Маршрут: Ноль

Глава 30. Ноль. Заново

Темнота.

Не просто отсутствие света — а плотная, вязкая масса, в которой не различить даже собственное дыхание. Она давила, как свинцовая вода, и в то же время тянула в себя, обещая покой.

Из глубины этой темноты доносился звук. Сначала гул, как далёкая гроза. Потом скрежет металла, рвущий уши. Вой тормозов. Треск стекла, будто рушатся стены. И наконец — удар. Один, короткий, финальный.

А потом — тишина.

Не мёртвая, не пугающая, а… равнодушная. Как если бы мир отмахнулся: «Закончил? Хорошо. Теперь отдохни».

Вдалеке вспыхнул свет. Он был холодный, голубоватый, похожий на отблеск телефона. Шорох травы, лёгкий смех, голос:

— Смотрите, что нашла!

Экран камеры ожил. Девушка в куртке с нашивками, с телефоном в руке, склонилась над старым «Зенитом», наполовину утонувшим в придорожной канаве. Это был 2024 год — видно по логотипу на её худи, по сленгу, по тому, как она сразу поднесла находку к лицу.

— Старая, офигеть! — сказала она в камеру телефона. — Раритет! Интересно, что там записано?

Парень за её спиной фыркнул:

— Наверное, порнуха девяностых. Или какие-нибудь скучные плёнки.

Девушка покрутила камеру, нажала кнопку. Индикатор моргнул красным. Экран ожил.

Первые секунды — только серый шум, статика, бегущие полосы. А потом — одно-единственное слово, проступающее, будто нацарапанным ножом, прямо по экрану:

«Проснись.»

Трое переглянулись. Девушка нервно засмеялась:

— Прикол, да? Типа арт-объект.

Парень нахмурился:

— Да ну, жутко. Вырубай.

Но камера не выключалась. Экран мигнул ещё раз — и показал последний кадр.

Далёкая дорога. Туман. Пустая обочина.

И там — красный зонт. Его крутил ветер, он катился по асфальту, будто кто-то невидимый толкал его вперёд.

Камера дёрнулась, картинка застыла.

Зонт исчез.

— Блин… — девушка прошептала, отступая. — А если это реально с кем-то было?..

Никто не ответил. Только ветер вздохнул в кронах деревьев, и шум трассы на секунду стих, словно весь мир прислушивался.

И в этот миг для кого-то перестало иметь значение, умер ли Марк в 1993-м, был ли 2024-й настоящим или тоже лишь декорацией. Осталось лишь одно — ощущение пробуждения.

Но пробуждения от чего? От сна… или в нём?

Ведь красный зонт, исчезнувший за кадром, мог вернуться.

Цикл мог начаться снова.

И где-то, в чужом сердце, прозвучал тихий, но узнаваемый голос:

— Не бойся. Это только сон.

— Слышали? — девушка вздрогнула, прижимая камеру к груди. — Там щас… как будто кто-то сказал.

— Да никого, — отмахнулся парень. — Ветер.

Из динамика, уже потухшего, всё равно выкатилось еле слышное, сухое, как царапина:

— Не включай…

— Фу, — сказала она. — Страшилка для тиктока, ага.

Её звали Лера. Она крутила «Зенит» на ладонях, снимая сторис с телефона. В кадр прыгали пиксельные блики, и алгоритм упорно лепил на экран кружок автофокуса — идеальный ноль — прямо на объектив старой камеры, словно пытался поймать глаз, который не мигает.

— Ща, — сказал Саня, доставая пауэрбанк. — Если есть хоть искра, я её выжму.

— А смысл? — третья, невысокая, с зелёными волосами, открыла капюшон. — Мы до Питера опаздываем, а ты тут музей открыл. Кстати, смотрите, — она наклонилась над канавой. — Тут кругами, мел будто… кто-то рисовал.

Белые, размытые дождём, круги уходили под воду. В одной из луж лежала пустая пластмассовая пробка от «Боржоми» старого образца. Лера сняла крупно: «ретро-артефакт», «взгляд в 90-е», «алло, кто из времени?». Хэштеги прыгнули в сторис, как рыбки.

— Поехали уже, — Саня улыбнулся криво. — Ночевать на М-10 под мантры «проснись» — увольте.

