Марли и мы

ГЛАВА 9 Мужские проблемы

Любой собаке нужен хороший ветеринар – опытный профессионал, который поможет ей оставаться здоровой и сильной и сделает нужные прививки. Ветеринар нужен каждому, кто впервые заводит собаку: в основном, чтобы было у кого спросить совета, поэтому в ветеринарных консультациях врачи тратят много времени на посетителей. У нас не сразу получилось выбрать специалиста для нашего пса. Одного было невозможно застать на рабочем месте, и мы встречались только с его 16-летним помощником; второй был настолько стар, что я боялся: он не сможет отличить чихуа-хуа от кошки. Третий обслуживал исключительно умещавшихся на ладони собачек богатых наследниц из Палм-Бич. И вот, наконец, мы нашли идеального ветеринара. Его звали Джей Батэн, для пациентов доктор Джей, и он был молодым, умным, классным и невероятно добрым. Доктор Джей понимал собак на уровне интуиции, как лучшие механики чувствуют машину. Он, бесспорно, обожал животных, но тем не менее придерживался разумных взглядов на их роль в нашей жизни. Первые месяцы мы постоянно держали его телефонный номер под рукой и обращались к нему с самыми глупыми вопросами. Когда у Марли на суставах лап появились мозоли, покрытые коростой, я испугался, что это какое-то редкое и, видимо, заразное кожное заболевание. Но доктор Джей объяснил, что это всего лишь именно мозоли, образовавшиеся от того, что Марли лежит на полу. Однажды Марли широко зевнул, и я заметил у основания его языка странное фиолетовое пятно. «О Господи, – подумал я. – Да у него же рак! Саркома Капоши во рту». «Успокойтесь, – сказал доктор Джей, – это всего лишь родимое пятно».

В тот день мы с Дженни стояли в его кабинете, обсуждая прогрессирующую боязнь грозы у Марли. Мы надеялись, что неприятный инцидент в гараже останется единственным, но он оказался лишь началом того, что далее могло развиться в пожизненную фобию, сопровождающуюся агрессивным поведением. Несмотря на то, что у лабрадоров сложилась репутация охотничьих собак, наш пес до смерти боялся звуков более громких, чем хлопок вылетающей из бутылки пробки от шампанского. Треск фейерверков, тарахтение мотоциклетных моторов, выстрелы – все это приводило его в ужас. Однако наибольший страх вызывал звук грома. Даже небольшая гроза заставляла Марли терять контроль над собой. Если в этот момент мы были дома, он начинал прижиматься к нам, его колотила дрожь, из пасти капала слюна, пес нервно стрелял глазами, прижимал уши и поджимал хвост. Если нас не было рядом, он превращался в разрушителя, ломая все, что стояло на пути к облюбованному им безопасному месту. Однажды, когда собиралась гроза, Дженни пришла домой и увидела, что Марли с выпученными глазами отчаянно прыгает на стиральной машине, стуча когтями по поверхности. Как он оказался там и почему ему приспичило забраться именно туда, мы так и не узнали. Среди людей встречаются недееспособные психи и, как выяснилось, среди собак тоже.

Доктор Джей положил мне на ладонь пузырек с маленькими желтыми таблетками и сказал:

– Не сомневайтесь, пусть принимает.

Речь шла об успокоительном, которое, по словам доктора, должно было способствовать ослаблению патологического беспокойства Марли. Доктор Джей надеялся, что благодаря лекарству Марли сможет нормально воспринимать гром и в конце концов поймет, что это всего-навсего безобидный шум. Боязнь грома у собак, как нам объяснил доктор, не была необычным явлением, особенно во Флориде, где практически каждый день во время жаркого сезона случались сильнейшие грозы. Марли понюхал склянку, которую я держал, явно сгорая от нетерпения начать новую жизнь и впасть в наркотическую зависимость.

Доктор Джей почесал загривок Марли. Он покусывал губы, будто хотел сообщить нам что-то важное, но не знал, как это сделать.

– И, – наконец сказал он, – вам, наверное, пора задуматься о его кастрации.

– Кастрации? – с недоумением переспросил я. – Вы хотите сказать… – я взглянул на яички пса – до смешного огромные шары, болтавшиеся между задних ног Марли.

Доктор Джей тоже посмотрел на них и утвердительно кивнул. Я, наверное, вздрогнул, а то и вообще схватился за сердце, потому что он быстро добавил:

– Это совершенно безболезненно, да и ему так будет гораздо комфортнее.

Доктор был в курсе проблем Марли. Он был нашим исповедником, и мы рассказывали ему все: и об ужасном опыте дрессировки, и о нелепых выходках собаки, и о потребности все разрушать, и о гиперактивности. И вот Марли, когда ему пошел седьмой месяц от роду, начал предпринимать попытки совокупиться со всем, что движется, в том числе и с нашими гостями.

