Маршрут - 21

Глава 7. Обсерватория

Погода не переставала удивлять. Сначала пурга, теперь оттепель. Приди тихо, не было бы проблем, но она ремнём дала по пятой точке, согнав зиму с налёжанного места. Совершенно всё не к месту. Так тепло, даже почки проклёвываются. Слякоть раздражала, а сосульки так и норовили сорваться прямо на макушку. Тент спрятался в дальний ящик. Оля ехала молча, изредка посматривая на нового попутчика и вспоминая короткий диалог тот с ним. Кишка, ставши лишним ртом, вылез из рубки и улёгся на корпусе снаружи. Может, старость, а может, ещё что, но на тряску ему было наплевать. Спал, как убитый. Только изредка принюхивался в поисках чего-то знакомого. Подпускать его к себе Оле было не очень-то приятно. На улице грязно, а грязь любила его пушистость. Пришлось выделить троглодиту отдельный ящик, постелив там старой одежды и тряпок. Однако Тоня вот всё равно таскала его с собой, где только можно. На ручках, на плече, на шею усадит и идёт вся такая важная, будто слиток золота таскает или ещё что ценное. Даже не пожалела своей любимой каски, в которой иногда таскала его, как в лукошке. А он и не против, дрыхнет, мурлычет. Справедливости ради — неспроста. Кто знает, может это последний кот на земле? Да ладно, эти ушлые создания не вымрут. Для него, собственно, ничего и не изменилось, кроме того, что рацион скуднее стал.

Трио приближалось к Чебоксарам. Город окружали многочисленные посёлки, и малые и побольше. В один такой они волей случая и нагрянули. Практический нетронутый, надо сказать. Проржавевшие и перебитые газовые трубы, заборы, ещё голые яблони. Посёлок как посёлок, собственно говоря, много домов, дач, а поблизости был огромный такой колхоз, где обездвиженными и обездоленными оставлены были с десяток тракторов и комбайнов. Картина разрухи меняться не собиралась, ещё и эта слякоть повсюду. Очень уж хотелось найти резиновые сапоги, для таких вот эксцессов. Тоня заметила огромное сооружение и это самое кладбище сельскохозяйственной техники.

— Это что? Колхоз?

— Ага, или кооператив бывший, может, артель. Так сразу не скажешь.

— А отличие в чём?

— Вспомнить бы. Хм. Объединение крестьян для коллективного ведения хозяйства. Вроде.

— Колхоз или кооператив?

— Колхоз — предприятие государственное, туда часто насильно сгоняли, а в кооператив вступали добровольно.

— Понятно, — Тоня многозначительно кивала головой и поглаживала Кишку, что вновь запрыгнул в свой уютный ящик, — А почему насильно?

— Так люди же разные. Может кто и без этого жил хорошо, а в таких учреждениях, если их можно так назвать, нужно имуществом делиться. Что для сельского хозяйства может быть полезно, то и отдавалось. Бедняки же трактора себе позволить не могли, а богатый им его просто так не отдаст, потому что тогда меньше заработает и съест. Вот буржуя никто и не слушал. Ради блага большинства — насильно заберут и обобществят. Да и одним большим предприятием управлять проще, чем сотней маленьких. А вообще, пойдём-ка взглянем.

Девочки сошлись на том, что это колхоз. Покорёженные, торчащие во все стороны железные прутья, разбитые стёкла, гнилые доски, исхудавшая кровля. В таковом главном зале их сразу встречали грамоты и награды в стеклянном шкафу за достижения в социалистических соревнованиях, какие-то документации на стенде информации и красивые нарисованные и распечатанные агитплакаты. Поле, Луна, комбайн и мужчина, взывающий к действию, смотрели на девчонок в ожидании реакции.

— Смотри, Оля. Ночь — работе не помеха! Холодно же и темно. Что же в таких условиях вообще делать можно?

— Всё то же самое. Посев, орошения, сбор. Мне бабушка рассказывала, что им доплачивали за это, уж не знаю правда ли. Всё равно план был, а его выполнять надо.

