Мама на нуле

Алина Фаркаш. 36 лет. Во втором браке (8 лет). Двое детей: сын от первого брака (11 лет), дочь от второго брака (4 года). Родилась в Москве. Живёт в Раанане (Израиль)

#развод

#одиночество

#отсутствиеПомощи

#сложныеОтношенияСмамой

#первыйРебенок

Когда сыну было четыре месяца, как-то ночью я обнаружила себя на подоконнике с ним, хнычущим, в руках. Я точно помню план, который сложился у меня в голове: сейчас выброшу его в окно, потом лягу спать, высплюсь сильно-сильно, до самого донышка, а утром прыгну вслед за ним. И всё наконец закончится. Вот такой был план. И в этот момент я испугалась и совершила нечто ужасное.

Мы жили в новой квартире, мебель была еще не во всех комнатах, поэтому я принесла в пустую детскую несколько одеял и пледов, застелила ими пол, уложила сверху сына, закрыла дверь в детскую. Зашла в спальню, закрыла дверь – так, через две двери, плача было совсем не слышно. Забралась под одеяло и мгновенно заснула.

Проснулась поздно, когда было уже совсем светло, невероятно счастливая, доли секунды лежала, улыбаясь, на кровати – совершенно одна! – когда внезапно вспомнила, что я наделала. Что. Я. Наделала.

Я была совершенно уверена, что убила своего ребенка, что он запутался в одеялах и задохнулся, что он сполз на голый пол и умер от холода. Что он просто-напросто умер от ужаса, одиночества и голода – он всегда спал со мной, я его не оставляла ни на минуту! Я была абсолютно уверена в том, что одинокая ночь для такого малыша будет смертельной. Неисправимой.

Когда я добежала до детской, то обнаружила там нечто удивительное. Во-первых, он был жив. Во-вторых, не плакал. Сыну удалось сползти с одеяла на пол, но это его не убило, он с крайне довольным видом грыз угол пододеяльника, смеялся и играл с ним.

Это был первый этап. В тот момент я поняла, что дети – гораздо более крепкие, чем принято думать. А мамы – наоборот. В принципе, сын был очень спокойным ребенком, подарочным вариантом. Проблема заключалась только в том, что с его месяца я растила его одна и параллельно работала. И еще в том, что у меня метеозависимость: как только случается гроза или резкая перемена погоды, так я сразу падаю с мигренью.

Трудность в том, что у сына – ровно такая же зависимость. Поэтому плакал и кричал он только в те дни и ночи, когда я валялась на кровати абсолютно без сил, с черной пеленой перед глазами, свето- и звукобоязнью. Вот в те дни и ночи было ужаснее всего.

В одиноком родительстве страшнее всего бессменность. Я помню, что готова была отдать десять лет жизни за то, чтобы хоть кто-нибудь хотя бы один раз поменял подгузник сыну. Через семь с половиной лет, когда у нас со вторым мужем родилась дочь, я долгое время вообще не притрагивалась к ее подгузникам – просто не могла. Впрочем, границы невозможного раздвигаются в то время, когда ты неделями, месяцами, годами находишься наедине с ребенком.

Однажды мне неудачно удалили зуб мудрости – так что отек горла был виден, кажется, из космоса. Я не могла есть и разговаривать, только цедить воду через трубочку. Из-за грудного вскармливания я (дура!) не пила ни антибиотиков, ни обезболивающих и две недели валялась в болезненном забытьи. Что, впрочем, не избавляло от необходимости менять подгузники и кормить сына. И хоть немножко его развлекать. И работать.

Одну из самых смешных своих статей я писала следующим образом: сидела за столом с компьютером, на моих коленях лежала подушка, на подушке – сын, двумя руками вцепившийся в мою грудь. Я рыдала в голос – до крика, меня спасали толстые стены и отсутствие соседей в нашей новостройке – и набирала-набирала-набирала веселые смешные буквы.

Самое удивительное во всем этом, что мне не приходило в голову просить помощи. Да, собственно, и не у кого было. Бывший муж сказал, что раз я собираюсь разводиться и «разрушать семью», то он умывает руки и не будет помогать с ребенком – это ведь я с ним развожусь и, значит, сознательно лишаю ребенка отца. Мама жила на соседней улице, но после ее «визитов помощи» я неделю приходила в себя.

От нее не укрывалась ни одна малейшая деталь: она замечала коробки из-под готовой еды, которую я заказывала из ближайшего кафе.

К тому же мне очень хотелось хоть что-нибудь в жизни делать не самой. Поэтому я заказывала еду – не часто, пару раз в неделю. Мама это осуждала. Во-первых, дорого. Во-вторых, совершенно не согласуется с диетой кормящей матери. В-третьих, сам факт этакого барства ее возмущал. «Ты же молоденькая девочка, – говорила она, – встала, быстренько помыла полы, побежала проветриться и погулять с ребенком, написала текст – и отдыхаешь!» Я же ползала вареной мухой и убивалась о собственное несовершенство.

Сейчас мне дико об этом вспоминать, но тогда споры с мамой отнимали у меня какое-то бесконечное количество сил. Мы спорили почти обо всем. Она осуждала меня за то, что я пользуюсь подгузниками, предлагала надевать на сына комбинезоны наизнанку, потому что правильная детская одежда шьется швами наружу; стоило мне отвернуться или выйти из комнаты, как мама тут же туго, «бревнышком», пеленала сына и пыталась напоить его, полностью грудного, водой или смесью. Поэтому я старалась не отходить от них далеко.

Перед каждым ее приходом я старательно наглаживала стопку пеленок – я никогда не пеленала сына, но мне легче было их погладить, чем объяснять маме, почему их нет. Впрочем, это не помогало, от зоркого взгляда не укрывалась ни одна моя материнская ошибка. То, что я гуляю не каждый день. То, что я купаю не каждый день. А если и купаю, то в обычной ванне обычной водой, а не заранее прокипяченной и с отваром трав. «Когда ты была маленькой, я мыла полы дважды в день!» – говорила мама. Когда сын был маленький, я полов, кажется, вообще не мыла. Во всяком случае, ничего об этом не помню.

Лучше всего мое состояние в те месяцы описывает рассказ Чехова «Спать хочется». Я была абсолютным, погруженным в себя зомби, который реагировал только на самые острые раздражители. Это длилось до тех пор, пока я через восемь месяцев не вышла на работу и с нами не поселилась няня.

Самое обидное, что я была первой родившей из всех своих подруг, и они то ли не знали, как реагировать на мой новый статус, то ли боялись побеспокоить, поэтому просто пропали. Иногда я неделями не слышала человеческого голоса. Я тогда ничего не знала о маске, которую надо надеть сначала на себя, а потом на ребенка. Или о том, что мамы тоже нуждаются в поддержке и любви.

Я чувствовала абсолютную, бесконечную вину за все свое материнство. За то, что ращу сына без отца, за то, что не смогла родить без эпидурала, стимуляций и выдавливания локтями. За то, что не мою полы, не гуляю, не развиваю и еще множество «не». За то, что поправилась и подурнела. За то, что не могу скакать веселой молоденькой девочкой и все свои силы трачу на банальное выживание.

Даже за то, что во время кормления сына я читаю книжки и смотрю фильмы, меня легонько, но подъедал маленький червячок. Он появился после того, как мама увидела этакий разврат и леность: я кормила, лежа на кровати с книжкой в руках, – и страшно возмутилась. «Во время кормления надо сидеть, чтобы было удобно ребенку, – сказала мама, – и не отвлекаться, а смотреть на своего малыша, любоваться им и испытывать радость материнства!» В глубине души я осознавала бредовость этой идеи, но червячок все-таки поселился и грыз.

В то бешено одинокое время у меня была ровно одна отдушина и группа поддержки – форум «Мама. ру». Он был совсем древний, там даже не требовалось регистрироваться и можно было писать анонимно. Там регулярно случались скандалы и группы девушек дружили друг против друга. Но именно форум помог мне починить внезапно сломавшийся молокоотсос. В три ночи, когда сын счастливо проспал все кормления и моя грудь лопалась от молока. Именно с форума ко мне приехала незнакомая девушка, когда я рассталась с мужем. Приехала, вытерла мои слезы, показала переноску для младенцев – даже не слинг еще, не рюкзачок, а этакую сумку на плечо, сейчас таких уже не делают. И это было для меня окном в новый мир, настоящим открытием, обещанием другой, новой, свободной жизни.

Так как моя коляска не помещалась в машину, я банально не могла никуда съездить с ребенком. И все знакомые подтверждали: «Да-да, младенцам вредно ездить куда-то, кроме парков и детских площадок. Родила – посвящай себя ребенку!»

Сейчас я понимаю, насколько дико все это звучало, но мой сын был первым младенцем, которого я увидела вблизи, у меня не было никакого опыта, я не видела вокруг себя ни одной мамы, которая бы ходила с ребенком в музеи, кафе или хотя бы на встречу с друзьями. Две девочки нашего курса, которые родили раньше меня, немедленно пропали со всех радаров и полностью погрузились в материнство.

Весь мой здравый смысл кричал о том, что так нельзя, что запертый в четырех стенах с младенцем человек непременно сойдет с ума и одичает, – и разбивался о чужой опыт. О многочисленные страхи, которые упорно насаждали со всех сторон. До месяца ребенка никому нельзя показывать, он еще слишком слабый. Пока не сделают все прививки (то есть до трех лет), с ним нельзя ходить в общественные места. Сколько вокруг людей, больных туберкулезом и еще черт знает чем! И так далее, так далее.

Казалось, что их – опытных мам, бабушек, педиатров, авторитетных подруг – много. А я, со своим мальчиком, – одна против всего мира. Поэтому было таким счастьем встретить сообщество молодых мам. Конечно, там у всех были разные взгляды, жизненные ситуации и принципы воспитания. Важно было то, что многие из них, как и я, остались один на один со своим ребенком и своими проблемами. Хотя у многих из этих девушек были мужья, помогающие бабушки и большой круг родственников, глобально мы все были очень одиноки. И очень много были должны этому миру. Просто за один факт того, что мы родили детей.

Именно там мне рассказали про слинги, и я немедленно заказала себе один. Мне его привезла девушка с годовалой девочкой на груди: ее оставил муж, и она работала курьером: зимой, в Москве, на метро и автобусах с пересадками развозила заказы из детского магазина. Спереди у нее была в слинге дочь, а сзади – огромный рюкзак с заказами. Я помню, как меня поразила эта встреча: мне казалось, что не может быть страшнее этой работы и такой судьбы. С утра до вечера по восемь часов в день мотаться из конца в конец города с крошечным ребенком на руках. Но девушка была веселой и красивой, рыжеволосой, а ее дочка – кажется, самым спокойным ребенком на свете. Она показала мне, как отлично похудела на этой работе: джинсы буквально сваливаются, – какая у нее стала крепкая спина. И вообще – свежий воздух и куча времени для того, чтобы читать книги и общаться с дочкой. В ее необъятном рюкзаке были мыльные пузыри, яркие детские книжки и куклы для пальчиков, чтобы разыгрывать представления. Ее ребенок, который, по сути, рос в дороге и в метро, был развит гораздо лучше многих сверстников. Поразительно, сколько душевных и физических сил требовалось этой маме для того, чтобы устроить дочке счастливое детство в таких условиях.

Через десять лет мы с этой девушкой снова пересеклись в Сети – и всё у нее было хорошо. Она владела известным интернет-магазином, снова вышла замуж, на этот раз за очень хорошего мужчину, и родила еще одну дочку.

Но тогда, когда я встретила человека, находящегося в ситуации, похожей на мою, только в тысячу раз хуже, – спокойного, веселого и уверенного в том, что все будет хорошо, – это произвело на меня огромное впечатление. Это не было похоже на упреки, вроде того что в Африке дети голодают. Или на «соберись, тряпка, кому-то хуже, чем тебе». Это было похоже на свет в конце туннеля. На луч надежды. На то, что самую ужасную жизнь можно организовать так, чтобы в ней было хотя бы немножко радости и счастья.

С тех пор я стала много ездить вместе с сыном – на свидания, вечеринки и в гости. В его восемь месяцев я вышла на работу и никогда в жизни не работала так тяжело, как в то время. Мне все время казалось, что еще чуть-чуть – и мы умрем с голоду. Я не смогу заплатить няне, не смогу прокормить нас с сыном. Я хваталась за все предложения и писала-писала-писала сутками напролет. Коллеги меня предупреждали о том, что можно перегореть, что такое не доводит до добра, но я не понимала, в чем тут опасность. Я делаю любимую работу в самом лучшем журнале в мире, среди клевых, красивых и талантливых людей! В чем проблема?

Собственно, проблема случилась не сразу. Она накапливалась постепенно, и меня сорвало только через три года после рождения сына, когда я познакомилась со своим мужем – тогда еще будущим.

Внезапно я поняла, что у меня вообще ни на что нет сил. Совсем. Сначала я перестала заниматься всеми фрилансами, которые у меня были дополнительно к основной работе. Потом перешла на полставки. Потом на фриланс. Потом перестала справляться и с ним. Сутками я или лежала на кровати, лицом к стене, или читала сайт с отзывами о косметике. В это время будущий муж занимался домом, моим сыном и работой. Мне было стыдно. Мне казалось, что я просто очень-очень ленивая. Не могу собраться, не могу взять себя в руки.

У меня настолько не было сил, что даже до душа я доходила не чаще раза или двух в неделю. Прозрение наступило в тот день, когда я не смогла прочесть очередной отзыв о какой-то помаде. Я перечитывала и перечитывала тот абзац, но смысл ускользал от меня, этот текст казался мне слишком сложным. Я чувствовала себя героем рассказа «Цветы для Элджернона», который постепенно терял интеллект и понимал это. И в этот момент я испугалась.

А потом было много всего: психиатр, антидепрессанты, работа с психотерапевтом и постепенное научение аккуратному обращению с собой. Сейчас моему сыну одиннадцать лет. Моей дочке – почти четыре. Я все еще чувствую себя ужасной матерью для него, мне не удалось преодолеть весь этот груз вины и комплексов. Но зато я ощущаю себя идеальной мамой младшей дочки. Во всяком случае, лучшей из возможных для нее. Я продолжаю дружить с теми девочками с форума «Мама. ру», хотя нас давно раскидало по разным странам.

И главное, я очень стараюсь поддерживать молодых мам, которых до сих пор нагружают таким возом вины, обязанностей, ответственности: «Твой ребенок должен быть счастливым, гармоничным, успешным, удобным для общества, но при этом не таким, как все, он должен быть развитым, но ты не должна быть сумасшедшей наседкой и заниматься только ребенком, а еще ты должна хорошо выглядеть, иметь хобби и хорошую работу, быть ухоженной, веселой и никогда не просить ни у кого помощи, потому что ты взрослая женщина и рожала осознанно и для себя».

Мне кажется ужасным весь этот список безумных и противоречивых требований, которым так или иначе пытается соответствовать каждая молодая мама. И хочется, чтобы каждая из них остановилась. Присела. Вздохнула. Выдохнула. И надела маску на себя.

Рефлексивные вопросы к Алине

В тот момент, когда вы обнаружили себя на подоконнике, что вы сделали со своим внутренним состоянием? Какое движение в сторону от окна, какая мимолетная мысль, какие слова были первыми?

Вы писали статьи даже тогда, когда было очень непросто. Чем, кроме необходимости заработка, были для вас эти тексты?

Почему вы не просили о помощи? С каким вашим знанием, убеждением, жизненным принципом было связано «отсутствие разрешения» на помощь?

Как и когда получилось, что планка ваших ожиданий по отношению к себе, особенно ожиданий бытовых, пошла вниз? Что за слова, возможно, вы сказали самой себе?

Помните ли вы самое первое, что разрешили себе не делать или делать не на твердую пятерку?

Когда вы нашли сообщество мам, тех, кто оказался в ситуации, похожей на вашу, – что стало для вас по-другому?

Чем для вас сейчас является возможность поддерживать других мам?

Если бы у вас была возможность вернуться на машине времени назад, что вы, возможно, сказали бы себе тогдашней?

Какое ваше внутреннее качество, которое вы приобрели за время вхождения в материнство, нравится вам больше всего?

Чем в своем родительстве на его нынешнем этапе вы особенно довольны?

Что, как вы думаете, было бы невозможным без сложных переживаний и состояний в первые месяцы жизни вашего сына?

Ответы Алины

В тот момент, когда вы обнаружили себя на подоконнике, что вы сделали со своим внутренним состоянием? Какое движение в сторону от окна, какая мимолетная мысль, какие слова были первыми?

Мне кажется, что я просто проснулась.

Вы писали статьи даже тогда, когда было очень не просто. Чем, кроме необходимости заработка, были для вас эти тексты?

