Марья-царевна из Детской Областной

Ледяное пламя Злодия распороло тьму, выжигая последние лохмотья защиты, протянувшейся над Пучай-рекой…

И в тишине — гробовой, звенящей — мертвое войско хлынуло в Навь…

Татю пришлось хорошо потрудиться, для того, чтоб убрать чары, закрывающие вход в царскую казну — постельничий постарался на славу. Тугарин уже было начал думать, что зря он вытащил из темницы именно этого вора, когда от ладоней Уйки вдруг растеклось серебристое сияние, над дверью вдруг проявилась полупрозрачная зеленоватая скорлупа — а в следующий миг она пошла мелкими трещинами и лопнула, осыпавшись легкой пылью.

Навесной замок удалось вскрыть намного быстрее — лекарь не успел даже волноваться начать, как тать, довольно ухмыльнувшись, отступил на шаг и, отшвырнув в сторону, тяжелое железо, схватился за дверное кольцо. Створка чуть скрипнула, отворяясь…

А в следующий миг под лопатку Уйке вошел тяжелый засапожный нож — видоки Тугарину были не нужны.

Серая, окрашенная зелеными пятнами плесени тень, взмыла над Пучаем. Полусгнившие крылья нагоняли ветер, поднимали с земли пыль, гнали с реки горькие миазмы…

…Коня под советником убили сразу — четверо игош бросились под ноги белоснежному жеребцу, вцепились в бабки, полосуя их до крови. Огненный Змей в последний миг успел выдернуть ноги из стремени, покатился по земле… Запалив на кончиках пальцев алые огни, отшвырнул метящего в горло миряка, рывком встал…

Войска сшиблись в битве, распавшейся на множество мелких схваток.

Трое потерчат, оскалив клыки, кружились вокруг вооруженного тяжелой секирой полкана, норовя зайти со спины, вцепиться в круп. Вишальник со свернутой набок головой и высунутым языком ловил ладонями клинок латника. Перекинувшийся волкодлак клыками рвал гнилую плоть утопленника. Двое порчельников, став спиной к спине, как траву косили длинными. светящимися алым клинками, протягивающих тонкие пальцы кутысей…

А над всем этим парил, выдыхая ледяное пламя, мертвый ящер.

Кощей пришпорил коня. В руке блеснул тяжелый меч с пламенеющим лезвием.

Огненный всполох распорол воздух, ударил в крыло Злодию, и чудовищная тварь, истошно взвизгнув, рухнула на землю, подминая собою и чужих, и своих…

Оттолкнув сафьяновым сапогом неподвижное тело, лекарь перешагнул порог казны. Брезгливо дернул уголком рта, пройдя мимо заполненных златом сундуков. Поморщился, бросив косой взгляд на висевшие на стене связки мехов.

Ему нужно было совсем иное…

Искать пришлось долго.

Ну, не мог, не мог царь забрать с собой столь ценную вещь! Наверняка приказал постельничему в казну снести! А то и сам мог озаботиться…

Небольшой ларец, украшенный изображением птиц, обнаружился в самом дальнем углу.

Тугарин откинул крышку, некоторое время любовался своей находкой, а затем, зажав шкатулку под мышкой, направился к выходу.

Теперь оставалась пущая ерунда…

Раненный Злодий кружился на месте, давя огромной тушей и своих, и чужих. Волочащееся по земле порванное крыло на миг коснулось серых вод Пучая, чудом не снеся один из сохранившихся костяных мостов. От разорванной перепонки потянулся сизый дымок, и мертвый ящер зло зашипел.

Кощей пришпорил коня. Сорвавшееся с левой руки дымное облако поплыло к Злодию, окутало среднюю голову чудовища, но яшер вдруг замер, поняв, что не достал никого из врагов, рванулся прочь от реки.

Челюсти левой головы щелкнули в опасной близости от вороного коня, но царь был к этому готов, удержался в седле, ударил мечом — пламенеющее лезвие скользнуло по шее, лишь царапнув плотную чешую.

Злодий шумно втянул воздух, а в следующий миг, широко распахнув пасть, выплюнул сгусток синего, ледяного огня, метя в нападающего: мужчина вскинул руку и пламя растеклось по сотканному из тьмы черному щиту, возникшему из воздуха.

— Вреш-ш-шь, не уйдеш-ш-шь, — прошипел мертвый змей.

Кощей даже не соизволил ответить. Резкий выпад — и клинок вошел под нижнюю челюсть зверю. Тот рванулся назад и тяжелое лезвие разрезало толстую кость, как масло. Левая голова обвисла, глаза затянулись мутной пленкой…

Злодий дернулся, сметя огромной тушей целый полк вытянувших длинные веретеновидные тела дрекавцев и, неуклюже волоча порванное крыло, пытаясь толстыми лапами в раненной голове, обвисшей мертвым грузом на длинной шее, бросился в бега, обратно в Пекло — часть костяных мостов еще сохранилась.

Маша места себе не находила. За окном уже стемнело, невидимые в ночи часы отбили уже два часа, а Орлова все мерила шагами комнату.

— Позднехонько уже, — тихонько пропел сбоку Васенька. — Может спать отправишься?

— Какой "спать"! — отмахнулась женщина. — Там война идет, а ты — "спать"!

— Так царь — батюшка бессмертен уже, — хмыкнул коловертыш, — а война на рубежах постоянно идет..

— И люди гибнут…

— Так ты-то им не поможешь, — вздохнул Васенька. — К Пучай- реке не попадешь… Да и коли окажешься там — нешто ты меч али булаву в руках держать умеешь, царевна?

— Я военнообязанная, — зло буркнула Маша.

Правда, что это меняло? Как не крути, а Васенька был прав: к Пучай-реке не попадешь. Все летучие корабли и ковры-самолеты наверняка для фронта и армии забрали, а телепортов в русских сказках не было: волшебный клубочек — это, скорее, навигатор, да и доводит он до нужного места не за пять минут, а у Маши сейчас совершенно не было времени на то, чтоб семь пар железных сапог изнашивать и столько же железных хлебов съесть… Да и зубы о них все попереломаешь, а с нормальными дантистами в Нави наверняка напряженка…

В принципе, помочь в сложившейся ситуации вполне могла Ягица Кощеевна, она же баба-Яга, которая всегда приходит на выручку главным героям сказок — если, конечно, раньше не съест — но тут опять возникает новая проблема. Маша прекрасно помнила, что избушка на курьих ножках от стен Навьгорода куда-то благополучно в леса сбежала. А это значит, что, прежде чем обращаться за помощью — придется сперва узнать, куда идти…

Да и опять же. Да, замка на двери после того, как появился Васенька, нет. Только вот, после обессмерчивания Кощея, охрана в коридоре появилась. Два таких мрачных собакоголовых амбала — Маша уже выглядывала из комнаты, видела их, — и на вежливую просьбу выпустить, охранники совершенно не отреагировали, только дверь перед самым носом и захлопнули…

В общем, куда не кинь — всюду клин…

Ну и вот что теперь делать?

Не ложиться же спать, как Васенька советует, в самом деле…

Все равно от нервов не заснешь…

И вот что теперь делать, а?

