Мастер возвращений

АГЕНТЫ _{Рассказ}

Переулок пропах мочой. Детектив Симус О'Рейли застегнул плащ и пожалел, что не надел сапог. Металлический корпус фонарика холодил руку сквозь протертую перчатку.

Рядом с телами, над которыми склонился коронер, стояли двое патрульных полицейских. Помощник коронера уж приготовил два пластиковых мешка для трупов. Несколькими шагами дальше переулок перегораживал полицейский фургон.

Партнер О'Рейли, Джозеф Макаллистер, держался рядом. Луч его фонарика невзначай скользнул по пожарной лестнице, оповестив жильцов о присутствии полиции.

Впрочем, они, вероятно, и так знали. Стрельба в этой части города — обычное дело. Район шикарный и коррумпированный. Достаточно далеко от Центрального Парка, чтобы по переулкам шатались грабители и темные личности, и в то же время достаточно близко, чтобы нувориши стремились поселиться здесь, по соседству с самым знаменитым городским сквером.

Коронер Томас Бруннер установил два дорогих аккумуляторных фонаря на крышках мусорных баков, уложенных на грязный ледок: один в головах тел, другой в ногах. О'Рейли пригнулся, чтобы не отбрасывать лишних теней.

— Что у нас тут? — спросил он.

— Пока не знаю. — Бруннер рукой в перчатке раздвинул волосы на голове одного из убитых. — Может, опять такая ночь.

О'Рейли проработал с Бруннером уже восемнадцать лет, с тех пор, как оба вернулись с войны, и терпеть не мог, когда Бруннер предполагал, мол, опять такая ночь. Это означало, что трупы повалятся пачками, что частенько случалось летом, но почти никогда — среди зимы.

— С чего бы? — спросил О'Рейли. — Что-то еще?

— В двух кварталах отсюда застрелили цветного шофера лимузина. — Бруннер все перебирал волосы. О'Рейли только через минуту заметил, что на них запеклась кровь. — А в четырех кварталах двух белых парней выволокли из машин и пристрелили.

О'Рейли пробрал озноб, но холод тут был ни при чем.

— Думаешь, есть связь?

— Не знаю, — отозвался Бруннер, — только странновато, нет? Пять трупов за час, и все в радиусе шести кварталов.

О'Рейли на секунду прикрыл глаза. Двух белых вытащили из машин, один шофер-негр в лимузине, а теперь еще пара белых в переулке. Может, есть связь, а может и нет. Открыв глаза, он тут же пожалел об этом. Бруннер просунул палец в пулевое отверстие — самый быстрый способ оценить калибр.

— Пуля такая же, — сказал он.

— Ты и остальными занимался?

— Когда какой-то пидор позвонил отсюда, я был на месте убийства шофера.

О'Рейли глянул на Бруннера. За восемнадцать лет он так и не привык к его пуританским взглядам.

— Откуда знаешь, что он из этих? — спросил О'Рейли. — Ты с ним говорил?

— И так ясно. — Бруннер кивнул на соседнее здание. — В пентхаусе по вторникам еженедельная вечеринка извращенцев. Думал, ты знаешь.

О'Рейли поднял взгляд. Теперь он понял, зачем Макаллистер мазнул лучом по верхним этажам. Он, прежде чем перейти с повышением в уголовный, работал в отделе по борьбе с проституцией.

— Откуда мне знать? — огрызнулся О'Рейли.

За коронера ответил Макаллистер:

— Из действующего приказа.

— Не будем играть в двадцать вопросов, — попросил О'Рейли. — Я не знаю, что здесь устраивают вечеринки, и не знаю, каков действующий приказ.

— Приказ таков, — терпеливо, как первокласснику, объяснил Макаллистер. — Не лезть не в свое дело, сколько бы улик ни было. Увидишь, как кто-то входит — забудь. Доложишь — переведут на другой пост, а то и в другой район.

— Господи! — О'Рейли снизу не видно было, движется ли кто-то за стеклами пентхауса. Кто бы там ни жил — или ни развлекался, — они успели выключить свет до прибытия полиции.

— Выстрел в затылок, — не дожидаясь вопроса О'Рейли, сказал Бруннер. — Чертовски странно.

О'Рейли впервые посмотрел — по-настоящему посмотрел — на трупы. Двое мужчин, оба довольно крепкого сложения. Лиц как ни бывало, расплескались по стенам. На руках перчатки, ботинки приличные, на одном пятном светлеет белый шарф.

Входные отверстия на затылках Бруннеру пришлось поискать. Выходные разнесли лица.

О'Рейли оглянулся. Из этого дома дверей нет, а вот из того, где устраивали вечеринки, имеется. Если бы они выходили на улицу, когда их подстерег грабитель или маньяк-убийца, стреляли бы в лицо.

— Сколько выстрелов? — спросил он.

— Похоже, по одному на каждого. Крупный калибр и почти в упор. Я бы сказал, что целили именно в головы, чтобы убить наповал. — Бруннер ощупал спину ближайшего трупа. — На теле вроде ничего.

— Бумажники при них? — спросил Макаллистер.

— Еще не проверял. — Бруннер запустил руку в задний карман трупа, которым занимался, и явно ничего не нашел. Отогнул полу плаща и полез во внутренний карман.

Оттуда он достал длинный тонкий бумажник — старомодный, из тех, которые изготавливали для больших купюр сорокалетней давности. Красивый, ручная работа.

Бруннер передал бумажник О'Рейли, и тот открыл его. И замер, увидев внутри значок. Во рту стало сухо.

— Нам достался фиби, — придушенно выдавил он.

— Что? — не понял Макаллистер.

— Фэбээровец, — сухо пояснил Бруннер. Макаллистер всего год как перешел в отдел убийств. Полиция нравов редко имеет дело с ФБР. Да и отдел убийств — только по поводу самых громких дел. О'Рейли по пальцам на одной руке мог пересчитать случаи, когда говорил с агентами нью-йоркского бюро.

— И, кстати, не простой фиби, — заметил О'Рейли. — Заместитель директора. Клайд А. Толсон.

Макаллистер присвистнул.

— А второй?

На этот раз обыском занялся О'Рейли. Второй труп, более тяжелый, слегка пах духами. И у него бумажник тоже нашелся во внутреннем кармане. О'Рейли открыл бумажник. Опять значок, как он и ожидал. А вот чего он не ожидал, так это бульдожьего лица, уставившегося на него со снимка в удостоверении.

И этого имени.

— Иисус, Мария и Иосиф! — выдохнул он.

— Что у нас там? — спросил Макаллистер.

О'Рейли передал ему бумажник, открытый на тонком бумажном удостоверении.

— Директор ФБР, — дрогнувшим голосом выговорил он. — Народный герой номер один! Дж. Эдгар Гувер.

Френсис Ксавьер Брюс — Фрэнк для друзей, сколько их еще осталось — только что задремал, когда зазвонил телефон. Он выругался, спохватился, извинился перед Мэри и только тогда вспомнил, что ее нет.

Телефон прозвонил снова, и он зашарил в поисках выключателя, опрокинув стакан для коктейлей, в котором смешивал мамино средство от бессонницы: горячее молоко с маслом и медом. Оказывается, в тридцать шесть лет горячее молоко с маслом и медом вызывает не сон, а сердцебиение. И вонючее пятно на ковре, если вовремя не вытереть лужу. Он нащупал телефон раньше выключателя и рявкнул в трубку:

— Что там?

— Вы живете рядом с Центральным Парком, не так ли? — он не узнал голоса, но говорил явно сотрудник: не поздоровался и не представился.

— Более или менее. — Брюс редко рассказывал о своей квартире. Она досталась ему от родителей и была слишком роскошна для молодого агента, жена которого любит одеваться у портных.

Голос в трубке отбарабанил адрес.

— Сколько вам дотуда?

— Около пяти минут. — Если не вытирать пятно на ковре, если за пять секунд натянуть одежду, сваленную на стул у кровати.

— Выбирайтесь туда. Немедленно. Чрезвычайное положение.

— А мой партнер?

Партнер Брюса жил в Квинсе.

— Вас поддержат. Только попадите на место. И немедленно прикройте там все.

— Угу… — Брюс терпеть не мог выражать недоумение, но выхода не было. — Прежде, сэр, я должен знать, с кем говорю. И далее, что я там найду.

— Найдете двойное убийство. А говорите с Юджином Хартом, ответственным дежурным агентом. Я еще должен вам представляться?

Теперь Брюс и вправду узнал голос Харта.

— Прошу прощения, сэр. Соблюдаю инструкцию.

— На х… инструкцию. Прибыть на место, немедленно.

— Есть, сэр, — сказал Брюс в опустевшую телефонную трубку. Положил ее на место дрожащей рукой и пожалел, что у него нет бромозельцера.

Он только что закончил расследование долгого и грязного дела другого агента. Уолтер Кэйн совсем было собрался жениться, когда вспомнил, что обязан уведомить об этом Бюро и, по правилам, дождаться положительных результатов проверки невесты, прежде чем пойти с ней к алтарю.

Брюсу выпало участвовать в проверке будущей миссис Кэйн, и именно он выяснил, что прошлое ее весьма сомнительно: два приговора за проституцию под другим именем и одна госпитализация после неудачного нелегального аборта. Кэйн, как выяснилось, знал о прошлом своей нареченной, но Бюро оно не устраивало.

И позапрошлым вечером Брюсу выпало сообщить Кэйну, что ему нельзя жениться на своей раскаявшейся и возвратившей в лоно церкви возлюбленной. Несостоявшаяся миссис Кэйн тяжело перенесла это известие. Сегодня вечером она попала в Бельвью с перерезанными запястьями.

И сообщать об этом Кэйну тоже пришлось Брюсу.

Иногда он ненавидел свою работу.

Вопреки приказу он прошел в ванную, намочил одно из драгоценных полотенец Мэри и бросил его на пятно от пролитого молока. Потом натянул одежду и пятерней причесал волосы.

