Мамы-мафия: противоположности разъезжаются

2

Когда я проснулась, Антон лежал рядом со мной, тёплый и голый. Он дышал глубоко и равномерно, и я подвинулась поближе к нему. Лоренц, мой бывший муж, источал по утрам лёгкий кисловатый запах, как у компостной кучи, не такой уж и ужасный, но и не такой приятный, чтобы хотелось уютно прижаться к нему. Антон же пах очень вкусно, немного похоже на свежевыпеченный хлеб. У меня действительно возникло желание его укусить. Вместо этого я на цыпочках прокралась в ванную и почистила зубы, прежде чем снова прижаться к Антону. Пускай думает, что у меня мятно-свежее дыхание, даже по утрам.

На улице лил дождь, вода текла по окнам, барабанила по крыше и струилась по водосточным трубам.

Я подумала, а не разбудить ли мне Антона покусы… э-э-э… поцелуем. Через два часа нам надо отправляться за детьми. Было бы глупо тратить время на сон.

– Так дальше не пойдёт, – сказал Антон. Ой, он уже не спит.

– Что ты имеешь ввиду?

Антон сел в постели и посмотрел на меня. Я всегда удивлялась, как хорошо он выглядит после сна: никаких следов опухших век или взлохмаченных волос. У меня же по утрам на щеке были складка, которая проходила только через час. Я повернулась к Антону непомятой стороной своего лица.

– Мне не нравится, что я могу ночевать у тебя только тогда, когда Эмили у моей мамы, а твои дети у Вишневски, – сказал он. Вишневски – это фамилия Лоренца. Она когда-то была и моей фамилией, но сейчас я снова звалась Бауэр, как мои родители.

– Но если бы дети были не у Виш… у Лоренца, то Юлиус уже бы два часа как проснулся и хотел бы поиграть в зайчиков и оленей, – ответила я.

– Я кажусь себе таким болваном, когда мы по вечерам вместе ужинаем, а потом я с Эмили еду домой, – продолжал Антон. – Или наоборот. Как будто мы играем в семью.

– Детям надо сначала ко всему этому привыкнуть. – Я спросила себя, почему у меня такое неприятное чувство в животе. Кроме того, Антон однозначно пах зубной пастой. Неужели он встал раньше меня и прокрался в ванную??? – Скажи честно, ты уже почистил зубы?

– Это туда-сюда мне не нравится, – сказал Антон, очевидно не готовый говорить о загадке своего свежего дыхания. – И для детей это тоже нелегко.

– Антон, мы… дети… – Я откашлялась. Для детей, разумеется, было бы нелегко, если бы они увидели утром Антона голым в моей постели. Во всяком случае, в данный момент. – Постепенно мы к этому привыкнем.

– Пока мы ведём два хозяйства, мы к этому не привыкнем, – сказал Антон. – Как дети к этому привыкнут, если всё останется по-старому?

Ну, как я. Очень медленно. Когда я привыкну к Антону и он ко мне, со всеми моими причудами, которых он ещё не знает, тогда можно будет, наверное, подумать о следующем шаге. Как, например, не прокрадываться тайно в ванную, а честно и открыто чистить зубы. Или представить Антона моим родителям, рискуя познакомить его с неприятнейшими эпизодами моего детства. С фотографиями моей конфирмации. Или с замечаниями типа «С Констанцей мы потеряли всякую надежду. Разведённая мать-одиночка без работы – мы действительно не думали, что она найдёт себе ещё одного дурака». Но к этому надо подступаться осторожно, шажок за шажком.

Но Антон, видимо, делал намного более крупные шаги, чем я. Похоже, в этом отношении он носил своего рода семимильные сапоги.

– Нам не отвертеться от совместного ведения хозяйства, – сказал он.

Я не знала, что ответить. Поэтому я попыталась пошутить.

– Я тоже тебя люблю.

Антон усмехнулся, но не дал сбить себя с толку.

– Я серьёзно. Нам надо съехаться. Как можно скорее.

Что он имел ввиду? Как это будет? Его дом – это коробка из-под обуви, а мой – ненамного больше. Прежде всего недостаточно комнат. Вряд ли Эмили захочет делить комнату с Юлиусом. И Юлиус тоже не захочет. При одной мысли о том, что его придётся оставлять без присмотра в одной комнате с Эмили, мне стало не по себе. Не так давно она начинила шоколадные конфеты майонезом, зная, что после майонеза Юлиуса тошнит…

При этом воспоминании я сглотнула.

Если мы съедемся, то это значит, что во время работы Антона Эмили будет сидеть с нами. Наверное, Антон не понимает, что при одной мысли об этом меня начинает трясти.

В настоящее время за его дочерью после школы присматривали поочерёдно мать Антона Полли и няня, и я знала, что эта система приносит Антону сложности. Но в школе у Эмили не было продлёнки. Когда няня, студентка, вдруг отказывалась посидеть с ребёнком, а у матери Антона были другие планы, тогда Антону не оставалось ничего другого, как бросить всё в своей канцелярии и ехать домой смотреть за Эмили. В свою очередь, его партнёр по работе не очень приветствовал такие вещи, и клиентам это тоже не нравилось.