Окном в мир. И заработком)

Почему вы не просили о помощи? С каким вашим знанием, убеждением, жизненным принципом было связано «отсутствие разрешения» на помощь?

У меня не было принципа не просить о помощи. Я считаю, что все люди должны просить друг у друга помочь. Не зря же мы социальные животные. Мне просто не к кому было обратиться. Подруги были бездетными и ничем помочь не могли, к тому же я жила за МКАДом, очень далеко от их обычных маршрутов. А мама с папой считали, что я и так делаю слишком мало и должна лучше стараться.

Как и когда получилось, так, что планка ваших ожиданий по отношению к себе, особенно ожиданий бытовых, пошла вниз? Что за слова, возможно, вы сказали самой себе?

Когда я поняла, что уже несколько недель не разговаривала голосом ни с кем старше трех месяцев.

Помните ли вы самое первое, что разрешили себе не делать или делать не на твердую пятерку?

Не купать сына каждый день. Ему это не нравилось, и у него была чувствительная кожа, которая шелушилась и краснела от водопроводной воды. А у меня болела спина. Довольно быстро я поняла, что не знаю ни одного логического аргумента для ежедневного купания новорожденного младенца, кроме того что «так надо, так делали всегда». Поэтому просто перестала.

Когда вы нашли сообщество мам, тех, кто оказался в ситуации, похожей на вашу, – что стало для вас по-другому?

У меня появилась поддержка. Друзья. И ощущение, что моя жизнь не должна закончиться с рождением ребенка.

Чем для вас сейчас является возможность поддерживать других мам?

Важной социальной миссией. Можно сказать, что это мой вклад в феминистское сестринство.

Если бы у вас была возможность вернуться на машине времени назад, что вы, возможно, сказали бы себе тогдашней?

«Не слушай маму и не пытайся заслужить ее одобрение, она ни в чем не права».

Какое ваше внутреннее качество, которое вы приобрели за время вхождения в материнство, нравится вам больше всего?

Мне сложно вспомнить себя без детей. Наверное, гибкость и умение поддерживать.

Чем в своем родительстве на его нынешнем этапе вы особенно довольны?

Сыном. И дочкой.

Что, как вы думаете, было бы невозможным без сложных переживаний и состояний в первые месяцы жизни вашего сына?

Наверное, без этого я бы не смогла отделиться от родителей и перестать испытывать бесконечное чувство вины перед ними. Мы с мамой всегда были связаны толстой пуповиной. Я с подросткового возраста делала какие-то попытки сепарации, но всегда сама же возвращалась обратно. Я с самого маленького возраста знала, как мама ужасно пострадала, рожая меня. Каким адом и ужасом было грудное вскармливание. В каком я чудовищном и неоплатном долгу перед ней навсегда. Все изменилось даже не в момент сложных переживаний и состояний, а прямо в ту секунду, когда я взяла в руки своего сына. Это было такое невероятное чувство, такое счастье, что следующей моей мыслью стало: «Как же он может быть виноват передо мной за вот это? Это я ему должна быть благодарна за то, что он дал мне возможность пережить такое!»

Вот с этой секунды моя болезненная связь с матерью стала рваться.

Дарья Яушева. 28 лет. В браке (8 лет). Сын, 8 лет, с диагнозом «аутизм». Живет в Москве

#особыйРебенок

#первыйРебенок

Случалось ли вам ощущать, как слова незнакомого человека, словно топором, разрубают вашу жизнь на «до» и «после»? Это мгновение. Как же хочется отмотать время назад и поставить жизнь на паузу. Чтобы еще немного побыть без этого знания, помедлить перед новым этапом жизни, полным отчаяния, боли, борьбы с собой и целым миром вокруг себя.

«Я уверена, что у моего сына нет аутизма», – заявила я докторам, поздоровавшись. С самого порога я, помимо своей воли, ударилась в отрицание. «Горе от ума, – вздохнул невролог. – Интернетов поначиталась?» Вопрос был скорее риторическим и саркастическим, так что я отвечать не стала.

Хмурые бледные стены, белые халаты, три резиновых игрушки и несколько кубиков. Сын, ему было тогда 4 года, прижимается ко мне, а у меня дрожат руки. Мне тревожно. Я предчувствую дальнейший разговор.

Говорят, что опоздание – это форма сопротивления. Мы опоздали на полчаса. Платная клиника – консилиум стоит недешево, так что нас простили и приняли. А я себя не простила. Я чувствую тотальную вину. За всё. За весь мир и своего сына. За то, что нам приходится обращаться за помощью к именитым специалистам. За то, что вместо того, чтобы весело играть с другими детьми, он катает машинки туда-сюда и что-то бормочет себе под нос. За то, что речь у него замедленная, пятно воды на одежде вызывает истерику – и новые маршруты, кстати, тоже. Он боится, кажется, всего: отпускать меня из дома, собачьего лая, детей, соседей. Он привязан к своей игрушке так сильно, что среди ночи просыпается и проверяет, на месте ли его любимый мячик. «Бая», – так он его назвал. Эта совокупность особенностей уже стала частью нашей жизни, хотя названия она еще не получила.

Мы, казалось, были готовы ко всему, когда ехали в этот кабинет. На самом деле – нет, конечно. Час ожидания, пока шел консилиум. Гуляем во дворе. Дети резвятся на площадке. Сын копается в песочнице, потом качает качели туда-сюда. У меня внутри медленно что-то умирает. «Надежда», – констатирую я.

«Вы садитесь, мамочка, ЭЭГ чистая, а вот аутизм у него все-таки есть», – вот он, топор, помните? Обыденная фраза врача раздирает сердце матери на клочки. Стараюсь держаться, но ощущение, словно я провалилась в параллельную реальность, накрывает с головой. Все чувства, кроме злости, отключились. Каждая дальнейшая фраза доктора словно удар плети: «Он будет таким… Его надо изолировать… Психика неустойчива… Сидите дома… Не думайте… К нам через полгода».

Мы поблагодарили и вышли.

Надежда помахала на прощание и закрыла за собой дверь.

«Словно выжженная солнцем прерия». Это выражение я встретила в книге одного из американских писателей, еще будучи ребенком. Оно не раз всплывало в моем сознании в моменты полного опустошения, бессилия, неспособности испытать самое скудное эмоциональное переживание. Сухая земля, когда-то дававшая жизнь, – сможет ли она когда-нибудь снова стать плодородной? В такие моменты нет сил думать о будущем.

Это состояние посещало меня так часто, что постепенно стало частью меня. Как и все в этой жизни, оно не было чем-то исключительно негативным. У выгорания есть свой плюс: оно позволяет тебе собрать волю в кулак и бороться. Я думаю, что такого же рода переживания помогают солдатам на войне, когда им нужно безжалостно стрелять в себе подобного. Или ты, или тебя.

Но аутизм – это не обычный враг. Это тень. Дементор, высасывающий ресурсы из всей семьи. Безусловно, рано или поздно наступает переломный момент, когда и он сдается, и ты понимаешь, что у страха были слишком велики глаза, но, пока этого не случилось, бьешься до последнего.

Сложно подсчитать, сколько специалистов работали с ребенком, принимали его в своих кабинетах, делали массаж и ЭКГ, брали кровь и задавали вопросы. Нейропсихолог, иммунолог, aba-терапист, дефектолог, психолог… Мы обошли всю Москву. Бесконечный пазл, который складывается и рассыпается. Десятки рекомендаций, противоречащих друг другу. Все это – через сопротивление ребенка и мое собственное. Помогало справиться чувство: всё, что мы делаем – даже если сын с этим не согласен, – правильно. Там, где не хватало знаний, добирали интуицией. Там, где не было единого ответа, искали третий вариант. Самая черная ночь бывает перед рассветом, говорила я себе – и не верила в это. Казалось, эта гонка будет бесконечной. А впереди – сплошная темнота и пугающая неизвестность.

Впрочем, находились люди, которые стремились «просветить».

Однажды, когда мы ехали в метро с сыном, к нам подсела женщина лет пятидесяти, которая долго и внимательно смотрела на ребенка всю дорогу. Меня тогда особенно ранили посторонние взгляды, я кожей чувствовала осуждение там, где его порой не было. То, что она подсела к нам, меня не обрадовало.

«А вы понимаете, что ваш ребенок особенный?» – спросила она. Я кивнула. «Вы только готовьтесь. Дальше его ждет шизофрения», – сочувственно продолжила дама. Мне захотелось ее ударить. «А ведь я могу вам помочь. Как раз открываю центр помощи таким деткам, поищите в интернете, в вашем районе», – сказала она и вышла из вагона, к счастью, потому что во мне уже зрела ответная тирада. Это был, конечно, не единичный непрошеный комментарий. Не одна посторонняя женщина считала, что делает доброе дело, когда подходит к кричащему ребенку и угрожает забрать его. А ребенка нужно просто обнять, сконтейнировать[1] его тревогу.

У детей с аутизмом очень много тревоги. Представьте себе, каких объемов должен быть контейнер? А если нужно в этот момент еще и защищать его от посторонних, и найти в себе силы, чтобы, несмотря на эту тревогу, продолжать выходить в общество… В какой-то момент я стала бояться выйти на улицу с ребенком. Мне казалось, что все, кто встречается мне на пути, пристально смотрят на меня, изучают и осуждают каждый наш шаг, каждую его истерику и эмоциональный всплеск: то, что он сползает на пол в транспорте, что машет руками и искоса смотрит на объекты.

Ни для кого не секрет, что общество в России толерантностью не отличается. Толерантность, по сути, – это знание и принятие других, отличных от тебя людей. Но мало кто стремится узнать что-то о живущих вокруг него согражданах. Еще меньше тех, кто готов расставаться со страхами и предубеждениями.

С другой стороны, есть множество людей, которые относятся к жизни иначе. Это они подают руку бабушке, выходящей из автобуса. Это они оформляют ежемесячные пожертвования благотворительному фонду. Это они пишут в управляющую компанию, чтобы заменили дряхлые почтовые ящики в подъезде. Опора на таких людей помогает подняться, поверить в то, что будущее есть у всех детей, а значит, и у их родителей. Доброта и принятие со стороны незнакомцев и знакомых – та подушка безопасности, которую можно расходовать в те моменты, когда становится особенно грустно. А грустно становится очень часто.

Так и я просила о поддержке и принимала ее, а потом, словно эстафетную палочку, передавала другим людям, другим семьям, которые только что столкнулись с тем, через что мы уже прошли. Это ощущение человеческой цепочки помогает поверить, что жизнь есть, что есть будущее и даже достойное настоящее.

Веришь или не веришь, но рассвет наступает. Говорят, нужно опуститься на дно колодца, чтобы оттолкнуться от него и взмыть вверх. Так и получилось у нас. Постоянные поездки-походы-общение со специалистами и такими же родителями, как и я, истощили меня. Я почувствовала, что достигла дна. Это произошло в течение полугода.

Я была способна на одно из двух: или кричать на родных, или сидеть в ванной и слушать шум воды. Это было единственным, что успокаивало. Знаете, в каждом городе есть фонтан или водоем. Именно вокруг него кипит жизнь, собираются компании. Он снимает стресс, расслабляет, позволяет раствориться в настоящем. Так и я впитывала прохладу проточной воды.

Когда выходила из ванной, снова накрывало чувство вины. Я открывала чистую страницу ежедневника и писала, что нужно сделать. Вся моя жизнь была сфокусирована на ребенке и его потребностях. Мне казалось, что я не очень хорошая мама, но я очень старалась. Раскапывала те теплые чувства, которые хранились под замком, и делилась ими с ребенком, насколько могла. Уже позже, с помощью психолога и мудрых подруг я поняла: то, что происходило со мной, было нормальным, а усталость – это всего лишь естественная реакция на события. Я узнала, что мама не перестает быть хорошей, даже если не испытывает ярких чувств к ребенку в такой трудной ситуации. Этап «выживание» сменил фазу моей жизни. Помощь нужна была мне, а не ребенку.

Я рада, что в моей жизни случилась терапия. Не уверена, что смогла бы сама найти выход. Нужен был кто-то, кто знает, где выход, и может держать фонарь перед тобой, пока ты бредешь по темному коридору. Через встречу со страхами, через боль – к освобождению. Учишься бережно к себе относиться, отслеживать состояние в настоящем времени, предупреждать состояние выгорания. Решиться безумно сложно – как в прохладную воду войти. Тело и разум сопротивляются погружению.

Первый терапевт, к которому я обратилась, оказался бесполезным. Мы много разговаривали, месяц или два я ходила на прием еженедельно, но чувствовала, что «мне никак». Совсем. Не хуже и не лучше. Когда я отказалась от дальнейшей терапии, психолог пообещала, что у меня все непременно будет плохо. «Ага», – ответила я и повесила трубку. Хуже, чем тогда, быть не могло.

Я нашла другого специалиста. Она была получше, прописала мне препараты для снятия астенического состояния, водила свечой надо мной, так же слушала, задавала вопросы, которые меня продвигали, но стоимость приема показалась мне слишком высокой. Когда я пришла к третьему терапевту, настрой у меня был скептический. Но именно она оказалась тем самым, моим психологом.

Шаг за шагом, сеанс за сеансом, я оживала. Училась заново жить в этом мире. Временами мне казалось, что все бесполезно, воронка травмы возвращала меня к болезненным переживаниям. Я пыталась привычно прятаться от них, загоняла их вглубь, а себя – в ванную. Включала воду, слушала шум воды и плакала. Вместе со слезами выходила боль. Ее было много, очень много, так много, что я боялась захлебнуться. Но я все реже превращалась в ежика и прекратила колоть каждого, кто приближался ко мне. Ко мне вернулось желание жить и строить планы, я начала работать.

Я продиралась сквозь дебри неустроенной системы помощи детям с РАС, знакомилась с новыми и новыми людьми, постепенно принимала ситуацию. Мне удалось довольно быстро пройти все стадии переживания горя, потому что у меня была помощь – семьи, мужа, близких подруг. И я к этой помощи обращалась. Иногда принять помощь сложнее, чем самому ее давать. Курсы коучинга научили меня строить систему поддержки. Я уверена, что одним из факторов успешного выхода сына из тяжелого состояния стало то, что я привела саму себя в чувство. «Сначала надень маску на себя, потом – на ребенка». Ресурсная мама – лучшая опора.

Хотя, безусловно, основным было то, что с ним занималась команда специалистов и я сама, плюс диета, медикаментозная терапия. Каждый день мы садились за стол и после истерик, скандалов и уговоров занимались. Этот долгий, непростой путь требует моря терпения и любви к ребенку, а еще – веры в то, что твои действия окупятся в будущем счастьем сына.

Я искренне благодарна мужу за то, что он брал на себя часть нагрузки, возил к специалистам, что вместе с нами ходил к врачам, что давал мне отдохнуть и забирал ребенка. Я благодарна близким за то, что они интересовались, как идут дела, и выполняли рекомендации докторов, когда сидели с ребенком. Очень трудно бывает противостоять крохе, когда он просит печенье, которое ему запрещено диетой. Я, со своей стороны, училась заново создавать атмосферу уюта и спокойствия. Уверена, что слаженная работа сделала сильнее как нашу семью в целом, так и каждого из нас по отдельности.

Принять особенного ребенка таким, какой он есть, – дорогого стоит. Сколько сил освобождается, сколько появляется жизни! Это волшебное состояние, которое также становится новым жизненным этапом. Но принять не значит перестать действовать. Это также не означает, что ты начинаешь прогибать мир под него. Принятие – это внутреннее состояние, возможное только тогда, когда ты выходишь из стадии выгорания и начинаешь ощущать жизнь. По крайней мере, мой опыт таков. Мой путь занял около трех лет.

Принять ребенка – это значит принять мир разным. Начать доверять этому миру. Удивительно, но именно в этот момент я начала замечать в ребенке то обычное, что есть в других детях. Словно вернулась жизнь.

Я уверена, что если бы раньше поняла, как важно вовремя перестать бороться с тенью, обратив внимание на свет, сэкономила бы массу энергии и намного раньше остановила бы неконтролируемый поток негативных эмоций. Правила игры в этой жизни едины для всех. И для детей тоже. Их нужно знать и соблюдать. Просто их легче изучать в спокойном состоянии.

Мать и ребенок, безусловно, связаны. Я кожей чувствовала, что у меня повышается температура, когда сын заболевал. Он грустил и сердился, когда мне было плохо. Это очень ценно, это возможность дать поддержку ребенку, когда он в ней особенно нуждается, поделиться ресурсами. Для этого нужно научиться эти ресурсы копить и разумно расходовать. Я научилась.

Еще я поняла, что одним из способов помочь себе является помощь другим людям. Волонтерство, эмоциональная поддержка – все это дает возможность почувствовать себя нужным и оказаться в сообществе замечательных людей. Хотя здесь тоже есть опасность выгорания, так что во всем нужен баланс.