Ну и вид — никак не назовешь достойным представителем Бюро. На белой рубашке пятна от перехваченной на ходу закуски. Узел галстука перекошен. На брюках давно уже не бывало стрелки, и ботинки не чищены неделями. Брюс прихватил свой черный плащ в надежде, что он все скроет.

Он уже вышел из квартиры, когда вспомнил, что понадобится и ненавистная шляпа, вернулся обратно, захватил шляпу, оружие и удостоверение. Господи, как он устал. Совсем не спал после ухода Мэри. Мэри, которая прошла проверку с развернутыми знаменами. Мэри, которая наделала больше долгов, чем любая раскаявшаяся шлюха.

И вот теперь из-за нее он вляпался во что-то серьезное, а голова варит в десять раз хуже обычного.

Оставалось только надеяться, что дежурный агент перестраховался. Но у него было предчувствие — ночное, мерзкое предчувствие, — что агент ничуть не преувеличивал.

Генеральный прокурор Роберт Ф. Кеннеди сидел в любимом кресле у камина в своей библиотеке. В доме было тихо, хотя наверху спали жена и дети. Снаружи пологие холмы присыпала снежная пороша — редкое явление для Маклина в Вирджинии, даже в это время года.

Он держал книгу в левой руке, отметив место пальцем. Несколько месяцев после смерти Джека его утешали греки, но недавно Кеннеди открыл для себя Камю.

Он собирался переписать цитату в свой блокнот, когда зазвонил телефон. Он вздохнул, ощутив усталость, не покидавшую его со дня убийства. Отвечать не хотелось. Лучше бы его оставили в покое — и сейчас, и вообще.

Но это была прямая линия с Белым Домом, и если бы не ответил он, ответил бы кто-нибудь из домашних.

Он положил книгу Камю на кресло лицом вниз и на третьем звонке снял трубку, ответив коротким:

— Да?

— Говорит особый агент Джон Хаскелл. Вы просили связаться с вами в любое время, сэр, если я услышу что-либо важное относительно директора Гувера.

Кеннеди оперся о стол. Он просил об этом, когда брат Джек был президентом, когда Кеннеди, первым из генеральных прокуроров с двадцатых годов потребовал от Гувера отчетности.

С тех пор как президентство перешло к Линдону Джонсону, об отчетности пришлось забыть. Теперь Гувер редко отвечал на звонки Кеннеди.

— Да, я просил, — признал Кеннеди, подавив искушение добавить: «но мне больше нет дела до старика Гувера».

— Сэр, есть слухи — надежные, — что директор Гувер скончался в Нью-Йорке.

Кеннеди похолодел. На мгновение он перенесся в тот не по сезону теплый вечер, когда они сидели за уличным столиком с федеральным прокурором Нью-Йорка Робертом Морганто и главой его криминального отдела Сильвио Молло, обсуждая возможность преследования различных криминальных фигур.

Кеннеди ясно помнил блеск солнца на воде бассейна, вкус сэндвича с тунцом, поданного Этель, и как легко было у них на сердце, несмотря на мрачную тему беседы.

Потом зазвонил телефон, и он услышал голос Дж. Эдгара Гувера. Кеннеди совсем было решил не брать трубку, но все же взял, и холодный голос Гувера произнес: «У меня для вас известие. Президент убит».

Кеннеди никогда не любил Гувера, но в тот день, в тот ужасный солнечный день, он возненавидел ублюдка. Ни разу: ни в том разговоре, ни в последующих, Гувер не выразил соболезнования, не проявил ни тени человеческого участия.

— Надежные слухи? — повторил Кеннеди. Он догадывался, что голос его звучит так же холодно, как голос Гувера три месяца назад, но ему было все равно. Он выбрал своим осведомителем Хаскелла именно потому, что тот тоже не любил Гувера. Кеннеди нужен был доверенный человек в аппарате Гувера, неизвестный Гуверу. Найти такого было трудно, потому что Гувер вмешивался во все. Хаскелл, один из немногих, подходил на эту роль.

— Да, сэр, вполне надежные.

— Тогда почему со мной не связались по официальным каналам?

— Я не уверен, что президент уже знает, сэр.

Кеннеди опирался на стол.

— Почему бы нет, если слухи надежны?

— Гм, потому, сэр, что, гм, кажется, заместитель директора Толсон тоже убит, и, гм, это произошло, гм… в довольно подозрительном районе.

Кеннеди прикрыл глаза. Весь Вашингтон знал, что Толсон для Гувера был ближе всего к тому, что могло бы называться женой. Эти двое всю жизнь были вместе. Вернее, жили порознь, но ели всегда вместе. И Толсон исполнял все грязные поручения Гувера, пока примерно год назад не стал слаб здоровьем.

Только теперь до него дошло, что сказал Хаскелл.

— Вы сказали: убит?

— Да, сэр.

— И Толсон тоже?

— И еще трое в том же районе, — продолжил Хаскелл.

— Господи! — Кеннеди провел ладонью по лицу. — Они считают, это личное дело.

— Да, сэр.

— Из-за района, в котором произошло убийство?

— Да, сэр. Кажется, в соседнем здании собиралось избранное общество. Вы знаете, какое, сэр.

Кеннеди не знал — по крайней мере, не из личного опыта. Однако он слышал о подобных местах, где богатые, известные любители извращений проводили время в обществе себе подобных, занимаясь тем, что им нравилось, в относительно интимной обстановке.

— Так, — сказал он. — Бюро постарается замять дело.

— По крайней мере, придержать, сэр.

Без Гувера и Толсона никто в Бюро не будет знать, что делать.

У Кеннеди задрожали руки.

— Как насчет досье?

— Досье, сэр?

— Личные досье Гувера. Кто-нибудь о них позаботился?

— Еще нет, сэр. Но, уверен, что кто-нибудь позвонил мисс Гэнди.

Элен Гэнди с давних пор служила секретарем Гувера. И его правой рукой, в тех делах, где не требовался Толсон.

— Значит, все сделано согласно инструкции, — протянул Кеннеди и нахмурился. Если все делается согласно инструкции, почему принявший дела глава бюро ему не позвонил?

— Нет, сэр. Но директор оставил особые инструкции на случай, если он будет убит или лишен возможности действовать. Инструкции на крайний случай. И по ним требуется в первую очередь известить мисс Гэнди.

«Прежде, чем меня, — подумал Кеннеди, — официального начальника Гувера».

— Она еще не приехала?

— Нет, сэр.

— Вам известно, где эти досье? — спросил Кеннеди, надеясь, что отчаяние не прорвалось в его голосе.

— Я позаботился об этом узнать, сэр. — Хаскелл выдержал паузу и продолжал, понизив голос: — Они в кабинете мисс Гэнди, сэр.

Не у Гувера, как думали все. Впервые за эти месяцы Кеннеди увидел проблеск надежды.

— Позаботьтесь об этих досье.

— Сэр?

— Любыми средствами. Вынесите их оттуда, и пусть кто-нибудь займется домом Гувера. Я действую по приказу президента. Если кто-то другой скажет вам то же самое, он ошибается. Президент ясно выразил свои пожелания на этот счет. Он часто говорил, что если со старым извращенцем что-то случится… — Кеннеди намеренно повторил выражение, которое Джексон часто применял к Гуверу, — эти досье нужно получить прежде, чем они попадут в чужие руки.

— Я займусь этим, сэр.

— Не могу объяснить, насколько это важно, — сказал Кеннеди. На самом деле он вовсе не мог об этом говорить. Эти досье могли погубить наследство брата. Тайны, содержавшиеся в ней, могли погубить и Кеннеди, и всю его семью.

— А если слухи о смерти директора окажутся ложными, сэр?

По спине у Кеннеди пробежали мурашки.

— А это так?

— Весьма сомневаюсь.

— Тогда предоставьте беспокоиться об этом мне.

Как и о том, что сделает Джексон, когда узнает, потому что Кеннеди действовал по приказу не нынешнего президента. Он исполнял приказ единственного человека, который, по его убеждению, должен сейчас быть президентом.

Своего брата Джека.

Найти место преступления не составляло труда: коронерский фургон перекрывал вход в переулок. Брюс шагал быстро: он уже замерз, сердце колотилось еще сильнее, чем перед сном.

Район перестраивался. Городские застройщики снесли ряд чудесных зданий начала века, намозоливших им глаза. Пока, однако, строения, занявшие их место, являли собой худший образец модерна: плоскости и углы, белые стены с редкими окнами.

В кварталах рядом с парком горели фонари, и на улицах казалось спокойно. А вот здесь, на боковой улочке невдалеке от строительных площадок, проступала темная сторона городской жизни. У поребриков громоздились кучи грязного снега, на улицах было темно, и в этом переулке не видно было ни малейших признаков жизни, если не считать стоящего поперек дороги фургона.

Фургона и еще одной машины без опознавательных знаков. И, к его удивлению, никого из прессы. Он засунул руки в перчатках в карманы плаща, хоть это и противоречило правилам этикета для сотрудника ФБР, и протиснулся между фургоном и грязной кирпичной стеной.

В переулке стоял запах застарелой мочи и свежей крови. Два усталых копа загородили ему дорогу, но значок оказал свое обычное действие: они шарахнулись в стороны, как ужаленные.

Тела лежали рядом посреди переулка. Казалось, их тщательно уложили: руки подняты вверх, ноги в классической позиции — одна согнута, другая выпрямлена. Прямо с диаграммы осмотра трупов, которые выпускало ФБР в тридцатых годах. Он задумался, сами они так упали, или коронер сметил их при осмотре.

Коронер нарушил и другие черты обстановки — если, конечно, это он положил на лед две крышки мусорных баков, поставив на них фонари. От тепла фонарей лед подтаял, и ручейки стекали в решетку ближайшего люка.

— Надеюсь, вы позаботились заснять сцену, прежде чем затопили ее? — осведомился он.

Коронер и двое копов, сидевших на корточках рядом с телами, виновато вскочили. Коронер, глянув на крышки баков, закрыл глаза. Затем, глубоко вздохнув, открыл их и щелкнул пальцами стоявшему рядом помощнику.

— Камеру, — приказал он.