Их машина — кроссовер с блестящим логотипом — ждала у обочины. Когда они сели, экран мультимедии мигнул, карта открылась сама — и в центре, как прицел, застыл 93-й километр. Лера хихикнула, но смех вышел сиплый.

— О, пасхалка, — сказала она. — Спасибо, вселенная, очень тонко.

Саня включил передачу. Радио ожило с помех. В паузе между двумя треками просвистела знакомая фраза, чужая, но слишком чёткая:

— Конец передачи.

— Сеть ловит как в девяностых, — буркнула зелёная. — Ща ещё «Ласковый май» впаяет.

Лера положила «Зенит» на колени, не выключая. Экран был чёрным, но ей казалось: он смотрит. Камера казалась тяжёлой, как кошка, которая решила заснуть именно на тебе. Сверху лежал её смартфон, и в окошке фронталки Лера запоздало увидела себя — на две-три секунды позже, чем надо. Она махнула рукой, отражение махнуло потом.

— Эй, — сказала она невпопад. — Мы это уже видели… где-то.

— Ты звучишь как хоррор-героиня, — Саня посигналил туману. — Лера, телефон убери, укачает.

— Ага, — сказала она, но не убрала. Пальцы сами потянулись к кнопке «REC» на «Зените». Плотная, тугая. Тепло. Как будто под кнопкой — ладонь.

Экран вспыхнул серым. Пошёл снег. Сквозь статический шум выплыла дорога — не их, другая, старая, с разметкой, съеденной временем. На обочине — будка с мутным стеклом, надпись «ПОСТ». Лера подалась ближе. Камера показывала, как кто-то идёт, держа объектив низко, шатающееся дыхание в микрофон. И вдруг — в кадре они. Их кроссовер, номер, наклейка с котиком на стекле. Лера уронила смартфон.

— Саня… — сказала она еле слышно. — Нас снимают.

Саня кинул взгляд краем глаза, фыркнул, но на миг руль дёрнулся. Машину качнуло к белой линии.

— Это старая запись, — сказал он слишком быстро. — Наш номер мог попасть куда угодно. Совпадение. Сэмпл. Лера, выключи.

Лера не выключила. В раме старого экрана показалось что-то красное, катящееся по обочине — зонт, тот самый, как живая точка на сером. Он подпрыгнул о кочку и исчез за бортом кадра. А в следующей секунде — КРАТКИЙ КРУГ. Линза камеры поймала солнце, которого не было, и на плёнке распустился тот самый ноль.

GPS пискнул и пересчитал маршрут. «Через 300 м поверните налево». Повернуть было некуда — лес, туман, ровная полоса. Но на мгновение слева, как вспышка света, проступила вывеска: ПРИВАЛ–93. Девушка моргнула — и вывески не стало. Остался мокрый куст.

— У нас реальность глючит, — аккуратно сказала зелёная, и в её голосе впервые прозвучал настоящий, неигровой страх. — Я за то, чтобы тормозить. Прямо сейчас.

Саня чуть убавил скорость. В этот момент кто-то тихо постучал в дверь — тук-тук-тук — как детской костяшкой. Все трое одновременно обернулись. Никого. На стекле изнутри, там, где туман рисует узоры, появилась ладонь — маленькая, неловкая, со смазанными линиями. И исчезла.

Лера резко выдохнула и прижала «Зенит» к груди сильнее. Камера отозвалась вибрацией — едва заметной, как мурлыканье. Экран сам собой вернулся к слову. Белые буквы по серому снегу:

П Р О С Н И С Ь.

— Всё, — сказала она, — я это записываю.

— Тебе сказали не включай, — процедил Саня.

— Нет, — Лера качнула головой. — Это не про камеры.

Она включила фронталку. Её лицо всплыло на экране, как луна в луже. Под глазами — чёрные полукружья, волосы прилипли к щеке. И там, за её плечом, в прямой трансляции, на переднем сиденье сидел парень — Лера его не знала, но ты — знал. Короткая бородка, взгляд на дорогу, рука на руле. Он не смотрел в камеру. Он смотрел вперёд, и губы его шевельнулись тихо: «Не делай этого».

— Кто это? — спросила зелёная, и её голос дрогнул.

— Фейс-фильтр, — быстро сказал Саня, но голос сорвался. — Новый какой-то.

