Маршрут - 21

Глава 8. Турбаза

Духота. Бушлат и ушанка давно убраны в дальний угол, до следующих морозов. Шерстяная кофта Тони потерпела такую же судьбу. Тепло. Быть может, ещё чуть времени и все озёра и реки отойдут ото льда и можно будет искупаться. Другой вопрос: как мириться с разрушенными мостами?

Оля не переставала напрягать мозги, подгадывая место и время, чтобы показать Тоне злополучный пистолет. В лоб это делать как-то странно и нелепо, а нелепостей в жизни и так было в достатке. К счастью, на глаза попалась табличка о ближайшей турбазе. Туда девчонки и свернули.

Остановившись под Нижним Новгородом, в километрах пятидесяти всего, им открылся широченный участок довольно спокойной речки. Престарелая турбаза. Провода, что тянулись сюда по путям ЛЭП, были оборваны, но не срезаны. Забор и ворота не сдали на металлолом, даже на парковке пара автомобилей. Всё ржавое, оранжево-коричневое, как будто лет двадцать назад всё забросили. Тоня поморщилась от такой цветовой палитры.

Домики для постояльцев были небольшие — на одну семью всего. Их было двенадцать штук и располагались они парочками, метрах в пятидесяти друг от друга по берегу. Уложенная из больших плоских камней, брусчатая дорожка покрывала всю территорию как паутина. Около реки стояла непримечательная пристань из прогнивших досок, половина из которых уже успела обломиться, а вторая спуститься на песчаное дно. Там же был и маленький домик, в котором хранились рыболовные снасти. Только лодок не видно. Ещё тут был медпункт и здание управления. Куда важнее был большой такой указатель — «Стрельбище». Вот оно Оле и было нужно.

Идти пешком пришлось около километра, 57-й остался томиться около домика близь медпункта. Простенькое и маленькое стрельбище, обнесённое прочным забором. На разных расстояниях, от десяти и до трёхсот метров, были всяческие мишени. И обычные круглые, и фигуры человека, и лось, и даже один филин, налепленный поверх лося, видать, в шутку. Над огневыми позициями были настилы с кровлей. Дёшево и сердито, главное — ничего стрелять не помешает. Три стола и пара стульев.

— Оль, что мы тут забыли? Пострелять хочешь?

— Не я, а ты, — Оля вытащила из рюкзака ТТ.

Бровки у Тони приподнялись, а ручки сами потянулись навстречу подарку.

— Подожди, сначала магазин достань. Этот как раз на двенадцать.

Тоня огорчённо цыкнула: — Так его чистить надо, и пистолет. А патронов всего две штуки.

— Всё есть, я с собой взяла. И каску натяни.

Оля выставила на стол коробочку патронов калибра 7.62 на 25. Полная, семьдесят штук всего. Как новые: в масле, блестят, жёлтые и маленькие совсем. Довольно пугающе, что такая мелочь может попасть в ногу, порвать вену или артерию, сломать кость и всё — нет человека. О пробитом черепе и говорить не приходится.

В десяти метрах спереди чистая деревянная мишень. Тоня держала ТТ, что килограммовой тяжестью приливал к мозгам так, как вкусный торт заварным кремом давит на стенки желудка. И стоило повернуться её в сторону Оли, как сразу отхватила звонкий шлепок по каске.

— Стволом не смей вертеть! Даже если пуль нет. Тем более на меня или себя направлять — это не игрушка, — строго сказала Оля, — Суй магазин и не торопись.

Тоня молча выполнила команду. Залез как влитой с характерным щелчком.

— Теперь самое важное, слушай внимательно. Левой хватаешь затвор и отодвигаешь назад, после этого направь пистолет в землю, держа его двумя руками, поддерживая левой снизу, — Оля не помогала Тоне, лишь смотрела на её безуспешные попытки одёрнуть затвор.

— Помоги, пожалуйста, не получается!

— Сильнее надо. Твой пистолет, вот и старайся.

Наконец, приложив достаточное усилие, Тоне удалось дослать пулю в патронник, пистолет был готов к стрельбе. Она, молча следуя указаниям, направила ствол в землю, как и сказала Оля. Ранее активная и неугомонная, сейчас серьёзно относилась к делу, не смея перечить.

