Майада. Дочь Ирака

Глава четвертая. Саддам Хусейн

Голова у нее все еще раскалывалась от криков Ахмеда. Майада молча сидела, глядя на то, как женщины-тени по одной отходили от Алии. Та неподвижно сидела на полу, хотя Самара предложила ей разложить постель и припасы, которые Алия небрежно свалила в камере. Но она, сцепив пальцы и положив руки на колени, внимательно смотрела на них. Майада поняла, что, наверное, она думает о дочери и о том, что ей никогда больше не случится обнимать и оберегать ее, потому что, когда Алию выпустят из Баладият, Сузан сама, скорее всего, будет женой и матерью.

На секунду Майада позавидовала отчуждению Раши, ведь сама она впитывала истории других женщин-теней, и бремя их горя усугубляло ее собственное.

Но, думая об этом, Майада все же понимала, что уже искренне привязалась к сокарменицам и никогда не сможет разлучиться с ними. Самара, к удивлению Майады, предложила ей омыть лицо и руки водой из маленького ведерка. Мрачное настроение немного улучшилось. Она знала, что заключенным не разрешают держать острые предметы, но она уже убедилась в том, что Самара способна творить чудеса, и спросила, нет ли в камере ручного зеркальца.

Та взглянула на других сокамерниц, затем кивнула, повернулась и стала рыться в своих вещах, которые она прятала в складках грубого военного одеяла. Радостно хмыкнув, она с гордым видом обернулась, держа в руке маленькое сломанное зеркальце. Самара энергично помахала им и прошептала:

— Неделю назад здесь сидела красивая молодая женщина. Один из охранников очень ею заинтересовался. Он передал ей зеркальце, заставив пообещать, что она не покажет его сокамерницам. Когда его перевели в Басру, он приказал, чтобы ее отправили вслед за ним. И она оставила мне это зеркальце.

Майада задумалась о том, какую цену женщина заплатила за «заботу» охранника, но отогнала эту мысль. Она знала, что в иракских тюрьмах во время пыток насилуют и мужчин, и женщин, но самых красивых женщин насилуют постоянно. Впервые в жизни Майада порадовалась тому, что никто не считает ее красавицей.

Она с грустным вздохом взяла зеркальце из руки Самары, посмотрела на себя и удивленно поморщилась. Не веря своим глазам, она несколько раз перевернула зеркало: сначала взглянула на матовый низ, а затем на зеркальный верх, и лишь после этого осмелилась посмотреть на свое отражение во второй раз. Да, незнакомка в зеркале действительно была старшей дочерью Низара и Сальвы и матерью Фей и Али.

Майада коснулась лица кончиками пальцев. Ее поразило, что после ареста прошло всего двадцать четыре часа, но ее кожа обвисла, а вокруг зеленовато-карих глаз появились новые морщины.

Тут Майада услышала, как одна из женщин-теней воскликнула, что даже к собакам в Ираке относятся лучше, чем к ним, заключенным, и вдруг, неожиданно для самой себя, крикнула:

— Несомненно, так оно и есть, к некоторым собакам относятся лучше, чем к нам, если только речь идет не о президентском добермане Мухтаре!

Женщины-тени складывали вещи, причесывали волосы или повязывали головы платком, но, услышав слова Майады, все, кроме Алии, замерли и повернулись к ней.

— Майада, что за ерунду ты болтаешь? — голос Самары слегка дрогнул от смеха.

Рула, самая религиозная женщина из камеры 52, спросила:

— Собаку зовут Мухтар? — В ее голосе зазвенело сомнение.

Ничего удивительного, что Рула не поверила Майаде, ведь Мухтар значит «избранный», и это одно из имен, которым, как говорится в Коране, Аллах называл пророка Мохаммеда. Назвать собаку Мухтаром — значит оскорбить великого пророка ислама.

Не подумав о том, каковы могут быть последствия подобных разговоров, Майада стала рассказывать женщинам-теням то, что знала о Саддаме Хусейне.

— Да, это правда. В прошлом, когда у него еще оставались теплые чувства к матери его детей, он подарил Саджиде доберман-пинчера по кличке Мухтар. Саддам сам выбрал это неподходящее имя. Я видела бедную собаку после того, как он приговорил ее к смертной казни. — Майада продолжила: — Поверьте, вы бы согласились удвоить свой срок заключения, лишь бы избежать того, что перенесло это бедное животное!

Самара предостерегла ее:

— Следи за своими словами. Если они услышат, — она кивнула в сторону металлической двери, — то отрежут тебе язык и бросят на произвол судьбы, чтобы ты истекла кровью и умерла. И мы ничем не сможем тебе помочь.

Все иракцы знали, что если они критикуют Саддама или члена его семьи, то перед смертью им отрежут язык, и Майада учла предостережение Самары.

Она отошла от двери к дальней стене камеры, потом села на пол и стала рассказывать шепотом. Женщинам-теням было интересно услышать историю, и они во второй раз за утро собрались в кружок.

— Это случилось в 1979 году, в начале правления Саддама, — тихо сказала Майада. — Саджида и Саддам еще не ненавидели друг друга. Он занял важный политический пост и беспокоился о безопасности своих детей. Саддам купил для Саджиды щенка добермана и назвал его Мухтар. Аллах знает, почему он выбрал такое имя! Он хорошо его выдрессировал, и стоило ему приказать «Мухтар, взять!», как пес бросался на того, кого ему указывали. Как-то Саджида плавала в бассейне. Она вышла из воды и потянулась за полотенцем. Саджида — жестокая женщина, она грубо обращается со слугами, и, конечно, она не из тех, кого беспокоят чувства животных. Она не хотела, чтобы собака стояла рядом и, не подумав, бросила в нее полотенцем и приказала: «Мухтар, взять!»

Впоследствии Саджида сказала врачу, который также лечил мою семью, что приказ озадачил собаку. Мухтар осмотрелся по сторонам и, не найдя никого, на кого он мог напасть, напал на Саджиду. Та быстро скомкала полотенце и засунула в пасть собаке. Охранники услышали ее крики и оттащили Мухтара. В общем, Саджида не получила никаких повреждений.

