Маркус и Сигмунд

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Приближался день «К», как Сигмунд называл день концерта. Репетиции проходили все лучше и лучше, и после обсуждения с девчонками все участники «Мэкакуса М» решили, что исполнять в спортивном зале они будут три текста Маркуса и два — Сигмунда. Сигмунд сказал, что понимает: концерт будет коротким, но наверняка зайдет речь о дополнительных номерах, и тогда может пройти час или два.

Монс начал привыкать к самому себе. Маркус смотрел на него как можно реже, но по аплодисментам девочек он догадывался, что гитарист знает свое дело. Сам он с нетерпением ждал окончания концерта и надеялся, что Сигмунд произведет на Бенту такое впечатление, что они тут же будут вместе, но он не был в этом уверен. Хотя она была очень мила, когда они встречались, и говорила, что с нетерпением ждет концерта, в ней было что-то далекое и чужое. Маркус боялся, что она по-прежнему испытывает к нему такие же чувства, что и он к ней. И если это было правдой, то все было, конечно, совсем плохо. Потому что только пару недель назад он боялся, что растратил всю свою способность любить, теперь же он боялся, как бы эта его способность не разорвала сердце в клочья.

Сигмунд тоже был влюблен, но куда более открыто и радостно.

— Я всерьез за тебя боюсь, Маркус, — сказал он как-то утром, когда они, по обыкновению, вместе шли в школу.

— Правда?

— Я боюсь за твою способность любить.

— И я тоже, — сказал Маркус и скрестил пальцы, чтобы Сигмунд не понял, о чем он говорит на самом деле.

Сигмунд положил руку ему на плечо. Рука была тяжелой.

— Мне тебя очень жалко, — сказал он.

— Все не так страшно.

— Нет, страшно. Ты же мой лучший друг.

— Ты тоже мой лучший друг, — пробормотал Маркус.

Сигмунд сжал ему плечо.

— Я знаю, — сказал он. — Именно поэтому я хочу, чтобы ты чувствовал то же, что и я сейчас.

— Что? — переспросил Маркус.

— Любовь, Маркус.

— А, вот ты о чем.

— Да, — продолжал Сигмунд. — Это хорошее, но в то же время тяжелое чувство. Не думай, что это только счастье. Понимаешь?

— Думаю, да.

— Во-первых, ты чувствуешь, что живешь. Когда я думаю о Бенте, я понимаю, что жив. Ты чувствуешь, что живешь, Маркус?

— Ну да, каким-то образом.

— Не сдавайся, Маркус.

— Нет, не буду.

— Когда ты почувствуешь, что влюбился, принимай чувство как подарок.

— О нет!

— Тебе не нужна расческа.

— Нужна, Маркус, — серьезно ответил Сигмунд. — Всем парням время от времени нужна расческа.

— Привет, ребята! Трудные времена настали?

Бента подъехала к ним. Теперь она слезала с велосипеда.

Маркус заметил, что улыбка Сигмунда стала глуповатой, и предположил, что его собственная еще хуже. Бента пошла с ними дальше до школы. Сигмунд провел пальцами по гребешку.

— Повести велосипед? — спросил он.

Бента засмеялась:

— Ты настоящий джентльмен, Сигги. Сигмунд оставил улыбку в уголках губ.

— Отличный велосипед.

— Хочешь покататься?

Сигмунд немного удивился предложению, но, поскольку он был настоящим джентльменом, он не мог отказать.

— Большое спасибо, — сказал он, сел на велосипед и поехал.

Проехав немного, он обернулся и помахал.

— Отличный велосипед! — крикнул он.

Она помахала в ответ:

— Он милый.

Маркус кивнул:

— Да.

— Знаешь, что я думаю, Мэкакус?

— Нет.

— Я думаю, он в меня влюблен.

Маркус толком не знал, что ответить, поэтому сказал первое попавшееся:

— Да, почему?

Она посмотрела на дорогу. Сигмунд был в паре сотен метров. Теперь он слез с велосипеда, обернулся и помахал. Бента помахала в ответ.

— Из-за пирсинга.