— Правильно, видишь вот эту штучку на конце ствола? Это мушка, а ближе к тебе прорезь. Медленно поднимай и целься в середину мишени. Сделай так, только медленно, чтобы мушка была по высоте на уровне края прорези, а сама она была посередине.

— Получилось!

— Так, сейчас спокойно выдыхай, медленно и уверенно жми на спуск. Будет отдача и громко.

Выстрел! Попадание в плечо! Вслед за пулей вылетела и лёгкая струйка дыма.

Тоня перенервничала, зажмурив глаза в последний момент, отчего ТТ увело сильно вверх, но из рук она его не выпустила. Не орудие на танке, здесь всё самому делать надо. Оля засияла от гордости за подругу, даже плечи расправила.

— Хорошо, только глаза не закрывай в следующий раз. Смотри, до первого щелчка опускай курок. Вот так, да, это вроде как предохранитель, мне Николай объяснял. Теперь можешь отдышаться.

Тоня выполнила сказанное и повернулась в сторону Оли с улыбкой до ушей.

— Получилось! — она бы прыгала от радости, но знала, чем это чревато.

— Молодец. Давай снова. Курок до конца… Правильно. Теперь всё то же самое, но быстрее и глаза не закрывай.

Тоня закрыла левый глаз, вынесла пистолет вперёд.

Выстрел!

Выстрел!

Выстрел!

Ноги дрожали, рукоять ударяла в ладонь с каждым разом сильнее, а постукивания сердца в груди набирали обороты. Адреналин раззадоривал мышцы, хотелось сделать ещё один выстрел! И ещё один! Но сознание такие расточительные посягательства оборвало на корню.

— Хорошо получается! Только всё выше ушло. Вытащи магазин, ага. И затвор, чтобы патрон вылетел. Молодец! Отложи пока, — Оля упёрла руки в боки и посмотрела на подругу, которая с комичным сурьёзным видом выполнила все команды.

А что, всё? Больше не будем?

— Чего ты так смотришь? Нам надо поговорить, так что сядь, — Оля тоже присела. — Ты же понимаешь, что оружие не просто так делают? Главная функция это человеку, плохому или хорошему — неважно, нанести большой вред или вообще убить. Это такой инструмент, который неоднократно попадал в руки нехорошим людям. И Николай… Я! Хочу, чтобы ты знала, как себя защитить. Именно защитить, понимаешь?

Тоня понимающе кивнула.

— Ладно. Слушай, мне трудно это объяснить, но если тебе вдруг придётся это применить, то применяй. Только это самое крайнее, если меня нет рядом. Точно понимаешь?

— Да, понимаю. Пистолет — это инструмент, который может убить. Я должна применять его только если мне кто-то угрожает и тебя рядом нет. Вполне доходчиво, — Тоня кивнула.

И что-то мне всё равно не по себе. Надеюсь, она это действительно запомнила, а не закинула в дальний ящик, как я порой люблю делать. Это же и аукнуться позже может. Нет. Нет! Никого она не пристрелит, но нужности слов, пожалуй, всё равно не отменяет.

— Ну что, опустошим магазины тогда? — Оля сняла винтовку с плеча.

Приклад упёрся в плечо, глаза скользнули по прорези до мушки, левая рука обхватила деревянное цевьё. Всё же это очень приятно, особенно когда знаешь, что делаешь. Палец мягко касался спуска, а мишень в сотне метрах манила пулю.

Выстрел — выстрел — выстрел!

Между ними не проходило и двух секунд, такими вытренированными они были. Тоня схватила бинокль, в круглой мишени были три попадания: в десятку, девятку и восьмёрку. Все по вертикали.

Оля сама взглянула и возмутилась.

— Просто давно не тренировалась, и погода не та, и устала.

Тоня смотрела на неё и тихо посмеивалась.

— Ну чего ты? Я серьёзно. У меня вон от холода мурашки, смотри, вот и не получилось!

— Хи-хи-хи, верю я, верю. Я тоже хочу!

Они встали так вдвоём и лес наполнился не канонадой, но раскатистой очередью. Громыхает так, что уши закладывает.