Молодая незамужняя девушка по имени Сара тихонько вскрикнула и закрыла рот рукой.

Майада улыбнулась ей, прежде чем закончить эту поразительную историю.

— Когда Саддаму сообщили о том, что случилось, он пришел в такую ярость, что решил устроить потешный суд над животным. Мне говорили, что он сидел за письменным столом, а собаку крепко держал за цепь один из охранников. Саддам был и судьей, и присяжными. Он приговорил Мухтара к смерти от жажды и голода, хотя собака в точности выполнила то, чему ее учили. Прежде чем ее вывели из кабинета, чтобы казнить, он три или четыре раза ударил ее электрошокером.

Но самое ужасное, что Саддам хотел не просто убить собаку. Он счел, что собака, напавшая на члена правящей семьи, заслуживает долгих пыток перед смертью. Саддам позаботился о том, чтобы Мухтар страдал как можно дольше. Саддам приказал охранникам привязать собаку к металлическому шесту рядом с бассейном. Потом охранники рассказывали, что, по его мнению, весьма забавно, что собака умрет от жажды, находясь прямо у кромки воды.

Бедную собаку так крепко привязали к шесту, что шея почти примыкала к нему, и она не могла ни сесть, ни лечь. Она оставалась там много дней на горячем солнце, и Саддам хохотал, слыша, как она жалобно скулит. Один или два раза в день Саддам и его старший сын Удей, который, как знают все иракцы, еще более жесток, чем его отец, били собаку электрошокером.

У всех членов этой безжалостной семьи, кроме младшей дочери Халы, каменное сердце, но собака так страдала, что даже Саджиде стало ее жалко. Но, конечно, ни у кого не хватило смелости возразить Саддаму.

Заканчивая рассказ, Майада добавила:

— Когда врач вернулся во дворец, чтобы осведомиться о здоровье Саджиды (она чем-то болела), он увидел, как мучается Мухтар, и спросил охранника, в чем тот провинился. Ему ответили, что Саддам приговорил собаку к смерти, и тогда врач набрался смелости и вернулся в дом. Врач сказал Саддаму, что ему нужен сторожевой пес, и попросил отдать Мухтара. В тот момент Саддам явно находился в благодушном настроении, потому что он пожал плечами и ответил, что тот может его забрать. Врач подошел к Мухтару и попросил охранника перерезать цепь, которая душила бедное животное. Врач сказал, что по долгу профессии был свидетелем ужасных страданий, но все же он с трудом сдержал слезы, когда увидел, в каком состоянии находилась собака. Она пыталась освободиться, и цепь глубоко врезалась ей в шею. Врач был уверен, что она уже умерла. Но он набрал в руки немного воды из бассейна и вылил ей на морду. Она моргнула, и тогда он поднял ее на руки, отнес к машине и отвез домой. Он ухаживал за псом, пока тот не выздоровел.

Через год, когда я приезжала к нему в гости в Мосул, я с радостью увидела, что собака чувствует себя прекрасно. Врач с гордостью сказал, что доберман, которому теперь дали более подходящее имя, — чудесный, веселый пес. — Майада рассмеялась. — Я даже видела его фотографию: он сидел в гостиной вместе с другими членами семьи.

Женщины-тени молчали. Все они стали жертвами палачей Саддама, но каждая надеялась, что если бы он узнал, что с ней приключилось, то вмешался бы и освободил ее. Услышав эту историю, они впервые поняли, что их президент — безумец, и именно он причина зверств, которые творятся в Баладият и других иракских тюрьмах.

Иман, миниатюрная женщина с черными волосами и голубыми глазами, впервые заговорила с Майадой. Она боялась спрашивать ее о Саддаме, но ей хотелось узнать имя доктора, который спас Мухтара.

— Наверное, лучше мне этого не говорить. Он до сих пор занимает пост лечащего врача президента.

Иман понимающе кивнула. Все иракцы, которые не состояли на службе в разветвленном аппарате безопасности, старались защитить остальных единственным известным им способом не называя имен.

Вдруг женщины, сидевшие в кружке, услышали мужские крики. Заключенный, которого тащили по коридору, молил о пощаде. Когда он поравнялся с их камерой, ему удалось вырваться от тюремщиков. Он молотил кулаками по металлической двери и просил впустить его. В панике ему казалось, что в камере он сможет спастись. Но охранники схватили его, и по шуму было ясно, что они избивают его. После множества проклятий и ударов пленника потащили дальше.

Майада перевела взгляд на Самару и спросила ее, почему сегодня утром столько пытают, ведь она сказала, что этим обычно занимаются в другое время.

Самара сильно покраснела, пожала плечами и взмахнула рукой.

— Иногда они делают исключение.

Майада поняла, что Самара солгала, чтобы ободрить ее, и с нежностью посмотрела на сокамерницу.

— Но они и правда пытают в основном ночью, — добавила молодая женщина.

Рула пробормотала, что Самара не лжет.

Все сидели и молча слушали затихающие вдали крики. Наконец пожилая женщина в толстых очках сказала:

— Раньше я никогда не думала, что Саджида жестока. Я сочувствовала ей, когда Саддам взял вторую жену, молодую Самиру Шабендар. Саджида мне даже нравилась.

Самара вздохнула.

— Теперь мы знаем, что больше ты не испытываешь к ней сочувствия, Иман.

Женщина согласно кивнула.

— Мне казалось, этого не может быть.

Майада хотела, чтобы весь мир знал правду о семье Саддама.

— Глупость Саджиды даже превосходит ее жестокость. Она должна радоваться, что Саддам с ней не развелся, — прошептала она. — Он ее ненавидит, а она ненавидит его. Дети — единственное, что у них есть общего, и хотя официально они до сих пор женаты, видятся очень редко.

— Правда? — спросила Самара.

— Я говорю вам только правду.

— Расскажи нам об этой женщине, — попросила Иман.

— А ты встречалась с Саддамом? — еле слышно прошептала молоденькая женщина-тень по имени Муна.

Майада не ответила, но Самара негромко рассмеялась, хлопнула в ладоши и прошептала:

— Конечно, встречалась!

