Маршал Баграмян

НАЧАЛЬНИК ВОЕННОЙ АКАДЕМИИ ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА

К написанию этой главы я, наверное, особенно хорошо подготовлен. Во-первых, в 1948 году (до назначения Баграмяна) я окончил ВАК (Высшие академические курсы) при этой академии. И даже некоторое время после выпуска работал преподавателем тактики разведки (в 1949 году меня забрали в Генштаб).

Вторая встреча с этой академией произошла в 1976 году, и очень своеобразно. Отдыхал я летом в Сочи, в санатории им. Фабрициуса. Вдруг приходит ко мне в комнату начальник санатория генерал Безнощенко и говорит:

— Звонили из ЦК, просили быть у телефона через полчаса.

Пришел в кабинет начальника. Сижу, жду. Ровно через полчаса звонок.

— Здравствуйте. Как отдыхаете? Мы хотим поручить вам важное дело — написать статью о Военной академии Генерального штаба. Она существует больше пятидесяти лет в каком-то полузасекреченном режиме. Надо о ней рассказать популярно, не вдаваясь в секреты, которые там действительно есть.

Предложение меня удивило, стал я отказываться:

— Мне кажется, вы неудачно выбрали меня как автора. Об этой академии должен писать кто-то из маршалов. Я сейчас гражданский человек, простой писатель… В общем, я не подхожу.

Мой собеседник, видно, был смущен моим аргументированным отказом, но сказал:

— Хорошо, мы еще посоветуемся, и я вам позвоню.

Я думал, вопрос закрыт. Но к вечеру опять меня пригласили к телефону для разговора с Москвой.

— Мы тут посоветовались (обычная цековская формулировка) и решили поручить написание статьи именно вам. Маршал устроит «поминальник выпускников», и, если кого-то забудет, начнутся неприятные обиды. Вы, как сами говорите, человек гражданский, не связаны никакими обязательствами, а тему знаете и можете изложить свободно, публицистически. Главная наша цель — пусть народ узнает, что собой представляет эта загадочная академия.

Пытался я опять отказываться, но собеседник уже официальным, партийным тоном закончил разговор:

— Поручение не срочное. Завершайте свой отдых. Приедете в Москву и приступите к делу. Мы вам позвоним.

В Москве позвонили. На этот раз я попросил:

— Вы сообщите в академию, что я приду по вашему поручению, а то меня за порог не пустят.

Пришел я в академию. Начальник генерал армии Шавров принял меня весьма сдержанно. С сомнением смотрел на штатского человека, который хочет осмотреть академию. Не стесняясь моего присутствия, позвонил начальнику Генерального штаба Огаркову.

— К нам писатель Карпов пришел. В каком объеме его знакомить?

Мне был слышен ответ Огаркова:

— Знакомьте в полном объеме. Он наш человек, полковник, генштабовец, разведчик.

С маршалом Огарковым у меня были дружеские отношения. Я бывал у него на квартире, дарили друг другу книги. Генерал армии Шавров подобрел, спросил о моих планах и потом несколько дней водил меня по кафедрам или поручал сопровождать кому-то из руководства академии.

Я написал большую статью «Школа полководцев», она была опубликована в «Правде». Все были довольны: и в ЦК, и в академии, ну и я, разумеется. Шавров подарил мне книгу «Академия Генерального штаба» с автографом:

Этой книгой я тоже пользуюсь, освещая работу Баграмяна в академии. И еще мне очень помог своими воспоминаниями бывший порученец Баграмяна, тогда полковник, а ныне генерал-майор в отставке Корнеев Алексей Иванович. Он мой однокашник по учебе в Высшей разведшколе и академии Фрунзе.

Академия располагалась в нескольких старинных корпусах в Хользуновом переулке, недалеко от метро «Фрунзенская». В этих стенах Иван Христофорович провел два счастливых года, с 1936 по 1938 год. Он был в первом выпуске этой вновь созданной академии. Случилось так потому, что Императорская академия Генерального штаба, открытая в Петербурге 10 декабря 1832 года, была в 1918 году ликвидирована. Но по указанию Ленина воссоздана. Да, именно благодаря Ленину. В горячке Гражданской войны и революционных преобразований едва не погибла Императорская академия Генерального штаба. Уже было отдано распоряжение о ее ликвидации. Но, узнав об этом, Ленин вмешался и отдал нижеследующий приказ:

Академия Генштаба была воссоздана, но в 1921 году переименована в Общевойсковую военную академию, которой в 1925 году присвоено имя М.В. Фрунзе.

В 1936 году была вновь создана как Академия Генерального штаба, и Баграмян был в числе слушателей первого набора и первого выпуска.

Какой блестящий был этот первый выпуск! У Ивана Христофоровича сохранилась фотография тех лет.

Вглядитесь в лица молодых командиров, почти все они еще полковники и подполковники. Наверное, даже в самых радужных мечтах о своей будущей службе не предполагали, что станут маршалами, генералами армии, будут руководить великими сражениями и одерживать блестящие победы.

Иван Христофорович, всматриваясь в дорогие лица однокашников, вспоминал трудные и незабываемые дни, проведенные вместе с ними на полях сражений. Некоторых уже нет в живых: погиб в 1944 году генерал армии Ватутин, умер в 1953-м генерал-полковник Трофименко, умер в 1955-м маршал Говоров.

Как всегда, на новом месте службы Баграмян прежде всего уяснил свои обязанности — что он должен делать и чего добиваться в новой должности. Основная задача заключалась в следующем: обучать и готовить генералов, адмиралов, старших офицеров (будущих генералов, адмиралов) всех видов вооруженных сил для работы на командных и штабных должностях в оперативно-стратегическом звене армии и флота. Кроме того, академия является научным центром по разработке проблем военной науки и военного искусства.

До войны академией издано более ста научных трудов, учебников и пособий, в их числе такие фундаментальные, как «Новые формы борьбы», «Прорыв и его развитие», «Работа штаба армии», «Работа командования фронта и армии и их штабов по управлению операциями», «Оперативный словарь».