— О, а вот ещё один. Полевые работы не ждут! Как это называли? Картошкой же? А я туда ездила пару раз, — Тоня стояла напротив плаката с изображённой на нём женщиной, вытирающей пот со лба рукой, и мешком то ли капусты, то ли лука.

— Ага, я каждый год на неё ездила, хотя не хотела. Добровольно-принудительная система называется, блин. Все вокруг потные, уставшие и спина болит.

— А меня дядя один раз спас от участи в жару свеклу выдёргивать, и мы с мамой на десять дней на море уехали.

— Как это?

— А он важным дядькой был в городе. Решил так перед мамой извиниться за кое-что. Не люблю его, хитрый и врал много. Ещё и подкупить меня пытался подарками, но я не брала.

Тоня махнула рукой и перевела взгляд на ещё один плакат. Толстенные красные стрелки графиков, устремлённые вверх, и разные цифры — чем выше, тем больше.

— Строительство социализма! Вот это я знаю.

— Знает. Ты книги-то читала, хоть одну про это?

— Не-а, только от взрослых много слышала. На собраниях в школе ещё.

— Но о колхозах не помнишь?

— Чего мне, определения заучивать? Во, ещё один, смотри. Вырастили отлично — уберём без потерь! У них ещё и яблоня размером с дуб и грузовик как с конвейера.

— Так тут и люди все красивые и весёлые. Я там таких не видела почти. А если и видела, то они вместо работы шутили о чём-то, да лениво картошку в мешки кидали. Хотя чего я? Это же работа, чего там весёлого, когда всё тело ноет!

Были и другие плакаты, и другие лозунги. Кто за станком, кто ночью в поле на комбайне, кто охапку пшена тащит и все с улыбками. Сейчас это выглядело мило и наивно, по-своему поднимало настроение. Смотришь на людей, счастливых одним своим трудом, принадлежностью к общему делу, и у самого настроение поднимается.

— Тоня, взгляни наверх.

— Ась?

— Читай. Учение Маркса всесильно, потому что оно верно.

— Это-то? А что, думаешь, нет? Ты у нас, тогда, как папа говорил, ревизией будешь! — Тоня засмеялась.

— Не знаю. Манифест помню, а когда из библиотеки первый том «Капитала» взяла, то и половины не поняла. Написано заумно и топорно, усыпляет, потому и знаю немного. Но мне Николай сказал, что главное — это отношение к людям и поступки. То, что ты делаешь, а не знаешь или говоришь.

— Потому что так оно и есть! Значит, хороший человек будет коммунистом?

— Скорее настоящий коммунист и словом, и делом будет хорошим человеком. Я так понимаю. Плохие становились полицаями — нам один ветеран рассказывал на линейке.

Девчонки продвигались вглубь тёмного зала, когда зайчиком в глаза отразилась лопасть самолёта, что застрял, впившись носом в крышу колхоза. Подбитый И-16, старичок авиастроения, сталинский ишак, если иначе. Разворотил весь коридор, оборвав провода, разбив витрины и постаменты, свалив кубарем всю мебель. Ему-то точно было без разницы на всяческие догматы.

— А это самолёт там? — спросила Тоня.

— Ага, винт торчит… Не, мы туда не пойдём.

— Так другие коридоры вообще полностью завалены.

— И пусть, а этот ещё упадёт как на зло, так мы тут и останемся. Сапоги того не стоят.

— Угу. Ну ладно, а я школу видела. Пойдём туда!

В деревне была таковая. С библиотекой. Небольшая, наверное, на учеников двести, чего для такого захолустья было вполне достаточно. Она сильно выделялась на фоне простеньких деревянных домов наличием большого подвала со входом с торца, стойкой зелёной краской, двумя этажами с высокими потолками и широкой двускатной крышей. Здание почти не пострадало от времени благодаря добротной кирпичной кладке. Здесь девчонок не встречало обилие лозунгов и плакатов, помимо одного при входе — «Учиться, учиться и ещё раз учиться!»

— О, у нас также в школе было!

