Марли и мы

ГЛАВА 4 Мистер Вихляй

Следующие три дня я всецело отдался общению со щенком. Я валялся на полу, позволяя ему бегать по мне. Мы боролись. Я раздобыл старое полотенце и играл с Марли в перетягивание каната, удивляясь тому, насколько силен стал пес. Он следовал за мной по пятам, грыз все, до чего мог дотянуться. Всего один день потребовался ему, чтобы найти самую интересную вещь в доме – туалетную бумагу. Он исчезал в ванной комнате и спустя пять секунд вылетал оттуда с рулоном в зубах, а мягкая лента неумолимо разматывалась, пока он носился по всему дому. Теперь наше жилище выглядело так, будто его украсили к Хеллоуину.

Каждые полчаса, а то и чаще, мне приходилось выводить его на задний дворик, чтобы щенок справил малую нужду. Если он делал свои дела на природе, я прижимался к нему щекой и хвалил, но если подобное случалось в доме, нещадно ругал. А когда он ходил в садик по-большому, я восхищался так, будто Марли вытянул выигрышный билет в лотерею.

Вернувшись из Disneyworld, Дженни так же энергично, как я, принялась ухаживать за Марли. Это было замечательное зрелище. Дни шли за днями, и я все чаще замечал в своей молодой жене новые проявления нежности, заботы, спокойной строгости. Она обнимала щенка, гладила, играла с ним, беспокоилась за него.

Она расчесывала шерстку по волоску, выискивая клещей и блох. Ночь за ночью она вставала каждые два часа, чтобы вывести его во двор. Именно благодаря этому всего за несколько недель щенок окончательно приучился делать свои дела на улице, а не в доме.

Как правило, она же его и кормила.

Следуя инструкциям на пакете, мы давали Марли три большие миски корма в день. Он по-волчьи жадно, за считанные секунды, проглатывал все до последнего кусочка. Естественно, потом все это выходило наружу, и вскоре наш задний двор напоминал минное поле. Мы отваживались выйти туда, только внимательно смотря себе под ноги.

Аппетит у Марли был отменный, но объем выделений значительно превышал объем съеденного, причем внешне кучки ничем не отличались от того корма, который исчезал в его пасти. Он хоть переваривал эту дрянь?

Очевидно, да. Марли рос стремительно. Подобно причудливым лианам, которые способны разрастись по потолку комнаты за несколько часов, он вытягивался во всех направлениях. С каждым днем он становился чуть длиннее, чуть шире, чуть выше и чуть тяжелее. Когда я привез его домой, он весил меньше 10 кг, а через пару недель весы показывали почти 23! Его симпатичная щенячья головка, которую я с легкостью охватывал одной ладонью, когда вез в машине, превратилась в нечто, напоминавшее формой кузнечную наковальню. Лапы стали огромными, на боках уже вырисовывался рельеф мышц, а грудь по ширине не уступала ковшу экскаватора. Как и обещали авторы книг, крохотный хвостик тоже рос, становясь толстым и мощным, как у выдры.

Что это был за хвост! Каждый предмет в нашем доме, располагавшийся на уровне колен и ниже, немедленно сметался неистово крутящимся из стороны в сторону орудием Марли. Он опустошал журнальные столики, разбрасывая периодику, сбивал рамки с фотографиями с полок, запускал в воздух пивные бутылки и винные бокалы. Он даже умудрился разбить дверное стекло. Постепенно все предметы, которые он не успел испортить, мигрировали вверх на безопасную высоту, подальше от качающейся колотушки. Наши друзья, у которых были дети, приходя к нам, восхищались: «Ваш дом прямо создан для маленьких детей!»

На самом деле Марли вилял не хвостом. Он, скорее, вилял всем телом, начиная с передней части и работая по направлению к задней. Он был собачьей версией детской игрушки – пружинки слинки: мы могли поклясться, что в нем нет костей, только одна большая эластичная мышца. Дженни стала называть его мистером Вихляем.

Энергичнее всего он извивался, когда держал что-то в зубах. В любой ситуации реакция была одна: схватить лежащую поблизости туфлю, подушку, карандаш – словом, все что угодно, – и пуститься наутек. Как будто его внутренний голос шептал: «Вперед! Подбери это! Обслюнявь! Беги!»