Эта проблема решилась бы легко, если бы мы съехались.

Я представила себе Эмили за моим кухонным столом, делающую домашние задания и зорко смотрящую на меня. «Если ты не знаешь, сколько будет 34 разделить на три, то я от тебя отделаюсь!».

– Здесь слишком мало места для нас всех, – с трудом выдавила я из себя.

Антон кивнул.

– И у тебя тоже, – добавила я.

– Именно, – сказал Антон. – Если мы хотим поставить наши отношения на прочную основу, нам нужен новый дом. Дом, в котором будет место для всех – для нас, детей и кошек.

Кошки – их было две – как раз показались в двери и, громко мяукая, потребовали завтрак. Поскольку Бергер, кот, имел склонность кусаться за ноги, если не выполнялись его требования, я встала и натянула халат. Зента и Бергер, мурлыча, начали тереться о мои ноги, в то время как я пыталась осмыслить слова Антона.

Новый дом? В этом доме я жила только восемь месяцев. Я его отремонтировала и обставила по своему вкусу. Мне нравился этот дом. Я не хотела менять его на какой-либо другой.

– Пять спален, – сказал Антон. – Никак не меньше, или ты считаешь, что нам надо больше?

Я покачала головой. У нас уже было пять спален. Если поделить на два дома, то этого вполне достаточно. И что означает «прочная основа»? Два дома были для меня прочной основой. Два дома и куча времени, чтобы получше узнать друг друга. Почему, чёрт возьми, Антон так торопится?

– Антон, ты многого обо мне ещё не знаешь, – сказала я. – Если мы съедемся, прежде чем ты как следует со мной познакомишься, то ты очень об этом пожалеешь.

Антон улыбнулся.

– Я так не думаю. Но ты можешь составить список того, что я о тебе ещё не знаю.

– Что? – ошеломлённо спросила я. «Дорогой Антон! Я боюсь твоей дочери. Я пока ничего не рассказала о тебе своим родителям. Я ненавижу гольф. Я плаваю, как чугунная чушка. Я…».

– Это была шутка, – сказал Антон. – Я знаю о тебе всё, что должен знать. Ты умна, красива, достойна любви, великодушна, остроумна, сексапильна. Изумительно хороша в постели.

Я немного расслабилась. Если бы он сказал: «Я люблю тебя только потому, что ты с удовольствием играешь в гольф, обожаешь мою дочь и была спасательницей на водах», – то мне, наверное, стоило бы начать беспокоиться. За то, что он считал меня умной, красивой и достойной любви, мои родители, Лоренц и ещё парочка знакомых покрутили бы ему пальцем у виска, но о вкусах, как известно, не спорят.

Что касается моих успехов в постели: многие годы я в этом отношении блуждала в потёмках, в прямом смысле этого слова. Мой опыт в отношении мужчин был очень скудным, если не сказать никаким. С Лоренцем вполне можно было заниматься сексом, но это было вовсе не обязательно. Только когда я познакомилась с Антоном, я поняла, что пресловутая «химия» между двумя людьми существует на самом деле. При каждом его прикосновении я буквально таяла. Всё, что я делала, происходило совершенно не по плану, а само по себе. Иногда я просто себе удивлялась. Если я когда-нибудь напишу мемуары, там определённо будет глава «Я как богиня любви».

В одном из эзотерических справочников, которые Труди постоянно мне подсовывала («Почему мужчины считают, что они говорят одно, а женщины понимают совершенно другое» или что-то в этом роде), я прочитала, что хороший секс лучше плохого разговора. Поэтому я откинула волосы со лба и бросила на Антона зазывный взгляд.

– У нас есть ещё два часа, – сказала я, выпихивая Зенту и Бергера в коридор и закрывая дверь. Кошкам придётся ещё немного подождать со своим завтраком, происходящее между нами важнее. Халат медленно сполз с моих плеч и упал на пол. – Мы ведь не должны съезжаться прямо сейчас, верно?

– Нет. Следующая неделя вполне подойдёт. – Антон приглашающе откинул одеяло. И он смотрел на меня так нежно и преданно, что у меня потеплело на душе.

Бедный, ослеплённый мой любимый.

– Когда мне было восемь лет, я зимой лизнула уличный фонарь и примёрзла к нему, – брякнула я на полпути к кровати. – Им пришлось дуть на мой язык феном, чтобы освободить меня. Как тебе такая история?

Антон вздёрнул бровь.

– Э-э-э… забавно?

– Нет, это не было забавно. Это было типично.

– Окей, – сказал Антон. – Когда мне было восемь лет, я засунул картофелину в выхлопную трубу БМВ моего дяди Курта. Как тебе эта история?

– Мне кажется, ты не понял, о чём речь. Я хотела показать тебе тёмные стороны моей личности. – Пока это не сделал кто-нибудь другой.

Взгляд Антона стал чувственным.

– Иди сюда и покажи мне свои тёмные стороны, – сказал он.

Обычно после своих «папиных» выходных Лоренц привозил детей на машине, но сегодня в виде исключения мне надо было забрать их до обеда, потому что они с Пэрис улетали на неделю в Венецию.