В академии кроме основного был еще факультет по подготовке иностранных руководящих кадров. На кафедрах академии собраны талантливые и светлые умы, носители драгоценного опыта и знаний, накопленных за многие годы предшественниками. Были в их числе и крупные военные ученые: Алафузов, Свечин, Вацетис, Карбышев, Иссерсон, Готовцев и многие другие.

До Баграмяна академию возглавляли: комдив Д.Л. Кучинский (1936–1937), маршал Б.М. Шапошников (1943–1945), маршал М.В. Захаров (1945–1949), генерал армии В.В. Курасов (1949–1956). Маршалу Баграмяну поручили не только возглавить Академию Генштаба, но, по сути дела, всю военную науку в сложнейший исторический период, когда с возникновением ядерного оружия менялось все, начиная от теории войны до новых способов ведения боевых действий. Надлежало все изучать, осваивать, изменять и давать рекомендации на будущее.

Баграмян начал повседневную работу с обхода учебных корпусов и общежития. Познакомился на кафедрах с преподавателями. Вечерами просматривал личные дела слушателей, как проходила служба каждого из них, какие возможны перспективы. И преподаватели, и слушатели Баграмяну понравились. Каждый, можно сказать, индивидуальность, назначен или принят в академию по особому, тщательному отбору.

Любая теория опирается на практику и подтверждается практикой. Чем располагали маршал Баграмян и преподавательский состав, приступая к разработке новой стратегии? Какая практика применения ядерного оружия была в их распоряжении? Первые атомные бомбы с тротиловым эквивалентом (20 тысяч тонн каждая) американцы сбросили на Хиросиму и Нагасаки. Результаты общеизвестны: в Хиросиме убито и пропало без вести 200 000 человек, ранено 160 000 человек, все дома разрушены, пожары продолжались много часов, от радиации позднее погибли десятки тысяч людей. В Нагасаки убиты и пропали без вести 73 000, позднее от облучения умерли 35 000, полное разрушение города, продолжительные пожары.

9 сентября 1954 года Жуков по решению Президиума ЦК КПСС провел секретные учения с войсками и с реальным взрывом атомной бомбы в Тоцком учебном центре под Оренбургом. Учение это достигло исследовательских целей. Баграмян не раз просматривал секретный фильм о подготовке и проведении учения, изучил подробный отчет результатов учения. Ивану Христофоровичу также было известно: учение принесло и огромные беды населению не только Тоцкого района, но и многих, близко расположенных городов — Оренбурга, Сорочинска, Самары, Бузулука, Барского и других, не таких крупных, не говоря уж о десятках деревень.

Нетрудно представить, что произойдет, если американцы обрушат по своему плану «Дропшот» 300 атомных бомб на наши города, а мы успеем ответить пусть даже меньшим количеством бомб.

Переход к изучению боевого применения новых видов оружия вызвал необходимость существенной перестройки учебного процесса: переработки учебных планов и программ, создания новых учебных материалов, пересмотра методов обучения слушателей и перерасчета времени, отводимого на изучение того или иного предмета.

Был значительно расширен курс оперативного искусства. Если раньше слушатели изучали только основы операций крупных оперативных объединений, то теперь они должны были знать все вопросы их подготовки и ведения, твердо усвоить методы оперативного анализа и оперативных расчетов. Им предстояло также овладеть методикой разработки и проведения оперативного командно-штабного учения с участием войск в условиях применения атомного оружия.

Одновременно значительно повысились и требования к качеству подготовки слушателей по этой дисциплине. По приказу министра обороны теперь наряду с защитой дипломной работы необходимо было сдавать государственный экзамен по теории оперативного искусства. Кроме того, слушатели сдавали два внутриакадемических экзамена — по тактике и истории военного искусства. В общую оценку успеваемости входили также отметки по четырем задачам курса тактики и шести задачам курса оперативного искусства. Экзамены по тактико-техническим характеристикам обычного оружия и техники были заменены зачетами.

В конце 1950-х годов были введены новые, расширенные программы по курсу стратегии. Наряду с более глубоким изучением вероятного характера будущей войны и основ подготовки страны к отражению агрессии слушателям предстояло освоить вопросы подготовки и ведения стратегического наступления и стратегической обороны, особенности стратегического применения Военно-воздушных сил, Военно-морского флота и ракетных средств в начальных операциях. Был введен экзамен по курсу стратегии.

Большое влияние на углубление разработки курса стратегии оказала лекция начальника Генерального штаба. Он ознакомил руководителей академии, профессорско-преподавательский состав и слушателей выпускных курсов с новыми взглядами на вероятный характер будущей войны, которую могут развязать агрессивные силы империализма, и указал на вытекающие отсюда задачи советской военной стратегии.

Основные положения этой лекции, определявшие общее направление строительства и подготовки советских Вооруженных сил на ближайшее будущее, легли в основу не только курса стратегии, но и всей программы обучения генералов и офицеров в Академии Генерального штаба. Они нашли отражение и в планах военно-научной работы.

Отличительная особенность учебных программ, по которым развернулось обучение слушателей, состояла в том, что они были построены на новой теоретической основе. Главным видом вооруженных сил, способным оказать решающее влияние не только на ход, но и на исход войны, были признаны Ракетные войска стратегического назначения.

В новых учебных программах в большей степени, чем раньше, уделялось внимание вопросам подготовки и ведения начальных операций в условиях массированного применения ракетно-ядерного оружия и высокоманевренных действий войск. Оперативное предназначение видов вооруженных сил и организация взаимодействия между ними стали изучаться с учетом использования каждым из них результатов первых экспериментальных ядерных ударов. Впервые в учебные программы были включены вопросы автоматизации и механизации управления войсками.

Таким образом, содержание учебных программ и направленность обучения слушателей претерпели большие изменения. В системе преподавания резко возрос удельный вес ведущих дисциплин — стратегии и оперативного искусства.

Основными формами обучения оставались лекции, семинарские и групповые занятия, отработка оперативно-тактических задач, решение летучек, командно-штабные учения на картах, самостоятельная работа слушателей.

Лекционный курс считался одной из главных форм учебных занятий. Преподаватель, читающий лекцию, был обязан дать слушателям основы научных знаний по изучаемой дисциплине, раскрыть перед ними наиболее сложные вопросы учебного материала. Текст лекций обычно рассматривался на кафедре и утверждался начальником академии или его первым заместителем. К чтению лекций привлекались начальники кафедр, их заместители и наиболее опытные старшие преподаватели. С отдельными лекциями, как правило, по наиболее сложным вопросам стратегии и оперативного искусства выступали начальник академии и его заместители.