Некоторые из вещей, которые он хватал, отличались настолько малым размером, что полностью помещались в его пасти. Это доставляло ему особенное удовольствие: он думал, что сможет скрыть свое преступление. Но Марли не умел мухлевать, как покерный шулер. Когда он что-то припрятывал, то не мог скрыть своего ликования. Конечно, он всегда был шумным, но тут у него начинались просто маниакальные приступы гиперактивности, словно некий шутник-невидимка только что раззадорил его. Его тело начинало дрожать, голова качалась из стороны в сторону, а вся задняя часть туловища выделывала спазматические коленца. Мы называли это «мамба Марли».

– Ладно, что у тебя на этот раз? – спрашивал я. Как только я приближался, он пытался убежать от меня, выписывая круги по комнате. Переполненный радостью, которую не мог скрыть, Марли вилял задом и по-кобыльи мотал головой. Если я окончательно загонял пса в угол и с трудом раздвигал его челюсти, то никогда не уходил с пустыми руками. В пасти всегда обнаруживалось что-то, извлеченное из мусорного ведра, или подобранное с пола, или украденное прямо с обеденного стола, что уже позволял его рост. Бумажные полотенца и салфетки Kleenex, записи кулинарных рецептов, винные пробки, скрепки, шахматные фигуры, крышки от бутылок – в общем, целый склад утильсырья. Однажды, когда я в очередной раз разомкнул челюсти Марли, я обнаружил, что к его нёбу прилип мой чек на получение зарплаты.

Спустя несколько недель мы уже забыли, какой была жизнь до встречи с нашим новым жильцом. Наше совместное существование превратилось в рутину. Каждое утро я начинал с того, что прогуливался с Марли на свежем воздухе до побережья и обратно, и только потом выпивал первую чашку кофе. После завтрака и до душа я обходил задний садик с совком в руках, закапывая наземные мины в песок на краю участка. Дженни обычно отправлялась на работу к девяти, а я – на час позже. Перед уходом я запирал Марли в бетонном «бункере», оставляя ему миску воды, кучу игрушек и прося его «быть хорошим мальчиком». В половине первого Дженни возвращалась, чтобы пообедать, покормить Марли, а потом поиграть с ним в мячик на заднем дворе, пока он не выдохнется. Первое время она прибегала домой с работы еще раз, часа в три, чтобы вывести Марли на улицу. После ужина мы все вместе шли в парк и гуляли по побережью канала, глядя на лениво покачивающиеся в лучах заходящего солнца яхты из Палм-Бич.

Гуляли, наверное, неуместное здесь слово. Марли носился, как разогнавшийся локомотив. Он бросался вперед со всей силы, натягивая поводок до предела и чуть не задыхаясь. Мы дергали его назад, он нас вперед. Мы подтаскивали его к себе, а он сопротивлялся, заходясь при этом в кашле, как заядлый курильщик в рубашке с тесным воротником. Он отклонялся то вправо, то влево, бросаясь на каждый почтовый ящик и куст, принюхиваясь, пыхтя и помечая территорию без остановки, в результате чего большая часть выделений оставалась на нем, а не на предполагаемом объекте. Он кружил сзади, опутывая наши щиколотки поводком перед очередным креном вперед, и ему почти удавалось сбить нас с ног. Когда к нам приближались другие люди с собаками, Марли с радостью бежал к ним и вставал на задние лапы, если не хватало поводка: он умирал от желания подружиться. «Несомненно, он очень любит жизнь», – прокомментировал как-то один собаковод, и, пожалуй, эта фраза лучше всего отражает истину.

Марли пока еще был сравнительно маленьким, так что сначала мы без труда выигрывали состязания по перетягиванию поводка, но с каждой неделей баланс сил менялся. Пес становился все крупнее и сильнее. Было ясно, что через какое-то время он станет сильнее нас обоих. Надо было скорее обуздать его и обучить правильному поведению на улице – до того, как он приведет нас к унизительной смерти под колесами проезжающей мимо машины. Наши друзья, собаководы со стажем, рекомендовали не спешить с обучением. «Сейчас еще слишком рано, – сказал один из них. – Наслаждайтесь его щенячьим возрастом, пока можете. Вскоре он вырастет, и тогда вы более серьезно возьметесь за его воспитание».