Итак, ровно в пол-одиннадцатого я стояла перед дверью в квартиру Лоренца. Было немного странно думать о том, что в прошлую зиму это была ещё и моя квартира. У меня больше не осталось ностальгических чувств к этому месту. Тем более что мои дети проводили здесь каждые вторые выходные – без меня. Каждый раз, когда Лоренц забирал их, я была готова зареветь. И каждый раз, когда они возвращались, у меня было чувство, что они отсутствовали многие годы.

Нелли открыла мне дверь. В свои четырнадцать лет она была всего на пять сантиметров ниже меня и выглядела так же, как я: высокая неуклюжая девочка с фризскими светлыми волосами и большими серыми глазами. Она унаследовала и мои белые ресницы, но с тех пор, как в одиннадцать лет она впервые закричала: «Я такая уродина, у меня ресницы, как у свиньи!», я раз в месяц брала её к косметологу, где нам обеим красили ресницы в чёрный цвет. С тех пор у Нелли не было претензий к своей внешности. Комплекс неполноценности, который был у меня в четырнадцать и иногда проявлялся и сейчас, был ей совершенно чужд.

– Ну наконец, – сказала она.

– Да, я тоже рада тебя видеть, – ответила я, чмокая её в щёку.

Юлиус бросился мне на шею.

– Мамочка, меня ни разу не вырвало!

– Ну здорово! – ответила я, с признательностью глядя на Лоренца. Обычно он забывал, что Юлиус не переносит некоторые продукты.

– Не смотри так удивлённо, – заметил Лоренц, пытаясь составить в кучу огромное количество чемоданов и сумок из бежевой кожи. – Мы не ходили в Мак-Дональдс. Я сам готовил.

Тут я действительно посмотрела на него с удивлением.

– Папа чистил огурцы, – пояснила Нелли. – Остальное сделали мы с Пэрис. Ну что, пойдём?

Куча багажа, которую с такой тщательностью сложил Лоренц, развалилась. Лоренц выругался.

– Можно подумать, что мы переезжаем. А мы едем всего на неделю.

– «Всего» – звучит хорошо. – Пэрис вышла в прихожую и расцеловала меня в обе щеки. Я всякий раз удивлялась, до чего непосредственно она себя со мной ведёт. Никаких страхов из-за угрызений совести или чего-то в этом роде. Она с самого начала дала мне понять, что хочет быть моей подругой, хотя она увела у меня мужа и, собственно, не могла рассчитывать на то, что я полюблю её как родную. Но из-за её упрямого дружелюбия я всё больше к ней привязывалась. Иногда я даже ловила себя на мысли, что милая Пэрис заслуживает кого-то более достойного, чем мой эгоцентричный бывший муж.

– Объясни ей, пожалуйста, что для беременных нет ничего лучше, чем слетать в Венецию, – обратился ко мне Лоренц.

– Особенно при такой погоде, – ответила я.

Пэрис озабоченно нахмурилась.

– Одна мамочка из моего форума близнецов знакома с женщиной, у знакомой которой был выкидыш после такого перелёта.

– Я тоже знаю одну женщину, которая знакома с женщиной, у кузины которой был выкидыш после просмотра фильма с Винсом Воном, – заметила я, и Лоренц засмеялся.

Но Пэрис смотрела на меня с ужасом.

– В самом деле? Какой кошмар! – Если бы я не знала, что она решает Неллины задачи по математике без калькулятора, я бы сочла её немного глуповатой. Но это были всего лишь гормоны, вызванные беременностью. Она выглядела, как всегда, великолепно со своими блестящими золотистыми волосами, струившимися по майке от Дольче и Габбана до самых бёдер. Её джинсы были наверняка не из одежды для беременных, просто на размер больше тех, что она всегда носила. Вероятно, и на девятом месяце она будет выглядеть как супермодель, но до этого ещё далеко. – Я лучше бы осталась дома.

– Врач сказал, что это совершенно безопасно, – возразил Лоренц. – Скажи ей, что это совершенно безопасно, Констанца.

– Это совершенно безопасно, – послушно повторила я.

– Кроме того, ты собиралась мне кое-что привезти, забыла? – заметила Нелли.

– Конечно, не забыла, – откликнулась Пэрис. Но её лицо оставалось скептичным.

– Ну что ж! – Лоренц посмотрел на часы. – Через двадцать минут придёт наше такси.

– Это будет наверняка великолепная неделя, – заметила я.

– Да, конечно, – откликнулась Пэрис. – Если бы мне не надо было каждые двадцать минут в туалет.

– Когда вы вернётесь, мне понадобится твой совет, – сказала я.

– Мой совет? Тебе? – Пэрис с любопытством посмотрела на меня. – По какому поводу?

– Речь о туфлях, – ответила я.

– О, в этом я разбираюсь!

Ну, это я знала. Пэрис при встрече с Маноло целовала его в обе щеки. И Донателлу она называла «Милочка». От Анны, Труди и Мими у меня был строжайший наказ использовать контакты Пэрис на полную катушку. «Для чего-то должно пригодиться то, что твой муж бросил тебя ради модели», как выразилась Анна.