Хоть через окно на улицу вылезай и иди бабу-Ягу ищи, вдруг что умное посоветует…

Так комната ведь на втором этаже, а Маша спортом никогда особо не занималась. В институте еле зачеты по физкультуре сдавала… Убьешься ведь, и мявкнуть не успеешь. Это царевна — лягушка могла о землю удариться и красной девицей стать, а вот у Маши этот трюк не пройдет… Только мозги последние отобьешь…

Орлова выглянула в окно, проверяя далеко ли до земли, убедилась, что далеко, и падать будет очень больно, и уже хотела отойти, как вдруг внимание женщины привлекла долговязая фигура, виднеющаяся внизу.

Все приличные люди уже спят. Ну, может, кроме тех, кто делами занят — Машу, например, сторожат. И кто тогда внизу шастать может?

Едва заметный в свете звезд силуэт поставил что-то на землю и присел на корточки. Как Орлова не вглядывалась, понять, кто и что там делает, она не могла…

— Васенька, — тихонько позвала она, оглянувшись, — ты не посмотришь, что…

Коловертыш лежал на полу, свернувшись клубком и сладко посапывая во сне…

Единственная алконост, попытавшаяся завести победную песню для поднятия духа, была мгновенно сбита костяной стрелой.

Стрелы мертвого войска шли густо, тяжелые, крепкие, несущие новые смерти. Падали полканы и халы, гибли блазни и виритники… Падали кони, сбитые уздой, которую тянули мертвеющие руки…

Советник взмахнул рукою, вызывая огненную плеть. Хлесткий удар пустил по ветру несколько ератников, протянувших к мужчине истлевшие руки. Новый взмах — и двое игош, изготовившихся к прыжку — в спину оказавшемуся неподалеку ратнику — рассеялись пеплом. Спасенный, почувствовав жар, на миг оглянулся, хрипло обронил:

— Спасибо, — и вновь рванулся вперед, на ходу меняя облик, превращаясь в сокола…

Не успел он самую малость. За миг до того, как Финист полностью перекинулся, высокий тощий мертвяк с длинными, достающими до земли руками, махнул ладонью, сбивая оборотня, цепляя когтями пестрые перья… Птица рухнула на землю, вытянулась, принимая человеческий облик…

А в следующий миг гонец вновь встал — и глядя перед собой пустыми, мертвыми глазами, шагнул к Огненному Змею, сдернув с пояса тяжелый скрамасакс.

— Чтоб тебе… — только и смог выдохнуть мужчина. Уж чего — чего, а того, что навье войско прямо во время боя будет переходить на сторону Нияну, он совсем не ожидал…

Советник легко уклонился от метящего в грудь ножа, лихорадочно пытаясь сообразить, что же все-таки творится. Финист — не первый павший на поле боя за эту ночь, но ведь больше никто не восстал!

Или — все-таки нет?

Огненный Змей отступил на шаг, оглянулся…

Навье войско стремительно редело. И самым противным во всем происходившем было то, что не меньше трети из павших присоединялись к врагам…

Проклятье! Да что ж тут творится?!

Кинжал гонца чудом не настиг своей цели, и Змей понял, что смысла уклоняться от боя нет — мертвяки не знают усталости, и какая разница, что еще днем ты разговаривал с этим человеком? Резкий взмах — огненная плеть хлестко скользнула по кафтану и полыхнувшая пламенем живая свеча неподвижно осела на землю.

Какого лешего Финист восстал из мертвых?! Что за чары на него навели?.. Не все ведь из мертвых восстают!..

Советник отшвырнул в сторону потерчонка, метящего ему в горло, и почувствовал, как у него перехватило дыхание. Чары! Точно, чары! Финист вечером говорил, что Тугарин его исцелил, на ноги поднял, зельями лечебными напоил…

Скольким лекарь еще "помочь" смог?! Царю покойному глаза закрыл. Умилу лечил, обещал на ноги поднять…

Располосовав плетью разваливавшегося на части утопленника, Огненный Змей шагнул вперед.

Левую руку жгло, словно в пламя ее по локоть засунул. Советник дернул рукав, на миг обнажив кожу: по предплечью расползалось, увеличиваясь с каждым ударом сердца, черное пятно антонова огня…

Правду сказал мертвый царь, не соврал. Воюет сейчас советник с теми, кто под руку прежнему Кощею стал… А за предательство, пусть и умершего, кара одна…

А значит, и терять уже нечего.

Спали все. Мерно похрапывали двое собакоголовых охранников подле двери в Машину светлицу. У порога терема свились в тугой комок несколько странных существ, больше всего напоминающих небольших, с собаку величиной, крылатых змеев. Задремал на пороге кухарни, выскочивший на улицу подышать свежим воздухом кучерявый коротышка… Спали все.

А значит, где-то неподалеку вновь была та самая агрессивная нудистка, которая уже несколько раз пыталась пообщаться поближе с Кощеем.

И вот тогда возникает вопрос. Если царь ушел на войну — дамочка-то эта что здесь забыла? Или мужчина не был ее целью?

Тогда что ей нужно?

Маша сунула под мышку позаимствованный из дома томик народной медицины — он тяжелый, по голове хорошо бить, — покрепче зажала в кулаке серебряную солонку — в прошлый раз ведь помогло! — и шагнула в темноту с порога, молясь про себя, чтоб на этот раз головокружений не началось.

…Молитвы услышаны не были — видно, стоило вспомнить про кого-нибудь из местных богов. Едва Машина нога коснулась земли, как перед глазами у женщины все вновь почернело, стало тяжело дышать… Орлова замерла, хватая ртом воздух, вскинула руку, пытаясь отвести с лица упавшие на глаза волосы…

Крышка солонки отскочила, покатилась по земле, мелкие крупинки посыпались градом…

И тьма пропала. Рассеялась зыбким маревом, оставив лишь ночную прохладу, пение сверчков, мерцание звезд…

Маша выровняла солонку — чтоб все не высыпалось, раз так хорошо помогает: еще эту соблазнительницу ненормальную чем-то отпугивать надо будет — и поспешила вперед.

Создание крыльев каждый раз отнимало много времени: подобрать тонкие палочки для основы, натянуть между ними бумагу, зачаровать, чтоб это творение не развалилось в воздухе… Нынешней ночью все усложнялось еще и тем, что палочек — веточек сейчас срочно не найдешь, меж деревьями не побегаешь, нужное количество не наломаешь. Приходилось пользоваться подручными средствами…

Ничего. Когда царь Ниян придет к власти, все это окупится сторицей.

Тяжко, конечно, когда только одними чарами для полетов и владеешь, но да что с этим поделаешь…

Тугарин Змеевич опустился на колени, поставил ларчик на землю — все равно все спят, мешать никто не будет… — коснулся кончиками пальцев высовывающегося из-за спины хвоста… И резко отломил его кончик. Сдавленно зашипел от боли. Хвост отрастет, куда он денется, а вот боль никак не уберешь. Можно было, конечно, настоек загодя напиться, да они голову мутят, памяти лишают. Лучше потерпеть немного. Хорошо хоть в темноте видит как днем — змеиная кровь сказывается.

Толика чар ушла на то, чтоб заставить крошечные позвонки вытянуться, удлиниться до нескольких аршинов. Теперь разломать на отдельные части, сложить меж собою в правильном порядке и можно натягивать бумагу для перепонок.

Мужчина вытащил из-за пазухи тугой свиток, пробежал его взглядом — нет, этот использовать нельзя, это послание из Пекла… Умный все-таки ход был: или зазовка Кощея соблазнит, и он царевну не полюбит, или письмо переметное в руки царю попадет. А в письме царевна из Яви все Иванушку- царевича ждет, все слезы горькие проливает, все молит о спасении да похитителя просит изничтожить. Такую разве полюбишь?