Семинары проводились по основным, наиболее сложным темам с целью углубить и закрепить теоретические знания слушателей, полученные ими на лекциях и в процессе самостоятельной работы, а также привить им навыки устного изложения материала. На семинарских занятиях практиковались творческие дискуссии, так как с появлением нового оружия создалось положение, когда теория рождалась параллельно с разработкой и изучением прикладных практических задач. Еще не было установившихся взглядов на многие вопросы военного искусства, особенно в области применения ядерного оружия. Профессорско-преподавательский состав и слушатели находились, по существу, в одинаковых условиях, поскольку ни у тех, ни у других не было опыта использования его в бою и операции. Смелый обмен мнениями на семинарах способствовал выработке единых взглядов и понятий по ряду сложных вопросов.

Групповые занятия по отработке разнообразных оперативных и тактических задач проводились с тем, чтобы проверить умение слушателей применять на практике полученные теоретические знания, развить у них оперативное и стратегическое мышление, совершенствовать их практические навыки в управлении войсками, производстве расчетов, ведении рабочих карт, разработке оперативных боевых и отчетно-информационных документов и т. п. На групповых занятиях, особенно при отработке вопросов ведения операций, стал шире применяться метод военной игры.

Для совершенствования навыков штабной службы и искусства управления войсками с применением новых технических средств в академии была создана специальная лаборатория, переименованная в последующем в учебный командный пункт. Занятия здесь проходили в обстановке, приближенной к действительной. Для оперативно-стратегических расчетов, сбора информации и передачи приказов и распоряжений слушатели могли использовать многочисленные технические средства, вплоть до электронно-вычислительной машины. Кроме того, эти занятия прививали слушателям навыки командно-штабной работы в составе полевого управления оперативного объединения, позволяли усвоить организацию работы на командном пункте.

Во время командно-штабных учений на картах, которые также проводились на учебном командном пункте, слушатели получали навыки командно-штабной работы при организации и ведении операций. Оперативные замыслы таких учений утверждались начальником академии.

В академии обращалось большое внимание на связь теоретической учебы с практикой боевой и оперативной подготовки войск и штабов. С этой целью слушателей первых курсов (обычно в конце учебного года) стали привлекать на командно-штабные и войсковые учения и маневры, проводимые Министерством обороны, Генеральным штабом, главнокомандующими видами Вооруженных сил, командующими военными округами и флотами. На этих учениях слушатели под руководством преподавателей выполняли, как правило, обязанности оперативных работников в штабах фронтов и армий.

В 1956 году Генеральный штаб провел двухстепенное командно-штабное учение на картах с руководящим и профессорско-преподавательским составом нескольких военных академий с целью отработки вопросов взаимодействия всех видов вооруженных сил и родов войск в условиях применения атомного оружия.

С целью изучения преподавательским составом ядерного оружия читался курс лекций по ядерной физике, демонстрировались кинофильмы, проводились семинары и другие занятия. Кроме того, для преподавателей регулярно читались лекции по новым вопросам боевого применения и перспективам развития родов войск и видов вооруженных сил, различным видам обеспечения боевых действий. С такими лекциями обычно выступал руководящий состав Министерства обороны, главных и центральных управлений, главных штабов видов вооруженных сил.

Ежегодно в летне-осенний период значительная часть преподавателей участвовала в войсковых и командно-штабных учениях и маневрах, организуемых Генеральным штабом, главнокомандующими видами вооруженных сил, командующими военными округами и флотами, а также в окружных военно-научных конференциях. Особенно широко эта форма совершенствования знаний преподавателей стала применяться с началом изучения войсками ядерного оружия и способов боевых действий в условиях его применения, В 1956 году в этих мероприятиях приняло участие более 200 преподавателей академии. Отчеты об учениях и конференциях обобщались и глубоко изучались всем профессорско-преподавательским составом.

Участие в учениях и маневрах, стажировка в войсках способствовали закреплению и углублению полученных слушателями в академии оперативных и военно-технических знаний, прививали им необходимые командирские и штабные навыки.

Как и прежде, большое место занимала самостоятельная работа слушателей над учебными материалами и военной литературой. На это, особенно по профилирующим дисциплинам, отводилось около половины всего учебного времени. Самостоятельная подготовка к очередным занятиям обеспечивалась минимально необходимым плановым учебным временем, предусмотренным для каждого семинара и группового занятия.

Консультации являлись одной из форм руководства работой слушателей и оказания им помощи в самостоятельном изучении учебного материала. Консультации проводились регулярно в часы самостоятельной работы и носили обычно индивидуальный характер. Если необходимо было разъяснить общие вопросы всем или части слушателей, то организовывались курсовые или групповые консультации.

Конечные результаты учебно-воспитательной работы академии проверялись на ежегодных курсовых и государственных экзаменах.

На кафедре стратегии, на ученом совете, на научных конференциях рассматривалась главная проблема — перспективы войны с применением ядерного оружия.

Прежде чем изложить суть научных поисков на этих мероприятиях, для правильного понимания дальнейшей работы маршала Баграмяна и его коллег считаю необходимым подсказать читателям, что такое стратегия. В газетах и в телепередачах вы не раз читали и слышали при описании боевых действий в Афганистане или Чечне такие перлы: «Наши подразделения захватили стратегическую высоту (мост)». Или: «Рота капитана X достигла стратегических успехов…»

Чтобы вы не исходили из таких дилетантских заблуждений, приведу очень коротко, что входит в понятие «стратегия».

Военная стратегия исходит из внешней политики государства и всестороннего учета складывающейся международной обстановки, экономических возможностей и моральных сил народа своей страны, а также учета экономического, морального и военного потенциалов противника.