Девочки развлекались так ещё минут десять, рассматривая мишень за мишенью — жертв их пострелушек.

— Ладно, хватит патроны попусту тратить. Пойдём посмотрим, что там в медпункте есть. А то как приехали, так и не взглянули, — Оля закинула винтовку на плечо.

— Жаль, кобуры нет для пистолета, как у милиционера.

— Найдём ещё.

Солнце в зените, по небу плыли светло-серые облака. Лес пускай и мрачный, совершенно не пугал, выглядел по странному дружелюбно, а если взглянуть получше, то просто безразлично. Клещи все померли, можно и по грибы сходить, летом, например, но Оля боялась своего незнания. Отравиться поганкой было проще простого и вообще грибы пища тяжёлая.

Намного приятнее просто бродить по захолустьям. Где-то птичка свиристель заведёт, ёж фыркнет, муравьи разбегутся. Ещё часто лицом можно было попасть в паутину, что между веток, благо пауков ядовитых в этих лесах не водится. Где-то справа, под верхушками деревьев сидел дятел, натужно пробивая кору в поисках личинок и жучков. А девчонки думали, что никогда его и не услышат.

Медпункт находился в самой середине турбазы, но был совершенно непримечательным. Небольшой, только красный деревянный крест над входом делал его заметным на фоне остальных домиков. В медпункте этом было не по себе, холодок по спине, который бывает не от самого холода, но от предчувствия чего-то нехорошего. Даже сквозь задёрнутые шторы, помещения были залиты светом. Пара кушеток параллельно стене, упавшие подушки. На полу одного из кабинетов была засохшая лужа крови и не одна. Около другой кушетки, что за ширмой, была ещё, больше и неказистее, уходя брызгами на стену. Вони уже не было. Желтушные старые кости на вид того приятнее, чем это месиво.

В кабинете, судя по всему, терапевта лежали папки документов. Их было около сорока, а в шкафу в углу отдельно ещё шесть, они были помечены красным скотчем. Оля открыла одну.

Пяти минут хватило, чтобы осмотреть большую стопку — ничего интересного. Простые медкарточки, написанные немного впопыхах. Почерк был корявый, но прочесть можно. Врачи от года в год не меняются. Особенно выделялись буквы «м» и «и», которые совершенно в словах не различались, а «р» так вообще была простой ровной палкой. Однако те, что красным были помечены, являли собой записные книжки или что-то вроде импровизированного дневника болезни. Оля взялась за ту, на которой небрежно была изображена единица.

«Бочкарёва Вероника Фёдоровна, сорок два года. Вдова. Наследственных заболеваний нет. Зрение хорошее, слух в норме. Повреждений кожного покрова нет, незначительное воспаление слизистой глаз, дыхание ровное. Пульс чуть выше нормы, давление в норме.

1 Июля:

Наблюдается лёгкий кашель и воспаление капилляров глаз. Предписал отдых и находиться в тепле.

…

4 Июля:

Жалобы на головную боль. Проверил давление, показатели в норме. Прослушал лёгкие. Возможно, инфекция. Выписал аспирин, парацетамол.

Не зря со вчерашнего дня хожу постоянно в маске и перчатках.

5 Июля:

Наблюдается улучшение состояния. Помимо Вероники Фёдоровны, заразилось ещё два человека. Прошу начальника мягко убедить постояльцев остаться сегодня и завтра дома.

Как и ожидалось, новые больные с теми же симптомами.

6 Июля:

У пациентки состояние стабильное. Выписал то же самое другим. Заразилось ещё трое. Прямо сказал постояльцам сидеть по домам. Позвонили в обком. Вечером или завтра приедет инспекция, попрошу помощника. Потребовал медикаментов.

7 Июля:

Все пациенты в порядке. Остальных постояльцев закрыли на карантин, в помощнике отказали. Медикаментов привезли, хватит на месяц.

…

21 Июля:

Пациентка стала жаловаться на сильные боли в теле. Причин не знаю, нет нужной квалификации. У меня начался кашель. Буду требовать помощника вновь, ситуация нестандартная. Сажусь на самоизоляцию. Буду общаться через окно, судя по всему.