Жаль, все-таки, что не сработал план, стал царь бессмертным…

Впрочем, это уже ненадолго.

Второй лист обнаружился рядом с первым — тайком вырванная из библиотечной книги страница. Небольшая, пара косых пядей, ну да для создания бумажных крыльев больше и не нужно. Увеличить в размерах можно так же, как и основу.

Расправить обрывок пергамента, чуть прижав к земле, провести по нему ладонями, чувствуя, как он, подчиняясь чарам, тянется за пальцами, растет на глазах… Короткий щелчок пальцами — и меж костяными основами возникли бумажные перепонки.

Теперь и лететь можно.

До рассвета всего ничего осталось, а надо до первых лучей солнца к Пучай-реке успеть.

Мужчина встал, взвесил в руках ларец. Тяжелый, сейчас не унесешь, за пазуху не спрячешь. Нужно его содержимое взять да и все…

— Подскажите, пожалуйста, что вы думаете об обструкции желчных протоков, как причине появления рахита у детей? — поинтересовался из-за спины смутно знакомый Тугарину женский голос.

Глаза Маровита горели алым пламенем. Черный плащ развевавшийся за плечами напоминал обрывок тьмы, а конь его нервно приплясывал на месте, грызя удила — почти как живой. Лишь кости, проглядывавшие сквозь прорехи в шкуре, все меняли…

— Вот мы и снова встретились, — громыхнул тяжелый голос. По шелому с длинным наносником бегали серебристые искры — мощные чары защищали первого воя Нияна.

— На этот раз ненадолго, — равнодушно откликнулся Кощей.

— И то верно, — хохотнул его соперник. — Скоро уже на сторону Пекла перейдешь.

— Это мы еще посмотрим, — царь Нави пришпорил скакуна.

Изготовив длинный острый меч для удара снизу вверх, Маровит послал коня вперед и чуть в сторону — совсем немного, чтоб размахнуться сильнее. Царь Нави взял чуть левее, но вой Пекла видел — он опаздывает, не успевает, ему не уйти от удара… Всего раз рубануть и — клинок легко коснется левой щеки врага. Рассечет челюсть, скулу, уйдет вверх…

Кощей поймал взмах меча противника на щит, и сам ударил — резким, скользящим взмахом… Пламенеющий меч распорол темные доспехи Маровита — так нож входит в масло, и тот, не удержавшись в седле, покатился набок, рухнул оземь… Черный плащ накрыл неподвижное тело — и конь его в тот же миг осыпался истлевшими костями…

Правитель Навьего царства вновь пришпорил коня — войско его таяло под ударами мертвых полков, но еще была надежда все изменить…

… Отбивать сыпавшиеся на него удары, Огненный Змей уже даже не пытался — какая разница, сколько ранения получишь? Намного важнее уничтожить как можно больше воином Пекельного царства, а уж какой ценой это выйдет — уже не столь важно.

Боль уже спустилась от плеча к ладони. Даже кончики пальцев почернели, начали сыпаться мелким крошевом.

Резкий взмах — и десяток мелких игош, крутящихся впереди, изготовившихся к прыжку осели горьким пеплом.

По зеленому кафтану, шитому алыми нитями, расползлись бурые пятна — пара мертвяков умудрилась достать, в горло пыталась вцепиться — советник даже кольчуги не надел.

Несколько мелких, не больше пса, хал, напоминающих отрастивших крылья змеев, вились рядом, но больше мешали, чем пользу приносили — трое утопленников, распухших от воды легко смели нападающих…

Удар огненного хлыста испепелил ближайшего покойника, но в следующий миг на спину советнику бросился кутысь, облапил длинными тонкими руками, пытаясь повалить… Оборотиться всполохом, испепелить нападавшего Змей не успел, рухнул на землю под тяжестью гнилого тела, а встать уже не смог — ударился виском о камень…

Вопрос был совершенно бредовым, но ничего умнее Маша придумать не смогла — спросила первое, что пришло в голову. А если к этому еще добавить разницу между "ты" и "вы" — как это воспринимали местные жители — звучало это вдвойне ужасно.

Вдобавок, тут стоило вспомнить, что когда в прошлый раз все заснули, из неспящих остались только сама Маша, Кощей и та оголтелая нудистка, что хотела его соблазнить, а раз так. то прежде чем спрашивать, стоило попросту засветить книгой по голове. Увы, но к тому моменту, как Орлова это сообразила, сидевшая на земле фигура, пытавшаяся что-то там собрать в темноте, замерла и начала медленно поворачиваться на голос.

Впрочем, кинуть книгу Маше это не помешало.

Конечно, если с размаху бить по голове, толка вышло бы больше, но для этого пришлось бы брать энциклопедию двумя руками — а у Орловой в кулаке была зажата солонка. Приходилось выкручиваться.

Незнакомец успел повернуть голову, когда в переносицу ему врезался толстый том. Мужчина охнул, прижал руку к носу, между пальцами показались темные потеки.

— Ой! — охнула Маша, разглядев, кому же так не повезло.

— Чтоб тебя приподняло и прихлопнуло! — сдавленно прошипел Тугарин, двумя пальцами зажимая переносицу.

Орлова буквально разрывалась от противоречащих желаний. Врачебная этика требовала немедленно идти помогать и спасать, а банальная логика намекала, что нормальные люди ночью по улице не шастают. Особенно, когда все патриоты на войну ушли.

И вообще — Тугарин сам медик, должен знать, как кровотечение остановить. Интересно, Маша ему нос не сломала?

Мужчина замер, запрокинув голову, затем медленно отвел ладонь от лица, вытер — точнее, размазал рукавом — потеки крови и мрачно поинтересовался:

— И какого лешего тебя сюда занесло, царевна?

По крайней мере, он Машу тоже узнал. Правда, Орлова так и не определилась радоваться этому или огорчаться.

— Воздухом вышла подышать…

Как мало надо для того, чтоб с человека пропала фальшивая, наносная вежливость — всего — навсего засветить ему по голове полной энциклопедией… Все-таки, что ни говори, а народная медицина действительно способна вывести человека на чистую воду! Главное, правильно применить знания!

— Спать давно пора, царевна. Стемнело уже.

Голос Тугарина Змиевича звучал глухо, чуть сипловато. А кровь из носа все никак не останавливалась. Он, бедный, уже и голову запрокидывал, и ноздри зажимал — безрезультатно.

— Не спится что-то, — отрезала Маша, пытаясь разглядеть, что же лежит у ног собеседника.

А тот словно догадался о мыслях женщины. Опустил руку, поправил короб, стоящий рядом, на миг задержав пальцы на полированной поверхности. Открывать его правда не спешил.

— Шум мешает?

Тихо было, как в могиле. Только ветерок чуть вздыхал, но Маша решила поддержать игру. А там, глядишь, удастся и ларец, который Тугарину так дорог, заполучить. Не зря же он его так бережно к земле прижимает…

— Кошки громко кричали, — согласилась Орлова, осторожно сделав шаг навстречу собеседнику.

И вот как эту шкатулку поднять? Крышку просто так не откроешь, содержимое не достанешь… А если она до краев полна — ладонями все вычерпывать?

Хотя вот Маше почему-то казалось, что она и так знает, что может находиться внутри… И женщина очень надеялась, что она ошибается…

— Кошки они такие, — насмешливо фыркнул Тугарин. Кровь только начала останавливаться. но от резкого выдоха вновь потекла. — Особенно Баюново семя. Что они только не творят… — и осторожно пододвинул к себе расположенную неподалеку странную конструкцию — кощеева невеста пока так и не разглядела, что это.