— Это место преступления… — начал помощник, но, увидев, что все смотрят на него, осекся. — Ладно.

Он обошел трупы, еще больше нарушив сохранность улик. Брюс раздраженно поджат губы. Стоявшие перед ним полицейские были в штатском.

— Детективы, — обратился к ним Брюс, предъявляя удостоверение. — Особый агент Фрэнк Брюс из ФБР. Скоро прибудут еще наши.

Он надеялся, что не ошибается. Кто и когда прибудет, он понятия не имел.

— Хорошо, — сказал младший из детективов, высокий широкоплечий мужчина с типично американской челюстью. — Чем скорее мы отсюда выберемся, тем лучше.

Брюс впервые сталкивался с такой реакцией полицейских. Обычно детективы воинственно отстаивали свою территорию, напоминая ему, что здесь Нью-Йорк и место преступления принадлежит им.

Второй детектив, постарше, с лицом, осунувшимся от недосыпа, протянул ему руку в печатке.

— Не обижайтесь на моего партнера. Я — Симус О'Рейли. А он — Джозеф Макаллистер. Мы сделаем для вас все, что в наших силах.

— Благодарю. — Брюс, встряхнув, пожал руку О'Рейли. — Пожалуй, вы могли бы для начала объяснить, что у нас тут.

— Чертова каша, вот что, — вмешался Макаллистер. — Сами поймете, когда…

Он недоговорил, потому что его партнер уже протянул Брюсу два длинных старомодных бумажника.

Брюс с недоумением принял их, открыл, увидел знакомые значки и чуть не охнул. Двое агентов ФБР в этом переулке? Застрелены одновременно? Он поднял взгляд на темные окна.

Об этом районе давно ходили слухи. Какие-то интимные вечеринки для избранных. Его старый партнер давно хотел на них побывать, чтобы проверить, правду ли говорят, будто это рассадник коммунистических идей. Брюс просил обойтись без него. Он следователь, а не вуайерист.

Оба детектива не сводили с него глаз, будто ждали чего-то еще. Он все еще держал в руке открытые бумажники. Если убитые агенты — из Нью-Йорка, они могут оказаться знакомыми. Он терпеть не мог расследовать смерть знакомых.

Однако он взял себя в руки, взглянул на удостоверения и почувствовал, как кровь отлила от лица. Кожа похолодела, на мгновение закружилась голова.

— Нет, — сказал он.

Детективы все смотрели на него.

Он проглотил слюну.

— Вы провели визуальную идентификацию?

Узнать Гувера было нетрудно. Его портреты были повсюду. Иной раз Брюсу приходило в голову, что Гувер более знаменит, чем президент — любой из президентов. И уж точно, он дольше пробыл у власти.

— Лица не сохранились, — ответил О'Рейли.

— Выходные отверстия, — добавил не отходивший от трупов коронер. Его помощник успел вернуться и щелкал камерой. При свете вспышки становилось видно, сколько льда успело натаять с момента прибытия коронера.

— Стреляли в затылок? — Брюс моргнул. Он устал и соображал медленно, но положение тел никак не согласовывалось с такими выстрелами.

— Если они вышли отсюда, — О'Рейли указал на темную стальную дверь, еле заметную в боковой стене кирпичного здания, — стрелявший мог ждать у двери.

— Ваши эксперты, как я понял, еще не подъехали? — спросил Брюс.

— Нет, — отозвался коронер. — Они решили, что это разборка между голубыми. Торопиться не станут.

Брюс стиснул левый кулак. Ему пришлось заставить себя разжать пальцы.

О'Рейли заметил его реакцию.

— Извините, — сказал он, сердито покосившись на коронера. — Не сомневаюсь, что директор был здесь по делу.

Забавно. Впрочем, этого Брюс вслух не сказал. Слухи о Гувере доходили до него, еще когда он только поступил в ФБР после войны. Гувер их давил, как всякую критику, но они возникали снова и снова.

Брюс открыл второй бумажник. Он уже догадывался, кто лежит рядом с Гувером, и догадка его подтвердилась.

— Вы не хотите объяснить, откуда возникло предположение, что это убийство на почве гомосексуализма? — спросил он, стараясь, чтобы в голосе не звучало интонаций, которые Мэри называла фэбээровскими. Если Гувер жив, а это какая-то подстава, Гувер захочет в порошок стереть источник этого предположения. Брюс, прежде чем двигаться дальше, хотел убедиться, что источник стоит устанавливать.

— В основном из-за района, — объяснил Макаллистер. — Есть здесь парочка баров, довольно элитных. Без знакомств в них не попадешь. Еще там наверху каждую неделю устраивают вечеринку. На ней бывают весьма известные в городе персоны, так что полиции нравов велено держаться в сторонке.

Брюс кивнул и не стал уточнять.

— Нам понадобятся ваши эксперты, и побольше копов, чтобы сохранить то, что сохранилось на месте преступления — если убитые окажутся теми, чьи имена значатся в удостоверениях. Вы обыскивали тела? Других примет не нашли?

О'Рейли вскинулся. Ему это явно не приходило в голову. Возможно, его слишком потрясли найденные удостоверения.

Младший из детективов уже вернулся к трупам. Коронер отстранил его и сам занялся обыском.

— Думаете, это обманка? — спросил О'Рейли.

— Не знаю, что и думать, — признался Брюс. — И я здесь не для того, чтобы думать. Мое дело проследить, чтобы все прошло гладко.

И позаботиться, чтобы дело попало к ФБР — не сговариваясь, додумали оба. Впрочем, О'Рейли не возражал, и Брюс теперь понимая, почему. Дело обернется политическим кошмаром, и ни один порядочный детектив не захочет в него замешаться.

— Как вышло, что нет прессы? — спросил у О'Рейли Брюс. — Как вы умудрились от них отделаться?

— Разборка между голубыми, — уронил коронер.

Брюс начал уставать от этой формулировки. Кулак снова сжался, и, чтобы его разжать, пришлось потрудиться.

— Не обращайте внимания, — мягко посоветовал О'Рейли. — Он, поганец, лучший коронер в городе.

— Я слышу, — учтиво предупредил коронер. — У обоих нет больше ничего, удостоверяющего личность.

О'Рейли ссутулился. Похоже, он надеялся на другой результат. И Брюс бы надеялся, если бы мог. Но он знал, что Гувер в городе. Об этом знало все нью-йоркское бюро. Гувер, появляясь, всегда устраивал налет — лез во все дела, раздавал указания, проверял, все ли идет, как ему надо.

— Пока все еще больше не запуталось, — заговорил О'Рейли, — не хотите взглянуть на другие тела?

— Другие?.. — Брюс онемел. Ему бы сейчас кофеину, но Гувер запретил сотрудникам пить кофе на работе. Попросить сейчас кофе граничило бы с оскорблением покойного.

— У нас еще трое. — О'Рейли глубоко вздохнул. — И как раз пред вашим приходом мне сообщили, что те — тоже агенты.

Особый агент Джон Хаскелл как раз расставил шестерых своих лучших агентов перед помещением директора, когда подоспела маленькая женщина с ключами, зажатыми в обтянутой перчаткой руке. Элен Гэнди, секретарь директора, уставилась на Хаскелла ледяным взглядом, сравниться с которым мог только взгляд самого директора.

— Могу я пройти в свой кабинет, агент Хаскелл? — И голос был таким же ледяным. Она казалась совершенно невозмутимой, и не знай Хаскелл, что она никогда не задерживалась после пяти, если на то не было личного указания Гувера, решил бы, что она просто вернулась после затянувшегося перерыва.

— Простите, мэм, — ответил он. — Входить запрещено. Приказ президента.

— Право? — Господи, от этого голоса озноб по коже. Он помнил, как первые услышал его, когда молоденьким агентом пришел представляться директору, пройдя прежде подробный инструктаж. Она напугала его больше, чем сам Гувер.

— Да, мэм. Президент сказал, никого не пускать.

— Разумеется, он не меня имел в виду.

Разумеется, именно тебя. Но Хаскелл прикусил язык.

— Прошу прощения, мэм.

— Я хотела бы, с вашего позволения, забрать несколько личных вещей. Кроме того, директор дал мне инструкцию, что в случае… — она впервые запнулась. Голос у нее не дрогнул, горло не перехватило, но ей, как видно, понадобилась секунда, чтобы собраться с силами. — В случае чрезвычайного положения я должна забрать также некоторые из его личных вещей.

— Вы могли бы сказать мне, что вам нужно, мэм. Я вам принесу.

Она прищурилась.

— Директору не понравится, что кто-то трогал его вещи.

— Простите, мэм, — мягко возразил он, — но, думаю, это уже не имеет значения.

Другая женщина тут бы и сломалась. Как-никак, она тридцать пять лет проработала со стариком, бок о бок каждый день. Не вышла замуж — не потому, что между ними что-то было — Элен Гэнди, пожалуй, лучше всех знала, что стоит за отношениями директора с его заместителем, — а потому что для Элен Гэнди, как и для самого директора, в ФБР была вся жизнь.

— Имеет, — сказала она. — А теперь, с вашего позволения…

Она попробовала протиснуться мимо него. Она была жилистой и неожиданно сильной. Ему пришлось выставить руку, чтобы ее удержать.

— Мэм, — сказал он самым мягким тоном, на какой был способен, — приказ президента отменяет приказ директора.

Сколько раз за эти годы ему хотелось это сказать? Сколько раз хотелось напомнить всему Бюро, что не Дж. Эдгар Гувер — президент Свободного Мира?

— В данном случае, — огрызнулась она, — не отменяет.

— Мэм, мне бы не хотелось прибегать к помощи агентов, чтобы вас удержать. — А может, и хотелось бы. Она никогда не была приветлива с ним или с кем-либо из его знакомых. Либо холодна, либо груба. — Вы расстроены.

— Нет, — отчеканила она.

— Расстроены, раз я так говорю, мэм.

Она вздернула подбородок. На секунду ему показалось, что она не поняла. Нет, поняла.

Равновесие сил изменилось. И сейчас сила была на его стороне.