Военная стратегия учитывает и оказывает существенное влияние на общее направление подготовки страны к войне, так как от успеха этой подготовки зависят возможности самой стратегии. Поэтому военная стратегия на основе учета требований предстоящей войны обязана разработать обоснованные предложения по укреплению военной мощи и усилению безопасности своей страны, по созданию выгодных условий для ведения военных действий и по всестороннему их обеспечению. Решение этих вопросов упирается в развитие соответствующих отраслей экономики, транспорта, в достижения науки и конструкторской деятельности, в политико-моральное воспитание народа и т. п. Исходя из этих областей государственной деятельности, военная стратегия, используя достижения других отраслей военной науки, обязана подсказать, что необходимо осуществить в стране в ходе подготовки ее к войне.

Военная стратегия является высшей областью военного искусства. Опираясь на объективные законы военной науки о подготовке и ведении войны, она рассматривает также вопросы вооруженной борьбы как определение стратегических целей вооруженной борьбы, сил и средств, необходимых для достижения этих целей; характер, формы и способы действий вооруженных сил, особенно в условиях применения современных средств массового поражения; разработка замыслов и планов военных действии на суше, на море и в воздухе; руководство военными действиями и согласование усилий различных видов вооруженных сил на одном и на нескольких театрах военных действий; строительство, подготовка и развертывание вооруженных сил; создание, подготовка и использование стратегических резервов; организация противовоздушной и противоракетной обороны страны; подготовка театров военных действий и всей территории страны к войне; общее направление в развитии военной техники по её видам; политическое и материально-техническое обеспечение вооруженной борьбы; изучение вероятного противника и степени его подготовленности к войне.

В ходе войны стратегическим успехом является вывод из строя одного или нескольких из этих компонентов или захват таких территорий или объектов, которые решают исход сражения и войны в целом.

Прямо связана со стратегией, по сути дела, является ее практическим осуществлением доктрина, по которой ведутся подготовка армии в мирное время и применение ее в боевых действиях.

Руководствуясь этими теоретическими установками, Баграмян и его коллеги определяли следующее: ядерное оружие — это оружие необычное, и к нему невозможно подходить только с чисто военными мерками. Во-первых, ввиду неизбежных катастрофических последствий массированного применения ядерного оружия оно лишает обе стороны возможности достичь каких-либо политических и военных целей, делает его применение, по существу, бессмысленным. Но осознание невозможности достижения каких-либо политических и военных целей при помощи этого оружия превращает его в средство политического сдерживания агрессии, оно перестает быть оружием поля боя. Непредвидимые последствия массового применения ядерного оружия удерживают обе стороны от самоубийственного шага. В подходе к ядерному оружию только как к сдерживающему средству, а не как к средству ведения вооруженной борьбы вообще нет гарантии, что оно не будет применено для нанесения внезапного удара.

Маршал Баграмян располагал разведсведениями о взглядах и действиях американцев по этим же проблемам.

Проведенные испытания атомных бомб (а позднее создание межконтинентальной ракеты) в СССР показали, что безнаказанно осуществить свой план «Дропшот» американцам не удастся. О том, что они это поняли и как в связи с этим менялась их стратегия, свидетельствует «Доклад начальника штаба армии США (генерала М. Тейлора) за период с 1 июля 1955 года по 20 июня 1957 года». Этот период совпадает со временем пребывания Баграмяна в должности начальника академии Генштаба.

С первых слов Тейлор заявил:

Но это не значит, что отныне можно жить спокойно. Наоборот, генерал Тейлор разрабатывает концепцию воздействия на противника «с позиции силы». Он заявляет:

При такой доктрине оказывались пойманными два зайца: формировались мощные вооруженные силы, которые не позволяли агрессору напасть, но создавали реальную возможность осуществить план «Дропшот» в удобный момент в «любом военном конфликте». И второе: сохранялись и большие заказы фирмам, производящим оружие, для чего увеличивался военный бюджет.

Далее Тейлор излагает, какие необходимо провести меры по переформированию, перевооружению армии, авиации и флота США для выполнения боевых задач в условиях атомной войны. Кстати, генерал отметил, что 20 американских дивизий, находящихся в Европе, в июле 1955 года уже «получили средства атомного нападения» (так и сказал — не средства поддержки или устрашения, а именно «нападения». — В.К.). От себя добавлю: в этом докладе генерала Тейлора уже заложена главная изюминка новой стратегии уничтожения Советского Союза и социалистического лагеря.

Таким образом, определились две стратегические установки. Американская — воздействие на нас «политикой силы», методом «устрашения», с возможным применением ядерного оружия в благоприятной ситуации. Наша, советская политика исходила прежде всего из возможности мирного сосуществования разных систем, а военная доктрина предусматривала «сдерживание» агрессора.

Однако эта политика ничего общего не имела с пацифизмом и умиротворением империалистических агрессоров. Она должна была опираться на вооруженную силу, на военное могущество Советского государства. Поэтому, борясь за мир, Советское государство в то же время должно было делать все возможное, чтобы сохранить военное превосходство над вероятным противником. Исходя из этого, следует строить вооруженные силы, воспитывать армию и народ, создавать боевую технику и вооружение, разрабатывать военную теорию, способную вести и ядерную войну. Наша миролюбивая политика должна была выдвигать вопросы сокращения производства ядерного оружия, прекращения испытания и создания новых средств ядерной борьбы, установления эффективного контроля за исполнением договоренностей на сей счет.

Выдвигая эти превентивные меры, академия под руководством маршала Баграмяна обращала внимание на пока не разрешимый и очень опасный момент возможного внезапного нападения с применением ядерного оружия. Фактор внезапности в современных условиях приобретает решающее значение для выигрыша победы над врагом. Для нас не исключается и худший вариант, когда противник упредит. Тогда мы вынуждены будем нанести ответный удар, причем чем быстрее, тем лучше. Ракеты противника должны быть еще в воздухе, когда с наших стартовых позиций должны взлететь ракеты ответного удара. Все это накладывает особую ответственность на нашу разведку.

При обсуждении этого вопроса свою особую позицию высказал маршал, профессор, доктор военных наук, начальник кафедры Ротмистров Павел Алексеевич, который с 1948 по 1958 год был на преподавательской работе в академии.

— Я полагаю, при наличии достоверных данных разведки о готовящемся нападении на нашу страну вряд ли надо ждать этого удара, придется наносить упреждающий удар.