— Да, у нас тоже, — Оля с долей снисхождения смотрела на эту цитату.

Мысль-то отличная, на века. Но, в самом деле, не могли что-нибудь новое придумать? Не шестьдесят же лет на одной цитате локомотиву знания ехать. А то это больше на фарс начинало походить. Учиться и учиться, будто в жизни других проблем не доставало!

А вообще, размышления навевали исключительно скуку, другое дело библиотека. Оля любила читать. Очень любила. Сидишь в кресле, взгляд по строчкам бегает, а сценки и диалоги сами в голове разворачиваются. И великие сражения, и романтичные поцелуи, и комедийные зарисовки, и триллерные истории, и детективные сюжеты, и драматические моменты. Ещё поражали воображение советские фантасты. Особенно интересны были утописты и те, кто про апокалипсисы писал. Вторые, к сожалению, были не в любви у партии, потому что бок о бок с апокалипсисом шла антиутопия, а минусы и огрехи в советской системе было найти очень просто. Это ещё что, даже боевики иногда писали, хотя они были неумелой калькой с западных. И совсем простые истории были, житейские, скорее походившие на автобиографии. А ещё соцреализм никуда не пропадал.

Тоня же не очень загоралась при виде художественных книг. Можно понять, она куда активнее Оли, чего ей это долгое чтение, если фильмы и красочнее, и динамичней. Но вот энциклопедии! Сколько всего нового из них можно почерпнуть! Редкие машины, древние статуи, первые самолёты, совершенно разные деньги, животные из Красной книги, грибы, что управляют насекомыми, самые необычные вулканы и много чего ещё. А особенно космос. Не просто так Юрий Гагарин и весь трудовой народ покоряли его, давая новую надежду всему миру. Надежду на что-то действительно большее, на целую неисследованную галактику! Конечно, статьи о новых двигателях или сплавах утомляли, но вот простой принцип и большие цифры, внушительный вид челнока и фотографии звёзд, планет, метеоритов, вот что всецело захватывало воображение. Фильмы динамичные, но вот на документальных Тоня всегда засыпала. Бюджет у них не такой большой и позволить себе полной свободы они не могли, в отличие от детской фантазии.

В самом деле, у всех свои вкусы.

Целый шкаф был выделен исключительно под большие сборники классики. Ближе к читателю, очевидно, располагалась отечественная. Старые, потёртые, пожелтевшие, с чуть порванными корешками книжки. Но классика на то и классика, главное — это содержащиеся мысли.

— Чего бы выбрать? — Оля выискивала литературу для себя и Тони.

— Смотри, что нашла! — Тоня подбежала к подруге с толстенной книгой «Большая энциклопедия космоса».

В этом опусе страниц триста было, а формата чуть меньше А4. Книгу Тоня держала с трудом, но, судя по её глазам, оно того стоило.

— Ого, я помню, у нас тоже такая в библиотеке была. Не маленький тираж, раз она и тут есть.

Бумага хорошая, не выцвела, качественные фотографии и рисунки, красочные разноцветные сноски с информацией, дополняющей главные статьи. Было в оформлении то, за что можно уцепиться. Не удивительно, одно из важнейших достижений Советского Союза требовалось увековечить в веках, в том числе и хорошей литературой. А литература — это не только придумки авторов.

— Возьмём с собой? — Тоня с предвкушением глядела на Олю.

— Конечно! Мне и самой интересно.

Оля сунула вместе с энциклопедией в рюкзак и сборник стихов. Всех авторов и понемногу. Маленькая такая книжка, но толстая, чем-то походила на карманный словарик. Вдруг в проходе послышалось протяжное: «Мяу!» Кишка подозвал девчонок посмотреть на что-то и прихрамывая ушёл за дверной косяк.

На стене было объявление:

«Большая экскурсия по астрономической обсерватории.»

Внизу шрифтом поменьше было описание сего события, но оно было слишком размыто. Не прочесть. Только карта осталась цела, потому найти на ней нужный поворот не составило труда.

— Оля, может съездим туда?