— Я что, должна обращаться к президенту, чтобы получить свои личные вещи? — спросила она.

Но оба знали, что речь не о личных вещах. И президент не так глуп, чтобы этого не понимать. Он так же рвется к этим досье, как и сдержанный с виду генеральный прокурор. Он не позволит какой-то старой швабре, как ему случалось называть мисс Гэнди, встать у него на пути.

— Прошу, — сказал Хаскелл. — Можете позвонить из кабинета напротив.

Она обожгла его взглядом, развернулась на каблуке и удалилась по коридору. Но шла она не к телефону — насколько он видел.

Он задумался, кому она станет звонить. Президент слушать не станет. Генеральный прокурор отдал приказ от имени президента. Может, свяжется с кем-то из заместителей Гувера. Было пять-шесть таких, которыми директор вертел как хотел.

Хаскелл ждал их появления. Но известие еще не распространилось по Бюро. Он сам знал только потому, что ему позвонил дежурный агент из нью-йоркского отделения. Нью-Йорк Гувера ненавидел, главным образом потому, что старик так часто налетал сюда и наводил шороху.

Кто-то мог вычислить, что назрел кризис, увидев, что Хаскелл поставил у кабинета директора своих людей. Но о смерти директора не узнают, пока мисс Гэнди не позвонит, или пока кто-нибудь из сотрудников Бюро не передаст приказ по цепочке — как предписано в много лет назад составленной Гувером книге.

Хаскелл скрестил руки на груди. Иногда он жалел, что не скрыл от ГП своего отношения к директору. Иногда ему хотелось и впредь оставаться скромным работником, поступившим в ФБР с мечтой стать похожим на своего героя, Дж. Эдгара Гувера.

Который, как выяснилось, ни разу не произвел ареста, не сделал ни единого выстрела, не провел ни одного расследования.

Директор был достоен восхищения: что ни говори, он создал дьявольское агентство практически с нуля — но он совсем не походил на образ, созданный прессой.

И это разочаровало Хаскелла. Он-то мечтал стать крутым копом. А вместо этого совал нос в чужие дома и дела, а порой заводил дело на совершенно невинных людей, отыскивая ошибки в их прошлом.

А с тех пор как его перевели в штаб-квартиру ФБР, он вообще не занимался расследованиями. И дел и арестов становилось все меньше.

И тогда он взял под наблюдение собственного босса, пытаясь понять, где кончается легенда и начинается человек. Осознав, что старик — просто чиновник, умеющий раскапывать скелеты в шкафах и использовать их, чтобы помыкать остальными, Хаскелл вполне созрел, чтобы согласиться на предложение, сделанное ему генеральным прокурором.

Но теперь его тайная служба перестала быть тайной. Теперь он открыто стоял перед директорским хранилищем тайн, опираясь на приказ президента и надеясь, что никто не поймет, что он блефует.

Пока О'Рейли вел его к лимузину, Брюс несколько раз взглянул на часы. Он уже полчаса, как на месте, а подкрепления все нет. Не ждут же от него, что он в одиночку прикроет дело наперекор всему департаменту полиции Нью-Йорка?

Впрочем, пока следовало оценить масштаб проблемы. Ночь становилась холоднее, а улица оказалась еще темнее переулка, из которого они вышли. Ни один фонарь не горел. Только над несколькими парадными светились лампочки. Он с трудом различил лимузин в конце квартала, и то только потому, что рядом маячили фигуры двух полицейских, поставивших патрульные машины так, чтобы отгородить лимузин.

Подойдя ближе, он узнал силуэт лимузина. Он бы толще других и ниже сидел на рессорах, потому что корпус был бронирован. Стекла, надо полагать, тоже были пуленепробиваемыми.

— Вы сказали, шофера убили прямо в лимузине?

— Так мне сообщили, — ответил О'Рейли. — Меня сюда не вызывали. Нас вызвали на два трупа в переулке. И то с опозданием.

Брюс кивнул. Он не забыл слов коронера.

— Эта стандартная процедура в делах, касающихся меньшинств?

— Мы завалены делами, — чуть помедлив, отозвался О'Рейли. — Некоторым случаям уделяется меньше внимания, чем следовало бы.

— Шоферам лимузинов, — подсказал Брюс.

— Может быть, если он был убит на парковке под Плаца, — сказал О'Рейли. — Но не из-за того, кто он. Из-за места.

Брюс кивнул. Он знал, как устроен мир. Ему это не нравилось. Он не раз возражал вслух, отчего в Бюро его не слишком ценили.

Тут у него свело и без того неспокойный желудок. Может, ему и не собираются присылать поддержку? Может, его сунули сюда в одиночку, чтобы потом заявить, что он не справился с заданием, потому им и не удалось замять скандал?

Нельзя было сейчас об этом думать. Его дело: все замечать, провести расследование в полную силу и отчитаться во всем до последней буковки — лучше, пожалуй, в нескольких экземплярах.

— Вас вызвали, потому что предполагали, что убитые в переулке могут оказаться крупными шишками? — спросил он.

— Думаю, да.

— А теми, в соседнем квартале, кто-нибудь занимается?

— Может, и нет, — ответил О'Рейли. — Те бары, знаете ли. Такова политика департамента. Коронер осматривает тела в подозрительном районе и решает в зависимости… м-м… от свидетельств… м-м… активности… вызывать ли детективов.

Брюс нахмурился. Он чуть не спросил, что именно осматривает коронер, отыскивая свидетельства — не преступления, а определенного рода сексуальной активности. По-видимому, если такое обнаруживалось, считалось, что не стоит тратить время на следствие.

— Возможно, эту политику придется пересмотреть, — заметил Брюс. — Множество людей живут двойной жизнью: полезных и интересных людей.

— Да, — согласился О'Рейли. — Возможно, придется. Особенно после нынешней ночи.

Брюс ухмыльнулся. Грубоватый коп все больше нравился ему.

О'Рейли переговорил с полицейскими и жестом пригласил Брюса пройти к лимузину. Когда тот подошел, О'Рейли включил фонарик, осветив место водителя.

Стекло не было разбито, как ожидал Брюс. Оно было опущено.

— Это у нас некий Джеймс Кроуфорд, — сказал один из полицейских. — При нем удостоверение фиби, но я что-то не слыхал о цветных фиби.

— Их всего четверо, — сухо отозвался Брюс. Все они работали лично на Гувера, слугами или шоферами. — Можно взглянуть на удостоверение?

Патрульный подал ему бумажник, такой же, как у Гувера и Толсона. Внутри — значок, удостоверение и семейные фото. Ни у Гувера, ни у Толсона фотографий в бумажниках не было.

Брюс поманил О'Рейли ближе к трупу. Голова склонена к окну. Правой стороны черепа как ни бывало, волосы блестят запекшейся кровью. Пальцем в перчатке Брюс выпрямил голову. Все это — от одного входного отверстия над левым ухом.

— Бруннер говорил, пуля того же калибра, — сказал О'Рейли. Брюс не сразу сообразил, что Бруннер — это коронер.

Он тщательно обыскал Кроуфорда, но оружия на убитом не нашел. И кобуры или лямки для оружия тоже не было.

— Похоже, он был безоружен, — сказал Брюс.

— Как и те двое в переулке, — продолжил О'Рейли, и Брюс с благодарностью оценил, что тот не назвал убитых по имени. — А казалось бы, оружие должно быть.

Брюс покачал головой.

— Все знали, что они не носят при себе оружия. А вот у шофера должно быть.

— Может, у них было прикрытие? — предположил О'Рейли.

И во рту у Брюса стало сухо. Ну конечно, было. В конторе вечно смеялись насчет того, кому достанется очередная «гуверовская вахта».

Агенты на «гуверовской вахте» подчинялись строгим предписаниям: как всегда и во всем, что было связано с Гувером. Он тоже пару раз дежурил.

— Вы сказали, еще двое убитых?

— Угу. Примерно в квартале отсюда. — О'Рейли неопределенно махнул рукой в глубину улицы.

— Вытащили из машины — или из двух?

— Я ими не занимался, — напомнил О'Рейли.

— Из двух, — вмешался патрульный. — Черные седаны. На этой грязной улице мы их едва разглядели.

Гуверовская вахта. Брюс с трудом проглотил черную желчь. Конечно. Он, наверно, знаком с убитыми.

— Посмотрим, — сказал он. — Вы двое, позаботьтесь, чтобы помощник коронера все здесь сфотографировал.

— Есть, сэр, — отозвался второй коп. До сих пор он молчал.

— И никого не подпускать, пока я не разрешу, — добавил Брюс.

— Что это он командует? — обратился разговорчивый коп к О'Рейли.

Тот усмехнулся:

— А то, что он — фиби.

— Прошу прощения, — проговорил коп, машинально поворачиваясь к Брюсу. — Я не знал, сэр.

Словечко «фиби» [21] считалось оскорбительным — во всяком случае, кое-кто из Бюро обижался. Только не Брюс. Сокращения приживаются, что бы о них ни думали.

— Куда идти? — спросил он у разговорчивого.

Коп кивнул на юг.

— Через квартал отсюда, сэр. Вы сразу увидите. Мы и там оставили ребят, хотя не думали, что это важно. Ну, вы понимаете. Могли что-то упустить.

Иными словами, они не сразу оцепили место происшествия. Ждали вердикта коронера и, пожалуй, не дождались бы, если бы не три новых трупа поблизости.

Брюс бросил последний взгляд на Джеймса Кроуфорда. Опустил окно, несмотря на холод, причем в беспокойной части города…

Брюс наклонился. Сквозь слабый запах кордита и примешанный к нему густой запах крови чувствовался аромат сигары.

Взяв у О'Рейли фонарик, он обвел лучом грязный снег вокруг машины. Тут потоптались все, кто побывал на месте преступления.

Присев на корточки, он поковырял снег и откопал три свежих окурка. Выпрямляясь, приказал патрульным:

— Когда подъедут эксперты, пусть заберут все из машины.

О'Рейли смотрел на него. Патрульный насупился, но все же кивнул.

