, я наклонюсь к одному из них и поглажу листик с нижней стороны. Для меня именно она соответствует мачехе.