— Даже в Явь ходить умеют, — рассеянно кивнула женщина, делая еще один шаг вперед.

Интересно, а соль для лекаря тоже ядовита или это только для той дамочки было?

…Маша не успела самую малость. Оставалось сделать шага два, не больше, когда Тугарин резко, одним жестом откинул крышку ларца. Алые отблески, вырывающиеся со дна шкатулки скользнули по темным стенам домов… А через миг в руке у лекаря оказалась длинная цыганская игла, украшенная крошечным алым черепом на месте ушка.

Ошибки быть не могло.

— Положи на место! — прошипела Маша.

Яйцо, утку, зайца и прочий набор начинающего бессмертного Кощей, похоже, еще не успел сотворить.

— Попробуй заставь, царевна, — хмыкнул мужчина, легко загоняя иглу в ворот кафтана, чтоб не выронить.

Орлова кинулась к лекарю, но тот отшатнулся, как-то неловко взмахнул руками… Странная конструкция, лежавшая рядом с ним распрямилась, расправилась, вытянувшись огромными, похожими на дельтаплан крыльями, растянутыми на тонких косточках… Еще миг — и устройство словно прилипло к спине Тугарина, и тот прямо с места, не вставая, взмыл в воздух. Гигантская птица расправила белоснежные крылья на фоне звездного неба…

Тяжелая солонка прицельно догнала беглеца.

Попала аккурат в затылок.

Диковинная птица клюнула носом вперед, начала заваливаться, падать… Маша уже побежала вслед за ним… Но Тугарин умудрился выровняться и взмыть в небеса…

— Чтоб тебе… проктолог зубы удалял! — только и смогла выдохнуть кощеева невеста.

Она буквально нутром чуяла, что случилось непоправимое…

Навье войско таяло на глазах. Полк левой руки еще держался, но центральный и полк правой были уже разбиты… Не удастся выстоять до рассвета — и случится непоправимое: Ниян войдет в Навь…

Костяная стрела нашла Кощея, когда он меньше всего ждал. Вонзилась под левым глазом и ушла в голову едва не насквозь, выбив мужчину из седла.

Царь рухнул на землю…

Где-то вверху мелькнул тяжелый, потраченный ржавчиной молот, изготовившийся опуститься на голову… Пронзительный свист отшвырнул мертвяка в сторону, снес его к самой реке.

Соловей Одихмантьевич порывисто шагнул к Кощею:

— Жив, мой царь?

Мужчина мотнул тяжелой головой, встал, опираясь на протянутую руку…

Боли не было. Даже кровь не сочилась из раны. Лишь противно торчало под глазом оперенье, заслоняя обзор, мешая смотреть.

Зря, конечно, шлем не надел… Глядишь, помогло бы.

Вороной конь, сбросивший всадника умчался — не догонишь, не поймаешь…

Кощей осторожно нащупал пальцами стрелу — и не выдернешь ведь ее: наконечник внутри останется. Из трупа хотя бы вырезать можно, а сейчас… И некогда даже…

Рана — не страшна. Удастся выстоять — и все само пройдет. Отцу при жизни голову пару раз рубили, и ничего, даже шрама не осталось.

От костяного моста шагнула долговязая фигура в темном саване, равнодушно перешагнув неподвижно лежавшее тело в зеленом кафтане, шитом алыми нитями. Соловей свистнул: громко, пронзительно… Но умрун лишь вскинул руку, и свист заглох в горле у мужчины.

— Не тебе со мной тягаться, ловчий, — прокаркал знакомый голос.

В руках покойника блеснул длинный меч, так напоминающий оружие самого Кощея…

Повелитель Навьего царства шагнул навстречу…

Рванувшись вперед, Кощей, казалось, почти достал пламенеющим клинком противника. Но тот мягко скользнул в сторону, меч мелькнул в опасной близости от царя. Отбитое железо плеснуло вверх…

Еще миг — и раздался звонкий вскрик железа, что-то свистнуло — горестно и протяжно. Меч умруна замер в вершке от горла правителя Навьего царства: в правой руке Кощея осталась одна рукоять. Перешибленный отбивом меча созданный Триглавом клинок сломался и отлетел, едва не поразив судорожно кашлявшего и хватающего ртом воздух ловчего…

Умрун резким коротким движением отбросил капюшон с головы:

— А вот теперь и поговорить можно, сынок, — растянул истлевшие губы в усмешке мертвый царь.

Маша медленно добрела до своей комнаты, покосилась на сидевших на полу охранников, ошарашенно мотающих головами и пытающимися сообразить, что же здесь произошло, зашла в горницу и опустилась на лавку.

— Ох, голова моя, головушка, — жалобно проскулил Васенька. — Болит-то как…

Орлова уронила на пол подобранный на улице томик — солонку найти так и не удалось, да женщина особо и не искала — и выдохнула:

— Пройдет.

Стоило, конечно, обеспокоиться, проверить, не ударился ли он головой, когда внезапно уснул и упал, но сейчас у Орловой крутилась лишь одна мысль: кощееву иглу украли. И тут можно, конечно, рассуждать, что Маша ни в кого не влюблена, что ей совершенно безразлично, что там с этим женихом будет…

Так в том-то и дело, что не безразлично! Внутри все дрожало, словно кофе с перцем напилась. Казалось, каждый нерв, каждая жилочка вибрировала. В солнечном сплетении застыл горячий комок…

Что же будет… Ой, что же будет…

Тугарин Змеевич иглу ведь не затем украл, чтоб на нее просто полюбоваться. А если к этому прибавить, что сам Кощей на войну ушел…

Как же все плохо, а…

Торчащая из щеки стрела мешала Кощею даже голову слегка повернуть — древко цеплялось за воздух, наконечник царапал где-то внутри черепа — не больно, но не приятно.

Умрун дернул истлевшим уголком рта, бросил быстрый взгляд в сторону и буркнул:

— Хватит, пожалуй…

Правитель Навьего царства и слова не успел сказать — он и не понял-то, о чем речь идет, когда мертвый царь вскинул левую руку… Лежавшие на земле тела павших навских воев зашевелились. Вот — зябко подернул плечами павший полкан, вот — подняла голову погибшая алконост, вот — волхв с вырванной глоткой сел, повел пустыми глазами… А в следующий миг все они вновь рухнули на землю — от неподвижных тел потянулся сизый туман, сплетающийся в подобную недавно стоявшей над Пучай — рекой серую стену, отделившую собеседников от остального войска кругом, наполовину утонувшим в водах…

Тишина упала пушистым одеялом. Крики, звон мечей, свист стрел — как отрезало. Лишь тихий шелест волн Пучай-реки остался.

— Повелитель Нави властен не только над жизнью, но и над смертью поданных — на том преграда меж мирами живых и мертвых и стоит. Стояла, вернее, пока один дурак ее не сломал, — хохотнул умрун. — Ну да коли никто из войска Ниянова али Навьего сюда не пройдет, мы как раз потолковать сможем… — Он медленно опустил меч…

А в следующий миг шагнул вперед и — резко, внезапно, — ударил ладонью по хвостовику стрелы, торчавшей из щеки Кощея.

На шее царя, под волосами, проявился бугорок, проклюнулся острым жалом.

— Ломай и вытаскивай, — коротко приказал мертвый царь.