22 Июля:

Состояние удовлетворительное, ухудшается. Жалобы на боль в теле не прекратились, интенсивность кашля не изменилась, появилась мокрота. Прослушал лёгкие. Слежу ещё за пятью пациентами, устал, сам заразился.

…

26 Июля:

Прибыл квалифицированный сотрудник, наконец смогу поспать, ужасно устал. Дневника своего не веду, так что буду всё записывать сюда, да простит меня мой усопший лектор.

Веронике всё хуже, ничего не помогает. Первый раз столкнулся с таким лицом к лицу, хоть остальных оградил. Хотелось бы отпустить, но неизвестен инкубационный период. Чувствую, что начинает болеть голова. Будем с товарищем Алексеем бить в тревогу, он тоже не знает, что это такое. Завтра отправим образцы крови в Москву.

27 Июля:

Отправили образцы, будем ждать ответа. Вероника начинает бредить, к мокроте добавилась и кровь. Дал порцию сильного антибиотика, названия, к сожалению, не помню. Уже ничего запомнить не в состоянии. Больше ничего нет, помочь нечем. Вывозить опасно. У других пациентов стал наблюдаться тот же сильный кашель, у меня болят мышцы, не могу уснуть. Алексей тоже заразился, но бодрости духа не теряет. Боюсь за него. Мне и пациентам в основном за сорок, ему только двадцать семь, выслали, оказывается, на практику. Что за идиоты там сидят? Молодого парня и на место потенциальной эпидемии нового штамма. Выживу, головы им поотрываю.

28 Июля:

Оперативно сработали, но мне ничего не ответили. Говорят только, что это ЧТО-ТО важное и пока-что неизвестное. Подозревают даже, что биооружие. Кому это надо вообще? Биологическое оружие совершенно иначе реализуют и действует оно по-другому.

У меня мокрота, Вероника дважды за день теряла сознание. Стараюсь общаться с пациентами, слежу за психологическим состоянием. Одному стало лучше. Григорий Дитлов. Говорит, что вся родня — это эмигрировавшие немцы. Неужели генетика? Нет, выборка крайне мала.

Всё чаще замечаю помутнение в глазах. Алексей заменяет меня большую часть времени. Мысли путаются, стараюсь сохранять последовательность, но скоро и сам слягу на койку.

…

31 Июля:

Пациентка скончалась. Первый раз за мою практику мой пациент умирает. Всё в крови, будто её стошнило лёгкими. Москва выделила с десяток лабораторий и больниц под наш вопрос. Слухи пошли, что цэрэушники ради незаметности выше по реке спустили вирус, а может, бактерию, кто их разберёт. Всю территорию по течению поставили под карантин. Всех недавно выезжавших ловят. Мокрота всё хуже, остальным пациентам так же плохо, за нами ухаживает Алексей. Надеюсь, у коллег всё получится. К нам уже выслали вертолёт, скоро заберут. Предложил забрать наработки, но сказали, что ничего полезного не увидят, так как один такой уже обращался в больницу с теми же симптомами и анализами крови в Москве. Видимо, ещё раньше заразился. Так там карантина не было, врут, что ли? Одно радует, остальные постояльцы здоровы. Десять лет здесь проработал, интересно, что они сделают с этим местом? Спать хочу и по странному радостно стало сейчас».

Олю одолела тревога. А если Николай болел тем же? Он же кашлял кровью, терял ориентацию и у него болела голова. Но умер спокойно, крови повсюду не было. Да и девочки бы уже давно заразились, а ходят вполне себе здоровыми. Слишком много неясных совпадений. Она захлопнула медкнижку и отложила.

— Оля-я! Смотри! — послышалось с улицы.

— Чего там?

— А вот приди и увидишь!

Тоня стояла на углу около входа в подвал медпункта. Массивные железные створки, закрытые на амбарный замок и железную цепь, преграждали путь. Зловещий такой замок, чёрный и ржавый с одной стороны. Подвал находился в тени, потому снег тут ещё не весь растаял.

— Откроем? — спросила Тоня.

— Зачем? Мне вот туда как-то неохота лезть.

— Чего там страшного может быть? Первый раз в темноту лезем, что ли? Я теперь и стрелять умею.