— Он похож на твой.

— Да. Мне кажется, это — сигнал.

— Сигнал чего?

— Что он в меня влюблен.

— А ты в него? — спросил Маркус.

Бента взяла его за руку и крепко сжала. Он хотел сжать ее руку в ответ, но вялые пальцы не хотели слушаться.

— Или не влюблена? — сказал он и закашлял.

Сигмунд возвращался к ним.

— Маркус! — сказала Бента.

— Можешь звать меня Мэкакусом, — пробормотал он.

— Маркус, — повторила она, — что ты делаешь, когда тебе так грустно, что кажется, никогда больше весело не будет?

Секунду он думал. Теперь Сигмунд был только в ста метрах.

— Пытаюсь думать о чем-то хорошем.

Она посмотрела на него. Взгляд был словно ночь.

— И получается?

— Нет.

Бента еще раз сжала его руку. В этот раз ему удалось ответить. Теперь Сигмунд был уже в пятидесяти метрах. Маркус почувствовал укор совести. Он отпустил ее руку и почувствовал новый укор. Она улыбнулась:

— У меня тоже.

— Просто суперский велосипед! — крикнул Сигмунд, оказавшийся в десяти метрах. — Вы о чем говорили? — спросил он, помахав уехавшей вперед Бенте.

— Ни о чем, — ответил Маркус. — Она сказала, ты милый.

Сигмунд кивнул:

— Да. Я знаю. А еще что-нибудь она говорила?

— Ничего особенного, — сказал Маркус и остановился. — Сигмунд?

— …как тебе кажется, может быть, мне тоже…

— «Тоже» что?

— Сделать пирсинг? — прошептал Маркус. Сигмунд удивленно посмотрел на него:

— Это еще зачем?

— Я подумал… я подумал, если у нас обоих будет пирсинг, это будет своего рода сигнал.

— Сигнал о чем?

— Что мы принадлежим к одной группе.

— Группе?

— Да, ну если в группе будет такой отличительный знак.

Сигмунд даже растрогался:

— Ты действительно хочешь, Маркус?

— Да, — сказал Маркус как-то сипло. — Если ты хочешь, я сделаю, а если ты не хочешь, то я не буду.

— Маркус! — сказал Сигмунд.

— Да?

— Ты — принц.

— Нет.

— Вообще-то, ты не хочешь себе никакого пирсинга.

— Я не против.

— И тем не менее решился?

— Только если ты хочешь.

— Ради меня?

— Для Мэкакуса, — пробормотал Маркус. — «Мэкакуса М».

Теперь совесть его стала такой нечистой, что его затошнило.

— Спасибо, — сказал Сигмунд.

— Не за что, — ответил Маркус и почесал левую бровь.

— Ну вот, — сказал Роберт. — Вот и все.

— И ничего страшного не случилось, — сказал Сигмунд, с улыбкой стоявший за стулом, на котором Маркус только что сидел, пока ему прокалывали левую бровь. — И бояться было нечего, да?

Маркус покачал головой:

— А тебе как, папа?

Поскольку Монс все равно бы узнал, Маркус решил, что лучше отец вместе с ним пойдет в салон пирсинга и тату Роберта и увидит, что там не происходит ничего подозрительного. Теперь Монс стоял рядом с Сигмундом и разглядывал сына.

— По-моему, ты перенес все очень хорошо, Маркус, — с гордостью произнес он. — Он вел себя точно так же, когда впервые пошел к зубному, — рассказал он Сив, которая помогала Роберту делать пирсинг. — Он ни разу не вскрикнул, хотя врач сверлил без наркоза.

— Правда? — удивилась Сив. — А я когда впервые пошла к зубному, думала, что упаду в обморок.

— В самом деле? — в свою очередь удивился Монс. — Глядя на вас, не скажешь… Я хотел сказать, что по вам видно, как вы хорошо переносите уколы и здесь, и там. Кстати, вам очень идет, — добавил он.

— Я не про это, — сказал Маркус. — Я хотел знать, как, по-твоему, я выгляжу?