– Ну что, поехали, наконец? – Нелли нетерпеливо помахала своим плюшевым осликом. – Я хочу ещё что-то успеть в это воскресенье! – Что наверняка означало, что она остаток дня собирается обниматься с Кевином.

– До свиданья, – сказал Юлиус, поцеловал Пэрис и погладил Лоренца по ноге. Потом он опять повис у меня на шее, как детёныш павиана.

– Мы попытались объяснить ему, что даже Деду Морозу не нравятся лавовые лампы, – сказала Пэрис. – Но он всё равно хочет такую лампу.

Юлиус тяжело вздохнул.

– Я не думаю, что Деду Морозу не нравятся лавовые лампы, – заметила я. – Он однажды подарил мне пресс для цитрусовых в форме снеговика.

– Потому что он думал, что тебе это понравится, – ответил Лоренц безо всякого смущения.

– Да, как и электрическая мельница для соли и перца, которая играла «Джингл Беллс». – Я ухмыльнулась. Новогодние подарки Лоренца тоже относились к тем вещам, о которых я не жалела в моей новой жизни. – Желаю вам приятного отдыха.

– Взаимно, – буркнул Лоренц, хотя я в отпуск не собиралась.

– Мы напишем вам открытку, – сказала Пэрис. – Каждому по отдельности.

– Ещё бы, ведь нам там будет нечего делать, – заметил Лоренц.

Нелли уже бежала вниз по лестнице, и мы с Юлиусом догнали её только у входной двери. Когда Нелли увидела на улице ягуар Антона, её обычно мрачная мина сменилась лучезарной улыбкой.

– О, здорово! Антон одолжил тебе свою тачку?

Нажимая кнопку на пульте машины, я постаралась придать своему лицу небрежное выражение.

– Он что, с ума сошёл? Разве он не знает, как ужасно ты водишь машину?

– Нет, – ответила я, забрасывая детские сумки в багажник. Нет, Антон этого не знал, и я не хотела ему об этом рассказывать – пускай он сначала переварит историю с примёрзшим языком. – Он не хотел, чтобы мы в такую погоду ехали на транспорте.

– Это очень мило с его стороны, – заметила Нелли.

У меня машины не было, да я в ней и не нуждалась. В посёлке «Насекомые» все основные магазины находились в пределах пешей досягаемости. Кроме того, там можно было ездить на велосипеде, а до центра города было всего шесть остановок на метро. Машина была бы совершенно лишним приобретением. У меня не хватало водительской практики, поэтому водила я действительно не очень хорошо, тут Нелли была права. Но если сесть за руль ягуара, это роли не играет. Машина едет практически сама.

Даже парковка была исключительно лёгким делом. Когда я сюда приехала, боковая полоса у дома чудесным образом оказалась почти пустой. Небрежный поворот руля, и – ура! – машина идеально припаркована. Правда, сейчас перед ягуаром и позади него уже стояло несколько автомобилей.

Я пристегнула Юлиуса в кресле Эмили. Нелли села на переднее сиденье и погладила деревянную обшивку приборной панели.

– Что Пэрис привезёт тебе из Венеции? – спросила я.

– Ах, всего лишь пару мокасин от Гуччи. – Нелли унаследовала мои крупные ступни и постоянно страдала из-за маленького выбора в обувных магазинах. – В Италии они намного дешевле, а у Пэрис такой хороший вкус. Она говорит, что мокасины от Гуччи являются одним из пяти предметов одежды, которые должны быть у каждой стильной женщины.

Как всегда, когда Нелли с таким восхищением говорила о Пэрис, я чувствовала лёгкий укол в сердце.

– Как бы тебе понравилось, если бы мы скоро открыли свой собственный обувной магазин? – спросила я. – Труди, Анна, Мими и я.

– Серьёзно? – вскинулась Нелли.

– Мими уже составила… – Какую-то калькуляцию? Чёрт, как это называется? – …план финансирования, и завтра мы идём за консультацией в отдел по индустрии и торговым делам. – Я постаралась говорить максимально ровным тоном. – Может быть, у нас уже даже есть помещение для магазина.

– Правда? Ну класс, – сказала Нелли. – Действительно класс.

Я довольно повернула ключ в замке зажигания. Да, класс. Я – классная мамочка. За такую классную мамочку я в четырнадцать лет отдала бы что угодно. И сейчас тоже. И мокасины от Гуччи у меня тоже есть.

Непонятно почему ягуар прыгнул вперёд и наткнулся на бампер красного мини-купера.

Я испуганно выключила мотор.

– Ах мама! – так же испуганно воскликнула Нелли. – Какая же ты глупая!

Быстро, однако. Только что была классной, а теперь просто глупая.

– Мама, я получу лавовую лампу? – спросил Юлиус.