– Мы просто избавим его от бьющей фонтаном сексуальной энергии и сделаем счастливой, более спокойной собакой, – сказал доктор Джей, пообещав, что результаты операции не изменят добродушного характера Марли.

– Боже, я прямо не знаю… – засомневался я. – Кажется, что это… приговор.

У Дженни же подобных сожалений не возникло.

– А давайте отрежем эти отростки, – согласилась она.

– А как тогда быть с возможным приплодом? – спросил я. – Неужели он не продолжит свою родословную? – Уплывающие возможности прибыли замаячили у меня перед глазами.

И снова доктору Джею пришлось осторожно подбирать слова.

– Думаю, вам стоит посмотреть на это дело более трезво. Марли – славный домашний пес, но мне кажется, что у него немного шансов стать производителем. – Он был максимально дипломатичен, но выражение лица выдавало его. Казалось он на самом деле орал на меня: ради бога, мужик! Во имя будущих поколений мы должны ликвидировать эту генетическую ошибку любой ценой!

Я сказал, что мы подумаем, и мы уехали домой с новым успокоительным средством.

Пока мы решали, лишать ли Марли мужского достоинства, Дженни начала предъявлять беспрецедентные требования к моим собственным. Доктор Шерман разрешил ей снова попытаться забеременеть. Она приняла вызов с готовностью спортсмена-олимпийца. Времена, когда она просто не принимала противозачаточные таблетки (будь что будет), давно миновали. В войне за оплодотворение Дженни перешла в наступление. И, конечно, для этого ей нужен был я, ключевой союзник, который снабжал ее амуницией. Как и большинство мужчин, с пятнадцати лет я всеми силами старался убедить противоположный пол, что я достойный партнер. Наконец-то я нашел ту, что с этим согласилась. Мне следовало бы прыгать от восторга. Впервые в жизни женщина хотела меня больше, чем я ее. Это был рай для мужчины. Никаких уговоров, никаких унижений. На меня наконец-то появился спрос, как на лучших породистых собак. Я должен был пребывать в экстазе, но неожиданно все это превратилось в тяжелую и стрессовую работу. Дженни хотела от меня уже не просто любовных утех, она хотела ребенка. А это значило, что мне предстояло потрудиться. Начались серьезные дела. Самые радостные из ночных утех внезапно превратились в клинические опыты, составными частями которых были измерение температуры и изучение менструальных календарей и таблиц овуляций. Я чувствовал себя пажом всемогущей королевы.

Происходящее «вдохновляло» меня примерно так же, как визит в налоговую инспекцию. Дженни привыкла к тому, что я реагирую на малейший намек, и она не без оснований считала, что старые правила все еще оставались в силе. Скажем, я сижу, чиню мусорный бак, а она подойдет со своим календарем в руках и скажет: «Мой последний цикл начался семнадцатого, это значит, – и тут она делает паузу, подсчитывая дни, – что нам нужно сделать это прямо СЕЙЧАС!»

Мужчины из рода Грогэнов никогда не любили, чтобы на них давили, и я был не исключением. Совсем немного времени понадобилось, чтобы я пережил главное мужское унижение: неудачу в сексе. А коли это случилось, игра окончена. Моя уверенность пошатнулась, а нервозность возросла. Я знал, что если это произошло раз, то произойдет и второй. Одна неудача настраивала меня на другую. Чем больше я волновался за исполнение своих супружеских обязанностей, тем реже мне удавалось расслабиться и сделать то, что ранее получалось само собой. Я старался избегать любых намеков на секс, чтобы, не дай бог, Дженни не пришли в голову ненужные мысли. Я жил в смертельном страхе того, что моя жена попросит сорвать с нее одежду и заняться любовью. Я уже начал думать, что жизнь отшельника в отдаленном монастыре – не самый худший вариант.

Но Дженни не собиралась так легко сдаваться. Она была охотницей, я был добычей. Однажды утром я работал в офисе своей газеты всего в десяти минутах ходьбы от дома, как вдруг она позвонила и поинтересовалась, не хочется ли мне встретиться с ней в обеденный перерыв. «Ты имеешь в виду дома? Одним, без компании?»

– Можно сходить куда-нибудь в ресторан, – предложил я. В какой-нибудь очень людный ресторан. Желательно, где будут несколько наших коллег. И свекровь с тещей.

– Да ладно тебе, – игриво ответила она. – Давай повеселимся.

Затем она понизила голос и почти шепотом добавила:

– Сегодня хороший день. Мне… кажется… что у меня… овуляция. – Волна ужаса накатила на меня. О боже, нет. Только не это слово на букву «о». Напряжение росло. Наступало время действовать или пропадать. То есть в буквальном смысле поднимать или опускать. Пожалуйста, не заставляй меня, хотел я попросить ее в телефонную трубку… Но вместо этого я сказал насколько мог равнодушно:

– Конечно. В полпервого, идет?