Лера хотела сказать «угу», но не сказала. Она промотала лайв на несколько секунд назад — и на записи никого не было. Только они трое, дорога, зеркала. Она подняла глаза — и парень исчез. Саня напряг плечи, зелёная вжалась в сиденье. В салоне повисло 9:30 — не на приборке, в воздухе, как невидимая печать.

— Дай сюда, — Саня потянулся к «Зениту», но Лера отдёрнула.

— Если выбросим — будет хуже, — сказала она вдруг уверенно и сама удивилась этой уверенности. — Его надо донести. Куда-то, где он должен быть.

— Куда? В музей ретроужастиков? — фыркнул Саня, но в его насмешке уже не было силы.

— В «Привал», — выдохнула зелёная. — Если он был. Я его видела.

Они проехали ещё сто метров. Справа из тумана выросла площадка. Она была — квадрат света на мокром асфальте, две колонки, будка с мутным стеклом, как в кадре. Вывеска не горела, но буквы угадывались глазами, привыкшими к игре в совпадения. ПРИВАЛ–93.

— Не-не-не, — Саня зажал тормоз, но машина, как по маслу, сама свернула. Руль стал лёгким, как будто кто-то изнутри помог. На панели на секунду моргнули часы — стрелка встала на 9:30 и пошла вперёд: 9:31… 9:32…

— Это не смешно, — сказал он тихо, и его пальцы побелели, сжимая руль. — Лера, я тебя прошу…

Лера уже открывала дверь. Дождь мелко бил по лицу. Она вышла, держа «Зенит» обеими руками, как дитя. Асфальт под ногами был в белых кольцах. В будке — пусто. Но стекло внутри дышало, как если бы кто-то только что вытер запотевший круг.

— Если что, — сказала зелёная из окна, — я кричу мама и жму на газ.

— Крикни проснись, — ответила Лера.

Она подошла к колонке. На подставке лежал мел — такой же, как на детской площадке. Лера подняла его и, не особенно думая, нарисовала круг вокруг собственных ботинок. Линия вышла неровной, но замкнулась. Внутри круга стало теплее — или ей показалось.

«Зенит» коротко вздрогнул, как если бы плёнка заела и выдернулась. Экран показал лицо — не её: мужское, уставшее, с пустыней под глазами. Губы сказали без звука: «Ты — только воспоминание». Лера вдруг ощутила, что могла бы обидеться — но не обиделась. Она улыбнулась незнакомцу — и танк из тумана, стоявший на горизонте, чуть отступил.

— Слышишь? — позвала она машину. — Тут не страшно. Совсем чуть-чуть страшно — это по работе.

Саня выбрался, ругаясь шёпотом. Зелёная неторопливо достала телефон. Экраны мерцали, как стая жуков. Никакая сеть не грузилась. Но лайв у Леры продолжал идти — для одного зрителя. Внизу, вместо никнейма, стояло слово: ноль.

— Слушай, ноль, — сказала она в камеру. — Мы нашли твоё. Что дальше?

В будке скрипнуло. На стекле круг раскрылся на долю секунды, как зрачок. Внутри, очень-очень далеко, промелькнули кресла кинозала. Тепло, пыль, луч от проектора. И на стене — кривые буквы: «Выбор и есть жизнь».

— Снято, — сказала Лера и неожиданно для себя легко засмеялась. — Значит, несём — куда светит.

Саня покрутил ключи, мотнул головой. Он выглядел сломленным.

— Ладно, экскурсоводы, пять минут — и валим. Я серьёзно.

Лера положила камеру на панель. Мотор завёлся без лишних фокусов. На дисплее навигации вместо карты был чистый экран. В центре — мягкий, пульсирующий круг. Ноль.

— По этому и поедем, — сказала она и, не дожидаясь возражений, нажала газ.

На выезде с площадки ветер дёрнул что-то красное у самой земли. На миг зонт показался совсем рядом — будто хотел запрыгнуть к ним в багажник. Но Лера не остановилась. Краем глаза зафиксировала: купол, вода, круг — и дальше, дальше, к следующей сцене.

Между щётками по стеклу чиркнул короткий титр — невидимый, но ощутимый, как нажатие на переносицу:

— Не бойся. Это только сон.

— Я не боюсь, — ответила Лера в пустоту. — Я снимаю.

И камера — старая, невозможная — послушно включилась сама.

Мотор гудел ровно, словно сам знал дорогу. Фары выхватывали из тумана мокрый асфальт, чёрные силуэты деревьев, но никакой карты больше не существовало — только ноль, пульсирующий на экране.

