Мать многоликих [СИ]

Глава пятая. ВОССОЕДИНЕНИЕ

Снова Ула и Лирис в пути. Лирис, хоть и дышит, как загнанный волк, но почти не отстает. На повязке кровь, как вчера, не проступает, и то хорошо.

До полудня пара идет мимо пашен. Никого вокруг не видно — ни людей, ни скота.

Потом впереди показывается лес. Жара стоит невыносимая, хочется побыстрее оказаться в тени, и они прибавляют ходу.

Прямо около леса натыкаются на следы боя. Трое многоликих лежат мертвые. У двоих на теле раны от стрел, еще у одного — множественные раны от топора.

Ула. (Радостно.) Это наши!

Лирис переворачивает того, у кого на груди две раны от стрел. Оказывается, еще одна стрела пронзила его спину, и, упав, он обломал ее. Только поэтом у лучник не забрал стрелу, как все остальные. Лирис поднимает обломок стрелы и смотрит на оперение.

Лирис. Да, наши. Узнаю стрелу Ульги.

Ула. (Удовлетворенно.) Молодчина, Ульга!

И тут они слышат плач недалеко в лесу. Встревоженно переглянувшись, бегут туда.

В тени под кронами, у самой опушки, сидит около мертвого Юлдиса заплаканная Ульга. Лицо Юлдиса перекошено, потухшие глаза выпучены, кожа местами словно обожжена.

Ула. (Радостно, не заметив сначала Юлдиса.) Ульга! (Заметив Юлдиса — потерянно.) О Четверо! Юлдис!

Ульга поворачивает к подбегающим товарищам заплаканное лицо и силиться улыбнуться сквозь слезы — нашлись, мол, бродяги, живы! Ула, упав на колени, обнимает её и утешающе гладит по голове.

Ула. Чш-ш-ш, чш-ш-ш…

Ульга принимается плакать в голос.

Лирис садится рядом с Юлдисом и кладет ладонь ему на грудь — лицо его делается необычно суровым, он будто бы взрослеет лет на пятнадцать.

Лирис. (Ульге.) А остальные?

Ульга. (Продолжая рыдать на плече у Улы.) Ушли.

Лирис. (Возмущенно.) И бросили тебя?!

Ульга. Я сама осталась. Не могу больше. Юлдис… (Плачет.) Мы ведь любили друг друга. Перед вами стеснялись, вот и делали вид, что… что…

Лирис. (Невесело смеется.) Вот это да! Ни в жизнь бы не догадался.

Ульга освобождается из объятий Улы, падает грудью на Юлдиса и принимается плакать горше прежнего.

Ула. (Трогая Ульгу плечо.) Мне жаль, Ульга. Мне так жаль!

Ульга. (Ревя.) И ведь по дурости своей помер! Напролом пошёл! По-другому и не умел, поди!

Лирис. Засада?

Ульга. (Взяв себя в руки.) Да. Они тут, на опушке, пировать сели. Втроём. Увидели нас издалека и притаились, сволочи.

Лирис. (Сквозь зубы.) Понятно. (Ударяет кулаком по дереву.) Проклятье!

Ула. (Ульге.) Как же ты теперь?

Ульга. Не пропаду. Вот выплачу все слезы, похороню Юлдиса и пойду себе. А вы — ступайте. К вечеру догоните, коли поспешите.

Лирис. Уверена, что не хочешь с нами?

Ульга. Я больше не могу. Не могу, и всё! Сначала Найя. Потом Айгарс. Теперь вот Юлдис… (Утыкается лицом в грудь Юлдиса. Потом снова поднимает взгляд на Лириса.) А ещё эти сны. Чем дальше, тем тяжелее. Они ломают меня. Сминают волю. Раньше перед глазами стояли лица братика и сестрёнки. Теперь всё как в тумане. Как из другой, чужой жизни. Я забыла, зачем преследую многоликих. Я не хочу их преследовать. Я… (очень тихо) боюсь.