Когда я открыл входную дверь, Марли, как всегда, ждал меня, но Дженни нигде не было. Я позвал ее.

– Я в ванной, – крикнула она. – Через секунду выйду.

Я просмотрел почту, убивая время, и меня тем временем охватило чувство полной обреченности, которое, как мне казалось, знакомо людям, ожидающим результатов биопсии.

– Эй, морячок, – послышался голос сзади. Обернувшись, я увидел Дженни в шелковом бюстгальтере и трусиках.

Ее плоский животик был почти полностью обнажен, а лифчик держался на двух невероятно тонких лямочках. Ее ноги никогда еще не выглядели длиннее.

– Ну что? Как я тебе? – спросила она, упирая руки в боки. Фантастически, подумал я. На ночь Дженни всегда надевала вместо пижамы мешковатую футболку, и я был уверен, что в этом соблазнительном белье она чувствует себя глупо. Но ожидаемый эффект был достигнут.

Она пробежала наверх в спальню, я за ней, и вскоре мы уже обнимались на расстеленных простынях. Я закрыл глаза, чувствуя, как мой спящий дружок зашевелился. Волшебство возвращалось. Ты можешь это сделать, Джон. Я старался вызвать самые грязные мысли, какие только мог. Это должно сработать! Я нащупал те самые тончайшие мелочи. Давай, Джон. У тебя все получится. Я чувствовал ее дыхание, горячее, влажное. И тяжелое. Горячее, влажное, тяжелое дыхание. М-мм, как это сексуально.

Но постой-ка. Что это за запах? Что-то в ее дыхании. Что-то такое знакомое и в то же время чужеродное, не то чтобы неприятное, но и не очень соблазнительное. Я знал этот запах, но не мог точно определить его. Я сомневался. Что ты делаешь, идиот? Забудь о запахе. Сосредоточься, приятель. Сосредоточься! Но этот запах… я не мог выкинуть его из головы. Ты отвлекаешься, Джон. Не отвлекайся. Что же это такое? Не останавливайся. Любопытство постепенно овладело мной. Давай, парень, давай! Я начал принюхиваться. Еда, да, но что это за еда? Не печенье, не чипсы, не тунец. Я почти вспомнил. Это был… собачий корм?

Собачий корм! Вот что это было! Ее дыхание отдавало запахом корма. Но почему? Мне было интересно, и внутри меня тоненький голосок спрашивал: зачем Дженни есть собачий корм? К тому же я чувствовал ее губы у себя на шее… Как она могла целовать мою шею и дышать мне в лицо одновременно? Бессмысли…

О… Боже… мой.

Я открыл глаза. В нескольких сантиметрах от моего лица, закрывая мне весь обзор, лежала огромная морда Марли. Его подбородок покоился на матрасе, он пыхтел и пускал слюни на простыни. Его глаза были полуоткрыты, и он тоже выглядел влюбленным.

– Плохой пес! – резко крикнул я, перекатившись на другую сторону кровати. – Нет! Фу! Марш к себе! – яростно командовал я. – Иди спать! Иди ложись!

Но было уже слишком поздно. Волшебство пропало, вернулась перспектива ухода в монастырь.

Вольно, солдат.

На следующее утро я позвонил врачу и назначил дату кастрации Марли. Я продумал все: если у меня не будет секса до конца моих дней, то и у него тоже не должно быть. Доктор Джей сказал, что мы можем завезти Марли к нему до начала рабочего дня, а забрать вечером по пути домой. Через неделю мы так и сделали.

Пока мы с Дженни собирались, Марли весело кидался на стены, предчувствуя предстоящую поездку. Ему любое путешествие приносило радость, независимо от того, куда мы направлялись и на сколько. Вывезти мусор? Без проблем! Сходить в магазин за молоком? Я к вашим услугам! Я начал испытывать угрызения совести. Бедный и не представлял, что мы ему уготовили. Он доверял нам, думая, что хозяева всегда поступают правильно, а мы тайком задумали лишить его мужской силы. Может ли предательство быть более вероломным?

– Иди сюда, – поманил я его, тут же перевернул на спину и энергично почесал его живот. – Все не так уж плохо. Ты потом поймешь. Секс слишком переоценивают. – Но даже я, все еще расстроенный собственными неудачами, что преследовали меня последние две недели, не верил себе. Кого я пытался одурачить? Секс – это потрясающе. Секс – это невероятно. Бедная псина скоро лишится самого замечательного удовольствия на свете. Бедная псина… Я чувствовал себя ужасно.