Когда мы вернулись домой, на крыльце нас радостной улыбкой встретил Неллин друг Кевин. Я улыбнулась в ответ. При этом Кевин Клозе, сын мелкокриминального торговца подержанными автомобилями, признанного пролетария посёлка «Насекомые», был не тем типом парня, которого я бы выбрала для своей дочери, если бы у меня была возможность. Со своими неровно постриженными волосами, пирсингом и татуировками он не вызывал большого доверия, особенно когда его сопровождали семейные бойцовые собаки Ганнибал и Лектер. Кроме бойцовых собак, в доме у Клозе жили пауки-птицееды, гигантские змеи, русские угонщики автомобилей, а также многочисленные сестрёнки и братишки с именами типа Мелоди и Шакира, и даже самые младшие из них выглядели так, как будто они ловко управляются с кнопочными ножами.

Но к этому времени я уже знала, что Кевин абсолютно безобиден, он был отлично закамуфлированным образцовым учеником, который никогда не прогуливал школу и не забывал про домашние задания. И несмотря на некрасивую стрижку, татуировки и пирсинг он был очень симпатичным – раскосые зелёные глаза, гладкая кожа. Его жесты были полны небрежности и очарования, что очень отличало его от других ребят того же возраста.

Но больше всего меня в нём располагало к себе то, что он был необычайно мил с Юлиусом и очень трогательно заботился о своих младших братьях и сёстрах, а также о ребёнке своей старшей сестры, которую, по-моему, звали Ариэлла и которая училась на парикмахера.

На этот раз он тоже был с ребёнком, Самантой, и с коляской, прикрытой от дождя пластиком в розовый горошек.

Увидев Саманту, сидевшую на коленях у Кевина, Нелли застонала. Саманте только что исполнился годик, и она была очень миленькая. Только ленточка, которой были повязаны её локоны, каждый раз напоминала мне о йоркширском терьере.

– Антон не открыл вам дверь? – спросила я, роясь в карманах в поиске ключа.

– Мы не звонили, – ответил Кевин. – Саманте нужен свежий воздух, но под пластиком от дождя она его не получает!

– Но я, собственно говоря, не собиралась проводить день на этом крыльце, – сказала Нелли.

– Конечно, нет, – ответил Кевин. – Мы возьмём её с собой в твою комнату. Я там смогу тебе показать, что она вчера выучила. Верно, Сэмми? Покажешь Нелли, что ты умеешь? – Он шёпотом добавил: – Она может бежать! Четыре шага!

– О! Здорово! – прошептала я в ответ.

– Гага! – воскликнула Саманта.

Нелли закатила глаза.

– Ну здорово!

Мне было её немного жаль. Очевидно, она предвкушала уютный вечер вдвоём с Кевином. Обнявшись в кресле. Маленькие дети не особенно её интересовали, даже собственный брат.

– Может быть, мы с Юлиусом побудем немного с Самантой, – сказала я, открывая дверь.

– Она может со мной строить лего, – предложил Юлиус.

– Очень мило с твоей стороны, но лучше не надо, – ответил Кевин. – В прошлый раз она чуть не проглотила кусок, помнишь?

Нелли пренебрежительно фыркнула.

– Она его только обслюнявила, парень!

– Мы с Юлиусом можем вместе с Самантой испечь пирог. – Я протянула руки к малышке. Кевин нерешительно отдал её мне.

– У меня со столешницы ещё не упал ни один ребёнок, – заверила я его. – Хотя по Нелли этого иногда не скажешь.

– Почему твоя сестра не может сама позаботиться о своём от… ребёнке? – спросила Нелли. – Сегодня, в конце концов, воскресенье.

– Ей тоже нужно иногда отдохнуть, – ответил Кевин.

– Мне тоже, – сказала Нелли.

Антон вышел из подвала и одарил нас всех улыбкой. В основном меня.

– Что ты делал в нашем подвале? – нахмурившись, спросила Нелли.

– Я перепрограммировал отопление, допотопная модель, – ответил Антон, не переставая улыбаться. – Я подумал, что температура 14 градусов – это маловато, раз лето уже кончилось.

Нелли милостиво кивнула.

– У меня всю неделю отмерзала задница.

– Да, а этого мы не хотим, – сказал Антон.

– Тем более что задницы и так немного, – добавил Кевин.

Нелли бросила на него злобный взгляд.

Я кинула Антону ключ от ягуара.

– Спасибо, что позаботился о нашем отоплении, а то я не знала, что там можно сделать.

Нелли была слишком занята своими злобными взглядами на Кевина, поэтому она не наябедничала Антону о нашем маленьком инциденте с мини-купером. Тем более что ничего особенного не произошло. Крохотная царапина на бампере совершенно не повредит его владельцу. В конце концов, бампер для того и предназначен, чтобы защищать собственную машину от вмятин и царапин.

Юлиус, похоже, думал о чём-то своём.

– Эмили тоже здесь? – спросил он Антона.

– Пока нет. Её потом привезёт бабушка, – ответил Антон. Он энергично закатал рукава. – Я подумал, что раз у нас нет завтрака, – я немного покраснела, подумав о том, чем мы заменили завтрак, – я приготовлю что-нибудь вкусное на обед. Ты останешься с нами обедать, Кевин? Кстати, кто-то звонил четыре раза подряд и всякий раз клал трубку, когда я подходил к телефону.