Так мы и поступили, однако не давая ему возможности делать абсолютно все, что заблагорассудится. Мы последовательно пытались внедрить свои правила. Порча кроватей и другой мебели была под запретом. Преступными действиями, достойными явного порицания, считались питье из унитаза, обнюхивание собачьих задов и обгрызание ножек стула. «Фу» стало нашим любимым словом. С переменным успехом мы работали над базовыми командами – «ко мне», «рядом», «сидеть», «лежать». Марли был молод и постоянно возбужден, словно наглотался тройного эспрессо. Подобно инфузории, он не мог сконцентрироваться более чем на одном предмете в данный момент времени, при этом его внимание тут же переключалось на другой объект. (Так от легкого прикосновения взрывается нитроглицерин.) Любой контакт с людьми вызывал у Марли желание в буквальном смысле прыгать на стены от радости. Только спустя годы мы поняли: у нашего щенка был типичный случай синдрома рассеянного внимания и гиперактивности (СРВГ), заболевания, название которого впоследствии будут использовать для поведенческого диагноза тысяч гиперактивных детей, у которых, как говорится, шило в одном месте.

И все же, несмотря на все эти щенячьи выходки, Марли играл важную роль в нашем доме и в наших взаимоотношениях. Его беспомощность показала Дженни, что она может справиться и с материнскими обязанностями. Марли пробыл под ее присмотром несколько недель, и она его до сих пор не загубила. Как раз наоборот, щенок чувствовал себя прекрасно. Мы даже шутили: может, стоит посадить его на диету, чтобы замедлить рост и снизить уровень энергии?

Превращение Дженни из хладнокровной убийцы растений в нежную собачью мамочку не переставало удивлять меня. Думаю, она сама себе удивлялась. Главное, у нее все получалось очень естественно. Однажды Марли начало сильно рвать, и, прежде чем я успел что-либо сделать, Дженни уже была на ногах. Она подбежала к нему и, одной рукой разведя его челюсти, просунула вторую глубоко в глотку, достав большой обслюнявленный комок целлофана. Марли в последний раз кашлянул, стукнул хвостом по стене и посмотрел на нее, словно спрашивая: а не могли бы мы это повторить?

Как только мы более-менее привыкли к собаке, мы смогли заняться обсуждением проблемы дальнейшего расширения нашего семейства. Не то чтобы мы решили завести ребенка – это был бы слишком смелый шаг для пары, которая стремилась вообще не принимать никаких судьбоносных решений в своей жизни. На самом деле мы просто решили больше не использовать противозачаточные средства. Замысловатая, конечно, логика, но после такого решения мы оба почувствовали себя лучше. Никакого давления. Вообще никакого. Мы не стремились зачать ребенка, мы просто положились на судьбу. Пусть все идет своим чередом. Que sera, sera, как говорят французы: в общем, будь что будет.

Хотя, если честно, мы боялись. У нас было несколько знакомых пар, которые месяцами, даже годами пытались зачать ребенка. После безуспешных попыток, отчаявшись, они начинали открыто обсуждать свое безвыходное положение. На званых обедах они как одержимые говорили о консультациях у врача, количестве сперматозоидов, менструальных циклах. Присутствующие, естественно, чувствовали себя неловко, ведь никто не знал, как на это нужно было реагировать. Сказать фразу типа: «Мне кажется, у тебя нормальное количество сперматозоидов»?! Все это было невыносимо тяжело, и мы до смерти боялись в конечном счете стать такими же, как эти люди.

До нашей свадьбы у Дженни были серьезные приступы боли, связанные с эндометриозом, ей сделали лапароскопию и удалили рубцовую ткань из маточных труб, что, разумеется, не пошло на пользу ее репродуктивной функции. Еще больше нас беспокоил один секрет из прошлого. В те первые дни слепой страсти, когда желание овладевало нами, мы отбрасывали предосторожности вместе с одеждой в сторону и с утроенной энергией занимались сексом, вообще никак не предохраняясь. Такое происходило не раз. После столь невероятной глупости, совершенной несколько лет назад, мы должны были целовать землю в благодарность за чудесное отсутствие нежелательной беременности, но вместо этого каждый из нас думал только об одном: «Что с нами не так? Ни одна нормальная пара не смогла бы, не предохраняясь, так заниматься сексом без известных последствий». Мы оба были уверены: зачать легко нам не удастся.

Поэтому, когда наши знакомые пары одна за другой объявляли о том, что они попытаются зачать ребенка, мы молчали. Дженни собиралась просто спрятать свои противозачаточные таблетки в аптечку и забыть о них. Если она забеременеет, чудесно. Если нет, то… мы ведь и не старались еще, верно?