Лирис. (Убеждающе.) Не одной тебе страшно. Мне тоже. И Уле… А сны — да плюнь ты на них!

Ульга. (Качая головой.) Ничего ты не понимаешь. Эти сны, они как бы на нас, на женщин, рассчитаны. Не знаю, почему так. Но выходит, что для нас они навязчивей. Так просто от них не отмахнуться. Я пыталась. О сколько раз я пыталась! Но тут дело не в желании.

Некоторое время Лирис молчит, сильно сжав зубы.

Лирис. Что ж, раз это твой выбор… (Поднимается.) Удачи тебе.

Ульга. Спасибо. Но вам она нужнее.

Лирис. Ула, идём.

Ула. (Тоже поднимаясь — Лирису.) Может, поможем похоронить Юлдиса?

Ульга. (С благодарной улыбкой — Уле.) Не надо. Я хочу сама.

Лирис направляется в глубь леса по следам многоликих.

Ула. Ладно. (Следует за Лирисом, но, сделав два шага, останавливается и оборачивается к Ульге.) Как называется твоя деревня?

Ульга. Что?

Ула. Деревня, откуда ты пришла, — как она называется?

Ульга. Дубовая.

Ула. А брата и сестру как зовут?

Ульга. Гевис и Дедита.

Ула. Хорошо. Если у нас всё получится, ты их обязательно увидишь. Жди их дома.

Отвернувшись, Ула трусцой догоняет Лириса. Ульга с жалобной надеждой смотрит ей в спину.

Снова трудная, почти без остановок, дорога через лес.

Ула и Лирис очень спешат, едят на ходу, не разговаривают.

Раз пересекая какой-то пустынный тракт, видят две перевернутые повозки, а вокруг повозок — мертвых людей и лошадей, истыканных черными стрелами.

Там, где проходили ящеры с повозками, стволы деревьев ободраны. Если на пути многоликих попадались молодая поросль, они прокладывали себе дорогу топорами. Где топорами не получалось или требовалось врем я, там они обходили длинными дугами.

Ближе к закату Ула и Лирис нагоняют, наконец, отряд. Точнее, то, что от него осталось.

Фелита и Немой сидят около небольшого костра и с отсутствующим выражением смотрят в огонь. Услышав шаги, Фелита подскакивает с готовым к стрельбе луком в руках. Вслед за ней подскакивает Немой — с топором наперевес.

Лирис. (Вступая в круг света.) Свои!

Фелита. (Изумленно.) Лирис?! (Разглядев Улу за спиной Лириса.) Ула!

Фелита опускает лук и обнимает сначала Лириса, затем Улу. Ула немного растеряна такой встречей — как-никак, когда расставались, Фелита с ней на ножах была.

Фелита. Мы уж думали — всё, пропали вы с концами. (Лирису.) Что у тебя с головой?

Лирис. Долгая история.

Фелита. Ладно, потом расскажешь.

Обнявшись с Фелитой, Лирис, помешкав, обнимает Немого. Затем и Ула обнимает Немого. Немой очень рад, глаза его прям светятся.

Фелита. (Глядит в темноту, откуда пришли Лирис и Ула.) А где наш рыбарь? Где Йоварс?

Лирис. (Помедлив.) Его не будет.

Фелита. Что произошло?

Лирис глядит на Улу, как бы спрашивая разрешения, можно ли сказать правду. Но Ула спешит ответить сама.

Ула. Он сломал ногу, не смог дальше идти.

Фелита. (Кривится.) Нашёл время!

Ула. (Натянуто улыбаясь.) Я ему то же самое сказала. Правда ведь, Лирис?

Лирис. (Замедленно.) Да, так и сказала. (Молчит.) А ещё мы встретили Ульгу.

Фелита мрачнеет.

Фелита. Ульга… Еще одна неожиданность!

Лирис. Не нам её судить, Фелита. Она потеряла любимого человека.