— Обязательно! У нас пока всего хватает. Но лучше сначала в деревне осмотреться.

Проезжая по главной улице, девочки, незаметно для самих себя, оказались на отшибе. Среди равнодушного леса, лениво тянущихся к солнцу пихт и ёлок, спрятался простенький, хороший дом с одной только комнатой и тамбуром, разделяющим её и улицу. Всё в пыли. Кишка сразу нашёл себе занятие в виде клубка ниток. На маленькой тумбочке стоял ламповый телевизор, а на нём лежали какие-то журналы для автолюбителей и полурешённые кроссворды. Небольшие окна, лениво пропускающие свет. Около стенки застеленная оранжевым пледом кровать, над ней радио, висящее за верёвочку на гвоздике. Близь стола низкий стул с мягкой сидушкой, а на нём какая-то бутылка, отдающая спиртом. Раковина с жестяной умывайкой над ней. Вместо печи простенькая духовка.

— Думаю, бывший владелец не против, если мы тут пороемся чуток, — оглядывала комнату Оля.

— Да тут же ничего интересного нет.

В шкафу, который осматривала Тоня, помимо старого белья действительно ничего и не было.

Котяра в последний раз с силой шлёпнул клубок ниток и одним неловким движением запрыгнул на комод, чуть не упав. Оля обратила внимание на несвойственное Кишке ранее любопытство, открыла дверцу. На полках стопки пожелтевших писем, имевших самые разные адресанты. Сюда писали со всех концов мира. Корявые и не очень рисунки и зарисовки вперемешку с чертежами автомобильных запчастей. А ещё парочка связок бумаги — рукописи. Обе были без названия.

В первой описывалась колония поселенцев на планете, поверхность которой полностью состоит из воды, где та дрейфовала по бесконечному океану. Там добывали редкие элементы таблицы Менделеева из атмосферы и водной толщи. Странные создания глубин, губящая радиация, практически полный штиль и гнетущая тишина на борту большого железного гиганта, стенки которого не могло прогрызть ни одно морское чудище. Вторая же была простым романом между девушкой швеёй и начальником ЖЭКа. Хотя это скорее было художественным переосмыслением прожитой жизни судя по первым строкам истории, посвящённым любимой Марии.

Простая деревушка, вроде, а тут, оказывается, писатель жил. Получается, что письма от поклонников? Стопка-то увесистая. Интересно, какого с писателем бок о бок жить? Они же обычно достаточно закрытые, тем более если он специально в деревню ото всех сбежать попытался. Но письма-то хранил, дорожил вниманием! Эх, был бы у меня знакомый такой, так проще было бы выразить себя или ещё что-то эдакое.

Спирт и чёрствые сухари — вот всё, что удалось умыкнуть из этого дома. Осматривать другие желания не появлялось. Кишка попросился Тоне на ручки, и они дружным трио собрались в обсерваторию. Они ехали недолго, минут двадцать, и уже были около места назначения. Пропускной пункт, хлипкий забор, находившийся там скорее для виду, что тогда, что тем более сейчас, красивое здание с полусферой наверху, откуда из широкой прорези торчал массивный телескоп. Девочки зашли, а Кишка остался спать, его это всё не сильно интересовало.

Темно, пришлось зажечь керосинку. Сама обсерватория почти не пострадала. Ходить по ней можно было без опаски за целостность своей черепушки. Грязный пол, пустая вахта, доски объявлений и стенд с расписанием экскурсий. И зачем вообще здесь обсерватория?

На стене полный план эвакуации. Архив был на первом этаже под замком, а одна из подсобок в подвальном помещении. Можно было бы сходить в архив, найти ключи, но зачем? Будто в этих документах можно понять что-то без специального образования. А подсобка — самая простая подсобка. Ничего интересного. Разве что тряпки могут сгодиться потом.