Зима в Вест-Палм-Бич – великолепное время года с прохладными ночами и теплыми солнечными денечками. После невыносимо долгого, навевающего апатию лета, которое обычно проводишь или в кондиционированном помещении, или совершая короткие перебежки из одной тени в другую в попытке скрыться от раскаленного солнца, зима была настоящим праздником для жителей субтропиков. Мы питались исключительно на веранде и каждое утро пили свежевыжатый апельсиновый сок с дерева в нашем саду. Мы ухаживали за своим крошечным огородиком с несколькими кустами томатов, высаженными прямо возле дома. Мы срывали цветки гибискуса размером с блюдце и клали их в мисочку с водой на обеденном столе. Ночью мы спали с открытыми окнами, и до нас доносились запахи сада.

В один из этих славных дней в конце марта Дженни пригласила в гости своего коллегу с бассетом Бадди, чтобы собаки могли пообщаться и поиграть. Этого Бадди взяли из приюта, и у него была самая печальная морда, которую я когда-либо видел. Мы выпустили их вдвоем во двор. Сначала старик Бадди не знал, что делать с гиперэнергичным желтым щенком, который прыгал, носился рядом и наматывал круги вокруг него, но затем он включился в игру. Собаки весело возились и играли больше часа, а потом в изнеможении плюхнулись в тень под манговым деревом.

Через несколько дней Марли начал безостановочно чесаться. Он так сильно царапал кожу под шерстью, что мы боялись, как бы он не пустил себе кровь. Дженни опустилась на колени и начала свой обычный осмотр, перебирая шерсть, чтобы осмотреть кожу. Через несколько секунд она позвала меня. «Черт! Ты только взгляни на это!» Я наклонился и посмотрел ей через плечо, успев заметить черную точку до того, как она скрылась. Мы положили Марли на пол и прочесали буквально каждый миллиметр его шерсти, а он трепетал от такого повышенного внимания и радостно сопел, стуча хвостом по полу. Блохи! Полчища блох! Они были везде, куда бы мы ни посмотрели: между подушечками лап, под ошейником и даже в висячих ушах нашего пса. Даже если бы они передвигались медленнее и их было бы легко поймать, мы бы не смогли самостоятельно справиться с ними: блох было слишком много.

Мы были наслышаны о проблеме блох и клещей во Флориде. Поскольку здесь не было сильных морозов, не случалось даже заморозков, насекомые никогда не исчезали, размножаясь в теплой, влажной среде. В Палм-Бич даже в домах миллионеров на побережье водились тараканы. Дженни встревожилась: шерсть ее щеночка кишела паразитами. Конечно, мы во всем обвинили Бадди, хотя неоспоримых доказательств у нас не было. Дженни вообразила себе, будто насекомые завелись не только у собаки, но и у нас дома. Она схватила ключи от машины и выбежала на улицу.

Через полчаса она вернулась с сумкой, полной химикатов, – количество, достаточное, чтобы открыть собственный фонд борьбы с загрязнением окружающей среды. Чего там только не было: средства для ванны от блох, порошки и спреи от блох, гели и растворы от блох! Продавец сказал, что, если мы хотим изничтожить паразитов, необходимо опрыскивать специальным спреем газон, и Дженни купила этот пестицид, как и специальную расческу для вычесывания блошиных яиц.

Я заглянул в сумку поглубже и вынул чек.

– Дорогая, за эти деньги мы могли бы нанять самолет для распыления пестицидов.

Но моей жене было все равно. Она снова вошла в роль убийцы, но на этот раз чтобы защитить своих любимых, и ее намерения были абсолютно серьезны. Она полностью погрузилась в процесс отмщения. Дженни помыла Марли в тазике для стирки, используя специальное мыло, затем развела раствор, по моим наблюдениям содержавший тот же химикат, что и инсектицид для газонов, и полила им Марли, не пропустив ни миллиметра его туловища. Пока он сох в гараже и благоухал, как маленький химический завод корпорации Dow Chemical, Дженни ожесточенно пылесосила полы, стены, ковры, занавески, обивку. Затем она опрыскала убийственным для насекомых спреем всю мебель и дом изнутри, а я снаружи.

– Думаешь, мы их изничтожили? – спросил я, когда мы закончили.

– Думаю, да, – решительно сказала Дженни.

Наша совместная атака на блошиный народец, проживающий по адресу Черчилль-роуд, дом 345, имела полный успех. Каждый день мы проверяли Марли, перебирая шерсть у него между подушечками лап, под хвостом, ушами, на животе и вообще везде, куда могли дотянуться, и не видели ни одной блохи. Мы проверили ковры, кушетки, шторы, траву – ничего. Мы полностью уничтожили врага.