Фелита. О! Наслышана, наслышана. Ты о них знал что-нибудь?

Лирис. Ни ухом ни рылом.

Фелита. (Всплескивая руками.) Вот и я тоже! Где они успевали? Когда?! Ловкачи! Даже завидую.

Лирис. Ты в любой момент можешь попробовать с Немым вот. (Показывает на Немого.) Девка ты видная. Он, думаю, против не будет. А, Немой? (Подмигивает.)

Немой смущенно отмахивается.

Фелита. (Игриво.) А ты как же?

Лирис. А я уже занят. Увы.

С этими словами он берет за талию Улу и притягивает к себе. Ула краснеет, но не вырывается.

Фелита. (Расплываясь в лукавой улыбке.) Во-он оно как! Рада за вас. Нет, кроме шуток, — рада! Еще недавно я бы сказала, что вы, голубки, рехнулись. Но сейчас… В общем, я рада. Не упускайте момента. Его может и не повториться… И вообще, что мы стоим? Присядем! У нас тут каша подгорает.

Рассаживаются вокруг костра. Фелита снимает котелок с огня, все достают ложки. Ула извлекает из торбы утреннюю снедь.

Фелита. Ого! Пируем!

Лирис. Воды вот, правда, совсем на донышке.

Фелита. Да. И родника поблизости мы что-то не заметили. Ну ничего, перезимуем!

Ула. (Уважительно — Фелите.) Боевой у тебя настрой.

Фелита. Могу поделиться.

Ула смеется.

Лирис. (Оглядывая всех.) Так что, идём, значит, до конца?

Фелита. А как же! Я б и одна пошла. Не то что Ульга…

Лирис. Давай не будем об Ульге.

Фелита. (Миролюбиво поднимая руки.) Ладно, ладно. Не об Ульге так не об Ульге. Тогда о чём? (Запускает ложку в котелок.)

Лирис. Расскажи, как вы так попались?

Фелита. (Жуя.) Просто не повезло. Мы — в поле, они — в лесу.

Лирис. Понятно.

Фелита. Если б (показывает ложкой на Немого) не Немой, всех бы, наверное, перебили. Задержал он колдуна ихнего. Дал время опомниться.

Прочитав по губам, что речь идет о нем, Немой скромно потупился.

Фелита. Не скромничай! Как есть сказала… (Поворачивается к Лирису.) Правда, и странного в этой схватке хватало.

Лирис. Что именно?

Фелита. Ну, мне показалось, что они первым делом хотели прикончить Юлдиса и Немого, а меня с Ульгой старались избегать.

Ула. Понятно, почему! Сперва хотели вывести из строя сильнейших.

Фелита. (Уверенно.) Нет, тут другое. Они и на нас налегали, но… (затрудняется) не стремились убить. Скорее, обезоружить и повалить.

Ула. Может, это связано с тем, что ими верховодит женщина?

Все взгляды устремляются на Улу.

Фелита. Не поняла.

Ула. Ну, может, они подспудно боятся всех женщин?

Фелита. (Отмахиваясь.) Ага! Забыла, что ли, в каком виде они оставляют за собой деревни? В каждой — полным-полно женщин. Мертвых.

Лирис. (Раздумчиво.) А мне кажется, в этом что-то есть. И в снах наших — там ведь, в пещере, все без исключения женщины ведут себя как особы королевской крови. Их почитают, боятся, боготворят. И как у нас знать управляет чернью, так у них женщины управляют мужчинами. Отсюда и подспудный страх. А? (Оглядывает всех.)

Фелита. (Неуверенно.) Не знаю, не знаю… Хотелось бы верить. Мне это даже на руку — пусть боятся! Пока они мнутся, я их стрелами — чик-чик!

Ула. (Задумчиво.) И сон этот… Знаете что? Я решила досмотреть его до конца.

Все удивленно смотрят на Улу.