Костяное древко сухо щелкнуло под пальцами. Обломки упали на землю — на щеке рана осталась: сухая, бескровная.

Стоявший рядом Соловей наконец отдышался, медленно начал поднимать руки к голове…

— Не надо, — резко обронил Кощей. — Не сейчас.

Ловчий покорно опустил ладони.

Умрун коротко хохотнул:

— Хорошо я тебя воспитал, правильно. Настоящим царем мог бы стать.

— Мог?

От улыбки по щеке мертвеца побежали мелкие трещинки лопающейся кожи:

— Войско царя Нияна сильнее. Пусть до рассвета всего ничего осталось, да только навьи полки скоро падут. Как победим всех, так Пекло уже к завтрашней ночи всю Навь под руку возьмет. А коли так — тебе проще сдаться, по собственной воле Пекленецу в услужение пойти

— Ты меня учил совсем другому, — обронил сын. — Говорил, сражаться надо до последнего.

— Думаешь, последнее еще не наступило? Ты умрешь раньше, чем появится первый луч солнца. Стены меж мирами больше нет, поставить новую будет некому — а раз так, сразу пойдешь в услужение Пекленцу… Раньше для этого надо было настоя напиться — сейчас и этого не требуется.

— Умру? Я бессмертен. Так же, как когда-то был ты.

— К сожалению, — ровно согласился мертвец. — А я едь тебя предупреждал, не верь советнику. Послушался бы, не было б так больно после его предательства, не хотелось бы душу спрятать.

— Я бессмертен! — упрямо повторил Кощей, будто это что-то меняло.

Страха не было. Злости не было.

Не было ничего.

Как и мысли — что делать.

Как ни ударь, какими чарами не воспользуйся — отец сам обучал, знает все воинские секреты, распознает любой обман…

— Это ненадолго, — коротко хохотнул мертвец.

С неба упала огромная птица. Сбросила на землю бумажные крылья, осевшие невнятной грудой, выпрямилась — и к стоявшим у берега Пучай-реки шагнул Тугарин Змеевич. Походя пнул носком сапога неподвижно лежавшее у самой кромки воды тело в зеленом кафтане. Кощею просто кивнул:

— Мой царь.

Умруну в пояс поклонился:

— Мой царь.

— Вот с-с-стервь! — прошипел Соловей Одихмантьевич, зло сцепив зубы.

Умрун бросил на него насмешливый взгляд и повернулся к лекарю:

— Принес?

Вместо ответа прилетевший достал из-за пазухи тугой свиток, перекинул его мертвецу. Покойный царь поймал пергамент в воздухе, как муху, не глядя бросил его за спину. До земли тот не долетел: осыпался искрами, и на месте его встала молодая женщина, единственным одеянием которой были лишь длинные золотые волосы…

— Третий раз повторять не буду, лекарь, — ровно сообщил умрун. — Принес?

Тугарин усмехнулся, оттянул ворот терлика — на шее проявлялись и исчезали крошечные чешуйки — и медленно вытянул из него длинную иглу с навершием — черепом…

Он очнулся от удара. Казалось, сильнее боли, чем та, что жила в нем последний час — и быть не могло, а значит, короткий пинок под ребра и не мог то ничего решить, но, странное дело — именно это заставило его открыть глаза.

Болело все. Было трудно дышать. Кожу пекло огнем. В груди словно пульсирующая рана открылась. Сил удерживать личину уже не было и, судя по всему, разложение переползло уже и на правую половину головы. Огненный змей медленно перевел взгляд на руку: почерневшие ногти отслоились, выгнили.

Шум и голоса доносились откуда-то издали, приглушенно, как через перину.

Мужчина повел глазами, пытаясь разглядеть, что творится — сил на то, чтоб встать просто не было.

— …Принес?

Умрун.

Перед ним, левее, спиной к Огненному Змею — Тугарин: его и в полутьме узнать можно.

Советник скользнул взглядом дальше, разглядел, что впереди царь с ловчим стоят… А меж умруном и повелителем Нави, чуть сбоку, в стороне — Умила…

Такая же, как вчера. Нагая. С пустым безжизненным взглядом черных глаз…

Лекарь потянулся к воротнику, вскинул руку над головой — и в пальцах блеснула тонкая игла:

— Принес, конечно. Уговор прежний? Мне — полцарства?

— Падаль! — прошипел Соловей, не отводя ненавидящего взгляда от предателя.

— Царь Ниян верен своему слову, — усмехнулся умрун. — Получищь все, что обещано…

Игла сверкнула в воздухе, упала на ладонь мертвецу…

Огненный Змей медленно сел, с трудом опираясь на руки.

Покойный царь бросил короткий взгляд поверх плеча Тугарина:

— Никак жив, советник? Ничего, это тоже ненадолго…

Змей шумно втянул воздух через зубы.

Даже если тебя съел Злодий, есть хотя бы два выхода.

А еще можно поперек горла стать.

— Умила…

Зазовка даже не пошевелилась.

— Милка… — окликнул он ее. Назвал так, как не называл долгих пять лет. Позвал, уже ни на что не надеясь. Но она вдруг вздрогнула, повела головой… Тьма в огромных глазах таяла, окрашивая радужку в привычный карий цвет. — Я люблю тебя, Милка…

И рванулся вперед всполохом, кашляющим искрами, чадящим черным дымом…

Огненный вихрь промчался мимо лекаря, чудом его не задев — тот в последний миг успел дернуться в сторону — пронзил умруна, уже на излете коснулся замершей зазовки… Мертвецы вспыхнули огромными факелами…

А на землю рухнуло почерневшее, иссохшееся тело в зеленом кафтане…

Перед самым рассветом — небо только-только начало задумываться, стоит ли ему розоветь — Маша заснула — иначе увиденное и не объяснить. Васенька куда-то в очередной раз задевался, в дальнем темном углу осыпались серебристые искры и из полумрака выступили двое: высокая женщина в странном двурогом головном уборе и белоснежном платье, шитом алыми узорами, а следом за ней — девочка лет десяти, которую Маша уже когда-то где-то видела, но где и когда, вспомнить не смогла.

Женщина подошла к Маше, положила на подоконник веретено с намотанной на него серебристой нитью и тихо, чуть слышно произнесла:

— О чем ты хочешь попросить?

Орлова вскинула удивленные глаза на странную гостью. Маша понятия не имела, кто перед ней, но слова вдруг сами прыгнули на язык:

— Пусть он вернется живым…

Наяву она бы это и не сказала — но сейчас ведь все снилось…

Гостья поморщилась:

— Кощей? Он и так бессмертен…

— У него глаза неживые…

Незнакомка удивленно заломила бровь:

— То есть ты хочешь, что он снова стал смертным?

— Нет! — охнула Маша. — Тут война постоянно! Просто… Он еще вчера был другим. Живым. А сейчас глаза, как у лягушки.

Гостья вздохнула:

— Ну что ж, можно и это исправить… Да только тот, кто знал, как — умер уже… Или, — взгляд ее вдруг скользнул поверх головы Маши, замер, словно она высматривала что-то там, вдали… — еще нет? Долги все оплачены, кровью смыты… Будь по-твоему…

И, повернувшись, она пошла прочь, растаяв в полумраке. Девочка шагнула, было за ней, но вдруг остановилась, оглянулась:

— Почему ты попросила у Макоши именно это? Ты ведь могла пожелать, что угодно!