Я бы соврала, если бы сказала, что все в моей жизни идеально и я никогда не чувствую усталости и опустошенности. Бывают разные моменты. Но теперь я умею с ними справляться, надевать кислородную маску, чтобы надышаться и идти дальше. Больше сна, внезапная поездка в Питер, массаж, знакомство с новыми людьми, личные проекты – рецептов море. Я жонглирую ими. Написание рассказов в стол стало для меня выходом. Я выплескиваю чувства на бумагу, и становится легче. Психологическое образование дало понимание того, как функционирует психика и почему важно «экологичное» отношение к самому себе. Я продолжаю ходить на терапию. Мне довольно легко рассказывать о том, что я пережила, потому что я прожила это и отпустила. Сегодня это факты биографии. Я ими не горжусь и не стыжусь их.

На моей внутренней карте больше нет выжженной солнцем прерии. Много оазисов, изредка кое-где идет дождь, но в целом – безоблачно. На зеленой травке гарцуют радужные пони. Мы с сыном и мужем разговариваем о настоящем и будущем, шутим, танцуем, гуляем. У каждого из нас интересная собственная жизнь. Каждый может поднять табличку «Стоп!» – и другие его услышат. Мы ездим в другие города и даже страны, планируем поездку в Диснейленд. Мы обычная семья с особенным ребенком. Скоро он пойдет в обычную школу. Я верю, что у него есть будущее.

Я думаю, что все сделала правильно, даже те ошибки, что я совершила, пошли в плюс. В определенный момент я начала передавать сына другим людям: няне, родителям, семье мужа. Я разрешила себе отдыхать и начать заниматься своей жизнью, своими проектами, книгой, статьями. Я вернулась к работе.

Было ли выгорание неизбежным? Ждет ли оно каждого родителя ребенка с трудным диагнозом? Я не знаю. Хочется верить, что нет, но, наверное, все же да. Вот только пройти этот этап можно с разной скоростью. Главное – верить, что в конце длинного тоннеля все же есть свет.

Сегодня моему сыну почти восемь лет, он идет в обычную школу, у него есть друзья. Он путает слова, окончания, падежи, но старается как можно точнее выражать свою мысль. Он любит общаться и задает вопросы. У него обычные интересы, которые переплетаются со специфическими идеями, вроде коллекционирования дорожных знаков. Он так же любит чипсы, как и любой другой ребенок, мечтает слетать в Париж. Мы спорим, танцуем, обижаемся и миримся, устраиваем водные битвы и запускаем воздушных змеев. Я больше не боюсь выходить с ним на улицу – мы научились создавать безопасную атмосферу: например, садимся под картой метро в поезде. Я сделала все возможное, чтобы он начал понимать правила, по которым живет этот мир. Если нужно, мы обсуждаем их по двадцать раз, преодолевая сопротивление.

И я уверена, что все было правильно.

Рефлексивные вопросы к Дарье

Что помогло выстоять в тот, самый первый момент?

В тот момент, когда вы обходили всех лучших специалистов, какому вашему знанию о сыне это соответствовало?

Как и когда у вас начал развиваться «иммунитет» к досужим советам и высказываниям?

Что, возможно, говорили вы сами себе, когда слушали эти слова? О чем старались не забывать?

Как конкретно работает сейчас ваш иммунитет к непрошеному вмешательству?

Удается ли вам не осуждать людей, которые говорят «не то»?

По каким первым приметам вы поняли, что вашей жизни угрожает социальная изоляция?

Как, по каким небольшим признакам вы отличаете «других» людей, которые пробуют менять жизнь?

Вы просили о поддержке и передавали эстафетную палочку помощи. Каким вашим знаниям о том, как устроена жизнь, это соответствовало?

Как это указывает на то, что для вас в жизни ценно и важно?

Как вам удавалось противостоять чувству вины тогда?

Что вы не готовы были отдать на съедение этому прожорливому чувству?

Чем вы тогдашняя отличаетесь от вас сегодняшней?

За что себя тогдашнюю вы могли бы похвалить?

Какие новые качества появились у вас?

Что укрепилось и обрело силу?

Во что вы верили, когда все-таки пошли к третьему терапевту?

Как, в какой момент вы почувствовали первые «лучики» принятия ситуации?

На что это было похоже в самом начале?

Наверняка бывали такие моменты, когда вы оказывались неспособны принять ситуацию. Как вам удавалось это восстанавливать, обретать вновь эту способность?

Что бы вы хотели сказать тем родителям, которые находятся в самом начале пути принятия собственной жизненной ситуации?

Как, по каким признакам вы понимаете, что пора «надеть кислородную маску»?

Какие самые маленькие и простые действия в помощь себе есть в вашем арсенале?

Назовите, пожалуйста, самое неожиданное для вас самой умение, которое вы приобрели.

Скажите, чем из всего того, чему вы научились за эти годы, вы особенно довольны?

Как крепла и развивалась ваша уверенность в том, что у сына есть будущее?

Какие люди, ситуации, отношения в вашей жизни поддерживают и подкрепляют вашу уверенность?

У кого учитесь вы?

Кто учится у вас?

Ответы Дарьи

Что помогло выстоять в тот, самый первый момент?

То, что рядом были близкие люди, что было на кого опереться. Это и родные, которые поняли и приняли происходящее, и терапевт. Еще помогло то, что я дала себе время осознать, что это – всё тот же мой сын. Страшно, когда смотришь на ребенка и пытаешься понять, с учетом нового знания: он всё тот же или совсем другой? И отвечаешь: да, это мой сын!

В тот момент, когда вы обходили всех лучших специалистов, какому вашему знанию о сыне это соответствовало?

Я думала о нем как о ребенке, который достоин жить той же жизнью, что и остальные. Мне хотелось во что бы то ни стало доказать, что он будет частью общества. Я хотела, чтобы другие начали видеть в нем не затронутую болезнью часть.

Как и когда у вас начал развиваться «иммунитет» к досужим советам и высказываниям?

Довольно быстро. Сначала это была злость. Я злилась и спорила, иногда открыто, иногда в разговоре сама с собой. Но я пошла учиться на психфак, так появилась еще и научная база, я начала учиться отличать научно доказанное от профанации.

Что, возможно, говорили вы сами себе, когда слушали эти слова? О чем старались не забывать?

Я говорила себе, что каждый человек может ошибаться и не осознавать этого. И старалась не забывать о том, что в ребенке есть здоровая часть, и ее больше. Мне помогли логотерапевтические знания, чтобы сформулировать это для себя. И еще я старалась не забывать, что мать – я, что я могу (и даже в каком-то смысле должна) видеть то, чего не видят другие, чувствовать ребенка так, как не может почувствовать другой. Я осознавала, что на мне лежит ответственность за этого хрупкого человечка, я могу сделать так, чтобы его не сломали в тот период, когда он только-только начинает выходить из своего кокона.

А еще я давала право на ошибку самой себе. Я совершенно не идеальная мать, но я стараюсь любить так, чтобы, даже если кто-то причинит зло сыну, у него был человек, к которому он может прижаться и выплакаться, пожаловаться. Рядом с которым он может быть собой, какие бы особенности у него ни были.

Как конкретно работает сейчас ваш иммунитет к непрошеному вмешательству?

Вообще, я человек, склонный к самоизоляции. И я уверена, что это сказывается на ребенке, поэтому прорабатываю эту часть в себе. Иногда я избегаю общения с определенными людьми. С кем-то говорю жестко. Кому-то пытаюсь что-то объяснить, но чем дальше, тем все реже, если честно. В большинстве случаев уже нет эмоциональной реакции на разные советы. Говорю: «Спасибо за мнение, я его уважаю. До свиданья». И делаю свое дело. Осознание ответственности, вкупе с доверием к интуиции, здорово поддерживает иммунитет. И еще то, что я даю право своему ребенку быть собой, не пытаюсь за уши вытащить его во что бы то ни стало. Я поняла, что есть такой ресурс, как время, я могу дарить его сыну. Не торопить его, не заставлять перепрыгивать через ступеньки.

Удается ли вам не осуждать людей, которые говорят «не то»?

Не всегда, но всё чаще это удается. Я думаю о том, что мне с этим человеком не по пути, но каждый из нас достоин идти по своему пути.

По каким первым приметам вы поняли, что вашей жизни угрожает социальная изоляция?

Когда стало ясно, что рабочие контакты прервались и друзья перестали интересоваться мной, а я ими. Просто стало меньше общения с окружающим миром, ощутимо меньше входящей и исходящей связи.

Как, по каким небольшим признакам вы отличаете «других» людей, которые пробуют менять жизнь?

У них другое настроение, они более открытые. И это обязательно сказывается на тех действиях, на разнообразии действий, которые они предпринимают.

Вы просили о поддержке и передавали эстафетную палочку помощи. Каким вашим знаниям о том, как устроена жизнь, это соответствовало?

О том, что люди склонны помогать друг другу, что жизнь человека может стать более осмысленной, если он поможет кому-то. От этого ценность жизни становится выше. Я вообще всегда считала и продолжаю считать, что мы от природы эмпатичны. Мы очень стараемся не быть добрыми, строить то циничный, то нарциссичный мир – но то тут, то там сквозь асфальт прорастают одуванчики. Так и прорастает толерантность, способность принять другого таким, какой он есть.

Как это указывает на то, что для вас в жизни ценно и важно?

Для меня важно чувствовать связь с другими, важно понимать, что эгоцентричность здорово ограничивает восприятие мира, портит жизнь самому человеку. Сообща мы как-то лучше справляемся. Но только если мы при этом остаемся самими собой. И не стараемся «причинить добро» ребенку.

Как удавалось вам противостоять чувству вины тогда?

Не удавалось противостоять. Зато удавалось проживать это чувство, переосмысливать. Очень помогала терапия.

Что вы не готовы были отдать на съедение этому прожорливому чувству вины?

Будущее. Я хотела, чтобы у нашей семьи, у ребенка, да и у меня самой было будущее.

За что себя тогдашнюю вы могли бы похвалить?

За то, что не сдавалась. За то, что просила о помощи и благодарила за нее. За то, что сохраняла доброе отношение к миру, не ожесточилась. За то, что плакала достаточно много – это помогало прожить.

Какие новые качества появились у вас?

Я мир стала видеть шире. Стала принимать то, что не все бывает таким, как задумано, я стала гибче. Я поняла, что ожидания могут мешать жить, и стала отказываться от них. Я поняла, что могу любить намного сильнее, чем думала раньше. И что могу быть сильнее своих и чужих предрассудков.

Что укрепилось и обрело силу?

Осознание своей ответственности. Я здорово выросла сама, как человек. Подрастила себя личностно. Укрепила ответственность. И как следствие – получила право жить своей жизнью и управлять своими решениями, в том числе меняя их.

Во что вы верили, когда все-таки пошли к третьему терапевту?

Что сама я не справлюсь, что мне еще можно помочь.

Как, в какой момент вы почувствовали первые «лучики» принятия ситуации?

Я очень хорошо помню, как ехала с ребенком в метро и у него началась аутостимуляция. Он тряс руками и прыгал, глядя на карту метро. А я внезапно ощутила, что мне, возможно, впервые, – не стыдно. Что я не хочу его прятать (раньше такое желание было постоянно). Я его принимаю таким, какой он есть, а что думают остальные – не так уж важно.

На что это было похоже в самом начале?

На ощущение, будто мир становится ярче и теплее.

Наверняка бывали такие моменты, когда вы оказывались неспособны принять ситуацию. Как вам удавалось восстанавливать, обретать вновь эту способность?

Диалог с собой. Я отслеживала свои чувства и пыталась понять, что происходит, к чему они относятся, с какими мыслями связаны. И уже эти мысли анализировала. Иногда нужно было немного отдохнуть от ребенка. Был однажды случай, он совпал с переездом из одной квартиры в другую. Я просто взяла билет на «Сапсан», забронировала на два дня мини-отель и гуляла по городу. Вернулась в другом состоянии, с другими мыслями и соскучившаяся по семье. Иногда, когда совсем уставала, отвозила сына к родителям. Я считаю, что отдых друг от друга может пойти на пользу всем. А для ребенка это еще и опыт общения с другими людьми.

Кстати, мне очень помогло то, что у нас появилась няня в свое время. Она давала обратную связь, очень позитивную, рассказывала о том, что видела она сама. Например, она рассказывала об их походе на детскую площадку. Для меня это долго было пыткой, мне казалось, что ребенка не принимают. Но, слушая ее, я понимала, что, во-первых, это не так, во-вторых, я сама влияю своим настроением на ребенка, в-третьих, она давала лайфхак, как можно поступать в тех или иных случаях. И тем самым, через такие лайфхаки, через другой взгляд, я принимала ситуацию. Сдвигался угол зрения.

Что бы вы хотели сказать тем родителям, которые находятся в самом начале пути принятия собственной жизненной ситуации?

Я бы сказала, что на пути будет очень много самых разных эмоций. Каждая из них нормальна. Нормально время от времени сдаваться. Нормально жалеть себя. Нормально хотеть отдыхать от ребенка и семьи. Нормально хотеть не ограничивать свою жизнь ребенком. Я бы сказала, что как бы ни менялся мир, как бы ни становился он толерантнее, обязанность решать, что лучше для ребенка, защищать его, отстаивать его право быть таким, какой он есть, лежит на родителях. Я бы сказала: вы не одни, то, что переживаете вы, переживают многие.

Как, по каким признакам вы понимаете, что пора «надеть кислородную маску»?

Когда я начинаю раздражаться на самые мелкие проблемы. Когда возникает желание лечь и спать, когда нет сил сделать что-то для себя. Это значит, что самое время сделать что-то для себя.

Какие самые маленькие и простые действия в помощь себе есть в вашем арсенале?

Если совсем маленькие, то это ванна с пеной. Внеплановый маникюр. Пусть дома. Книжка или фильм. Встреча с подругой. Дневник. Я вообще-то пишущий человек, поэтому я люблю в случае перегруза садиться и что-то сочинять. Не обязательно описывать свою жизнь, но пожаловаться листку бумаги всегда полезно.

А еще я пишу мужу. Я могу ему пожаловаться, и знаю, что он поддержит.

Назовите, пожалуйста, самое неожиданное для вас самой умение, которое вы приобрели.

Мыслить стратегически. Это потрясающее умение – гибко планировать на долгий срок.

Скажите, чем из всего того, чему вы научились за эти годы, вы особенно довольны?

Я довольна тем, что научилась фильтровать мнения и советы и принимать решение, учитывая самые разные рекомендации.

Как крепла и развивалась ваша уверенность в том, что у сына есть будущее?

По мере того как он менялся. Чем больше он открывался, тем сильнее была моя уверенность.

Какие люди, ситуации, отношения в вашей жизни поддерживают и подкрепляют вашу уверенность?

Муж, брат, родители. Друзья – в меньшей степени.

У кого учитесь вы?

Я учусь у всех понемногу. Мне кажется, что, когда уши открыты, можно у каждого научиться чему-то.

Кто учится у вас?

Я думаю, здесь то же самое: кто-то понемногу чему-то учится. Ребенок учится, безусловно. Родители особенных деток, которые читают мои истории в блоге, учатся верить в себя. Сложно точно ответить. Кому-то, возможно, это и помогает.

Ольга Коровякова. 37 лет В браке (10 лет). Две дочери (4 года и 6 месяцев). Живет в Москве

#ребенокВреанимации

#второйРебенок

Это мгновение должно было стать самым счастливым в моей жизни. У меня были прекрасные роды: без «насилия» и вмешательства, такие, как мечталось, со своей акушеркой, с улыбающимся и поддерживающим врачом. И, пережив последние, самые сложные минуты, я ждала ее крика, ждала ее у груди – этого я была лишена в первый раз из-за планового кесарева. Крика не было. Точнее, был: «Детская реанимация!» Мимо меня пронесли ребенка, совершенно белого и безмолвного. Люди продолжали прибывать.

– Подпишите согласие на наркоз!

Я малодушно подписала. Да что там – я б с удовольствием ушла в какой угодно наркоз, если бы после него можно было проснуться и обнаружить, что все это сон.

Крика все не было. Ева не дышала. На лицах врачей были сочувствие и… страх. Вот от этого страха хотелось провалиться в небытие.

Не сон. Это было моей первой мыслью.

– Как Ева? – преодолев ужас, спросила я.

– Ева, к сожалению (сердце вниз), в реанимации (бешеная радость – жива!).

Все остальное: отсутствие самостоятельного дыхания, судороги – я решила погуглить позже. Сейчас главное: я родила дочь, и она жива.

«Реанимация» – звучит почти как «рай».

Не знаю, что подумала акушерка, но я улыбалась.