— Думаете, он курил и бросал окурки в окно? — спросил О'Рейли.

— Либо так, — ответил Брюс, — либо он опустил окно, чтобы с кем-то поговорить. И если бы этот кто-то держал его под прицелом, он бы так не сделал. Машина бронированная. Ему проще было завести мотор и уехать, чем облегчать убийце работу.

— Если он не курил, — заметил О'Рейли, — значит, был знаком с убийцей.

— Угу, — согласился Брюс. Он не сомневался, что от этого чертова работенка станет еще намного паршивее.

Кеннеди на лифте поднялся на пятый этаж министерства юстиции. Пожалуй, лучше было остаться дома, но он просто не усидел. Ему необходимо было добраться до тех досье, причем раньше остальных. Шагая по коридору, который занимал вместе с директором ФБР, он увидел спешащую в другую сторону Элен Гэнди. Выглядела она — словно сейчас из салона красоты. Она всегда бывала исключительно собранной, но сегодня, после известия об убийстве давнего босса, он такого не ожидал.

Кеннеди одернул пальто, накинутое поверх любимого свитера. Он не успел ни переодеться, ни даже причесаться. Наверно, выглядит таким же помятым, как в дни после гибели Джека.

Зато впервые за три месяца у него появилась цель. Он не знал, долго ли продержится это чувство, и долго ли оно будет доставлять ему удовольствие. Но с этой смертью у него появилась странная надежда, что он снова возьмет свою жизнь в собственные руки.

Хаскелл, скрестив руки, стоял перед дверью в директорские апартаменты. Кабинет генерального прокурора располагался ближе по коридору. Странно было направляться во владения Гувера, не заходя к себе.

Хаскелл, увидев Кеннеди, облегченно вздохнул.

— Это не дракониха ли мне на глаза попалась? — спросил Кеннеди.

— Она хотела забрать из кабинета личные вещи, — сообщил Хаскелл.

— Вы ее впустили?

— Вы приказали никого не впускать, я и не впускал.

— Отлично. — Кеннеди оглянулся по сторонам и никого не увидел. — Позаботьтесь, чтобы ваши сотрудники продолжали охранять дверь. Я зайду.

— Сэр? — поднял брови Хаскелл.

— Может, они и не там, — пояснил Кеннеди. — Боюсь, не перевез ли он все к себе домой.

Ложь легко сорвалась с языка. Если бы Гувер перевез досье домой, Кеннеди бы об этом узнал. Но Хаскеллу это не было известно.

Тот отодвинулся от двери. Она была не заперта. За ней еще двое агентов охраняли внутреннюю дверь.

— Прошу вас на минуту оставить меня, джентльмены, — обратился к ним Кеннеди. Агенты кивнули и вышли.

Кеннеди остановился и глубоко вздохнул. Сколько раз он бывал в кабинете мисс Гэнди, но никогда как следует не присматривался. Взгляд всегда был прикован к дверям личного святилища Гувера, в ожидании, пока она откроется и старик выйдет.

А кабинет был любопытным. В преддверии своих владений Гувер хранил памятные вещицы и фотографии самых крупных своих дел. Выставил напоказ даже гипсовую посмертную маску Джона Диллинджера. Зрелище было жуткое. Кеннеди вспомнился обычай английских королей выставлять на Лондонском мосту отрубленные головы, в предостережение потенциальным изменникам.

А это кабинет выглядел обычной приемной. Ничего такого особенного. Все взгляды притягивала женщина за письменным столом. Это Джек окрестил ее драконихой, и даже в глаза однажды так назвал, улыбнувшись своей фирменной улыбкой, столь заразительной, что она не поморщилась и не возразила.

Разумеется, и не улыбнулась в ответ.

На столе пусто, только пресс-папье, телефон и стаканчик с авторучками. Пишущая машинка с пачкой бумаги рядом стоит на приставном столике.

Впрочем, его в первую очередь интересовал не стол, а шкаф для бумаг во всю высоту стены и стеллажи. Он прошел к ним. Вместо обычных меток буквами алфавита на этих были цифры — явно шифр.

Он открыл ближайший ящик и увидел раскладные картонные папки — ряд за рядом — и большие бумажные конверты, на которых за первыми цифрами шифра следовали другие. Он еле слышно выругался.

Понятно, старый лис не записывал имен своих агентов. Использовал секретный код. Старик любил секреты больше всего на свете.

Кеннеди все же открыл еще полдюжины ящиков, и убедился, что во всех соблюдалась та же система, и только в последнем, у самого угла письменного стола, обнаружил досье с этикеткой: «Непристойности».

Он вытащил ее дрожащими руками. Джек, при всех своих блестящих способностях, в сексе не знал удержу. Когда еще жив был брат Джо, и никому в голову не приходило выставлять кандидатуру Джека, у того был роман с датской эмигранткой Ингрид Авард. Инга-Бинга, как прозвал ее Джек, была замужем за человеком, связанным с Гитлером. И даже сама встречалась с фюрером, если верить прессе.

ФБР взял ее под наблюдение по подозрению в шпионаже, и кто же обнаружился в ее постели, как не молодой флотский лейтенант, отец которого в прошлом был послом в Англии! Посол, как называли его даже сыновья, узнав о романе, решительно велел Джеку с этим кончать, после чего позаботился, чтобы сын получил назначение на патрульный торпедный катер тихоокеанского флота, подальше от Инги-Бинги.

Кеннеди всегда подозревал, что информацию послу слил Гувер, но наверняка узнал, только когда Джек стал президентом. Тогда Гувер сам им сказал. Гувер, по просьбе посла, вел наблюдение за всеми детьми Кеннеди. Для примера он перечислил Кеннеди несколько скандальных моментов и рассчитывал, что это поможет держать в руках президента и его братьев.

Может, это и помогло бы держать в руках Джека, но Гувер плохо знал Кеннеди. Кеннеди предупредил Гувера, что если что-либо из этой информации попадет в печать, в газеты попадет и кое-что еще, например, странные статьи бюджета ФБР, покрывающие особые личные расходы Гувера, или то обстоятельство, что на каникулах в Палм-Бич тот завел весьма любопытных друзей со связями в мафии.

Ситуация была не совсем патовая — Джек в самом деле боялся старика, — но все же Кеннеди получил больше власти над Гувером, чем имел кто-либо из генеральных прокуроров со времен Рузвельта.

А теперь Кеннеди нужны были эти досье, и внутреннее чувство подсказывало ему, что Гувер мог пометить их как «Непристойности». Кеннеди открыл папку и поразился, увидев на первом листке имя Ричарда Никсона. Кеннеди поспешно перебирал листки: сведения о неудачнике его не интересовали. После поражения в 1960-м Никсону нечего было и надеяться на победу на выборах. Он даже сказал журналистам, что после проигрыша калифорнийской гонки его больше в это дело не втянут.

Однако Гувер все же хранил досье, на всякий случай.

Этот старый мерзавец в самом деле знал обо всех скелетах во всех шкафах. И отыскать их будет непросто.

Кеннеди глубоко вздохнул. Встал, засунув руки в карманы, озирая ряды папок. Чтобы просмотреть все, уйдет не один день. Дней в его распоряжении не было, не было даже часов. Однако он — непосредственный начальник Гувера, хотя бы старик этого и не признавал. А значит, досье принадлежат министерству юстиции, в котором ФБР — всего лишь мелкое подразделение.

Он взглянул на часы. В дверь никто не ломился. Возможно, до рассвета никто не попытается ему помешать. Если сильно повезет, никто не вспомнит о досье до полудня.

Он подошел к двери и поманил Хаскелла внутрь.

— Перенесем папки в мой кабинет, — сказал он.

— Все, сэр?

— Все. Для начала эти, потом те, что найдутся в кабинете Гувера, а затем все прочие конфиденциальные досье, которые вы сумеете отыскать.

Хаскелл возвел глаза к потолку, словно не верил своим ушам.

— Это потребует времени, сэр.

— Не потребует, если вы возьмете в помощь побольше сотрудников.

— Сэр, я думал, вы хотите сохранить это в тайне.

Он хотел. Но тайна долго не продержится. Значит, к тому времени, когда сведения распространятся, он должен овладеть положением.

— Постарайтесь сделать все как можно быстрее.

Хаскелл кивнул и повернул дверную ручку, но Кеннеди остановил его, не дав выйти.

— На досье шифр, — сказал он. — Вам известно, где ключ?

— Мне говорили, что все ключи, и от шифров, и от кабинетов, у мисс Гэнди, — ответил Хаскелл.

Кеннеди пробрал озноб. Гувер вполне мог обзавестись ключом и от кабинета генерального прокурора.

— Вы не представляете, где бы она могла хранить ключи к шифрам?

— Нет, — сказал Хаскелл. — Я не был среди тех, кому об этом положено знать. Я и так слишком много знал.

Кеннеди кивнул. Он оценил, как много знал Хаскелл. Если бы не его осведомленность, генеральный прокурор не зашел бы так далеко.

— Когда будете выходить, — попросил Кеннеди, — вызовите коменданта здания и скажите, чтобы сменили все замки в моем кабинете.

— Да, сэр. — Хаскелл не снимал ладони с дверной ручки. — Вы уверены, что это необходимо, сэр? Нельзя ли просто сменить замки здесь? Разве этого недостаточно, чтобы сохранить все для президента?

— До этих досье мечтает добраться весь Вашингтон, — возразил Кеннеди. Они явятся в это помещение. О моем не подумают.

— Пока не узнают, что вы все перенесли.

— Да, — кивнул Кеннеди, — и тогда они поймут, как тщетны их усилия.

Здесь о сохранении улик и не думали. Тела уже убрали: возможно, в коронерский фургон, перегораживавший переулок в нескольких кварталах отсюда. Брюсу пришлось долго потрудиться, чтобы отыскать человека, который знал, как здесь все выглядело до прибытия полиции.