Теперь и Алия стала прислушиваться к разговору. Она тихо подошла и села в кружок. Она взглянула на Майаду и спросила:

— Расскажешь о нем?

Майада без колебаний кивнула. Да, разумеется. За последние двадцать четыре часа ее жизнь полностью переменилась, и она отринула привычную осторожность и нежелание откровенничать о Саддаме, его семье и приближенных чиновниках. С того утра, когда ее арестовали, она словно переродилась, и теперь жалела лишь о том, что у нее слишком маленькая аудитория. Ей хотелось, чтобы она многократно увеличилась и весь мир услышал то, что ей известно о Саддаме Хусейне.

— Говори тихо, — еще раз предостерегла ее Самара.

— Я расскажу с самого начала. — Майада улыбнулась Самаре. — Только шепотом.

Ничего удивительного, что Самара так волновалась.

— Мы должны подготовиться. Если дверь вдруг откроется, я сделаю вид, что говорю о своих любимых блюдах, а ты, Анвар, — Самара махнула в сторону пожилой женщины со светлыми волосами, — будешь спорить со мной и говорить, что я ничего не понимаю в кулинарии. — Она опять взглянула на Майаду и широко улыбнулась: — И они поверят, что мы — всего лишь кучка глупых женщин.

Анвар со смехом согласилась сыграть отведенную ей роль. Тогда все посмотрели на Майаду и попросили ее продолжать.

Она рассказала, что ее мать познакомилась с Саддамом в 1969 году, через год после не получившего поддержки военного переворота под началом партии «Баас». Тогда президентом стал Ахмед Хасан аль-Бакр. Майада напомнила сокамерницам, что иракские интеллектуалы не принимали партию «Баас». Ее родители никогда в нее не вступали. После того как «Баас» захватила власть, в Ираке началась политическая неразбериха, и многие бывшие правительственные чиновники ждали, когда новые правители покажут свое истинное лицо, чтобы решить, оставаться в Ираке или бежать в соседние арабские страны.

— Родителей пригласили на небольшую вечеринку в иностранное посольство. Дело было летом, и закуски подали в сад. Мой отец Низар разговаривал с одним из послов, а мать клала еду в тарелку, весело болтая с женой ливанского посланника. Обычный светский раут: гостьи обсуждали будущий сезон светских развлечений, а мужчины — политику. Но все были немного обеспокоены, потому что в Багдаде поговаривали, что лидеры партии «Баас» не потерпят критики. Отец говорил мне, что баасисты не привыкли к добродушным политическим перепалкам — а ведь это, как вы знаете, в арабском мире считается невинным развлечением: мужчины часами сидят в кофейнях и с жаром обсуждают действия правящей партии.

В саду расставили круглые столы, накрыли их белыми скатертями и украсили букетами цветов. Дама из Ливана предложила моей матери присесть. Они увидели стол с двумя свободными местами и подошли к нему. За ним уже сидели двое мужчин. Мама описала мне их. Один, по ее словам, был молод и красив. Он ел очень медленно, демонстрируя прекрасные манеры. Она обратила на это внимание, потому что большинство иракских мужчин накидываются на еду, как дикие звери, а этот молодой человек вел себя совсем по-другому.

Мама сказала, что он взглянул на них и с улыбкой поздоровался, но не представился. Потом она вспоминала, что у него были черные глаза, круглые и необычайно блестящие, чем напоминали глаза животного.

Мать разговаривала с ливанкой. Рядом прошла жена кувейтского посла. Она ущипнула маму за руку, наклонилась и прошептала: «Так ты его знаешь! Позвони мне завтра и подробно все расскажи».

Она очень удивилась, потому что понятия не имела, о ком говорит знакомая. Мама ничего не сказала и продолжила есть. Через несколько минут к ней подошел тот самый молодой мужчина с круглыми глазами. Он спросил: «Как вы поживаете, устата [профессор] Сальва?»

Мама сказала, что все в порядке, и задала ему тот же вопрос. «О, это тяжелая ноша», — загадочно ответил он.

Она понятия не имела, о какой ноше идет речь, но предположила, что он говорит о проблемах большой семьи или семейного бизнеса. Затем он сказал еще что-то, но она почти не обратила внимания на его слова, потому что постоянно слышала подобные замечания об отце. «Я всем сердцем восхищаюсь Сати аль-Хусри, — заявил он. — Когда я был бедным студентом юридического факультета в Каире, я каждую вторую пятницу приходил к Сати и задавал ему много вопросов. Этот великий человек никогда не перебивал меня и не уставал на них отвечать». Мать поблагодарила его за добрые слова, ведь ее отец умер всего год назад, за четыре месяца до того, как партия «Баас» пришла к власти. Его смерть стала для нее незаживающей раной. Она хотела спросить молодого человека, как его зовут, но подумала, что это неприлично: ведь он полагал, что Сальва его знает. Поэтому она ничего не сказала. Незнакомец предавался воспоминаниям: «Я всегда говорил, что Сати аль-Хусри мог стать самым богатым человеком на Ближнем Востоке, если бы получал хотя бы несколько монеток за каждый написанный им учебник. Он не нажил много денег, но завоевал сердца миллионов людей». Во всех арабских школах учат по учебникам Сати. Он отказался от авторских гонораров, утверждая, что знания подобны воздуху, который невозможно держать взаперти. Сати разрешил школам бесплатно издавать и использовать нужные учебники. Он принимал гонорары, если книги продавались традиционным способом, например, в магазинах, но никогда не брал деньги за учебники.

Мама смутилась. Она думала, что у молодого человека проблемы в бизнесе, и решила, что мой отец мог бы ему помочь. Наконец она пригласила нового знакомого вместе с женой посетить их виллу. Она сказала, что ее муж поможет, если у него какие-то трудности.

Она вспоминала, что в этот момент глаза молодого мужчины весело загорелись; он опустил голову и улыбнулся. Затем она узнала, что разговаривала с Саддамом Хусейном, которого называли «господин заместитель». Она поняла, что в этот момент он осознал, что она не узнала человека, занимавшего второй пост в государстве.