Свое мнение Ротмистров позднее опубликовал в журнале «Военная мысль», что вызвало против него бурю негодования, особенно со стороны официальных инстанций. Я думаю, потому, что втайне в «верхах» превентивный удар имели в виду на крайний, неотвратимый случай, а Ротмистров нарушил табу и заговорил об этом преждевременно.

Что тогда началось! В печати и на многих совещаниях и партийных собраниях на маршала бронетанковых войск Ротмистрова посыпались всевозможные обвинения, начиная от некомпетентности, кончая злым умыслом. Все делалось для того, чтобы высказывание преподавателя Академии Генштаба не было воспринято как официальная правительственная позиция и не вызвало бы желание американцев самим упредить нас в нападении. Ротмистрова заставили публично каяться и признавать свою ошибку.

Мне повезло: будучи заместителем командира дивизии в городе Мары, я встречался с маршалом Ротмистровым и беседовал с ним. Произошло это так. В Туркестанском военном округе министр обороны Малиновский проводил крупные командно-штабные учения. По ходу учений одна из групп его участников прибыла в наш гарнизон и отрабатывала здесь в течение нескольких суток какой-то этап учений. Однажды утром меня вызвал командующий нашим округом генерал армии Федюнинский. Он тоже участвовал в учениях. Я прибыл туда, где располагались генералы и маршалы, и доложил командующему о своем прибытии. Федюнинский позвал через открытые двери (было очень жарко):

— Павел Алексеевич, идите сюда!

Вышел Ротмистров в майке и пижамных брюках.

— Вот полковник Карпов, с которым я обещал вас познакомить. Он у нас не только офицер, но и писатель (последнее было сказано с добродушной иронией). Он здесь все изучает и знает не только как театр военных действий, но и историю и культуру. В общем, он вам покажет пустыню и ее прелести. — И, обращаясь ко мне: — Вы поняли вашу задачу? Маршал никогда не бывал в пустыне, он хочет посмотреть, как здесь применяются танки.

— Сейчас я оденусь, — сказал Ротмистров и ушел в свою комнату.

Я спросил Федюнинского:

— Товарищ командующий, как показать маршалу пустыню?

Действительно, можно вывести гостя в барханы, где куриные яйца в течение десяти минут свариваются вкрутую. Можно привезти на вододром, где танкисты учатся водить танки под водой (ох, как нелегко мне было построить этот вододром в безводной пустыне, его даже звали тогда озером Карпова). Так вот, можно около воды под навесом, в тени, с чашкой зеленого чая наблюдать за танками в барханах.

Федюнинский понял, что я имею в виду, усмехнулся и сказал:

— Долго старика не мучай, но пусть пару раз машину потолкает.

Ротмистров вышел в зеленой форменной рубашке без галстука и в брюках с лампасами. Он сел в мой газик, и мы помчались за город. Сразу за крайними домами начинались барханы — голые, без растительности, волнистые, будто остановившаяся, безжизненная вода. На небе ни облачка, кажется, что по всему небосводу растеклось расплавленное солнце. Горячий воздух, залетая в машину, не освежает, а обжигает.

Конечно же, я не повез Ротмистрова в барханы, чтобы он там толкал вязнущую в песке машину. Сразу направились на танкодром. Там шли обычные занятия. Я не знал, что предстоит такая поездка с маршалом, ничего не готовил. Занималась танковая рота, выполняла упражнения по вождению с преодолением препятствий: танковый ров, воронки, крутой подъем и спуск, сломанный мост (надо провести машину по бревнам, обозначающим колею) и другие препятствия.

Мы остановились у командного пункта, откуда командир батальона руководил по радио экипажами. Очередной танк мчался по трассе, подняв огромное облако пыли (на упражнение отводится определенное время, надо поторапливаться). Точнее, танка не было видно, гудел его мотор где-то внутри пылевого облака, которое, оседая по мере движения танка, неслось за ним. Ротмистров с нескрываемым удивлением наблюдал за этой картиной. Когда танк, закончив упражнение, остановился, а командир подбежал с докладом к комбату, тот кивком головы показал на маршала, чтобы, как положено, докладывал старшему по званию.

Капитан (это был командир роты, к сожалению, не помню его фамилии) онемел от неожиданности — маршал в нашей глуши! Потом все же собрался и доложил, как положено. Он стоял, худой, высушенный беспощадным солнцем, форменная рубашка на нем была, как кожаная, от пропитавшего ее и застывшего в ней пота. Панама и лицо офицера, как единое целое, были покрыты толстым слоем пыли. Мелькали только белки глаз да зубы при докладе.

Ротмистров был восхищен тем, что произошло на его глазах, он воскликнул:

— Кто вел машину?!

— Я, товарищ маршал.

— Как же вы ведете машину по препятствиям в таком облаке пыли? Вы же ничего не видите!

— А мы привычные, товарищ маршал! — блеснув зубами, ответил офицер.

— Нет, это поразительно! — воскликнул маршал. — В средней полосе или где-нибудь в Германии на отлично оборудованных танкодромах умудряются выполнять эти упражнения на «удочку». А вы здесь — на «отлично»! При такой ограниченной видимости блестящее время показываете. Надо здесь провести сборы — привезти сюда тех из курортных условий, пусть посмотрят настоящих мастеров вождения.

Ротмистров на некоторое время умолк, соображая, как же отметить лихого танкиста, и сказал:

— Прежде всего объявляю вам благодарность. Товарищ майор (к комбату), запишите в личное дело капитана благодарность от меня и укажите полностью мое звание. И еще — хотите учиться в академии?

— Мечтаю! — ответил капитал.

— Считайте, что вы зачислены слушателем, вызов получите к началу учебного года. Товарищ майор, напишите мне фамилию, имя, отчество и адрес капитана.

— Так надо же экзамены сдавать, — вдруг спохватился капитан.

— Вы их уже сдали. Я все сам видел. Нам нужно давать образование именно таким мастерам, как вы. Я начальник академии, я вас зачислю своим приказом! (В 1958 году он была начальником Академии бронетанковых войск.)

Маршалу показали свое искусство еще несколько экипажей. Он раздал все, что у него было: снял с руки часы и вручил их сержанту, механику-водителю. Другому офицеру за неимением иных подарков отдал свою фуражку. У меня сохранилась фотография, когда маршал вытирает пот с подклада фуражки перед тем, как вручить ее старшему лейтенанту.