— Стрелять умеет. В кого ты стрелять собралась, ещё и в подвале? Хочешь, чтобы уши лопнули? Или в меня попасть? Это медпункт, а там всякое может храниться, в том числе и то, чего нам трогать не следует. Я, пока не стемнело, пойду домики осмотрю.

— Ну, куда ты?

Дятел всё продолжал свою трещотку. Стучит и стучит, громко главное, прямо над головой. Они обычно делают себе капитальное жильё — дупло, в начале весны. Видимо, всё расписание попортилось с такими новыми порядками. Да и должен был он испугаться развлечений девочек, но не улетел, остался. Привыкли, судя по всему, немногочисленные представители животного мира, не обращали уже внимания на оставшихся людишек с пушками в руках и тараканами в голове. Всё долбит и долбит кору, успокоится, пройдёт минута, опять начнёт и так без остановки. Всё же что-то живёт, не только безучастные деревья и травы, которые даже города захватывать не сильно торопятся, но даже дятел.

Обычные лагерные домики, в каждом кроватей на четырёх человек, ванна и шкаф-гардероб. Отдых для всей семьи. Такие компактные турбазы точно были не для простых рабочих, а для тех, кто побогаче и поважнее, а может и наоборот. Для подавляющего большинства были пансионаты и заведения размерами побольше. Окончательно развеяли домыслы дорогое вино, что в шкафчиках тёмных хранится, и тумбочки, узоры на которых потребовали отнюдь не малого количества нервов какого-нибудь столяра. Не просто же так некоторые ровнее? В любом случае власти странно нерасторопными оказались в отношении появившейся болезни.

Трещотка дятла начинала напоминать автоматную очередь.

Оля вытащила одну бутылку вина. Всё в пыли, хоть пиши на ней. Сладкое. Красное. Из Крыма. Этикетка держалась как припаянная, и не поддеть. Лёгонький удар по стеклу, а звон чистый и яркий. Не хрусталь, ясное дело, а мелодичный. Пробка с громким хлопком улетела прямиком в потолок, отчего девчонки сильно испугались, только Кишка продолжал вальяжно расхаживать, будто и не случилось ничего. Оля поднесла горлышко к носу и вдохнула.

Вроде не испортилось.

С этой мыслью она наклонила стеклотару и вино тонким ручейком стекло ей на кончик языка. Она немного причмокнула и тут же стала отплёвываться.

— Тьфу! Горькое.

— Дай тоже попробую.

— Нельзя тебе, маленькая ещё.

— А ты чего тогда пьёшь?

— Просто вкус узнать.

— Тебе можно, значит, а мне нельзя?

— Да.

— И ладно, — Тоня усмехнулась, открыла другой шкаф, где было и стухшее пиво и водка и коньяк и много чего ещё.

— Закрой.

— Чего такого? Будто нас накажет кто-то.

— Ты пионеркой была?

— Ну, была…

— Вот и не пей всякую дрянь, — Оля подобрала пробку, сунула её в горлышко и убрала всё на место.

— Ой, и почему это тогда эту дрянь все пили? — сказала Тоня саркастически.

— Ну, людям часто тяжело приходилось, или скучно, или места в жизни не нашли, вот и топили горе в алкоголе.

— А чего скучно-то? Книги были, кружки разные, хоть дома сиди гантели тягай. Работа есть.

— Не всё так просто. Порой же становишься заложником ситуации, и всё. Или жизнь как по привычке, ты таких разве не видела ни разу? Вот они обычно и становятся алкоголиками.

— Не обращала внимания, все обычно выпивали и просто веселее становились.

— Спирт — это яд, что действует от количества по-разному. Если чуть-чуть, то можно веселее стать, а тот, кто себе помочь не может или не хочет, начинает себя медленно убивать, выпивая больше и больше. Вроде и работа есть и дети, а уже и не жизнь, а существование. И помогать смысла мало, потому что человеку жизнь не сделаешь, его только подтолкнуть к изменениям можно.

— А нам чего плохого с этого? Ради интереса попробовать не хочешь?

— Вот и говорю, горько и противно, попробовала. Хватит. Тебе так заняться нечем?