Орлова вдруг поняла, где она видела ее: в храме! Это она вышла из-за занавеса!

— Например?

Девочка пожала плечами:

— Счастья. Удачи во всех делах. Ивана — царевича в мужья, наконец!

— Зачем мне ваш царевич? — досадливо откликнулась Маша. — Я уже себе дурака нашла!

Девочка хихикнула, отступила на шаг и растаяла в воздухе…

…Орлова вздрогнула, мотнула головой. Приснится же такое!

Женщина обвела взглядом комнату и охнула: на подоконнике лежало веретено с намотанной на него серебристой нитью… Через мгновение оно подернулось легким туманом и истаяло в воздухе.

И умрун, и зазовка сгорели почти мгновенно. Только стояли здесь — а уже через миг разлетелись пеплом, оседающим на губах горьким ядом.

Еще один удар сердца — и стена, поставленная покойным царем, рухнула, истаяла подобно той, что стояла раньше над Пучаем. Звон мечей и крики сражающихся ударили по ушам протяжным набатом.

Побледневший Тугарин отступил на шаг…

Кощей дернул уголком рта, склонился, поднимая с земли выпавшую из руки отца иглу. Вогнал ее в ворот ферязи — так же, как до этого и сам лекарь, а вслед за этим — взял с земли меч. Созданный Триглавом сломан, а значит, сотворенный Нияном будет не хуже.

Тугарин словно только этого и ждал: рванулся в сторону, коротко взмахнул рукою — бумажные крылья прилипли к спине, как влитые — и взмыл в воздух, уходя, пытаясь скрыться.

— Сними его, Соловей Одихмантьевич, — резко приказал царь.

Ловчий послушно сложил пальцы колечком, вскинул руки ко рту. Оглушительный свист догнал взлетевшего: вихрь ударил в спину, ломая крылья — огромная птица закувыркалась в воздухе, пытаясь выровняться и, не совладав с ветром, упала где-то за горизонтом.

— Закончим, напомни приказать о гонении следа, — сухо обронил Кощей и, не дожидаясь ответа, шагнул прочь от реки: еще оставались дела.

Из-за горизонта показались первые лучи солнца…

Победи пекельное войско в нынешней битве, уничтожь навьи полки — и уже назавтра мертвецы могли бы и днем по Нави ходить, но сейчас, после гибели их предводителя, солнечные лучи оставались опасными для посланников Нияна. Игоши и потерчата, кутыси и вишальники падали на землю, осыпались грудами костей…

Навь была спасена. Но какой ценой… Сколько дивьих людей пало в этой битве?..

И падет еще больше, если не будет стены между Навью и Пеклом…

…Соловей Одихмантьевич шагнул, было за царем, но вдруг остановился, оглянулся. Занимавшийся рассвет гнал мертвяков обратно в Пекло, а на земле остался лежать покойник в зеленом кафтане…

Ловчий шагнул к неподвижному телу:

— Жил псом, помер человеком, — чуть слышно обронил Соловей. Собирался уже прочь идти и вдруг замер, присмотрелся… Поблазнилось или нет?

Мужчина склонился над Огненным Змеем, перевернул тело на спину. Советник не шевелился, но Соловей рванул ворот кафтана, бросил короткий взгляд на шерстяной жгут грибатки, удавкой стянувший горло, оттянул потемневшую от крови рубаху — хорошо Змею досталось — и замер: на черной, словно истлевшей груди проявились мелкие, постепенно увеличивающиеся в размере точки розовой молодой кожи — словно краской кто окропил.

— Нешто жив, собака! — удивленно охнул ловчий. Подпер Змея под спину, помогая сесть. Тот медленно повел головой — было слышно, как хрустнули позвонки — и прохрипел:

— Ты?..

Соловей вздохнул и, буркнув:

— Расскажешь кому, что я тебя вытащил, голову оторву, понял? — закинул руку Огненного Змея себе на плечо, помогая встать…

…Царь проводил взглядом две фигуры, медленно ковыляющие прочь с пустеющего поля боя.

Мало, очень мало осталось в живых. Полк правой руки и головной — полег почти полностью. Полк левой — растаял наполовину…

Не будет стены меж Пеклом и Навью — уже завтра все повторится, и лишь Доле и Недоле ведомо, устоят ли миры, совладает ли войско с ворогом.

Но стену можно поставить. Вольно ли невольно, но отец сказал, как это сделать. И даже показал.

Повелитель Нави властен не только над жизнью, но и над смертью поданных. Погибшие и умершие могут, как и жители Яви — к Нияну на вечное послушание пойти — повелителя мертвых разве ослушаешься. А стало быть, коли зла на душе мало — и в Ирий, к светлым богам направиться сумеют. А могут, по приказу царя, вечно стену меж мирами держать… И с каждым годом стена все крепче будет — новые умершие на вечную службу придут.

И не будет им помилования, не будет им продыху, коли царь так прикажет. Зло на себя такое возьмет…

Кощей вскинул руку.

Потянулись серые дымные струйки от павших в битве, сплелись в туман, от которого и восходящее солнце, казалось, померкло. Шелестнул в вытоптанной траве отчаянный горький вздох, и слышалось в нем людское многолосье… Проклятья и слезы, мольбы о пощаде и плачи, покаянные молитвы всем богам…

Протянулась черная стена над Пучай — рекой. Полыхнула алым пламенем — и вновь словно взгляд сотен глаз по коже продрал — и исчезла, став невидимой…

Царь отвернулся от реки и, бросив через плечо последний взгляд на серые волны, пошел прочь.

Войско вернулось в столицу к полудню. Орлова, честно говоря, ожидала, что победа будет отпразднована как-то ярко, громко, будет играть торжественная музыка, везде будут цветы, флаги, но то ли здесь, в Нави, битвы с Пеклом были чем-то обыденным, то ли победа досталась слишком дорогой ценой… Как бы то ни было, сперва Маша увидела в окно, как в небе промелькнули летучие корабли, а затем, примерно через полчаса, в горницу к кощеевой невесте шагнул мужчина в белоснежном кафтане:

— Здравия, царевна, — низко поклонился он. — Царь желает видеть тебя.

У Маши и от сердца отлегло. Сон ночью ей привиделся, или нет, но если сейчас ее зовет с собой не какой-то полуразложившийся мертвяк, значит все в порядке, значит Тугарин не успел сломать иглу…

…Разговор состоялся в царском кабинете — как назывался его местный аналог, Маша понятия не имела. То, что невесту не повели в тронный зал — если он, конечно тут есть, — с одной стороны, радовало: разговор будет не особо публичный и пафосный, с другой — настораживало: это же царь, пусть даже и сказочный — у него на каждый чих должно быть все распланировано!

Как бы то ни было — охранники сами в эту комнату заходить не стали: двери открыли, пропуская Машу, а сами остались снаружи. Как и встретивший Машу у входа и оставшийся в коридоре советник: свежий, бодрый. Небось всю ночь в тылу прятался, — неприязненно подумала Маша.

Кощей сидел в резном кресле с высокой неудобной спинкой и подлокотниками, вырезанными в виде оскалившихся львов.

Царь, в отличие от Змея, осунулся, побледнел, под глазами залегли тени, а на щеке виднелась свежая, еще не зарубцевавшаяся рана… Орлова охнула, разглядев ее, порывисто шагнула к жениху и, перехватив подбородок мужчины, повернула его голову к свету:

— Хоть как-то обработали? Промыли, подорожник приложили?