1. Реанимация в роддоме – это жизнь по строгому графику. У мамы есть полчаса посещения, раз в три часа на то, чтобы сцедить молоко и «пообщаться с ребенком». Я приходила в реанимацию, сцеживала, и у меня оставалось 15 минут; дочка сначала находилась в лечебном сне, потом ее потихоньку из него вывели, но ничего особо не поменялось – она не двигалась и никак на меня не реагировала. Я говорила ей все эти правильные слова про то, что она сильная и мама ее любит, и бабушки-дедушки ее любят, и все ее ждут, но… чувствовала я себя при этом как человек, который разговаривает сам с собой. И – да, я ее гладила, потому что с самого начала спросила, можно или нет, и оказалось, что да. Она была на ощупь как теплая бархатная резина – совершенно неземной и… неживой материал. Один раз я протащила в трусах телефон и сфотографировала ее (было ужасно стремно попасться), это оказалось очень важно для всех: Ева наконец-то перестала быть абстрактным персонажем – обрела лицо, стала самой собой. Для всех, кроме меня.

В общем, во время посещения я чувствовала себя слегка бесполезной. Да, я давала свое молоко, но при этом я видела, что дети, докармливаемые смесью, чувствуют себя лучше. Я теряла веру в себя.

Иногда удавалось поймать врача, который обычно ничего по существу не говорил.

Один раз в день, если повезет, можно было пообщаться с завотделением, которая тоже, впрочем, ничего толком не говорила. А как-то раз мне не повезло, и я торчала на скамейке в реанимации два часа, так как в роддоме затянулось общее совещание.

Все это деморализует.

Даже меня, которая эпатировала мам в реанимации своей улыбкой и легкомысленным настроением, это вгоняло во фрустрацию и рефлексию. Неизбежно начинаешь думать: а что же все-таки произошло? Почему? Перебираешь все свои косяки за беременность, и эти мысли ходят, и ходят, и ходят по кругу. В какой-то момент начинаешь медленно сходить с ума в этом немного даже кафкианском абсурде.

– Вы поймите, это реанимация, сюда просто так не попадают.

Ты слышишь, как это говорят трем мамам до тебя, а их дети в соседних кювезах при этом двигают руками и ногами и выглядят вполне живыми, в то время как твоя выглядит овощем. И всё, что говорят, – «Состояние тяжелое, но ей не стало хуже, это хорошо. Можно радоваться».

Потом в какой-то момент дочке снижают дозу лечебного сна, и снова появляются судороги, и вместо «Не стало хуже» говорят «Сложно делать какие-то прогнозы».

А еще старшая дочка – мой старший теленок, ребенок, который ни разу до этого не ночевал без меня, мой любимый, ни с кем не сравнимый малыш, который каждый день ждал маму, приносил ей передачи в роддом; а маму не выпускали к ней из-за карантина.

Я звонила, писала ей сказки, общалась по видеосвязи, я билась головой о ледяную стену, почти не получая обратной связи. Одну дочку я видела 9 раз в день, но она никак на меня не реагировала, а другая была далеко.

В один из дней соседка по реанимации, которая лежала в другом отделении, рассказала мне, что из одного окна близко видно улицу, и туда ходят мужья тайком смотреть на детей. Я написала мужу – и он привел мне Аню. Маленький гномик в красном комбинезоне, на фоне серой московской зимы, рядом с небритым, осунувшимся мужем – она стояла далеко-далеко, а я сидела, скрючившись, на балконе, и мы говорили по телефону. «Мама, я тебя вижу», – говорила она. «А я тебя», – отвечала я и махала рукой. И так много-много раз. Я очень боялась, что она спросит меня про звездочку. Когда я уезжала в роддом, то мы с ней взяли каждая по брелку в виде мягкой серебристой звездочки – на память друг о друге. Но моя звездочка осталась где-то вместе с вещами в приемном покое.

Меня все спрашивали: «Ну что, ну как?» Все ждали от меня новостей, в первую очередь хороших. Каких-то действий. Чтобы я пошла, что-то выбила из врачей, чего-то от них добилась. А я не могла, я могла только тупо ходить в реанимацию раз в три часа, сцеживаться, гладить дочку, давать ей горошины, механически говорить правильные слова. Мой ребенок не дышал сам. Моя дочка была в заложниках у врачей. Я была в заложниках. Сил не было. Эмоций не было. Общаться ни с кем не хотелось. Легче было общаться с соседками по палате – им было, в общем-то, все равно. Они выпишутся завтра и не вспомнят про меня и Еву уже на второй день.

Потом настал день перевода из реанимации роддома в реанимацию Морозовской ДКБ. Мне сообщили об этом с утра и тут же огорошили, что машина может прийти в любое время, так как она одна и забирает детей из всех роддомов, но я могу приходить и сцеживаться по графику, пока Еву не заберут – и нет, я не могу с ней поехать, она поедет одна.

Как?! Я была близка к краю отчаяния, но… мой ребенок не дышал без аппарата ИВЛ, поэтому какая разница…

Когда за Евой приехали, меня позвали, чтобы я могла ее проводить; из кювеза ее перегрузили на каталку, куда на ходу заскочила врач скорой помощи с ручной помпой и стала дышать за мою дочь, пока их везли по коридору, они удалялись, удалялись…

Завотделением шепнула мне на ухо: «Ева молодец – задышала сама, когда мы ее отключили». Сердце подпрыгнуло. Но радости не было. И еще она посоветовала позвонить через 40 минут и узнать, как она доехала, а не через 2 часа, как мне изначально сказали, и намекнула узнать насчет подвоза молока (это было ценно, так как, если бы я сама не спросила, Ева бы весь следующий день провела на смеси, а я бы, как оказалось, торчала без толку одна в четырех стенах).

Я побрела выписываться без ребенка. В том же роддоме, с крыльца которого 3,5 года назад я торжественно, на двенадцатисантиметровых шпильках, выпорхнула с красиво завернутой Аней на руках.

Мне выдали ашановскую тележку, я сгрузила туда все вещи, и вместе с медсестрой, по звонку мужа, мы поехали вниз (медсестра должна была забрать казенную одежду и тележку). На выходе случилась небольшая заминка: на выписке была очередь из мам с детьми. Мамы переодевались, им накручивали ленты на кульки, их встречали родственники с цветами, шарами и вспышками, а тут я со своей тележкой.

«Не, я не претендую, – успокоила я медсестру, – мне бы одежду свою найти и переодеться». Медсестра куда-то побежала и принесла ключ: «Вот, говорит, одежда в той комнате, а переоденьтесь в соседней, только быстро, халат и ночнушку в тележку бросьте и к лифту откатите».

Через 10 минут в Морозовку должна была доехать Ева, через полчаса я смогу снова побыть мамой Ани – пусть на одну ночь. Я нашла свою одежду и звездочку и пошла в комнату, выделенную для переодеваний (вполне символично, что это оказалось душевая, где свежеприбывающим роженицам ставят клизмы). Тут же прибежала сотрудница роддома с криком: «Вы кто и что тут делаете?» – «Выписываюсь», – ответила я. – «А ребенок где?» – «Без ребенка». Она скорбно растворилась в воздухе. Я вышла в холл искать мужа. Найти его было не сложно. Мы были два айсберга молчания в этом море щебетания, смеха и улыбок. Мы молча пошли к машине.

Из машины я позвонила в Морозовку. Мне казалось, что это дно – новая больница, новые правила, новый бой за совместное пребывание.

Я приехала домой, я честно пыталась радоваться встрече со старшей дочкой, но правда была в том, что я смертельно устала через 15 минут общения. Я видела, как она радуется, я изображала любящую маму, но сама смотрела на часы и ждала, когда можно будет уложить ее спать, сцедиться, сесть в такси, чтобы повезти молоко, и наконец остаться одной. Через два часа у старшей дочки поднялась температура, и ее вырвало на меня. Вирус. Я уложила ее спать, отвезла молоко в реанимацию.

По дороге домой меня накрыло чувством вины, и тут я наконец разревелась.

Во-первых, конечно, надежный тыл, огромная поддержка сообщества и согласие принять помощь. Я всегда была сильной – той, что сама справляется. Но в нулевом состоянии без помощи просто сгоришь, и спасибо всем тем, кто за меня звонил в больницы, помогал с бытовыми делами, взял на себя заботу о ребенке, подставил плечо.

Во-вторых, смена фокуса. Например, не могу не упомянуть Олега Леонкина – реабилитолога, который очень ненавязчиво предложил свою помощь: мол, я могу помочь, позвоните. И я позвонила.

Бывают такие ситуации, когда помощь приходит в нужное время. Может быть, днем раньше или днем позже я бы уже не услышала или бы услышала как-то не так. Но тут зерно упало куда надо.

Олег сказал мне две очень простые вещи.

Первое. У нас очень сильные реаниматологи.

В тот момент я была так измучена информационным вакуумом, в котором находилась, что теряла способность мыслить и коммуницировать здраво. Но стоило мне принять эту идею, как вернулась возможность нормально сотрудничать с врачами. А это очень важно – быть с ними по одну сторону баррикад, даже если кажется, что они уходят от общения, не хотят идти на контакт. Я даже придумала себе мантру, которую цинично повторяла в самые «темные» дни: «Ребенку нужна мама, но еще нужнее ему дышать».

Это лечило меня от максимализма и помогало мириться с реальностью. Да, у нас в больницах не все идеально, и я обязательно сделаю что-нибудь для того, чтобы стало лучше. Но сейчас главное:

а) дышать;

б) вменяемая мама;

в) вменяемые врачи.

И еще Олег Леонкин мне сказал: «Вам сейчас как родителю не важно, что произошло, это важно для врачей. Ваша задача – определить свою стартовую позицию и понять, что делать дальше».

В-третьих, реальные действия, в которых есть отдача. Что-то делать – очень помогает. Даже что-то небольшое. Даже если что-то делать как робот. Но только если есть отдача. Некоторые простые действия мамы могут определить весь ход событий. Например, тот же Олег посоветовал массировать Еве ладошки.

Из-за своего измененного состояния сознания я прослушала, зачем это надо делать, просто поняла, что это почему-то важно, – и послушно включила массаж ладошек. Это возымело мгновенный терапевтический эффект.

У меня появилось осмысленное и вполне осязаемое дело.

Я стала приходить, «доиться», растворять магические горошины – а дальше, до конца визита, разминала Еве ладони, просто ради того, чтобы что-то делать. Как солдатик. Не просто говорить бессмысленные слова, а именно делать.

Совершенно при этом не понимая, впрочем, что должно получиться на выходе.

И в какой-то момент я заметила, что у нее начал подергиваться подбородок (и это было первое ее движение, замеченное мной). А потом она начала искать грудь. У меня появился повод выйти на связь с миром. Наконец-то мне было что написать в семейный чат в «Телеграм», кроме «Нет новостей – это уже хорошая новость»! Я написала: «Кажется, появился сосательный рефлекс».

Конечно, и дальше все было непросто. Со старшей дочкой мы расстались почти на месяц, и были моменты, когда казалось, что я не разгребу это никогда. Но я постоянно делала что-то, иногда просто ради самого действия. Например, у меня была с собой книжка со стихами Марии Мошковой, я начитывала дочке стихотворения и отправляла. Какие-то ей нравились больше, какие-то меньше. Там было стихотворение про утюг. И буквально совсем недавно, когда я рычала, Аня мне сказала: «Мам, смотри, я для тебя утюг нарисовала, чтобы у тебя настроение стало получше». И я почувствовала, как оттаяла еще какая-то частичка моего сердца.

Рефлексивные вопросы к Ольге

Что в тот, самый первый момент помогло вам выстоять?

Какие-то образы, слова? Может быть, стихотворные строчки или обращение к Создателю?

Как бы вы назвали то свое качество, которое в настолько непростой ситуации помогло вам выделить главное и основное – «жива!»?

В каких еще ситуациях в вашей жизни это качество проявлялось?

У кого, возможно, вы научились этому качеству? Кто среди значимых для вас людей обладал (или обладает) этим качеством?

Какие маленькие действия в помощь самой себе совершали вы тогда?

Как удавалось вам не забывать кормить себя, поить себя?

О чем вы старались не забывать в эти непростые для вас времена?

Какие принципы вашей жизни остались неизменными?

Память о ком и о чем поддерживала вас?

Вы вспомнили про звездочку – символом чего была для вас эта маленькая вещица?

Вам важно было что-то Делать тогда. Что это может говорить о вас как о человеке?

Во что в жизни вы верите? Что стараетесь не пропускать?

Как вам в этой ситуации помогло ваше доверие к людям, уверенность в том, что помощь возможна и что она придет?

Ощущение «оттаявшего сердца» – что оно значит для вас?

Ответы Ольги

Что в тот самый первый момент помогло вам выстоять?

Мысль, что сейчас я как никогда нужна своим девочкам, из которых одна «с характером», и с ней мало кто сладит, кроме меня, а другая, возможно, с диагнозом, и, увы, внутри семьи отношение к этому было как к чему-то из другой, страшной, «не нашей» жизни.

Какие-то образы, слова? Может быть, стихотворные строчки или обращение к Создателю?

Как ни странно, примерно в это время вышел рекламный ролик Nike «Сделана из…» и там были такие строчки: «Из железа, из стремлений, из самоотдачи и сражений сделаны наши девчонки, из воли крепче кремня, из силы и огня». И я его все время пела про себя, послала Ане, и она его тоже все время слушала и пела. И это был тот случай, когда рекламная кампания попала в мою ситуацию идеально. Парадокс или признак нашего времени.

Как бы вы назвали то свое качество, которое в настолько непростой ситуации помогло вам выделить главное и основное – «жива!»?

Гибкость/адаптивность. Понимание, что вот сейчас мне плохо, но рано или поздно я как-то подстроюсь и уже смогу вздохнуть, адаптируюсь. Надо просто дожить.

В каких еще ситуациях в вашей жизни это качество проявлялось?

Любой сложный период на работе, форс-мажор, завал. Это началось еще со школы: были неудачные четверти, учителя, с которыми не ладилось. Был очень тяжелый год, когда ушли две бабушки и дедушка.

У кого, возможно, вы научились этому качеству? Кто среди значимых для вас людей обладал (или обладает) этим качеством?

Мне кажется, оба родителя и бабушка. И прабабушка. То есть это семейное. Про жизнь бабушки и прабабушки вообще можно писать книгу. Но и у мамы были тяжелые периоды, а потом все налаживалось; я это впитала. Папа больше разговоры разговаривал, и его «гибче надо быть» я запомнила.

Какие маленькие действия в помощь самой себе совершали вы тогда?

Я красилась и вообще старалась хорошо выглядеть. В оправдание себе цитировала «Евгения Онегина»: «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей». В первые дни меня буквально затерроризировали, что я плохо выгляжу, и я решила, что буду выглядеть хорошо.

Как удавалось вам не забывать кормить себя, поить себя?

Не удавалось, но тут было просто: в роддоме за мной следили (так как подозревали анорексию), в реанимации за мной, к счастью, приходили, в больнице я, как ответственный человек, не могла тухлить продукты, которые мне передавали муж и друзья.

О чем вы старались не забывать в эти непростые для вас времена?

О благодарности другим, о том, что они тоже устают, что жизнь вокруг продолжается, что, пока я тут, вокруг ничего не изменилось.

Какие принципы вашей жизни остались неизменными?

Самую большую проверку на прочность постоянно приходилось выдерживать принципу «Не лечить без запроса». Так как я оказалась на территории, где заведомо чувствовала себя чуть ли не экспертом. Сейчас мне стало еще сложнее, но я продолжаю этого принципа придерживаться.

Память о ком и о чем поддерживала вас?

Конечно, о старшей дочке, я постоянно пересматривала наши с ней фотографии, вспоминала разные совместные моменты.

Вы вспомнили про звездочку – символом чего была для вас эта маленькая вещица?

Звездочка была символом нашей с ней связи, того, что всегда было, есть и будет между нами, где бы мы ни были. Тех воспоминаний, которые у нас есть, того, что заложено генетически. Того, что уже не отнять, как бы ни изменилась наша жизнь дальше.

Вам важно было что-то Делать тогда. Что это может говорить о вас как о человеке?

Наверное, что я человек действия. Как акула. Это очень важное мое знание о себе.

Во что в жизни вы верите? Что стараетесь не пропускать?

Верю в то, что любой опыт дается не просто так, что он делает меня мудрее, сильнее и… счастливее. Стараюсь не пропускать маленькие моменты счастья. Они случаются каждый день.

Как в этой ситуации помогло ваше доверие к людям, уверенность в том, что помощь возможна, и она придет?