Фелита. (С сомнением.) Ненормальная. Это невозможно… А если даже и получится, станешь вон — как Ульга. Сломаешься.

Лирис. (Уле.) Фелита права. Это опасная затея.

Ула. Но она может помочь.

Лирис. Чем?

Ула. Не знаю пока. Но чувствую: может. Ведь неспроста нам это снится. Неспроста мужчины могут отмахнуться, а у женщин всё повторяется раз за разом, пока не сломит.

Лирис. Я против, Ула. Извини.

Фелита. Поддерживаю. Сейчас нам как никогда нужны бойцы.

Ула. Я и не собираюсь сдаваться. Я пойду дальше несмотря ни на что.

Фелита. Ага, как Ульга.

Лирис. (Кричит.) Хватит об Ульге!

Фелита вздрагивает. Некоторое время она грозно смотрит на Лириса, потом поворачивается к Немому.

Фелита. А ты что думаешь?

Немой поворачивается к Уле и вдруг согласно кивает.

Фелита. (Обескураженно — Немому.) Что?! Хочешь, чтоб она попробовала досмотреть ту жуть?!

Немой снова кивает.

Фелита. Что только не услышишь!

Лирис жестами обращает на себя внимание Немого.

Лирис. (Немому.) Она может сойти с ума.

Немой отрицательно качает головой. Потом показывает пальцем на Улу и снова качает головой: только не она, мол.

Лирис раздраженно скребет ногтями щеку.

Ула. В конце концов решать мне. (Молчит, оглядывает товарищей.) И я сделала выбор.

Лирис. (Смиряясь.) Ладно, так и быть. Когда собираешься это проделать?

Ула. Да прямо сейчас! Чего тянуть?

С этими словами она отцепляет от торбы плащ, кутается в него и ложится на землю.

Фелита. (С уважением.) Отчаянная бабёнка! (Лирису.) Цени!

Лирис. (Не обратив внимания на Фелиту — Уле.) Мы будем ждать. (Осторожно трогает ее плечо.)

Ула благодарно кивает ему и закрывает глаза. Уснуть долго не удается.

Мешает то, что Ула знает: за ней сейчас наблюдают товарищи. Слышно, как они орудуют ложками в котелке. Потом до неё доносится шёпот.

Фелита. Ничего не выйдет. Проснётся сразу, как запахнет жареным.

Лирис. (Раздражённо.) Тс-с-с!.. Ешь давай.

И тут Ула засыпает.

Сон Улы начитается сразу с того момента, когда кто-то хватает ее за ногу. Ула снова визжит, но на этот раз не просыпается. Побарахтавшись немного в светящейся багровым светом тесноте, она успокаивается. Постепенно дыхание выравнивается. Ула вспоминает, что находится здесь по собственному почину и что ей необходимо увидеть, чем все закончится.

Чьи-то цепкие пальцы все так же держат щиколотку. Ула упирается руками в податливые стенки кишечника, оттягивает их от себя и, дрожа от напряжения, смотрит вниз, на ногу. Ее держит человеческая рука, выкрашенная в зеленый цвет. Оказывается, это тот «зеленый» из процессии, который случайно свалился в пасть вслед за девушкой. «Зеленый» все тянет и тянет на себя, видимо, пытаясь продвинуться вверх.

Наивный!

Потеряв силы, Ула расслабляет руки, и стенки кишечника сдавливают ее очень крепко. У Улы весь воздух вышибает из груди. Но вскоре давление слабеет. Тогда Ула пытается свободной ногой содрать пальцы с щиколотки. Не сразу, но у нее это получается — царапаясь, зеленая рука ухает в склизкую багровую бездну. Снизу слышится глухой жалобный крик.