— Сейчас? Да…

— Нужно будет потом хоть шашки где-нибудь достать или карты на крайний случай, — под нос себе буркнула Оля.

Сама она толком в карты играть не умела. Только в дурака, и то лишь по причине, что дедушка с ней на пять копеек спорил, что выиграет. И главное — каждый раз выиграет и пять копеек этих себе заберёт и, улыбаясь так по-доброму, спрашивает: — Хочешь ещё раз сыграть? А Оля могла так раз пять подряд проиграть, обидеться и уйти. Только спустя три года и пять рублей таких вот игр, она отказала, а дедушка и говорит: — Молодец. Осознание урока пришло, а деньги дедушка всё равно себе забрал. Обидно было, конечно, но за дело же забрал!

Теперь и Оля растрогалась, когда нахлынули воспоминания из детства, жития пионером. Зорька, поднятие флага, гимн, взвевающиеся костры, песчаный пляж, эстафеты и другие спортивные мероприятия, в которых Оля редко, но принимала участие. Рыбалка даже, уха. Походы. Тоже хочется вспомнить что-то из этого, попробовать снова, ощутить те эмоции и чувства. А остаётся из воспоминаний лишь костёр. Большой можно сделать, огромный даже. Чтобы полыхал, как невесть что! Чтобы с другого конца реки как звезда светил! Хотелось отдохнуть, послушать в живую треск дров, а не как обычно, когда ложишься спать.

Оля достала тот самый топор. Взяла точильный камень и принялась точить. Тоня в это время читала энциклопедию, страниц пятьдесят от силы осталось. Читала она хорошо и вслух, чётко и ясно. Оля любила её слушать, в то время как работает. Так просто, легко и помогает избавить голову от навязчивых мыслей. Успокаивает.

Целью молодого лесоруба стала полумёртвая ёлочка. Раз удар! Два удар! Три удар! Кажется, будь у ёлки возможность защититься, она бы ей и не воспользовалась вовсе, такой опустошённой и одинокой она выглядела. Только трясётся вся, и сухие иголки опадают. Даже дятел затих, наблюдая за сценой убийства, а может, милосердия. Последний удар, и с треском, обломав половину веток, бедолага упала.

Оля принялась рубить её на несколько брёвешек, что было проще. Раз бревно, а вот второе и даже третье. Ловким движением поставив одно на плоский камень, дровосек принялся нарубать поленья-четвертинки. Много вышло — двадцать штук. Сухая бумага, шишки, и вот появился тихий огонёк. Подсохшие веточки, валежник и вот вырос он в три раза. Сухое полено, и третье, и пятое и вот уже горел костёр, хорошо горел и дым ввысь уходил. Отчего-то ветра сейчас совсем не было, что отлично: не нужно было каждые десять минут пересаживаться от назойливого дыма, который всегда норовит попасть прямо в глаза и нос.

Девчонки сидели, прижав коленки к груди и обхватив их руками, просто глядели на огонь, пока всё вокруг укутывалось в ночную пижаму. Тепло. Темно. Тихо. Вот разве что стрекозы не хватает, которая бы на кончик удочки села, но со стрекозой и комары проснутся, а их вот вообще не хочется.

И снова внимание приковывает небо.

— Оль, почему мы раньше так не сидели, а? В обсерватории той разок, но то — не то.

— Не знаю. Холодно было, голодно, а сейчас и сытно, и не так морозит, — Оля потянулась, вытянув руки высоко-высоко и чуть ёрзая затёкшей от долгих поездок шеей.

— Оля, а, Оля, — Тоня тоже потянулась.

— Чего?

— А в чём смысл жизни? — спросила Тоня совершенно без затеи.

— Ха-ха, ну… Вопросы у тебя, конечно. Не знаю я и знать, говоря честно, не очень-то хочу.

— Почему?

— Почему… А зачем его знать? Откуда такой интерес вообще, почему спрашиваешь?

— Ты вот всегда задумчивая такая, дядя Миша такой же был, и дедушка, тоже растерянный совсем. Меня всегда люди окружали. Не такие. Не задумчивые. Не просто же так! Не знаете, наверное, чего-то или рассказать боитесь.