Женщины тихо перешептывались. Им было сложно вообразить поразительную жизнь семьи Майады. Они не могли поверить, что ее мать была так уверена в себе, что не обратила внимания на набирающую силу «Баас», словно это была шайка мошенников. Ей казалось, что они вскоре лишатся власти, и ей не стоит выяснять, как выглядит всесильный вице-президент.

Конечно, вначале Саддам предпочитал оставаться в тени, избегая публичности. Впервые партия «Баас» пришла к власти в 1963 году, но их так быстро свергли, что когда в 1968 баасисты вернулись, большинство людей не принимало их всерьез. Они думали, что второй приход к власти будет таким же кратковременным, как и первый.

Но они недооценивали Саддама Хусейна.

«Баас» получила власть во второй раз. Ему тогда был всего тридцать один год. Он учел ошибки 1963 года. Он был достаточно умен, чтобы не лезть напролом, не убедившись в прочном будущем партии. Теперь все иракцы знают, что он укрепил свое положение, опираясь на службу безопасности. С самого начала «Мухабарат» — правительственная организация террора и запугивания — подчинялась Саддаму. Но хотя он был зачинщиком террора и лично убил многих иракцев, он предпринимал немало усилий, чтобы казаться утонченным джентльменом с Прекрасными манерами.

Майада сказала сокамерницам, что впервые встретилась с Саддамом, когда в ее жизни произошло одно очень печальное событие, и потому она до сих пор бессознательно старалась вытеснить эти воспоминания из памяти.

— В 1974 году мой отец умер от рака. Незадолго до похорон нам позвонил Саддам. Он по-прежнему занимал пост вице-президента. Он принес свои соболезнования и сказал, что хотел бы прийти на фатию [поминки для мужчин].

Когда иракская семья оплакивает покойного, семь дней двери в их доме не закрываются. Люди приходят и уходят; им не нужно звонить или стучать. Из президентского дворца приехал курьер. Он принес конверт от Саддама.

— Мама заглянула в конверт и увидела там 3000 иракских динаров [10 900 долларов]. На эти деньги можно купить дом, но, к счастью, дом у нас уже был. Мать велела мне позвонить Саддаму и поблагодарить его, но я напомнила ей, что в Ираке не принято отвечать на добрый поступок таким образом. Иракцы благодарят за подарок лишь через некоторое время, да и то обычно не словами, а взаимной любезностью, но Сальва настояла на том, чтобы мы сказали вице-президенту спасибо за заботу. Ее не волновало, что бы сделали или не сделали в этом случае другие иракцы. Мать всем сердцем верила в то, что дедушка Сати говорил о самосознании арабов. Она всегда утверждала, что она не гражданка Ирака, Сирии или Ливана, а арабка — просто и ясно. И она будет вести себя, как диктуют правила хорошего тона, даже если я возражаю.

У моей матери нет сыновей, и потому я, как старшая дочь, должна представлять семью. Я не хотела, чтобы она звонила. Еще с детства я находилась под сильным влиянием отца. Он не одобрял баасистов, и потому они мне тоже не нравились. Как вы знаете, баасисты заставляют вступать в их партию всех студентов университетов, но детей и внуков Сати аль-Хусри избавили от этого. Мы не были баасистами, но пользовались привилегиями. Я не хотела разговаривать с Саддамом Хусейном, которому не доверял мой отец.

Но мать была очень настойчива, и мне пришлось поступить так, как она приказывала. Мне было всего восемнадцать лет, когда я впервые позвонила вице-президенту по прямому номеру. У него немного гнусавый голос, но говорил он очень вежливо. Я хотела как можно быстрее завершить разговор: поблагодарив за щедрый жест, я ждала, когда он со мной попрощается. Саддам сказал, что сожалеет о том, что не сможет побывать на фатии, и попросил извинить его за это. Он разговаривал с такой скромностью, что сумел завоевать мою симпатию, — призналась Майада. — Мне стыдно, но когда я повесила трубку, я стала приверженкой Саддама Хусейна.

Самара и другие женщины-тени понимающе кивнули. В начале правления многие иракцы поддерживали Саддама Хусейна. Он пришел к власти с амбициозными планами и быстро провел несколько реформ, которые повысили благосостояние большинства иракцев. Саддам находился под влиянием Сати, верившего, что образование необходимо каждому иракцу, и начал широкомасштабную программу строительства школ в каждой деревне для детей и организацию курсов для взрослых граждан. Затем он сосредоточился на здравоохранении: открывал больницы и медицинские клиники. Через несколько лет он объявил о том, что женщины имеют право заниматься любыми профессиями. Иракские женщины получили равные возможности с мужчинами, чего не было ни в одной ближневосточной стране. Все думали, что ему удалось за короткий срок преобразить Ирак. Но, конечно, Саддам скрывал свои планы по созданию организации внутренней безопасности, и простые граждане понятия не имели, какой кошмар их ожидает.

— Мою мать считали одной из самых модных женщин в Ираке. Она часто ездила в Париж на модные дефиле, выбирая одежду из весенних или осенних коллекций. Саддам узнал об этом и вскоре после того, как они встретились с ней за ужином, прислал ей каталог мужской одежды с запиской, в которой попросил ее выбрать подходящую повседневную одежду для мужчины, занимающего такой высокий пост, как он.

Все его близкие знали, что он очень любит наряжаться. Он менял дорогие костюмы по пять раз на дню. Мама говорила, что сочувствует деревенскому мальчику, который сильно нуждался, а потом внезапно разбогател. Она перелистала каталог и обратила внимание на отмеченные им костюмы. Мама изумилась, увидев, что ему понравились бархатные пиджаки без карманов — такие носят крупье в игорных домах и казино. Она всю жизнь провела среди высокопоставленных людей, и потому без колебаний сказала Саддаму, что он выбрал неподходящую одежду и что ему никогда, никогда не стоит покупать бархатные пиджаки без карманов. Написав ему записку о безвкусных пиджаках, она отметила несколько других, более приличествующих его положению костюмов, и приказала нашему водителю отвезти каталог во дворец Саддама. Позже, когда Саддама показывали по телевизору на правительственных заседаниях, она видела на нем один из тех костюмов, которые она выбрала.