Лера сидела на переднем сиденье, прижимая «Зенит» к груди. Камера вибрировала, будто внутри неё билось сердце, чужое, но родное. Саня вёл машину слишком тихо для себя, словно боялся, что громким звуком может разбудить что-то в тумане. Зелёная девчонка сзади молчала, кусая ноготь до крови.

— Куда это ведёт? — спросил Саня наконец, и его голос был чужим.

— В центр, — ответила Лера.

— Центр чего?

— Нуля, — она сказала это уверенно, хотя не понимала.

В этот момент радио включилось само. Не музыка, не реклама — просто голос. Хриплый, сбивчивый, словно говорящий через воду:

— Вы дошли. Конец маршрута.

Все трое переглянулись. Навигатор мигнул и погас. Машина сама начала замедляться. Перед ними проступила площадка, знакомая и чужая одновременно. Та самая, где — если верить старым историям — когда-то произошла авария.

И там, в центре асфальта, стояла «Волга». Старая, чёрная, с облупленной краской. Она выглядела так, будто простояла здесь десятки лет и в то же время только что остановилась.

Лера вышла первой. Дождь перестал, воздух был густым и неподвижным. Она подошла ближе, и сердце её заколотилось. На заднем сиденье «Волги» лежал красный зонт. Мокрый. Хотя небо было сухим.

— Твою мать, — выдохнул Саня, подходя следом. — Это уже перебор.

Лера положила ладонь на капот. Металл был тёплым, будто двигатель ещё недавно работал. Она посмотрела в окно — и застыла.

За рулём сидел мужчина. Его лицо было наполовину скрыто тенью, но глаза… глаза были её. То есть не её, а того, кто смотрел сквозь неё. Смотрел прямо, слишком живо для мёртвого.

Она отшатнулась, камера в руках щёлкнула и включила запись. Экран ожил, и на нём вместо асфальта — чёрно-белое зерно. Лера прищурилась. Из зерна выплыло слово:

ПРОСНИСЬ.

Она сжала камеру крепче.

— Может, не надо? — тихо сказала зелёная.

Но уже было поздно. Дверь «Волги» скрипнула и приоткрылась. Из салона повалил запах старого бензина и мокрой земли. И вместе с ним — голос. Мужской. Уставший, но твёрдый:

— Сон кончился.

У Леры перехватило дыхание. Она поняла, что слышит не со стороны — прямо изнутри себя.

На заднем плана Саня нервно засмеялся:

— Отлично, хоррор-квест. Ща вылезет клоун и предложит подписку на жизнь.

Но смех тут же захлебнулся. Потому что в зеркале заднего вида «Волги» отражались они трое — не как сейчас, а старыми. Лера — постаревшая, с морщинами у глаз. Саня — седой, с тяжёлым лицом. Зелёная — бледная, с пустым взглядом. Они смотрели на себя из будущего, в котором уже не осталось выбора.

Лера коснулась зеркала рукой. Холод прошил её насквозь. И в этот момент зонт на заднем сиденье распахнулся сам собой, хотя не было ветра. Красные спицы выгнулись, как крылья.

— Это знак, — прошептала она. — Цикл замкнулся.

И тут из камеры раздался щелчок. На экран высыпались кадры. Фрагменты чужой, а может, её собственной жизни: мальчик с отцом у дороги; авария; пустая больничная палата; девушка в белом халате, слишком похожая на Ольгу. Последний кадр застыл — мужчина, сидящий в машине, смотрит прямо в объектив и шепчет:

— Это твой выбор.

Экран погас.

Тишина стала такой густой, что слышно было, как капает вода с зонта.

— Всё, — сказала Лера и закрыла «Зенит». — Передача окончена.

Она развернулась к друзьям, но их рядом не было. Машина, туман, «Волга» — всё исчезло. Она стояла посреди пустой трассы. Вдалеке ветер катил красный зонт, унося его за горизонт.

Она пошла за ним.

И в этот момент ты, читатель, поймал себя на мысли, что сам слышишь эхо шагов. Что камера продолжает снимать. Что слово «Проснись» тихо шуршит в динамике твоего телефона.

…

Финальный кадр: пустая дорога. Камера медленно приближается к асфальту. На нём мелом выведен идеальный круг. Внутри круга — только одно слово:

Ноль.

И тишина.