Таким оказался патрульный Ральф Войт. Высокий, подтянутый, в безупречной, даже после ночного дежурства, форме. Поговорить с Брюсом его убедил О'Рейли. Ральф, первый за эту ночь, выказал традиционную враждебность, разделявшую нью-йоркскую полицию и ФБР, — но ведь Войт не знал, кто убит за несколько кварталов отсюда.

Брюс попросил Войта обойти с ним место преступления. На этой улочке здания были нежилыми, и все фонари перегорели. Под ногами хрустели осколки стекла — разбитого задолго до убийства. И ржавые пивные банки торчали изо льда, окружая каждый столб как тела вырубивших пьяниц.

— Ну вот, — сказал Войт, пользуясь фонарем как указкой, — прежде всего мы наткнулись на эти две машины.

Два седана стояли у поребрика, один за другим. Слишком нарядные для этого района — новенькие, блестящие, без единой вмятинки. Брюс узнал машины ФБР — он сам при нужде пользовался такими.

Похлопав себя по карману и сообразив, что забыл блокнот дома, он обратился к О'Рейли.

— У вас нет бумаги? Хочу записать номера.

О'Рейли кивнул, достал блокнот и записал номера машин.

— Они выглядели здесь не на месте, — продолжал Войт, — поэтому мы остановились, подумали, может, кому нужна помощь.

Он повел фонариком, осветив стоящую на противоположной стороне патрульную машину.

— Тогда мы увидели первое тело.

Они вышли на середину улицы. Эту часть города редко убирали, так что слой льда нарос выше тротуара. Большая лужа крови протопила лед. Под ним просвечивал асфальт, а края проталины стали красновато-черными.

— Парень лежал лицом вниз, руки протянул, будто пытался удержаться.

— Лицо повреждено? — спросил Брюс, предположив, что и этим стреляли в затылки.

— Нет. Оказалась, что он убит выстрелом в спину.

Брюс покосился на поджавшего губы О'Рейли. Иной способ убийства. Потому что первое? Или не связано с другими?

— Мы достали оружие, осмотрелись и ничего подозрительного не увидели. Дверцы первого седана открыты, но в освещенной кабине никого не было. И на улице, на первый взгляд, тоже, но здесь совсем темно, а фонарик светят недалеко. — Войт развернул фонарь в сторону квартала, где стоял лимузин, но на таком расстоянии луч не высветил ни машины, ни домов.

— Тогда мы, теперь уже осторожно, подошли к машинам и нашли второй труп вот там. — Он остановил луч фонарика под дверцей первого седана.

— Этот лежал на спине под открытой дверцей. Мы решили, что его продырявили, когда он выходил. Тогда второй — может, он вышел из машины, чтобы помочь первому — не знаю уж, с чем, может, какая поломка — а когда его приятеля подстрелили, бросился спасаться через улицу, но далеко не убежал. Конец истории.

— Вы не проверяли, машины заводятся? — спросил О'Рейли. Брюс кивнул, подтверждая, что сам собирался об этом спросить.

— Мне не полагается ничего трогать, сэр, — не без обиды отозвался Войт. — Мы огородили место преступления, убедились, что все в порядке и передали вызов.

— Выстрелов не слышали?

— Нет, — ответил Войт. — Знаю, что здесь рядом еще трое, и понимаю, что вы думаете, я должен был слышать выстрелы, но не слышал. А здесь, сами видите, ночи чертовски тихие.

Брюс видел. Ему не по вкусу была такая тишина в центре города. Районы, где перед рассветом все настолько тихо, обычно оказываются хуже всех. Ремонтники и развозчики товаров стараются не попадать сюда в темное время.

Он заглянул в седан, затем потянул на себя дверцу. Внутри горел свет, на переднем сиденье и на баранке руля была кровь. По обе стороны бортика между сиденьями валялись одноразовые стаканчики из-под кофе. В зажигании торчал ключ. Передача, как у всех машин, принадлежащих бюро, была автоматическая.

Осторожно, стараясь по возможности ничего не сдвигать, он повернул ключ. Седан заурчал, мотор работал ровно, как положено.

— Посмотрите, в порядке ли остальное, — попросил он О'Рейли. — Может, шина лопнула?

Но Брюс уже понимал, что все окажется в порядке. Он выключил зажигание.

— Когда вы подъехали, свет в кабине видели? — обратился он к Войту.

— Да, только тусклый, — ответил тот. — Я потому и подумал, что с машиной что-то не так. Думал, оставили свет, чтобы разобраться с поломкой.

Брюс кивнул. Разумное предположение. Он задом выбрался из седана, обошел его вокруг, своим фонариком осветил проталину на льду и снова первый седан. Прямо напротив.

Он подошел ко второму. Здесь внутри был порядок, ни стаканчиков, ни скомканных пакетов от еды, ни блокнотов. Ни даже оружия, вытащенного в спешке, чтобы помочь второму водителю.

Он неслышно вздохнул. Он наконец уловил, что его беспокоило.

— Вы нашли при убитых оружие? — спросил он.

— Да, сэр.

— В кобурах?

— У парня рядом с машиной. Второй держал в правой руке. Мы прикинули, что подоспели сразу после убийства, не то кто-нибудь стянул бы пистоль.

А может и нет. Люди, услышав выстрелы, обычно прячутся — особенно если стрельба к ним не имеет отношения, а вот в подозреваемые их записать могут.

Брюс потянул пассажирскую дверцу второго седана. Заперта. Обошел вокруг и попробовал дверь со стороны воителя. Тоже заперта.

— В эту машину никто не заглядывал?

— Нет, сэр. Мы ждали экспертов.

— Но их еще не было? — спросил Брюс.

— Такой район, сэр. Вот тут, — Войт навел луч на лесенку, ведущую к первому этажу, — ночной клуб. Только для мужчин, знаете? Из тех, которые… ну, знаете, ищут тоже мужчин.

Брюс неожиданно разозлился. Всю ночь он только об этом и слышит.

— Понятно. Каждый представитель нью-йоркской полиции успел намекнуть мне, что преступления в этом районе не расследуются.

— Расследуются! — вскинулся Войт.

— Расследуются, — перебил его О'Рейли, — ровно настолько, чтобы успокоить родных, которые и сами не хотят поднимать шума. Вы слышали, что сказал Бруннер. Так же скажут большинство наших. Остальные называют это убийствами, связанными с образом жизни. И у нас бывают неприятности, если мы тратим на них слишком много сил.

— Очаровательно, — сухо проговорил Брюс. Его точка зрения, не раз приводившая к столкновениями в Бюро, состояла в том, что любое преступление требует расследования, даже если его жертва внушает тебе отвращение. Потому его постоянно и переводили с места на место: с коммунистов на обзор сообщений, и дальше, рыться в грязном белье других агентов.

Возможно, потому же и сюда послали. Как расходный материал.

— При ком-то из убитых нашли ключи от машины? — спросил Брюс.

— Нет, сэр, — ответил Войт. — А я помогал коронеру в первичном осмотре.

— Так поищите. Проверьте, не выпали ли при борьбе.

Хотя Брюс в этом уже сомневался.

— У меня в машине есть отмычка для таких замков, — вставил О'Рейли.

Брюс кивнул. Ему не нравилось направление собственных мыслей. От него сердцебиение усиливалось. Но другого объяснения не находилось.

Агенты отрабатывали «гуверовскую вахту» попарно. Здесь у них двое агентов и две машины. Если второй седан был прикрытием, должно быть четыре агента на две машины.

Однако непохоже. А похоже, что кто-то поставил машину за седаном «гуверовской вахты», вышел и спокойно запер дверь.

Потом подошел к машине вахты. Водитель вылез поговорить с ним, и тогда подъехавший застрелил его.

В этот момент второй агент был легкой мишенью. Он выбрался из машины, одновременно пытаясь достать свое оружие, бросился через улицу — может быть, стрелял на ходу. Стрелок достал его, потом преспокойно направился к лимузину, о котором знал, хотя видеть отсюда не мог.

Когда он подошел к лимузину, шофер опустил стекло. Наверняка узнал подходящего и решил, что тот идет его предупредить.

А тот вместо этого пристрелил и его, после чего отправился в засаду на Гувера и Толсона.

Брюс вздрогнул. Все наверняка случилось очень быстро, и задолго до проезда патрульных.

У парня на улице хватило времени истечь кровью. Шофер лимузина не успел предупредить босса. И патрульные не слышали выстрелов в переулке, а должны были услышать в такую тихую ночь.

Подошел О'Рейли со своей отмычкой, вставил ее в щель между окном и замком и одним движением выщелкнул замок. Они открыли дверь.

Ключа зажигания не было.

Брюс дернул крышку отделения для перчаток. Внутри только документы на машину. Зарегистрированную, как он и думал, на ФБР.

Стрелок намеревался вернуться. Собирался уехать в этой же машине. Но его что-то задержало. И, вернувшись, он наткнулся на двух патрульных. Не смог подойти к машине.

Ему пришлось импровизировать. Возможно, он ушел пешком или спустился в подземку, в надежде, что копы обманутся, решат, что лишняя машина принадлежала одному из убитых.

Тут-то он и ошибся.

— Как вышло, что вы очутились здесь среди ночи? — спросил Брюс у Войта.

Тот сглотнул — первый за все это время признак неуверенности.

— Это наш участок.

— Но… — подстегнул его Брюс.

Войт отвел глаза.

— Нам полагается объезжать западную часть Центрального Парка.

— А вы не объезжаете.

— Объезжаем. Но не каждый раз.

— Потому что…

— Потому что, понимаете, когда народ расходится из баров, лучше, чтобы они знали о нашем присутствии.

— Чтобы предотвратить убийства, «связанные с образом жизни»?

— Да, сэр.

— И вас это волнует, потому что…?

— Всех должно волновать, — огрызнулся Войт. — «Служить и защищать», не так ли, сэр?

Войт ощетинился. Решил, что Брюс принял его за одного из тех, кто ведет тот самый образ жизни — коль скоро он их защищает.

— Ваш партнер соглашался? — спросил Брюс.

— Ворчал, но не мешал мне сюда заезжать.

— Случалось вам предотвращать преступления?

— Несколько раз разнимали драчунов, — сказал Войт.