Женщины-тени изумленно попросили Майаду продолжать.

— Затем, в 1980 году мама возглавила комитет, который готовил фотоальбом с видами Ирака, роскошное дорогостоящее издание. Когда работу закончили, Саддаму, свергнувшему в 1979 году Бакра и занявшему пост президента, прислали экземпляр: его доставили лично ему. Книга ему очень понравилась, и он попросил мать прийти к нему в офис и привести с собой дочерей. Абдия к тому времени уже вышла замуж и жила в Тунисе, и мать сопровождала только я.

Как только мы прибыли во дворец, нас провели в кабинет Саддама. Война с Ираном еще не началась, и он носил гражданскую одежду. На нем был надет белый костюм с черной рубашкой и белым галстуком. Мама толкнула меня локтем в бок, и я чуть не рассмеялась, когда увидела ее гримасу. Дело в том, что в этом костюме президент Ирака выглядел, как помолодевшая копия гангстера Аль Капоне. Позже мама сказала, что Саддам Хусейн из тех мужчин, которым нельзя разрешать одеваться самостоятельно. Но вскоре это уже не представляло интереса, потому что началась война с Ираном и президент вообще перестал носить гражданскую одежду. Его видели только в военной форме, и мама говорила, что это единственное преимущество той ужасной войны.

В июне 1981 года я начала писать еженедельную колонку для газеты «Аль-Джумхурия». Она называлась «Итлалат» [ «Обзоры»]. Как-то я написала статью о времени, сравнивая его с бесконечным временем Аллаха. Я упомянула о теории относительности Эйнштейна и эффекте замедленного времени. Я сожалела о том, что в сутках не сорок восемь часов, а всего двадцать четыре.

Сотрудники газеты хвалили статью. Вдруг мне позвонила мама. Она сказала, что я должна поспешить домой. Меня разыскивал чиновник из дворца Саддама. Я повесила трубку, испугавшись, что президенту не понравилась моя статья, ведь после начала войны он стал очень раздражительным. В общем, мне было не по себе. Через несколько минут после того, как я вернулась домой, опять зазвонил телефон. Это был мужчина по имени Амджед. Он вежливо представился, назвавшись личным секретарем Саддама, и сказал, что президент хочет увидеться со мной завтра в пять часов вечера. Мне велели прийти в Аль-Каср Аль-Джумхури, то есть Республиканский дворец в Карадде на берегу Тигра.

Я ужасно встревожилась. Мне казалось, я не смогу вытерпеть целую ночь, недоумевая, почему Саддам вызывает меня, и потому прямо спросила секретаря, в чем моя вина. Он хихикнул и сказал: «Нет-нет, сестра, вы ни в чем не виноваты. Напротив, президент хочет наградить вас».

Услышав его слова, я успокоилась и позвонила редактору газеты Сахибу Хусейну аль-Самави, чтобы сообщить приятную новость. Конечно, он воодушевился и попросил, чтобы, выйдя из дворца, я пришла к нему и все рассказала.

В то время я еще была замужем, хоть жили мы с Саламом не очень дружно. Но он порадовался за меня и сказал, что попросит отпустить его из военного лагеря, чтобы отвезти меня на встречу с президентом. Командир разрешил взять выходной в честь такого важного события. На следующий день в 11.30 он вернулся домой, принял ванну, переоделся и заверил, что приедет к четырем часам вечера, чтобы проводить меня во дворец.

Мы ссорились с Саламом из-за того, что он завел несколько любовниц. К половине пятого он не вернулся, и я поняла, что он опять солгал. Мне пришлось бежать на улицу и ловить такси. Мама, уверенная в том, что я могу положиться на Салама, попросила нашего водителя отвезти ее на какое-то вечернее торжество.

Я, растрепанная и запыхавшаяся, приехала во дворец за несколько минут до назначенной встречи. Но мне удалось взять себя в руки. Младший секретарь провел меня по залам. Наконец я оказалась в просторной гостиной. Множество иракцев ждали в ней аудиенции президента. Несмотря на войну с Ираном, во дворце ни в чем не было недостатка. Гостям подавали сок и прохладительные напитки. Их наливали в высокие хрустальные бокалы, которые стоили больше, чем недельная зарплата многих иракцев. Затем нас отвели в другую большую комнату. В ней накрыли шведский стол с разнообразными закусками. В центре стояла огромная тарелка с дорогой белужьей икрой. Большинство присутствовавших были простыми иракцами. Они никогда не видели черную икру и отказывались есть крошечные блестящие рыбьи яйца даже после моих уверений в том, что она съедобна и, более того, стоит очень дорого и во всем мире считается деликатесом. Сбоку стоял второй стол со сладостями и фруктами — ананасами, манго и вишней.

Я так разнервничалась, что не хотела есть, но многие поглощали угощение с большим аппетитом. Ко мне направилась женщина с ярко-рыжими волосами. Она заявила, что мечтала познакомиться с Саддамом и даже написала ему письмо о потерянном наследстве. У нее не было сомнений в том, что он поможет вернуть то, что по праву принадлежало ей. Она намекнула, что влюблена в президента, и я, встревожившись, постепенно передвинулась в противоположный конец зала, чтобы поговорить с пожилой дамой. Но бедная женщина так нервничала, что едва-едва сумела прошептать свое имя. У нее так дрожали руки, что она уронила на персидский ковер два бокала с соком. Мне пришлось отойти от нее.

Когда ужин закончился, нас опять провели в гостиную. Туда же подали чай. Мы сидели и ждали. Только я подумала, что о нас, верно, позабыли, как в комнату вошел человек в военной форме и выкрикнул мое имя. Когда я покидала зал, люди завистливо смотрели мне вслед.

Меня проводили в другую гостиную — меньшую по размерам, но более роскошную. Вдруг послышался сильный шум, забегали военные, и я поняла, что Саддам прибыл во дворец. Через час в комнату вошел другой военный. Он попросил меня следовать за ним. Я уже очень устала, но сделала так, как он сказал. Меня перевели в следующую комнату. В центре стоял большой деревянный стол и несколько стульев с синей обивкой и орнаментом в виде золотых листьев.