Но я почувствовал себя еще хуже, когда на мой свист, как обычно, Марли выскочил из дома и запрыгнул в машину, слепо веря в то, что я не сделаю ему ничего плохого. Воодушевленный, он был готов к самому невероятному путешествию. Дженни села за руль, а я устроился на пассажирском сиденье. По привычке Марли балансировал на своих передних лапах на консоли, тыкаясь носом в зеркало заднего вида. Поэтому каждый раз, когда Дженни тормозила, он упирался мордой в лобовое стекло, что, однако, его совсем не беспокоило. Он ехал на переднем сиденье автомобиля с двумя своими лучшими друзьями. Может ли жизнь преподнести подарок лучше?

Я опустил стекло, Марли подвинулся вправо, наклонился надо мной, пытаясь уловить уличные запахи. Вскоре он полностью переместился ко мне на колени, поерзал и начал просовывать нос в узкую щелку приоткрытого стекла с таким усердием, что при каждом вдохе ему приходилось фыркать. А, ну почему бы и нет, подумал я. Это была его последняя поездка в качестве полноценного мужчины, и глоток свежего воздуха был самой незначительной услугой, которую я мог ему оказать. Я опустил стекло ниже, чтобы он мог высунуть в щель морду. Это доставило ему столько удовольствия, что я решил открыть окно еще шире. Вскоре он высунул наружу уже всю голову. Его уши хлопали на ветру, а язык свисал из пасти так, словно он хотел вылакать городской воздух. Боже, он действительно был счастлив.

Пока мы ехали по Дикси-хайвэй, я рассказывал Дженни, как плохо мне из-за предстоящей операции Марли. Но только она заговорила о чем-то, наверняка не имевшем отношения к моим тревогам, я заметил, больше с любопытством, чем со страхом, что обе передние лапы Марли свесились из окна машины. Вот уже и его шея, и частично плечи тоже высунулись наружу. Ему не хватало только защитных очков и шелкового шарфа, а так – ни дать ни взять, пилот времен Первой мировой войны.

– Джон, я волнуюсь, – сказала Дженни.

– Он в порядке, – ответил я. – Он просто хочет подышать свежим…

В этот момент передние лапы Марли соскользнули, и стекло уперлось ему в подмышки.

– Джон, держи его! Держи его!

Прежде чем я успел что-то предпринять, Марли соскользнул с моих коленей и стал вылезать из открытого окна несущейся машины. Его зад повис в воздухе, а задние лапы болтались в поисках опоры. Он делал решающий рывок. Единственное, что мне удалось в этой ситуации, – ухватиться левой рукой за его хвост. Дженни резко затормозила, несмотря на оживленное движение. Пес вывалился почти полностью и повис вверх тормашками, удерживаемый за хвост. Я сидел в такой неудобной позе, что не мог задействовать вторую руку. Марли бешено перебирал передними лапами по асфальту, будто бежал по дороге.

Дженни остановилась, сзади образовалась пробка, слышались гудки.

– А теперь-то что?! – заорал я.

Я застрял. Я не мог втянуть его обратно в окно. Я не мог открыть дверь. Я не мог действовать правой рукой. И я не осмеливался отпустить Марли, потому что он наверняка бы прыгнул на дорогу под колеса кому-то из разозленных водителей. Я вцепился в хвост Марли, уткнувшись лицом в стекло всего в нескольких сантиметрах от его огромной трясущейся мошонки.

Дженни включила аварийку, подбежала к нам, схватила Марли и держала его за ошейник, пока я не вышел и не затолкал его обратно в машину. Наша маленькая драма разыгралась прямо перед заправкой, и как только Дженни снова завела автомобиль, я обернулся и увидел, что механики выскочили поржать над нашим шоу. Я думал, они обмочатся, – так громко они хохотали.

– Спасибо, ребята, – крикнул я им. – Рады, что повеселили вас с утра пораньше.

Мы добрались до клиники, и я повел Марли на коротком поводке на случай, если он решит предпринять еще одну попытку бегства. Чувство вины исчезло, а решимость возросла.

– Не увильнуть тебе от этого, дорогой мой евнух, – сказал я ему. Он пыхтел, фыркал и натягивал поводок, пытаясь обнюхать других животных. В приемном покое ему удалось напугать пару кошек и перевернуть рекламный стенд. Я подвел его к помощнику доктора Джея со словами:

– Успокойте его, пожалуйста!

Когда я вечером забирал Марли, то понял, что он изменился. Ему было больно в местах послеоперационных швов, и он двигался очень осторожно. Его глаза после анестезии стали грустными и красными, он еще был слаб. На том месте, где прежде горделиво болтались великолепные королевские драгоценности… не было ничего. Только маленький сморщенный кусочек кожи. Род неистового Марли официально и навеки был прерван.