Это со стопроцентной вероятностью была моя мать. Она звонила утром каждое воскресенье, и наверняка голос Антона сбил её с толку. Хорошо, что она вешала трубку, вместо того чтобы расспросить Антона.

Кто вы? Возлюбленный? Что? Вы серьёзно? Милый человек, вы не думаете, что можете найти себе кого-нибудь получше?

– У меня куча белых грибов и свиного филе в холодильнике. – Я пощекотала Саманту под подбородком, чтобы она не плакала вслед Кевину, которого Нелли потащила вверх по лестнице. – К этому подойдёт лапша. Испечём ещё яблочный пирог. Со взбитыми сливками. А на первое суп-пюре из цветной капусты. – С моим чувством голода я придумала бы что-нибудь ещё.

– Я думаю, этого хватит, – сказал Антон, подмигивая. – Я буду готовить мясо и грибной соус.

– А я замешаю яйца в тесто, – добавил Юлиус.

Нелли и Кевин исчезли наверху в её комнате. Насколько я знала мою дочь, они там будут скорее ругаться, чем обниматься, поэтому мне не нужно появляться там каждые четверть часа, как обычно.

– Тебе идёт ребёнок, – сказал Антон, целуя меня в лоб. Секунду я думала, что он поцелует и Саманту, но он ограничился тем, что легонько погладил её по пухлой щёчке. – Ах, я помню те времена, когда Эмили и Молли были такими же маленькими. Боже, они были такие милые! К сожалению, они так быстро растут!

– Да, – сказала я, удивляясь, почему у меня снова возникло неприятное чувство в животе.

– Ну вот скажи, разве есть что-нибудь столь же милое, как вот эта марципановая детская головка? – спросил Антон.

Мужчины вроде бы всегда говорят прямо, что они имеют ввиду. Это было написано в одной из Трудиных книг по взаимоотношениям. «Почему мужчины всегда паркуются задом, а женщины предпочитают ехать вперёд» или что-то в этом роде. Мужчины не знают, что такое скрытые послания. Поэтому им можно не задавать вопросов типа «Что ты хочешь этим сказать?».

Тем не менее женщины тоже не могут изменить свою природу. У меня было такое чувство, что Антон чётко и ясно сказал мне: «Обязательно хочу завести с тобой ребёнка».

– Дети только для того такие мягкие и большеглазые, чтобы родители по ночам с удовольствием носили их на руках, когда они орут, – сказала я. – Были бы они серыми, чешуйчатыми и скользкими, это было бы намного труднее.

В переводе это означало: «Я ничего не имею против детей, но в данный момент я совершенно не думаю о том, чтобы завести ещё одного».

Но если в книге была написана правда, то Антон не поймёт моего скрытого послания, потому что он а) сам не прятал никакого послания и поэтому не ожидал такого ответа; и б) он мужчина. Н-да, тяжёлый случай.

– Вы наконец идёте? – Юлиус побежал на кухню.

– Мы уже здесь! – сказала я, посадила Саманту на столешницу и подняла туда Юлиуса. – Ну, давайте приготовим настоящий воскресный обед. Ещё раз, что говорят правила, Юлиус?

– Руки прочь от ножа, плиты и миксера, при чихании закрывать рот рукой, – отбарабанил Юлиус.

– И не сморкаться в миски, – добавил Антон.

Юлиус хихикнул.

Антон проверил остроту моего японского ножа для мяса. Нож, выкованный вручную, был острый, как скальпель. Эти ножи стоили целое состояние, и я тщательно за ними следила. У меня было четыре японских ножа, остальные кухонные ножи я выбросила.

– Чёрт побери! – сказал Антон.

– Если хочешь, я подарю тебе такой же к рождеству, – предложила я, доставая миску, миксер, муку, яйца, масло и сахар и передавая Юлиусу форму для запекания, чтобы он смазал её маслом.

Антон достал мясо из холодильника и взвесил дуршлаг с белыми грибами в руке.

– Этого хватит на всю компанию.

– Нелли ест столько же, сколько все остальные, вместе взятые, – сказала я. Свиное филе было по скидке, а грибы… С грибами я, наверное, несколько перестаралась. Но их, в конце концов, не всегда можно купить. Я их уже почистила и порезала, и они источали чудесный аромат.

У старого тайского торговца овощами герра Ву, чья лавка была рядом с хозяйственным магазином Мозера, они были на скидке.

«Моя мать вчера их срезала», – сказал он, заметив мои алчные взгляды. – «Не из супермаркета, а прямо из леса».

Я полагала, что герру Ву около восьмидесяти, он немного напоминал мне черепаху. В лавке ему помогали две внучки, и у обеих были уже собственные дети. Сколько же лет могло быть его матери? И так ли хорошо она видела, чтобы отличить боровик от какой-нибудь тайваньской поганки?

«Я на знала, что на Тайване растут белые грибы», – сказала я уклончиво, и герр Ву удивлённо посмотрел на меня. Затем он улыбнулся.

«Да нет. Эти грибы моя мать срезала вчера в Кёнигсфорсте. Она каждый день проходит по десять километров».