— Но ничего подобного не случалось?

— Нет, сэр.

— Вы не каждую ночь на дежурстве, не так ли, Войт?

— Да, сэр. Дежурим в разные ночи и на разных участках.

— Как вы считаете, мог наш убийца решить, что патруль сюда не заглядывает?

— Обычно так и бывает, сэр.

О'Рейли нахмурился, но его недовольство относилось не к Войту. К Брюсу.

— Вы думаете, спланировано заранее?

Брюс промолчал. Дело касалось Бюро, и он не мог угадать, как Бюро им распорядится.

Но да, он думал, что убийство спланировано. И предчувствовал, что найти убийцу будет несложно — благодаря брошенному седану. И ему не хотелось признавать, как сильно беспокоит его этот брошенный седан. Потому что этот седан мог означать только одно: человек, застреливший пятерых агентов ФБР, был — почти без тени сомнения — агентом ФБР.

Кеннеди оглядел коробки и шкафы, заполненные досье, и на секунду дал волю изумлению. В его кабинете теснились люди: он объединил свой кабинет с приемной, вместо того чтобы, как полагалось, использовать стандартного размера кабинет за ней.

В результате помещение у него получилось длиной с футбольное поле, с роскошными окнами. Сейчас шкафы загораживали акварельные рисунки его детей на стенах. Мебель сдвинули в сторону, освобождая место для коробок, и ему в первый раз показалось здесь тесно.

Он упер ладони в бедра, соображая, с чего начать. С тех пор как шестеро агентов начали переносить шкафы в его кабинет, пять раз звонил глава аппарата Джонсона. Кеннеди не брал трубку. В последний раз ему передали прямой приказ явиться в Овальный Кабинет.

Кеннеди игнорировал приказ.

Игнорировал и звонящий телефон — прямой связи с Белым Домом — и сообщения его собственного заместителя (разбуженного вызовом среди ночи).

Элен Гэнди стояла в коридоре, скрестив руки на груди. С запястья свисала на ремешке дамская сумочка. Она с величайшим неодобрением наблюдала за происходящим. Хаскелл проверял, не осталось ли где еще досье. Но Кеннеди уже нашел единственное, что его интересовало: ключ.

Он был в самом обыкновенном с виду большом картотечном ящике в нижнем отделении письменного стола Элен Гэнди. Кеннеди перенес его в свой кабинет, и теперь перебирал карточки, в надежде разобраться прежде, чем ему снова помешают.

Один из рабочих уже сменил замки в дверях внутренних помещений и теперь, когда переноска досье закончилась, возился с входной дверью. Кеннеди прикинул, что к семи утра его кабинет превратится в крепость.

Но тут в коридоре послышалась суета, несколько изумленных восклицаний: «Господин президент, сэр!» и официальная команда: «Пропустить президента!». Он инстинктивно повернулся к двери. Рабочий отскочил. Дверная ручка осталась у него в руке.

— Где этот хренов ублюдок? — голос Линдона Бэйнса Джонсона раскатился по коридору. — Что, здесь у всех кишка тонка напомнить ему, что он работает на меня?

Вопрос был риторическим, однако кто-то попытался ответить. Кеннеди расслышал: «Ваш приказ, сэр».

— Чушь собачья!

ЛБДж уже стоял в дверях. Два секретных агента торчали за плечами. Он махнул рабочему.

— Вам лучше выйти.

Того не пришлось упрашивать. Он шмыгнул за дверь, так и не выпустив дверной ручки. ЛБДж вошел один, закрыл за собой дверь и поморщился, когда она снова начала открываться. Он подтянул стул, подпер им дверь и свирепо уставился на Кеннеди. Свирепый взгляд на этом лице, похожем на морду бойцового пса, получался отлично. Не мешал даже нелепый наряд президента: шелковая пижамная куртка, заправленная в брюки от вечернего костюма, и парадные туфли на босу ногу. Волосы — их осталось не так уж много — не были набриолинены как обычно, топорщились на висках и на затылке.

— Мне позвонил кто-то из хорьков, подчиненных старому пидору, сказал, что он мертв, а вы грабите его могилу. Я пытался с вами связаться, выяснил, что вы в самом деле выносите досье из кабинета директора и что не желаете отвечать на мои звонки. Следовало бы послать сюда своих ребят, но я прикинул, что они все еще ходят вокруг вас на цыпочках, поскольку вы, видите ли, в трауре, а здесь деликатность неуместна. Тем более что вам, пожалуй, пора было уже задуматься, чем, черт побери, вы все это заслужили!

— Что заслужил? — Кеннеди ожидал встретить ярость ЛБДж, но не так скоро. И не здесь, в собственном кабинете, а в Овальном, день-другой спустя.

— Ну, вашего брата с Дж. Гувером связывают только два обстоятельства. Первое: что в обоих стреляли, и попали. Второе: что вы обоих натравили на мафию. Здесь много всякого дерьма говорит о том, что вашего брата прикончила мафия, а лично мне известно, как старался Гувер доказать, что Освальд действовал в одиночку. А теперь Гувер мертв, и Джек мертв, и единственная связь между ними в том, что оба по вашей глупости гонялись за людьми, которые обеспечили вашему брату президентское кресло.

У Кеннеди закружилась голова. Он и не подумал, что смерть Гувера могла быть связана с убийством брата. Но в словах Джонсона был смысл. Может, тут заговор, отстреливают членов правительства. Может, мафия показывает силу. Его предупреждали…

Черт, он же подозревал. Он не позволял себе рассматривать улики по убийству брата: только позаботился о теле и предотвратил вскрытие, которое могло вызвать катастрофу. Если бы те врачи в Паркленде сделали свое дело, стало бы известно, насколько тяжелой была болезнь Джека Эддисона. Самый охраняемый секрет администрации Кеннеди — а секретов было полно — как близок был Джек к полной беспомощности и смерти.

Кеннеди стиснул ящик с карточками. ЛБДж знал. Он знал много тайн — и некоторые даже обещал хранить. А досье ему нужны не меньше чем Кеннеди.

— Как я слышал, — заговорил Кеннеди, стараясь, чтобы голос вопреки всему звучал ровно, — пока известно только, что кто-то застрелил Гувера. Вам известны подробности? Указывающие на организованную преступность?

— Не сомневаюсь, что такие всплывут, — ответил Джонсон.

— Вы не сомневаетесь, что я, услышав это, выйду из себя, — возразил Кеннеди. — Вам нужны досье.

— Вот именно, — согласился ЛБДж. — Я — глава правительства. Они мои.

— Вы глава правительства до будущего года. В январе кому-то предстоит приносить присягу, и не факт, что это будете вы. Вы уверены, что стоит предъявлять права на эти досье от имени правительства? Как бы не пришлось в январе передавать их Голдуотеру.

ЛБДж побледнел.

Стук в дверь заставил обоих вздрогнуть. Кеннеди нахмурился. Он не представлял, чтобы кому-то хватило нахальства постучать в дверь, за которой на него орет ЛБДж. Однако кто-то стучит.

ЛБДж отворил дверь. За ней стояла Элен Гэнди.

— Вас, ребятки, слышно по всему коридору, — заявила она, проходя в кабинет, как будто дверь перед ней придерживал не вождь свободного мира. — Получается неловко. Директор надеялся избежать именно этого.

Она кивнула ЛБДж. Кеннеди наблюдал за ней. Дракониха. Кеннеди, как всегда, метко подобрал прозвище. Только дракониха способна войти вот так, словно она тут главная.

— Господин президент, — сказала она, — эти досье — личное дело директора. Он приказал мне позаботиться о них и забрать из кабинета, где им не место.

— Личное дело? — переспросил Джонсон. — Это секретные досье.

— Если бы они были секретными, господин президент, вас бы здесь не было. Мистер Гувер хранил свои секреты.

Мистер Гувер использовал свои секреты, — подумал, но не сказал Кеннеди.

— Это просто его конфиденциальные досье, — продолжала мисс Гэнди. — Позвольте мне их забрать, подальше от соблазна. Так хотел директор.

— Это собственность государства. — ЛБДж бросил косой взгляд на Кеннеди. Тот только теперь понял, что намек на Голдуотера не пропал даром. — Они должны остаться здесь. Благодарю вас за потраченное время и усилия, мэм.

Он изящно поклонился и, подталкивая ладонью в спину, выставил ее из комнаты.

Кеннеди невольно восхитился. Никогда не видел, чтобы кто-то так ловко обошелся с драконихой.

Джексон придвинул один из шкафов к закрывшейся за ней двери. Кеннеди и забыл, как силен этот человек. Перед выборами он пригласил Кеннеди на свое техасское ранчо, в надежде выяснить, что у него за душой. А получилось, что Кеннеди выяснил, что за душой у Джонсона: сила без бахвальства, мозги и хитрость.

Не стоило об этом забывать.

— Ну вот, — разворачиваясь, сказал ЛБДж. — Есть предложение. Забирайте досье, касающиеся вашей семьи. Я найду их у вас на глазах и отдам вам. Остальное оставьте мне.

Кеннеди поднял бровь. Впервые с ноября он почувствовал себя живым.

— Нет.

— Я могу уволить вас на фиг в пять минут, посадить в этот замечательный кабинет другого, и тогда вы вообще ни черта не получите, — напомнил ЛБДж. — Просто я добрый.

— В истории известны прецеденты, когда уволенные министры баррикадировались в своих кабинетах, — заметил Кеннеди. — Помнится, последний раз такое случилось с предыдущим президентом по имени Джонсон. А пока станут ломать дверь, я переберу эти досье и узнаю все, что мне нужно знать.

ЛБДж скрестил руки на груди.

Пат, и ни один не видит хорошего хода. Оба только догадываются, что может оказаться в этих досье — не только в их, но и в остальных. Но они знали, что содержимое этих досье уже сорок лет давало Гуверу силу держаться на своем посту.

Эти досье валили президентов. Помогали взять за горло конгрессменов, верховный суд, а может, и нынешнего президента. Тут Элен Гэнди права. Лучше всего все уничтожить.