Не дай бог ведь нагноение пойдет! Он же без глаза останется! И опять же. Не ясно, насколько глубокая рана. А если там прободение?

В любом ведь случае — зашивать ведь надо! А у Маши ведь даже банального кетгута нет!

Кощей перехватил тонкое запястье, отвел женскую руку от своего лица:

— Не беспокойся, царевна. Заживет, как на собаке. Даже шрама не будет, — а глаза у самого — мертвые, рыбьи.

Маша отступила на шаг. Сон все-таки это был. Да и вообще — мало ли что померещиться может от нервов?

А вот про лекаря сказать стоит. Не дай бог он здесь единственный медик…

— Тугарин иглу украл. Я его остановить пыталась, но…

Договорить она не успела: мужчина чуть склонил голову набок и медленно вытащил из ворота длинную иглу, украшенную сверху крошечным черепом красного цвета — лишь на макушке крошечное розовое пятнышко было, словно каплю краски кто-то уронил.

Не отводя ровного взгляда от потрясенного Машиного лица, царь, не глядя, подхватил со стола шкатулку, на которую женщина раньше и внимания-то не обращала, откинул крышку, уронил иглу на дно — и вернул ларец на прежнее место:

— Ты что-то еще сказать хотела, царевна?

— Н-нет…

— Тогда я спрошу, — медленно кивнул он. — Ты пойдешь за меня?

Маша просто окаменела.

Орловой вдруг показалось, что она находится в каком-то дурацком фильме, что все это происходит не с ней, не по правде…

И сказать "да" она сейчас просто не могла. По крайней мере — не этому человеку, смотрящему на нее, как патологоанатом на расчлененный труп в прозекторской: то есть, абсолютно безразлично.

Женщина сглотнула комок, застрявший в горле и тихо выдохнула:

— Нет… По крайней мере, не сейчас…

И уже потом вспомнила и про царевну — лягушку, и про предупреждение Ягицы Кощеевны…

Правитель Навьего царства долго молчал, а затем медленно кивнул, по-прежнему не отводя взгляда от Маши:

— Ты пыталась остановить Тугарина. Поэтому я тебя помилую…

Орлова даже удивиться не успела: помилует? А что она такого сделала? Какое преступление совершила? За что миловать? Или он все еще о вчерашнем? — когда царь продолжил:

— Лягушкой ты не будешь. Возвращайся домой. Живи прежней жизнью, царевна…

И, прежде, чем Маша успела хоть слово сказать, царь взмахнул рукою… И Маша, когда проморгалась, поняла, что она стоит на лестничной клетке перед дверью в собственную квартиру…

— Твою гиперурикемию! — только и смогла выдохнуть Орлова…

Огненный Змей долго ждал, покуда разговор царя с невестой закончится. Так и не дождался, решился, толкнул дверь в приемную — и замер, разглядев, что в комнате один царь.

Кощей медленно повернул голову к нахалу, посмевшему потревожить его, и леший его знает, чем все это могло закончиться, когда и так все понявший советник шагнул вперед, склонился в низком поклоне:

— Дозволь слово молвить, мой царь?

Правитель Навьего царства медленно кивнул, не отводя холодного взгляда от вошедшего. Мужчина обогнул стол, остановился перед царем… И выпалил, словно в воду ледяную шагнул:

— Не было ничего, мой царь. Пылинка мне в глаз попала.

Кощей в первый миг и не понял, о чем речь идет. А когда понял, медленно прищурился — но вновь не проронил ни слова.

— Не было ничего, мой царь, — упрямо повторил Огненный Змей. — Пожалела меня просто царевна, помочь захотела.

Царь долго молчал, а затем пожал плечами:

— И что говорить теперь об этом? Былого не исправить.

Советник мягко улыбнулся:

— Я бы не сказал, мой царь… Исправить можно все и всегда…

И прежде, чем Кощей успел хоть слово в ответ сказать, Огненный Змей мягко скользнул вперед. Ладонь как бы невзначай задела шкатулку, стоявшую на столе… А уже в следующий миг в пальцах у мужчины блеснула длинная цыганская игла. Царь вздрогнул, начал вставать, но острие иголки уже вошло ему в грудь… Прошло меж ребер, вонзилось в сердце…

Было больно.

Было по-настоящему больно.

На Кощея вновь обрушилась та тоска, что терзала его душу последнее время, всколыхнулся старый гнев… Щеку резануло острое колотье, прошило всю голову, отозвалось в шее…

А советник отступил на шаг, склонился в низком поклоне:

— Все можно исправить, мой царь.

Правитель Навьего царства замер, не сводя потрясенного взгляда со Змея, а тот с трудом выпрямился — на лице проступили бледные пятна — и выдавил улыбку:

— Загони иглу глубже, мой царь, она вместе с навершием под кожу войдет. Только знай, на черное дело камень светлеет… Как выцветет, костлявая придет. Рядом идти будет, в глаза заглядывать.

— А ты никак ее видел? — хмыкнул царь.

— Саму — нет. А на Морену полюбовался. Поцеловать хотел. Не согласилась. Пощечину дала. Да что обо мне говорить, мой царь. Другое важно — лет через восемьдесят, как царевне срок подойдет, иглу и вынешь — чтоб от горя волком на луну не взвыть…

— Царевна, — горько усмехнулся царь. — Где она та царевна…

— Дома? — улыбнулся Огненный Змей. — И коль так, что мешает ее вновь сюда привести? Вновь замуж позвать?

— Я трижды звал, советник! — рявкнул Кощей. — И последний раз она отказала! Ты сам говорил…

— Да мало ли, что я говорил, мой царь, — ухмыльнулся его собеседник. — Трижды спросить — это чтоб не меньше было! А можно и семь раз. И девять. И трижды семь. И трижды девять… Да и вовсе пока тебе не надоест…

— Но…

— Она ответила трижды, мой царь. Она теперь принадлежит обоим мирам — и Яви, и Нави. А значит, может находиться и здесь, и там. И ночью ей теперь не боязно выходить будет — зла не случится…

Кощей долго не отводил потрясенного взгляда от советника, а затем спросил, тихо и как-то по-детски:

— Правда?

Змей сжал губы, пряча улыбку, и вновь поклонился царю. Когда он выпрямился — трон был пуст…

Одинокую фигуру, с трудом доковылявшую к корням Мирового древа приставник заметил не сразу. Сперва думал, что заплутал кто, но путник шагнул в тень, отбрасываемую переплетением темных веток, и замер, словно ожидая чего-то, не пытаясь присесть, отдохнуть…

Вызывать золотую цепь Баюн не стал — чай, не царь прибыл, много чести будет. Мягко спрыгнул на землю, шагнул к незванному гостю, поднял на него золотые глаза и удивленно мяукнул:

— Лекарь?! А тебя каким ветром сюда занесло?

— Дело есть, приставник, — криво усмехнулся седовласый.

Одежда его была перепачкана в пыли, на лице запеклись потеки крови.

— Дело? Уж не к Хранителю ли ты пришел? — любопытство всегда было слабостью Баюна.

— Нет, приставник, к тебе! — оскалил острые зубы Тугарин — и вытащил из-за пазухи слабо попискивающего котенка. — Веди в Явь, приставник. Иначе голову твоему отродью откручу!

Кот выгнулся дугой, зашипел:

— Да ты понимаешь, что ты творишь, лекарь?! Отпусти ребенка!

— В Явь отведешь, выпущу. Здесь мне все равно жизни нет.