Девчонки пошли выше по этажам, на втором, согласно плану, и был расположен главный, огромный телескоп. Ступенька за ступенькой, шаг за шагом они поднялись по старой бетонной лестнице, которую обрамляла только коричневая краска по бокам, чтобы было проще эту самую лестницу мыть. Снаружи здание было окрашено в светлый голубой оттенок, а вместо окон крайне редкие стеклопакеты. Качественные и прочные, и через десяток лет они не пропускали холод и не дребезжали под порывами ветра, как это делали простые стёкла в деревянном обрамлении.

Все двери нараспашку. Выглядит всё брошенным в одночасье, как в той квартире в Перми. Меньше всего хотелось найти ещё одну несчастную душу за очередным дверным косяком и этого, к счастью, не произошло.

Снаружи обсерватория выглядела меньше, внутри же можно было и спокойно заплутать. Девочки забрели в главный зал, посреди оного располагался огромный телескоп. Простой — оптический, а значит не требует колоссальной энергии для работы, как радиотелескоп — его более высокотехнологический собрат. Здесь был выход на просторную террасу с парочкой маленьких, любительских. С неё же открывался хороший вид и на площадь, где стоял 57-й, и на поляну в лесу, и на сам лесной массив, состоящий преимущественно из голых берёз и таких же лиственниц.

На парочке столов в зале размещались ЭВМы, а именно их компактные братья, компьютерами называются. Их в 70-е года советские учёные вместе с китайскими разработали. Такие машины очень помогли в сфере хранения и передачи самой разной информации. Очевидно, что первым делом это использовали в военном ремесле, простым пролетариям же такую диковинку опробовать дали намного позже. Купить не представлялось возможным — дорого, да и не нужно. Крайне неповоротливая вещь была. Но вот выйти в ОКС (общая коммуникационная сеть) с такого устройства в библиотеке или на работе при должной удаче было можно. Порыскать по общедоступным архивам в поисках нужной статьи, документа или книги. Всё бесплатно, ещё в качестве культурного обмена был организован СБН (Стенд Братства Народов), где после, будучи честно, крайне долгой и сложной регистрации можно было поделиться своей историей, комментарием к новости, да хоть шуткой, с миллионом других людей.

Оля пару раз выходила в сеть с такого устройства в библиотеке, пока искала нужную книгу для сочинения. Даже тогда это было довольно сложно. А вот Тоня таких ещё не видела и очень удивилась странной железной коробке с кучей кнопочек, чёрным экраном и десятком проводов, уходящих на стену. Скорее всего, за этой самой стеной находился сервер для обслуживания немалого потока информации. Подсмотрели слово у англичан: serve — обслуживать. Что же на счёт компьютера: compute — вычислять. Факт заимствования скрывать не стали. Английский язык не виноват, что его главные носители следовали политике преступного колониализма и расизма на протяжении нескольких сотен лет. Тем более ни один народ не безгрешен.

Электричество отсутствовало, а привычного удобного генератора поблизости нет. Благо, как знала и сама Оля, телескопу, в отличии от ЭВМов, таких излишеств было не нужно, лишь шестерёнки, смазка и грубая сила, а значит, подождав чуток, можно было посвятить всю ночь изучению глубин космоса. Тоня уже во всю с интересом кружилась вокруг аппарата. И там потрогает, и сюда подлезет. Как мышка, везде свой нос суёт и вынюхивает чего интересного.

— Ты дорогу запомнила? — спросила Оля.

— Конечно, запомнила.

— Сейчас всё нужное возьмём и вернёмся, тут переночуем.

Девчонки спустились. Шерстяной комок по обыкновению спал. Еда, вода, спальные мешки. Всё нужное отправилось по рюкзакам. Ночь обещала быть долгой.

Снова эта беготня. Что тогда, что сейчас с Олей. Что-то это мне определённо напоминает. Сумки с вещами, ключи от машины, побрякушки, которые мне нравились, когда я совсем маленькая была. И мама с папой, которые всегда что-то забывали взять перед отъездом. И все торопились, а на горячую голову никак не могли собраться с мыслями. И папа уже плевался от отпуска, потому что на Кавказ съездить хотел, а тут опять невезуха. Куда же мы ехали? Город какой-то, в Эстонии, наверное. Может, Нарва назывался. Интересно, осталось ли от него что-нибудь? И почему папе не нравилось? Красивый же город, маленький, уютный, а ему горы подавай. Климат хороший, говорил, люди интересные, необычные, и культура совсем новая. Точно, точно! Вспомнила, это же он мне телескоп и покупал! Поэтому и хотел в горы, поближе к звёздам, вот почему!