Ула остается одна, и ей снова становится очень страшно. Она чувствует, что готова проснуться. И какой-то частью себя понимает: она будет даже рада, если так все и произойдет. Подумаешь, не получилось! Ни у кого еще не получилось. Но она тут же вспоминает, зачем все это затеяла и берет себя в руки. Закрывает глаза. Пытается выровнять сбитое страхом дыхание. Убеждает себя, что ничего страшного не происходит, что слизь не растворит ее тело, что в конце концов она выживет.

Ула. (Сама себе.) Это «зелёному» нужно бояться. Он — мужчина, ему тут нечего делать. А с тобой всё будет хорошо.

С этими словами она засыпает, полностью отдаваясь во власть пульсирующей багровой тесноте.

Она спит во сне и понимает это. Вокруг — кромешный мрак и хлюпанье. Звуки умиротворяют. Слизь уже не жжется, а греет кожу. Ула понимает, что если б не эта слизь, было бы холодно.

Сон во сне длится очень долго. Ула то понимает, что она до сих пор переживает кошмар, то забывает это, теряет связность мыслей, пропадает куда-то, и лишь хлюпающие звуки да приятное ощущение тепла на коже возвращает ее в явь кошмара. Но и тогда она не просыпается.

И вдруг всё прекращается.

Ула приходит в себя в какой-то пещере, не той, не первой, а другой — небольшой, с низким потолком, битком забитой многоликими.

Среди многоликих нет ни одной женщины — одни мужчины. Ула стоит в пустом пространстве, многоликие окружают ее плотным кольцом. Пять костров горят, обозначая границу пустого пространства. На Улу многоликие почему-то не обращают внимания. Все как один молча и напряженно смотрят на потолок, в точку, находящуюся прямо над головой Улы.

Ула тоже поднимает голову.

И вздрагивает.

Она видит нечто напоминающее гигантскую куриную гузку, торчащую прямо из камня. Гузка то напряженно набухает с протяжным тошнотворным звуком, то вяло расслабляется. Ула во все глаза смотрит на это безобразие, не в силах пошевелится, и вдруг гузка исторгает из себя кости.

Они летят прямо на Улу — несколько бьют по голове и плечам, Ула, прикрыв голову, отскакивает, а кости все сыплются и сыплются в самый центр пустого пространства, громко стукаясь о каменный пол — берцовые кости, плечевые, лопатки, ребра, черепа; все — девственно белое, гладкое, аж слепит глаза. Попадаются и маленькие, детские косточки.

Многоликие не шевелясь смотрят на гузку — до костей им почему-то дела нет. Ула, лежа на границе костяного града, тоже поднимает глаза, и вовремя.

Гузка исторгает ту самую девушку.

Девушка падает вниз головой на гору человеческих костей. К ости разлетаются во все стороны, а многоликие разом повергаются ниц. Становится очень тихо. Никто не шевелится. Ула в ужасе оглядывает замерших многоликих, потом переводит взгляд на голую девушку, лежащую среди костей. Кожа ее покрыта какой-то розоватой коркой. Корка успела засохнуть, и можно разглядеть, что местами она потрескалась, и в трещинах виднеется читая белая кожа.

Девушка, выгнув спину, делает вдруг глубокий вдох.

Это происходит до того неожиданно, что Ула вскрикивает и в испуге закрывает лицо руками.

Многоликие принимаются петь.

Многоликие. (Радостно.) О-ма, О-ма! Кнери так-ка дом-ма! О-ма, О-ма! Кнери так-ка дом-ма!

Девушка постепенно приходит в себя — переворачивается сначала на бок, оглядывается, щурясь на свет костров, потом встает на четвереньки и наконец утверждается на ногах. Ноги у нее заметно дрожат.

К ней сразу же подбегают, подобострастно кланяясь на ходу, четверо «зелёных» с переносным троном в руках. Трон — тот самый, на котором Мать многоликих въехала в деревню Улы.

Девушка спускается с горы костей и останавливается около трона. У одного из «зеленых» в руках появляется внушительного размера чаша. Трое других извлекают из-за спин изогнутые ножи и принимаются соскабливать с девушки розоватую корку и бросать ее в чашу.