— Снимешь генеральский шнурок и носи на здоровье! — сказал он растроганно. — Если бы не учения, остался бы с вами на весь день.

Мы возвращались, оба довольные: Ротмистров тем, что видел, а я — тем, что так все удачно получилось. Вот тут я и решился задать Ротмистрову нескромный вопрос:

— Извините, товарищ маршал, если вам будет мой вопрос неприятен.

— Спрашивайте, не стесняйтесь!

— Когда я служил в Москве, много было шума по поводу вашей статьи в «Военной мысли». Чем все же завершилась та дискуссия?

Ротмистров усмехнулся.

— Измесили меня тогда писаки и начальство. Зачем дал противнику пищу для размышления. Я считал, кто первым ударит — тот и победит. Теперь понимаю, что был не прав, и не критики меня в этом разубедили. Теперь я понимаю — победителя вообще не будет. Просто, кто первым ударит, умрет вторым, через некоторое время, даже без ответного удара. Да и ответить успеет — ракета через океан летит 30 минут. После того как первый запустит ракеты, они будут обнаружены через 5 минут, и на ответный пуск есть еще 20–25 минут! Этого достаточно, чтобы взаимно уничтожить друг друга! А зачем? Какой смысл в войне без победы? Я, по сути дела, своей статьей подбивал американцев на такой неразумный шаг.

Нежелательные высказывания в печати начальника кафедры Ротмистрова, казалось бы, бросали тень на Академию Генштаба и должны быть неприятны для ее начальника Баграмяна, но вот что пишет по этому поводу главный маршал танковых войск Ротмистров:

После долгих дискуссий по поводу первого удара в академии сложилось мнение: необходимо отказаться всем государствам — обладателям ядерного оружия — от применения этого оружия первыми, закрепив это обязательство специальным договором. Это целесообразно, в общих интересах всех государств.

При осложнении международной обстановки само стремление не опоздать, успеть первыми применить ядерное оружие будет вызывать опасное соревнование — кто раньше его использует, нагнетая и без того обостренную ситуацию и подталкивая к нанесению упреждающего удара. В таких условиях трудно будет даже определить, по какой причине и кто первым применил ядерное оружие. Это создает почву для различного рода спекуляций и прикрытия агрессии. Упреждающие действия могут быть предприняты, и ядерное оружие может оказаться примененным в «ответ на никем не доказанные агрессивные намерения» того или иного государства. При всех обстоятельствах совершенно нерационально начало войны первыми с применением ядерного оружия, ибо в атомной войне победителей не будет, ударивший первым погибнет вторым, через несколько минут.

С военно-стратегической точки зрения альтернативой упреждающему ядерному удару и одним из путей повышения эффективности ядерного сдерживания может быть обеспечение гарантии надежности ответного ядерного удара.

С переходом к обучению боевым действиям в условиях применения ядерного оружия коллективы кафедр приступили в первую очередь к разработке лекционного теоретического курса, прикладных задач и созданию учебных пособий, поскольку имевшиеся учебники и учебные пособия не отвечали новым требованиям. Выполнение этой задачи стало возможным только благодаря дружной и напряженной работе всего руководящего и профессорско-преподавательского состава академии. Достаточно сказать, что лишь по вопросам военной стратегии было создано десять крупных трудов, предназначенных для обеспечения учебного процесса. Большой объем военно-научных работ был выполнен при подготовке учебника по курсу стратегии.

Это был первый опыт создания в академии учебного курса по стратегии. В нем анализируется ее развитие, начиная со второй половины XIX века, рассмотрены наиболее вероятные формы и способы военных действий всех видов вооруженных сил в начальный период ракетно-ядерной войны и ряд других проблем военной теории того времени.

Курс оперативного искусства представлял собой четырехтомный труд общим объемом около 100 печатных листов. В первых двух томах рассматривались операции общевойсковой армии, в третьем и четвертом — операции крупных оперативных объединений в условиях применения ракетно-ядерного оружия.

Но существу, это был первый полный курс советского оперативного искусства, разработанный с учетом применения новых средств вооруженной борьбы и соответствующий уровню оперативного искусства того времени.

Большую работу по редактированию этого труда выполнили генералы А.С. Цветков, И.Т. Шлемин, Я.С. Дашевский, Я.Я. Вейккн. Учебник вышел из печати на следующий год после убытия Баграмяна из академии.

В войсках четырехтомник использовали для оперативной подготовки генералы и офицеры.

Преподавательский состав других кафедр разработал учебники по общей тактике, оперативному искусству и тактике Военно-воздушных сил, курс оперативного искусства ВМФ, а также курс противовоздушной обороны, который явился первым в Вооруженных силах капитальным трудом по ПВО. Была также завершена работа над учебниками по артиллерии, инженерному делу, связи, тылу и другим дисциплинам.

Коллектив авторов кафедры истории войн и военного искусства создал двухтомный труд по истории развития советского военного искусства в годы Великой Отечественной войны объемом более 80 печатных листов. Основную работу по его редактированию выполнил генерал-майор В.В. Возненко.

Разработка учебников явилась крупным достижением академии под руководством маршала Баграмяна. За все время существования академии впервые в такой степени слушатели были обеспечены добротными научными пособиями.

Одновременно с созданием учебников и учебных материалов академия по прямому заданию министра обороны и начальника Генерального штаба разрабатывала важнейшие проблемы военного искусства. К их числу относился труд по проблемам современной войны и военной науки общим объемом около 30 печатных листов. Он был разработан в 1955–1957 годах. В его создании участвовал большой коллектив профессоров и преподавателей. В ходе исследования возникла необходимость по-новому решить ряд принципиальных положений советской военной науки. Для этой цели в помощь авторскому коллективу была создана академическая редакционная комиссия, которая успешно справилась с поставленной перед ней задачей. В 1958 году труд был доработан и в середине 1959 года представлен в Генеральный штаб.