Второй военный пожал мне руку и поздравил, а также сказал несколько слов о том, как я должна вести себя на встрече с президентом. Меня испугало, что он строго-настрого запретил мне заговаривать первой или протягивать ему руку. Нужно подождать, пока Саддам это сделает сам.

Я удивилась, потому что когда я видела его в последний раз, он казался скромным и демократичным. Я еще подумала про себя, что Саддам показывает новое лицо.

Самара рассмеялась и прошептала:

— А может, это его настоящее лицо, а старое было подделкой?

Майада кивнула в знак согласия и продолжила рассказ:

— Офицер открыл высокие деревянные двери. Саддам сидел за столом в другой комнате. На нем были надеты очки с большими дужками. Я не видела их раньше. Он был в военной форме. В остальном его внешность мало изменилась со дня нашей последней встречи. У него темная кожа, очень кудрявые волосы и тяжелая челюсть. Я заметила на кончике носа по-прежнему маленькую светло-зеленую татуировку, от которой он избавился несколько лет спустя.

Саддам удивил меня, улыбнувшись, когда я вошла в кабинет. Он протянул руку, и я пожала ее, как мне было сказано. Он спросил: «Как дела у нашей дорогой писательницы?». Я ответила в обычной манере, что все иракцы будут счастливы и довольны, пока он находится в силе и добром здравии. Затем он поинтересовался, как обстоят дела в редакции, и я ответила, что журналисты просили заверить его в любви и уважении.

Он широко улыбнулся и сказал: «Я прочитал в газете твою статью о времени. Отличная статья! Ты — истинная дочь своего дедушки Сати аль-Хусри. Он бы гордился тобой». Затем он легонько потрепал меня по плечу и продолжил: «Я хочу, чтобы ты пообещала: что бы ни случилось, ты будешь писать во благо великой революции. Говори о том, что подсказывает тебе профессиональная честность, и ты не сойдешь с верной дороги».

Я поблагодарила его за добрые слова. Саддам спросил, есть ли у меня автомобиль. Я сказала, что есть. Тогда он спросил, довольна ли я им. Я вновь ответила утвердительно, и его это, кажется, удивило. Он сказал: «Ты так похожа на свою мать Сальву! Тебе никто и ничего не нужны». Мне показалось, это сомнительный комплимент, но, поразмыслив над его словами и тоном, каким он их произнес, я поняла, что он похвалил меня, потому что дедушка Сати воспитал дочь сильной женщиной, у которой всегда было собственное мнение. Он настоял на том, чтобы она получила прекрасное образование, и это подарило ей независимость. А ведь подобные качества у арабок Ирака встречаются очень редко.

Затем Саддам вызвал кого-то по телефону. В комнату вошел фотограф. Он сделал несколько фотографий. Саддам, к моему удивлению, поцеловал меня в лоб и попросил и в будущем вести себя так, чтобы не посрамить великого Сати аль-Хусри. В последнюю минуту он заявил: «Когда я думаю о твоем дедушке Сати аль-Хусри и о том, за что он боролся, то горжусь тем, что я араб». Саддам пожал мне руку и проводил к двери.

Когда я вошла в другую комнату, мужчина по имени Амджед, с которым я разговаривала по телефону перед встречей с Саддамом, передал мне конверт и два кожаных футляра. Он сказал, что машина отвезет меня туда, куда я прикажу. Я попросила доставить меня в редакцию, потому что я договорилась о встрече со своим редактором Сахибом Хусейном аль-Самави.

Сахиб очень обрадовался, когда я пересказала ему похвалы Саддама. Он решил на следующий день еще раз напечатать мою статью. Рядом с ней поместили редакционную заметку: в ней говорилось о том, что президент заинтересовался работой Майады аль-Аскари и особое восхищение у него вызвал этот материал.

Когда я приехала домой, то нашла в конверте 3000 динаров. А в кожаных футлярах лежали часы: дорогие «Патек Филип» белого золота с бриллиантами и выгравированным именем Саддама на внутренней стороне и золотые часы «Омега» с портретом Саддама на циферблате. Я решила разыграть мать. Когда она пришла домой, то зашлась от смеха, увидев, что на каждой руке у меня надеты часы. Я носила их несколько недель, но вскоре спрятала в ящик, потому что не хотела каждую минуту любоваться лицом и именем Саддама.

Через несколько дней в газету пришел человек из дворца. Он подарил мне кожаную папку, отделанную орнаментом в виде золотых листьев. Внутри лежали две фотографии, на которых были изображены мы с Саддамом. Сахиб поставил одну из них в рамку и водрузил на стол. А для второй мама нашла рамку и украсила ею книжную полку в гостиной.

Майада помолчала, оглядывая лица женщин-теней. Они пристально смотрели на нее, ожидая продолжения истории. Самара попросила ее не останавливаться.

Майада рассмеялась и сказала, что скоро у нее осипнет голос, но она поделится с ними самыми интересными деталями других встреч.

— В 1982 году, — продолжила она, — я написала для журнала «Фонун» эссе под названием «Прекрасное молчание». В нем не было ни слова о войне. Это была романтическая история о женщине, которая объясняет мужчине, что ей не нужны слова, чтобы выразить чувства к нему, потому что любовь подобна великой поэзии. Мухаммед Аль-Джазаери, редактор журнала, напечатавшего статью, позвонил мне в тот же день, когда она была опубликована. Он взволнованно сообщил, что министр информации Латиф Нусаиф Джассим собирается преподнести мне письмо, крупную сумму денет и телевизор, и мне нужно явиться в министерство на следующее утро в десять часов.

Ночью я не могла уснуть, — вспоминала Майада, — меня поразило, что романтическое сочинение привлекло внимание Саддама.

— А что тебя так удивляет? — спросила Иман. — Все иракцы знают, что Саддам — очень романтичный мужчина.

— Это правда, — согласилась Алия. — Мой брат, генерал, знаком с одним из его охранников. Он рассказывал, что Саддам с удовольствием читает истории о прекрасных женщинах, влюбленных в смелого воина. Видимо, в твоей статье он увидел себя.