Вот девушка очищена. Местами белая кожа ее оцарапана до крови неосторожными движениями изогнутых ножей. Но на раны ни она, ни «зеленые» внимания не обращают.

Девушка садится на трон. «Зеленый» передаёт ей чашу, и девушк а кладет чашу себе на колени. Взявшись за ручки, «зеленые» с четырех сторон поднимают трон, и уносят девушку прочь. Прочие многоликие, стоящие все это время на коленях, поспешно подскакивают и расступаются перед процессией. На лицах — помесь страха и любви.

Когда процессия скрывается в дальнем конце пещеры, многоликие одновременно, без команды, кидаются к костям, как разбойники к ничейным драгоценностям. Каждый норовит схватить кость по больше. Тот, у кого оказывается берцовая, поднимает ее высоко над головой и радостно орет. Кто-то жестоко дерется, не поделив черепа. Кто-то, споткнувшись, падает, и его, не замечая, топчут. Он визжит, пытается встать, но его снова валят, так как костей хочется всем.

Улу тоже топчут, ей очень больно, она слышит, как трещат сломанные ребра. Тогда она визжит изо всех сил и просыпается.

Ула открывает глаза и видит, что над нею нависают Лирис, Фелита и Немой. Некоторое время она смотрит на них, как на чужаков. Потом все встает на места. Она понимает, что затоптали ее не по-настоящему. Лирис, Фелита и Немой всё нависают, в глазах — напряженное ожидание.

Ула. (Хриплым голосом.) Я вам сейчас такое расскажу…

Ула, Лирис, Фелита и Немой сидят вокруг к остра. Ула только что закончила свой рассказ.

Фелита. Значит, яма-пасть переварила всех, кроме той девушки, отчего девушка заделалась Матерью?

Ула. Как-то так.

Фелита. Ага. А корка, которую с неё соскоблили, зачем?

Ула. Чего не знаю, того не знаю. Но всё, что вышло с обратной стороны ямы-пасти, — всё ценно для них.

Фелита. Конечно, здорово, что ты не убоялась и прошла через это. По-хорошему я завидую тебе. Но как это может нам помочь?

Ула. Не знаю.

Фелита. То-то!

Лирис. (Фелите.) Нет, погоди! Теперь, когда мы всё узнали, узнали, чем заканчивается сон, нам не так страшно. А это уже немало. Будем высыпаться!

Фелита. Ну, если высыпаться… Вот сейчас и проверим. Ула! Ты своё уже отоспала, так что на часах первая ты.

Ула. Я не против.

Фелита. А после тебя…

Немой. (Поднимая руку, перебивает.) Ны! Ны!

Фелита. (Немому.) Ты хочешь? Хорошо. (Уле.) Растолкаешь во второй половине ночи Немого.

Фелита укладывается спать. Немой подбрасывает в костер хвороста и тоже ложится. Лирис наклоняется к Уле.

Лирис. (Шепотом.) Умничка.

Ц елует Улу в щеку и намеревается лечь.

Ула. Подожди.

Лирис. Чего?

Ула. Посиди со мной немного.

Лирис без возражений садится рядом.

Ула. (Шепотом.) До сих пор поджилки трясутся.

Лирис. (Обнимая Улу.) Всё позади. Ты самая отважная девушка, которую я встречал.

Ула. Где-то я это уже слышала.

Лирис. (Многообещающе.) И услышишь ещё не раз!

Улыбаясь, Ула прижимается к Лирису.

Ула. С тобой так спокойно.

Лирис. Хочешь, вместе на часах постоим?

Ула. Нет, что ты!.. И вообще, ложись-ка давай спать, а то завтра будешь вареным ходить.

Лирис. (С шутливой обидой.) Прогоняешь?

Ула. Прогоняю.

Лирис. А на прощанье поцелуешь?

Ула тихо смеется и целует Лириса. Потом Лирис ложится и накрывается плащом.