Именно оно и помогло, прежде всего. Тут и доверие врачам, друзьям, и открытость любым советам, и понимание, что без помощи я не справлюсь точно – мне просто не хватит компетентности и времени, чтобы ее приобрести сейчас, а когда приобрету – будет поздно. Были знакомые, которые давили: «Ругайся с врачами, требуй информации, забирай под свою ответственность». Но я рада, что этого не сделала, что удалось выстроить отношения и найти компромисс.

Ощущение «оттаявшего сердца» – что оно значит для вас?

Это возможность самой дарить тепло – не отбывать материнскую повинность, а быть с ребенком здесь и сейчас.

Виктория Лемешева. 34 года. В разводе. Трое сыновей (13 и 8,5 лет). Родной город – Краснодон, Луганская область. Живет в Москве

#разводСтремяДетьми

#финансовоеНеблагополучие

Это был первый год после развода.

Я осталась одна с тремя детьми. До этого у меня в помощниках было трое взрослых: мама, папа и няня. Я успешно строила карьеру, рожала детей. Социальный образ счастливой мамы и жены, успешной бизнес-леди. После развода я оказалась один на один с детьми, с не очень успешным опытом бизнеса и без денег.

Я была в состоянии эмоционального краха.

Ни о каком включении в детей речи не шло, потому что каждый день стоял вопрос выживания. Самые страшные мысли, которые на тот момент приходили, – это лечь, уснуть и больше не проснуться. Потому что тяжело. Как-то отдаленно я понимала, ради чего нужно жить, но осознавала и то, что детям на данный момент ничего не даю. Это было эмоциональное дно. С другой стороны, именно дети мотивировали меня от этого дна отталкиваться и идти вперед, день за днем. Без каких-то больших планов. Закончился день – и хорошо. Сегодня все живы-здоровы, и слава богу. Довольно долго я была в этом периоде. Наверное, год. Закончилось все этой зимой, когда я поняла, что полоса пройдена.

Поразительно, как по-разному в этой ситуации проявлялись мои трое детей.

Старший сын был зеркалом этого хаоса – с его отцом после развода, с моим невключением, потому что я была в состоянии решать только насущные проблемы. Я как будто жила рядом с ними, но не была вместе с ними. Средний сын взял на себя ответственность за меня. Его пугала нестабильная мама, и он в это время словно преждевременно повзрослел. Маленький ребенок, шести-семи лет, меня держал. Малыш более-менее был под защитой. Ему доставалось больше внимания из-за его возраста – я осуществляла посильный уход.

Со старшим же был просто тихий ужас: послеразводный период, первые подростковые проявления. Отец его постоянно «перекупал» и настраивал против меня. Таким образом, на полном отсутствии ресурса, на новом этапе жизни у меня была еще вот эта проблема со старшим сыном. Он уехал в какой-то момент жить к отцу, я осталась с двумя младшими, и в этот момент мне стало полегче. Хотя еще было жуткое чувство вины: я развелась, я недодала, любое происшествие со старшим я воспринимала как укор себе – я плохая мать. Чувство вины отравляло всю мою жизнь. Бывший муж, вместо того чтобы включиться и помочь сыну справиться с ситуацией, наоборот, бил по больному. Когда Артем переехал к нему, муж не упускал возможности сказать, как им здорово вместе. Новая женщина – и как круто сын ладит с ней, а вот я мать хреновая, была и есть. Зато у них теперь все хорошо.

Тем не менее, оказавшись одна с двумя детьми, я смогла найти в себе опору и прежде всего прийти к тому, что я достаточно хорошая мать, а в большинстве случаев – даже замечательная. Это чувство еще больше окрепло после возвращения Артема от отца. Долго они не прожили в своем счастливом трио: отец женился, переехал к своей новой жене, Артем там долго не задержался. Опять начался «треш»: с его поведением, с опекой, комиссией – со всем. И я с каждым его проступком становилась сильнее. Я поняла: каждая ситуация дается мне, чтобы я осознала, что это не моя вина. Я хорошая мать.

В социуме, к сожалению, все обстоит так, что мать проще всего обвинить. Первое, что говорят, когда ребенок что-то совершает, – виноваты родители. Слово «ответственность» все компетентные органы применяют крайне редко. У нас дома были и органы опеки, и полиция, и детская комната – и все понимают: есть разумная, в меру обаятельная мама, дома все условия для детей созданы, средний сын тренируется в школе олимпийского резерва, дети развиты и ухожены. Не та среда, где растут асоциальные личности. Проблемы старшего сына – это симптом не столько нашей семьи, сколько нашего общества и подрастающего поколения.

Мальчики, растущие без отца: отец либо выведен за пределы семьи, либо родители в разводе, – воспитываются женщинами. Мамами, бабушками, нянями, учительницами. Когда приходит кризисная ситуация – точки опоры нет. Отец страдает после развода, личную жизнь устраивает. У матери ресурс на исходе. Инструментов помощи ребенку в такой момент нет. Психолог для подростка – не авторитет. Подростку нужен мужской пример, мужская опора. Естественно, он тянется к отцу как ориентиру.

Как бы ни было трудно, через ситуации со старшим сыном я пришла к осознанию, что нет материнской вины в вопросах, связанных с подростками. Гормональный уровень, подростковая агрессия. В момент, когда они что-то совершают, они не думают о последствиях. По-хорошему, должна быть культура наставничества – возможность обратиться за шефством к старшему мужчине, который сможет дать точки опоры мальчишке. Тем не менее пока я проходила через все это, то как мать я обрела целостность. Если считать, что мать причастна ко всему, то пример других детей говорит, что со мной все в порядке.

Все эти события и ощущения были моими родительским дном и материнским отчаянием, но также они стали и точкой опоры. Я оттолкнулась и выплыла в ресурсное состояние, то, в котором я пребываю сейчас. Мне оно нравится, я никогда не была так уверена в себе как мать, я эмоционально включена, и у нас полный контакт с ребятами. Даже со старшим, которого все еще колбасит. У нас с ним получается взаимодействовать. И хотя в его поведении уже сложились некоторые негативные паттерны, наша взаимная включенность работает.

Я понятия не имела, что такое жить после развода.

Я думала, что если избавлюсь от агрессивного и токсичного партнера, то заживу счастливее, чем когда бы то ни было, но я последний раз была свободна, когда у меня не было детей. До развода я всегда могла на кого-то рассчитывать: на помощников или даже на отца детей. Развод стал для меня полным крахом иллюзий. Плюс финансовая составляющая, точнее, полное ее отсутствие: никакой базы, никакого дохода, ничего. И это еще больше меня расшатывало и угнетало.

Самым болезненным было разрушение иллюзии, что я всемогущая. Что если никто рядом не обесценивает, не шантажирует, то я сама справлюсь. Воспитывать одной троих сыновей, если подходить к этому ответственно, очень сложно. На мне не только воспитание, но еще и свой бизнес, какие-то личные увлечения. Одной совмещать все функции – трудно. Было иллюзией думать, что я со всем лихо справлюсь. Выстраивать бизнес с нуля, заниматься детьми, учитывая хотя бы тот факт, что средний играет в хоккей семь дней в неделю, и его логистика занимает полдня.

Когда мужчина ведет бизнес – он освобожден от детей и прочих хлопот. Женщина с детьми, ведущая бизнес, – совсем другая ситуация. Я думала, что если идея есть, то бизнес сразу пойдет в гору, но этого не случилось. Было и такое, что я выходила на работу, где мне зарплату не платили.

Вот такой был путь: и работа не выход, и бизнес ничего не дает, и вообще непонятно, как всё сложится. Со своим всемогуществом пришлось распрощаться. Пришлось учиться просить помощи.

Оказалось, что не справляться – нормально в такой ситуации.

Сейчас, если взглянуть назад, я бы все равно развелась, но подготовилась бы. Финансовая подушка, юристы, медиатор. Я бы максимально подготовилась, чтобы не совершать тех ошибок, которые совершила. В плане финансового обеспечения я была самонадеянна: думала, что вот-вот у меня будет свой проект. Нужно было выходить на работу, я построила довольно успешную карьеру, и я могла бы зарабатывать достойные деньги, поставить на ноги мальчишек, обзавестись помощниками – и потом уже идти в свой бизнес. Но я считала, что работать по найму я больше никогда не стану. Высокомерие, тщеславие и самонадеянность сыграли злую шутку со мной.

Я могла бы застрять на хороших зарплате, бонусах и должности очень надолго. Хорошо, что не застряла. Я бы не хотела забывать про этот опыт, потому что без него я бы не пришла туда, куда пришла. Но если бы у меня спросили совет, то, по-хорошему, стоит обзавестись «финансовой подушкой», юристами, которые сделают так, чтобы вы с детьми ни в чем не нуждались.

Когда я осталась одна с тремя мальчишками, то поняла, что это ад. Они постоянно дерутся, цепляют друг друга, вовлекают в это меня. Тихий ужас. От раздражения я переходила к отчаянию и эмоциональному отключению. Потом все опять копилось: агрессия, гнев, раздражение, отчаяние – и так по кругу. Фаза отчаяния была всё длительнее. Когда я запустила свой проект, который связан с воспитанием сыновей, я включилась в него эмоционально, и у меня начало здорово получаться: в семье наступили мир и лад. В этот самый момент, как гром среди ясного неба, вернулся Артем: а вот смотри, не все у тебя идеально.

А ведь эта картинка из глянца и гламура – идеальная семья и дети – очень давит. От этого стереотипа тяжело избавиться. Ребята отстаивают свои границы в рамках дома, ведут борьбу за ресурс, то есть за меня. Это нормально, так происходит их становление.

Мои отчаяние и раздражение, которые я испытала в родительстве, тоже были трансформирующими.

Самая глубокая моя эмоция в тот период – тотальное отчаяние, но я все равно находила в себе силы идти дальше. У меня никогда не было погружения в депрессию, я не опускала рук. Каждый раз вставала и шла дальше. Наверное, я просто не способна опустить руки. Моя отчаяние выражалось только в том, что я не могла эмоционально включиться в ребят. Старший давно отдалился от меня в силу возраста и каких-то моих ошибок воспитания, но со средним и младшим у нас есть контакт, поэтому не могу сказать, что дети закрылись от меня. Единственное, что меня волновало, – это то, что средний сын взял на себя роль взрослого в нашей «партии». Он стал за меня переживать, у него появилась тревога за меня.

Каждое утро у меня срабатывало правило: утро вечера мудренее.

Раз начался новый день – что-то хорошее в нем должно произойти. Тяжелее всего было вечером, когда накапливалась усталость, могли быть крики, скандалы, не очень приятные события. Вечером я старалась быстрее заснуть.

Я помню два дня, когда я пролежала и прорыдала дома, когда дети прошлым летом были кто у бабушки, кто в разъездах, кто где. За две недели до их возвращения я поняла, что не придумала, как буду заботиться об их материальном благополучии. И у меня был страх, как мы будем жить дальше. Поревела-поревела, написала всем, кому могла, что мне помощь нужна, и появилась помощь с бизнесом: мне сделали блог, помогли с продвижением, начались первые семинары.

Так эти два дня слез и оказались точкой опоры для моего проекта.

Рефлексивные вопросы к Виктории

Когда вы поняли, что это – эмоциональное дно, какие маленькие шаги вы делали, чтобы идти вперед день за днем? О каких маленьких действиях не забывали?

Возможно, вы могли поцеловать детей на ночь? А может, и это было для вас слишком, но вы могли кивнуть им, не отстраняться от их ласки?

Вы могли осуществить посильный уход за младшим. Какие действия «не отключились» у вас, работали на автомате?

То, что эти навыки остались с вами, говорит о том, что они очень крепкие. У кого, возможно, вы научились этим действиям, которые помогли вам заботиться о сыне в такой непростой ситуации?

Сохранялся ли у вас в тот период хотя бы краешек понимания, что ваш старший сын все равно будет с вами, а это всё – театр, который рано или поздно закончится?

Как вам удавалось не поддаваться чувству вины полностью? Что вы продолжали помнить про саму себя и про то, какой вы можете быть матерью?

Как развилось за это время ваше умение отличать проблемы общества, социума от ваших собственных сложностей и некоторых нормальных побочных эффектов взросления ваших детей?

По каким небольшим признакам в поведении сына вы понимаете, что вот они, гормоны пубертата?

Попробуйте вспомнить, откуда к вам пришла идея наставничества и шефства. Это конкретные ситуации из вашей жизни или образы из книг и кино? Что самое важное для вас в возможности шефства?

Как вам удается противиться назойливому голосу: «Ты все-таки плохая мать»?

Как и когда вы открыли для себя правило «Утро вечера мудренее»?

Что это правило меняло в вашей жизни?

Что нового привносило в нее?

Разрешить себе порыдать – что это было за событие для вас?

К чему, возможно, вы оказались уже готовы на тот момент, когда плакали те пару дней? Часто наши слезы – это не признак поражения, а единственный способ выразить свой протест и несогласие. Что из произошедшего с вами вы не готовы были признавать правильным и нормальным?

Что защищали эти слезы?

Чему они помогли сбыться?

Какие ваши личные качества проявились в тот момент, когда вы начали первые шаги в собственном проекте?

Какова история этих качеств в вашей жизни?

Кто и что помогало вам на первых порах, когда все еще было неустойчиво?

Когда впервые вы почувствовали, что новый «берег» близко и жизнь обретает относительную устойчивость?

Какие первые изменения в вашем поведении и состоянии заметили ваши дети?

Ответы Виктории

Вы поняли, что это – эмоциональное дно. Какие маленькие шаги вы делали, чтобы идти вперед день за днем? О каких маленьких действиях не забывали?

Вряд ли на тот момент я могла описать для себя свое состояние именно как «эмоциональное дно», но это было именно оно. Когда внутри пусто и холодно, сил ни на что нет, как и ресурса для восполнения. Просто делала какие-то автоматические действия, без желания и мотивации. От результата этих действий тоже энергии не прибавилось – необходимая рутина. Речи о каких-то удовольствия и радостях не шло – не хотелось ничего абсолютно. Кое-как поддерживал спорт. Но и в этом непонятно: то ли страх возврата лишнего веса был причиной, то ли адреналиновый прилив после тренировок и бега.

Возможно, вы могли поцеловать детей на ночь? А может, и это было для вас слишком, но вы могли кивнуть им, не отстраниться от их ласки?

Поцеловать на ночь, почитать, просто полежать вместе и посмотреть мультики – мой привычный на тот момент максимум. Те самые привычные автоматические действия, без особого вовлечения в эмоциональный контакт с детьми.

Вы могли осуществить посильный уход за младшим. Какие действия не отключились у вас, срабатывали на автомате?

Накормить, обнять, помочь одеться, поцеловать перед выходом из дома, после возвращения или при встрече и перед сном. Прогулки или развлечения уже требовали от меня усилий и не сулили никакой радости.

То, что эти навыки остались с вами, говорит о том, что они очень крепкие. У кого, возможно, вы научились этим действиям, которые помогли вам заботиться о сыне в такой непростой ситуации?

У моих родителей не было принято тактильно проявлять чувства и эмоции. Я даже не помню, чтоб мама целовала меня на ночь. А у меня это выходило само собой. Скорее всего, мне хотелось своим детям дать чуточку больше, чем получала я сама в детстве.

Сохранялся ли у вас в тот период хотя бы краешек понимания, что ваш старший сын все равно будет с вами, а это всё театр, который рано или поздно закончится?

Я понимала, что рано или поздно вообще всё закончится. И бунт старшего сына, и наш конфликт с бывшим мужем, и трудный период. Но легче от этого мне не становилось. Страх, стыд, вина, отчаяние лишали меня всякого позитивного взгляда на будущее. Я просто выживала, как привыкла делать это в течение всей жизни.

Я не была привязана к сценарию, что старший сын будет жить со мной и только со мной. Я прекрасно осознаю, что подросшим мальчикам необходима мужская структура, ролевая модель, стабильный взрослый одного с ним пола, от которого он примет и критику, и одобрение и на основе реакции от близкого мужчины будет строить правила жизни в мире, в соответствии со своей природой. Поэтому я никогда не была против проживания сына с отцом, но я была против исключения меня из жизни сына и насильной замены моей фигуры на фигуру новой жены отца. Этому противился и старший сын, о чем свидетельствовало его поведение.

Как вам удавалось не поддаваться чувству вины полностью? Что вы продолжали помнить про саму себя и про то, какой вы можете быть матерью?

Мне помог опыт личной терапии, знания психологии, материнский опыт и опыт общения с мамами в похожей ситуации. Я понимала, что нет моей вины во всем происходящем. Не скажу, что полностью на тот момент была избавлена от этого токсичного чувства, но старалась отслеживать и не давать затягивать меня в пучину отчаяния.

Про материнскую функцию я написала выше – она носила больше автоматический характер. Про себя я не забывала также по причине привычки и понимания, что удовольствие – это ресурс. Но в тот момент и на то, чтоб сделать что-то ради удовольствия, мне тоже требовались силы.