Я купила целое лукошко, но на всякий случай проверила каждый гриб. Они были безупречны. Надо срочно спросить герра Ву, что именно позволяет его матери сохранять форму.

– А филе! Экологически чистая свинина! Ты, наверное, потратила кучу денег, – сказал Антон.

– Ах, знаешь, у меня суперский адвокат по разводу, – ответила я. – Он позаботился о том, чтобы я могла позволить себе филе счастливых свиней и белые грибы. По крайней мере по воскресеньям. Поэтому я ему невероятно благодарна.

– Раз так, мы можем открыть и бутылочку того дорогого красного вина, которое тебе подарил этот парень, – заметил Антон, повязывая себе фартук, который моя мать подарила мне к рождеству. На фартуке была изображена корова, а под ней написано: «Мычу к молоку – северо-фризский союз молочных фермеров».

– Но этот адвокат был бы действительно хорош, если бы я могла себе позволить говядину из Кобе, – заметила я. – Коровам делается массаж, они слушают классическую музыку и каждый день пьют пиво. Это счастливейшие коровы в мире.

– Пока их не зарежут, – заметил Антон.

Мне нравилось готовить вместе с Антоном. Он готовил с таким же удовольствием, как и я, он хорошо это делал и вдобавок был внимателен к деталям. Мне очень нравилось смотреть, как он режет лук или – вот как сейчас – смешивает маринад для свиного филе. С мелко порезанным имбирём, чесноком и капелькой красного вина. Лоренц не умел поджарить яичницу, он бы даже не нашёл сковороду, если бы она ему вдруг понадобилась.

Моя кухня хорошо подходила для коллективной готовки. Она соединялась со столовой, посредине стояла плита, а через большие окна даже в пасмурные дни, как сегодня, в кухню попадало много света.

Я обожала эту кухню. Я обожала вообще весь дом.

При этом он сначала казался мне отвратительным.

Это был дом моей бывшей свекрови, родительский дом Лоренца. Когда умерла его мать, он выбрал его в качестве подходящего местожительства для меня и наших детей, вместе со всей обстановкой. Тёмный, пахнущий плесенью дом с флёром семидесятых годов и множеством полированной мебели красного дерева.

Оправившись от первого шока, я (энергично поддерживаемая Мими и её мужем Ронни) начала освобождать дом от хлама и ремонтировать его. Мы настелили новые полы, сломали пару лишних стен и избавились от большинства предметов мебели красного дерева (остальные покрасили белой краской). Теперь дом стал настоящей маленькой жемчужиной – первое жильё, где я себя чувствовала действительно дома. Может быть, потому, что здесь всё было устроено по моему вкусу, и никто не указывал, как и что мне делать. Предстояло ещё отремонтировать ванные комнаты, тогда всё станет отлично. При всём желании я не могла себе представить, что я уеду из этого дома до того, как он будет окончательно доведён до ума – только потому, что Антон решил, что мы как можно скорее должны поставить наши отношения на прочную основу.

Неужели он не может этого понять?

Я искоса посмотрела на него, и он благостно улыбнулся мне, нарезая мясо. Как всегда во время готовки, он начал тихонько напевать, на сей раз «Оду к радости» Бетховена. Вскорости к нему присоединился Юлиус.

«Freunde schöner Götterfunzeln, Torte des Elysius“, – пел он, ловко вбивая яйца в тесто. Он это делал уже множество раз, поскольку мне практически ежедневно приходилось печь пироги или кексы. Особенно у Нелли был неукротимый аппетит, и день без пирога был для неё потерянным днём. Она всегда худела, если не съедала по меньшей мере пять тысяч калорий в день.

– Осторожно, не урони скорлупу в миску!

Я поцеловала Юлиуса.

Саманта бросила в воздух немного муки и засмеялась, когда мы все начали чихать.

– Руки в тесте, скорлупа на месте, – распевал Антон во вес голос, я делала «Бам-бам-бам», Юлиус барабанил венчиком в ритме музыки, а Саманта заливисто смеялась. Я поняла, что это один из тех чудесных, великолепных моментов в жизни, когда… – и тут зазвонил телефон.

Это была моя мать.

– Это твоя мать, – сказала она.

– Привет! – Вместе с телефоном я вывалилась из кухни, дав Антону понять, чтобы он присмотрел за Самантой. Антон, не прерывая пения, улыбнулся и кивнул мне.

– Алло? Алло? Олав, опять что-то со связью…

– Мама! Я всё утро ждала твоего звонка.

– Что-то не так со связью, – сказала мать. – Всё время подходил кто-то другой. Мужчина, но тоже по фамилии Бауэр. Они там на Телекоме рехнулись. Что там у вас за шум?

Я забилась в самый дальний угол комнаты. Но пение и шум кастрюль были слышны и отсюда.

– Это… э-э-э… рабочие.

– В воскресенье?

– Ну, если забит унитаз, не будешь ждать до понедельника, – сказала я, падая на диван вместе с Зентой и Бергером. – Как там у вас погода?

– Холодно и ветрено, – ответила мать. – Но на следующей неделе мы идём в отпуск. Вы что, используете эту четырёхслойную туалетную бумагу? Неудивительно, что унитаз засорился.