— Не знаю, правда. Каждый сам что-то своё находит, тем и отличаемся мы от зверей, рыб и птиц. У них что-то природой задумано, а мы решили, что сами можем цели ставить, которые для нас недостижимы. И вот мы их вместе стараемся достичь или по отдельности, а мир лучше становился. Наверное, главное, чтобы твой смысл не портил жизнь другим. Люди так и пытались сделать мир лучше, каждый день работая и напоминая себе, что есть хорошо и правильно, а что плохо. Что все равны, все вместе. Помогать должны друг другу в начинаниях, нести за себя и друг за друга ответственность. Разные у нас смыслы, а кто-то вообще без них живёт, так, по привычке, алкоголики как раз. Ну вот разве без смысла запустили бы мы спутник в космос? Да даже самолёт какой-нибудь? Не знаю я, Тоня, не знаю в чём точный смысл всего этого, но знаю в чём мой, — Оля взглянула на Тоню и умилилась.

— В чём?

— Эх, Тоня. Дурёха ты. Прямо сейчас — о тебя заботиться, что ещё? Не ты же рычаги вертишь и винтовку носишь, — Оля взъерошила подруге волосы на макушке.

— Эй, ну чего ты делаешь! И я теперь, вообще-то, за себя постоять могу, и ничего я не дурёха!

— Всё то ты умеешь. Не забивай себе голову всякой чушью, само потом придёт. Ну, иди сюда.

Темно. Тепло. Тихо. Такая маленькая. Какой же дурой я была всю свою жизнь.

А сердце так и бьётся. Боится чего-то.

Кишка сидел в метрах двух от костра, просто наблюдая за девчонками. Он изредка переминался с лапы на лапу и вдруг уставился на полумесяц. Зрачки его большие и округлые отражали сотни огоньков, и он просто так смотрел и смотрел. А потом встал и ушёл. Странный кот, то ли глупый совсем, то ли умный больно. А костёр понемногу затухал.

Ночь, даже дятел замолчал. Кровати очень мягкие, почти перины. Может постояльцы те и вовсе месяц тот проспали как медведи в спячке, только летом и с перерывами на обед. Лежали девочки по отдельности, только Кишка всё не ложился. Сидел на подоконнике и смотрел в ночную звёздную гладь. Беленькие свечечки манили мысли, хотя какие у кота мысли, что ему воображать? Сидел и почти не двинется, лишь иногда лапу к морде поднесёт, лизнёт, проведёт себе по макушке и дальше смотрит.

Вдруг скрипнула дверца тумбочки. Оля нащупала что-то пыльное внутри и медленно достала, продолжая лежать на кровати. Издался тихонький хлопок. Тоня уже спала и не подозревала, чем занимается подруга. Вот к губам прислонилось холодное стекло и немного алой жидкости стекло по горлу.

Фу, действительно горькое, мерзость.

Так Оля и засыпала. Думала, что это был, наверное, лучший день в жизни за всё время. И уже не сильно её волновала её судьба давно усопших. Ты же живой, ты можешь быть счастливым и дарить счастье. А Тоня мерно посапывала, лежа на пузе и убрав руки под мягчайшую подушку.

Нижний Новгород девчонки преодолели без особых проблем. Набрали на одной из стоянок топлива в канистру и всё на этом. Ничего полезного. Такой же разрушенный город. Но теперь-то настоящая оттепель. Тающие сосульки свисали с карнизов районных коллекторов и трансформаторов, с высоких прожекторов на городском стадионе, с каждого балкона. Травы освобождали себя изо льда, пробивая путь к солнцу. Много выживших монастырей. Огромные, разбитые в сталебетонные ошмётки мосты. Их было четыре до войны, а остался лишь один, который шёл прямиком к Московскому вокзалу. Ехать по нему было страшно, тут и там дыры в дорожном полотне, ямы, но девочки преодолели его, отправились дальше.

Душа пресытилась разрушенными и разорёнными временем городами. Они всё ещё пугали, но отошли на второй план, уступив место тревогам насущным.

Судьба к несчастьям равнодушна.

Воспоминаний полон путь,

Нам усложнять его не нужно -

В надежде светлой наша суть,

Что не устроит самосуд!