Как развилось за это время ваше умение отличать проблемы общества, социума от ваших собственных сложностей, от нормальных побочных эффектов взросления ваших детей?

Я стараюсь брать консультации у специалистов, читать интересные для меня блоги, собирать опыт других мам.

У всех плюс-минус одни проблемы, причины, ситуации. Когда понимаешь, что твой случай далеко не уникальный и у кого-то даже получается противостоять или изменять ситуацию, то это вдохновляет. Не помню, чтоб какой-то конкретный человек на меня оказал влияние, но я внутри тонко чувствую несправедливость, сопротивление при переходе моих границ, границ моих детей или нашей семьи.

Не скажу, что сразу научилась отличать внешние проблемы от своих собственных. Как и многое в своей жизни, я проходила всё через опыт, подкрепляя знаниями. Зато я прошла и опеку, и комиссии, и аресты счетов судебными приставами. И всё решала шаг за шагом, не позволяя сломить себя. Не то чтобы я такая сильная и несгибаемая, но было понимание, что я не имею права сдаться – это сильно ударит по детям. Мне кажется, я даже не болела все эти годы, потому что не могла себе этого позволить.

По каким признакам в поведении старшего сына вы понимаете, что вот они, гормоны пубертата?

Взрывная агрессия, перепады настроения, сонливость или, наоборот, чрезмерная деятельность.

Попробуйте вспомнить, откуда к вам пришла идея наставничества и шефства. Это конкретные ситуации из вашей жизни или образы из книг и кино? Что самое важное для вас в возможности шефства?

Книги, кино, опыт предыдущих поколений, разных времен и народов. Доступная ролевая модель в случае воспитания сыновей без прямого участия отца. Переход на «отцовскую» мужскую сторону и научение правилам игры в «мужском мире и по законам мужской природы».

Здесь сложно ответить парой предложений, чтобы не скатиться в навязанные стереотипы. Критику, наказание после нарушения каких-то норм мальчик лучше воспринимает от взрослого одного с ним пола. Причем этот взрослый (наставник) должен быть добрым и строгим одновременно, справедливым и последовательным. Если описывать «идеального» наставника, то на первый взгляд кажется, его сложно найти. Но на практике большинство мужчин спокойно находят общий язык с мальчишками. Будто они на одном языке говорят, и мальчики абсолютно по-другому реагируют на тон, слова, просьбы, если их озвучивает мужчина, которого они уважают. У меня средний сын занимается хоккеем, и я вижу эту разницу, когда с ним разговаривает старший мужчина с уважением, но соблюдая иерархию взрослый – ребенок, и когда к нему обращается старший мужчина с обесцениванием и наездом – разные реакции и следствия в поведении.

Положительная сторона наставничества еще в том, что оно помогает гармоничной сепарации парней от родительской семьи в целом. Если это наставник из мужчин, проживших интересную, наполненную жизнь, то это бесценный опыт расширения границ восприятия мира. На мой взгляд, дети, как правило, ограничены семейным опытом и сценариями. Вырастают с убеждением, что возможно только так, как было в их семье или родовой системе. Наставник же выводит парня за границы семьи в большой, необъятный мир, полный возможностей.

Как вам удается противиться назойливому голосу «Ты все-таки плохая мать»?

Я его спрашиваю: «Ну какого хрена ты меня пилишь? Ну не смогла я сегодня улыбаться с утра и до вечера, ну наорала, ну макаронами накормила и уснули все вповалку у меня в кровати! Зубы не почистили? Да в деревне неделями они их не чистили. А тут чуть что – плохая мать! Ну и что? Зато я провернула сделку, которая обеспечит нам приличный уровень жизни на 2–3 месяца, репетиторов и дополнительные тренировки среднему, логопеда младшему, мне – туфельки и массаж». И сразу голос затыкается!

Если серьезно, я давно не думала о том, что я плохая мать. Я достаточно хорошая мать для своих детей, и у меня растут неплохие парни. Скорее, это их заслуга, а моя – только в том, что я к ним особо не лезу со своим воспитанием и больше вовлекаю в свою жизнь, чтобы они видели и понимали весь жизненный процесс, в том числе и трудности. Сейчас мы на этапе выхода из трудной жизненной ситуации. Думаю, что это для них хороший жизненный опыт и урок: из любой ж…пы есть просвет, если предпринять определенные действия с учетом ресурса текущего времени. И что трудности не вечны, всему есть место в жизни. Жизнь не состоит из пони и единорогов, маминых с папой денег на игрушки, гаджеты и развлечения. У всего есть цена. И у всех может быть разная жизнь и разные результаты в этой жизни. Главное – сохранять веру в хорошее, близость с родными по духу людьми и действовать либо по чуть-чуть, либо с размахом – смотря на что хватает сил и возможностей.

Как и когда вы открыли для себя правило «Утро вечера мудренее»?

Как прочитала «Унесенных ветром», лет в 14. Но вот усвоила я его уже после развода. Стало приходить понимание, что вечером, уставшая и изможденная, я подвержена страхам и неправильной оценке ситуации, всё мне видится в серых тонах и решения я принимаю тоже из этого эмоционального состояния. И через силу заставляла себя отключаться от каких-либо внутренних толчков что-то решать или делать прямо здесь и сейчас. Шла смотреть кино или просто спать, обещая вернуться утром к этому вопросу на свежую голову. И если с утра вопрос был не таким уж важным, я его еще откладывала. Либо решение как-то само появлялось. Вот так у меня сформировалась новая нейронная связь: «Подумаю об этом завтра. Или послезавтра. Или никогда».

Что это правило меняло в вашей жизни? Что нового привносило в нее?

Учитывая насыщенность моей жизни событиями в последние два года, я не могу сказать, что именно это правило привнесло в мою жизнь новенького. Но оно точно помогло отрегулировать цикл «отдых – работа» и разгружать перед сном голову, насколько это возможно. Однако нет предела совершенству, я еще учусь и буду долго учиться не тащить проблемы извне домой и в семью.

Разрешить себе порыдать – что это было за событие для вас?

Когда-то я узнала, что слезы для женщины – это очищение. И иногда даже специально провоцировала фильмами, чтобы прореветься. Эмоциональный сброс такой. Сейчас я рыдаю по многим поводам, люблю прослезиться. Это для меня про чувствительность и сострадание, давно не стыжусь слез.

А еще от злости рыдаю – аж зубы сводит! Очень помогает мне в моих достижениях – разозлиться как следует и сделать всё назло.

К чему, возможно, вы оказались уже готовы на тот момент, когда плакали те пару дней? Часто наши слезы – это не признак поражения, а единственный способ выразить свой протест и несогласие. Что из произошедшего с вами вы не готовы были признавать правильным и нормальным?

В те два дня я так глубоко не смотрела и вряд ли видела протест или несогласие. В тот год я много рыдала от ненависти к бывшему мужу. Помню то наслаждение, когда я признала, как сильно его ненавижу! Это было такое сладкое чувство и такие приятные слезы ненависти. И с того момента, как я позволила себе открыто признавать, что ненавижу его, у нас потихоньку стали налаживаться отношения. Будто нарыв прорвало и вышел гной, а потом рана начала заживать и рубцеваться. До взрослых отношений и баланса нам еще далеко, но мы уже в каких-то вопросах сотрудничаем либо сохраняем нейтралитет – это огромный шаг вперед.

Те два дня я рыдала от отчаяния и жалости к себе. Что я одна в целом мире, бедная и несчастная, без денег и понимания, как я буду зарабатывать и содержать детей, что нет у меня в целом мире никого, кто пришел бы, взял на ручки и решил все мои проблемы. Вот с этим, наверное, и было мое несогласие. Почему с самого детства я и пробивала всегда себе дорогу сама.

Окончательный крах иллюзий в плане обеспечения собственной безопасности и безопасности детей у меня произошел недавно. Месяца 3–4 назад, но это было уже после интервью для книги. У меня вообще за текущее лето произошел мощный скачок и прорыв. Как обычно, через крах иллюзий, через очередной кризис. Но инсайт был мощный, результат не заставил себя ждать. И уже «тех самых» двух дней больше не было, хоть я и диагностировала у себя задним числом затяжную депрессию, через интернет:))) Минимум год у меня была депрессия.

Какие ваши личные качества проявились в тот момент, когда вы начали первые шаги в собственном проекте?

Тщеславие и всезнайство – я сейчас вас всех научу и спасу мир. «Смотрите, как у меня!» – и тут же реальная ситуация в моей жизни показала, как всё есть на самом деле, словно под увеличительным стеклом.

Кто и что помогало вам на первых порах, когда все еще было неустойчиво?

У меня до сих пор все неустойчиво. Мне помогают близкие друзья, родные, окружение. Мне везет в жизни на людей. Хоть я и писала выше, что ревела два дня от жалости к себе и одиночества, но на самом деле со мной незримо всегда находились мои друзья, готовые прийти на помощь. И многие приходили, и неоднократно. Моя семья всегда помогает с детьми летом, так как живут далеко и посильную помощь в течение года оказывать не могут.

Я из тех людей, которые стараются справляться самостоятельно и не просить о помощи. Рассчитывать только на себя. Но бывают в жизни такие моменты, когда просто не обойтись без помощи и поддержки. Я до сих пор стараюсь лишний раз не обращаться за помощью и не просить никого ни о чем, особенно если не понимаю, чем могу вернуть услугу или помощь.

Очень хотелось бы как-то предостеречь женщин, которые проходят через похожую ситуацию, от иллюзий и безрассудства. Чтобы они еще до развода позаботились, по возможности, о финансовой подушке, чтобы не упускали из виду такие важные моменты, как адвокат и/или медиатор, не вляпывались тут же в новые отношения.

С другой стороны, на противоположной чаше весов – ощущение свободы, безграничных возможностей, шанс найти равноценного партнера.

Когда впервые вы почувствовали, что новый «берег» близко и жизнь обретает относительную устойчивость?

Гораздо позже, чем давала интервью для этой книги. Да, в иллюзии, что вот-вот всё изменится и станет лучше, я пребывала все время от момента принятия решения о разводе. Но опору я почувствовала только недавно. И все-таки иногда посещает чувство, что соскальзываю, что еще не закрепилась.

Для женщины очень важно иметь безопасную подушку в виде заработка, жилья, поддержки со стороны семьи или мужчины. Я эти два года была одна против всего мира. Это трудно объяснить. При том что я могла всегда рассчитывать на поддержку, но все равно, в рамках своей семьи, я была одна на передовой, а это сильно изматывает. Без постоянного дохода, с ресурсами перебои. Теперь я знаю: все эти проекты без дополнительных финансовых источников не имеют основы и перспективы. Поэтому мой возврат в профессию, мое участие в стартапе сейчас сильно меня вдохновляют и дают точки опоры именно в плане финансовой безопасности. Выстраивая эту сторону жизни, укрепляя материальный ресурс, я обретаю силу и уверенность и нахожу опору, вот только сейчас.

Какие первые изменения в вашем поведении и состоянии заметили ваши дети?

Они явно ничего и не замечали. Просто они сами изменились. Младший в начале августа вернулся в Москву от бабушки. Походил пару недель в садик и радостно мне заявил, что он теперь в садике хорошо себя ведет. Я спросила: «А раньше ты плохо себя вел?» Он ответил, что да и что его всегда ругали. А теперь все хорошо. На вопрос, почему он раньше плохо себя вел, сын ответил: потому что у него были плохие чувства, а сейчас у него хорошие чувства.

Думаю, не нужно лишний раз объяснять, что тревожность матери передается детям. Дети могут ничего не говорить про мое состояние, они это отразят в своем поведении, в состоянии, в успехах или их отсутствии, во взаимодействии друг с другом. Я тонко чувствую своих детей и даже старшего, который живет у отца. Я в любой момент могу настроиться на каждого из них и понять, что с ними сейчас происходит.

Каждая мама, на мой взгляд, так может – эта связь дана нам природой. А у мам с сыновьями особенная связь. Пусть меня обвинят в гендерных стереотипах: мол, чем же связь мамы с дочерью отличается от связи мамы с сыном? – но я знаю и вижу эту связь, как у себя, так и у других. И мне это здорово помогает регулировать состояние сыновей и наши с ними взаимоотношения.

Ну вот. А теперь я пойду и напишу книгу «Как управлять Вселенной, не привлекая внимания санитаров».

Анна Болотова. 43 года. В браке (17 лет). Двое детей: дочь (13 лет) и сын (10 лет). Родной город – Ростов-на-Дону, живет в Москве

#второйРебенок

#ревностьДетей

#одиночество

#изоляция

О том, что существует материнское выгорание, я узнала много лет спустя, вычитывая тексты психологов на тему послеродовой (и не только) депрессии. А тогда, получив в руки орущий сверток, я испытала острое любопытство. Надо же, я создала новое существо, это так круто! Теперь у меня есть дочь! Но через несколько часов восторг сменился сомнениями, а затем и тихим ужасом. Во-первых, со дня кесарева прошли только сутки – сидеть и ходить было больно. Во-вторых, голодное дитя неправильно приложилось к груди, и уже на вторые сутки соски растрескались вдрызг от мощных жадных десен: «кровь с молоком» – это вот оно. Я слезно выпросила у персонала силиконовую накладку на грудь, и это отчасти смирило меня с пыткой. В-третьих, дитя не желало спать ни днем ни ночью, оглашая палату писком, как только мне удавалось смежить очи и впасть в короткое забытье.

Врачи на обходе говорили «какая прелестная голубоглазая куколка!» – а я видела сердитую щекастую старушку с квадратным ненасытным ртом. В общем, через неделю, вывалившись из роддома в объятья оживленных и счастливых родственников, я не могла выдавить из себя и подобия улыбки. Пока «куколку» рассматривали и тискали, я поймала себя на желании драпать, немедленно и бесповоротно, куда угодно. В гостиницу, в другой город, попросить политического убежища – скрыться, справить поддельные документы. Но сил хватало только на то, чтоб лечь в сугроб и умереть в лучах ослепительного январского солнца.

Основной вопрос, который звучал у меня в голове все первое полугодие: почему, черт подери, никто не предупредил меня об этом?! Когда я жаловалась матери по телефону на недосып и смертельную усталость, она звонко хохотала и восклицала, что у всех по двое-трое детей, и все бабы справляются. «Пошустрее надо быть! И всё успевать!»

Что это за такие богатырские Василисы Микулишны, везде успевающие – и работать, и заниматься домом, и взращивать детей, и консервировать овощи, и шить распашонки, – я понять не могла. Те, что сонно дефилировали по паркам мне навстречу, едва отрывая ноги от дорожки, выглядели не лучше моего. Такие же бледные ненакрашенные понурые моли.

«Звонок сверху» прозвучал, когда я спросонья начала прикладывать к груди спящего рядом мужа – совершенно не понимая, почему дитя не прикладывается, а, напротив, упирается изо всех сил. Вот же неблагодарное создание! Окончательно проснулась от недовольных криков супруга. Стоп! А где ребенок! Упал с кровати! Задавили! Ребенок закатился в угол кровати и безмятежно сопел в свои две дырочки.

Период колик мы пережили, сидя на краю ванны – монотонное журчание успокаивало дочь лучше всяких препаратов и теплых пеленок на животик. Хозяйством я занималась постольку-поскольку, довольно быстро поняв, что спит она – сплю и я. Иначе свихнусь. Круг друзей сократился до мужа, зато я познакомилась с несколькими «мамками», но, рассказав друг другу раз сто одну и ту же драматичную историю родов, мы чуть отдалились, лишь изредка кивая друг другу при встречах. Информационный голод я компенсировала фильмами ужасов, которые смотрела, пока дитя сосало грудь. «Пункт назначения», «Пила», сериалы типа «Не родись красивой» – щекоча себе нервы, неумолимо тупея и интеллектуально замерзая.

Муж боялся оставаться с дочерью – она была слишком подсажена и на грудь, и на «слингинг». Я научилась кормить ее в публичных местах, дойдя до финальной стадии равнодушия к общественному мнению, а также требовать место в транспорте, скандалить в очередях в поликлиниках, если кто-то лез не по праву. В общем, сделалась замотанной, отечной, невыспавшейся «онажематерью» – и уже даже начала понимать значение слова «хабалка».

Книг я не читала совсем. О писании собственных букв речи вообще не шло.

Было ли это выгоранием? Теперь я понимаю: да. Это было обесточивание, оскотинивание, отупление, машинальное существование, функционирование, обслуживание, порабощение обстоятельствами, когда жизнь утрачивает полутона, когда ешь что придется, спишь, в чем ходил весь день, избегаешь смотреть на себя в зеркало, нажираешь килограмм за килограммом, и твое «Я» становится таким крошечным, что его можно придавить ногтем, как клопа. Вот тогда я поняла, что больше в моей жизни ничего и никогда не будет. Только ребенок. Или дети. Ловушка захлопнулась.