— Надеешься, там будет?! Там кошек много, каждая тебе дорогу перебежать сможет.

— Это мы еще посмотрим, приставник. Это мы еще посмотрим!

Огненный Змей медленно вышел из царских хором, спустился по лестнице, присел на последнюю ступеньку, опершись спиною о балясину. Он понятия не имел, что делать, как дальше жить…

Сдернув с пояса калиту, мужчина высыпал на ладонь ее содержимое. Бездумно ковырнул пальцем свои находки. Несколько жемчужин, височные кольца, сережки, перстень…

— Что головушку повесил, советник? — прокаркал знакомый голос. — Али случилось что?

Огненный Змей вскинул глаза: перед ним стояла, опираясь на клюку, Ягица Кощеевна.

— Показалось тебе, Ягица Кощеевна, — буркнул он, потянувшись за кошельком. Негоже при царской родственнице глупостями всякими заниматься. — А тебя каким ветром сюда занесло?

Но старая ведьма оказалась проворнее. Наклонившись, она одним махом сгребла с ладони советника все его находки:

— Ну-ка дай-ка… Мне они нужнее будут! — и не дожидаясь ответа, высыпала все себе за пазуху. — Внука вот решила проведать. Да вижу, нет его здесь сейчас. А это держи! — старуха что-то кинула прямо в лицо Змею, тот заслонился рукою и на колени ему упал тяжелый перстень. Тот самый, что от Нияна получил. — Семейные реликвии, отцом в руки тебе переданные, негоже в домовинах хоронить!

— Я… — начал было мужчина, но Ягица Кощеевна вновь перебила его:

— Что "ты"? Что — "ты"? Сидишь тут как бирюк, волком только что не воешь.

— А что мне еще остается?! — огрызнулся Змей. — Повеситься, разве что?

Старуха заломила бровь:

— А договор кто исполнять будет?

У него уже даже не было сил на то, чтоб удивляться.

— Пусть ведогонь исполняет! Он прекрасно справится!

Ведьма мелко захихикала, затрясла головой:

— А царевой невесте улыбаться кто заместо твоего рода будет? Ты еще сыновей Соловья на это пристрой.

— А мне какое дело? — буркнул он. — У меня наследников нет. И уже не будет.

— Ой, не зарекайся, советник…

— Да кому я нужен, такой урод?! Мне триста двенадцать лет, хорошо, если пару столетий еще протяну, — прошипел он, коротким взмахом убирая колдовскую личину — левая половина лица застыла бурой маской.

— Да разве это возраст рассмеялась Ягица Кощеевна. — Ко мне костлявая вон, уже больше семидесяти веков не приходит, видать дорогу ко мне забыла. Да и не за лицо любят, советник, — рассмеялась Ягица. — Так что посмотри сам вокруг, авось какую девку и обнаружишь, а раны старые они ведь и заживают со временем, исцеляются — пусть бы даже трижды тебя Морена поцеловала…

И, не дожидаясь ответа, она направилась прочь, бросив через плечо:

— А грибатку сожги. Невеста хоть и плела, да негоже все по покойникам убиваться, тревожить их лишний раз!

Советник проводил ее тяжелым взглядом. Дождался пока старуха скроется за углом, подцепил пальцами скрытый под одеждой шерстяной жгут, украшенный вывязанными розетками — не знаешь, и не догадаешься, что он есть — и сжал его в кулаке.

Цветные нити осыпались пеплом…

Следующие полчаса показались Маше каким-то наваждением. Все запомнилось как в каком-то тумане: отчужденно и бессмысленно. Орлова автоматически потопталась перед дверью в квартиру, как-то отвлеченно вспомнила, что ключи остались в сумке, а сумка была в прошлый раз брошена дома. Постучалась в дверь соседке. Как-то отбрехалась по поводу старинного сарафана. Позвонила от нее, вызвала мастера, чтоб вскрыл дверь, поблагодарила соседку за помощь — и все это на полном автомате.

Расплатилась. Переступила порог квартиры. Позвонила маме по скайпу — "Привет. Да, у меня все в порядке. Да, ничего не случилось. Как папа? Что там интересного у него в военной части? Все по-старому? Хорошо, завтра позвоню". Отключила компьютер. Прошла на кухню. Села за стол…

И лишь после этого позволила себе разреветься в полный голос.

Маркиз запрыгнул на стол:

— Ну, и что ты плачешь?

— Хочу и плачу! — шмыгнула носом женщина.

— А конкретней? Влюбилась никак? В нашего царя — батюшку?

— Ни в кого я не влюбилась! — огрызнулась Маша. — Любви не существует! Это психическое заболевание!

Кажется, она уже это говорила. Правда, не Маркизу, но что это меняло?

— А почему плачешь? — кот обвил лапы хвостом.

— А потому! — Орлова вытерла слезы рукавом. — Он теперь Бессмертный! — можно и не объяснять, о ком речь. — Вот пойдет себе через сто лет царевну искать! Мы как раз Марс к этому времени освоим! Найдет себе зеленую марсианскую царевну с щупальцами! А я тут так и буду не при чем!!!

Во входную дверь постучали.

— Кого там принесло?! — хлюпнула носом Маша.

— Соседка за солью пришла? — невинно предположил Маркиз.

— Иди открой и скажи, что соли нет, — буркнула женщина.

Как Викторина Христофоровна отреагирует на кота, открывающего дверь, Маша даже не подумала.

— Я не могу, — сладко зевнул ее собеседник. — У меня лапки.

Орлова одарила зверя злым взглядом, но все-таки сама пошла. Распахнула дверь… И замерла, увидев на пороге Кощея.

— Здрасте…

Он долго молчал, не отводя от нее взгляда… Облизал пересохшие губы и выдохнул:

— Пойдешь за меня… Марья? — запнулся и едва слышно поправился: — Мария.

И глаза у Кощея были живые, настоящие…

— Ага! — выдохнула Маша и повисла у него на шее.

Ossa metatarsi — Плюсневые кости (латынь).

folia Trifolii — Листья трилистника (латынь)

Шабер (нем. Schaber) в стоматологии — зуботехнический инструмент в виде небольшого напильника с расширенной рабочей частью, применяемый для ручной обработки съемных зубных протезов

Химус — жидкое или полужидкое содержимое желудка или кишечника, состоящее из частично переваренной пищи, желудочного и кишечного соков, секретов желёз, жёлчи, слущённых эпителиальных клеток и микроорганизмов.

Metra, — (лат.) матка

condylus occipitalis — Затылочный мыщелок

musculus gluteus maximus — большая ягодичная мышца.

Метаплазия — стойкое замещение дифференцированных клеток одного типа дифференцированными клетками другого типа при сохранении основной видовой принадлежности ткани

паллиативный (франц. palliatif, от лат. pallio прикрывать, сглаживать) — ослабляющий проявления болезни, но не устраняющий ее причину (о методе лечения или лекарственном средстве)

Флегмона — гнойный процесс в жировой клетчатке, не имеющий четких границ и склонный к распространению на окружающие ткани.

Аускультация — метод обследования пациента, основанный на выслушивании звуковых колебаний, создаваемых работой того или иного органа

Вставаранка — подвеска из косточки от куриного крыла. Принято было считать, что вставаранки предохраняют женщину от несчастий и будят рано утром.

Агалакти?я (от греч. а "без, не" и галактос "молоко") — полное отсутствие молока у женщины после родов.

Гиперурикемия — повышенное содержание мочевой кислоты в крови