В окончательной доработке этого капитального труда участвовали генералы С.Н. Красильщиков, Н.В. Пуховский, Н.А. Ломов, М.А. Мильштейн, С.С. Броневский, А.С. Коянович, Н.А. Сбытов, В.Н. Разуваев, А.Н. Лаговский, адмиралы А.М. Румянцев и Н.Г. Иванов. Заключительное редактирование принадлежало генералу армии Г.К. Маландину и генерал-полковнику А.И. Гастиловичу.

Центром учебной, научной работы был Совет академии под председательством начальника академии маршала Баграмяна.

Совет академии в течение всего рассматриваемого периода оказывал постоянную помощь командованию в мобилизации всех творческих сил академии на выполнение стоящих перед ней новых задач.

На заседаниях Совета регулярно обсуждались наиболее важные вопросы учебной, методической, научной и воспитательной работы, которые были связаны с перестройкой деятельности академии. В результате изыскивались новые методы работы кафедр, отделов и всего профессорско-преподавательского состава.

На расширенных заседаниях Совета с участием профессорско-преподавательского состава кафедр регулярно обсуждались проекты тематических программ и тематических планов обучении, рукописи подготовленных учебников, учебных пособий и военно-научных трудов.

В общем, маршал Баграмян проделал огромную работу в один из самых сложных периодов деятельности Академии Генерального штаба.

Кроме того, он уделял много времени общественным делам как депутат Верховного Совета СССР и член ЦК КПСС. Большим политическим событием в жизни партийных организаций явился октябрьский (1957) Пленум ЦК КПСС, рассмотревший вопрос об улучшении партийно-политической работы в Советской Армии и Флоте. Пленум подчеркнул решающее значение руководства партии в строительстве вооруженных сил, необходимость соблюдения ленинских норм и принципов руководства в Советской Армии.

В беседе с маршалом (позднее этих событий) за чашкой чая и рюмкой отличного армянского коньяка с «фирменными» пирожками Тамары Амаяковны мы однажды коснулись событий того октябрьского Пленума. Иван Христофорович неодобрительно сказал:

— Это не партийный пленум, а подковерная политика, мастером которой был Хрущев. Он испугался, что Жуков может его сместить, ему надули в уши, что полководцы стали главами государств: а Америке — Эйзенхауэр, в Югославии — Тито, в Албании — Энвер Ходжа. Особенно Хрущева насторожил случай, когда Жуков, защищая его же в борьбе с оппонентами, пригрозил вызвать в Москву танки.

Иван Христофорович помолчал, он вообще говорил неторопливо, не повышая голоса.

— Я думаю и уверен, Жуков никогда не помышлял о захвате власти. Он не политик. Он военный до мозга костей. Его потолок в работе и в мечтах — пост министра обороны. Хрущев оболгал его, бессовестно обвиняя в бонапартизме.

Подтверждая это свое мнение, Иван Христофорович рассказал:

— В 1924 году меня направили на учебу в Высшую кавалерийскую школу Красной Армии. Она находилась в Ленинграде. Из двухсот слушателей была выделена группа из 25 человек, более старших по званиям, в основном командиров полков. В нее вошли многие в будущем крупные военачальники: Жуков, Рокоссовский, Еременко и другие. Мы были молодые, и, вполне естественно, кроме учебы, нам хотелось иногда и развлечься, и погулять, что мы и делали: уходили в город, иногда ужинали в ресторане, иногда ходили в театры. Жуков редко принимал участие в наших походах, он сидел над книгами, исследованиями операций Первой мировой войны и других войн, а еще чаще разворачивал большие карты и, читая книги или какие-нибудь тактические разработки, буквально ползал по картам, потому что карты были большие, они не умещались на столе, он их стелил на пол и вот, передвигаясь на четвереньках, что-то там выглядывал, высматривал и потом сидел, размышляя, нахмурив свой могучий, широкий лоб. И случалось нередко так: мы возвращались после очередной вылазки, а он все еще сидел на полу, уткнувшись в эти свои карты…

У Жукова был не только талант, но и тяга к военному искусству. Бывает иногда и так: у человека есть талант, но он его не ощущает, не развивает, не живет тем делом, талант к которому подарила ему природа. У Жукова его природное дарование сочеталось со страстной любовью к военной профессии. Иногда у человека, даже увлеченного своим делом, бывает, как мы сегодня говорим, еще и какое-то хобби. У Жукова все было сконцентрировано и устремлено на ратное дело. Оно было и страстью, и увлечением, смыслом всей его жизни.

Я полностью разделял мнение Ивана Христофоровича и даже рассказал некоторые, не известные ему подробности того Пленума. Я их знал потому, что, работая над книгой о Жукове, читал в архивах многие подлинные документы и полную стенограмму самого Пленума. Мне кажется, следует посвятить читателей в суть этого, как говорит маршал, «неприличного» дела.

И в том, что Хрущев — мастер интриг, Баграмян тоже прав. На XX съезде Хрущев без включения в повестку дня провернул вопрос о культе личности. Октябрьский Пленум 1957 года проводился с повесткой дня: «Об улучшении партийно-политической работы в Советской Армии и Флоте». А в действительности на Пленуме произошла расправа над маршалом Жуковым. Я долго не мог ознакомиться со стенограммой этого Пленума. Она ни разу не публиковалась, была засекречена. Обнаружил я экземпляр стенограммы в общем отделе ЦК КПСС. Дали мне с ней ознакомиться, как члену ЦК, выделили комнату, предупредили: нельзя выносить и снимать копии с текста.

Рассказывая об этом Ивану Христофоровичу, я признался:

— Но я же разведчик, конечно, сделал для себя фотокопии.

Маршал одобрительно улыбнулся. Я сказал:

— Вы были на этом Пленуме, знаете лучше меня все, что там происходило.

Дальше я поделился с Иваном Христофоровичем своим мнением по поводу некоторых выступлений на Пленуме.

— Суслов в основном докладе говорил о многом, но главное обвинение сводилось к тому, что Жуков игнорирует Центральный Комитет. Жуков без ведома ЦК принял решение организовать школу диверсантов в две с лишним тысячи слушателей…

Хрущев по поводу этой школы бросил реплику: «Неизвестно, зачем было собирать этих диверсантов без ведома ЦК. Разве это мыслимое дело? И это делает министр обороны с его характером. Ведь у Берии тоже была диверсионная группа, и перед тем, как его арестовали, Берия вызвал группу головорезов, они были в Москве, и если бы его не разоблачили, то неизвестно, чьи головы полетели бы».