Позже, анализируя то чувство отчаяния, провала энергии, отсутствие желаний, я пришла к выводу, что очень важно выработать собственные правила, мысленный каркас, который не даст эмоциям расползаться, а жалости – заполнять твое сердце.

Правило первое: рассчитывать всегда и во всем только на себя. Помогут – спасибо. Не помогут – ок, значит, не было возможности, не получилось. Никто ничего тебе не должен. Ребенок – прежде всего твой.

Правило второе: все заканчивается, и плохое, и хорошее. А ночь перед рассветом – самая темная. Да, есть часы полного отчаяния, страшные, темные, когда в голову лезут самые смоляные и пропадущие мысли. Но будет утро, и солнце снова встанет.

Правило третье, заимствованное: делай что должен, и будь что будет. Иногда не надо думать, надо делать свою работу, пусть она неблагодарная, никому не видимая, обрыдлая. Иногда есть простая механика будней – чистить зубы, мыть посуду, делать какую-то гимнастику, бегать по стадиону или плавать в бассейне. Заставлять себя, без эмоций, с пустой тяжелой головой, но не позволять себе останавливаться, замирать и окукливаться. Тело тебя выведет, оно не предаст. И оно очень благодарно.

Правда, оно же, тело, требует внимания. И, не получив его, бьет наотмашь. У врачей я не наблюдалась, анализы не сдавала, никакой поддерживающей послеродовой терапии, плюс хронический недосып, плюс долгая лактация. Ну да, махнула на себя рукой. Усталость уже с утра, после пробуждения, казалась мне нормальным состоянием. Через полтора года после родов выяснилось, что у меня развились узлы в щитовидке. Слава богу, не злокачественные. Когда спохватилась, хирург сказал, что операции не миновать. Как и пожизненного приема гормонов.

Скрытая депрессия и опустошение отпустили, когда дочь начала ходить, лепетать, общаться. Я уже не была просто обслуживающим персоналом, стала видна эмоциональная, интеллектуальная отдача. Да, дети с высокими запросами способны вымотать родителей, но они же и возвращают стократно! Когда вблизи наблюдаешь, как мощно, радостно, энергично растущий мозг черпает знания о мире, как ребенок касается бабочек, рассматривает листики и картинки в книжке, узнает знакомое, смеется, обнажая крошечные зубы-рисинки. В общем, наступила пора пушистиков-пупсиков, смешных, сообразительных, деятельных. Об эмоциональном выгорании уже и речи не шло. Оно закончилось, оставив чуть горькое послевкусие от того, что соприкоснулся со своей темной стороной.

Второй «клинч» слегка наметился после рождения сына. Старшая, поначалу с любопытством отнесшаяся к брату, вскоре поняла, что он оттяпывает внимание, которое прежде было приковано к ней. Разница между ними была маленькой – чуть больше двух лет. Самые драматичные эпизоды случались во время укладывания на сон. Тогда рыдали все (включая соседей).

Вот представьте себе тетрис-квест. Как уложить двух детей одновременно, если они оба хотят размещаться в материнских объятьях, причем один из них кормится грудью? А та, что постарше, не согласна иметь между собой и матерью прокладку в виде братца. Возня с сопением, слезами, криками: «Убери его отсюда, пусть он спит на полу» могла длиться час, пока первый не наедался и оба не засыпали от усталости. (Предупреждая вопросы: муж в это время работал.)

Кроме того, у них был разный режим дня. Мелкий спит, старшая живет своей жизнью, шебуршится, хлопает дверью, пищит, громко разговаривает. Тот просыпается, плачет. Я себя чувствовала многодетной обезьяной из советского мультфильма. Надо иметь сто рук, черт подери, чтоб все успевать!

В общем, этот дурдом прекратился, когда я категорично потребовала няню на четыре часа в день. Гулять с коляской. Так дочь получила полноценное время, когда мы были целиком и полностью предоставлены друг другу.

Второе решение было – на выходных гулять с детьми отдельно. Муж брал любого из детей и сам придумывал маршруты. Мне хотелось, чтоб каждый ребенок в итоге имел толику персонального внимания, потому что понимала, что они устают друг от друга, с утра до ночи кувыркаясь в одной корзине.

Хотя младший был доволен компаньонкой, она сделалась его «иконой стиля», такая самостоятельная и взрослая. Он повторял за ней, рассматривал ее игрушки, невзирая на визги. И, кстати, развивался гораздо быстрее. Сам научился читать рядом с сестрой – с ним я практически не занималась. Не хватало времени.

Но и эти проблемы с братско-сестринской ревностью-завистью закончились. Все естественным образом завершает свой цикл и входит в стабильную комфортную фазу. Все проходит, помните?

Сейчас, оборачиваясь назад, я не жалею ни о чем. Только 13 лет жизни пролетели незаметно.

Дети – это вызов. Задание, которое тебе спустили сверху для обтачивания способностей, скиллов, человеческого апгрейда. Ну и потом, здорово же, когда ты создаешь что-то хорошее. Это плод твоих трудов, твоего творчества. Через тебя происходит новая жизнь. Это хороший опыт, просто в какой-то момент понимаешь, что жизнь – не только и не столько дети. Это роль, аспект, грань тебя. И надо делать так, чтоб все остальное тоже имело место. Работа, любовь, познание мира.

Однажды я задумалась: а что, если б у меня не было детей. Как тогда?

Без детей я бы чувствовала себя ущербной, несостоявшейся – даже если бы сложилась блестящая карьера. Дети – это хороший, здоровый ресурс энергии, творчества, отзывчивый, эмоциональный, близкий. Просто сначала надо отдавать, не ожидая обратной реакции, по мере сил, не жертвуя собой.

Без детей, мне кажется, скучно, пусто. Я знаю такие семьи, но и они компенсируют это обилием животных. Иначе нет объединяющего мужчину и женщину центра.

Родительство – определенно хороший, годный опыт, как командировка на Северный полюс или долгое путешествие.

Но все равно рано или поздно важно вернуться к себе. Домой.

Вопросы к Анне

В какой момент вы начали двигаться к обретению нового равновесия?

Что в материнстве стало для вас легким и понятным уже к моменту рождения сына?

Чему самому главному вы научились, пока росла дочка?

Что самое хорошее и правильное делал ваш муж?

Как он до этого додумался?

Было ли что-то, чего ему делать не стоило?

Какие новые способы договариваться возникли в вашей паре в тот период жизни?

Какова была «первая ласточка» этого нового, изменившегося отношения, когда получается и иметь детей, и радоваться жизни?

Что, возможно, вы хотели бы сказать женщинам, которые только начинают проживать опыт вхождения в материнство?

По просьбе героини мы не публикуем ее ответы на вопросы.

Екатерина Бурмистрова – Семейный психотерапевт, нарративный практик, детский психолог, автор книг «Беременность, роды, материнство», «Современная семья. Психология отношений», «Раздражительность – методика преодоления», «Семейный тайм-менеджмент» и других

Вы прочитали пятнадцать уникальных свидетельств о проживании яркого и непростого личного опыта.

То, что героини этих историй решили поделиться своими состояниями, эмоциями и открытиями, – огромный подарок читателям. Такого рода книг мало. Гораздо больше тех, что написаны как инструкция, в них если и говорится о трудностях, то сухим языком теории.

Эта небольшая глава появилась как мой профессиональный и личный отклик на то, что я прочитала.

Я не собиралась ее писать, она родилась сама собой.

Истории сильные, талантливо написанные, раскрывающие детали, о которых обычно можно узнать только из личного, очень близкого, доверительного общения.

Очень важно, чтобы мы, не только открывая для себя новое, но и сталкиваясь с болью, не травмировались и не начинали думать о материнстве как об испытании, через которое пройти невероятно тяжело. Которое человека скорее сломает.

Нет. Нам приоткрыли дверь во внутренние покои удивительного опыта превращения, превращения из не-мамы в маму. И даже в Маму.

Большинство из написавших уже находятся на абсолютно другой жизненной территории. Они прошли испытание. И этот опыт их изменил. Они стали другими, но не сломались.

То, чем так открыто и талантливо поделились 15 авторов этих true life stories, может стать огромной помощью для тех, кто двигается похожими путями, в том же направлении. Пусть им будет хоть немножко легче. Это ведь так здорово, когда не надо изобретать велосипед!

Если же во время прочтения вы погрузились в собственные тяжелые эмоциональные переживания, попробуйте остановиться, десять раз вдохнуть и выдохнуть и отделить себя от героинь. Странная рекомендация, да? Но написанное здесь больше похоже на то, что психологи слышат на терапевтических группах и приемах, чем на художественную литературу.

Это живая жизнь, и важно не обжечься о тот огонь, через который прошли героини. Хотя, конечно, у каждого – своя собственная ситуация, со своим собственным накалом.

Кому полезна эта книга?

Тем, кто проживал нечто похожее или совсем другое, но связанное с трудностями принятия материнства, это будет значительная поддержка: «не я одна иду этой дорогой», «я не ненормальная», «я не плохая мать», «мне было трудно, это нормально – вон что происходило с другими людьми»… Эти тексты – хорошая возможность подготовить себя, когда вы только учитесь быть мамой и еще не поняли, что с принятием этой роли может быть связано столько боли.

Я долго вела группы для беременных, которые хотели настроиться на ребенка. И мы обязательно делали два письменных задания: «Представление о моем ребенке» и «Представление о моем будущем материнстве». Это были совершенно идиллические, фантастически красивые описания материнства и того, что за существа младенцы. «Быть мамой – это сказка», – думали беременные. И потом, когда эти женщины приходили на группу уже с детьми, мы доставали эти тетрадки и по новой читали написанное. И снова писали. Теперь у них рождались совсем другие слова, про реальное материнство, – примерно такие, как в этой книжке. Мы сравнивали эти их тексты и прежние. Там было над чем поплакать и посмеяться.

И мы старались понять: почему же все так сложно? И как с этим жить, как двигаться дальше, как не застрять на стадии «все очень непросто и неидеально, а я плохая мать»?

Обсуждали, что это нормально – испытывать сложные чувства к очень любимому младенцу и к такой несовершенной самой себе.

И потом мы встречались со многими снова, уже на программах, посвященных воспитанию, построению отношений в семье, общению с ребенком. И этот этап для большинства уже был позади. Приходила «ровность дыхания» в материнстве. Женщина по новой училась есть, пить, спать, отдыхать, чувствовать себя и партнера.

Ведь все эти базовые навыки были временно утрачены на тот период, пока женщина становилась мамой. Психологически мамой становятся не в родах, а весь первый год жизни ребенка, а то и полтора. Это была очень полезная практика.

Тем, кто внутри…

Самые сложные и неприятные переживания могут случиться при вхождении в материнство с любой женщиной, даже прекрасно подготовленной к родам и твердо настроенной на «бережное» или «сознательное» родительство. Ведь об этом никто не предупреждал.

Читая эти 15 историй, осознаешь, что, в принципе, это нормально.

Да, не у всех все так остро.

Да, это может быть как-то совсем иначе, чем у вас.

Но чтобы просто, красиво и гладко – такое бывает, наверно, только в чужом «Инстаграме».

Кому еще это может быть полезно?

Тем, кто сейчас находится, что называется, в острой стадии принятия материнства,

кто только учится,

кто сам наступает на собственные грабли,

кто изобретает собственные велосипеды,

открывает, как можно выжить с ребенком,

и приходит к необходимости снизить свою планку перфекционизма.

Им пригодятся рассказы о тех внутренних маленьких событиях, которые произошли в жизни героинь, об открытиях и поворотах, ведущих в сторону исцеления, выздоровления.

В каждой истории можно найти момент, когда автор начинал обретать собственные внутренние опоры и потихоньку чувствовать почву под ногами.

И очень важно не напугать тех, кто только собирается рожать и еще только думает о ребенке. Важно, чтобы эти тексты не создали какого-то предубеждения и мысли, что материнство – это кошмар кошмарный, что это беспросветно и безнадежно. Потому что это совсем не так.

Мне кажется, эта книга похожа на честный и достаточно полный путеводитель, в котором рассказывается не только о легком и приятном, что может встретиться вам на пути.

Когда мы собираемся ехать в другую страну, мы читаем о ней, собираем информацию о тех местах, которые надо посетить. Мы хотим узнать об уникальных мероприятиях, о важных событиях, которые мы можем застать, о гостиницах и ресторанах, о красивых местах, которые можно увидеть только здесь. Но не менее важно нам узнать и о том, куда не стоит попадать, о местах, помеченных «черной меткой», о специфических опасностях.

Осваивая новые территории, очень полезно иметь при себе карту местности.

Читательницы, которые готовятся стать мамами, могут увидеть, как героини этой книги искали верную тропу и, каждая по-своему, выходили на нормальную дорогу. Знание того, как это было у других, безусловно, воодушевляет.

О своем, о девичьем?

Казалось бы, книга написана женщинами и вроде бы для женщин. На самом деле ничего подобного. Это настолько полная энциклопедия эмоциональных и физических состояний в период до и после родов, в период лактации, активного принятия ребенка, что она будет невероятно полезной и мужчинам, которые решатся ее прочитать.

Мужчине, которому хватит интереса и внимания прочитать книгу, станет гораздо более понятно, «что оно такое было» с его любимой женой.

Те, кто собирается стать отцом, получат очень хорошее представление о том, что происходит с женщинами. И у них будет время подготовиться и подумать, как лучше это время пережить.

Часто, когда пара находится в «острой стадии» принятия непростого жизненного опыта – вхождения в родительство, – поделиться друг с другом своей болью и сложностями трудно или вообще невозможно. Потому что слова еще не родились, еще ничего не названо своими именами. Для того чтобы появились слова, потребуется время. Эта книга, как катализатор, может помочь ускорить процессы вызревания опыта.

Почему так трудно? Новый навык

Чаще всего в предыдущем, 25–35-летнем опыте жизни ничто не готовит женщину к материнству. Ни в образовании, ни в развитии – творческом, карьерном, социальном – нет разделов «материнство». Штудирование инструкций, книг для родителей абсолютно не дает представления о том, что такое быть обычной мамой нормального младенца, в эмоциональном плане.

Оказывается, что, вместо того чтобы настроиться на собственные желания, женщина, рожая ребенка, должна научиться от своих желаний отказываться. Причем не время от времени, а на регулярной основе.

А еще параллельно нужно освоить принципиально новый навык: понимать без слов, договариваться с маленьким человеком, который еще даже не говорит. Это коммуникация не на уровне «второй сигнальной системы», а на уровне «первой сигнальной системы» – чистого обмена эмоциями.

Такое общение очень часто вызывает тревогу. Не только потому, что работает «закон эмоционального заражения» – то есть мама, сама того не желая и не замечая, присоединяется к эмоциям малыша. К любым эмоциям – радостным, отрицательным, сложным. У мамы на новеньких еще не появился абсолютно новый навык – сохранять мир и внутреннее спокойствие при любых эмоциях малыша, не отстраняясь, не выпадая из контакта.

Умение сохранить островок мира и покоя внутри должно созреть. И у каждой женщины на это уходит свое количество времени.

Очень сильная любовь

Включившийся только на треть материнский инстинкт, только начавшая формироваться привязанность побуждают женщину к тому, чтобы постоянно слушать не себя, а ребенка. Пытаться понять, что ребенку нужно, что ему лучше, как ему лучше.

И это слушание – не спокойное и внимательное, а напряженное и тревожное. И потому – истощающее ресурсы.

А предыдущие четверть или треть века жизни дают повышенную планку ожиданий по отношению не только к себе, но и к любому своему результату.

У многих мам есть неосознаваемое ощущение, что они должны все сделать на твердую «пятерку». И при этом и они сами, и все вокруг должны быть счастливы 24/7. А получается… что не получается.

Даже если вы прочитали все книги, ко всему подготовились, даже если роды были по тому сценарию, по которому хотели (что само по себе редкость), вы не можете сразу сделать так, чтобы ребенок был счастлив, доволен, даже просто спокоен. Потому что ребенок – живое существо, и потому что это новый опыт – и для ребенка, и для вас. Потому что надо научиться быть родителем, а это требует времени.

Научиться кормить, укладывать ребенка, спать самим.

Научиться как-то вставлять в день, который полностью наполнен заботой о ребенке, еще какие-то минимальные бытовые дела. Очень часто мамы не могут позволить себе даже почистить зубы, потому что нужно на этот момент оставить ребенка – а как?

Даже если все мягко, просто, нет никаких осложнений со здоровьем, сложностей в семейной жизни, у женщины сбалансированный характер – все равно трудно. Потому что абсолютно новое дело. И нужно время, чтобы привыкнуть.