Самое трогательное всегда происходит вечером. Походы в кино, прогулки по парку, тихий семейный праздник в будни, книга или записанная передача. Кухонные разговоры. А сейчас вот небосвод. Он всегда привлекал внимание людей. Так близок. Будто рукой можно схватить с десяток звёзд, словно светлячков, и в баночку засунуть. Так далёк. Недосягаемое и неизведанное, что-то, что ты никогда не узнаешь, ни лжи, ни правды, и остаётся только фантазировать и воображать. А как это там, за трилионы километров отсюда? Куда уже не попадёт солнечный свет и спустя миллиард лет. Где ты так далеко от дома, что все твои воспоминания уже кажутся и вовсе не твоими. Это же было там, далеко-далеко. Тоня выпросила у Оли фотоаппарат и сделала пару снимков. Коллекция для альбома пополнялась.

В потоке бурной городской жизни, которой упивались многие, в том числе и девчонки, сложно отвлечься на такое фундаментальное и в то же время простое нечто, как небо. Ночное небо, сделавшееся за тысячелетия добрым спутником бесчисленного количества людей. Когда лежишь так в снегу или сидишь на мягком стуле в обсерватории, когда комар норовит укусить за ногу или лёгкий предвесенний холодок пробежит по спине, когда собственными глазами видишь всё многообразие сюжетов и историй на небосводе или сквозь сложную систему линз и зеркал смотришь на одну звезду, единственную и неповторимую.

Хочется быть и самому, как звёздочка, таким же ярким, горячим и одним в своём роде. И конечно, каждый индивидуален в своём образе и влиянии на мир, но подобно звезде, которая просто кипит и шипит внутри, создаёт внутри новое, поглощая старое, так и человек — просто сборище старинных обычаев, идей, устоев и знаний, которые перевоплощаются во что-то новое и необычное, что до того не видел никто, но что вполне бы мог создать кто угодно. И даже так это остаётся твоим, личным, до чего додумался ты, что кипело внутри тебя десятилетиями, а в людях до тебя сотни тысячелетий. Но эту раскалённую сталь в форму вылил именно ты, выплавил и предал форму именно ты, именно своей личностью, именно своей рукой, которой не раз обжигался о новые и старые идеи. Это что-то необычайное, что полноправно считается твоим, но необратимо становится общим, а потому глупо держать это у сердца и ни с кем не делиться. Разве звёзды так делают?

Разве не достигают звёзды своего конца? Делают они это по-разному, прямо как люди. Зажимаясь в себе, поглощая всё больше. Взрываясь сверхновой, давая новую жизнь другим звёздочкам. Медленно угасая, теряя былой оскал. Но завораживающее всех та, что больше прочих отдаёт, жертвуя всем накопленным за долгие годы. Ярче та, что в конце своём становится тусклее прочих, давая новую и восхитительную жизнь другим. Оттого иронично, что кучкуются красивые звёзды, как предполагают учёные, вокруг эгоистичной, жирной и голодной чёрной дыры. Остаётся надеяться, что она и не эгоистичная вовсе, а готовит нечто, что куда глобальнее и гораздо прекраснее в своей основе, может, даже новую вселенную, новые правила или законы. А людям на фоне таких межзвёздных интриг остаётся лишь наблюдать за этим на своём клочочке земли, мечтать и любить.

И как же всё-таки порой большой город мелочен. Тоня с пристрастием глядела в огромный телескоп. Не могла теперь Оля не представлять подругу за этим занятием в пионерской форме, красивой юбчонке и красном галстуке. Как за юным астрономом стоят ещё с десяток увлечённых ребят. Как и сама Оля недолго была такой же, пока что-то в ней не переклинило, и сама она даже не знает, что именно.