— Возможно, — кивнула Майада. — В любом случае, я приехала в десять утра. Министр информации был очень любезен. Он сказал: «Ваши сочинения всегда радуют Абу Удей [отца Удея, то есть Саддама], нашего великого лидера, храни его Аллах». Министр Джассим сообщил, что президент просил в точности передать его слова: «Выполняя национальный долг (он имел в виду войну с Ираном), читать ее статьи все равно что наслаждаться дуновением легкого ветерка». Президент сожалел, что не может лично вручить мне награду. Он находился на фронте, командуя иракскими героями.

Майада рассказала не все; у истории был печальный конец. Статью опубликовали во второй раз с упоминанием о награде Саддама — такрим, как ее называют в Ираке. Майаду представили в качестве автора и напечатали фотографию. В итоге она получила мешки писем от солдат с фронта. Одно письмо она никогда не забудет: его прислал некий безымянный солдат. Он признался, что всегда с нетерпением ждал ее статей, но больше не будет этого делать, потому что теперь ему ясно: она — «одна из них», то есть приверженка Саддама, и пишет только то, что ей велят. Это письмо сильно обидело Майаду, потому что никто и никогда не указывал ей, что писать. Она не делала политических комментариев в соответствии с линией партии, а говорила то, что знала о жизни и любви. Так уж получилось, что Саддаму понравились ее сочинения.

Майада сказала женщинам-теням:

— Третью награду я получила в 1983 году, когда вернулась после длительной командировки в Судан и написала статью «Вертикальные лучи солнца», подразумевая сильную жару в этой стране. В ней я рассказывала о царившей там бедности. Когда я находилась в Судане, то поняла, как сильно люблю Ирак.

Со мной опять связались из Министерства информации. Меня предупредили, что президент собирается вручить мне такрим, и я должна приехать во дворец на следующий день без четверти пять.

Ноябрь подходил к концу, но на улице все еще было тепло. Когда я прибыла туда, я видела, что у дворца собрались толпы мужчин, женщин и детей, и сначала подумала, что там проводится ярмарка или другое развлекательное мероприятие. Но, приглядевшись, я поняла, что сборище не кажется веселым. Напротив, все выглядели очень печально. Женщины в черных одеждах оплакивали мужей и сыновей, погибших на фронте. Я подумала, что дворец выглядит так же прискорбно, как бедные иракцы, которые на корточках сидят на газоне. Затем я вспомнила, что прибыль от продажи нефти сжирает война, и потому их бедность никого не должна удивлять.

Вдруг я поняла, что люди пришли сюда за деньгами. Я слышала в новостях, что каждая овдовевшая женщина или семья, потерявшая сына, получает 5000 иракских динаров [15 500 долларов]. Эти выплаты назывались диия, компенсацией за смерть. Я знала, как это делается: Саддам будет принимать по пять человек за раз. Посетители отдадут ему письма, в которых сказано, где убит их отец или сын. Саддам прочитает письмо и напишет резолюцию: сколько денег следует дать тому или иному человеку. Затем проситель отнесет письмо в бухгалтерию дворца, где ему выдадут деньги.

Сначала правительство выплачивало компенсации, но вскоре средства закончились. Слишком много людей погибло. Мне говорили, что средства поступали от правительств Саудовской Аравии и Кувейта. Иран стал нашим военным противником, и кувейтские семьи Аль-Сабах и Аль-Сауд из Саудовской Аравии платили Саддаму за то, что он избавляет их от хлопот с Ираном.

Когда я вошла во дворец, секретарь быстро провел меня в кабинет Хусейна Камиля. В то время он был офицером среднего ранга, но затем женился на Рагад, старшей дочери президента, и стал одним из преданных ему убийц. Да, Камилю повезло, но вскоре удача ему изменила: Удей, старший сын Саддама, позавидовал тому, что Камиль присваивает огромные суммы, предназначенные на различные правительственные проекты. Удей стал заклятым врагом шурина. Все знают, что он безумен. Камиль понимал, что когда-нибудь Удей убьет его, и бежал в Иорданию. Он оскорбил Саддама тем, что предал его, рассказывая врагам все, что знал о военных программах Ирака. Президент обманом заставил его вернуться в страну: он поклялся на Коране, что никогда не причинит вреда отцу своих внуков. Камиль, глупец, поверил, вернулся, и, разумеется, через несколько дней его убили.

Но в тот день, когда я его увидела, Камиль еще не был в фаворе — или в опале. — Майада хихикнула и прикрыла рот ладонью. — Знаете, он сразу вызвал у меня отвращение. Дело не в том, что он был некрасивым, низкорослым мужчиной с большим крючковатым носом, свисавшим на большие кустистые усы. Мне стало противно, когда я взглянула в его глаза. Они были наполнены презрением к окружающим, включая меня.

Однако он усердно выполнял свои обязанности. Вместе со мной пришли поэт и музыкант. Их пригласили, чтобы вручить награды за искусство.

Оба показались мне очень необычными людьми. У высокого смуглого музыканта глаза горели от счастья. Он написал патриотическую песню, которая сразу стала популярной. Мелодия и правда запоминающаяся. Саддам приказал, чтобы ее играли на всех военных постах. В ней есть такие строки: «О родина, твоя земля пусть станет мне кафуром» [вещество, которым мусульмане брызгают на саван покойного, прежде чем предать тело земле]. Вы помните эту песню?

Несколько женщин кивнули, а Самара подняла голову и напела несколько нот.

— Поэт, маленький худой мужчина с желтоватой кожей, был полной противоположностью музыканту. Он написал стихотворение, прославляющее величие Саддама. В нем говорилось о любви, которую все иракцы испытывают к президенту.

Вскоре нас провели в другую комнату. Меня позвали к Саддаму еще до того, как к нему вошли поэт и музыкант. Когда я выходила из комнаты, эти двое так радовались предстоящей первой встрече с Саддамом, что музыкант вскочил с кресла и запел свою песню, а поэт начал цитировать стихи.

Самара рассмеялась, и Майада ее под держала.

— Я была рада, что ушла оттуда. Но пока меня вели по длинному коридору, их голоса звенели у меня в голове.