Адаптация, привыкание – это не момент, а процесс.

Острый период обычно составляет около шести-семи недель, но весь эмоциональный цикл «обучения материнству» может растянуться и на год или полтора.

Размамиться

Как сказала одна моя слушательница – и лучшего определения я не знаю, – с первым ребенком нужно «размамиться».

То есть войти во вкус.

Размамиться не всем просто: многое зависит от наших индивидуальных качеств, а также от того, какой был опыт общения с собственной мамой.

У процесса вхождения в материнство есть нормальное течение. На каждом этапе происходит что-то новое, а женщина проживает всё новые и новые оттенки эмоционального опыта.

Как на закате или на восходе небо меняется очень и очень быстро, так и в процессе нормального размамливания спектр состояний меняется, он не остается одним и тем же, и женщина не всегда видит эти изменения.

Сначала есть ощущение пике: становится всё труднее, труднее и труднее – и в историях мы это прочитали, – но потом как будто бы начинается совершенно другая мелодия, появляются островки гармоничного, нормального состояния. Мы не можем это делать быстрее или медленнее, каждый из нас будет двигаться в собственном темпе по этому пути. И очень важно принять собственный темп размамливания.

Нормальные стадии

Шок (от 9 дней до 1 года), в норме – 1–3 недели.

Адаптация (от 6–7 недель до 1,5 лет), в норме – 1,5–3,5 месяца.

Налаживание ритмов (от 2 месяцев до 2 лет), в норме – 2–4 месяца.

Интеграция ребенка в жизнь супружеской пары и семьи (от 1 года до бесконечности).

Хэтчинг (hatching, англ. «вылупление из яйца») – от 1,5 до 3,5 лет или никогда.

Путешествие через море к новому берегу. Метафора перехода

Есть очень красивая метафора, описывающая размамливание как состояние перехода из момента, когда ты никому не мама и тебе хорошо, до момента, когда ты мама ребенку и тебе хорошо или нормально (не 24/7 постоянного счастья, но ты уже на другом берегу). Это метафора путешествия к новому берегу, который нам неизвестен, к новому континенту.

Мы знаем, что другой берег есть. Есть люди, которые на этом континенте живут, и там неплохо, но мы сами там никогда не были (если ребенок – первенец).

Мы только читали. Есть очень красивые картинки в «Инстаграме», на них счастливые мамы с улыбающимися детьми, все выглядят прекрасно, еще и ведут успешный бизнес.

И мы с другого берега думаем, что для нас это никогда не станет возможно, потому что мы-то обычные люди, а это какие-то супергерои. Очень красивые описания нового континента могут и раздавить самооценку.

Становясь родителями, мы начинаем переход на неизвестные земли. Это та Америка, которая еще не открыта.

Есть «старый берег» – там, где нам хорошо. Но на этом берегу у нас еще нет ребенка.

После родов мы оказываемся в бурном океане. Внутри нас бурлят непростые эмоции, а снаружи – разного рода обстоятельства. Океан нужно преодолеть, чтобы достигнуть другого берега – того, на котором обитают (мы про это слышали и читали) родители, которым их родительство не приносит боли.

Во время этого путешествия нам могут встретиться разного рода препятствия и приключения. Но также возможна и встреча с тем или теми, кто станет нам помогать достичь нового берега.

Мы можем попасть в «штормы» или оказаться в «бермудском треугольнике».

Воронки и сильные течения, которые могут мешать или помогать.

Ветер, который может быть попутным или, наоборот, встречным, мешающим движению.

«Течения» и «погода»

Течения, которые помогут переходу, – это мысли, книги, фильмы, люди, разговоры, какие-то встречи, которые укрепляют в нас ощущение, что все, что происходит, – оно прогрессивное, что мы не разваливаемся на куски, как иногда кажется, а куда-то двигаемся, и что есть люди, которые двигаются в ту же сторону.

Очень здорово, если рядом с вами вы иногда видите корабли, которые плывут в ту же сторону. Есть большая польза в правильном, поддерживающем контакте внутри родительских сообществ – живых или интернетных.

Мы мало общаемся во дворе, часто не знаем соседей по лестничной клетке, но если, родив ребенка, нашли кого-то, кто тоже в похожей ситуации, и в похожей стадии, и с похожими мыслями в голове, то это очень хорошо. Даже мыслить можно по-разному, но если иногда обменяться парой слов – это уже огромная помощь и поддержка.

Течения, которые мешают, – это критика, оценки. Такое нередко можно услышать от старших родственников, родителей, свекрови. Или от тех людей, с которыми мы соревнуемся, конкурируем.

И нужно учиться отличать то отношение, те слова, которые не поддерживают, а наоборот, осаживают, лишают сил, от позитивных и продуктивных.

«Неблагоприятные течения» – это избыточное волнение, состояние физической астении, недостаточное количество хорошей еды, сна, исчезающе малое количество впечатлений.

То, что женщина ничего не видит вокруг, как будто посадила себя в клетку. Я часто слышала от женщин, что они не могут выйти гулять, не разрешают себе встретиться с подругой, вся изоляция и астенизация – это неблагоприятные погодные условия в океане эмоционального опыта, который нам нужно преодолеть.

Неожиданно для себя вы можете оказаться в этаком «бермудском треугольнике», когда состояние странное и непонятное, возможно, переклинили гормоны, возможно, обострились нервные состояния, которые были вам знакомы и до материнства. Крайний вариант – психоз и соматическое заболевание. Из этого выбраться можно, но тут вам точно понадобится специальная помощь. Важно вовремя понять, что она нужна, и не отказаться от нее.

Что взять с собой в путешествие?

Отправляясь в путешествие, нельзя не подумать о том, как вы его проведете: у вас должно быть достаточно еды, воды, компас должен быть, навигатор, помогающий определить, где вы, в какой системе координат.

Очень часто отсутствие жизненно важных стратегических запасов мешает женщине совершить этот переход к гармоничному материнству.

«Стратегические запасы» – это прежде всего база доверия: в отношениях. Партнерских, если вы в браке, или просто в надежных, в которых можно получить поддержку.

Если пара готовится к рождению ребенка, важно уделить максимум внимания отношениям друг с другом, насытиться временем, проведенным вместе, создать такую «подушку безопасности», чтобы на этом эмоциональном запасе близости продержаться то время, пока женщина будет полностью растворена в материнстве, пока она будет учиться быть мамой.

Еще в «путешествие» необходимо взять навыки самопомощи в любой ситуации. Даже в такой, когда сил нет, времени нет и денег нет. Важно уметь или научиться заботиться о себе с любым количеством сил. Освоить простейшие действия в этом плане.

Ну и, конечно же, какая-то «пища». Для кого-то это впечатления, для кого-то – наоборот, время в одиночестве. Книги, или музыка, или разговоры, или природа, возможность смотреть на воду или на огонь. Все это на самом деле мощные ресурсы, сопоставимые с едой и водой.

Став мамой, вы не должны отказываться от того, что поддерживает.

Нормальное материнство не должно быть полной жертвой. Тем более если ребенок здоров, а обстоятельства вашей жизни не в постоянном форс-мажоре.

Если вам подходит этот образ, эта метафора перехода, подумайте, что в вашем случае могло бы стать этой самой «едой», «водой», как выглядит ваш «навигатор», как работает ваш «компас», когда вы почувствуете, что теряете систему координат.

Потеря системы координат при вхождении в материнство – тяжелое испытание.

Раньше вы знали что вы культурный, приличный человек, который не испытывает или почти не испытывает сложных эмоций по отношению к тем, кого сильно любит. Теперь это поставлено под сомнение, ведь вы так злитесь на ребенка.

То, что раньше работало, – например, умение выживать в конкурентных отношениях, – теперь вообще не работает. Этот навык почти не нужен, а нужно нечто противоположное, а именно умение уступать, терпеть, даже подстраиваться.

И тут важно думать о том, как вы чувствуете, что день, или час, или полчаса прожиты хорошо, как вы оцениваете качество времени.

И постепенно выработать новую систему навигации.

Приближение к новому берегу

Но вот появились приметы: прибрежные рифы, которые следует обойти, чайки, маяк, который светит с противоположного берега, – вы чувствуете, что путешествие почти завершено.

«Прибрежные чайки» – это первые проявления новых для вас эмоциональных состояний. Тех, когда вы чувствуете, что вам просто хорошо рядом с ребенком или что его плач больше вас не убивает и не заставляет чувствовать себя ужасной матерью.

Возможно, вы научились спать «волчьим сном», то есть по 20 минут, и используете для отдыха любую минуту, когда спит ребенок.

Вы перестаете чувствовать панику, отчаяние и опустошение, а появляется уверенность, даже иногда радость.

Вы иногда чувствуете равновесие и что у вас получается, получается быть мамой. Материнство больше не сводит вас с ума.

«Свет маяка», который показывает, что берег близко, – это жизненный опыт, жизненные истории, слова тех людей, которые давно на этом берегу обжились и им там хорошо.

Важно, чтобы это были реальные люди, со своими сильными и слабыми сторонами, а не перфектные картинки в «Инстаграме».

Очень полезно научиться отличать, какая информация вас подавляет, какие слова демотивируют. Кто или что навязывает вам чужие стандарты, показывает картины, которые вам не подходят, которые слишком совершенны, слишком идеальны, нежизненны.

В то же время вы начинаете узнавать, что и кто является тем «светом маяка», который вселяет уверенность, что окончание путешествия возможно.

«Свет маяка» не указывает, как вам надо, а просто помогает найти и удерживать правильное для вас направление.

«Свет маяка» показывает, что на этом берегу есть жизнь, и там хорошо. По-другому, но хорошо.

«Прибрежные рифы» – когда мы чувствуем, что путешествие почти завершено, мы почти перебрались, – и мы снова повышаем планку, начинаем на себя навешивать какие-то обязанности, проекты. Вновь как на дрожжах растут ожидания по отношению к себе и к ближним.

Все это может не дать нам закончить путешествие нормально: мы начинаем задыхаться, теряем силы.

Вот еще один из непременных навыков вхождения в материнство – научиться не поднимать планку, чувствовать, где она у вас задирается, где вы слишком повысили ожидания от себя самой.

Ваше путешествие завершено, когда вы начинаете чувствовать под ногами «твердую почву».

Почти в каждой из историй видно, где началась новая мелодия, в какой момент авторы почувствовали, что они стоят на берегу, по крайней мере, основную часть времени, не 24/7, но основное время.

Зачем все это случилось в моей жизни?

Очень важно понимать, почему же этот переход совершается, почему мы должны через такой непростой опыт пройти.

У первых детей особая роль в жизни мамы, в жизни семьи. У меня для них есть слово «квартирьер» – это тот, кто приходит и устраивает жизнь для всех остальных.

Я не имею в виду остальных детей, потому что часто в семьях один ребенок. Квартирьер – тот, кто делает работу обустройства.

О чем идет речь?

Часто первенцу приходится встретиться с эгоцентризмом мамы, да и папы тоже. С неосознаваемым эгоцентризмом, с отсутствующим навыком внимания и заботы о другом. И пробить эти слои брони эгоцентризма бывает непросто.

Я не призываю ни в коем случае всех к рождению следующих детей, но часто от мам можно услышать, что второй ребенок – это призовая игра, и на удивление характеры вторых детей другие: они часто менее требовательные, более спокойные, и не только потому, что мама более умелая.

Чем прочнее вот эта скорлупа эгоцентризма, тем сложнее задачки достаются нам в лице первых детей. Потому что по-другому не получится, по-другому не научишься. И часто женщина понимает подобные вещи про себя уже задним числом, оглядываясь назад: «А, вот зачем оно все надо было!»

В завершение разговора я хотела бы предложить и читателям ответить на рефлексивные вопросы. Возможно, вам это покажется интересным.

Если в вашей жизни был такой сложный, непростой эмоциональный опыт вхождения в материнство, зачем, как вы думаете, он был нужен? (И это основной вопрос.)

Чему, возможно, вы научились?

Какие у вас были открытия, пока вы учились быть мамой, – маленькие и большие?

Из чего состояла работа «ребенка-квартирьера» в вашем случае?

От чего, от каких своих привычек и увлечений вам, возможно, пришлось отказаться, пока ребенок был мал?

А какие навыки и способности вы приобрели взамен?

Какие новые возможности и понимания вы открыли, пока учились быть мамой?

С какими привычками, которые вы в себе очень не любили, вы расстались в этот период?

Какие личные «точки опоры» возникли у вас?

Какие приемы быстрого и легкого отдыха и восстановления баланса вы приобрели?

Вхождение в материнство – не момент, а процесс.

Войти в материнство, действительно стать мамой – своего рода музыка, и у нее есть свой собственный индивидуальный ритм.

Чувствовать себя гармонично в материнстве – большое изменение, которое редко происходит быстро. Как качественное вино созревает долго, так и мама становится мамой каждая в свое время – зависит от сложности «фактуры».

Важно не ругать себя за низкий темп, не навязывать себе высокий. И если вы не можете в процессе все еще получать удовольствие, не надо себя ругать.

И еще один важный нюанс.

Обычно все-таки предполагается, что в большинстве случаев дети рождаются у пары и у ребенка двое родителей. Моя практика терапевта и ведущего групп свидетельствует о том, что опыт женщины не равен опыту мужчины. Они абсолютно разные.

Опыт отцовства и материнства в первый год жизни ребенка и не может быть одинаковым ни на уровне гормонов, ни на уровне тела, ни на уровне эмоций, ни на уровне осмысления того, что происходит. С гормонами беременности, родов и лактации мужчина не знаком. Он не чувствует боли в родах и не кормит грудью. Но это не значит, что он в стороне и не чувствует ничего.

И вот вы на корабле вместе с отцом ребенка, но каждый ведет свое внутреннее путешествие.

Если у вас есть партнерские отношения и родился ребенок, очень важно делиться переживаниями и трудностями, причем делиться в обе стороны. Иногда женщина настолько «в процессе», в «переплавке» – это метафора моего мужа: вхождение в родительство подобно переплавке металла, – что могут сбиться все ощущения. Настолько много всего нового происходит в отношениях «мама – ребенок», что женщина теряет границы собственной личности, перестает ощущать себя как отдельное существо, сливается с ребенком и почти утрачивает контакт с мужем. И из-за потери контакта ей начинает казаться, что он далеко и ему все равно.

Вне «зоны доступа» и варианты

Если доверие не потеряно, мужчина может очень много сделать как для сохранения мира в семье, так и для нахождения нового баланса в отношениях.

Например, сказать: «Смотри, ты совсем себя загнала, посиди, попей, поешь, остановись, не надо так себя ругать, все нормально» – это уже очень много.

Напомнить женщине дать пеленг, дать сигнал «Сокол-сокол, я Земля, где вы?» и получить ответ.

Нередко бывают сложности с тем, чтобы «выйти на связь», достучаться до женщины. Она как бы вне зоны доступа.

Мужчина все это видит, хочет участвовать и готов помочь. Но его слова, даже бережные и внимательные, слышатся с трудом. Потому что женщина – в процессе превращения в маму, в этаком эмоциональном коконе. Это нормально, если не длится слишком долго. До года-полутора нормально. Но если «слышимость» не восстановится в течение второго года жизни ребенка, если не возникнут новые уровни и способы коммуникации, паре будет очень и очень непросто.

Каждой паре при вхождении в родительство предстоит заново открыть подходящие именно им способы общения, учитывая то, что минимум один из них периодически становится маловменяемым.

Вхождение в отцовство. У мужчин тоже болит?

Партнерские отношения могут быть дополнительной системой страховки, а могут стать постоянной пробоиной в трюме вашего корабля.

Если вы понимаете, что это про вас, что ребенку уже не год и не два, а все равно вы еще полностью внутри материнства, нужно искать способы рассказывать о своем, о девичьем, о том внутреннем опыте, который вы проживаете. Не застревать в эмоциональном «коконе» и в обиде на партнера. Это легко написать, но бывает совсем не просто сделать.

Конечно, проще думать, что мужчине все равно, что он в танке, что он в офисе, что он в интернете. А со всем справляетесь одна героическая вы.

Но обычно это совсем не так.

Отец ребенка тоже что-то проживает.

И, возможно, рассказав, не с обвинительным подтекстом, о своих переживаниях, мы можете что-то услышать и о его опыте. Мужчинам тоже приходится непросто в то время, пока дети совсем маленькие. Хотя виду они и не подают.

Вхождение в отцовство тоже есть. И основной его мотив – это мотив ответственности, а сразу вслед за ним – это сильнейший страх, что женщина справляется гораздо лучше и что ему не остается места.

И вот мы получили энциклопедию женских переживаний, но есть и энциклопедия мужских. И не надо думать, что им все равно. Об этом – следующая глава.