Высматривает разное, шёпотом заговорщически говорит, удивляется. Мне бы такой настрой. Ничего не понимаю, она мне про карликов белых, красных гигантов, придумывает истории разные, а я в ответ только улыбнуться могу и спросить чушь какую-то. Забавно всё же у неё в голове фантазия играет. А со мной что? Может, слишком много о себе думала? Чего же интересного в одном человеке, чего о нём навоображаешь? Вот в том и дело. Она-то точно тараканами в голове не обременена. Каким же это всё мелочным кажется, особенно когда она про звёзды рассказывает. Да, чего там звёзды, и по сравнению с другими людьми всё это какие-то глупые мелочи.

Керосинка тухла. За высматриванием ночных странников девочки и не заметили, как быстро и всухомятку съели целый паёк, что рассчитан на завтрак, обед и ужин. Нужно было готовиться ко сну. Тоня разбиралась со спальными мешками и одеялами, пока Оля совмещала рядом несколько скамеек в раздевалке, чтобы не спать на полу. Просыпаться им теперь только днём, так как времени было уже около трёх ночи.

Так приятно укутаться в тёплое одеяло. По запаху ли или по наитию к ним зашёл и Кишка, запрыгнул в импровизированное гнёздышко, улёгся между ними и зевнув во всю пасть. Все чуток поёрзали и вскоре уснули, плотный ужин давал о себе знать.

Вдруг Тоню разбудило что-то касающееся её виска. Влажное и противное.

Темно. Тепло. Щекотно. Не злится, заботится, но только всё больше и больше молчит. Интересно, чего она на меня так смотрела? Будто сожалеет о чём-то, а виду не подаёт. Совсем устала. А чего ей сожалеть сейчас? Мы же вместе. Или она от меня устала? Нет, она не такая, не такая уж точно! И ничего не просит. А как помочь, если не знаешь как? Боится, наверное, или стесняется. Когда дедушка тот умер, она совсем не своя стала, а я так и не посмотрела. Побоялась. Блин, кот ещё отвлекает, волосы ест. Дурак. Так тихо спит, даже слишком. Будто провалилась куда-то в пустоту, в чёрную дыру. Дыхание еле слышно. Но не петь же ей, и всё-таки.

Кишка вдруг уселся Тоне на грудь и принялся пристально смотреть. А потом моргнул. Очень медленно. Из книжек Тоня знала, что кошачьи так выражают доверие. Спокойно, что хоть всю жизнь так пролежи. Кот прикрыл глаза и замурлыкал.

Спокойный, будто совсем по хозяину не скучает. С другой стороны, это же кот, создание независимое! А не покорная собака. Налево ходит — орёт в весеннем хоре, на право — есть просит. А не дашь, так начнёт громче и громче мяукать, а потом и вовсе уйдёт, если ловить нечего. Да только жалко его, дурака мохнатого. Мышей нет, а если они и есть, то не положено ему их ловить в такое-то время. Ещё и побитый весь, куда его? Странно это всё.

Одно Тоня понимала хорошо: если можешь помочь — помогай! Если даже не нравится тебе кто-то характером, интересами, но он оступился, ошибся, ушибся или был обманут, то помоги.

Во всяком случае, совесть точно будет чиста, а куда человеку без совести? «Без совести человек — не человек вовсе», — папа так говорил, а он совестливый был. И мама доброй была.

Как-то неожиданно намокли глаза. Дурно совсем, и ком к горлу. Тоня схватила Кишку, от чего тот немного совсем удивился, капельку, округлив глаза до пятирублёвой монеты, но сопротивляться не стал. Обняла она его крепко-крепко, так снова и задремала. Спокойная ночь, как и любая другая.

В раздевалке было одно маленькое распахнутое окошко, чтобы душно не становилось, а сквозь него солнце добраться до девочек не могло, как и потревожить. Отдохнувши вдоволь, Оля просыпалась с лёгкой улыбкой, которую, наверное, подцепила у Кузнецова и Осипова за две коротких встречи. Кишка снисходительно, как умеют все коты, глядел на неё, прося освободить от оков детской сентиментальности. Оля растормошила подругу, что спала, уткнувшись коту в пузо. Тот мигом спрыгнул на пол и принялся вылизываться.