Женщины-тени расхохотались.

Майада, успокоившись, продолжила:

— Эта встреча была не похожа на другие. Когда я увидела Саддама, он показался мне встревоженным. Я поняла, что его дурное настроение объясняется тем, что война с Ираном идет не очень успешно. Саддам недооценил Хомейни. Меня до сих пор колотит, когда я вспоминаю, что Хомейни заставлял маленьких детей разряжать мины. Как Ирак мог сражаться с таким противником?

Саддам похвалил мои статьи и сказал, что ему нравится мое свободомыслие. Он добавил, что и не ожидал ничего другого от внучки Сати Аль-Хусри. Затем он стан торопливо говорить о том, что люди ошибаются, думая, что он не одобряет, когда журналисты выражают свое мнение. Он сказал, что я дарю людям свободу, и это похвально; меньше всего ему хочется, чтобы журналисты облачались в униформу. Никогда не забуду, как он заявил, что иракцы не должны думать только о войне. Он добавил, что любовь верной женщины — мечта каждого мужчины.

В общем, я была так изумлена его разглагольствованиями о свободе, что с трудом нашлась что ответить. Он улыбнулся и сказал: «Давай сфотографируемся».

Я поняла, что он хочет как можно быстрее завершить встречу, и сказала, что горжусь тем, что у меня уже есть фотография с Его Высочеством. Я не хотела отнимать у него время, ведь шла война.

Услышав это, он впервые рассмеялся и заметил: «Что ж, если ты будешь писать так же талантливо, то скоро у тебя появится целый альбом».

Когда мы сфотографировались, он спросил меня, не нужно ли мне чего-нибудь. Он хотел преподнести мне подарок. Саддам пришел в такое прекрасное настроение, что я не побоялась выпалить свое заветное желание. Я сказала, что мечтаю вместе с маленькой Фей навестить мать в Лондоне. Она поправлялась после недавно перенесенной хирургической операции. Саддам спросил, хочу ли я поехать вместе с Саламом, но я ответила, что он сражается на фронте и я не имею права отрывать его от выполнения патриотического долга. И по мановению руки Саддама, — Майада щелкнула пальцами, — мое желание исполнилось. Я в жизни так не удивлялась. Как вы знаете, во время войны иракцам запрещается покидать родную страну, если только речь не идет о правительственных делах. Я, потеряв дар речи, стояла в комнате, а он позвонил секретарю и велел ему заказать авиабилеты для меня и моей дочки. Мы летим в Лондон. Затем Саддам удивил меня еще больше: он приказал выдать мне на расходы 5250 иракских динаров [16 275 долларов]. Я никогда не забуду выражения лица секретаря. Я не входила в круг приближенных, и он поразился тому, что для меня делают исключение.

Видимо, Саддаму и правда нравились мои статьи, но я понимала, что получаю привилегии благодаря родственной связи с Сати. Уходя из дворца, я думала о том, как уважение и восхищение, которые дедушка вызывал у всех иракцев, включая Саддама Хусейна, положительно влияют на мою жизнь. Я поблагодарила Джидо Сати, надеясь, что он меня услышит.

Начиная с этого дня я не раз получала доказательства того, что Саддам читает мои статьи. В 1984 году, когда мы с мамой ездили в Англию, ей позвонили из Иракского агентства новостей и сказали, что президент Саддам Хусейн отметил сочинения ее дочери, назвав их лучшими журналистскими работами в 1983 году. Меня удивило, что Саддама заинтересовали мои статьи о гаданиях. Дело было в самые тяжелые дни войны, и предсказания судьбы стали пользоваться в Ираке огромной популярностью. Люди искали утешения, прибегая к необычным способам. Кроме того, я написала научную статью о парапсихологии. Она была частью программы, предназначенной лично для Саддама Хусейна. Ее проводил Директорат надзора за общедоступными публикациями. Официально он подчинялся Министерству информации, но на самом деле действовал совершенно независимо.

Как-то мне позвонили и сказали, что Саддам хочет расспросить меня об этом исследовании. Я пришла во дворец, надеясь, что увижу его в хорошем настроении. Но он по-прежнему был огорчен из-за хода войны с Ираном. Саддам быстро перешел к волнующему его вопросу. Он сказал, что интересуется ЭСВ, то есть экстрасенсорным восприятием, и хочет, чтобы я собрала для него материалы об этом. Он добавил, что русским удалось добиться в этой области значительных успехов.

Я старательно работала над исследованием и представила его комитету. Но Саддам ни разу не упомянул о нем, и я забыла об этой работе. Однако в 1986 году я получила извещение от Федерации журналистов. Мне сообщили, что президент Саддам Хусейн был так доволен, что решил подарить мне два участка земли. Они находятся в районе Сайдия в Багдаде. Это была моя последняя личная встреча с Саддамом.

Самара не хотела, чтобы Майада замолчала. Она спросила:

— А жена Саддама? Ты обещала, что расскажешь о ней.

Майада кивнула в знак согласия. Но не успела она продолжить, как в дверь ворвался охранник. На его лице застыла злая усмешка. Он выкрикнул имя Самары, и она заплакала, поняв, что ее поведут пытать.

Самара вышла из камеры, и у женщин пропало желание сплетничать. Майада с трудом встала с пола и молча села на нары. Другие женщины-тени медленно поплелись к своим местам. Они сидели и ждали, зная: когда Самара вернется, ей потребуется их помощь. Майада понимала, что происходит сейчас с молодой женщиной, и ей было так страшно и больно, что она почувствовала отчаяние. Через несколько часов дверь в камеру открылась, и Самару втолкнули внутрь. Она споткнулась и повалилась на пол. Услышав тихий стон, женщины вскочили со своих мест и окружили измученную сокамерницу. Майада сразу увидела, что из носа и ушей Самары течет кровь, а руки покрыты ожогами от сигарет.

Из глаз Майады потекли слезы. Вдруг она мысленно увидела лицо своего кроткого отца. Он учил ее быть доброй, говорил, что если она ни с кем не будет ссориться, никто не свете не причинит ей зла, но, глядя на Самару, она понимала, что отец ошибался.