Баграмян махнул рукой.

— Обвинения Жукова в заговоре и создании силы с целью захвата власти были явным вымыслом. О ее создании Генштабом был издан официальный приказ, обеспечением занимались соответствующие управления: оружием, обмундированием, питанием, транспортом, средствами связи, жильем и автопарками, то есть все, кому полагалось этим заниматься по служебным обязанностям. Это была не школа диверсантов, а дивизия особого назначения, которая формировалась в Коврове. Ее командиром был назначен генерал Мамсуров.

— Иван Христофорович, хочу спросить вас о том, что меня больше всего удивляет, — о выступлениях наших маршалов. Я подробно изучил стенограмму. Обдумывал и взвешивал каждое выступление, оценивал отношение к Жукову каждого выступающего не только с точки зрения обязательной поддержки желания Первого секретаря (а оно, конечно же, всем было понятно), но и с учетом фактора времени — все это говорилось после XX съезда, который якобы восстанавливал в партии, в стране ленинские нормы принципиальности, правдивости и честности. И каждый из выступающих, если он того захотел бы, мог высказать свое мнение насчет Жукова, даже если оно не совпадало с официальным. Но никто — ни один из выступивших на Пленуме военачальников не поддержал, не защитил маршала! Что это? Опасение попасть в число его единомышленников? А может быть, мстительность, ведь некоторые из ораторов терпели несправедливость и оскорбления со стороны Жукова. Вот дилемма: или все крупнейшие военачальники, обвинявшие Жукова, были нечестные, непорядочные люди, или они говорили правду и Жуков действительно виноват. Давняя мудрая военная поговорка гласит: «Не может быть такое, когда весь строй идет не в ногу, а кто-то один в ногу». И еще такая ирония: «Все самое плохое скажут о вас друзья».

Значит, Жукова развенчали, осудили и отстранили от должности министра обороны правильно? Военачальники, конечно же, были людьми порядочными, они говорили честно, и Жуков был виноват в том, в чем его обвиняли: грубость, несправедливость, порой чрезмерная требовательность, унижение и даже оскорбление некоторых старших офицеров и генералов. И сам Жуков в заключительном слове признал это.

Иван Христофорович сказал:

— Жуков не признал, и никто из боевых товарищей его не обвинял в намерении захватить власть. Только Хрущев особенно нажимал на это обвинение. Я понимал все неприличие этой затеи Хрущева и на Пленуме не выступил. Ну, а другие выступали по инерции. Генеральный секретарь, он же Верховный Главнокомандующий, дал указание, и его надо было выполнять. Маршалы — люди дисциплинированные.

Порученец маршала генерал Корнеев мне рассказывал:

— После Пленума было указание ЦК обсудить его материалы на партийных собраниях во всех учреждениях и организациях. Провел такое собрание и Баграмян в академии. Он не мог не выполнить это указание ЦК. Но никаких резких обвинений Жукову не высказал. В общих словах пересказал о работе Пленума. Об этом кто-то из его недоброжелателей «проинформировал» вышестоящие органы, и к Ивану Христофоровичу кое-кто наверху стал относиться с прохладцей…

Напомню, Пленум проходил в конце октября, через несколько дней, 7 ноября — праздник Октябрьской революции. У меня был список, по которому я готовил к праздничным дням поздравления от Баграмяна его друзьям и начальникам.

В этот раз я подготовил всем, в том числе и Жукову. Представляя поздравления на подпись маршалу, я положил на стол последней открытку для Жукова и ждал, как отреагирует Иван Христофорович. Он сказал:

— Правильно, сейчас Георгию Константиновичу особенно приятно будет получить такое поздравление и добрые пожелания.

Как мне стало известно позднее, Жукову не прислал поздравления никто из выступавших на Пленуме. Опальный! И вдруг теплые, добрые слова от Баграмяна. Жуков всегда относился к Ивану Христофоровичу с большим уважением, а после этого случая их дружба стала еще крепче.

На празднование 20-летия Победы Жукова впервые после опалы пригласили на прием в Кремль. Когда он вошел в зал, где собирались гости до застолья, все вдруг притихли и устремили взоры в сторону Жукова. Он прошел через весь зал и подошел к Баграмяну, пожал ему руку, обнял и тепло поздравил. Ни к кому другому Жуков не подошел!

Они дружили семьями, встречались в дни праздников. Баграмян был на похоронах жены Жукова, Галины Александровны.

Жуков подарил Баграмяну свою книгу «Воспоминания и размышления» с автографом:

Я видел у многих военачальников и читателей книги Жукова с его автографами, но таких теплых слов не встречал.

Вот короткие строки друга о друге.

Жуков о Баграмяне:

Баграмян о Жукове:

После отстранения Жукова министром обороны стал маршал Малиновский. В службе Баграмяна также произошли значительные перемены.

В годы работы в академии Иван Христофорович много и плодотворно потрудился в деле образования и формирования будущих крупных военачальников, высокая степень подготовки слушателей позволяла выдвигать их после окончания академии на высокие командные и штабные должности в советских Вооруженных силах.

Из слушателей, окончивших академию в 1953–1965 годах, руководящие посты в Вооруженных силах СССР занимали: маршал Н.В. Огарков — начальник Генштаба и заместитель министра обороны; генерал- полковники М.М. Козлов и В.В. Дружинин — заместители начальника Генерального штаба; генерал армии Е.Ф. Ивановский — командующий Группой советских войск в Германии; генерал армии В.Л. Говоров — командующий ордена Ленина Московским военным округом; генерал армии И.М. Третьяк — командующий Белорусским военным округом; генерал-полковник М.И. Науменко — командующий Приволжским военным округом; генерал армии И.Н. Шкадов — начальник Главного управления кадров советских Вооруженных сил; генерал-полковник А.М. Зварцев — заместитель начальника Главного управления кадров Министерства обороны СССР; генерал армии М.А. Гареев — начальник Военно-научного управления Генерального штаба, президент Академии военных наук. Все они активно применяли полученные знания в практической работе по обучению и воспитанию личного состава Советской Армии и Военно-морского флота.