— Ты чего сопливишь? Опять заболела что ли?

— Не, всё хорошо.

— Лоб дай.

— Не болею я!

— Убедиться хочу… Не горячий. Ты плакала что ли?

— Ресничка в глаз попала.

— В оба? — Оля протянула ей платок.

— Отстань, — неожиданно для самой себя, Тоня переменилась в лице, став задумчивее, чем обычно.

— Точно всё хорошо?

— Нет, — Тоня громко высморкнулась, — Не всё! Не всё, потому что хочу, чтобы всё было как прежде. Хотя бы чуть-чуть. А ещё есть хочу.

— Хочешь суп приготовим, как в походе?

Тоня зажмурила глаза в попытках представить свой последний поход с дедушкой, а затем утвердительно кивнула.

— Вот и хорошо.

Утренняя терраса. Одни учёные предрекали ядерную зиму, в которой не будет места ничему живому, другие испепеляющую жару, где всё превратится в пыль, а третьи всё вместе и в десять раз страшнее. Ни того, ни второго, ни третьего не случилось. Всё старалось придерживаться привычных устоев. И пускай внезапная весна была непривычным атрибутом жизни, такому подарку обрадовались все. Оля жадно вдохнула свежего воздуха, сделала довольную мину и обратилась к подруге.

— Пойдём на полянку, там готовить будем.

— А овощи откуда возьмём? Они у нас не сгнили все?

— Заодно и проверим. И чистить ты будешь.

— А я только за.

Костёр скорыми темпами разгорался благодаря спиртовой таблетке. Никому не нужные документации нашли своё лучшее и последнее применение в нём же. Вот уже горел и валежник, что грел котелок полный воды и чищенной старой картошки. Туда же полетели и крупно нарезанная морковь, и мясо из одной залежалой банки тушёнки, и даже одна луковица. Запах у этого монстра кулинарии был, конечно, необычным, а потому по-своему притягательным. Готовить дедушка у Тони очень любил ещё с армии, будучи полевым поваром, и всегда брал с собой самые лучшие ингредиенты. И резал всё мелко-мелко и очень быстро. Суп всегда выходил очень нажористым, а на природе, да с пылу с жару, когда видно, как каждый малюсенький укропа листочек вместе с жирной каплей плюхается обратно в тарелку. В общем, вкусно. А этот получался пресным немного, соли было не найти. Наслаждение доставлял факт проделанной работы. Зато Кишка вообще не жаловался, ему и попить сразу, и поесть, картошки с луком совершенно не стеснялся. Всеядный что ли? Так или иначе, а Тоня усаживалась в 57-й уже в приподнятом настроении и совершенно не волновалась за предстоящий день. Завтрак действительно самый важный приём пищи.

Сборничек стихов приятно отяжелял карман. Этакий маленький кусочек общемировой культуры, собравший в себя сотни мыслей и суждений. Даже если всё сгинет в огне, он останется рядом. Всегда можно перечитать, чтобы восхититься или почерпнуть чего нового. Многие произведения раскрываются полностью после второго, третьего прочтения, а некоторые и спустя десяток будут удивлять своей глубиной. Конкретно в этом плане наука попроще будет. Прочёл разок и всё. Тут уже или понял или нет, потерять что-то сложно. Может по этой причине Тоня и зачитывалась сейчас энциклопедией.

Мир же продолжал удивлять способностью расцветать вновь и вновь, и Оля тоже понемногу расцветала. Бледная кожа сменила оттенок на более тёплый, а слова вылетали с большей легкостью, пускай и реже. И казалось девочкам, что всё будет гораздо проще теперь.

Я знаю — книги любишь, и космос дорог мне.

А вместе так дружны мы в этом деле!

Романтика, текущая из стёклышка вовне,

И текст, что обретает её в теле -

Всё станет полным смысла в тишине.