— По-моему, отлично выглядишь, — ответил Монс. — Он играет в группе, понимаете, — обратился он к Сив. — Группа называется «Мэкакус М», и Мэкакус — это он сам и есть. То есть на самом деле его зовут Маркус, но в группе его как бы зовут Мэкакус. Поэтому он захотел такую же серьгу, как у Сигмунда. Тот тоже играет в группе, и пирсинг будет своего рода торговой маркой. По-моему, забавно, — закончил он с небольшим смешком.

— Монс тоже играет в группе, — пояснил Сигмунд.

— Правда? — удивился Роберт. — Тогда вам тоже нужно что-нибудь проколоть?

— Да, в самом деле, — засмеялся Монс. — Нет, мы, пожалуй, пойдем. Сколько мы должны?

— Я уверена, что вам пойдет, — сказала Сив.

— Хе-хе, — отозвался Монс. — Вы принимаете кредитки?

— Это не больно, — успокоил Роберт.

— Понимаю, — сказал Монс. — Но я думаю, я слишком старый.

— И я так думаю, — сказал Маркус.

— Я, конечно, не такой старый, — возразил Монс.

— Я не о том.

— Моей бабушке семьдесят четыре, — сказала Сив. — И у нее четырнадцать татуировок и восемь пирсингов.

— Продвинутая дама, — заметил Монс.

— Да, человек становится старым, только когда начинает себя так чувствовать, — сказал Сигмунд. — Как вы себя ощущаете, Монс?

— Ну так, средненько.

— С пирсингом вы почувствуете себя на двадцать лет моложе, — сказал Сигмунд и подмигнул Маркусу, который не хотел подмигивать ни одним, ни другим глазом.

— Я не хочу ничего прокалывать.

— Отцу шестьдесят восемь, — сказал Роберт. — И у него…

— Я буду глупо себя чувствовать, — сказал Монс.

— И я, — пробормотал Маркус.

— Его можно заклеить, когда вы не выступаете, — сказал Сигмунд. — Тогда все будут думать, что вы упали и поранились.

— Или подрались, — добавил Роберт.

— Дедушке восемьдесят два, — сказала Сив. — У него…

— По-моему… — сказал Монс.

— Это очень быстро, — убеждал Роберт.

— А другой бабушке девяносто три, — продолжала Сив.

— Если не хочешь, не надо, — сказал Маркус.

— Но если проколете бровь, вы сделаете «Мэкакусу М» большое одолжение.

— Нам именно этого не хватает.

— Как вам это колечко? — спросил Роберт.

— Другому дедушке девяносто восемь, — все не унималась Сив.

Взгляд Монса блуждал от одного к другому.

— Ну что мне сказать?

— Yo! — подсказал Сигмунд.

— Yo, — прошептал Монс.

Через минуту он сидел на том же стуле. Роберт наклонился над ним. Сив стояла рядом. Монс храбро ей улыбался.

— Вы входите в книгу рекордов Гиннесса?

— Вы это о чем, Монс? — спросила Сив и протянула серьгу Роберту.

— Вы, должно быть, своего рода рекорд, — сказал Монс. — Никогда не видел такого количества татуировок и пирсинга одновременно. Очень, наверно, интересно. И точно не больно?

— Почти.

— Почти?

— Да, а теперь расслабьтесь.

— У меня небольшая проблема, — объяснил Монс, — я никогда не расслабляюсь. Люди, у вас есть какой-нибудь наркоз?

— Он не нужен, — сказал Роберт.

— Я надеюсь. Я просто спросил. Подержать тебя за руку, Маркус?

— Зачем?

— Чтобы тебя успокоить, — сказал Монс. — Мне показалось, ты немного нервничаешь. Расслабься. Это не будет… Ойййййй!

— Да! — крикнул Сигмунд. — Вот и серьга! Ведь не больно?

— Что? — переспросил Монс.

Серьга оказалась на нужном месте, а вот голос Сигмунда — нет. Вначале он звучал как обычно, потом будто что-то сломалось, и Сигмунд перешел на сиплый фальцет. Нетрудно было догадаться — произошло непредвиденное.