Ула остается сидеть на страже. Вокруг шелестит ночной лес.

К концу своей смены Ула откровенно клюет носом. Немой сам просыпается, аккуратно трогает Улу за плечо и указывает на землю: ложись, мол. Ула с сонной благодарностью кивает и вытягивается рядом с Лирисом, укрывшись половиной его плаща.

Перед самым рассветом полено в костре стреляет особенно громко, и Ула, вздрогнув, просыпается. Открывает глаза и, сонно мигая, осматривается. Все спят, мелькает в голове. Потом она падает головой обратно на скатку и снова засыпает. Но ненадолго. До нее вдруг доходит, что, оглядываясь, она не увидела Немого. Откинув плащ, о на садится и осматривается снова.

Немого и вправду нигде нет.

Ула. (Сама себе.) Может, отлить пошёл?

Встает и вертит головой. В руках сам собой оказывает топор. Немой всё не показывается.

За спиной вдруг слышится какой-то звук — далекий и приглушенный. Ула резко оборачивается и, перехватив топор поудобнее, идет в ту сторону. Она все дальше и дальше удаляется от костра. И тут слышит разговор.

Беседуют два многоликих — во сне она столько раз слышала эту речь, что спутать теперь невозможно. Секунду она думает, что делать. Потом принимается красться дальше, на голоса.

То что она видит, бросает ее в жар.

Немой беседует с многоликим на его, многоликого, языке!

Немой. (Вполголоса.) Бу рака смагт-не. Ора за нешт-не.

Многоликий. Зак-ри до фава эндара гушти-ва.

Немой. Гушти? Дек.

Многоликий. Ше дек. Бу йока жжок!

Но не это поражает Улу. Немой разговаривает! Вот что самое удивительное.

Ула принимается лихорадочно соображать. Что же это получается? Немой — предатель? Кровь бросается ей в голову от этой мысли. Столько лишений, столько потерь, а он — предатель!

Не думая больше, Ула выскакивает из укрытия и бросается на беседующую парочку. Ей везет: тот, с кем разговаривает Немой, стоит к ней спиной. Ула с криком опускает ему на макушку топор. Шлем звонко трещит, «затылочная» рожа распадается надвое. Ула вынимает топор и бьет падающего мертвеца в спину плечом — вместе с мертвецом она валится на Немого. Немой оказывается придавленным — глаза безумно мечутся. Ула нависает над ним и, видя, что он намеревается выбраться из-под мертвеца, дает ему навершием топора по лбу. Немой обмякает. Тогда Ула отбрасывает топор, извлекает из ножен Немого огромный охотничий нож и приставляет к его горлу.

Ула. (Быстро оглядываясь.) Вы тут вдвоём были?

Немой молчит.

Ула. (Издевательски.) Что молчишь? Снова говорить разучился?

Губы немого презрительно кривятся.

Ула. (Показывает глазами на мертвеца.) Медленно спихни его с себя.

Немой не шевелится.

Ула. (Сурово.) Не прикидывайся, что не понял! Давай, иначе мигом отправишься вслед за ним!

Немой спихивает с себя мертвого многоликого.

Ула. Перевернись на живот.

Немой опять упрямится.

Ула. (До крови тыча Немого ножом.) Ну!

Немой, кривясь, переворачивается на живот. Тогда Ула одной рукой берет его за волосы, другую, с ножом, просовывает под горло.

Ула. Вставай. Только без шуток!

Немой медленно поднимается на ноги. Н ож Улы приставлен к его г орлу, свободная рука держит за волосы.

Ула. Теперь топай к костру.

Вдвоем они неуклюже продвигаются на свет костра. Ула всё время озирается, опасаясь нападения. Но, слава Четверым, ничего не происходит. До костра она добирается в целости и сохранности. Немой уныло сопит через раздутые ноздри.

Ула. (Лирису и Фелите.) Подъем, сони!