– Хорошо, что у вас отпуск, – сказала я. – Куда поедете?

– В Шварцвальд. Горящая путёвка. Твой брат останется смотреть за фермой. Эта фифа, между прочим, бросила его.

– Через три недели? – Моему брату не везло в любви, хотя он был, собственно говоря, неплохой партией. Особенно после смерти родителей. Но на нашем острове выбор женщин для женитьбы не особенно велик, а на материке он бывал редко. Мы начали уже подумывать о том, чтобы записать его на телевизионное шоу «Фермер ищет жену».

– Она не любит коров. Это не могло хорошо кончиться, – сказала моя мать. – Может, вы бросали в унитаз прокладки?

– Нет, – ответила я. Для наших сдаваемых внаём комнат на Пеллворме мать велела мне, тогда ещё первокласснице, написать: «Дамские прокладки в унитаз не бросать, для этого есть отдельная мусорница. За нарушение штраф». Мне эта фраза врезалось в память.

В окно я увидела подъезжающий мерседес Антоновой матери. Она припарковалась прямо на тротуаре. Если машина будет там стоять больше двух минут, то фрау Хемпель, наша соседка, вызовет полицию. Фрау Хемпель охотно вызывала полицию. Однажды даже тогда, когда я выбросила в компостную кучу испорченный школьный бутерброд Нелли. Поскольку полицейский не собирался по этому поводу меня арестовывать, фрау Хемпель отправилась к своему адвокату, и тот написал мне длинное письмо, касающееся связи между компостированием хлеба и появлением крыс.

– Надо проехать полмира, так далеко это на юге, – сказала мать. – Но если хочешь увидеть горы, по-другому не получится.

– Да-да. – Я немного отвлеклась. Полли и Эмили выбрались из машины и забирали вещи Эмили из багажника: элегантную лиловую сумку для гольфа на колёсиках, маленькую сумочку и огромного гиббона из плюша. Ничего себе так для шестилетки, которая ночует у бабушки. Сумки подходили по цвету к пальто Эмили – чудесному изделию из вельвета с искусственным мехом.

– Мы можем заехать к тебе, это по дороге, – сказала моя мать, и моё внимание снова переключилось на неё.

Всё моё тело напряглось, и Зента с Бергером испуганно подняли головы.

– Ах, в самом деле? – сказала я. Чёртов Шварцвальд – почему моим родителям не поехать в отпуск в Гарц? Это намного ближе.

В дверь зазвонили. Звонок был не «Дзынь-дзынь», как другие звонки. Он звучал совершенно немелодично: «Крррррк». Из кухни, где пели, этого «Крррррк», очевидно, не было слышно.

– Может кто-нибудь открыть дверь? – крикнула я.

– Кто это пришёл? – спросила моя мать.

Ах, всего лишь мать моего возлюбленного и его дочь.

– Парочка ребят, поиграть с Юлиусом, – сказала я, встала и отправилась с телефоном в зимний сад. – Если вы хотите нас посетить по дороге в Шварцвальд, это будет, конечно, здорово…

– Мы так и не видели дома Лоренца, – сказала мать. – И было бы хорошо, если бы мы могли у вас переночевать. С другой стороны, ты знаешь своего отца: если уж он выедет на дорогу, то захочет домчать в один приём.

То есть надежда ещё есть.

– Вы можете принять решение спонтанно, – сказала я, глядя в окно на осенний сад. Вот ещё, дом Лоренца! Он принадлежит мне, это заверено нотариально. Мои родители всегда считали, что я должна быть благодарна Лоренцу за то, что он оставил мне дом. То, что он нас с детьми выпихнул сюда, потому что нашёл себе новую, более молодую и более красивую, они не считали ужасным – наоборот, иногда можно было подумать, что они отлично понимают желание Лоренца поменять свою жизнь.

«Я всегда себя спрашивал, что он в тебе нашёл», – сказал мой отец, когда я рассказала ему о нашем расставании.

«Оно и не могло хорошо кончиться», – сказала моя мать. – «Если бы ты нас послушала и нашла себе работу. Все эти годы прохлаждаться и жить на содержании! И вот результат – без мужа и без профессии».

«Не могу себе представить, что тебя с таким довеском кто-нибудь возьмёт», – сказал мой отец.

Да, они такие, мои родители. Боже, они были просто ужасны!

Хорошо бы они просто проехали мимо Кёльна и никогда не познакомились с Антоном.

– А, ты здесь, – раздался прямо за мной голос Антона.

Я взвилась и обернулась.

– Приехали моя мама с Эмили, как ты думаешь, они… – Антон увидел телефон у моего уха, сделал извиняющийся жест и повернулся, чтобы уйти.

– У тебя не дом, а проходной двор, – сказала моя мать. – Кто это был?

– Водопроводчик, – сказала я тихо. Но недостаточно тихо. Антон, который почти уже вышел из комнаты, обернулся и поднял бровь.

– Он всё же вытащил из трубы что-то плохое, верно? – сказала моя мать. – Я это знала. На твоём месте я провалилась бы сквозь землю.

– Да, – прошептала я.

Антон покинул помещение.