Только Кеннеди не стал бы этого делать. И Джонсон тоже. Слишком много в них истории, слишком много знаний.

И слишком большая власть.

— Это наши досье, — проговорил Кеннеди минуту спустя, хотя слово «наши» чуть не застряло у него в горле. — Ваши и мои. Сейчас они в наших руках.

ЛБДж почти рассеянно кивнул.

— Чего вы хотите?

Чего он хочет? Чтобы его оставили в покое? Чтобы оставили в покое его семью? Еще в полночь он бы так и ответил. Но за прошедшие часы он успел стать самим собой. Сейчас он чувствовал себя человеком, воюющим с коррупцией, а не человеком, нечаянно подставившим под пулю собственного брата.

Кроме того, в этих досье может найтись что-то, что избавит от других проблем в будущем. От новых убийств. От манипуляций.

Ему нужна была твердая почва под ногами. ЛБДж прав: генерального прокурора можно уволить. Но есть один пост, которым, согласно конституции, президент не распоряжается.

— Я хочу быть вашим вице-президентом, — сказал он. — А в семьдесят втором, когда ваш срок истечет, мне нужна будет ваша поддержка. Чтобы вы выдвинули мою кандидатуру.

Джонсон с трудом сглотнул, побагровел, и секунду Кеннеди казалось, что он сейчас опять рявкнет.

Но он сдержался.

— А что, если мы проиграем?

— Перевезем все это в выбранное вдвоем место. С помощью надежных людей. Отсюда заберем.

ЛБДж оглянулся на дверь. Он явно думал о словах Элен Гэнди: лучше от этого избавиться, чтобы существование досье не развращало сотрудников, не подвергало опасности всех. Но если тайник останется в руках Джонсона и Кеннеди, в их руках останутся и их собственные досье. ЛБДж мог бы уничтожить свое, и Кеннеди мог бы сохранить семейное наследство. Если бы ЛБДж не питал к Кеннеди ненависти почти такой же силы, как Кеннеди к нему, решение далось бы просто.

— Вы поверите моему слову джентльмена? — не скрывая сарказма, спросил Джонсон. Он знал, что в глазах Кеннеди был деревенщиной и не имел ничего общего с джентльменом.

— Вы знаете, в чем ваша выгода. Как и я, — ответил Кеннеди. — Это единственный путь, если мы не отдадим досье мисс Гэнди.

ЛБДж вздохнул.

— Я надеялся ко дню инаугурации избавиться от всех Кеннеди.

— А что, если бы я решил с вами соперничать? — спросил Кеннеди, сам понимая, что это невероятно. Столпы партии уже предлагали ему выдвинуть свою кандидатуру в шестьдесят четвертом, и он отказался. Он был слишком слаб характером, слишком неуверен в себе.

Сейчас он не ощущал в себе неуверенности.

ЛБДж не ответил на его вопрос. Он сам спросил:

— Как я могу доверять такому бесшабашному мерзавцу, как вы?

— Вы даже не представляете, сколько раз я вытаскивал из дерьма Джека, — ответил Кеннеди. — И вас вытащу.

— Это как?

— Вас привел ко мне страх перед этими досье, господин президент. — Кеннеди голосом выделил титул, которым редко именовал Джонсона. — Если мне придется здесь запереться, в руках у меня будет ключ от всего королевства, и ничто не помешает мне им воспользоваться, когда я отсюда выйду. Если мы работаем вместе, ваши тайны останутся просто тайнами.

— А вы — сукин сын, знаете? — спросил ЛБДж.

Кеннеди кивнул.

— Да и вы тоже, иначе не стали бы напоминать о смерти Джека, пока мы не знаем, что на самом деле случилось с Гувером. Так что давайте закрепим за собой президентский пост на ближайшие шестнадцать лет. К концу этого срока информация из досье, возможно, утратит ценность.

ЛБДж не сводил с него глаз. Только минуту спустя Кеннеди понял, что победил в споре, но согласия ЛБДж не услышит, пока не сделает первого хода.

Кеннеди протянул ему руку.

— Договорились?

ЛБДж долго смотрел на протянутую руку, прежде чем сжать ее большой мясистой ладонью.

— Вы — проклятый сукин сын, — сказал он. — Договорились.

Брюсу хватило одного телефонного звонка. Дежурный, выделявший машины, сказал, кто взял интересующий Брюса седан и не поинтересовался причинами интереса. И Брюс, прислонившись к холодной стене телефонной будки за полквартала от первого места преступления, мгновенно понял, что произошло и почему.

Седан взял агент Уолтер Кэйн. Его следовало бы отправить в продолжительный отпуск. Брюс рекомендовал это сделать, после того как несостоявшаяся невеста Кэйна пыталась покончить с собой. У Кэйна, когда он об этом услышал, был такой взгляд — пустой взгляд, говоривший: жизнь кончена.

Этот взгляд напугал Брюса. Напугал настолько, что он посоветовал отправить Кэйна в отпуск. Давно ли это было? Двенадцати часов не прошло. Времени более чем достаточно, чтобы избавиться от полиции нравов — от человека, который устанавливал все инструкции для ФБР. От человека, лишенного всякой морали.

Брюс целую неделю провел за изучением досье Кэйна. Кэйн весь прошлый год отрабатывал «гуверовские вахты». Кэйн знал инструкции, знал, как ими воспользоваться.

Он убил пятерых агентов.

Потому что никто не стал слушать Брюса, когда он говорил о пустом взгляде в глазах Кэйна.

Брюс заставил себя выйти из будки. Вернулся к фургону коронера. Если подкрепление не появилось, придется снова звонить. Не могут же они оставить его одного. Должны, по крайней мере, распорядиться, как поступить с телом директора.

Он беспокоился напрасно. Вернувшись в переулок, он увидел еще пять седанов, принадлежащих ФБР. А первый человек, попавшийся ему на глаза, был его собственным боссом, присевшим на корточки над трупом Гувера.

— Помнится, я сказал вам позаботиться о месте происшествия, — заговорил ответственный дежурный нью-йоркского отделения Юджин Харт. — Я даже отдал приказ.

— Место происшествия растянулось на шесть кварталов, а я один, — возразил Брюс.

Харт подошел к нему. Вид у него был усталый.

— Мне нужно с вами поговорить, — сказал Брюс. Он отвел Харта за машины и объяснил, что узнал, наблюдая за лицом босса.

Тот поморщился, но потом, к удивлению Брюса, положил руку ему на плечо.

— Хорошая работа.

Брюс его не поблагодарил. Его тревожило, что Харт не задает вопросов.

— Я не раз слышал, как Кэйн бранился, что Гувер насаждает мораль среди сотрудников. А после того что случилось на этой неделе…

— Знаю. — Харт сжал ему плечо. — Мы об этом позаботимся.

Брюс развернулся так резко, что рука Харта соскользнула с его плеча.

— Вы намерены все замять!

Харт прикрыл глаза.

— Вы меня и не слушали. Думали, как бы чего не вышло. Сукин сын! И вы готовы отпустить Кэйна!

— Мы его не отпустим, — сказал Харт. — Просто он окажется виновен… в чем-нибудь другом.

— Нельзя этого замалчивать. Это слишком важно. Так скоро после президента Кеннеди…

— Именно поэтому нам придется все замять, — сказал Харт. — Нам не нужна паника.

— И вы не хотите, чтобы люди узнали, где именно нашли Гувера и Толсона. Что вы намерены объявить? Что оба мирно скончались в своих постелях? В разных постелях?

— Вас это не касается, — остановил его Харт. — Вы хорошо поработали. Вас отметят.

— Если я буду держать язык за зубами.

Харт вздохнул. У него, кажется, не осталось сил даже на гневный взгляд.

— Честно говоря, мне все равно. Я рад избавиться от старика. Но я этим делом больше не занимаюсь. Уже получены приказы, и все будет решаться на высшем уровне. И скажите спасибо.

Брюс готов был сказать. Это избавляло его от политической ответственности. И от личной тоже. Но это не избавляло от чувства, что если бы его кто-нибудь выслушал, если бы кто-нибудь обратил внимание, всего этого могло бы не случиться.

Кому какое дело, если фэбээровец женится на бывшей проститутке? Если в бюро знают — а в Бюро знали, — даже КГБ не сможет воспользоваться этим для шантажа.

Все дело в соблюдении приличий. И всегда так было. Гувер выпустил проклятую книжицу о соблюдении приличий, но это не помешало ему получить пулю в спину в темном переулке, после вечеринки, в посещении которой он ни за что бы не признался.

Гувера так беспокоило, что люди используют тайны друг против друга, а о том, что и его тайну могут использовать против него, он даже не подумал.

Брюс взглянул на Харта. Оба они устали. Ночь вышла долгая. А Харта ожидают еще более долгие недели. Брюс получит повышение, как взятку за молчание, и останется на новом месте, сколько понадобится. Он должен проследить, чтобы Кэйна в чем-то обвинили, чтобы он расплатился за пятерых убитых.

Потом Брюс подаст в отставку. Бюро ему не нужно, так же не нужно, как не нужна Мэри, прошедшая все проверки Мэри. Может, если поговорить с О'Рейли, тот замолвит за него словечко в департаменте полиции. Полиция, по крайней мере, некоторые преступления расследует.

Если они произошли в правильном районе.

С правильными людьми.

Брюс засунул руки в карманы и побрел в сторону своего дома. Харт его не удерживал. Оба они знали, что Брюс к этому делу больше не имеет отношения. Его даже не заставят писать рапорт. Да он и не решился бы писать рапорт, заносить это на бумагу, которую кто-то мог бы прочесть. Кто-то, кому этого читать не следовало. Кто-то, кто не стремится замять дело.

Кто-то, кто воспользовался бы этими сведениями к собственной выгоде.

Как это делал директор.

Больше сорока пяти лет.

Брюс выбросил эти мысли из головы. Не его забота. Ему больше ничего не нужно. Только бы выспаться.

Почему-то он догадывался, что ему еще очень-очень долго не удастся заснуть.

+ + +